Текст книги "Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание"

Автор книги: Элеанор Янега

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Женская персонификация геометрии Миниатюра. Между 1309 и 1316 гг.

Однако программу обучения составляли совсем не женщины. По большому счету, именно на Церковь и особенно на монашеское сословие возлагалась ответственность за образование, выходившее за рамки простой грамотности и обучения ремеслам. В раннесредневековый период для мужчины лучшей возможностью получить образование было постричься в монахи. Обсуждать раннесредневековое монашество представляется затруднительным, поскольку за время Средневековья оно претерпело весьма крупные изменения.

Первые монахи появились в III веке и назывались «пустынниками», поскольку они удалялись от мира в египетскую пустыню, где вели отшельническую жизнь, предаваясь религиозным размышлениям и молитве. Со временем у них появились последователи, что вызывало некоторое неодобрение высших чинов церкви, поскольку этих приверженцев вполне можно было назвать сектантами. Многие отшельники того времени обладали сильным даром убеждения и могли воздействовать на своих последователей, вдохновляя их на акт самопожертвования. Хотя это могло казаться благим делом, высшие чины церкви видели в таком положении дел не только угрозу собственной власти, но и отступление от самого христианского вероучения. В теории суть христианства заключалась в том, чтобы ставить во главу угла поклонение Христу, а не отдельным проповедникам его учения.

Такого рода опасения подвигли Церковь упорядочить религиозную жизнь и среди прочего учредить монастыри – тогда– то и появилось средневековое монашество, каким его представляет большинство из нас. Первый монастырь основал в Монтекассино Бенедикт Нурсийский (480–543). Монастыри (а в особенности первые) должны были быть самодостаточными сообществами, в которых монахи выполняли бы все хозяйственные работы для удовлетворения нужд общины, отгородившись от всех соблазнов и корыстей внешнего мира. Взамен Св. Бенедикт велел монахам соблюдать устав из семидесяти трех глав, где рассказывалось о том, как жить по правилам христианской жизни и как вести монастырские дела. Руководящей заповедью для первого и всех последующих монастырей была вышеупомянутая заповедь «молитвы и труд». Если монахи не спали и не молились, значит, они должны были предаваться трудам. Помимо сельскохозяйственных трудов, стряпни, пивоварения и прочих дел, необходимых, чтобы кормить и одевать братию, работа монахов заключалась и в их научных занятиях.

В то время, когда еще не изобрели печатный станок, книги приходилось переписывать вручную, что было длительным и трудоемким занятием. Монахи кропотливо переписывали труды Аристотеля, Галена и Блаженного Августина. Такое копирование привело к появлению в текстах некоторых изменений, среди которых самым значительным, пожалуй, стало разделение слов интервалами. Это новшество ввели монахи из Килмалкедара, располагавшегося на территории современной Ирландии. Они поняли, что текст читается легче, если слова разделены промежутками, а не образуют сплошное полотно текста. Такого рода новшества неизбежно должны были возникнуть в тех условиях, когда целый класс образованных переписчиков многократно выполнял одну и ту же работу, что поставило многие монастыри в один ряд с важнейшими в Европе школами раннего Средневековья. Помимо монастырей в Мон-текассино и Килмалкедаре, наиболее известны были аббатство Мармутье (основанное в 372 году в Туре, Франция), имперское аббатство Стабло– Мальмеди (основано в 651 году на берегу реки Амблев, территория современной Бельгии), Санкт– Галленское аббатство (основано в 747 году в швейцарском городе Санкт-Галлене), а также аббатство Клюни (основано в 910 году на востоке Франции) – и это лишь несколько выдающихся примеров из множества монастырских школ и скрипториев³².

Недостатком подобной системы образования (если судить с позиции общества в целом), безусловно, была ее «цена» – если человек не принадлежал к аристократии, получить хорошее образование он мог только через монашество, проведя

Философия и семь свободных искусств Миниатюра из книги Геррады Ландсбергской «Сад наслаждений» (1167–1185)

всю жизнь в аскезе, затворничестве и служении Богу. Для тех, кто не чувствовал в себе призвания к монашеской жизни, Карл Великий в своем покровительстве наукам счел нужным учредить наряду с монастырскими так называемые соборные школы и материально поддерживать их. Школы должны были принимать на обучение всех юношей, кто хотел получить образование. И постригаться в монахи для этого не требовалось. Некоторые выпускники, получившие такое образование, вступали в духовное звание, тогда как другие служили в домах знати или при королевских дворах. Король Англии Генрих I (1069–1135) специально посылал своих придворных в соборные школы именно потому, что хотел иметь при своем дворе образованных людей. Другие же выпускники таких школ начинали работать в сферах, где требовалась образованность, например в торговле или юриспруденции. Среди наиболее известных соборных школ можно назвать Кентерберийскую в Англии; в германоязычных странах – школы в Утрехте, Льеже, Кельне, Меце и Шпайере; на территории современной Франции – ш колы в Шартре, Орлеане, Париже, Лане, Реймсе и в Руане. Школу в Лане, городе на севере Франции, король Генрих I почитал как самую лучшую³³.

В XII веке соборные школы перестали быть единственными учебными заведениями, где можно было получить глубокие знания, этот статус у них стали перехватывать университе-ты³⁴. Система университетского образования сформировалась из– за спроса на более строгое и последовательное образование, а также на изучение дисциплин, которые не преподавались в соборных школах. Хотя все основанные в то время университеты преподавали семь свободных искусств, они также предлагали специализированные курсы. Так, Болонский университет со временем стал центром изучения права, тогда как Парижский университет – ц ентром изучения философии. Желающие получить профессию врача отправлялись в Салерно, где медицинская школа существовала с IX века, а на протяжении XI и XII столетий вызывала особый интерес, поскольку в то время в городе стали появляться арабские трактаты по медицине. Университеты предлагали студентам и их семьям больший выбор предметов; вместо того чтобы отдавать сыновей– подростков в соборную школу, родители могли отправить их на учебу в университет, где те разглагольствовали со своими сверстниками об Аристотеле, а по окончании курса возвращались домой подготовленными для службы в любом учреждении, готовом их принять. Мы вряд ли бы узнали в тривиуме и квадривиуме, которые преподавались в университетах Средневековья, современные учебные предметы. Но множество свидетельств указывает на то, что есть среди всего этого и кое– что очень знакомое – это фигура самого студента.

Средневековые школяры пьянствовали, дебоширили и в целом вели себя столь же заносчиво и разнузданно, как сегодняшние первокурсники. И так же, как в наши дни, подобные бесчинства нередко приводили к трениям между буйной студенческой братией и мирными обывателями университетских городков (с их докучными законами).

И тогда университеты, желая оградить своих студентов от полагавшихся по закону наказаний за их беспутства – тем более что это было главное требование богатых средневековых родителей, как, собственно, и современных, – придумали хитроумную уловку: пускай все университетские студенты принимают духовный сан. Таким образом, если они совершали очередную выходку, скажем, сбегали из трактира, не заплатив по счету, как это любили делать студенты Парижского университета, их не передавали в руки местного правосудия, а отправляли в церковный суд. Там вместо сурового наказания им давали разве что символический нагоняй в виде пощечины и отсылали назад на университетскую скамью. Это означало, что каждый средневековый студент формально был духовным лицом, в доказательство чего носил мантию. Откуда, собственно, и возникло выражение town– gown relations – дословно «взаимоотношения мантии и города».

Требование университетов, чтобы их учащиеся принимали духовный сан, означало также, что для женщин Средневековья два главных пути к образованию – поступление в монастырскую школу или университет – были закрыты. И вот в стандартную педагогическую систему ввели труды Платона, Гиппократа, Галена, а также библейский миф о сотворении мира, сама педагогика постепенно систематизировалась, а женщинам по– прежнему отказывали в праве участвовать во всем этом. Решался вопрос о самой природе женской сущности, а нас даже не допускали к дискуссии. Таким образом, большинство средневековых размышлений о женщинах были написаны мужчинами, для мужчин и на основании трудов, написанных тоже мужчинами.

Большинство средневековых авторов, которые обсуждаются в этой книге, получили образование в монастырях или университетах. К светочам средневековой мысли, к чьим трудам мы обратимся, относятся (но не исчерпывают список цитируемых авторов) Константин Африканский (ок. 1020–1087), монах– бенедиктинец монастыря Монтекассино; Андрей Капеллан (ок. XII века), вторая часть его имени буквально означает должность священника в светском учреждении, например в больнице или при дворе); а также Фома Аквинский (1225–1274), монах– доминиканец и канонизированный святой. С XIII века появились ордена, монахи которых затворничеству в монастырской обители предпочитали приобщение к мирским делам и проповеди в общинах. Разумеется, весь этот парад церковных властителей, священнослужителей и проповедников от начала и до конца состоял из одних только мужчин – потому что только мужчины могли принять сан. Даже обращаясь к произведениям массовой светской литературы, например к «Кентерберийским рассказам», мы все равно в них слышим мнения мужчин. Большинство рыцарских романов и сочинений трубадуров в основном были написаны мужчинами.

Пускай само по себе участие мужчин в диспутах о женской природе не может вызывать нареканий, но они возникают, когда самим женщинам отказывают в праве отвечать на их умозаключения или вести собственные диспуты на эту тему, фиксируя в какой-либо форме свои рассуждения. Вот

Фомма АквинскийМиниатюра Жана де Тавернье. 1454 г.

почему есть смысл обратиться к женщинам– писателям, чьи произведения сумели пробить себе дорогу из Средневековья в наши дни. Даже когда средневековым женщинам давали для изучения те же тексты, что и мужчинам, даже когда женщинам открывалась возможность участвовать в диспутах, они прочитывали и истолковывали эти тексты иначе, чем средневековые мужчины. И поскольку женщин– мыслителей Средневековья очень мало, нам следует обратить внимание на их наследие.

Хильдегарда и Кристина

Очевидно, что в силу целого ряда труднопреодолимых социальных препятствий женщины не могли участвовать в научных и культурных дискуссиях на тему своего пола. Однако некоторым выдающимся женщинам это все же удалось. Пожалуй, самой известной среди них была Хильдегарда Бингенская (1098–1179). Слава ее жива и сегодня, потому что она была явлением поистине уникальным. Эрудированность и разносторонние таланты позволяли ей сочинять музыкальные произведения, заниматься философией и даже заложить основы немецкой школы натурфилософии. Уже в наше время она была причислена к Учителям Церкви. Чтобы получить доступ к участию в философских диспутах на темы пола, Хильдегарда пошла по стопам мужчин – приняла монашество.

Монахини во многом вели такую же жизнь, что и монахи. Большинство жили в затворничестве, отрезанные от мира, что, как считалось, способствовало смирению, религиозному созерцанию и трудам во славу Господню. Как и монахам, монахиням, чтобы посвящать себя труду, надлежало знать грамоту и иметь образование. В итоге, если женщина происходила из достаточно зажиточного семейства, которому не требовалось, чтобы она работала дома, и обладала интеллектуальными способностями и интересом к религии, ей была открыта дорога в монахини. От нее требовалось принести обеты безбрачия и послушания, как Церкви, так и настоятельнице монастыря, зато в обмен на отказ от семейной жизни ей разрешалось мыслить. Именно так начинала Хильдегарда. Еще в возрасте от шести до десяти лет, ее, самую младшую из десятерых отпрысков низшего дворянского рода, отдали на воспитание в монастырь в качестве облата (так называли ребенка, отправленного в мужской или женский монастырь). Так Хильдегарде открылась возможность читать труды тех же древнегреческих и древнеримских мыслителей, Отцов Церкви, а также библейскую литературу – то есть все те тексты, к которым был доступ в монастырях у мужчин.

Однако, изучая источники, она пришла к совсем иным умозаключениям, чем ее коллеги– мужчины. Хотя она тоже считала, что Ева сотворена из Адамова ребра, чтобы служить ему спутницей, – она видела в этом нечто хорошее. Адам, то есть все мужчины, был сотворен из глины. И потому отличался крепостью и силой. А Ева, как сотворенная из тела Адама, была слабее и мягче, но это означало, что ее ум был острее. Еву определяли не столько возможности ее слабого тела, сколько то, чего мог достичь ее разум, не обремененный тяжеловесной плотью³⁵. Таким образом, следовало признать, что женщины наделены большей сообразительностью и восприимчивостью, чем мужчины. Бог сотворил женщину не как худшую разновидность человека, а как иное, отличное от мужчины человеческое существо.

Чтобы видеть женщину не как низшее в сравнении с мужчиной человеческое существо, а как существо иного, чем мужчина, свой ства, потребовался новый образ мышления. Хильдегарда отвергала укоренившиеся представления, что

Хильдегарда БингенскаяМиниатюра из Кодекса Рупертсберга. 1151 г.

Страница из книги Хильдегарды Бингенской Liber Scivias

мужчины непременно должны занимать место на вершине иерархически устроенной вселенной, а женщины располагаться ниже, и представляла сотворение мужчины и женщины как взаимосвязанный гармоничный процесс. Мужчины и женщины должны воспринимать себя существами взаимодополняющими, наделенными качествами, которые следует использовать для поддержки друг друга, а также – существами равными перед Богом. Конечно, один пол мог больше преуспеть на каком-либо поприще, имея качества, которых не хватало другому полу, но это не делало один пол хуже по сравнению с другим. Напротив, мужчины и женщины могли бы учиться друг у друга. Мужчины могли бы брать пример с женщин в отношении заботливости и милосердия, тогда как женщины могли бы попытаться развить в себе силу и мужество, какими обладают мужчины. Хильдегарда подробно проанализировала не только женскую природу, но и само понятие пола и его употребление, а также перевела дискуссию

Миниатюра из «Книги о Граде женском»

в другое русло, выведя ее за рамки возлагаемых на человека ожиданий, отправной точкой которых выступал мужской пол.

Очевидно, что, когда средневековым женщинам выпадал шанс получить образование, они подходили к изучаемым научным трудам – фундаментальным или нет – совсем с других позиций.

По той же логике то, что в период Античности было недостаточно женщин, которые могли бы повлиять на средневековые представления о женской природе, совсем не означало отсутствие интереса к жизни женщин античной эпохи. Опять же, когда в дело вступали женщины, они по– своему смотрели на античное прошлое. Кристина Пизанская (1364 – ок. 1430), придворная поэтесса и сочинительница при дворе французского короля Карла VI (1368–1422), придерживалась совсем иных взглядов на роль женщин в истории и философии. Она получила хорошее образование, как дочь выдающегося врача и астронома. После смерти мужа она стала искать способ обеспечить свою семью, так она стала придворным писателем и для развлечения французской королевской семьи сочиняла рассказы, а также любовные баллады. Когда Кристина была свободна от придворных обязанностей, она писала книги о великих женщинах. Ее «Книга о Граде женском» (Le Livre de la Cité des dames) пользовалась огромным успехом и вполне заслужила бы называться средневековым бестселлером. В своей книге Кристина полемизировала с приверженцами дурных представлений о женщинах, то есть с мужчинами, а само повествование она построила на основе трудов своих оппонентов, поэтому сейчас мы отнесли бы ее книгу к жанру фан– фикшен.

Кристина пишет, что сначала тоже верила, что женщины в силу своей природы уступают мужчинам, и потому, естественно, предпочитала общение в мужском обществе. Но в какой– то момент ее убеждение в неполноценности женщин поколебалось, потому что мужчины беспрестанно говорили ей о том, как несносны женщины и как с ними трудно. Она поняла, что их взгляды вызывают у нее недоумение, по следующей причине:

Как бы я сама ни смотрела на этот предмет и сколько бы ни размышляла о нем, я никак не могла найти в собственном жизненном опыте никаких свидетельств, которые подкрепляли бы правоту столь неблагоприятного мнения о женской природе и привычках. И все же, рассуждая, что едва ли отыщется назидательное сочинение какого-нибудь автора, кто не посвятил бы целую главу или параграф нападкам на женский пол, мне оставалось лишь принять их дурное мнение о женщинах, ибо сомнительно, чтобы столько образованных мужчин, наделенных, по моим впечатлениям, столь светлым разумом и проницательностью, лгали об одном и том же в столь многочисленных различных источниках³⁶.

В книге Кристина пишет, что ей явился аллегорический образ Разума и убедил ее, что на самом деле женщины важны, и приводит в доказательство многочисленные примеры выдающихся женщин из истории и мифологии, начиная с графини Марии де Блуа (1136–1182) и заканчивая богиней Исидой и царицей Дидоной. Благодаря этим примерам Кристина начинает осознавать, что женщины добродетельны, интересны и искусны в делах. Далее с помощью еще одного аллегорического образа Праведности Кристина начинает строить город, который будет населен «доблестными дамами, снискавшими великую славу» на протяжении всей истории человечества, и в общей сложности она перечисляет девяносто две женщины. Затем при содействии третьей аллегорической фигуры, Справедливости, она призывает в свой город всех женщин-святых, и они выбирают среди себя королеву – Пречистую Деву Марию.

Неудивительно, что «Книга о Граде женском» произвела среди публики настоящий фурор. Чтобы оспорить саму идею неполноценности женщин от природы, Кристина Пизанская пускает в ход такие риторические аргументы, оперировать которыми обучали мужчин. В своих доводах она искусно играла на столь свой ственным ее современникам восхищении прошлым и преклонении перед древними, принуждая свою аудиторию задуматься о мифологических и исторически реальных женщинах как о фигурах безусловно достойных почитания наравне с мужчинами. А дальше ловко подводила к образу Девы Марии – тут уж все добрые христиане не могли не согласиться, что она вторая достойнейшая среди рода человеческого (естественно, после ее сына), – и выбор Девы Марии главой Града женского плавно подводил аудиторию к мысли, что женщины тоже могут обладать святостью и что им под силу сойтись всем вместе, дабы прославлять и превозвышать эту святость. Читатели так полюбили эту книгу, что Кристина Пизанская написала продолжение – сиквел, как сказали бы мы сегодня, – «Сокровище Града женского», или «Книгу трех Добродетелей», в которой рассказывалось, как дать женщинам образование, которое позволило бы им соответствовать идеалам ее вымышленного города. Она не только переосмыслила воззрения на женщин и задала новые идеалы, но и хотела, чтобы общество начало помогать женщинам получать образование и встать вровень с героинями, которых она прославляла в своей книге.

Хильдегарда и Кристина Пизанская – две самые известные женщины– писательницы Средневековья. Безусловно, были и другие, но, к сожалению, даже исчерпывающий перечень средневековых женщин, которые были выдающимися людьми своего времени, – от Элоизы⁶ (ок. 1090–1164) до Маргариты Поретанской⁷ (ум. 1310) – будет намного короче соответствующего перечня значимых средневековых мужчин. И причина тому, как тогда, так и сейчас, вовсе не в способностях женщин. Скорее, дело в восприятии женщин обществом, которым владела навязчивая идея неполноценности женщин по сравнению с мужчинами. Даже когда голоса женщин, мыслящих иначе, прорывались сквозь препоны стереотипов и доходили до нас, например, голоса Хильдегарды и Кристины, а до них – Гипатии и Гиппархии, это все равно были лишь исключения из общего правила. У подавляющего большинства женщин в средневековую эпоху не было возможности получить образование, чтобы вступить в диалог с патриархатом, не говоря уже о том, чтобы доказать его несостоятельность, и это было для всех нас огромной потерей.

Проповеди и литература

Большинство людей Средневековья, будь то мужчины или женщины, не имели возможностей для полноценного образования. Нет, в теории всякий мог прийти в соборную школу и приобрести некоторые знания, однако бóльшую часть населения в Средние века составляли крестьяне (85%). Они жили и умирали (как и большинство людей во всю историю человечества) на фермах. Они проводили всю свою жизнь, выращивая и собирая урожай, поэтому не могли позволить своим детям ежедневно посещать занятия³⁷. Если ребенок хотел стать облатом, а потом принять монашеский постриг, его родным приходилось крепко задуматься, смогут ли они обойтись без пары рабочих рук в хозяйстве и преодолеть финансовый барьер. Последнее объяснялось тем, что семья должна была деньгами или частью своей земли оплатить содержание ребенка до того времени, пока он не повзрослеет настолько, чтобы самому полноценно трудиться в монастыре. Для работавших на земле крестьянских семей это было почти непосильным бременем, и особенно в тот период

Деревенские жители идут в церковь Миниатюра Симона Бенинга. Ок. 1550 г.

Средневековья, когда технологический прогресс еще не коснулся сельского хозяйства и не было возможности повысить урожайность.

Не только недостаток в деньгах мог стать преградой, большинству крестьян по закону не разрешалось отсылать своих детей куда-либо. Притом что крестьяне составляли 85% населения средневековой Европы, 75% составляли сервы⁸. А быть сервом означало быть несвободным. Самого такого крестьянина нельзя было принудительно купить или продать, а вот его труд – можно. Кроме того, сервы были несвободны в передвижениях. Им запрещалось переселяться в другие места или уходить в города без разрешения господина. Богатые землевладельцы, указывавшие своим сервам, где им жить, и рассчитывавшие на их бесплатный труд, вовсе не хотели лишать себя молодых работников ради того, чтобы те читали античных авторов. Иными словами, для подавляющего большинства населения вопрос об образовании даже не обсуждался.

Не стоит, однако, думать, будто крестьяне не знали «античной мудрости» о вывернутых наизнанку пенисах и женской истерии или о том, какими изображает женщин библейский миф о сотворении человека. Пускай кому– то из сельских приходских священников не хватало монастырского или университетского образования, однако сам их сан требовал грамотности – иначе как бы они читали Библию и составляли проповеди для своей паствы?

С другой стороны, солидное образование, скорее всего, имели и те, кто скрупулезно от руки переписывал экземпляры Библии, которыми пользовались сельские священники. Однако сам текст Библии как таковой не содержал в себе все тонкости и перипетии рассуждений о полах и не мог передать их между строк, и потому средневековые Библии содержали не только библейский текст как таковой. Переписчики добавляли в них глоссы, то есть обстоятельные истолкования сложных мест, помещая их на полях вокруг библейского текста. Глоссы рассматривались как абсолютная необходимость для каждого, кто искал совета в Библии или использовал ее текст, а чтение Библии без глосс, особенно в период между зрелым и поздним Средневековьем, называли «чтением вслепую».

В частности, с начала XII века христиане наряду с каким-либо разделом библейского текста, например с посланиями апостола Павла к коринфянам, читали Glossa Ordinaria, то есть общепринятый комментарий к Священному Писанию, хотя приводились и другие глоссы³⁸. В середине страницы размещался библейский текст, а обрамлявшие его тексты на полях объясняли читателю, как ему следует истолковывать соответствующие фрагменты. Глосса обычно включала отсылки к Отцам Церкви или видным богословам, так что какой бы фрагмент ни взял читатель, он мог сразу узнать из глоссы, что думал по данному поводу, например, Блаженный Августин.

В итоге даже обладатель самого низкого церковного чина мог ознакомиться со сложными богословскими толкованиями библейских текстов, которые читал изо дня в день. И затем он мог проповедовать идеи Священного Писания своим прихожанам.

Но именно в проповедях разворачивалась настоящая масштабная работа средневековой эпистемологии. Средневековая публика, надо сказать, обожала проповеди. В самом деле, при общей скудости развлечений и учитывая, что у простых людей не было возможностей учиться и читать книги, особую завлекательность приобретала перспектива послушать, как растолковывают Библию – почему она имеет непосредственное отношение к их жизни и каким путями им совершенствоваться. Средневековые люди воспринимали себя и друг друга прежде всего как христиан. В ярко выраженном религиозном контексте средневекового общества изучение библейских историй и богословских доктрин было для каждого личной и настоятельной потребностью, какой многие из нас сегодняшних не ощущают или не могут ощутить.

Сотни людей стекались в церкви послушать известных проповедников, а сборники проповедей стали одними из самых влиятельных произведений того времени. Их переписывали и широко распространяли, так что даже в самых отдаленных уголках верующие могли слушать проповеди этих выдающихся личностей, которые повторяли слово в слово их местные приходские священники. По большому счету, проповеди и их списки пользовались такой популярностью в народе, что историки с полным правом называют их средствами массовой информации Средневековья³⁹. Может показаться, что написанную на латыни Библию трудно донести до сознания простого прихожанина, даже если в его приходе и был ее экземпляр, однако средневековое европейское общество прекрасно умело распространять библейские знания. Пусть обычный крестьянин, трудившийся на полях Фландрии, никогда не читал и слова из Аристотеля, но он всю жизнь посещал мессы, где местный пастырь рассказывал о том, как Отцы Церкви соотносят идеи Аристотеля с отрывками из Библии, которые зачитывали в церкви каждое воскресенье. Более того, этому сельскому труженику, возможно, казалось верхом развлечения пойти послушать заезжего проповедника. Средневековые европейцы были пропитаны культурой, которая серьезно относилась к истолкованиям Библии, и потому всеми силами стремились услышать их.

Если философия воздействовала на умы простолюдинов, то она не могла не влиять и на богатых, стоявших на высших ступенях социальной лестницы. Семейства коммерсантов и торговцев посылали детей учиться в соборные школы или нанимали для них частных наставников, тогда как дворянские и королевские семьи для привития своим детям тех же идей прибегали к услугам священнослужителей.

При всей любви средневековых христиан к проповедям не меньший интерес они питали и к другим формам народных развлечений, которые были адресованы определенной аудитории и помогали закреплять в сознании зрителей те же воззрения на женщин, какие проповедовала Церковь. К таким развлечениям относились мистерии, театрализованные представления на библейские сюжеты или на темы житий святых и сотворения чудес (последние во избежание путаницы иногда называют мираклями). По крайней мере с начала V века мистерии разыгрывались в церквях, служа «живыми картинами» к богослужениям. Они сопровождались затейливыми песнопениями и могли длиться по нескольку дней подряд. Мистерии нередко ставились в дни, когда отмечались большие церковные праздники, например Пасха. Со временем сложился даже календарь мистерий: на Новый год следовало разыгрывать мистерию на сюжет сотворения мира, далее шли пасхальные мистерии, а завершался год мистериями на сюжет Апокалипсиса.

Мистерии на сюжет изгнания Адама и Евы и Рая, безусловно, помогали закреплять в средневековом сознании представление о женщинах, однако помимо того мистерии несли на себе отпечаток идей античных философов. Например, невероятно популярная английская мистерия «Тело Христово» (Corpus Christi) отсылает ко взглядам Платона и Галена на человеческое тело⁴⁰.

Первоначально мистерии разыгрывались во время богослужений самими священниками, теми самыми святыми отцами, у которых было классическое образование или которые читали глоссы. Эти знания они вкладывали в свои мистерии в назидание своим прихожанам. В 1210 году этой практике положил конец папа Иннокентий III (1160/61–1216), издав эдикт (в некотором смысле католический указ, отменяющий или постановляющий что-либо), запретивший духовенству играть в мистериях. Папский престол держался того мнения, что священнослужители должны нести свою проповедь с амвона, а не со сцены через лицедейство. Однако к тому времени совсем искоренить мистерии было уже невозможно, слишком большую популярность они приобрели. После папского запрета место, освобожденное духовенством, заняли актерские труппы или члены местных цехов или гильдий (средневековых объединений ремесленников или купцов). Они разыгрывали мистерии, сохраняя те же приемы и язык, не только потому, что хорошо знали прежние постановки, но и потому, что обычно были хорошо образованны – члены цехов и гильдий зарабатывали достаточно, чтобы себе это позволить.

Покинув лоно церкви, мистерии приобрели более народный характер. Я имею в виду, что в них стали появляться сцены сексуального характера и шутки про задницу и пердеж. Средневековый люд при всей своей религиозности обожал и ценил соленую шутку, как и непристойный жест, скажем, когда актер на сцене оголял зад. Особо дерзкие труппы как на потребу публике, так и, вероятно, для того чтобы подтолкнуть благодарных зрителей пощедрее платить за представление, придумали новый жанр – непристойные пародии на мистерии. Профессиональные актеры, в отличие от святых отцов и членов торговых гильдий, обычно не имели образования в традиционном смысле. Они были скорее бродячими лицедеями, которые переходили с места на место и развлекали нехитрыми пьесками местную публику, а та относила их к той же категории, что и служительниц продажной любви. Хотя публика от души наслаждалась этими представлениями, они больше походили на непристойные выходки, чем на высокое искусство. В русле этой традиции фарсовая чешская пьеска «Продавец мазей» (Mastičkář) среди прочего пародировала воскресение Христа из мертвых, историю Авраама и Исаака, а также врачей– шарлатанов⁴¹. Наряду с обязательными скабрезностями пьеска изобиловала остротами о необходимости поколачивать жену, чтобы отучить ее болтать.