Текст книги "Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание"

Автор книги: Элеанор Янега

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3.Как любить

Сказать, что наше общество питает сложные чувства к взаимоотношению полов и сексу, было бы, как выражаемся мы, историки, колоссальным преуменьшением. Наша собственная натянутость и неловкость при обращении к понятиям полового влечения и любви показывают, что лишь с очень недавних пор сексуальность утвердилась как полноправная область исследований, будь то историческая, психологическая и даже биологическая сфера научного знания. К сожалению, нам еще только предстоит усвоить строго научный, свободный от смущенного подхихикиванья подход к предмету. Наша коллективная неготовность смотреть на сексуальность трезвым взглядом означает, что нас можно простить за то, что мы думаем, будто секс был изобретен не далее как в 1960-е годы для приятного времяпрепровождения.

К удаче тех, кто все еще так думает, мы в этой главе сосредоточимся на средневековых представлениях о женщинах, сексуальности и любви. В противоположность нам, сегодняшним, с нашим внутренним отвращением к изучению и осмыслению сексуальности, средневековые мыслители не обременяли себя такого рода рефлексиями. Сексуальность в их эпоху выступала предметом живых заинтересованных дебатов среди богословов, философов, врачей и поэтов. Сексуальность породила собственные жанры, невероятно популярные в литературе, и служила основой суждений в брачных вопросах. Разумеется, сексуальность составляла сердцевину средневековых представлений о женщине, поскольку бытовало всеобщее мнение, что женщины движимы неизбывным, всеподавляющим ненасытным вожделением.

Если мы хотим понять, откуда появились эти представления, давайте начнем с самого понятия секса и обратимся к истокам христианского воображения на эту животрепещущую тему, а именно – заглянем в райские кущи Эдема.

Богословие о сексе

Как мы уже видели, средневековые богословы считали секс как таковой греховным, поскольку само его существование в их понимании неразрывно связывалось с доктриной первородного греха. Не стоит, однако, думать, будто в Эдемском саду секс начисто отсутствовал. В конце концов, сам Бог повелел Адаму и Еве «плодитесь и размножайтесь» и не предоставил другого способа для этого, кроме секса. Однако и до того, как Адам с Евой осознали собственную наготу, они, по общему мнению теологов, могли заниматься сексом. Главное различие состояло в том, что до грехопадения Адам и Ева, когда

хотели предаться сексу, занимались им, но не испытывали сексуального возбуждения.

Блаженный Августин специально размышлял на тему секса в Райском саду и пришел к твердому мнению, что «у них не бывало, чтобы их плоть смущалась бурной похотью… их детородные органы направлялись смиренной волей, с коей мы командуем другими частями тела». Иными словами, если Адам и Ева желали заняться сексом, для того чтобы произвести потомство, они просто приводили в действие свои гениталии – во многом так же, как мы, если намерены двинуть рукой или ногой. Притом что Адам с Евой и до грехопадения могли заниматься невинным сексом, «они были наказаны за свое преступление изгнанием из Рая прежде, чем смогли сознательно совершить соитие, не отягощенное страстью»¹²⁸. Августину вторит правовед Грациан (ок. 1101–1159), заявлявший в своем Декрете, что «Первый институт брака свершился

Изгнание Адама и Евы из РаяМиниатюра из книги Боккаччо «О несчастиях знаменитых людей»

таким образом, что еще в Раю у них была “честна женитва, и ложе нескверно” (Евр. XIII, 4), что привело к зачатию без во-жделения»¹²⁹. То есть до грехопадения Адам и Ева была столь невинны и смиренны, что ни разу не занимались даже этим благотворным сексом без похоти.

Вместо этого, как нам известно, они, вкусив от Древа познания, осознали свою наготу, и в тот момент все изменилось. Конечно, главная проблема этого осознания в том, что Адам и Ева устыдились своей наготы и поспешили прикрыть ее фи´говыми листьями. По словам Августина, этот стыд был вызван не просто отсутствием одежды, а тем, что, увидев друг друга обнаженными, они испытали возбуждение. По его словам, «тотчас за преступлением заповеди они… остановили взоры на своих членах и почувствовали в них похоть, которой раньше не знали»¹³⁰. Они не могли не испытывать стыда и не могли не вожделеть. Адам и Ева больше не обладали полной властью над своими гениталиями, и их тела проявили такое же непослушание, какое сами они проявили к заповедям Господа. Как писал Августин:

Человеческая природа стыдится этой похоти, и справедливо стыдится.

Ее неповиновение вырвало детородные органы из– под власти воли, достаточно показывая этим, какое возмездие получило известное неповиновение человека. Возмездие это и должно было обнаружиться в первую очередь в тех частях, которые непосредственно связаны с рождением природы, изменившейся к худшему вследствие первого греха¹³¹.

Секс уже по своей сути представлял собой греховное деяние и в умах богословов был тесно связан с женщиной. Поскольку именно Ева соблазнилась и съела плод с Древа познания, она и повинна в том, что люди познали, насколько их гениталии вызывают половое возбуждение. Искушение Евы нередко обсуждалось в понятиях сексуального свойства. Например, во втором Послании к коринфянам Павел утверждает, что «змий хитростью своею прельстил Еву», и это же выражение позже употребил Блаженный Августин, чтобы на примере растолковать понятие извращенной любви, запятнанной «страстным желанием» и «вожделением»¹³². С этим соглашался епископ Милана, проповедник и богослов Амвросий Медиоланский, констатируя, что «если бы у Евы была заперта дверь, то Адам не был бы обольщен и она не отвечала бы на вопрос змея (Бытие 3:2). Смерть вошла чрез окно (Иерем. 9:21), то есть чрез дверь Евы»¹³³.

Женщины, даже пребывая в совершенном состоянии благодати в Раю, просто были более предрасположены к обольщению и склонны к сексуальной распущенности. Ева, как первая женщина, передала свой непристойный интерес к плотскому соитию всем женщинам, сделав их ответственными за порочную природу секса.

Женщин считали от природы похотливыми по причине непоследовательной природы самого греха. Женщины неспособны к рациональному логическому мышлению, в отличие от мужчин, и потому легче поддаются зову своих гениталий. Мужчины же обладали способностью обуздывать свои страсти и противостоять греховной натуре подобных позывов. Женщины были слабы и низменны, им недоставало способности к суровому укрощению собственной плоти. Напротив, они потакали своим страстям, и женский ум был в точности таким же непослушным, как и у их праматери Евы, и потому женщины по ее примеру тоже легко поддались бы на обольщение змия.

Но раз секс считался грехом, значит, идеальный человек – мужчина это или женщина – не должен был вообще им заниматься. Наилучшее в этом смысле, что мог сделать человек, – это посвятить себя Богу и религиозному созерцанию,

Черт соблазняет женщину Гравюра Микаэля Грейффа. 1489 г.

воздерживаясь от любых похотливых помыслов. По этой причине клирики, как служители Господа на земле, должны были соблюдать обет безбрачия. Тем не мене целибат не всегда был неотъемлемым требованием христианства. Так, проходивший в начале IV века Эльвирский собор принял постановление, согласно которому «епископы, пресвитеры, дьяконы и другие лица, занимающие служение, должны полностью воздерживаться от половых сношений со своими женами и от рождения детей. Если кто-либо не подчиняется, он должен быть отстранен от духовной должности» (33-й канон)¹³⁴. Однако это постановление вызвало ожесточенные дебаты, а Восточная церковь нередко интерпретировала его в том смысле, что священнослужителю запрещено вступать в брак после рукоположения, а если он на момент принятия сана уже был женат, ничто не препятствовало ему стать частью духовенства. Даже на Западе многие священнослужители католической церкви были женаты. Однако в 1123 году Первый Латеранский¹⁸ собор провозгласил «абсолютный запрет священникам… вступать в связь с конкубинами¹⁹ и женщинами или жить с женщинами» и «заводить сожительниц или заключать брак»¹³⁵. Второй Латеранский собор спустя 16 лет еще раз подтвердил это правило, и впоследствии верующих призывали не ходить к мессе, если ее служил женатый священник.

Такая реакция церкви на браки и половые связи с женщинами среди духовенства была связана с богословской концепцией целомудрия как высшего состояния человека. Целомудрие заслуживало всяческих похвал, ибо означало, что человек обуздал свою непокорную плоть и преодолел проклятие первородного греха. Оно также давало и некоторые косвенные выгоды, скажем, позволяло оборвать связи с миром. Священникам, монахам и монахиням полагалось давать обет целомудрия, однако путь полного воздержания от половой жизни избирали для себя и многие мирские ордены, а также последователи еретических учений. В особых случаях обет целомудрия позволял удостоиться венца святости за мученичество. Как мы видели в главе 2, самые почитаемые христианские великомученицы – Св. Агата, Св. Луция и Св. Варвара – предпочли целомудрие и мученическую смерть жизни в богатстве и плотских радостях. Их также считали самыми обольстительными красавицами, причем именно потому, что при всей своей женской красоте они сумели обуздать свою чувственность. Это их чувственные образы в церквях смущали дух мужчин– верующих и наводили их на греховные мысли, как свидетельствует пример упомянутого в главе 2 возмущенного безымянного протестанта, и эта обольстительность церковных образов великомучениц лишь усугубляла щекотливость ситуации.

Богословы настолько радели за сбережение теоретической чистоты целибата, что в их академических дебатах даже появилось отдельное направление, сосредоточенное на «ночных истечениях» или «ночных осквернениях», а проще говоря – на поллюциях из– за эротических снов. Сама этимология слова «поллюция» (от позднелатинского pollutio – м арание, пачканье) показывает, насколько греховным считался секс, если даже самопроизвольная и без постороннего участия эякуляция всерьез тревожила богословские умы. В XV веке богослов, проповедник и гуманист Жан Жерсон (1363–1429) даже вдохновился на написание трактата «О поллюции», в котором утверждал, что священники, испытавшие ночные семяизвержения, не впали в состояние греха и могут с чистой совестью служить мессы¹³⁶. Позиция Жер-сона согласовалась со взглядами Фомы Аквинского, посвятившего отдельный раздел в своем труде «Сумма теологии» вопросу «Является ли ночное осквернение смертным грехом?» и пришел к выводу, что во время сна разум мужчины не обладает свободным суждением и поэтому он не может предотвратить семяизвержение¹³⁷.

К огорчению всех горячо обсуждавших деликатные нюансы полового греха, они не могли не признать, что секс необходим. В конце концов, если Адам и Ева были изгнаны из Рая за то, что они испытали половое возбуждение, то они уже не могли не выполнить наказ Бога «плодитесь и размножайтесь». Человеку было поручено продолжать свой род, чтобы заселять землю и умножать ряды христиан для поклонения Богу. Секс, безусловно, рассматривался как грех, но для продолжения человеческого рода он должен был стать приемлемым. Так возникло таинство брака.

В объяснение приемлемости секса в рамках брака средневековые европейцы приводили слова из Первого послания к Коринфянам (7:9): «Но если не [могут] воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Слово «разжигаться» в данном контексте можно истолковать как указание на адский пламень. Если секс греховен, но вы совершенно не можете жить без него, тогда вступайте в брак – и ваши половые сношения будут чисты от греха. С другой стороны, в слове «разжигаться» можно усмотреть и такой смысл, как чрезмерная похоть. Если человек слаб и не в силах устоять перед одолевающими его греховными помыслами о сексе, ему лучше вступить в брак, чем разжигаться и смущаться похотью. Брак даст законный выход плотским страстям и позволит сосредоточиться на разумном и духовном. В этом смысле брак виделся чем– то вроде клапана для стравливания сексуального давления, брак давал человеку необходимый выход для его вожделения, и он мог вести более продуктивную и целенаправленную жизнь.

С богословской точки зрения секс в рамках брака одобрялся, поскольку был прежде всего таинством. По мнению средневековых философов, Бог повелел браку быть. Однако даже если супружеский секс считался приемлемым, на него все равно накладывались определенные ограничения. Женитьба с единственной целью удовлетворять похоть сама по себе считалась грехом. Еще в IV веке один из Отцов Церкви библеист Иероним Стридонский (ок. 342–420) предостерегал христиан, что «мужчина, питающий слишком страстную любовь к своей жене, является прелюбодеем»¹³⁸. В XIV веке канонист Уильям из Пагулы (ум. 1332) смягчил эту позицию, заявив, что для мужчины нормально страстно обожать свою супругу, если желание соития с ней не послужило первейшей причиной того, что он женился на ней¹³⁹. На чрезмерное половое вожделение всегда смотрели неодобрительно, и Бог все равно проведает, если человек принес священный обет только ради плотских наслаждений.

Даже самому стойкому, не испытывающему особого влечения к супруге христианину дозволялось заниматься сексом, только если он хотел завести детей. В противном случае это расценивалось как попытка хитростью обойти факт греховности секса. Богослов и епископ Парижа Петр Ломбардский (ок. 1096–1160) особо подчеркивал этот момент, констатируя, что «в отсутствие этих благ, а именно супружеской верности и потомства, ничто, как представляется, не убережет соитие от признания его преступлением»¹⁴⁰. Заниматься сексом для того, чтобы зачать ребенка, не было грехом. Однако было необходимо, чтобы в ходе этого процесса супружеская пара получала как можно меньше плотских удовольствий. Будучи неизбежным злом на пути рождения потомства, секс рассматривался исключительно как формальное механическое взаимодействие. Вот как высказал эту мысль Блаженный Августин: «Кто из любителей мудрости и святых радостей, проводящий жизнь свою в супружестве… не согласился бы, чтобы деторождение не сопровождалось подобной похотью…», как это могло бы получаться у Адама с Евой до грехопадения¹⁴¹.

Получать слишком много удовольствия от секса считалось неправильным, поскольку супруги рисковали отвлечься от своей священной миссии по зачатию детей и пасть жертвой похоти. Если смысл супружеского секса заключался в том, чтобы направлять половые чувства супругов в единственно одобряемое русло, то не стоило заниматься им просто ради удовольствия, потому что это могло лишить зачатие детей чистоты. Иными словами, супругам надлежало избегать всего, что могло усилить сексуальное наслаждение. К такому, по мнению Фомы Аквинского, относились «сладострастные» поцелуи и ласки, которые не были теми действиями, что необходимы для зачатия детей, «поэтому когда целью этих поцелуев и ласк является удовольствие, они суть смертные грехи, и только в таком случае их можно назвать похотливы-ми»¹⁴². Далее Августин утверждает, что половой акт можно подразделить на градации от «разумного», сообразованного с его прямой целью, до «чувственного», и последнее делает его греховным.

Другая проблема, связанная с тем, что супруги получают слишком много удовольствия во время секса, заключалась в том, что это поддерживало огонь похоти, который супружеский секс должен был погашать, приводя к деторождению. Иероним Стридонский предупреждал, что избыток секса, доставляющего наслаждение, «мужской дух делает женственным и, кроме страсти, которою страдает, не дает ни о чем думать»¹⁴³. Получается, что слишком большое удовольствие во время секса вызывает эффект, прямо противоположный тому, о котором ратовали в своих трудах богословы. И поэтому настоятельнее всего от супружеских пар требовали, чтобы они старались сдерживать во время секса любовный жар, чтобы после удовлетворения он снова не разгорался.

Практическая сторона секса

Богословы предупреждали верующих, что в грех похоти можно впасть разными путями. Один такой путь состоял в занятиях сексом в любых позах кроме той, которую мы сейчас называем миссионерской. Что любопытно, средневековые мыслители разрабатывали эту тему с гораздо бóльшим усердием, чем их античные предшественники. В многократных настояниях Иеронима Стридонского, что «нет ничего гнуснее – любить жену как прелюбодейку» историки усматривают предостережение от опасностей, которые таят в себе любые не миссионерские позы в сексе¹⁴⁴.

Согласно средневековым богословам, миссионерская поза подчеркивала должное взаимоотношение между полами и то, что «естественно». Мужчины как высший пол своей позицией сверху утверждали свою руководящую и главенствующую роль и занимали активную позицию во время секса. От женщин, напротив, требовалась пассивность, и их низшее положение в обществе согласовалось с их местом в миссионерской позе под их мужьями. Эта мысль до отвращения часто повторялась и во всех средневековых трактатах на темы секса, и среди главных ее сторонников ярко отметился Фома Аквинский¹⁴⁵.

Сцена из «Декамерона» Боккаччо. 1425–1450 гг.

Средневековые богословы с большим удовольствием и в подробностях обсуждали виды половых актов, которыми люди не должны заниматься. Они выступали против retro секса – так они называли сношения сзади, сегодня называемые позой по– собачьи (doggy style) – и этот термин часто встречается у средневековых авторов. Епископ– канонист Бурхард Вормсский (ок. 950–1025), главный специалист в составлении покаянных книг, постановил, что если супружеские пары позволяли себе чрезмерно наслаждаться сексом в этой позе, то их следовало наказать десятью днями на хлебе и воде¹⁴⁶. В этом случае тревогу богословов вызывала «противоестественность», состоявшая в избыточном сексуальном наслаждении, которое Фома Аквинский определял как «скотство»¹⁴⁷.

На фоне почти полного единодушия богословов относительно правильной позы в сексе раздавались и отдельные голоса несогласных. Английский схоласт XII века Александр Гэльский (ок. 1185–1245), как и моралист XIV века Уильям из Пагулы, держались единого мнения, что неканонические позы, скажем секс в стоячем или в сидячем положении, могут быть приемлемыми, если обусловлены физическими причинами или нездоровьем. Например, чрезмерная тучность одного из супругов могла препятствовать паре заниматься сексом в позе, которую сейчас уже называют «стандартной». Однако оба тоже вводили определенные ограничения. Александр Гэльский подчеркивал, что ни в коем случае не допускается секс в собачьей позе – у него это называлось «животным манером» – и что его следует считать смертным или наказуемым преступлением¹⁴⁸. Более того, если супружеские пары прибегали к другим позам по любой причине, кроме абсолютной физической необходимости, считалось, что они повинны в грехе «невиданного любострастия» (extraordinaries voluptatis), как заявлялось в трактате безвестного автора XII века «Кембриджский фрагмент» (Fragmentum Cantabrigiense)¹⁴⁹.

Вдобавок к попыткам регулировать степень наслаждения во время супружеского секса средневековые богословы провозглашали неприемлемым супружеское соитие в особо благочестивые периоды года, например во время Великого или Рождественского поста. Некоторые утверждали, что ни о каком супружеском сексе нельзя помышлять по средам и пятницам, так как эти дни недели традиционно отводятся на покаяние. Точно так же следовало избегать секса по субботам на случай, если вдруг супруги разохотятся и это помешает им собраться с благочестивыми мыслями на воскресной проповеди в церкви. И само собой, секс был под строгим запретом по воскресеньям, ибо воскресенье отводилось для благочестивых размышлений¹⁵⁰. И еще: поскольку соития предписывались супругам только в случаях, когда женщина могла забеременеть, секс не позволялся, когда у женщины была менструация или если она уже забеременела. В идеале секса следовало избегать и в период грудного вскармливания¹⁵¹.

Как будто всех этих ограничений было недостаточно, множество других правил, по всей вероятности, ограничивали зрительные стимулы во время соития. Осуществлять соитие было желательно не снимая одежды. По той же причине происходить все должно было ночью и в темноте. По большому счету, супругам следовало делать все возможное, чтобы как можно меньше видеть друг друга, а заодно позаботиться, чтобы их не застукали случайные зрители, что было далеко не пустой заботой во времена, когда большинство людей не могли позволить себе роскошь отдельной супружеской опочивальни.

Все эти ограничения на удовольствие во время супружеского секса были связаны с обузданием чрезмерной похоти. Слишком пылкое влечение к своей второй половине или повышенный интерес к сексу легко могли завлечь супругов на путь греха, особенно если они впадали в заблуждение, что им можно все, поскольку их союз освящен церковным таинством. Беспримерное любострастие и чувственное наслаждение заводили супругов на кривую дорожку секса ради самого секса.

Богословов также беспокоило, что если супружеские пары будут получать от детородного секса больше удовольствия, чем следует, то им грозит грех еще более страшный

Вулкан застает жену за изменой и связывает любовникам ноги

Миниатюра из «Романа о Розе»

и ужасный – содомия. Сегодня этим термином мы обозначаем почти исключительно анальный секс, а если точнее, то секс между двумя мужчинами. Однако Средневековье относило к содомии любые формы половых сношений, которые не могли увенчаться деторождением. Таким образом, целый ряд сексуальных действий, даже большинство из них, расценивались как смертные грехи. Независимо от того, шла ли речь об обоюдной мастурбации, оральном сексе, интрафемораль-ном сексе или возбуждающем сексе без проникновения, все это считалось содомией. Конечно, анальный секс идеально подходил под это определение, как подходили и любые однополые сношения.

Между тем ученые мыслители никак не желали удовольствоваться простой констатацией, что «раз содомия не может увенчаться деторождением, значит, это плохо». Вместо этого богословы многоречиво и цветисто расписывали в своих трудах, чем именно плоха содомия. Грациан провозглашал, что акты содомии представляют собой «чрезмерные чувственные наслаждения», и сравнивал их с «объятиями блуд-ниц»¹⁵². На взгляд Фомы Аквинского, содомия была попросту «противна логике». Ведь все знали, что секс предназначен для деторождения. Заниматься сексом в любой форме, которая не ведет к зачатию, означало сознательно совершать грех похоти. Существовал же абсолютно допустимый, одобряемый церковью супружеский секс. Так зачем людям вместо этого обрекать на проклятие свои души? В XIII веке Иоанн Тевтонский (ум. 1245) провозгласил, что изъян содомии в ее «проти-воестественности»¹⁵³. А к естественному относилось все, что идет от Бога, и означало это заниматься сексом с как можно меньшим наслаждением, зачинать детей и жить дальше.

Половое влечение

Жесткие богословские ограничения, ставившие границы дозволенного в сексе, наводят на мысль, что большинство средневековых людей практиковали секс, далекий от предписанного. При этом действовавшие нормы и правила в особенно невыгодное положение ставили женщин. И что женщины нарушали эти важные богословские предписания, нет никаких сомнений. Женщины – а их прообразом считалась легко поддавшаяся на соблазн грешная Ева – рассматривались как создания более чувственные и озабоченные сексом. Как постановил богослов и архиепископ Исидор Севильский, лю-бострастность женщин составляет часть их женской натуры, поэтому они и получили свое название. По его словам, «в греческом языке [слово] “женщина” производно от [выражения] “огненная сила”, ибо женщина страстно желает: женщины более чувственны, чем мужчины»¹⁵⁴.

Приводились многочисленные доказательства, однако многие из них напрямую были связаны с тем, что считалось «противоестественным» и иррациональным интересом женщин к сексу. Особо подчеркивалось желание женщин заниматься сексом во время менструации, когда они никак не могли бы забеременеть. По словам врача, философа и богослова Альберта Великого (ок. 1200–1280), «никогда женщина не желает секса так, как когда она беременна», то есть в состоянии, когда секс лишен всякого смысла, если исходить из того, что единственная причина заниматься сексом состоит в том, чтобы забеременеть¹⁵⁵.

Даже женщины, занимавшиеся сексом в «правильное» время, и те проявляли подозрительное сексуальное возбуждение. Женщина могла желать секса даже после того, как ее супруг надлежащим образом изверг семя в ее лоно, хотя в этот момент ей следовало бы осознавать, что цель секса уже достигнута, и тут же терять к нему интерес. Иероним Стридонский предупреждал, что женщины ненасытны в сексе, заявляя, что «женская любовь вообще обвиняется в том, что она всегда

Миниатюра из манускрипта, содержащего романы «История Святого Грааля», «Поиски Святого Грааля» и «Смерть Артура»

ненасытна, что по угашении ее она снова возгорается и после удовлетворения опять бывает голодна»¹⁵⁶. Женское вожделение представлялось чем– то вроде вечного двигателя – чем больше женщины занимались сексом, тем больше секса они желали.

В Средневековье женская похоть считалась ненасытной по ряду причин. Во– первых, медицина не раз высказывала мнение, что женщина получает от секса больше удовольствия, чем мужчина, и это мнение проистекало из натурфилософии. Удовольствие, которое мы называем оргазмом, в средневековом сознании неразрывно связывалось с выбросом репродуктивной субстанции, ведь это считалось «логичным» завершением всякого полового влечения. В Средние века существовали две конкурирующие теории, объясняющие то, как происходит сам выброс. Согласно теории Аристотеля «одного семени», женская матка действует во многом подобно инкубатору для активного мужского семени, которое само собой развивается в младенца при условии, что ему обеспечена питательная среда. Над этой теорией чуть больше преобладала другая «двух семян», которая постулировала, что во время секса происходит выброс как мужского, так и женского семени, и потомство производится в результате их слияния¹⁵⁷.

Константин Африканский поддерживал двухсеменную теорию. В своем трактате «О соитии» (On Coitus) он сообщал, что женщины больше заинтересованы в сексе, поскольку «женщины получают наслаждение двоякого рода от желания своей пылкой вульвы: как исторжением собственной спермы, так и получением мужской спермы»¹⁵⁸. Авиценна уточнял, что удовольствие, получаемое женщиной от собственной и от мужской эякуляции, есть результат «движения попавшего к ним внутрь семени», и в этом смысле сперму можно было рассматривать как нечто вроде маленьких внутренних ви-браторов¹⁵⁹. Потому секс и доставлял женщинам куда больше наслаждения, чем мужчинам, с которыми они им занимались. Приходится ли удивляться, что их мысли забиты сексом?

Вторая научная причина повышенного сладострастия женщин была основана на гуморальной теории. Анонимный трактат XIII века «Прозаические салернские вопросы» пытался ответить на вопрос: «Почему женщина, хотя она холоднее и влажнее, чем мужчина, испытывает более сильное половое влечение?»¹⁶⁰ Один из ответов сводился к тому, что, учитывая влажность и холодность женского организма, ему требуется больше времени, чтобы разогреться, но, разогревшись, женщины пылали куда более жарким огнем желания, нежели мужчины. По этой аналогии женщин уподобляли охваченному пожаром влажному лесу, который труднее погасить, чем сухой лес, или – металлу большей плотности вроде железа, который нагревается дольше золота, но дольше и удерживает жар¹⁶¹.

Более того, сама холодность женского организма означала, что женщины жаждут тепла, которое вырабатывается во время секса, потому что им этого тепла просто не хватает. В этой точки зрения женщины рассматривались как холоднокровные создания, наподобие змей, о которых говорили, что их притягивает тепло, исходящее от человеческого тела¹⁶². К XIII веку это объяснение получило дальнейшее развитие, ввиду чего приобрело еще более откровенный женоненавистнический смысл. В медицинском трактате «Секреты женщин» утверждалось, что женское половое желание проистекает из того, что женщина «желает соития больше, чем мужчина, ибо нечто дурное всегда притягивается к хорошему»¹⁶³. Презренная природа женщин означала, что их от рождения влечет к мужчинам и они желают соприкосновения с мужчинами и их не «порченым», как подсказывала логика, семенем.

Выдвигалась и третья причина повышенной сексуальности женщин: они недалеки умом и бездеятельны. Здоровое недоверие к сексу и желание заниматься им только тогда, когда это продиктовано логикой и приемлемо, было свой ственно незапятнанным мужчинам. Женщины устроены примитивнее и похожи на детей, отчего и неспособны заниматься чем-либо как положено. Их неумение отличать хорошее от плохого, как и легкость, с какой они поддавались совращению и впадали в грех блудодейства, проявились во всей красе еще во времена Евы. В силу недалекости ума, по словам Альберта Великого, женщины не могли рационально относиться к испытываемому ими наслаждению. Если женщины во время секса испытывают большее удовольствие в количественном плане, то мужчины испытывают удовольствие более качественное в силу своей способности охватить его рассудком и уловить его суть, утверждал Альберт Великий¹⁶⁴. Оттого, что женщины испытывают больше удовольствия, но качеством ниже, они все время желают большего наслаждения, но не могут поступать так, чтобы получить его, и поэтому не могут насытиться. Приверженцы аристотелевой односеменной теории, и те могли соглашаться с этой мыслью, учитывая, что она объясняла непомерный женский интерес к сексу и их удовольствие от него, но при этом решительно утверждали, что женщины не вносят никакого вклада в акт деторождения.

Из всего этого следовало, что женщины по самой своей природе слишком озабочены сексом, чтобы нормально функционировать. Доминиканский монах, богослов и философ XIII века Винсент из Бове (ок. 1184–1264), убежденный, что женщины в самой основе своей – тупоумные и холодные сексуальные монстры, за подтверждением своей правоты обращался к римскому поэту– сатирику I века Ювеналу. Тот подтверждал, что женщина – создание, которое «всегда готово к соитию», однако после него «устает, но никогда не бывает удовлетворено»¹⁶⁵. А то, что женщины от соития теряют силы, но при этом желают еще секса, это, как уверяли мыслители, полностью их собственная проблема.