Текст книги "Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание"

Автор книги: Элеанор Янега

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

«О лечении женщин», он был написан Тротой²⁶⁷. Трота и Хильдегарда – фигуры явно выдающиеся, если говорить о почете, каким пользовалась их работа, – их медицинские трактаты относились к числу самых распространенных в средневековый период. На их примере мы видим, что средневековое общество вполне могло поднимать женщин в ранг медицинских светил, даже если ограничивало их возможности применять свои знания на практике.

Помимо прочих существовала одна медицинская сфера, к которой большинство женщин непременно обращались один или несколько раз в своей жизни и где абсолютно преобладали женщины: акушерство. Средневековое общество широко признавало риски, сопряженные с рождением детей. Большинство женщин желали, чтобы во время родов ими руководила профессионально обученная повитуха. Если женщина мечтала о медицинской карьере, а в университет ее не допускали, профессия повитухи была для нее подходящим и надежным вариантом. Сельские повитухи помимо своих прямых обязанностей могли выполнять еще множество других, учитывая особенности сельской жизни.

В «Болезнях женщин» Трота выделяет 16 «неестественных» нарушений, которые могли возникать во время родов. Для исправления большинства из них Трота предписывала такое лечение: повитухе следовало смазать руки смесью из масел льняного семени и пажитника и «вернуть младенца на место… в правильное положение» для надлежащего течения родов²⁶⁸. Если вмешательство повитухи не давало результата и мать умирала, повитуха должна была сделать кесарево сечение. Эта операция рассматривалась прежде всего как вмешательство религиозного свой ства: в конце XIV – начале XV веков августинский каноник Джон Мирк

Повитуха принимает роды (рождение Исава и Иакова) Миниатюра Мастера Франсуа. До 1480 г.

в «Наставлениях для приходских священников» при подобных прискорбных случаях велел им поступать так: «Вели немедля бабке повивальной / Пусть нож берет и чрево рассекает / Чтоб бедному дитяти жизнь спасти / А ты крести его, покуда он живой / Благочестивым будет сей поступок твой»²⁶⁹. Увещевание как можно скорее окрестить новорожденного показывает, как мало надежд было на то, что ребенок выживет после такой операции. Хотя повитухи не занимали в обществе такой же высокий статус, как врачи, в их обязанности входили также сложные медицинские процедуры, и ожидалось, что повитухи будут успешно выполнять их. Они не только принимали роды, но и лечили заболевания беременных женщин и помогали им оправиться в послеродовой период. К повитухам также обращались с недомоганиями по гинекологической части, а иногда повитухи заботились о здоровье всех членов своей общины. В большинстве небольших городов к повитухе обращались с кашлем и простудой, с лихорадкой, с острыми и тупыми болями. Поскольку повитухи уступали рангом дипломированным врачам и, соответственно, брали меньшую плату за свои услуги, можно смело предположить, что средневековое население лечилось главным образом у повивальных бабок.

Помимо прочего, повитухи делали аборты, и позже это дало автору «Молота ведьм» повод для обвинений, что «ведьмы– повитухи различными средствами убивают плод во чреве матери, производят аборты, а когда этого не делают, то посвящают детей демонам»²⁷⁰. Насчет «посвящения новорожденных младенцев демонам» автор немного перегнул палку, но в целом «Молот» подводит к мысли, что готовность женщины помочь сделать аборт свидетельствует о ее желании какими угодно способами служить дьяволу. Впрочем, это касалось только женщин, предлагавших услуги по прерыванию беременности, – и не относилось к повивальным бабкам в целом. В конце концов, не похоже, чтобы повитухи полностью сворачивали свою деятельность даже в разгар ведьмомании в XVII веке. Им всего лишь приходилось с осмотрительностью выбирать, какие предлагать услуги, если, конечно, они желали оставаться на стороне закона. Повитухи, производившие аборты втайне или вовсе не предлагавшие такой услуги, могли рассчитывать на солидную и востребованную карьеру, не осложненную неприятностями со стороны охотников на ведьм.

Проститутки

Работа в сфере сексуальных услуг тоже вынуждала женщин ходить по тонкой грани между законом и преступлением. В средневековый период проституция считалась необходимостью, и особенно в больших городах, ввиду беспокойства, что вдруг неженатые мужчины недополучат секса. И Августин Блаженный, и Фома Аквинский предупреждали, что в городской обстановке сдерживаемая похоть может быть опасна. Они предостерегали, что если неженатые мужчины не найдут удовлетворения своим сексуальным желаниям, то они прибегнут к насилию, ведь надо же им каким– то образом сбрасывать свой внутренний жар, накапливающийся в силу их сухой гуморальной природы. Так что оба почитаемых святых в один голос рекомендовали во избежание разгула открывать в городе публичные дома²⁷¹.

Почти во всех крупных средневековых городах работали и процветали публичные дома, хотя их деятельность и ограничивалась некоторыми регламентами. Особые предписания действовали на территории священной Римской империи, где проститутки могли работать только в публичных домах и ни в коем случае не должны были принимать клиентов на дому, а самим публичным домам нужно было получать разрешение у городских властей. Более того, правила также предписывали, где в городе могут размещаться публичные дома. Так, заниматься этим ремеслом можно было либо за городскими стенами, либо на окраинах. Города обычно запрещали устраивать бордели при общественных банях; в некоторых городах представительницам профессии предписывалось носить особую одежду, указывающую на род их занятий. В Лондоне проститутки должны были носить чепец из черно– белой полосатой ткани.

Эти законы и правила доказывают, что работницам в сфере сексуальных услуг в средневековом обществе отводилось свое надежное место. А если они следовали правилам неукоснительно, то могли рассчитывать на поддержку городских властей. В Праге один не в меру ретивый местный священник пытался выселить проституток муниципального борделя в Оборе из их здания; те обратились в городской магистрат и потребовали вмешаться²⁷². Их гонитель, настырный отец Ульрих, горько жаловался на порочность коммерческого секса, но все было бесполезно: женщины занимались своим ремеслом на вполне законных основаниях, и правовая система стояла на страже их интересов.

Миниатюра с обнаженными парами,символизирующими вожделение Из манускрипта Facta et Dicta Memorabilia

Хотя закон защищал проституток из Оборы, он же не позволял им выходить за определенные рамки. В северной части Праги за Вацлавской площадью местные власти зарегистрировали несколько жалоб на «подозрительных женщин», которые, предположительно, работали в нескольких нелегальных борделях на улице Краковска. Реагируя на жалобы населения, архидиакон пригрозил, что эти женщины могут быть изгнаны из их жилищ под страхом отлучения от Церк-ви²⁷³. В Лондоне тоже были ограничения на места, где могли проживать проститутки, даже в то время, когда они не занимались своим ремеслом. В 1393 году городские власти объявили, что запрещают проституткам «разгуливать по улицам или гостевать в… городе или в его предместьях, днем или ночью; а надлежит им держаться мест, им предписанных, иначе говоря, публичных домов [борделей при банях] на противоположном берегу Темзы и на улице Кокслейн; под страхом утраты и конфискации верхней одежды, что будет на них, а также их чепцов», если они нарушат этот запрет²⁷⁴. Проще говоря, если бы проститутку заметили за пределами установленных для ее профессии мест, ей грозило предание общественному позору в весьма сильнодействующей форме: ее бы раздели до пояса и пустили пешком добираться назад в «надлежащие» ей места.

Валерий показывает императору Тиберию распущенность нравов в борделе при банеМастер Антуана Бургундского, ок. 1470.

Несмотря на все притеснения и строгости, проституток можно было найти в большинстве городов. К древнейшей профессии могла обратиться практически любая женщина, готовая соблюдать соответствующий регламент. Если вы не желали быть прислугой, если у вас не было возможности заняться сукновальным ремеслом, как не было и мужа, который привел бы вас в свое ремесло, проституция давала вам возможность заработать на жизнь, притом быстро. Профессия особенно подходила женщинам, недавно прибывшим из деревни, которые нуждались в крове и доходе, не раскрывая при этом городским властям, кто они и откуда, а значит, и не обнаруживая свое местонахождение перед сеньорами, от которых они сбежали.

Однако не все проститутки попадали в профессию по доброй воле. Некоторых женщин завлекали откровенным обманом. Так, в Лондоне некая Элизабет, жена Генри Моуринга, была обвинена в том, что, выдавая себя за вышивальщицу, набирала молодых девушек в ученицы, а вместо того «привязавши их к себе, понуждала [их] … вести распутную жизнь и вступать в сношения со странствующими монахами, капелланами и прочими мужчинами подобного сорта, как в компании, куда они желали взять тех с собой, так и в ее собственном доме»²⁷⁵. Между тем в Праге женщины иногда вынужденно шли в проститутки, так как не могли расплатиться с долгами. Новоприбывшие в город девицы нередко брали деньги взаймы, чтобы обустроиться, а если не могли вовремя погасить долг, заимодавцы частенько требовали отрабатывать его. И тут выяснялось, что под отработкой подразумевалось не что иное, как проституция. А поскольку проституция считалась законным занятием, требование подобной «отработки» тоже укладывалось в рамки закона, и обманутым женщинам не оставалось ничего, кроме как подчиниться. В одном таком случае бедняжка Дорота из Стрыгла оказалась в должницах у мадам Анны Гарбато-вой, на условиях, что под страхом смерти она обязана отрабатывать долг до его погашения²⁷⁶.

Повторю, последствия для занимающихся этой профессией зависели от индивидуальной способности человека держаться в рамках закона. Так, у сводницы Элизабет возникли неприятности с законом, потому что числившиеся под ее началом девицы занимались своим ремеслом в неположенных местах (на улицах Лондона вместо Саутуарка²⁹) и обслуживали неположенных клиентов (лиц духовного звания вместо неженатых мирян). Другое дело Анна Гарбатова, у которой было полное право принуждать Дороту к проституции против ее воли, поскольку она сама неукоснительно соблюдала городские законы. Судьба «проституток поневоле» могла сильно отличаться в разных городах, местностях, и даже у каждой женщины судьба могла быть своей в зависимости от того, насколько законопослушны были те, кто эксплуатировал этих секс– работниц.

При всей законности проституции и даже в иных случаях законности принуждения к проституции этот род занятий всегда считался непочтенным. Пускай он был оправдан с богословский точки зрения, но сами по себе внебрачные половые связи все равно считались развратом и причислялись к разряду грехов, разве что менее тяжких. И потому проституток, когда они занимались своим ремеслом, считали пребывавшими во грехе. Если женщина умирала, еще оставаясь в этой профессии, ее считали умершей вне Церкви и, подобно самоубийцам, запрещали хоронить в освященной кладбищенской земле.

В Лондоне проституток хоронили в Саутуарке, на отдельном участке земли, называемом сегодня кладбищем Кроссбоунс (Crossbones Graveyard). Многие из похороненных там женщин работали и проживали в домах, которые принадлежали архиепископу Винчестерскому и сдавались им в аренду, его летняя резиденция располагалась на южном берегу Темзы, как раз рядом с общественными банями и борделями. То, что священнослужитель зарабатывал на проституции, было приемлемо, но когда какая– то из женщин, работавших на него в этой сфере, умирала, она выходила из– под его опеки. Проституток хоронили без церемоний и соответствующих таинств невдалеке от епископского дворца, но за пределами прихода в неосвященной земле, что служило вечным символом их положения вне общины, которую они обслуживали. Пусть проститутки и были необходимы, но обращались с ними не по-человечески, а как с расходным материалом.

Проституткам угрожала не только смерть без церковного причастия, но и другие беды. Как я упоминала в главе 3, в богословии придерживались мнения, что проститутки неспособны забеременеть. Гильом из Конша утверждал, что раз проститутки занимаются сексом в порядке трудовой деятельности, а не для удовольствия, то они неспособны выделять необходимую для зачатия сперму. Хотя последнее неверно, проститутки действительно могли утратить способность к зачатию, но по причине инфекций, передающихся половым путем (ИППП), которыми они заражались от клиентов. А той самой «проказой», которую женщины могли передавать своим половым партнерам, «не заражаясь ею сами», скорее всего, была гонорея. Симптомы этого заболевания сильнее проявляются у мужчин, чем у женщин, однако, если его не лечить, оно могло привести женщину к бесплодию. Надо сказать, что в Средневековье ИППП тоже вызывали беспокойство, особенно среди проституток: в 1161 году Генрих II Английский (1133–1189) издал указ, согласно которому владельцы лондонских борделей не должны «держать всякую женщину, если та имеет пагубную немочь жжения» у себя на службе²⁷⁷. В 1256 году французский король Людовик IX Святой (1214–1270) постановил своим указом изгонять из пределов королевства всякого, у кого обнаружится эта болезнь. Так что женщинам, заразившимся ею, грозили вполне реальные последствия, как со стороны закона, так и со стороны здоровья.

В 1495 году в Европу был завезен сифилис²⁷⁸. Распространение новой болезни деморализовало население и сеяло панику, а жизнь проституток сделалась еще опаснее, хотя в мире, не знавшем презервативов, их профессия всегда была полна рисков, а заразившихся общество отвергало. Средневековые ИППП подрывали здоровье женщин, и без того занимавших предательски шаткое положение в обществе, а также приближали участь смерти без церковного причастия. Впрочем, многие проститутки вовсе не собирались отдавать профессии всю жизнь. Женщинам, которых к проституции принудили обманом или долгами, видимо, было труднее выйти из этой профессии из– за препятствий правового или внеправового характера, зато такие препятствия не стояли на пути женщин, которые пошли в проститутки из соображений простоты или удобства этого занятия. По общему мнению, проституцией, необходимой в городской жизни, можно было какое– то время заниматься, а потом бросить это занятие. Желавшим выйти из дела надо было всего лишь обратиться к приходскому священнику, покаяться в грехах и попросить искупления, которое, как утверждал папа Иннокентий III (1160/61–1216), должно состоять в том, чтобы вступить в брак и создать се-мью²⁷⁹. Мужчинам, которые соглашались взять в жены бывших проституток, дабы подсластить пилюлю, обещали отпущение их собственных грехов. Искупление в виде замужества раскрывает нам суть социальной проблемы проституции.

Очевидно, что обществу требовались проститутки, чтобы держать в узде буйную мужскую похоть, но сами проститутки внушали опасения не только своей сексуальной доступностью, но и тем, что находились вне мужского надзора. Если они соблюдали законы своего города, проститутки могли жить целиком за пределами власти патриархального семейного уклада, жить самостоятельно, тратить деньги как им хочется и заниматься избранным ремеслом. То, что проститутки должны были вступать в брак, воспринималось не просто как приказ бросить сомнительное занятие. Суть была в том, чтобы вернуть беспризорных женщин под контроль определенного мужчины.

Многие женщины шли в проститутки из желания освободиться от пут своей семьи с ее традиционным укладом сельской жизни. Возможно, их не столько манила сама профессия, сколько пугала роль жены и матери, которую они не готовы были на себя взять. Некоторые бывшие проститутки, как выяснилось, думали, что когда они захотят «раскаяться» в своем занятии, то они именно это и сделают, в особенности те, кого на проституцию толкнули долги. Те, кто оказался в этой профессии не по доброй воле, чаще рассматривали свое занятие как греховное и неприглядное, отсюда и их желание как можно дальше в будущем уйти от этого. По счастью, многие истинно верующие были рады помочь бывшим проституткам идти путем добродетельной жизни, и, кстати, епископ Винчестерский не был в этом исключением.

Пример подобного милосердия показывает нам чешский проповедник XIV века Ян Милич из Кромержижа (ум. 1374). Он организовал приют под названием «Иерусалим» для проституток, пожелавших бросить свое занятие, в помещении бывшего борделя, которое передала ему в дар раскаявшаяся содержательница заведения. Ян Милич обычно оплачивал долги вставшей на путь исправления женщины. Если ей не хотелось возвращаться в общество, она могла остаться в приюте и посвятить себя молитвам и благочестивым размышлениям²⁸⁰. В какой– то момент «Иерусалим» привлек к себе пристальное внимание властей, не в последнюю очередь тем, что наряду с раскаявшимися проститутками там давали приют и проповедникам– мужчинам, но выручала мощная поддержка, которую приюту оказывала городская община Праги. В целом люди того времени, скорее всего, понимали, что если женщина решила покончить с проституцией, то ей обязательно понадобится поддержка, а Милич и его приют «Иерусалим» как раз ее и предлагали.

Приют «Иерусалим» служит примером старинной европейской традиции непосредственного участия в судьбе женщин, решивших покончить с проституцией. Во Франции XIII века такие же приюты действовали в Париже, Тулузе и Марселе; один из них, «Дочери Божьи» (Les Filles– Dieu), получал финансирование от вышеупомянутого короля Людовика IX Святого. Такие же приюты действовали в германских и итальянских землях²⁸¹. В 1227 году папа Григорий IX (ок. 1145–1241) утвердил существование «Ордена кающихся грешниц святой Марии Магдалины», предлагавшего таким женщинам монашескую жизнь. Для вступивших в орден действовали следующие правила: отречение от прежней жизни в возрасте до 25 лет; наказание за мелкие прегрешения постом на хлебе и воде, а за более серьезные нарушения грозило тюремное заключение²⁸². Можно предположить, что подобные строгости отпугивали часть желавших раскаяться в проституции, и, видимо, по этой причине менее формализованные сообщества наподобие приюта «Иерусалим» продолжали активно действовать, зачастую в тех же городах, где размещались обители Св. Магдалины. С какого– то момента орден прекратил принимать раскаявшихся проституток и стал таким же женским монашеским орденом, как остальные.

Впрочем, множество других религиозных сообществ охотно принимали к себе раскаявшихся проституток, но для этого необязательно было вступать в монашество. Однако если эти женщины желали посвятить себя Богу и вере, они могли вступить в любой из многочисленных женских монашеских орденов, многие из которых могли предложить им интересную работу.

Женщины в религии

Монахини неслучайно снова и снова возникают в нашем обсуждении, поскольку очень многие среди них были причастны к схоластическим дискуссиям и трудам на благо местных приходских общин. Монахини возникли как сословие в русле монастырского движения. Вскоре после того, как Бенедикт Нурсийский около 530 года основал первый монастырь Монтекассино и сформулировал заповеди для монахов, живущих общиной под руководством аббата, – бенедиктинские правила, – епископ Цезарий Арелатский (ок. 478–542) написал в 534 году первый монашеский устав. Устав должен был выстроить для мужских, а также для женских монастырей отдельный от светского, параллельный мир, в котором все в нем живущие могли бы посвящать жизнь молитве и трудам – ora et labora – «дабы с Божьей помощью не попадаться в пасть к духовным волкам». Монахини давали согласие носить особое одеяние, подчеркивавшее их отделенность от светского мира, и беспрекословно подчиняться воле правившей монастырем аббатисы. Монахини давали обет «никогда до самой смерти [не покидать] стен монастыря»²⁸³. На протяжении всего дня монахини занимались в монастыре самыми разнообразными обыденными делами. Отдельные группы ухаживали за садами, подметали полы, готовили пищу, мыли посуду, стирали, выделывали шерсть, словом, занимались делами, необходимыми для нормальной жизни монастыря²⁸⁴.

Правда, трудовая жизнь монахинь отличалась от трудовой жизни монахов: она проходила исключительно в огороженном монастырскими стенами пространстве. В XIII веке возникает новый тип монашества – нищенствующие монашеские ордена, к числу которых относились францисканцы; они принимали обет бедности и посвящали все силы и время религиозному просвещению верующих. Они проповедовали и давали духовные наставления верующим, которые хотели большего, чем они получали в своих приходах. За это монахи получали милостыню, помогавшую им платить за содержание монастырей. В отличие от францисканцев, монахини ордена святой Клары проводили свои дни внутри монастырей. Пусть их орден основывался на тех же принципах, что и у францисканцев, однако женщинам, особенно когда они посвятили себя религии, не позволялось находиться среди мирян.

Женщина, оставлявшая обычную жизнь, чтобы принять монашеский постриг, могла рассчитывать, что будет жить духовным разумением и посвятит всю себя своей вере. Кто-то приобщался к монашеской жизни еще детьми– облатами, как, например, Хильдегарда. Другие – в возрасте постарше. Теоретически говоря, могло быть и так, что, наслушавшись на проповедях об ужасах замужней жизни, молоденькие незамужние девушки могли испугаться такой участи и предпочесть ей монашеский постриг, чтобы жить в духовном созерцании и общении с Богом. Однако посвятить себя Господу могли не одни только незамужние девицы. Замужняя женщина тоже могла вступить в монашеский орден, правда с согласия супруга. Точно так же принести священные обеты могла и вдова, искавшая утешения в тихой монашеской жизни. Так что хотя бы теоретически ничто не препятствовало женщинам Средневековья, за исключением совсем еще юных, отказаться от жизни в миру, прослужить в монастыре послушницей полгода, в течение которого будут оценены ее религиозное рвение и призвание к монашеской жизни, а потом начать жизнь монахини, посвященную служению Богу.

Однако в реальности в монахини брали в основном женщин из богатых сословий, чему пример та же Хильдегарда, происходившая из дворянского, хотя и мелкого рода. Могли позволить себе отдать юную дочь в монастырь только достаточно зажиточные семейства, хозяйство которых не понесло бы урона из– за потери рабочих рук. Типичное крестьянское семейство нуждалось в дочери как в помощнице по хозяйству, которая могла доить коров, ухаживать за домашней скотиной, а позже помогать в таких делах, как пивоварение и прядение. Более того, семье, которая отдавала малолетнюю дочь в обла-ты для дальнейшей монашеской жизни, следовало передать в дар монастырю часть своей земли или денежное подношение, чтобы монастырю было на что ее содержать, пока она не подрастет и не начнет сама полноценно трудиться. Правда, бывали исключения из правила: сирот могли отдавать в женские монастыри, если у них не было родственников, которые могли бы заботиться о них. Но в целом действовало правило, что детей брали в облаты только из обеспеченных семей.

Аналогичные сложности поджидали тех, кто решил уйти в монастырь, уже выйдя из детского возраста. Многим служило препятствием требование знать грамоту, из– за чего необразованная женщина, даже если у нее были средства, не могла поступить в монастырь. Если вы не могли с первых дней вносить вклад в повседневную жизнь обители наравне с другими монахинями, вы вряд ли представляли бы ценность для общины, которая видит своим долгом постоянное служение Господу. Более того, в обители не видели смысла обучать грамоте 70-летнюю вдову, поскольку она в любой момент могла стать немощной. Орден Марии Магдалины, кстати, отказался от требования обязательной грамотности, а ограничился условием, что вступающие должны быть молоды, раскаиваться и быть готовыми получать побои за нарушения. В самых частых случаях женщина, которая желала монашеской жизни, но была бедна, все же могла стать монахиней, но при условии, что будет мириться с очень жесткими правилами и порядками. Зато женщины со средствами могли поступать в монашеские ордены, чьи правила были свободнее, а телесные наказания применялись реже.

Сказанное не означает, что женщинам низших сословий следовало распрощаться с надеждой на духовное служение. Напротив, многие стремились к духовной жизни в самых разных формах. Вспомним раскаявшихся проституток, которые жили в приюте Яна Милича «Иерусалим»: подобно им, некоторые женщины тоже объединялись в сообщества для жизни близкой к монашеской, хотя формально оставались мирянками.

В конце XII – начале XII века женщин, которые вели религиозную жизнь вне женских монастырей, обобщенно называли бегинками. Их общины возникали в достаточно больших городах, где их могли бы принять и где они могли бы получать поддержку – в Амстердаме, Генте, Льеже и Брюгге. Обычно бегинки определяли себе примерно ту же миссию, что и нищенствующие францисканцы: они стремились вести апостольскую жизнь, посвященную активному служению, что и приводило их в многолюдные города, где было достаточно горожан для духовного попечения.

Бегинки приходили к религиозной жизни разными путями. Некоторые продолжали жить в своих семьях, но посвящали себя молитве, проповеди и благочестивому размышлению. Другие селились вместе в так называемых бегинажах, сами зарабатывали себе на жизнь различным ручным трудом и посвящали остальное время духовной деятельности. От всех бегинок требовалось быть незамужними или жить отдельно от мужей с согласия последних. Бегинки обычно вели аскетичный образ жизни, не похожий на образ жизни в апостольской бедности, который культивировал орден святой Клары. Главные различия бегинок и монахинь состояли в том, что бегинки не подчинялись строгому уставу и не приносили священных обетов, обычно принимали к себе женщин из низших классов и не были заперты в монастырских стенах, а жили в миру. В самом деле, вряд ли можно было служить членам местной общины, если не можешь и шагу ступить за пределы бегинажа.

Монахиня исповедуется Миниатюра из Псалтыря королевы Марии

Принадлежность к бегинкам могла означать разные, порой несопоставимые вещи, и потому реакция на них в обществе была разной. Находились те, кто всеми силами старался представить их образцами добродетели. Богослов и каноник Жак де Витри (ок. 1160–1240) описал жизнь святой бегинки Мари из Уаньи (1177–1213), что впоследствии немало способствовало ее канонизации. Побудившая его к проповедничеству Мари была привержена «утруждению своими руками… дабы изнурять свое тело страданиями и обзаводить необходимым нуждающихся»²⁸⁵. Мари выросла в богатой семье и вышла замуж наперекор родительской воле. Впоследствии сделалась очень набожной и ревностно умерщвляла плоть. Она спала на деревянных досках, обмотав талию веревкой, чтобы лишать себя сна. Она также все время изнуряла себя постами, отказывалась употреблять в пищу мясо и питалась хлебом настолько черствым, что во рту у нее оставались кровавые порезы. В конечном счете она посвятила себя целомудрию, и ее решение встретило понимание у ее не менее набожного супруга. Вместе с супругом Мари оказывала попечение и уход прокаженным. С ней случались божественные видения, и молва говорила, что ей была дана сила исцелять больных, а одного она исцелила, дав ему прядь своих волос. Коротко говоря, Мари из Уанье обладала особой святостью, что и дало Жаку де Витри основания напрямую рекомендовать ее папскому престолу.

Если Мари обладала всеми наилучшими качествами бе-гинок, ее сестры по движению порой совершали деяния совсем неподобающие. Сама Мари никогда не проповедовала, однако некоторые бегинки не стеснялись делать это в своих общинах, как и служившие им примером братья францисканцы. Бегинка и мистик Маргарита Поретанская (ум. 1310) даже написала книгу духовного содержания «Зерцало простых душ», пространное рассуждение о понятии агáпе – или вселенской любви. В книге, написанной вместо латыни на общеупотребительном французском языке, рассказывалось, как душа человека проходит семь стадий полного исчезновения и в конечном итоге переходит в Одно с Богом, то есть растворяется в единении с Ним. Понятие любви Маргарита связывала с Богом: «Я есть Бог, говорит Любовь, ибо Любовь есть Бог, а Бог есть Любовь, и эта Душа есть Бог по условию Любви. Я есть Бог в силу божественной природы, и эта Душа есть Бог по праведности Любви»²⁸⁶. Подобный ход рассуждений был встречен Церковью в штыки. Епископ Камбрайский приказал Маргарите сжечь все копии ее книги. Она отказалась, ее заподозрили в ереси и подвергли пыткам, а в 1310 году верховный инквизитор Франции доминиканец Гийом Парижский (ум. 1314) велел сжечь ее на костре.

Маргарита служила примером наихудшего жизненного сценария, поскольку жила религиозной жизнью без надзора. Считалось, что женщины умственно ущербны по сравнению с мужчинами и потому могут стать легкой добычей для еретиков, которые могли заразить слабые женские умы неприемлемыми измышлениями. И если такая женщина взялась бы проповедовать, она могла бы распространить еретические идеи в общинах, которым служила. Женщины просто не могли понять, в какой момент они начинают извращать учение Церкви. Те, кого, подобно Маргарите, одернули, но кто отказывался изменить свои убеждения, относились к другой категории, однако большинство женщин просто не понимали разницу между церковным учением и ересью.

Монахиня за молитвой Начало XVI в.

Так что отношение к бегинкам было неоднозначным. Но, невзирая на чувства своих современников, бегинки предлагали праведную жизнь и духовную работу в общине женщинам, у которых не было других путей к духовной жизни. Были бе-гинки еретичками или не были, их помощь ценили в общинах, на благо которых они не жалели сил. Пусть их труды общество не всегда признавало «легитимной» формой женской работы, но само существование бегинок доказывает, что женщины всех классов желали выполнять работу, которую считали исполненной смысла. Они учреждали собственные общины, открывавшие им возможности, которые в ином случае бывали доступны только для состоятельных классов. Более того, жизнь бегинки была не только одной из немногих возможностей для женщин посвятить себя религиозной жизни, но и возможностью хоть немного изменить к лучшему жизнь своей приходской общины. Жизнь в благочестии и молитве за толстыми стенами монастырей одобрялась обществом. Но если женщина желала изменить жизнь своей общины к лучшему и в то же время сохранить верность благочестивой жизни, ей лежала прямая дорога в бегинки, как ни очерняли их злопыхатели.