Текст книги "И телом, и душой (СИ)"
Автор книги: Екатерина Владимирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
20 глава
Я ждал тебя… Часы ползли уныло,
Как старые, докучные враги…
Всю ночь меня будил твой голос милый
И чьи-то слышались шаги…
Алексей Апухтин
Не прошло и нескольких дней с момента заподозренного ею плохого самочувствия, как начались новые боли и неприятности. Голова кружилась, по утрам начинало тошнить, а от запаха еды просто воротило.
Лена очень часто стала плохо себя чувствовать, но каждое утро пыталась уверять себя в том, что просто отравилась. Ничего особенного, серьезного, просто съела что-то не то, все пройдет, завтра, послезавтра…
Но не проходило. Ни через день, ни через два, ни через три.
Она боялась думать о том, что крутилось в голове надоедливым роем маленьких рокочущих мошек.
Этого не может быть. И не будет. Не с ней.
Просыпаясь по утрам от странного ощущения, она долго лежала в постели, вынуждая себя подниматься, а потом уговаривала себя позавтракать. Ведь нужно, ей целый день на ногах стоять! Оттого у нее и частые головокружения, и тошнота, и плохое самочувствие. Просто смена обстановки, воздух, окружение, работа, опять же, с утра до вечера. Нужно привыкнуть, устояться, разработаться… И все пройдет.
Она гнала от себя более острые мысли, более правдоподобные и истинные мысли, те, которые не могли уложиться в ее голове, а потому она и старалась не думать об этом. Не хотела бередить старые раны.
Она уговаривала себя, что все пройдет. Нужно только время. Она привыкнет, станет сильной. Сможет, тогда и с самочувствием у нее все наладится. Обязательно…
Она уговаривала себя так до того дня, пока ее состояние не заметила Тамара.
Лене тогда внезапно стало плохо, в глазах вдруг замелькали мошки, заискрилось, загорелось и начало гаснуть, будто кто-то щелкнул выключателем. Она едва не упала, шатаясь, прислонившись к стене и закрыв глаза. Сквозь приоткрытые губы вырывалось сбившееся частое дыхание.
Тамара подскочила к ней, схватив за плечо, привлекая к себе внимание.
И тогда уходить от правды, заглянувшей в лицо, уже не имело смысла.
– Эй, Лена, – потрясла ее она, – Лена! А ну-ка присядь, давай, давай! – усаживая ее на табурет, говорила подруга, критическим взглядом осматривая бледность ее лица.
– Все хорошо, – пробормотала Лена, закрыв глаза и тяжело дыша. – Сейчас пройдет. Я посижу только немного, – попыталась улыбнуться, но улыбка вышло вымученной.
Тамара покачала головой, глядя на нее из-под сдвинутых к переносице бровей.
– Слушай, Лен, – подозрительно сощурившись, проговорила она, – а ты, случайно, не беременна?
Лена застыла, подняла на Тамару затравленный взгляд. Беременна? Она? И мысленно подчитала, когда у нее должны были начаться критические дни. И не начались. Она чуть было не задохнулась.
– Так, – удержала ее от падения Тамара, – спокойно. Сиди, пока сидится. Что, подсчитала?
Лена посмотрела на нее и удрученно кивнула.
Как Тамара смогла так быстро догадаться о том, о чем она думала? Она не смела, не думала, вот так…
– И что насчитала? – напрямик спросила женщина, хмурясь все сильнее.
– Задержка, – выдавила Лена из себя, – уже… две недели.
Тамара, казалось, была удивлена. Брови ее подскочили к корням волос, а губы скривились.
– Мда, подруга, – покачала та головой, – и как ты не заметила этого?
– Не знаю, – изумленным шепотом пробормотала девушка, отводя глаза. – Как-то все… навалилось и…
– Тебе тест нужно купить, на беременность, – пояснила она. – Ой, да не смотри ты на меня так! Что, я что-то новое или неизвестное тебе сказала? Америку, что ли, открываю? Тест сделаешь, потом к врачу если что. Хотя, – насупилась она, – к врачу по любому нужно, раз такая задержка. Сегодня купишь, на перерыве, я тут, если что, сама справлюсь. А потом будешь решать, – строго посмотрела на нее. – Сойдет?
Лена зачарованно кивнула. Она боялась даже думать о том, что может быть беременна. Да и не могло этого быть. Не могло, ведь правда? Она с Максимом… месяц назад… и… Боже!..
Что же ей делать, если подозрения окажутся верными? Что?! Как быть, как мириться, как… жить?…
На перерыве сходила в аптеку, причем женщина-продавец смотрела на нее так, будто Лена покупает цианистый калий или взрывчатку, а не тест на беременность, и Лена поняла, что эта новость вскоре станет достоянием этого дня и многих последующих. За считанные часы.
Сердце стучало в груди, как безумное, как оно вообще могло биться так сильно?! А на губах застыло собственное дрожащее дыхание, поверхностное и липкое.
Она передумала все на свете, столько мыслей, как разумных, так и совершенно безумных, вертелись в ее голове, просто разрывая мозг. Она уже даже думать устала. Ей хотелось лишь одного – отдохнуть. От всего, что произошло в ее жизни за последний месяц. Она едва привыкла к тому, что теперь сама строит свою жизнь, как вдруг поняла, что за считанные минуты ее судьба может вновь перевернуться. Вернув ее к тому, от кого она убегала. А она еще не окрепла, еще не выросла морально, не стала сильной… Еще рано, а он… И она… Что сейчас можно решить? Она не сможет вернуться сейчас. Она даже не знает, какой видит свою будущую жизнь, и есть ли в ней место ему – человеку, которого она когда-то любила больше жизни!? А любить ли сейчас?… Верит ли в возможность того, что может его любить?…
Мысли разрывались в ее голове кроваво-красным фейерверком из звезд, и она уже не могла думать.
Нужно убедиться, увериться, увидеть своими глазами… А потом уже решать.
А если все это ложь? Просто домыслы и нелепые догадки? Ведь такое бывает, женский организм непредсказуем, просто гормональный сбой, ведь она так много стресса пережила в последнее время! Просто что-то сбилось, пошло не так, сломались ее биологические часы, остановились… но пойдут снова!..
А если ее догадки и предположения верны? Что тогда? Как быть в этом случае?!
Всем сердцем желая малыша, она боялась узнать о том, что вскоре станет мамой. Сердце трепетало в предвкушении, но и болезненно сжималось от одной лишь мысли о том, что это означает.
Ребенок. Ее малыш. Ее и Максима.
Она боялась думать и о том, как прореагировал бы Максим, узнай он эту новость. Это тоже страшило.
Наверное, снова ее осуждал бы, искал оправдания тому, что сделал, отчитывал ее и упрекал? А она… она бы не позволила, она не сдалась бы и не отдала своего малыша на растерзание безумцу. Отцу… Но он не хотел, он не желал быть отцом! Он чурался этого, не хотел, противился. Он кричал о том, что у них не будет ребенка, что он не допустит, не позволит… А она? Не отдаст! Теперь – не отдаст.
Дома долго не решалась сделать тест. С утра, на голодный желудок. Не спала почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок и думая о том, что делать. Если окажется, что у нее будет малыш… А если не будет?…
Не стоит себя обманывать. Будет. Она чувствовала это уже давно. Просто себе не признавалась, не хотела верить в то, что могло оказаться лишь напрасными надеждами. Не хотела рушить иллюзии.
Она чувствовала его, ощущала в себе зародившуюся новую жизнь. Как странно, ему всего-то месяц, и не может она знать наверняка, а она – знала. Положив руку себе на живот, она начинала его поглаживать, нежно, лилейно, едва касаясь пальцами кожи. Сердце грохотало в ушах, громко, настойчиво, сильно. И она улыбалась, с благоговением, с надеждой, с нежностью и без страха. У нее теперь будет смысл жизни…
А снег медленно таял, превращаясь в жуткий, колкий ливень, хлеставший в стекла острыми стрелами.
На утро поднялась с постели и сделала то, что так боялась делать. Вновь стало страшно, даже руки задрожали. Положила полоску на полку и вышла из комнаты. Забралась в кресло и, поджав под себя ноги, стала смотреть в окно. На то, как дождевые капли, монотонно стуча в стекло, превращали ее наичистейший белый снег в причудливые холодно-острые узоры из слез.
Было холодно и зябко. Как странно. В доме тепло и уютно, потрескивают дрова в печи, а внутри у нее будто мороз, обдает холодом кожу, превращая ее в ледяную корку, покрывшуюся дрожью.
Максим называл ее лягушкой за то, что она постоянно мерзла. Спала порой в паре шерстяных носков.
Она никогда не злилась на него за это, прощала подобное к себе обращение. И сейчас не обиделась бы. Ей нужна была поддержка, внимание, забота, хоть какое-то участие. Но могла ли она ожидать его от мужа?
Переборов страх, в глубине души уже зная, что все для нее решено, Лена вошла в ванную.
И когда увидела то, что там было, заплакала, не сдержавшись, прижимая руку ко рту, чтобы не зарыдать. Заветные две полоски на тонкой линеечке. Как свидетельство, как знамение, как данность. Ей – свыше. За то, что она пережила? За боль и страдания, за обиды и разочарования, за горести и печали? За того малыша, которого она потеряла девять лет назад!? Ее маленькое чудо, произошедшее в буре страстей и обид.
Мир вспыхнул сотнями, тысячами, миллионами разноцветных огней. Зажегся, взвился змеем, воспылал.
Беременна. У нее будет ребенок.
Обхватив себя руками, поежилась. Сильно зажмурилась, сжимая полоску в руках.
Невозможно! То есть, возможно, конечно, но… так неожиданно, так сразу… Не вовремя!
И вся истинность, вся реальность, вся обнаженная откровенность предстала вдруг перед ней.
Как теперь быть, как теперь жить?! Она не думала, не рассчитывала… Одна. Она одна была. А он…
Боже, будто мир перевернулся. Она не ожидала, была не готова, не мечтала, не думала, что так… сразу, непредвиденно, быстро, словно ударом в грудь. И это странное чувство внутри… Радость и печаль одновременно, искреннее счастье, граничащее с безграничной апатией, одухотворение и потерянность.
Она была не готова к этому! Она так хотела детей, но оказалась неподготовленной к тому, чтобы стать матерью. Она убежал от мужа, от того мира, в котором раньше существовала! Боже, она ведь одна в целом мире! Одна на всей планете. Она ни к кому обратиться не может, ей и поделиться-то своей новостью ни с кем нельзя. У нее есть только она сама, но что она сможет сделать для своего малыша?… Слабая женщина в этом жестоком, сильном мире… Дом, семья, окружение, помощь, поддержка. У нее почти ничего нет. Одна.
Она даже не знает, радоваться ли ей?… О, Боже, что за мысли?! Радоваться, конечно, радоваться! В ней зреет малыш, ее маленькое чудо, живое существо, ребенок…
А потом вдруг взрывается в памяти обрывками событий и дат.
Когда именно был зачат ее малыш. Середина октября. Ее побег. Ее последний день в доме Максима.
Руки, обнимавшая живот, начинают дрожать, а потом и вовсе трясутся. Ребенок, зачатый в день насилия. Что это? Чудо? Насмешка? Знак? Очищение или новое падение? Ее личное счастье или ее погибель?…
Максим так не хотел детей, он их боялся. А она, она так мечтала, желала, хотела!.. А сейчас не знала, как ей быть. Все смешалось, завертелось, закружилось вокруг, поглощая ее в водоворот чувств и ощущений.
Она никогда его не бросит, своего малыша. Никогда его не оставит, всегда будет рядом, что бы ни было.
Успокойся, родной мой, и не плачь, мамочка с тобой!..
Ноябрь… Смерть ее первого малыша. Ноябрь… рождение новой жизни в ней.
Она заплакала, чувствуя, как щекочут переносицу слезы и катятся по щекам к губам, оседая на языке.
Сотни роющихся мыслей смешались в ней, перебивая друг друга, они толкались и игрались в ее голове, вырываясь вперед, доказывая свою правду, на чем-то настаивая, в чем-то упрекая, негодуя и мирясь.
Малыш, ее ребенок – как благословение, как подарок небес. И ни в коем случае не стоит вспоминать о том, что стало причиной его зарождения. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Малыш не виноват в том, что сотворили его родители. И он никогда не узнает боли, обиды, разочарования. Она никогда не покажет ему ничего кроме любви, нежности, ласки… Он – ее маленькое чудо, подарок, то, что Максим оставил ей…
Но как отреагирует Максим, если узнает?… Вновь обвинит ее в том, что она специально все подстроила?!
Ощущая, что ноги стали ватными, почти недвижимыми, Лена подошла к креслу и села, опустив голову вниз, чувствуя подступ тошноты и головокружения. Задышала чаще, успокаиваясь, закрыла глаза.
Неужели история девятилетней давности повторится с ними?! И малыш, ни в чем не повинный малыш, опять останется в стороне?! Он опять станет виновником ссоры, обмана, предательства, многих лет ада?!
Сердце ее рвалось на кусочки, оно трепетало, болело и ныло, нестерпимо, словно чувствовало что-то, но молчало. А в груди все обрывалось, словно неумело слепленная ниточка, которая когда-то порвалась.
И как же она сможет дальше работаться в магазине, поднимать тяжести, если придется?! Как она сможет рисковать жизнью своего малыша снова?! И как сказать Николаю Ивановичу о том, что она беременна?… Но она не может рисковать, никогда больше… Еще одной потери она просто не переживет, не вынесет!..
Но как же она сможет его подвести?… Ведь она обещала, что не уйдет…
Мысли били ее снова и снова, пинались, колотили, настойчиво стучало в глубины ее сердца. А она не могла решить, как быть дальше.
В результате она вернулась к прежней жизни. Просто делала вид, что ничего не случилось. Никто не знал, о том, что она ждет ребенка, хотя, возможно, многие и догадывались, учитывая покупку ею теста на беременность в аптеке. Но никто из их покупателей не подавал виду, что что-то между ними изменилось, и никто, пусть даже косвенно, не намекал на ее интересное положение. О нем знала лишь Тамара, но она обещала молчать до тех пор, пока Лена сама не решит огласить этот факт.
Работали в прежнем режиме, и Лена заметила за собой, что постоянно теперь при любом случае трогала свой еще плоский живот, нежно поглаживая его, просто проводя рукой. Она уже любила свое чудо!..
А мучивший ее вопрос о том, как рассказать обо всем Николаю Ивановичу, вдруг решился сам собой.
Они с Тамарой должны были принимать товар, привезли много ящиков с продуктами, а грузчиков, как всегда, не хватало, поэтому Лене и Тамаре приходилось самим таскать в магазин доставленное. В общем-то, делать это им было не в новинку, но не сейчас, когда Лена каждым биением сердца теперь чувствовала ответственность за то человечка, который зрел внутри нее. В тот день Лена, даже опасаясь, что может надорваться, по глупости согласилась подруге помочь разгружать товар. Подошедший к ним Николай, хотел их отругать за это и даже приоткрыл рот, чтобы разразиться поучительной тирадой, но не успел. Лена, вдруг осознав, что не может донести всю тяжесть, резко отпустила ящик с продуктами, и тот, громыхая, рухнул на пол. Послышался звук битого стекла, внутри что-то разбилось.
Вскрикнув, девушка отскочила в сторону и, зажав рот рукой, с ужасом наблюдала за тем, как на нее надвигается Николай Иванович. И лицо ее не выражало ничего хорошего.
И все нервное состояние, преследовавшее ее в эти дни, вырвалось из-под контроля, будто прорвалась плотина, сдерживающая все страдание, сомнение, страх, невыплаканные слезы, боль… Смешавшись с тем, что она ощущала с того дня, как приехала в деревню, все, сгустившись, собравшись в один большой комок, теперь рвалось из нее потоком несвязный фраз и истерических ноток в голосе. Истерика.
И Лена, не объясняясь, зажав рот рукой, кинулась прочь. Кровь молотилась в ушах, давила на нее, била, а сердце так громыхало в ушах, на губах, в голове, что становилось трудно дышать.
Она не знала, куда бежала, и как смогла добежать до каких-то ящиков, когда, рухнув на них, ощутила позывы к рвоте и опасную темноту, повисшую на глазах. Давление крови в висках медленно убивало.
Николай нашел ее в кладовке, и, увидев, что она рыдает, сжавшись комочком, не сдерживаясь, бросился к ней с ужасом, застывшим в глазах.
– Ты чего ревешь, дуреха? – вскрикивает он, кидаясь к ней, и не понимая причину ее слез иначе. – Ну, подумаешь, уронила, что же теперь, реветь из-за этого надо?!
А Лена начинает заходиться рыданиями еще сильнее и отчаяннее. Даже не пытаясь что-либо объяснить.
– Эй, ты чего?… – изумленно выдыхает начальник. – Может, заболела? Или что?… – присаживается рядом с ней на ящики и легонько трогает за плечо.
А она не может говорить, из груди рвутся не слова, но рыдания, одно за другим.
Николай удивленно смотрит на нее и, легонько тронув девушку за плечо, спрашивает:
– Лена, ты чего? Может, случилось что-то, а? – брови его сходятся. – Ты только скажи, и я…
– Я не смогу на вас больше работать, – прорыдала Лена, не глядя на него, боясь на него смотреть.
Он же, наоборот, прожигает ее взглядом и не понимает.
– Чего это? Из-за того, что случилось? – он удивлен. – Да забудь ты, ну с кем не бывает!?
Лена отрицательно замотала головой.
– Нет, не поэтому, – выговорила она сквозь рыдания.
– А почему тогда? – уставился он на нее.
Лена посмотрела на него. Как она не хотела его разочаровывать. Как не хотела!..
– Я не могу тяжести поднимать… У меня ребенок будет… – всхлипнув, она прикрыла глаза. – У меня уже был выкидыш, я не могу… не могу больше рисковать! Понимаете?! – голос ее сорвался. Сама она находилась на грани истерики. – Я не могу больше рисковать… Не могу, – шептала она, как заклинание.
А Николай, смотрел на нее, долго, пристально, кажется, даже не удивившись, а потом прижал ее к себе.
– Ну, что ты, что ты? – похлопывая ее по спине, пробормотал Николай. – Все образуется, не плачь ты.
– Я так не хотела вас подвести, – прорыдала Лена. – Я не хотела, но так получилось. Я несколько дней назад узнала!.. Понимаете?… Я думала, что справлюсь, что смогу, но… но… – и вновь заплакала в кулачок.
– Да ладно тебе, не реви! – воскликнул Николай, отшатнувшись от девушки. – Не ты первая, не ты последняя, чего реветь-то?!
– Но я вас подвела… – хмыкнув носом, пробормотала Лена.
– Ну и ладно, – махнул он рукой. – Придумаем что-нибудь… А ты пока это… возвращайся за прилавок, я Тамарке скажу, чтобы она товар принимала, – окинул ее быстрым взглядом. – Слезы утри и не реви больше!
Всхлипнув, Лена кивнула, а Николай, задумчиво качая головой, удалился, громко стукая сапогами.
Лена вытерла слезы, хотя так и не смогла избавиться от предательских красных пятен, выступивших на лице, и вернулась к работе. Как теперь быть?… Ее теперь уволят за непригодностью? Или она сама уйдет, чтобы не мешаться? А как дальше жить? Платить за жилье, питаться, да и зима уже через пару дней!
Что ей делать?… Одной!?
Но увольнять ее никто не собирался, о чем Николай Иванович поспешил сообщить на следующий день. Более того, он ее несказанно удивил, заведя разговор, которого она от него никак не ждала.
– Слушай, Лена, – начал Николай с ходу, как только ее увидел, – а пойдешь в столовую работать? Правда, в городе она, эта столовая, – почесав подбородок, сказал он, – там завод у нас есть, вот при нем столовая. Им повар нужен был, вроде. Там дочка моя работает… Пойдешь? Ты ж у нас повар по специальности? А?
Лена уставилась на него. Ее не увольняют?… Или хотят, чтобы она сама ушла таким образом?…
– Я… я, конечно, пойду… – пробормотала она. – А вы меня выгоняете?… – едва разлепила губы она.
Мужчина, казалось, удивился, уставившись на нее широко раскрытыми глазами.
– Нет, конечно! Ты хороший работник, и нравишься ты мне, – почесав подбородок, признался он. – Но ты же сама сказала, что не можешь больше на меня работать… – он запнулся. – Ну, в положении и все такое…
Лена смущенно отвела взгляд. Почему-то под его взглядом ей становилось неловко.
– А если я с Тамарой договорюсь? – проговорила девушка. – И она согласится одна товар принимать? – она посмотрела ему в глаза. – Тогда можно я останусь?
– Хм… Ну, если так… – задумчиво выговорил он. – Мне-то даже лучше, и искать никого не надо и тебя уже знают здесь. Только что Тамара скажет? – поморщился он. – Она баба с характером, сама же знаешь!
– Я поговорю с ней, можно? – осторожно проговорила Лена, зная, что Тамара не откажет.
А Николай, сделавший акцент на этом разрешении, которое она у него спрашивала, вдруг разозлился.
– А почему ты у меня спрашиваешь? – нахмурился он, поджимая губы и начиная пятиться. – Говори, если хочешь, я-то тут причем?! Я ни причем, сами с этим разбирайтесь!..
Лена лишь улыбнулась сквозь слезы. Она-то понимала причем, отлично понимала.
Она видела те отношения, что развилась между ее подругой и начальником. Они вздорили, ругались, бросали друг на друга негодующие взгляды, но стоило им остаться одним… что-то начинало искриться, проскальзывая змейкой в маленьком пространстве на расстоянии вытянутой руки, когда они стояли рядом.
И сколько бы они не пытались это скрывать, вуалируя чувства под масками равнодушия и беспечности, скрыть очевидное было очень сложно. И Лена видела и легкие прикосновения, и жар глаз, и шептание губ. Что-то было между ними. Что-то сильное, чему они не хотели сдаваться, уступая и смиряясь. Оба чересчур упертые, упрямые, чтобы сдаваться! Но рано ли, поздно плотина не выдержит и прорвется, и хлынет поток.
Но Лена не хотела вмешиваться в их жизнь, она слишком сильно была поглощена своей, такой трудной, непонятной, наверное, неправильной и удручающей.
Перед ней по-прежнему стояло много вопросов, и ни на один она не могла найти однозначного ответа.
Как быть? Рассказывать ли Максиму о том, что он станет отцом? Но какой реакции ждать на свои слова? Не осудит ли он, не обвинит ли, как девять лет назад?… И как пережить новый удар судьбы, разговор с ним, а, может быть, и встречу? Как?! Или не рассказывать ни о чем?… Но это неправильно, это нечестно. Он отец, пусть и не хотел малыша, он должен знать!.. Или не должен?… Что это решит для них? Может быть, она вовсе ему не нужна? Может, он уже подал на развод, отпустил ее, нашел себе новую жену?… И если она сейчас скажет ему, что беременна, это все разрушит…
Но, с другой стороны, как она может промолчать?! Будет осуждать себя, винить, корить – опять?! Нет.
Душераздирающие внутренние стоны рвали ее сердце в клочья. Она терялась, падала, не находила… Ее терзали противоречия и нелогичности, несовпадения и прошлые ошибки. Оборачиваясь назад, она видела все, словно со стороны, а потому боялась совершить новые. Она боялась сделать все не так, как нужно, боялась опять ошибиться, а потом… потом вновь, как и девять лет назад, расплачиваться за них!
Нужно было сделать правильный выбор. Но сейчас все было слишком субъективно, слишком часто она еще вспоминала, не забыв, слишком часто болело сердце, слишком часто она была… не собой.
С решением этой проблемы неожиданно помогла Тамара. Ее персональный ангел-хранитель.
Казалось, она видит и замечает все, даже то, что другие заметить или увидеть были не в состоянии.
– Думаешь, сказать ему или нет? – будто читая ее мысли, поинтересовалась она у Лены, застав.
Лена удивленно вскинула на нее покрасневшие глаза. Тут же потупилась, смущенно покраснев.
– Да я же вижу, – без злобы проговорила подруга. – Я ж такое тоже пережила, у самой вон дочка без отца растет. Я-то своему сказала тогда, а что толку? – Тамара равнодушно и как-то беспечно пожала плечами. – А ему-то что? Что было, что не было. Лишние проблемы на голову. А я тогда и решила, что сама буду воспитывать, – она нахмурилась. – Только сложно это. Да и неправильно. У ребенка отец должен быть в равной степени, как и мать. Не дело это, когда девка, а уж тем более, пацан без отца растет! Не дело. Я тогда своему сказала, так он рукой помахал и только открытки на дни рождения и присылал, пока и про них не забыл… – она замолчала, а потом вдруг спросила: – А твой что? Так же отреагирует?
Даже, наверное, хуже…
– Он не хотел детей, – тихо проговорила девушка.
– Нуу, не хотел, – протянула женщина, – а, может, он из тех, кто их боится просто? Вон, как у Динки, я тебе не рассказывала? – и Лена отрицательно покачала головой. – У Динки муж был… то есть как был, он у нее и сейчас есть. Сын у них сейчас растет и дочка, – поведала Тамара. – Муж ее, Вовка, такой весь из себя гусак, главарь, лидер, и все у него ладится, и все получается. А детей не хотел, – заявила Тамара. – А Динка хотела, очень хотела. Ну, мало ли что он не хочет, подумала она. Не хочет – заставим, как говорится! – рассмеялась Тамара. – Ну, вот она забеременела, без спроса мужа, думала, что тот привыкнет, смирится, да и все образуется у них. Ан нет, не образовалось. Вовка-то как узнал о том, что папашкой станет, так чуть ее со свету не сжил. И грозил, и ругался, и предательницей называл, и лгуньей. Даже аборт предложил делать, – поморщилась женщина. – А Динка ни в какую! Какой аборт, ей уже за тридцатник тогда было! Она отказалась, а Вовка от нее и смотался, – присвистнула Тамара. – Ну, Динка попереживала, погрустила, на развод даже подала, а когда сына-то родила… Вовка к ней с цветами, прости, помилуй, был не прав. Но Динка у нас баба умная и гордая, она сразу не сдалась. Пришлось Вовке ее поуламывать. Ну, ничего, сдалась. Кто перед ним устоит? – хихикнула она. – Вот сына теперь растят, а через два года она ему еще и девчонку подарила, так тот рад, себя не помнит. А когда-то детей не хотел! – хлопнула она глазами. – Так что, если есть возможность, нужно сообщить. А то момент упустишь и все… Поезда, они, знаешь, не всегда на место отправления возвращаются. В одну сторону, да и все. Ищи ветра в поле.
Лена долго думала над словами подруги. Слишком много сути было в них, правды, истинности. Но и страх будто сковал ее поперек так, что не вырваться, скрутил прутьями и удерживал в своих тисках.
Сообщить Максиму о малыше. Но как?… Какие слова подобрать? Что он скажет? Как отреагирует? Да и как заговорить? После почти двух месяцев глухого молчания?!
Сообщить новость и просто… исчезнуть? Ведь она была еще не готова к тому, чтобы вернуться – нет! И к тому, чтобы просто встретиться с ним, тоже была не готова. А он будет настаивать, умолять, просить…
А ей останется только сдаться? Вернуться лишь для того, чтобы потом сломаться?! Погибнуть окончательно? Нет. Не сейчас. Она еще не сильна духом, не выросла, не окрепла, слабая и безвольная. Выращенная в парнике орхидея еще не готова была встретиться с холодом морозных зим.
Но и молчание было неправильным решением проблемы. Он должен был знать, Тамара права. Не только она должна принимать решение, но и он тоже. Она должна хотя бы сказать ему, чтобы он был осведомлен. Ей необязательно с ним видеться, встречаться, долго разговаривать или слушать его уговоры вернуться или же упреки и новые обвинения. Она может просто позвонить ему, сказать новость и… исчезнуть вновь.
Подло, неправильно, мерзко? Но не ему рассуждать о подлости и мерзости в ее сторону!
И она решилась. Неожиданно, спонтанно, твердо. Дрожащими руками набрала его номер.
Сердце разрывалось от собственного биения в такт каждому короткому гудку телефона.
Поднял не сразу, а она дрожала, стискивая зубы и глубоко вдыхая теплый воздух, пропитанный испугом и ожиданием.
– Да? – голос, от которого ее всегда бросало в дрожь. Она не слышала его почти два месяца!.. Такой знакомый, родной, но вместе с тем… будто чужой, какой-то отстраненный, не свой…
А она молчала. Заранее заготовленные слова вдруг ушли, оставив место одинокой немой пустоте.
– Вам что заниматься нечем?! – рычит Максим в трубку, не сдерживаясь. А у нее сильнее стучит сердце.
Злится. Она до сих пор помнит, как он злится… И, как дышит, тоже помнит, и как говорит…
Дрожит все, даже душа, надорванная и брошенная к ногам.
– Максим… – выдавила из себя она, наконец, и, тяжело вздохнула, – это я… Лена.
Он так и не узнал, где она. Воркутов не давал ответов. Почти два месяца без нее. Пятьдесят два дня без нее, превратившиеся в вереницу слившихся в одно вечное монотонное мгновение минут и секунд. Немое, мрачное давление на его психику и нервы от потерянности, неизбежности рока, бессмысленности своего существования и желтой болезни в его душе. Без права переиграть, повторить или удержаться на плаву.
Без права начать мечтать или просто подумать о том, что все еще может… повториться или стать иным.
Когда Воркутов, после почти двух месяцев поисков сказал, что круг сужается, Максиму показалось, что это был его круг, и сужался он вокруг него, именно его завербовывая в свой капкан, в свои сети и путы.
– Надежды нет? – сухими губами, ощущая горечь на языке, спросил он детектива.
– Есть. Но очень слабая, – ответил тот. – Продолжать поиски?
– Да, – коротко и лаконично.
– Это потребует дополнительных затрат…
– Хорошо. Я оплачу, – перебил Максим, заглядывая мужчине в глаза. – Если вы обещаете, что найдете ее.
Прямой пристальный взгляд впился в него уколом острой боли.
– Найду.
Максим коротко кивнул, отворачиваясь к окну. Значит, так тому и быть.
Как долго еще продлится его персональная пытка? Как много времени отвел ему некто свыше, чтобы понять, принять, смириться, вытерпеть… и не сойти с ума?… Есть ли у него хоть малый, хоть ничтожный шанс на то, что у них с Леной есть будущее? Расплывчатое, неопределенное, не выстроенное и не понятое еще ими двоими, но есть?… Каков шанс на то, что она простит его, а он простит сам себя?…
Время способно было расставить все по своим местам. Но время сейчас играло не за него, а против.
Он почти с ума сходил от неизвестности, потерянности, едкой безнадежности. Он не находил себе места в квартире, он часами разъезжал по городу, не желая возвращаться в пустую одиночную камеру с личным надзирателем. Воспоминаниями и размышлениями. Они сводили его с ума, делали почти безумным.
Как он мог допустить, чтобы это случилось с ними? Этот разрыв, крах, полное уничтожение?
А делал ли он хоть что-то для того, чтобы сохранить то, что между ними было?!
Боже, какое глубокое, острое, убивающее чувство безысходности и неотвратимости! Наверное, именно в такие моменты люди и сходят с ума, наедине со своими самотерзаниями, тревогами и мыслями, никем не понятыми и не принятыми, никем не выслушанные и просто забытые. В такие минуты понимаешь, что у тишины есть звук, а у безвкусия – пряный, но острый вкус металла, и все это монотонно давит на тебя.
Если бы он чуть раньше заметил, чуть раньше осознал, увидел, понял… Если бы он чуть раньше заставил себя прислушаться к голосу разума, совести, собственного сердца, которое всегда знало гораздо больше, чем он сам! Все могло бы быть иначе. Могло бы быть!.. Но не стало…
Почему он был таким слепцом, таким идиотом?! Может, это болезнь?… Отклонение от нормы ведь и есть ненормальность, а он – абсолютно точно ненормален. И теперь пропитан заболеванием до кончика пальца.
Как ему теперь жить без нее? Мир без нее превратился в какой-то сплошной комок, клубок нервов, боли, невозможности и запятнанной совести. Все казалось блеклым, безжизненным, пустым и просто не нежным. Зачем ему нужен был этот мир без нее?! А как он важничал, гордо вскинув подбородок, заявлял, что может без нее обойтись! Как гордился своей выдержкой, силой воли, демонстрируя всем лавровый венок!
