Текст книги "Ведьмы цвета мака"

Автор книги: Екатерина Двигубская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Глава 32

Незаметно промелькнул месяц, он пронёсся, гудя эхом каждодневных забот, не принеся никаких потрясений. Прошлое начало разворачивать ленивый хвост свершений, и Маринин путь к долгожданной цели вышел на финальную прямую.

В кафе между уютными столиками простукала каблучками странно одетая молодая женщина, на ней болтался нелепейший сарафан, под который она надела ещё более нелепый свитер. Всё это выглядело удобно, тепло и некрасиво, что вполне соответствовала современной манере одеваться. При ходьбе липкие кудряшки на голове незнакомки жеманно вздрагивали, тогда как в области груди монументально замерло жирное пятно. Марина начала бегать ручкой по лежащей перед ней салфетке, спеша схватить на бумаге только что увиденное. Отведя салфетку подальше от глаз, она сощурилась и закурила, ещё что-то дополнила.

Мимо проплыла пожилая женщина с лицом состарившегося ребёнка, её походка, одетая в длинные штаны, была сбивчивой и неверной, как у годовалых малышей. Марина, усмехнувшись, отпустила свою фантазию на листок и постаралась накидать эскиз брюк.

– Главное, чтобы художник был наблюдателен, – сказал подошедший Оскар и положил на стол салфетку, на которой несколько месяцев назад Марина нарисовала Светлану. Женщина с удивлением посмотрела на молодого человека. – Это ваше, – заверила его спотыкающийся голос.

– Вижу.

Оскару стало неудобно от того, что он незвано вторгся в чужую жизнь, как пропуск, держа замызганную салфетку. Может быть, Марина совсем не хотела о ней вспоминать, или сейчас у неё настроение побыть одной, а не блуждать в закоулках ненужной беседы. Оскар, пересилив себя, всё же спросил:

– Как дела?

– Спасибо, хорошо. Давно не виделись, – неожиданно улыбнувшись, сказала Марина.

– Не хотите со мной прогуляться, у меня через пятнадцать минут заканчивается смена. – Оскар схватился за стул, чтобы хоть как-то удержаться, не свалясь в застенчивость или настырность.

– Нет, мне ещё тяжело ходить, недавно сняли гипс, – весело сказала Марина.

– Упали?

– Авария. Садитесь ко мне. Выпьем кофе.

– Не могу, нам не разрешается подсаживаться к клиентам.

– Вы где-нибудь учитесь?

– Только что окончил текстильный институт. А что?

– Ничего. У вас есть эскизы?

– Хотите покажу? У меня кое-что с собой.

– Валяйте.

– Подождите. – Официант снял передник, пьяной походкой подошёл к американскому администратору и спокойно сказал: – Я увольняюсь, – после чего нырнул в разъезжающиеся двери кухни. Стоя над чаном с бурлящим варевом, он досчитал до десяти, раздражая ноздри назойливым запахом варёных овощей. Достал из шкафа папки, засунул на их место передник – всё, больше его ничего не связывает с этим гастрономическим вибратором, созданным удовлетворять незатейливые вкусы клиентов. Оскар, загадочно улыбнувшись, помешал ведьмино варево и рванул к выходу, пока его никто не схватил и не вернул в строй механизмов, наматывающих километраж ресторанного сервиса.

– Мечтал выпить здесь кофе, – сказал он, усаживаясь за столик Марины.

– Почему?

– Потому, что это запрещено. И потому, что не люблю систему.

– Молодость, молодость. Без системы будет анархия.

– Люди творческие всегда вне общества, они для него слишком неудобоваримые и весёлые.

– Вы гомосексуалист?

– Вопрос некорректный.

– Извините, – теперь покраснела Марина, она потупилась в стол, на котором стояло её расползшееся, разморённое солнцем пирожное. Женщина отставила десерт на соседний стол. Пожилая дама с походкой ребёнка, которая, как оказалось при ближайшем рассмотрении, удивительно походила на коричневую старуху, чиркнула взглядом по шоколадной корочке пирожного, её соседка удержала её за руку. Марину поразили глаза двойника коричневой старухи – в них была бесовская насмешка и тоска, казалось, что из-под вытертых бровей торчат две стальные спицы, готовые воткнуться в любого, кто не понравится старухе, а её проваленный в себя рот был похож на могилу, в которую сбрасывали отжитые жизни, Марина вздрогнула.

– Вы уже в том возрасте, когда стыдно краснеть, – донёсся до неё голос Оскара. Марина непонимающе посмотрела на него:

– Вы что, молодой человек?

– А что? На мой вкус, нет ничего скучнее, чем молодые лица. Наше общечеловеческое несчастье состоит в том, что мы пропускаем тот момент, когда перестаём сожалеть, что нас называют маленькими, и начинаем ненавидеть за то, что нас признали взрослыми.

– Оскар – странное имя. А меня зовут Марина.

Молодой человек нетерпеливо подпёр её локоть стопкой бумаг, Марина опустила глаза, она не могла прийти в себя от взгляда старухи. Марина смотрела на работы и не видела, застревая на шероховатой поверхности бумаги. Марина с шумом вытолкнула из себя воздух, и вдруг её сознание зацепилось за знакомый крой брюк, именно такой она придумала неделю назад, женщина стала быстро листать папку, потом опять замерла… Она разглядывала работы молодого человека, её глаза словно отдыхали в красоте. Ничего лишнего, всё завершено и лаконично. Каждый рисунок был не просто моделью для модного платья, а ещё и портретом женщины, набросанным эскизно, но с поразительным пониманием характера и индивидуальности человека. Оскар сидел смущённый, спрятав серые глаза, острый треугольник кадыка ходил вверх и вниз на тонкой шее. Ждать было мучительно, ему казалось, что сейчас скажут приговор, от которого будет зависеть его дальнейшая жизнь.

– Свежо, но сыро. Вы отличный рисовальщик, но не умеете правильно распределять силы. Вам надо многому учиться, вы ещё не оформились. Избегайте энтузиазма и пафоса! – сказала Марина, её голос звуча отчуждённо, а слова выходили не те, что хотелось сказать, они, как жабы, выпрыгивали изо рта и шлёпались на стол, оставляя всюду мокрые, неопрятные следы.

Лицо Оскара вспыхнуло. Откуда-то вырвался крик, его догнал и поглотил звук разбитой посуды. Молодой человек не шелохнулся, он сидел по-детски расстроенный, из его глаз капала печаль и расползалась по воздуху, а потом вставала комом в горле и не давала дышать.

Марина посмотрела в окно – стукаясь об оконную раму, в нём плавало солнце, похожее на неряшливый подсолнух с тыквенными семечками. Легкомысленное светило хотело, чтобы Марина успокоила Оскара. Дивясь себе, она неловко обняла молодого человека, по-собачьи заглянула в глаза. Его плечи были молчаливы и слегка обижены.

– Стремление определяет судьбу человека. У вас масса идей. Приходите ко мне?

– Работать?

– Посмотрим. А как вы догадались, что я занимаюсь швейным делом?

– Ну, во-первых, вы соответственно одеты. Во-вторых, вы рисуете, сидя в кафе, выхватывая вдохновение из окружающих мелочей. Могу сделать вам комплимент – это признак таланта, когда сиюминутная нелепица преобразовывается в произведение искусства. – Его обычная манера выражаться брала верх над разочарованием, и на лице Оскара всё чётче проступала добродушная ирония.

– Опять пафос, смешанный с энтузиазмом. В ваших работах весь ваш характер. Вы лентяй – вот что я вам скажу.

В левый глаз Оскара стукнул солнечный луч, залив всё лицо молодого человека бессмысленной улыбкой. Оскар вскочил на ноги и прокричал:

– Быть ленивым, вором, ну ещё немножечко провокатором – это качества одарённого человека. Можно мне сигарету? – Он сел обратно на стул.

Марина протянула пачку.

– Какова ваша цель?

– Париж.

– Почему Париж, а не Милан?

– Потому что Париж – это звезда, несущаяся к небу цивилизации.

– Чур вас с вашей инфантильной поэзией. Приходите завтра в три часа дня. Я нахожусь по адресу – Большая Дорогомиловская улица, дом 7.

– Отлично. Давайте я вас провожу.

– Вы всегда предлагаете дамам прогуляться?

– Нет, только тем, с кем хочу подружиться.

– А кто вы по гороскопу?

– Скорпион.

– А-а-а.

– Что, так плохо?

– Ну, хорошего мало.

Идя по кафе, он поцеловал руку тем самым пожилым посетительницам – пани Вроне и удивительно красивой женщине в чёрной шляпе. Она приподняла плечо, на котором была приколота бриллиантовая звезда. Марина замерла на секунду, но потом её взгляд наткнулся на глаза пани Врони, они грызли её ненавистью и злобой. Марина спряталась в светскую улыбку и отошла на безопасное расстояние. Она заметила, что под их столом стоит портфель с золотой пряжкой.

– Эта женщина стоит вашего неодобрения, – сказал Оскар и ещё раз поцеловал руку пани Вроне.

Вернувшись домой, Марина стала обзванивать своих когда-то уволенных швей. Кто-то уехал, но всё же ей удалось отыскать Эльвиру, Аню и ещё троих. Довольная собой, она взяла роман Анны Российской. Канва сюжета вилась ловко, язык своеобразный, но какой-то легковесный, словно заигрывающий с читателем своим остроумием. Марина, хлопнув книгой, произнесла вслух:

– Женщинам не хватает серьёза! Мы обладаем отличным чувством юмора, стиля, но мы всегда стоим ногами на земле. В нас нет варварства и размаха мужчин. Надо скинуть с себя путы и полететь. Нельзя отказывать себе в гениальности только потому, что ты женщина. Культура – процесс накопительный. Не было женщин-гениев – будут! Это моя…

Произнося этот неловкий монолог, Марина налилась краской и начала махать руками, словно и вправду пыталась оторваться от земли и унестись в заоблачные выси. Её взгляд блудил по комнате, не храня верности ни одному предмету, губы шлёпали друг об друга, и казалось, вот-вот с них капнет пена, а эпилептические судороги скрутят всё тело, но, слава богу, в дверь неожиданно позвонили. Марине ничего не оставалось, как ринуться в прихожую. По дороге натолкнувшись на своё растерзанное отражение в зеркале – глаза кипели, щёки горели, всё тело было перекручено, Марина пришла к твёрдому убеждению, что философствование действует на неё разрушительно.

Как ни странно, но на пороге стоял не ангел смерти и не ушастый гуманоид, а её сестра Зина, одетая в фиолетовый костюм и сапоги, отороченные мехом, в ушах у неё болтались золотые кольца. Она тащила три пакета и широко улыбалась.

– Ну и видок! Ты бы лучше кольцо в нос засунула. Тётка с рынка! Сними сейчас же!

Зина схлынула с лица, розы на её дивном костюме побледнели и завяли, она, отступив назад, спросила старушечьим голосом:

– А костюм?

– Что костюм? Да и костюм тоже. Не могу на тебя смотреть, глазам тошно. Наташа тоже хороша, не может за матерью присмотреть. Ты чего без звонка?

– У тебя телефон всё время занят.

– Я работала.

– Я по тебе соскучилась, – оправдывалась Зина, и вдруг её взгляд упал на полку, где стоял синий косметический цилиндрик. – Ой, новая помада. Можно? – совершенно позабыв о своём смущении, спросила Зина и тут же врезалась в Марину мощным бедром. В следующую секунду её большие с добродушными ямочками руки схватили помаду.

– Нельзя! – гавкнула Марина.

– Жалко? – стуча своими густо намазанными ресницами, спросила Зина.

– Брезгую.

– Мы же родные.

– Не люблю общежитие. Забирай себе.

Зина на секунду окаменела, не веря собственным ушам, она таращила глаза и раздувала ноздри, что придавало ей сходство с яхтой, которая на всех парусах несётся обратно в гавань. Наконец, так и не найдя в себе силы издать человеческий звук, она спрятала помаду.

– Пошли на кухню. Там чего? – Марина указала на сумки.

– Пирожки с мясом, бульон и рисовый салат.

– Понятно, почему ты такая толстая.

Зина пропустила мимо ушей замечание Марины.

– Кому звонила?

– Бывшим швеям.

– Зачем?

– Хочу нанять обратно. Я сняла соседнее помещение, которое уже ремонтируется.

– Как? Ты ничего не рассказывала.

– Не люблю болтать.

– И зачем тебе это надо? Всё равно ничего не получится, столько раз не получалось.

– Что?

– Зачем всё это? Расширять производство, новые швеи, ремонт в соседнем помещении?

– А ты зачем накрасилась?

Зина ничего не ответила.

– Для Ивана? – Марина ухмыльнулась.

– Дура!

– Так бери, я не против.

– Какая же ты всё-таки дрянь!

Зина зашевелила губами, словно подбирая неприятные слова, но её рот так и остался оскопленный молчанием. Зина с яростью подняла на свои толстые ноги своё толстое тело и зашагала по кухне, всё больше сокращая пространство между собой и сумкой, пока наконец этот промежуток не свёлся к рывку вытянутой руки, Зина, обречённо пыхтя, вытащила помаду.

– Да чего ты! Я же пошутила.

– Что ты всё из себя выкорёживаешь! Вышла бы замуж!

– А дальше что?

– Родила.

– Слушай, переспи с Иваном и роди мне ребёнка, буду очень благодарна!

– Боишься испортить фигуру, превратиться в бегемотиху с отвислыми сосками и растяжками на животе. Всё равно твоему расчудесному телу недолго осталось красоваться, скоро придёт старость и повиснет на тебе. Даже на рождение детей тебе лень себя тратить! Всё носишься, гонимая мечтами.

– Пиздец, как красноречиво! Только я себя вообще не трачу! Я себя берегу.

– Для потомства? Всё тебе покоя не даёт идея спасения человечества? Как спасать будешь? Красотой? Тряпками?

– Красота разная бывает. От красоты люди лучше становятся.

– А почему же ты такая сука?

– Потому что большая машина много гадит, а маленькая мало. Только посредственности никому не мешают, всем по душе. Вот поэтому ты у нас душечка, а я сука.

Зина стала цвета тёртой свеклы, от волнения она опрокинула стакан с водой. Вода гулко капала на пол и не растекалась. В кухню вошла тень, размытая от усталости, за нею плёлся Иван – он едва передвигал ногами, руки были обтянуты резиновыми перчатками. Иван закрыл глаза, его обступила темнота – крикливая, грозящая злыми лицами и потрясающая кулаками, в которой метались две женщины и наотмашь били друг друга. Иван заткнул уши, чтобы не слышать расхристанных фраз.

– Какая же ты всё-таки неуклюжая толстуха! – донёсся до него голос Марины, Зину выплеснуло из кухни, и она, продолжая орать и плакать, выбежала на лестничную клетку.

– Что у вас происходит? – спросил, очнувшись, Иван.

– Ты с ней спал? Ну, что ты на меня уставился? Скажи, делал такие неловкие движения – вперёд, назад, потом глаза закатываешь и стонешь.

Марина бросилась к нему и начала стягивать перчатки.

– Мне с тобой тяжело! – тихо сказал Иван, мышца вокруг его левого глаза болезненно сократилась, ему стало неприятно от запаха, который исходил от Марины, – арбузный, звенящий аромат, смешанный с злобной вонью, с сучьей истерикой, он мотнул головой.

– Со мной всем тяжело! Мне самой с собой тяжело. – Она оттянула перчатку так сильно, что резина не выдержала, и палец оторвался. Впервые Ивану захотелось стукнуть её по этому расползшемуся лицу, которое с утра было таким милым, а сейчас на нём появился какой-то налёт внутреннего разложения. И это теперь, когда он так близок, когда ему необходима её поддержка, когда ему нужна уютная женщина и забота…

На следующий день как ни в чём не бывало Марина сидела за своим рабочим столом и, сжав зубы, цедила зелёный чай. Сплюнув чаинку, она с интересом посмотрела в чашку. Разбухшие листики, кружась, опускались на дно. Она полистала старый, похожий на увядший кочан капусты журнал. Раздался стучащийся голос Нины:

– Там пришли, – услужливо, словно приклеиваясь к подошвам Марининых ботинок, доложила Нина.

Марина поморщилась, ей не нравилось, когда люди в её присутствии теряли чувство собственного достоинства, хотя она должна была отдавать себе отчёт, что в случае с Ниной она сделала всё, чтобы разрушить хлипкую конструкцию её самомнения.

– Тише, Наташа спит.

На раскладушке лежала девушка, укрытая юбкой, купленной в институте Ивана, во сне она тяжело ворочалась, словно завязая в обрывках видений, пугаясь в них и уходя всё дальше от реальности в глубь душного кошмара.

– Кто?

– Что – кто?

– Пришёл кто?

– Молодой человек.

– Ей плохо, скажи, что меня нет. Как зовут?

– Я не спросила.

– Бестолочь! Ладно. Не всё зависит от желаний человека, необходимо уметь подчиняться.

– Что?

– Ничего. Съешь конфету, – Марина протянула коробку шоколада, круглые, покрытые белым налётом конфеты выглядели неаппетитно, но Нина взяла две конфеты и послушно засунула в рот. – Жизнь – сплошная строчка случайностей, которая превращается в необходимость того или иного поступка, – хохотнув, ехидно сказала Марина и огладила девушку по холке. – Ладно, дай мне… А-а-а-а, ничего не надо. Надоело.

Марина выглянула из-за двери, среди швейных машин, облепленный любопытными взглядами женщин, стоял Оскар. Это был абсолютно другой человек – высокий, холёный, важный, ни тебе лохматых обесцвеченных волос, ни суетливой манеры передвигаться. Большая декоративная иголка с ниткой торчала у него в воротнике.

– Иван звонил? – спросила Марина, стоя в дверях своего кабинета. Марина протянула руку, чтобы снять нитку с Нининого платья, девушка вздрогнула и попятилась.

– Да.

– Что же ты мне не сказала?

– Так вы же просили не беспокоить.

– Господи, у меня от тебя зубы болят. Для Ивана я всегда есть. Поняла?

– Да.

– Мой шанс стоит посреди зала? – прошептала Марина, пристраивая на лицо улыбку. На её передних зубах прилип шоколадный след, Оскар облизнул зубы, Марина машинально повторила за ним. – Люблю шоколад. Как вы думаете, человек творит судьбу или судьба человека? – спросила она.

– Это от нереализованности.

– Что?

– Шоколад.

– Не вижу никакой параллели между шоколадом и нереализованностью.

– Вкус детства, когда вас любили.

– Меня никогда особенно не любили, и в детстве шоколад я не ела, не давали.

– Вы не похожи на недолюбленную женщину.

– Мы то, чем кажемся. Опасное украшение.

– Предсказали, что я умру от укола иголки. С тех пор ношу на груди, чтобы, как самурай, каждый миг помнить о смерти.

– Однажды я спросила старого, разбитого параличом писателя – чего он хочет, и поразилась его ответу. Он хотел молодую кобылу с толстым задом и могучей грудью, которая, делая аэробику, прыгала перед ним в телевизоре. Люди думают о смерти в юности, в старости у них хватает сил думать только о жизни…

Вдруг откуда-то сбоку донёсся жуткий грохот, от которого нитки сначала натянулись, а потом обмякли, перестав бежать в ушках иголок. Все затихли и обернулись на звук. Шум повторился. В стене медленно отодвинулась штора, которой был прикрыт вход в соседнее помещение, и оттуда, обгоняя пыль, вырвалось существо, до макушки нагруженное папками. Существо начало топать ногами, пытаясь отряхнуть пыль с сапог. Верхние папки качнулись и упали на пол. Пришелец на секунду затих, задумавшись о правильности своего поведения, но было уже поздно. Одна за другой папки летели вниз, обнажая лицо, прячущееся за ними, – это была Светлана.

– Ремонт в нашей стране, всё равно что зыбучие пески, втягивает и втягивает, пока совсем не засосёт. Ещё чуть-чуть, и я полностью растворюсь в побелке, циклёвке, шпаклёвке, – с горечью проговорила она и склонилась над папками.

– Света?

Она продолжала ворчать себе под нос и двигать короткими, с обгрызенными ногтями руками, похожими на двух слепых кротов.

– Ох уж мне этот план Барбаросса. Всё надо делать постепенно, нараспев.

– Света! – вскрикнул Оскар своим упругим голосом и кинулся к девушке. – Вот ты где пропадала, негодница!

– Ни тебе порядка. Ни размеренности… Оскар? – наконец заметила Светлана. Она выпучила глаза, казалось, ещё чуть-чуть, и они выскользнут из орбит и повиснут на глазном нерве, удивлённо раскачиваясь из стороны в сторону. Оскар попытался обнять девушку, Света вывернулась из-под его рук и стала ревниво разглядывать молодого человека. Она никогда не видела, чтобы он так элегантно выглядел – для Марины расстарался, по привычке ревниво решила она.

– Ну, просто как в плохой комедии! Зуб болит, – сказала Марина и села около лампы, которая хохлилась в углу, наполняя комнату пыльным, засорённым светом. Всё помещение гудело от каких-то неясных загадок, которые никак не могли выстроиться в единую, гармоничную картину, они дребезжали на сквозняке, грозясь обернуться новым разоблачением. Марина посмотрела в проём двери, в котором появилась фигура Наташи, она, держа Нинину юбку, пыхтела спросонья, и её глаза, подёрнутые сонной слизью, смотрели крайне недоброжелательно.

– Вы меня разбудили, – сказала она.

– Тебе лучше?

Наташа, не осчастливив тётю ответом, попыталась сфокусировать взгляд на Оскаре.

– Оскар – молодой дизайнер. Наташа – моя племянница, – пояснила Марина. – Зубы – чёрт бы их побрал. – Женщина схватилась за щеку и начала мотать головой. – Нина, принеси анальгин.

– Я ещё и конструктор-закройщик, – сказала девушка.

– Никто на меня не обращает внимания, – заныла Марина, вдруг откуда-то донёсся раскат грома, который разодрал в клочья небо над Москвою. Или это только послышалось? Или это столкнулись под землёй поезда? Или это?.. Стены вздрогнули и стали клониться друг к другу, грозясь слипнуться в неразбериху.

– Мы с вами никогда не встречались? – спросил Оскар у Наташи, девушка тупо отковырнула кусок извёстки.

– Наташа, прекрати, лучше мел возьми. Это же сплошная химия!

– Мел не хочу. На Воробьёвых горах, – вдруг выпалила Наташа и удовлетворённо засунула в рот отколупнутый кусок.

– Вы читали наизусть «Евгения Онегина»? – Света подняла голову.

– Да.

– Откуда это у вас?

– Что? – не поняла Наташа.

– Юбка?

– Не знаю. Меня ею укрыли.

– Это я купила в институте моего жениха. Да принесёт мне кто-нибудь анальгин?!

– Как зовут? – спросил Оскар.

– Кого?

– Жениха.

– Иван.

– Иван Владимирович Петров? – растянул он слова.

– Ну да.

– Ну точно, как в плохой комедии. Он с моей мамой вместе работает.

– А жизнь и есть комедия с дурацким концом. Нина!

– А нельзя ли позвать вашу маму к нам на работу? – спросила Наташа то ли с издёвкой, то ли с интересом.

– Навряд ли. Мама Ивану помогает. Хороший учёный! Только торопыга.

– У вас тоже дома тараканов нет? Нина, дай анальгин! – обречённо сказала Марина. Из-за шторы опять раздался грохот, все, как по команде, повернули головы и замерли в ожидании, оттуда просыпалась ругань и вылетело облако пыли. С другой стороны, никем, кроме Оскара, не замеченный, появился Иван, он держал белую лилию, цветок гнулся и так и норовил вырваться из рук, Иван удивлённо рассматривал молодого человека.

– Максим? – сказал Иван и испугался, теперь стена выжидающих лиц повернулась и уставилась с любопытством на него.

– Здравствуйте, дядя Ваня! – сказал Оскар, он попытался собрать своё лицо, но оно потеряло берега в смущении.

– Ты чего так разоделся?

– Это наш новый дизайнер. Его зовут Оскар, – сказала подоспевшая на помощь Марина и взяла цветок из рук Ивана. – Это мне? Спасибо. У тебя случайно анальгина нет?

– Очень приятно – Иван.

Наташа пошла в кабинет Марины, споткнувшись на пороге, схватилась за край стола. Её взгляд упал на сейф.

– Проклятье! – сказала она, её начало тошнить. Она включила телевизор. В телевизоре прыгали китайцы и бодрый голос ведущей сообщал, что опасная банда наркоторговцев держала в задней комнате своего магазина бордель, где девушки из Украины, у которых предварительно отобрали паспорта, за еду обслуживали клиентов. Наташины глаза промокли слезами.

Дверь толкнули. Наташа закрыла ящик.

– Что ты тут делаешь?

– Анальгин ищу.

– Опять плохо? – спросила Марина.

– Тошнит, – ответила Наташа и поспешно вышла.

Марина посмотрела в телевизор, там крупным планом показывали лицо продавщицы из магазина, где она собиралась купить швейное оборудование. Марина подёргала ручку сейфа.