Текст книги "Ведьмы цвета мака"

Автор книги: Екатерина Двигубская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава 17

Света подошла к ателье. Массивная, обшарпанная дверь навалилась на неё тяжестью предстоящей встречи, которую она так долго ждала и слова которой так часто повторяла. Ей казалось, что ещё несколько ступеней, и она упадёт в обморок, руки тряслись, отказываясь слушаться хозяйку. Ей было противно от собственной беспомощности – в конце концов, человек она или тварь дрожащая? Полночи она читала «Преступление и наказание», и теперь в своём сморщенном пальтишке, съехавшей набок шапке, стоптанных, престарелых ботинках она походила сразу на всех униженных и оскорблённых, и Акакий Акакиевич, и Митенька, и Сонечка Мармеладова возродились из мёртвых душ и восстали в Светином протесте против ущербности и несправедливости жизни.

В последний раз она остановилась, волнение натянуло до предела её нервы. Света рванула рукой, позвонила. Дверь, как в сказке, отворилась медленно и многозначительно, пытаясь на что-то намекнуть. Перед ней была просторная комната, сплошь заставленная машинками, издающими монотонный стрекот, казалось, что сами машины управляют портнихами, превращая их в продолжение собственной бездушной механичности, но, как только ноздри женщин прикоснулись к свежему воздуху, они подняли головы и уставили на Свету живые глаза, полные женского любопытства. От смущения девушка покраснела и утино перевалилась с одной ноги на другую.

Около окна стояла высокая рыжеволосая девушка. У неё были грустные глаза, она смотрела на Свету, словно прося помощи.

Наташа медленно перевела взгляд на кальку, склонилась над рабочим столом и дочертила линию. Через секунду она, отложив своё занятие, двинулась навстречу незнакомке. Когда Наташа шла, забавно подпрыгивая, похожая на откормленного зайца, Свете сделалось ужасно симпатично от неё, от нахального луча солнца, запертого в углу комнаты, от огромного манекена, преграждавшего проход солнечному проказнику.

– Что бы вы хотели? – спросила Наташа, – Чёрт! – Она зацепилась за булавку на манекене.

– Юбку.

Света подошла к Наташе, она хромала сильнее, чем обычно.

– Вообще-то сейчас мы не берём частные заказы, швеи очень заняты.

– Жаль… – Света помогла Наташе отделаться от назойливого манекена.

– Спасибо.

– У меня скоро день рождения, хотела сделать себе подарок, – тихо сказала Светлана, сделав лёгкое движение по направлению к двери, но Наташа удержала её, и сквозь перламутровую помаду проступило подобие заинтересованности.

– Подождите. Я поговорю с директором, но она будет чуть позже.

– Спасибо.

Света замолчала, Наташа внимательно посмотрела на неё.

– Мы с вами никогда раньше не виделись?

– Не думаю, я живу в Хабаровске.

– Далеко, – Наташа продолжала смотреть на Свету, – странно, но у меня полное ощущение, что мы с вами где-то встречались.

– Не может быть.

– У вас есть выкройка или образец?

– Нет.

– Ладно, приходите завтра.

У Светы закружилась голова, и она, чтобы не потерять равновесие, схватилась за манекен. Булавка впилась в руку. Светлана вскрикнула и поднесла палец к губам.

– Подождите, я сейчас.

Наташа зашла к тёте в кабинет и попыталась достать из стола пузырёк с духами. От сырости дерево разбухло, и ящик пошёл вкривь. Полетела мелкая труха. Наташа дёрнула ещё раз, ящик не поддался, тогда она нагнулась и увидела в щёлочку пистолет. Она задвинула ящик внутрь, подёргала им в разные стороны, чтобы вернуть в правильное положение, и ещё раз выдвинула. Наташа провела рукой по пистолету, его холодное тело было бесстрастно, и от него веяло абсолютной свободой. Девушка перевела взгляд на портрет Марины. Владлен смог придать ему удивительное сходство, хорошо очерченный подбородок был вздёрнут, глаза смотрели решительно, губы сложились в улыбку, волнуемый ветром плащ, чуть приподнятые плечи, всё это стремилось вперёд, к сдаче двухсот шерстяных пальто на толстой подкладке. Луч солнца упал на холст, образовывая над головой Марины светозарный нимб. Наташа взвела курок и нацелилась в портрет, побледнев, резко положила оружие в стол.

Когда Наташа вернулась в зал, Света так и стояла неподвижно с поднятым вверх пальцем. Наташа была абсолютно уверена, что они где-то виделись, такие лица, как у этой провинциальной девушки, не забываются. Наташа, продолжая разглядывать её, спрыснула ранку духами. Света с отвращением вдохнула аромат, чуть качнулась.

– Вам нехорошо? – спросила Наташа. – Присядьте.

– Я лучше в другой раз.

Девушка выбежала из ателье, а Наташа долго смотрела ей вслед.

Весь оставшийся вечер Светлана бродила по городу, каждая минута несла его в ночь, когда зажгутся огни, от которых станет прохладней и жизнь уснёт в ожидании рассвета. Река под мостом текла и звала куда-то вдаль, где спокойно и безмятежно, где нет ни радостей, ни горя. Сверху смотрел рекламный щит, он убеждал, что надо пить соки только его марки. Света верила и не верила, но денег на сок было жалко, поэтому она купила бутылку пива и залпом, давясь пеной и газом, выпила её. Девушке показалось, что её надули, сделалось больно. Через некоторое время она двинулась дальше по набережной. Света шла и думала, что Москва пересекает всю вселенную своими бесконечными дорогами и, конечно, Волгоград не самый длинный город в мире. Пиво поднялось пьяным туманом, и она успокоилась, потом купила ещё пива, бутылка быстро опустела и поплыла, бултыхаясь на ребристых волнах реки. Свете стало противно от предательства памяти мамы, от забвения собственных обид, и она начала проигрывать, вспоминая в мельчайших деталях сцену, когда мама уронила утюг. Наконец голову сдавило, душа начала рваться, а руки опять задрожали.

Света, ничего не видя перед собой, кроме плаката, предлагающего соки только его марки, тупо сказала:

– Коррида – это бой быка и человека, месть – это бой совести и оскорблённой гордости.

Светлана посмотрела в омут воды, где метались облака, готовые обрушиться на город тяжёлым плачем, потом засмеялась от собственных высокопарных слов и всё-таки купила пакет сока.

Утром следующего дня Марина, обгоняемая своей улыбкой, вошла, нет, ворвалась в зал. Она сильно взбила волосы, так что теперь её голова походила на торт, облепленный безе. Шаткая походка, вывернутый наизнанку взгляд и алые щёки сообщали, что на неё обрушилось счастье, и она всеми силами пытается вылезти из-под обломков своего хилого, съехавшего с рельс разума.

– Наташа, посмотри – я сделала маникюр и подкрасила волосы, – Марина, освободившись от связки ключей, показала свои руки, на каждый палец была наклеена блёстка.

– Для кого стараешься? Для таксиста?

– Он не таксист, а кандидат наук!

– Да-а-а?

– Да, к тому же Иван был вашим соседом.

– Что-то я его не помню!

– Ты ещё маленькая была и много времени проводила у бабушки.

– Как она?

– Плохо себя чувствует.

Зазвонил телефон, Марина резко рванулась к нему, но в этот самый момент раздался звонок в дверь. Женщина замерла в нерешительности и в каком-то протесте против настырной влюблённости, звучащей в трели телефона, побежала к двери. Быстро поздоровавшись с незнакомой ей девушкой, Марина всё же метнулась обратно к молящему телефону.

– Я сейчас! Не берите, я сама!

От неожиданности Светлана не могла переступить порог. Она стояла в проеме, пока кто-то не закричал, чтобы закрыли дверь, а то дует. Света перевела дыхание и ринулась в логово врага. Сегодня она, как зверь, видящий перед собой прямую опасность в виде маленькой белокурой женщины, обострённо вдыхала все запахи ателье, её глаза замечали все детали, она слышала, как где-то в углу пискнула мышь.

За Мариной волочился шлейф её духов, Свете захотелось поднять его и дёрнуть так, чтобы эта самовлюблённая вертихвостка с ловкими движениями, смело рванувшаяся обмерять её талию, упала и свернула свою проклятую шею.

Марина обхватила хромоножку руками, её лицо было совсем близко к лицу Светы, девушка дёрнулась. Марина удержала её.

– У меня холодные руки? – спросила она и, не дождавшись ответа, добавила самым обыкновенным тоном: – Талия – сто, бёдра – сто тридцать, длина – семьдесят.

Наташа аккуратно записала.

Свете стало больно оттого, что её талия такая объёмная и что Марина это знает. По лбу покатилась капелька пота, вокруг глаз обозначились два красных круга, она стала похожа на очковую змею, готовящуюся к нападению. Наташа и Марина внимательно посмотрели на клиентку.

– Не хотите какао? – вдруг спросила Марина.

– Нет.

– Вообще-то мы не занимаемся частным пошивом. Но Наташа сказала, что у вас нет выкройки, и я смогу предложить свою модель.

Света зажмурилась и вспомнила, как вспоминала всякий раз в трудные минуты – лестницу, ведущую к Волге с её разлитыми берегами и вольными, несуетливыми водами; мерцающие, потаённые, не такие навязчивые, как в Москве, огни и крики корабликов; широкая лестница в стиле сталинского ампира; уснувшие ночные аллеи, где не страшно ходить, потому что это хоть и большой, но провинциальный город.

Света полезла в карман плаща, вскинулась на Марину. Та отступила на шаг. Наташа поднялась со своего места.

– Мы с вами знакомы? – спросила Марина охрипшим голосом.

– Нет. – Света сжала в кармане нож, но вдруг ей сделалось смешно от мысли, что такой быстрой и ясной смерти будет недостаточно для этой женщины, её тело обмякло, лицо стало бесформенным и бледным.

– Какой фасон вы хотите?

– Мне всё равно.

– Из какой ткани?

– Недорогой.

– Вот такая юбка вас устроит? – спросила Марина и показала юбку, сшитую кандидатом наук.

– Да.

Марина уронила кусок мела, нагнулась за ним. Света быстро схватила ключи, забытые на столе, положила в карман. Оглянулась – каждый был занят своим делом – кто-то строчил, кто-то утюжил, кто-то вышивал бисером. А рыжая девушка помогала хозяйке искать на полу кусок мела, они о чём-то шептались. Женщины вынырнули из-под стола. Света криво усмехнулась – они были похожи на маленьких заговорщиков. Марина и Наташа переглянулись и засмеялись, но их смех словно раскололся надвое и застыл в уголках раздвинутых губ.

– Как вас зовут?

– Кого? – переспросила Света.

– Вас, – Марина удивлённо посмотрела на неё.

– Меня – Маша. А зачем?

– Фамилия?

– Королёва.

– Через неделю на примерку. С вас восемьсот рублей. – Марина протянула клочок дешёвой бумаги.

Светлана недоверчиво оглядела его.

– Это что, счёт? А где печать?

– Закрыта в сейфе, ключ у бухгалтера.

– А чек?

– Этого достаточно. Видите, тут моя подпись – я директор, – сказала Марина и ласково улыбнулась.

Светлана кивнула, достала целлофановый пакет, отвернувшись к стене, отсчитала восемьсот рублей. Хромая, вышла из ателье.

Марина принялась вписывать в толстую тетрадь имя и мерки клиентки. Опять вспомнился Иван, как они славно пили чай.

– Откуда она? – спросила Наташа.

– Я её купила в Институте микробиологии. Кандидат наук шила. Главное – не бояться привлекать к работе новых людей! Новые идеи! Нестандартный подход!

– Я про девушку, – раздражённо переспросила Наташа.

– Не знаю, но я определённо её где-то видела. – Марина направилась в свой кабинет, там опять звонил телефон. – Это меня. Не трогать!

Но это был Владлен, он звонил каждый день, приглашал в театр, в ресторан и ни на что не претендовал. Ещё четыре дня назад Марина предпринимал отчаянные попытки влюбить себя во Владлена, вчера она окончательно поняла, что это невозможно, просто невозможно, и всё, – и причин никаких не надо, потому что причин, чтобы было возможно, тоже не надо. Ещё четыре дня назад она выписывала на листке в один столбец его положительные качества, в другой отрицательные, и хотя явная победа положительных черт Владлена была налицо, глупое сердце не желало влюбляться. Поэтому, услышав его голос, она несколько расстроилась, сказалась больной и идти ужинать отказалась.

Марина посмотрела на скелет розы. Не много ли мужчин для одной женщины? Не много ли времён для одного человека – есть мужчины прошлого, настоящего и будущего. Телефон опять зазвонил, и там наконец послышался голос Ивана.

– Ты обещал через десять минут, – капризно просверлила Марина.

– Извини, я тут кислоту пролил, пришлось вытирать. Поедем гулять?

Марина молчала, у неё было полное ощущение, что всё это уже происходило в другой жизни, с другими декорациями, но с тем же желанием верности, страхом потери себя и стремлением поглотить другого человека. Она боялась ответить, словно её слова к чему-то обяжут.

– Марина, – позвал он её. – Ты что?

– Из большого рождается малое, из малого большое.

– Что?

– Но из ничего не выйдет ничего.

– Слушай, по-моему, тебя надо проветрить. Поехали гулять?

– Куда? – Марина резко положила ногу на ногу и больно стукнулась о стол, в ящике звякнул пистолет.

– Я знаю красивое место.

– Сегодня?

– Да.

– Но ведь поздно?

– Ну и что.

– Ладно.

Марина положила трубку и стала собираться, перед глазами отчётливо встала картина из пиццерии, когда она впервые увидела хромоножку.

– Наташа, ты не видела мои ключи?

– Нет.

– Странно, куда же я их дела?

Марина долго шарила по ателье, так и не найдя ключи, взяла запасную связку и понеслась навстречу своему счастью. А работницы ещё добрых три часа не могли успокоиться и играли в пинг-понг новостью о хозяйской любви, так что Наташа, с трудом сдерживающая женщин, в конце концов наплевала на них и отправилась домой…

Марина и Иван въехали в широкое поле. Чёрная ночь кралась по земле, омывая своим дыханием все предметы. Воздух плескался и благоухал чем-то пронзительным и грустным, а вокруг были облитые светом серебристо-жёлтые листья, серебристо-жёлтая трава и настроение, похожее на серебристо-жёлтое море.

– Посмотри – какое небо, – сказал Иван.

– Жёлтое и синее. Мне как-то непривычно. Я давно не была за городом.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать семь.

– Ты такая взрослая?

– Это плохо?

– Наоборот, хорошо. Мне сорок, я тебя старше всего на три года, а посмотри, какая ты красавица. Как молода и свежа!

– Правда? – Марина широко улыбнулась, и лёгкие морщинки вокруг глаз напомнили ей о возрасте, она улыбнулась чуть сдержаннее. – А ты кто по гороскопу?

– Весы.

– А я Лев, – сказала Марина и прижалась щекой к плечу мужчины.

Он поднял её на руки и закружил что есть силы. Он кружил её над полем, над деревьями, над миром… И жёлтые листья поднимались к небу серебристым эхом, по которому карабкалась песня влюблённых голосов. И в лесу стало на два градуса теплее, и Маринина улыбка летала, как синяя бабочка, не заботясь о гусиных лапках в уголках глаз. И Иван цеплялся за Марину взглядом, хватал её губами и обнимал всем своим огромным существом. И она тонула в его ласке, в его пьяном взгляде, в ямочках на щеках. И их голоса звенели и вились туманом. Звери вылезли из нор и оторопело смотрели, как два человека несутся по небу. И зверям было хорошо глядеть на них, и не хотелось думать, что скоро зима, холод и голод.

– Будь моей женой?

– Буду.

Впервые в жизни Марине было легко и не хотелось ни во что играть, ничего решать, просто хотелось быть рядом с человеком, который так хорошо улыбается своим квадратным ртом.

Света закрыла дверь Марининой квартиры, в её нагрудном кармане лежало перо, подобранное под кроватью.

Иван приехал к Марине. Время текло вспять, делая их глупыми и беспомощными, но в то же время ярыми и неистовыми. Их тела склонялись друг к другу, а дыхание сплеталось и рвалось прочь, унося все горести и страхи. Марина чувствовала себя здоровой, ей хотелось ребёнка. Всем существом она молила о своём продолжении в маленьком человеке, который бы наполнил её жизнь новым смыслом, она смогла бы стать матерью, зачинательницей жизни, хранящей тайны всего сущего и передающей их из поколения в поколение.

Их стоны тихо стелились туманом, все предметы потеряли свои контуры, стали зыбкими и напоминали о двойственности жизни – она вечна и в то же время молниеносна, за днём приходит ночь, когда вещи становятся собственной тенью и теряют в сумерках своё предметное естество.

Её грудь точно умещалась в его руки, а когда он ложился на её тело, Марины совсем не было видно. Запах Марининой кожи, влажность, лившаяся истомой, всё ему нравилось и было знакомо. От возбуждения у неё болел живот. Он крепко держал её запястья. Боль, судорога в ногах, закатившиеся глаза и голос, который хрипел и надрывался, а Иван был тихим и сосредоточенным, складка на его шее, запах ёлки, смешанный с потом, настырно напирающий пах. Они сжигали своё прошлое, всецело отдавшись настоящему, предчувствуя будущее. Он делал всё то, чего она так боялась, но и чего хотела. Он с силой надавил ей на живот, и она замерла в своём конце, и ей хотелось больше никогда не подниматься с постели.

Они долго молчали, первым заговорил Иван:

– Единственно, в чём человек может обрести ощущение вечности, – это любовь, творчество, вера в Бога, а люди тратят жизнь, чтобы обустроить её, и не замечают, что она уже прошла. Ты любишь свою работу?

– Конечно, я вообще занимаюсь только тем, что мне приносит радость. – Марина положила голову на его грудь. – А ты?

– Что я?

– Я тебе нравлюсь?

– Ты не можешь не нравится.

– А почему ты стал именно химиком?

– Не знаю. Просто стал, и всё. Человек всё время внедряется в природу, прогресс разрушает её, и этот же прогресс с его научными открытиями спасёт землю. Должен спасти. Велик человек и низок. Нет ничего лишённого оборотной стороны. Наверное, совершенно только несчастье.

– В нём всегда можно найти положительную сторону. Только у одних на это хватает мужества, а у других нет.

– За последние сто лет мир стал другим. Все старые устои рухнули… Смешно, но человек не изменился и никогда не изменится. Ты знаешь, что после перестройки наш институт приобрёл только новые компьютеры, чтобы у учёных была возможность общаться с другими странами. Количество информации, обрушивающейся на современного человека, огромно. Ты никогда не задумывалась, что классическое образование перестало существовать? Ни один старый интеллигент, который знал по пять языков, не смог бы переварить информацию из одной сегодняшней газеты.

– Не люблю интеллигентов. Они Россию погубили.

– Давай спать, мне рано вставать.

– Да, настоящие Весы любят порядок, никогда не теряют головы!

– Не верю я в гороскоп.

– И очень зря, это древнейшая наука. Вот ты – форменные Весы!

– А ты форменная женщина!

– Не знаю – обижаться мне или нет.

– Нет.

Утром Иван осторожно сложил с себя Маринины руки и ноги, одних рук ей было мало, она пыталась обнять его всем телом, чтобы, не дай бог, он не сбежал. Иван почему-то перекрестил спящую женщину, а потом поцеловал в лоб. Крадучись, прошёл на кухню, его распирало, хотелось бегать и кричать, он встал на колени и заплакал.

Вскоре с кухни неслись вкусные звуки, когда Маринина качающаяся фигура образовалась в проёме двери, к ней навстречу выпрыгнули два тоста, воздух был перемолот с запахом кофе, в ведре валялось несколько истерзанных кожиц апельсина. Иван смотрел на Марину и не узнавал, где та растерянность, что он видел несколько дней назад? Теперь перед ним булгаковская Маргарита – с растёкшимися русыми волосами, яркими, набухшими губами, – Марина как будто выросла и налилась, и в этом была самая настоящая женская, а не девичья красота, когда хочется жить сейчас, а не стремиться куда-то в неясное будущее своими планами и мечтами.

– Как спала?

– Чудесно. А что мы будем сегодня делать?

– Тебе не надо на работу? – спросил Иван.

– Надо, но так не хочется.

– Тогда поедем, я тебе Машу покажу.

– Что значит – покажу?

– Люба запретила мне с ней общаться.

– Фу, какая злая! – Марина обняла Ивана и прижалась к нему.

– Она не злая, а несчастная. И ни мне, ни себе не хочет простить нашего общего несчастья. – Иван вырвался и сам обнял Марину. – Умываться и за стол!

– Я думала, общее может быть только счастье. Вчера ты говорил, что у тебя дела.

– Я говорил, что мне надо рано вставать. Иди умываться, негодная девчонка!

– Я сначала завтракаю, а потом моюсь.

– Чюмазюра!

Марина забралась на тумбочку и начала болтать ногами, он наклонился и поцеловал её острые колени, щиколотки, пальцы ног с маленькими блестящими ногтями.

– Горе уродливо и безобразно, и люди не хотят в нём разбираться, просто хотят перетерпеть или избавиться от него. Но есть такой редкий тип людей, вроде Любы, который питается собственной неудовлетворённостью и поедает всех остальных. Если бы я продолжал с ней жить, от меня бы ничего не осталось. Она бы меня высосала. Ты не думай, что я предатель. Но это была не жизнь. Я ей помогаю и буду помогать до конца своих дней. Только вот Машу жаль. Какие у тебя пяточки! – Иван поцеловал их – никто в жизни не целовал Марине ноги, а Инга когда-то нагадала, что её мужем станет человек, который после первой ночи поцелует ей пальцы ног. Марина тихо улыбнулась и зажмурилась, Иван снял её с тумбы, она, не раскрывая глаз, обхватила его.

– Ты любишь философствовать – это плохо. Я предпочитаю действовать. Давай её украдём?

– Ты представляешь, что будет с Любой? – спросил он и поцеловал Марину в глаза, в горячие, чуть пахнущие сном, губы, в прозрачные уши.

– Ай, щекотно. Ничего не будет, женщины живучи. – Марина слезла с рук Ивана. Сев за стол, она стала мазать маслом тост. Иван отнял его и сам начал делать бутерброд, а она продолжала говорить: – Столько веков выживали и сейчас выживем. Это вы вымираете, может, мне достался последний из уцелевших мамонтов. – И Марина заглянула в его глаза, мир начал крутиться вокруг своей оси быстро-быстро, было видно, как мелькают в зрачках Ивана кухонные шкафы, холодильник, банки с крупами, настенные часы. Марина дёрнулась и звонко чмокнула его в нос.

– С тобой всё в порядке? – спросил, смущаясь, Иван.

– Жить не хочется от счастья, ещё чуть-чуть, и голова оторвётся.

– Какая ты забавная. Ты моя рыся!

– Почему рыся?

– А почему мамонт?

– Потому что ты в метро обязательно уступишь женщине место.

– На метро я не езжу, а езжу на такси, и не мамонт я вовсе, а химик-неудачник.

– Почему неудачник?

– Все как-то приспособились, а я работаю таксистом, а по ночам вывожу обжору. В прошлом году поехал читать лекции в Айдахо, к моему другу, с которым мы на охоту ходили.

– Илья, кажется? У него ещё уши мохнатые и глаза добрые.

– Не у него, а у медовика. Подожди, рыся, дай я тебе про Айдахо расскажу.

– Айдахо – положи голову на плаху. – Марина соскочила со стула, уселась на колени Ивана и начала запихивать ему в рот бутерброд.

– Рыся, подожди.

– Ну что? Они от тебя обалдели?

– Да, и не могли понять, как мы работаем. Они очень ценят русских учёных, потому что мы не зашорены. У нас есть только лом и мат, а оборудование, кроме компьютеров, с советских времён не покупали.

– Ты это вчера говорил!

– Я тебе и химик, и биолог, и таксист!

– Поедем в Айдахо!

– А они ходят только по своей узкой, проторённой колее. И ничего другого знать не имеют права. Профсоюз! Ну и жизнь!

– Поедем в штат Монтану, вступим в профсоюз.

– Предлагали остаться. А я испугался – если уеду, то тут совсем опустеет. Надо же быть таким дураком!

– Ничего, не боись! Я буду на машинке строчить и деньги зарабатывать, а ты мир от загрязнений очищать.

– А кому это нужно?

– Как кому? Мне.