Текст книги "Ведьмы цвета мака"

Автор книги: Екатерина Двигубская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Глава 33

За окном громыхала весна с её несдержанными и чувственными ритмами, провоцирующими на безумства. Пора надежды, юности и авитаминоза. Насмерть вспоротая запахами земля лежала роскошным ковром. В кабинете Марины, захламлённом бумагами, кипел разговор, гремели души и поедались бутерброды. На раскладушке, укрывшись пальто с оторванными рукавами, спали Вадик и Николай. На подоконнике лежала гора провианта, присланного Зиной, Наташа сидела рядом и методично отправляла в рот бутерброды. От беременности и проглоченной еды она увеличилась в два раза и была похожа на воздушный шар, который вот-вот лопнет. Света смотрела на неё с коллективным осуждением.

– Наташа, оставь другим.

– Я беременна.

Марина и Оскар были бледны, их носы блестели, и разговаривали они только на повышенных, то и дело срывающихся в визг тонах. Их голоса замирали на самой высокой ноте, а потом рушились взаимными обвинениями под ноги собравшихся, что несколько затрудняло передвижение по комнате. Вот уже двенадцать часов они решали, как будет проходить их первый показ новой коллекции осень-зима. Она должна состоять преимущественно из работ Марины и Оскара и нескольких моделей Наташи.

В кабинет вошёл Иван.

– Слушайте, закройте окно, – сказал он.

– Да, оттуда шум идёт. – Марина чмокнула Ивана в щёке.

– Нет, это от вас на Киевском вокзале шумно – бродягам спать не даёте.

Марина прикрыла форточку и опять набросилась на Оскара:

– Почему ты думаешь, что больше меня понимаешь? Я тебе в матери гожусь!

– Марина, у меня есть идеи. И когда ты брала меня на работу, мы договаривались, что будем партнёрами.

– Я устала, – ныла Наташа.

– Замолчи и иди домой!

– Наташа, давай я тебя отвезу, – тихонечко предложил Иван.

Николай вскрикнул, потом сел и очумело посмотрел по сторонам.

– Вадик, больно же! – Они спали валетом, и Вадик стукнул его во сне.

– Вадик, пошли я вас отвезу, – ещё раз повторил Иван.

– Я же директор нашей компании, – ответил тот и протестующее заморгал безбровыми глазами.

– И директорам спать не мешало бы. – Вадика подняли и вместе с размякшей Наташей вывели на улицу. Позади плелись Николай и Светлана. – Вы сами доедете? – спросил их Иван.

– Конечно, – не без гордости сказала Света.

– Коля, извини – я случайно, – попрощался директор.

– Ничего, – обиженно сказал Николай.

Во дворе стояли три одинаковые машины «Жигули» синего цвета, на боковых дверцах был изображён фирменный знак – женская длинная фигура, под которой значилась крупная надпись «ПТУ», а под нею расползлась надпись чуть помельче – «ПУТЬ ТОВАРИЩЕЙ УСПЕХА». Около стены возвышался большой кирпичный амбар – склад для сырья, и теперь всё двухэтажное здание было сдано в аренду ателье.

Света и Николай сели в «Жигули», над машиной стояла берёза, весь капот был прихотливо засыпан её серёжками. Тёмная верхушка поддерживала тёмное небо, и по стволу бежали тёмные пятна. Везде пахло тоскою по любви и перевозбуждением, где-то орала кошка и требовала соития, а ещё где-то орал кот и требовал того же.

– Как мама? – спросил Иван.

– Вы бы зашли к нам. Она так вами гордится. Все газеты про вас складывает. Говорит, что вы спаситель мира и что Марине, как всегда, повезло. Ой, дождь.

Из окна долетели крики Оскара и Марины, их никто не слушал, все расселись по машинам, предоставив их словам одиноко резвиться в колодце двора, над которым скитались отяжелевшие от влаги облака, они, как сладкая вата, нанизывались на лунный свет, и огромные шестирукие великаны отрывали от них куски и разбрасывали по небу. Пошёл весенний дождь.

– Российский рынок очень похож на американский! – кричал Оскар, и его голос смешивался с дробным звуком капель и становился голосом города.

Светлана очнулась, она не заметила, как в машине уснула, чуточку болела голова. Она потянулась что есть силы, вспомнила, что завтра у неё куча дел, она должна проконтролировать доставку цветов, алкоголя и закусок.

За рулём сидел Николай. Весна дышала им в лицо, и мокрая тишина гладила кожу, девушка провела рукой по затылку Николая, затылок был упрямый, но добрый, теперь этот молчаливый человек с длинным носом и тихими глазами был её мужем, и у них появился сын, усыновлённый из детского дома.

Марина вошла в огромный зал, через который тянулся подиум. По жёлтым стенам замерли на фотографиях лица президентов. Снимки порой льстивый, порой обличающие, зависящие от конъюнктуры в стране. Фотографии остались с выставки, недавно здесь проходившей. Отовсюду тянуло различными ароматами, запах шоколада смешивался с запахом жасмина, запах ландыша звенел где-то слева, но его тут же нагонял колкий запах лимона, а потом вдруг над пространством начал звучать сигарный бас, это тяжёлый, передвигающийся на варикозных ногах запах вытеснил все другие ароматы.

Около подиума стояла Ирма, она была одета в длинную, бутылочного цвета юбку из тафты и фиолетовый корсет. Она выслушивала ругань своей ведущей, что очень не шло её наряду.

Марина была бледна и стояла в стороне, безучастно глядя на зал, кто-то положил холодные, тревожные ладони на её глаза.

– Оскар?

– Как ты себя чувствуешь? – заглядывая ей в лицо, спросил молодой человек.

– Плохо, как представлю, что здесь будут сидеть эти жирные люди и смотреть на мои вещи.

– На наши. А для кого ты, собственно, работаешь?

– Для себя.

– Марина…

– Любое коллективное сборище – это только повод пощеголять собственным тщеславием, новой машиной, одеждой, купленной на распродаже в Париже. Для кого я мучаюсь? – Марина отвернулась от Оскара и задрала лицо, чтобы слёзы не закапали её шёлковое платье. Ирма тут же заметила Марину и, шепнув на ухо своей вылинявшей ведущей, рванулась к ней. Нерасторопное платье отставало от Ирмы, а загнутые вверх носы туфель опрокидывали её назад, отчего вся фигура казалась крайне неустойчивой, но, несмотря на все неудобства, она стремительно передвигалась по залу.

– Мариночка, дорогая моя, – сказала она и, падая, уцепилась за её шею. Прилепив на каждую щёку по светскому поцелую, она улыбнулась так, что её рот стал похож на вывернутое влагалище. Марина сдержанно кивнула. – Это Ирина – наша телезвезда. А это Марина Добродушева и Оскар – восходящие звёзды российской моды.

– У вас неподходящее название. И, вообще, вы себя неправильно позиционируете – больше гламура, можно добавить немного военных мотивов. А вы ПТУ – это грубо, я бы даже сказала, вульгарно, – заявила Ирина, одетая в костюм, похожий на похмельное утро.

– Я подумаю над вашими словами, – ответила Марина.

– Да, есть над чем подумать.

– Вы так молоды, красивы и разумны. Завидую Ирме.

– Да? А я себе не завидую, – сказала ведущая, – так сложно найти хороший персонал. Приходится всё делать собственными руками.

Марина с ехидством взглянула на Ирму, та внимательно разглядывала фотографию Горбачёва с Раисой Максимовной. К Марине подбежал Вадик:

– Марина, Оскар, пошли. Пора одеваться.

Они зашли за кулисы, где были десятки полуодетых, одетых и голых манекенщиц. Они смотрели на мир снисходительными глазами, по краям которых колыхались приклеенные ресницы. Они ощупывали взглядом друг друга, боясь заметить в ком-то превосходство. Они ненавидели холодный электрический свет, который выявлял уже закрадывающиеся морщины, уже начинающий выходить из свежести товар, они тщетно искали, кому бы предъявить претензии. Откуда-то выпорхнул Жером. Все замерли в ожидании, он, как эльф, полете среди них, вооружённый всеми своими кисточками, щипцами, тюбиками. Он дотрагивался до бесцветных лиц, и они наполнялись красками. Каждая набрасывалась на него с лестью и осыпала словами, ласками, поцелуями, чтобы именно её лицо было самым неотразимым.

Марина с благодарностью посмотрела на француза.

– O ma biche, моё солнце, вы так прекрасны! – весело сказал он и понёсся дальше опылять лица манекенщиц.

– Итак, дорогие мои, вашу надменность прошу оставить здесь, иначе я вам не заплачу. По подиуму ходить бодро и весело и не путать право с левым! – громко сказал Марина, обращаясь к девушкам.

– Да мы столько раз повторяли! – ответил хор кастрированных женских голосов.

– И всё равно ходите, как стадо баранов! Улыбайтесь – улыбка красит женщин.

– А что же вы сами так редко улыбаетесь? – сказала невысокая блондинка, стриженная под мальчика. Она снялась в последнем ролике стирального порошка фирмы «Тайд» и, видимо, очень гордилась своим достижением.

– Характер плохой!

– Марина, шампанское привезли полусладкое, – ворвалась в комнату Светлана.

– Верни, и пусть доставят брют.

– Но столько мороки! Да и времени нет!

– Я сказала – верни, и пусть доставят брют.

– Хорошо!

Все взгляды были обращены на Марину и Оскара, они стояли около входа и встречали гостей. Позади них Иван разговаривал с Ниной Васильевной, он был одет в чёрный костюм, она в малиновое платье с плиссированным воротником и рукавами. Они потягивали шампанское и радовались той возбуждённой радостью, которую испытывают родственники.

– Ты видел, в приборную новые весы привезли?

– Наконец-то.

– Обещали ещё и хроматограф купить.

К ним подскочила Ирма и Ира. Ведущая, как меч, вытащила свой микрофон.

– Как, по вашему мнению, пройдёт показ? – спросила Ирина.

– Думаю, что отлично, – ответил Иван.

– Как ваша жена придумывает модели?

– Она о них только и думает. Это Нина Васильевна – мама Оскара.

– А-а-а, правда, что ваш сын гомосексуалист?

Нина Васильевна поперхнулась шампанским.

– Вы лучше у него спросите, – вмешался Иван.

Ирма куда-то потащила Ирину.

– Так Жариковский приехал, – на ходу шептала она.

На пороге действительно стоял Жариковский. Его тут же облепили фотовспышки, а хорошенькие женщины приняли самый скучающий вид. Жариковский оглядел присутствующих дам и пошёл по направлению к Марине, она отвернулась, ей совсем не хотелось быть светской, но скандальный политик, благополучно миновав её, был схвачен драматургом Самнумба, который как гриб-паразит, вцепился политику в руку. Они стали разговаривать и, судя по тому, что время от времени вскипали слова – президент, депутат, наши интересы, – обсуждали они что-то политическое. Самнумб – гладковыбритый, лысый человек, жадно вырывал из груди Жариковского слова, тот, широко растопырив ноздри и ноги, сопротивлялся, но тщетно. Навсегда разуверовавши в гуманность искусства, Жариковский собрался с духом и оттолкнул от себя Самнумба, который, натянув на лицо лысину и утопив маленькие глаза в складках лба, притаился, поджидая новую жертву.

Марина выпила ещё глоток шампанского, по телу приятно пробежали воздушные пузырьки. Она повернула голову к Жариковскому и замерла – он был бледен и с почтением подавал стул старой актрисе, на её плече горела бриллиантовая звезда. Женщина кивнула головой и подписала Жариковскому открытку, на которой она в молодости танцевала танго с красивым молодым артистом, он стоял рядом согбенным стариком и смущённо смотрела на депутата. Тот поклонился и отошёл, а старик с открытки принёс ей бокал вина.

В зал вошёл Марат Георгиевич, он нёс букет роз.

– Здравствуй, моя королева!

Марина обернулась на Ивана, вроде бы он ничего не услышал. Толпа журналистов забеспокоилась фотовспышками, яркие блики побежали по поверхности этого людского моря. Художник, пьянея от успеха, чуть было не завалился на рояль, за которым сидела приятная старушенция в платье с кринолином и мастерски играла Шопена.

Следом за ним появился Иосиф Борисович, он тоже нёс букет роз, как две капли воды похожий на букет Марата Георгиевича. В глазах Иосифа Борисовича горел успех и обладание шестой частью мировой суши. Он шёл важно, и из-под его ног, словно из-под копыт Конька-Горбунка, сыпались искры. Он наклонился и пощекотал усами руку Марины.

– Ну что, как тебе этот зоопарк? – влился в её ухо голос Ирмы.

– Отлично.

– Ты посмотри, сколько звёзд! Знаешь, Марина, я вот именитый журналист, а свои тексты пишу за полчаса и не получаю от этого никакого удовольствия. И вообще мне кажется, что лучшую себя я отдаю жизни. Тут я самый остроумный и обворожительный собеседник, какой только может быть. Ой, смотри, кто пришёл. Я должна…

Ирма оторвалась от Марины и побежала по направлению к старухе, одетой в парик блондинки, дымящей в скошенном рту заткнутой в мундштук сигаретой.

Марина посмотрела на бокал с шампанским и поняла, что она чувствует себя опавшим листом, прибившимся к краю лужи. Она обвела взглядом зал, увидела пожилую актрису, она шла прямо, с достоинством неся прожитые годы. Её седые волосы стояли над головой серебристым нимбом, что придавало ей некоторое сходство с инопланетным жителем, в её медленных, вдумчивых глазах продолжал гореть интерес к жизни.

– Вы не могли бы передать мне шампанского. Это единственный напиток, который не старит, – сказала она, подойдя к Марине.

– С удовольствием!

– Такая молодая, красивая женщина и грустит. Выпейте шампанского, выпейте.

Марина сделала глоток, актриса взяла её за руку и подвела к зеркалу.

– Посмотрите, вы так прекрасны и женственны. Зачем хмуриться! Бойтесь своих желаний, они сбываются! И имейте мужество приручить их. Жизнь такая, какой мы её себе представляем! Если нет страха, человек способен и имеет право на любой отчаянный поступок. Не бойтесь!

Марина прижалась щекой к её руке и поцеловала.

– Вы меня ставите в неудобное положение. Женщина не может целовать руку другой женщине. Женщина должна только благосклонно смотреть, и всё. Вас ждёт судьба, которой вы не ждёте. Через неделю я умру, но я не боюсь. В мире есть баланс, и когда люди талантливые и добрые расслабляются, то зло побеждает, и Бог очень расстраивается, что создал нас.

Вдруг погас свет, сердце Марины заколотилось, рука, поддерживающая её, исчезла, и она осталась один на один со своим волнением. Кто-то хорошенько пнул её – это была Ирма, протискивающаяся к своему месту.

На сцену вышла пани Вроня, одетая в мужской костюм, около неё бежали две дворняги. Одна из них остановилась, понюхала, присела, чтобы справить нужду. Пани Вроня презрительно посмотрела на замерший в ожидании зал и даже не подумал дёрнуться. Собака, справив нужду, затрусила вслед за своей хозяйкой, которая по-королевски несла себя людям. Зрители какое-то время сомневались, а потом взорвались аплодисментами. Марина облегчённо вздохнула.

Следом появилась Наташа, она была одета в платье для беременных. С утра у неё болел живот, и Марина боялась, что от волнения у неё начнутся схватки. Но девушка, докатившись до конца сцены, повернула обратно и скрылась за кулисы, так и не одарив мир ещё одним человеком.

Потом показалась толстая, жующая бутерброд Зина, и наконец двинулись бесконечным строем манекенщицы. Они шли женственно и улыбались, и за их спинами на киноэкране распускались цветы, а живые благоухали в зале, где играл рояль и люди сидели притихшие и смотрели на красоту…

Марина вышла из здания. По улице, залитой туманом, проплыла лошадь – большая, красивая, с длинной фатой вместо гривы. Ветер выхватил лицо старика, он сидел около входа и играл на аккордеоне. Уткнувшись своим взглядом вдаль, он тихо сказал:

– Пусть к твоим ногам падёт всё золото мира!

Течение тумана поменялось, Марина, пошатнувшись, почувствовала, что ещё чуть-чуть, и она рухнет. Туман унёс старика, рядом прошёл дворник, шурша своей метлой и сгребая в кучи остатки зимы. Раздался смех, он был так противен и навязчив, что Марине пришлось обернуться, около входа толкалась модная молодёжь, не попавшая в зал. Ветер гнал обрывки разговоров, и дворник подхватывал их метлой, сметал в лопату и выкидывал в мусорный бак. Он ворчал себе под нос: «На мелководье не плавает крупная рыба». Марина грустно улыбнулась и замерла, боясь потонуть.

Вдруг всё стало синим, синим и холодным, как крыло африканской бабочки. Марина крикнула – никто не ответил, она топнула ногой, земля не отозвалась эхом. Она посмотрела в небо, оно было синее и пустое. Она обернулась назад, ничего не было видно – ни фонарных столбов, ни машин, ни модной молодёжи. Она захотела побежать, но земля осталась стоять на месте, закололо сердце, но тут же прошло. Синева продолжала разливаться, через неё начали проступать очертания домов, постепенно всё становилось конкретным, но отчуждённым. Марина завертела головой в надежде найти хоть какой-нибудь клочок, отблеск другого цвета.

И вдруг загорелась звезда, потом другая, третья, они раскрашивали московское небо. Оно качалось над людьми, растягивая улыбку, откуда-то вынырнула морда лошади. Марина погладила её, та улыбнулась своей бархатной мордой. Марина ещё раз погладила и вдруг ощутила теплоту этого старого материала, он льнул к рукам и торговался с сердцем. Синий бархат – хорош для вечернего платья и для халата, даже для пальто…

Раздалось бибиканье, Марина ещё раз огладила холку лошади и пошла к машине, в которой сидел Иван. Лошадь заржала им вслед…

2001–2002 гг.