Текст книги "Созвездие Девы (СИ)"

Автор книги: Екатерина Крылатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Символично же! – отвечала она, если спрашивали о цели подобных мероприятий. – Поцелуи под фонарем – в этом что-то есть, вам не кажется?

И хотя со временем свет фонаря потускнел, да и кавалеров заметно поубавилось, этот самый символизм остался…

На столе зажужжал мобильник, оповещая о приходе сообщения.

Одевайся потеплее и выходи во двор. Жду, – сообщала смс-ка.

Вернувшись к окну, вгляделась в вечернюю темноту. Трижды мигнули фары.

Хорошо, что сигналить не стал, – с улыбкой напечатала я. – Выйду, только скажи, куда мы поедем?

Телефон подумал с полминуты и выдал:

Узнаешь. Ничего сверхъестественного, погуляем немного. Верну домой в целости и сохранности.

Плюнув на гложущее любопытство – встретиться договорились еще утром, но куда отправимся и во сколько вернемся мне так и не сказали, – оделась со всей тщательностью. Предупредила родных, что скоро вернусь, и выскочила во двор. Выйти чинно, цивилизованно, как и положено благовоспитанной барышне, снова не удалось.

– За что тебя ценю, так это за гиперответственность, – улыбнулся Артемий.

Намекает на шапку с помпоном, шарф до кончика носа и остальные приметные детали моего облика? Сам ведь просил потеплее.

– В следующий раз конкретизируй: шапка-ушанка – одна штука, валенки – по усмотрению, шарф не обязателен, – я смахнула с его плеч приставучие снежинки. Пока ждал меня у подъезда, те успели налипнуть. Выходит, машина мигала сама?

Покружив по городу, мы свернули на пересечении двух центральных улиц. Повороты-повороты, объезды, какие-то дворы… Я начала смутно беспокоиться.

– Куда ты везешь нас, Сусанин-герой?

– Спокойно, ребята, я сам здесь впервой, – последовал закономерный ответ. – Как думаешь, до утра мы отсюда выберемся?

Знала же, что он издевается, зачем клацнула зубами?

– Вот он, предел доверия! Да шучу я, шучу, не волнуйся. Почти приехали.

Машину оставили у подъезда незнакомого дома. Я задрала голову повыше и, наконец, поняла, где мы находимся: самый густонаселенный район, пять домов здесь в десять, а один даже в пятнадцать этажей. Многие в шутку обзывали данное место «Сити», по аналогии с Москвой. На мой взгляд, очень далекое от истины сравнение, но среди местных оно сразу прижилось.

– Это такой оригинальный способ пригласить в гости?

– Ты ведь прекрасно знаешь, где я живу, – не поддался на провокацию Воропаев. – Пешком или на лифте?

– На пятнадцатый? Лифтом!

Выйдя из лифта, мы отыскали ведущую на чердак дверь. Замок одиночно щелкнул и свалился на пол, Артемий спрятал его в карман, сотворив взамен слабенький морок. Будем возвращаться – запрем по-человечески. Мы поднялись на чердак, а оттуда, через люк, с которым управились столь же ловко, выбрались на крышу. В безветренный морозный вечер здесь было гораздо холоднее, чем во дворе.

Боязнь высоты никогда не входила в число фобий, поэтому я спокойно подошла почти к самому краю.

– Как красиво…

С крыши самого высокого здания города открывался потрясающий вид. Россыпь цветных огней, дома как большие коробки. Ползущие по узким полоскам дорог автомобили отсюда казались букашками. Приглядевшись, я смогла различить парк. Где-то рядом должна быть наша больница.

Небо удивительно чистое, без единого облачка – завтра опять будет холодно, – напоминало разлитые чернила. Вроде бы давно стемнело, но еще нет той глубокой ночной черноты. Звезды… никогда не умела подбирать к ним достойного сравнения. «Бриллианты», «мириады парящих светлячков», «мерцающие искры» и иные красивые слова не сумеют до конца отразить величие подобного чуда. У каждой звезды своя жизнь, отличная от остальных – совсем как у людей: одна большая и яркая, другая крошечная и почти не видна. Кто-то живет в созвездии, кто-то предпочитает одиночество. Большинство звезд затмевают огни города, но те, кому удалось пробиться, ничуть не тусклее этих самых огней.

– Не замерзла? – Артемий подстраховывал меня сзади, не подпуская слишком близко к краю.

– Нет… Спасибо. У меня слов не хватает… так красиво… потрясающе…

– Я приходил сюда, когда становилось совсем туго, – признался он, – или когда выпадало свободное время. Встречал рассвет, думал… о разном. Прелесть вида оценил недавно… Точно не холодно?

– Вашими стараниями – нет, – вспомнила я давний разговор. Хотя какой там давний? После зимних каникул дискутировали, а словно в другой жизни.

Не знаю, сколько мы простояли так, обнявшись и любуясь вечерним городом. Просто быть вместе, неважно, где и когда. Молчать, потому что не требуются слова. Чуть позже отыскали старые ящики, оказавшиеся как нельзя кстати.

Опустив голову на плечо Артемия, я взглянула на звездное небо.

– Когда мы с Анькой были маленькие, то часто ездили к маминой двоюродной сестре, тете Вале, она тогда жила в деревне под Тверью. Гостили летом в основном, на каникулах. Часто по вечерам, уже ближе к ночи – темнело-то поздно, – выбегали во двор и ждали, пока загорятся звезды. Комары грызут, но мы стоим и ждем первой звезды.

– Зачем?

– Такая игра: кто первый увидел эту самую звезду, мог загадать желание, и оно сбудется, – рассмеялась я, пряча в шарфе кончик носа. – Маленькие были, глупые. Никто с уверенностью не скажет, какая раньше всех появится. Тетя Валя рассказывала о… местном поверье, что ли? «Единственная видная звезда мечту заветную исполнит да верный путь укажет». Есть ведь такое выражение «счастливая звезда», вот люди и придумали поверье. Уже потом я наткнулась на короткую историю, но скорее назидательного, чем мистического плана. Она так и называлась: «Звезда Счастья».

– Расскажешь по дороге домой? – попросил он.

– Если задержимся здесь ненадолго, расскажу…

Однажды все человеческие чувства собрались вместе. Радость, Грусть, Ненависть, Страх, Злоба, Горе, Скука, Ревность, Безумие, Равнодушие, Зависть, Любовь… Везде, куда ни глянь, мелькают лица (у каждого человеческого чувства свое, единственное и неповторимое лицо). Собрались они и стали спорить: кто главнее? Чья власть на Земле сильнее? Кто больше места в человечьем сердце занимает?

– Я – самое сильное чувство! – заявила Зависть. – Не родилось еще на свете человека, который никому и никогда не позавидовал!

– Нет уж, сестра, я сильнее и важнее тебя! – скрипнула зубами Злоба. – И часа рода людского без меня не прошло!

Сестрицы вцепились друг другу в глотки, насилу Смелость и Терпение растащили их.

Слово взяла Ненависть.

– Если и есть на свете сильные чувства, то я среди них первая! – прорычала она, сверкая совиными глазищами. – Даже самый добрый и отзывчивый способен ненавидеть. Никакие доводы не смогут пресечь мою власть!

Страх скорчился в углу, не произнеся ни слова, хотя он вполне мог претендовать на победу. Скука зевала во весь рот, Презрение только фыркало и кривилось. Горе плакало, Скромность не знала, куда деть глаза, Равнодушие сидело, бесцельно глядя в небо.

– С вами каши не сваришь, – улыбнулась Снисходительность.

Тогда вперед вышла Любовь.

– Обо мне слагают стихи и песни. Я умею поддерживать в трудную минуту, согреваю в холода, освещаю путь. Мое имя давно стало пословицей! Я многолика, могу исцелять, но могу и больно ранить, свожу людей друг с другом и развожу. С Любовью нельзя не считаться!

Безумие, этот верный спутник Любви, зааплодировало. Эгоизм, часто их сопровождавший, одобрительно закричал. Все чувства, впечатленные речью Любви, умолкли, признавая ее первенство. Только Злоба, Зависть и Ревность, постоянная соперница, злобно рычали, грозя кулаками.

Услышав крики, пожаловали Качества: Мудрость, Глупость, Доброта, Милосердие и многие другие. В особой иерархии они стояли выше Чувств и часто разрешали их споры.

– Почему ты кричишь? – тихо спросила у визжащей Зависти Мудрость.

– Это несправедливо – признать Любовь самым сильным Чувством! Рассуди нас! Рассуди!

– Рассуди! – завыли Ненависть и Злоба, к ним присоединились Алчность и Корысть.

Мудрость только покачала головой и повернулась в сторону Любви. Та держалась достойно и ни с кем не спорила, уверенная в своей правоте.

– Не мне судить вас, Чувства. Пусть это сделает тот, кого мечтает отыскать любой человек: и злой, и скромный и ревнивый. Покажись, Счастье!

Но никто не отозвался на призыв Мудрости. Чувства в растерянности смотрели друг на друга, перешептывались:

– Счастье?

– Где же Счастье?

Но его нигде не было.

– Вечно это Счастье опаздывает! – надула пухлые губки Красота, самое несовершенное и неуловимое человеческое Качество.

– Я здесь! Здесь!

Перед остальными предстало Счастье – запыхавшееся, красное, большеротое и улыбчивое.

– Какое из присутствующих здесь Чувств ты считаешь самым сильным и значимым? – спросила у него Мудрость.

Счастье задумалось, но его детское личико оставалось безмятежным.

– Я думаю, что все Чувства одинаково нужны, – честно ответило оно и улыбнулось, – ведь люди разные, и в каждом из них Чувства проявляются по-разному.

Казалось, что откуда не возьмись прилетел рой диких пчел: Чувства шептали, шипели, гудели и ругались.

– Неправда! Неправда!

– Какое право ты имеешь судить?!

Даже лидирующая Любовь не смогла удержаться от комментария:

– В отличие от других, я всегда приношу радость.

– А многого ли стоит Любовь без Счастья? – вдруг прошептала Скромность.

Любовь покраснела, потом побледнела и бесследно исчезла в водовороте ярких красок. Спор потерял смысл. Качества вернулись в свои чертоги, вскоре и Чувства последовали их примеру. Только Счастье, беззаботное, всепоглощающее и немного беспечное, осталось на месте. Ему было совестно и за свое опоздание, и за вызванный переполох, но Счастье совсем не умело лгать и всегда озвучивало свои мысли.

Что касается Ревности, Зависти и Злобы, то они были очень недовольны таким исходом.

– Пускай Любовь и унижена, мы все равно проиграли! – проскрипела Злоба. В сопровождении Мстительности, одного из самых жестоких Качеств, они подкараулили Счастье и потребовали изменить свое решение.

– Ты же Счастье, ну чего тебе стоит? – просюсюкала Зависть. – Просто объяви меня самым сильным Чувством, и Мудрость тебя послушает!

Давно смирившиеся Злоба и Ревность согласно закивали.

– Я не умею лгать, – честно призналось Счастье и попыталось незаметно уйти, но Чувства взяли его в кольцо. Счастью удалось убежать, однако Зависть очень скоро нагнала его. Чтобы спастись и не исчезнуть из жизни людей навсегда, Счастье превратилось в звезду. Там, в бескрайних просторах неба, неотличимое от остальных, оно могло ничего не бояться. Другие звезды с радостью приняли Счастье в свою семью и упросили его появляться в первую очередь.

Чувства и Качества долго искали Счастье, но так и не смогли отыскать. Только Мудрость, взглянув на небо, сумела различить там звездочку, непохожую на всех остальных. Но даже она не могла ничего изменить.

С тех пор Счастье живет на небосклоне. Днем оно тихо спускается на Землю и практически незаметно, однако с наступлением темноты появляется самым первым и указывает путь. Если вам удастся увидеть первую загоревшуюся звезду, то знайте: вам улыбается звезда по имени Счастье.

– Занятно, – похвалил труды рассказчика Артемий, – но в чем здесь назидание?

– Каждый видит своё. Может, весь смысл в том, что любовь не так совершенна, как принято считать? Грош ей цена, если рядом не идет счастье. Или другое: в мире нет места тому, кто высказывает свое мнение и при этом не лжет, – я пожала плечами и повторила: – Каждый видит своё.

Мы ничуть не замерзли, но пришло время уходить. На предложение сделать визиты сюда доброй традицией мне ответили расплывчато: «Посмотрим».

Путь домой показался слишком коротким. Минута, и «Ниссан» свернул в знакомые с детства дворы. Прекратившаяся было снегопляска началась по новой. Погода меняется быстро.

– Ты не торопишься?

– Нет, – Воропаев хотел добавить что-то еще, но промолчал.

Я догадывалась, о чем он мог думать: в родном доме его ждет очередная канитель с применением подручных средств убеждения.

После обещанного разговора Галина разнесла стекла в гостиной заодно со всеми хрупкими предметами. Потом, правда, опомнилась и кинулась восстанавливать разрушенное, но согласия на развод так и не дала.

«Охота по судам таскаться – ничего не имею против; все соки выпьют, прежде чем дело сдвинется. А если вдруг сдвинется, такие алименты потребую, что жизнь станет не мила. Квартира-то до сих пор на тебя оформлена: не догадалась я, дура, вовремя подсуетиться! Кто ж знал, что припечет?»

В порыве злости она наговорила много лишнего: и с сыном видеться не позволит, и заявление напишет (трудно ли ведьме в наше время сфабриковать доказательства вины?). Все «ласковые» эпитеты в адрес любимого супруга не пропустила бы никакая цензура. Когда Артемий, потеряв терпение, прервал поток оскорблений заклятьем немоты, Галина стала объясняться жестами. В сердцах плюнув (разбилось чудом уцелевшее стекло), она заперлась в спальне и завыла, как раненый зверь. Пашка с бабушкой, которая выписалась совсем некстати, сидели в детской и ждали, пока минует угроза. Ребенок привык к бурным ссорам, поэтому просто заткнул уши и спрятался под одеяло. Марина Константиновна беззвучно плакала.

Артемий не хотел рассказывать мне, пришлось настоять. Нечестно будет, если ему придется в одиночку тянуть эту лямку. В конце концов, меня это тоже касается, напрямую и непосредственно.

– Не переживай, – шепнул Воропаев, возвращая к реальности, – не мы первые, не мы последние. Рано или поздно всё это закончится. Расходятся ведь люди, и мы с Галкой как-нибудь разойдемся.

– Опять на лбу написано, да?

– Не совсем. Ты как атомный реактор, излучаешь эмоции в пространство. Раньше – тоже, но не так сильно.

Он чувствует меня, как никто другой. Почему я так не могу?

– Выпить чаю, понятное дело, не пригласишь…

– Чаепитие в десятом часу вечера могут понять превратно, – грустно хмыкнула я, – а жаль.

– Тогда увидимся завтра. Заехать за тобой?

– Не надо, лучше поспи подольше. Маршрутки ходят по расписанию, не опоздаю.

– Думаешь, меня заботит только это? – притворно нахмурился он. Делает вид, что смертельно обижен, а в глазах – милые сердцу чертики.

Прощались мы долго, очень долго. Сначала искали по всей машине шапку с шарфиком, снятую по случаю включенной печки, всё остальное время я тренировалась в умении целоваться. Тренер мне, надо сказать, попался образованный, одно удовольствие учиться. Ни зажатости, ни былой неуверенности не испытывала. Не узнаю себя.

«Домашняя» коса безнадежно растрепалась, пришлось спешно переплетать. Пальцы дрожали, и получилось еще хуже, чем было.

– Иди, коварный искуситель, – Артемий еще раз поцеловал меня. – Подожду, пока поднимешься. Не забудь смс-ку сбросить.

– Пренепременно. Спокойной ночи! – не удержавшись, я крепко его обняла.

Эх, родная работа, как же тебя недоставало! Считайте меня конченной «трудоголкой», но бессмысленное времяпровождение ведет к деградации.

Бледная от недосыпа Карина уже тащила куда-то поставленные друг на друга коробки с бахилами. Вечно их не хватает, Авдотья Игоревна ругается.

– Карина, привет!

– Привет, Вер, – она стрельнула глазами в мою сторону и поспешила ретироваться, верхняя коробка едва не свалилась.

Странная она сегодня (Карина, а не коробка), грустная. Посмотрела так, будто в чем-то провинилась. Надо будет узнать.

– Возвращение блудного попугая, – резюмировал Толик, стоило войти в ординаторскую. – Ну и как на Таити?

– Я тоже соскучилась, Анатолий Геннадьевич. А Славка где?

– Да зуб у него разболелся. Стонет, хныкает… короче, ты сама знаешь, аж пристрелить хочется. Пошел к Бенедиктовичу записываться, – поведал Малышев с простодушной ухмылкой.

– Бедный, – я села за стол, ожидая привычного визита «злобного повелителя».

Толян, чьи больные проходили процедуры, составил компанию.

– Меньше жрать надо, – озвучил он свою точку зрения. – Аукнулись благодарные шоколадки, не делится ведь ни с кем, сволочь!

– Утро доброе, мигрени мои, – поприветствовал нас Воропаев. – Так, считать до трех я пока не разучился. Где юное дарование, столь озабоченное карьерным ростом?

– Зубы делает, Артемий Петрович, – доложил Малышев. – Полянская в курсе.

– Рад за них обоих. Что, доктор Толик, разнежила Наталья Николаевна ваши наглые организмы? Будем исправлять. Халява, увы и ах, закончилась. К кому вы сейчас?

– К Исаевой А.Т., слизистый отек, и Дудкину К.К., воспаление хитрости. Симулирует Дудкин, – пояснил Толян в ответ на вопросительный взгляд, – чисто у него всё, здоровый как бык, а жалуется. Неохота мужику пахать, вот и добывает больничный.

– Дудкин, Дудкин… А, вспомнил! Это же наш любимый симулянт, профессиональный, так сказать, больной. Не повезло, Малышев: он у себя раз в полминуты кожные покровы проверяет и реакцию зрачков на свет, миндалины измеряет. С ним надо жестче, пускай в очередях помается, анализы посдает. Выгнать его всё равно не имеем права.

– А вдруг человек действительно болен? – спросила я.

– Вот на шее таких как вы, доктор Вера, и любят сидеть такие, как Дудкин, – саркастически усмехнулся Артемий. – Свесят ножки и сидят себе. Крови из него выкачали – на донорский пункт хватит, я уж про другие анализы молчу. Нечего там исследовать, впору присваивать лейкоцитам инвентарные номера. Так что вперед и с песней, Анатолий Геннадьевич. Передайте Дудкину, что навещу его ближе к вечеру, потолкую со старым знакомым… Хотя постойте, возьмите-ка с собой Соболеву. Новых больных я ей сегодня не дам, а врага надо знать в лицо. Вспомню старые добрые времена и поставлю вас в дуэт. Отчет, так и быть, можете сдать общий.

Из ординаторской вышли втроем. Воропаев направлялся в свой кабинет, а я с Толяном – в палату лже-больного. Хм, либо у меня внесезонное обострение паранойи, либо на нас и вправду косились. Не все, но многие встречные начинали шептаться или усиленно отворачивались.

– Толик, – тихо спросила я, – ты, случайно, не в курсе, почему они так смотрят?

– Смотрят? Да не, тебе показалось, – отмахнулся Малышев. – Мож, сплетню свежую пустили, кто их разберет? Не обращай внимания, бывает.

Вот уж нет уж! Бывшая практикантка Вероника, хроническая стерва с претензиями, стояла совсем близко. Она даже не потрудилась понизить голос и протянула, глядя мне прямо в глаза:

– А я говорю, Светка, что правда. Думаешь, чего их столько времени не было? Тариф поменялся: путь к славе теперь постель. Я, наивная, в свое время из кожи вон лезла, а джентльмены, оказывается, предпочитают куцехвостых блондинок! Приступ у нее, видите ли! Просто повод нашли, чтоб покувыркаться…

– Не дрейфь, Верк, щас разберемся, – оценил угрозу Толян.

– Не лезь, пожалуйста. Вероника Антоновна, вас мама не учила, что нести пургу нехорошо? – вкрадчиво спросила я, подходя вплотную.

Не знаю, чем именно вызвано столь пристальное внимание, но тех, кого Ника уважает или боится, можно по пальцам пересчитать. Остальных она презирает.

– Ой, гляньте на нее, прям оскорбленная невинность! – прошипела Вероника. – Мы такие нежные, мы такого не знаем! Да ты вообще в курсе, что полбольницы ставки делает: трахнулись вы уже или нет?

– С кем? – поразительный по своей несвоевременности и наивности вопрос Малышева.

– Что ты несешь? – вывод напрашивался сам собой, но я с трудом сдерживала клокочущую внутри ярость.

– Раз не спрашиваешь, с кем, значит, уже, – подвела итог эта ненормальная. – Ну и как он? Мне лично узнать не довелось, хоть ты расскажи. Вмещаешь широту души?

Интересно, в этом мире существует хотя бы один человек, которому нет до нас никакого дела?! Все лезут, всем надо! В голове тарахтело: «Как? От кого? Неужели Жанна проболталась?»

– Карка Тайчук вас видела, – как по заказу сообщила Вероника, – и поведала нам эту душещипательную историю. Какой был резонанс, офигеть просто! Никто сначала не поверил, что Воропаев на тебя польстился…

Я чувствовала, что способна на убийство. Разорвать, уничтожить, стереть с лица Земли! В кислоте утопить! Клизму ей в… глотку! А Ника заливалась соловьем, расписывая в подробностях: что, где, сколько и каким образом.

– Чтоб отсох твой гнусный язык! – я хотела рявкнуть это на весь коридор, но вышел едва слышный шепот. По телу будто пробежала горячая волна.

– Что ты там пробулькала?.. – бывшая практикантка вдруг поперхнулась, схватилась за горло.

Попыталась что-то сказать – не вышло. Она смотрела на меня оловянными глазами и беззвучно открывала рот, как гуппи в аквариуме Печорина.

– Будешь знать, как распускать сплетни, – бросила я и зашагала прочь.

Ничего не понимающий Толян плелся следом и вопросов не задавал. Скорее всего, он решил, что у склочной девицы внезапно проснулась совесть.

Телефонный звонок застал меня в палате у Исаевой.

– Прошу прощения. Алло!

– Вера, – голос Артемия был спокоен и холоден, точно скальпель в руках опытного хирурга, – будь добра, выйди на минутку.

– Что-то срочное?

– Очень срочное.

Извинившись перед Анной Тимофеевной, вышла в коридор. Зав. терапией уже ждал меня.

– Что случилось? На тебе лица нет…

– Скажи мне, только честно: что ты сделала с Ермаковой Вероникой Антоновной?

При упоминании этой гадюки кулаки непроизвольно сжались.

– Я только пожелала, чтобы отсох ее язык. Она говорила о нас с тобой, всякие гадости и пошлости. Стоило молча пройти мимо?

– Нет, дело вовсе не в этом, – он прислонился к стене, взгляд пытливый и одновременно недоверчивый. – Ермакова сейчас сидит в кабинете Крамоловой и не может ни слова сказать, только мычит и плачет.

– ?!

– Моя реакция была примерно такой. Ты сумела наложить на Веронику абсолютную немоту, снять которую не в силах ни я, ни Крамолова, – мое лицо вытянулось, рука сама собой потянулась к горлу. – Она требует к себе, немедленно.

Когда мы вошли в кабинет главврача – Артемий меня не бросил, побоявшись оставить наедине с главной ведьмой, – Мария Васильевна рубанула ладонью в воздухе. Съежившаяся на стуле Вероника обмякла.

– Твоих рук дело? – заклокотала колдунья. – Ее язык больше похож на сушеную воблу, чем на орган! Ты… ты хоть понимаешь?!

– Не ори, – Воропаев не выпускал мою взмокшую руку из своей руки. – Кроме Веры никто ничего не понял, свидетели… что они смогут сказать? Мы найдем способ расколдовать Ермакову. Интуитивная магия не…

– Нет-нет-нет, с меня хватит, хватит! – главврач хрипло хохотнула, взъерошила волосы и нашла на столе чистый лист. – Если бы я раньше знала, что ты ведьма… Троих ущербных для этого заведения и так больше, чем достаточно. Только стихийных прорывов нам не хватало! Сама я не уйду, Воропаева терять тоже не сподручно, Печорина не отпустит народ, поэтому... – она сделала мстительную паузу, – ты уволена.

Глава 3

Ни рыба ни мясо

– Да что ж за жизнь такая?! Мечты сбываются, а переварить ты их не можешь…

«Смешарики»

– Давай не будем торопиться и спокойно всё обсудим, – вкрадчиво предложил Артемий.

– Нечего тут обсуждать! Соболева мне и так поперек горла. Избавимся от обу… Что ты делаешь?! Прекрати! Не смей принуждать меня! – Мария Васильевна отпрянула, закрывая глаза рукой. Она пыталась одновременно прикрыть уши, вот только третья передняя конечность в анатомии млекопитающих не предусмотрена.

– Я и не собираюсь принуждать вас, Марья Батьковна, просто предлагаю поговорить спокойно.

Кольцо с гравировкой на пальце Крамоловой изменило цвет, задымилось. Ведьма ойкнула, отняла ладонь от лица, чтобы снять украшение, и… попала.

– Чего ты хочешь от меня? – главврач облизнула пересохшие губы. Каждое слово давалось ей с трудом, словно бы воля Крамоловой вступила в борьбу с чужой волей и проиграла.

– Произошло недоразумение: с Ермаковой всё в порядке, она уже уходит. Вера не ведьма, тебе это просто показалось, и увольнять ее не за что. Никто ни в чем не виноват, – раздельно сказал Воропаев. Всё это время он удерживал зрительный контакт, не позволяя Марии отвести глаза и освободиться.

Я вспомнила «Теорию магии»: данная манипуляция больше известна как принуждение, используется она, в связи со сложностью процесса и большими затратами энергии, крайне редко. Если человек попадает под влияние принудителя – отдельной категории магов-интуитивщиков, – он поверит во что угодно и сделает всё, что ему прикажут. Принудить человеческое существо, не имея особого дара, крайне сложно, а если принуждаемый объект сам владеет зачатками магии, то практически невозможно. Но, похоже, что «невозможно» – понятие относительное.

– Ты… ты… хорошо, – сдалась Мария Васильевна, – уходите. Произошло недоразумение… да, недоразумение.

– Через полчаса у тебя совещание, следует заранее отдать распоряжения. Оставь ключ здесь, мы закончим с делами и закроем кабинет. Иди.

– Иду, я уже иду, – как зомби сказала главврач, дернулась было (контакт на долю секунды ослаб), однако достала связку ключей и сунула мне, – закроете.

Она вышла с гордо поднятой головой, прикрикнула на Сонечку, хлопнула дверью. Воропаев коротко выдохнул и провел рукой по лбу.

– Гадость какая! Чужое сознание как черная дыра: пока вычищаешь лишнюю информацию, оно всеми силами утаскивает вглубь, – поделился он. – Память я чистил, и не раз, а вот чтобы зомбировать – впервые.

Я неприязненно разглядывала «отключенную» Нику. Голова красотки опущена на грудь, длинные черные космы полностью закрывают лицо. Выходит, надо править воспоминания и ей, и Карине, и половине местных сплетниц? Да мы с ума сойдем!

– И что с ней делать? – я ткнула пальцем в плечо бывшей практикантки.

– Для начала поможешь снять немоту, потом подлатаю память. Поможешь ведь?

– Разумеется, только скажи, что мне надо делать.

Никто из нас так и не произнес слова «ведьма». Будем решать проблемы по мере их поступления. Это ошибка, наверняка ошибка…

– Слушай внимательно: наговор накладывала ты, поэтому снимать его предстоит тоже тебе. Я помогу, направлю в нужное русло. Ч-черт, нет времени обучать с азов, придется тупо следовать инструкции. Готова?

– Да.

– Тогда чуть приподними голову Ермаковой, коснись ее висков, большие пальцы не участвуют. Вот так, умница. Теперь закрой глаза и постарайся ни о чем не думать.

Легко сказать! Внутри меня вертится карусель эмоций, мелькают цветные пятна. В голову, как назло, лезут непрошеные мысли. Запаниковала. Не смогу, я же не колдунья…

Теплые ладони легли на плечи. Он рядом, Вера, успокойся.

«Не переживай, ты справишься, – Артемий успел подключиться к моему сознанию и поэтому мог передавать-ловить мысли. Связь работала в обе стороны. – Сейчас – основная часть: следуй за мной и попытайся повторить то, что я покажу, как можно точнее».

В голове возник образ, не картинка даже (изобразить нематериальное в подобном виде не удалось бы и Леонардо да Винчи). Я внимательно следила, пытаясь запомнить: открыть, проскользнуть, вычистить постороннее и осторожно выбраться, не нарушив целостности. На словах всё просто.

Давно известно, что для ауры человека, как и для организма в целом, характерен гомеостаз (постоянный состав – прим. автора), чужая магия действует на нас подобно инородному телу. Реакция соответствующая: избавиться любой ценой, но здесь всё зависит от силы воли и способности к сопротивлению. Тот же иммунитет, только морального плана.

Ауру Вероники накрыла темная ячеистая сетка – мой стихийный наговор. Задача ясна: снять «сетку» до того, как она станет неотъемлемой частью Ермаковой. Аккуратно снять, не задевая ауру.

Собственное колдовство измывалось, как могло. Оно меняло форму, размер, ускользало, не давая ухватиться. От непривычного морального напряжения меня колотило, но пальцы на плечах ободряюще сжались: держись, мол. Умела нагадить – сумей и убрать за собой.

«Она не дается!» – в отчаянии крикнула я, по неопытности цепляя ауру. К счастью, Ника этого не заметила и продолжила спать.

«Не спеши. Сосредоточься. Представь, что ловишь… ммм… кошку. Обманками загони ее в угол, осторожно, не торопясь, и хватай»

Есть! Не сразу, но удалось схватить краешек. Тогда магия, издеваясь над ведьмой-дилетанткой, попыталась ненавязчиво оставить пойманный «хвост» в моей «ладони». Ну уж нет уж, голубушка! Осторожным (по крайней мере, хотелось так думать) движением убрала «сетку». Получилось!

Связь разорвалась, и я в изнеможении опустилась на пол, ноги после такого подвига отказались держать. Наградой мне стала нескрываемая гордость в любимых глазах.

– Снимаю перед вами шляпу, гражданка Соболева. Для первого раза, да еще без элементарной теории, вы справились блестяще. Вставай, пол холодный. Лучше подожди в кресле, пока я закончу уборку.

Я блаженно прикрыла глаза. Будто день-деньской вагоны с углем разгружала, честное пионерское! В висках стучали маленькие отбойные молоточки, каждая клеточка моего тела равномерно наполнялась усталостью.

– Эй-эй-эй, а вот спать не надо! – предупредил Артемий, приводя в чувство Ермакову.

Склочная особа после своего пробуждения ничего не будет помнить, знания об интимных подробностях нашей жизни ей без надобности. Теперь предстояло провернуть то же самое со всеми посвященными в тайну. И как прикажете это сделать?

– В голове не укладывается, – Воропаев потер переносицу. Он часто делал так, когда размышлял или волновался. – Каким мистическим образом? Не бурду же бабы Клавину винить! Это было бы слишком очевидно… Абсурд!

Мы провели вместе остаток дня, чему способствовало наличие бумажной работы. Артемию гораздо тяжелее, чем мне: за время его отсутствия отделение не пало в руинах, но забот да хлопот накопилось достаточно. Ему то и дело кто-то звонил, интервал между звонками составлял не более десяти минут. Приходилось совмещать реальное и нереальное, отвечать на звонки и пытаться найти разгадку.

– Увы и ах, вопросов пока больше чем ответов. Как Тайчук проникла в палату? Не должна была, по всем законам магии и логики, но проникла. Вопрос второй, не связанный с первым, однако не менее важный: Снежинка до сих пор у тебя, так?

– Так, – кивнула я, умудряясь одновременно делать выписки из необходимых документов и размышлять.

– Желание до этого не загадывалось, верно?

– Верно, – не совсем ясно, к чему он клонит.

– Склерозом и провалами в памяти ты не страдаешь. Как я раньше об этом не подумал?! Вот скажи, что заставило тебя, находящуюся в относительно ясном уме и твердой памяти, искать подмоги у левой знахарки, когда ключ к мечте находился прямо под носом, а?

До меня, наконец, дошел весь идиотизм ситуации. Действительно, что помешало загадать заветное желание? На тот момент самое-самое. Думала ли я вообще об амулете? Думала, но уже во время судьбоносного визита к гражданке Лукоморьиной. Типичная блондинка!

– Ну и кого будем винить, состояние аффекта или мистические силы? – Артемий ласково взглянул на меня и украдкой зевнул в кулак. Вымотался он, пускай и делает вид, что море по колено.