Текст книги "Созвездие Девы (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Аннотация
Вот почему когда у тебя всё хорошо, то обязательно должно случиться что-нибудь нехорошее?! Только у Веры Соболевой наладилась личная жизнь, как слух о ее романе с Великим и Ужасным в мгновение ока облетает всю больницу! Но это еще полбеды: четвертым интерном доктора Воропаева становится девушка, чье появление в терапии трудно назвать случайностью.
Черная магия не знает пощады: визит к гражданке Лукоморьиной не проходит бесследно, а после смерти Бориса Рейгана возобновляется охота на древнюю ведьму. Бывшей рационалистке предстоит выбирать: остаться в стороне от необъяснимых, пугающих событий, или принять в участие в жестокой игре, ведь на кону – жизнь дорогого ей человека.
Книга вторая
Созвездие Девы
Час утренний – делам, любви – вечерний,
раздумьям – осень, бодрости – зима...
Весь мир устроен из ограничений,
чтобы от счастья не сойти с ума.
Булат Окуджава
Вместо пролога
– И как мне тебя называть?
Вопрос, на самом деле, интересный. Ему-то легко: Вера – она и в Каракумах Вера, куда уж короче? Когда я родилась, мама хотела назвать дочь Вероникой, а папа – Варварой или Любовью. Компромисса достигли на Вере. До сих пор радуюсь, что я не Варвара! И не Вероника: есть у нас в больнице одна скандально известная личность…
– Ну, так как?
Воропаев снимал кожуру с апельсина и с ответом не торопился. Профессионально снимал, не пачкаясь и не брызгаясь, я даже залюбовалась.
– Как нравится, – наконец, предложил он, отдавая мне очищенный цитрус. – Вариантов масса.
– Мне нравится всё, – робко улыбнулась я, принимаясь за расчленение апельсина. – Ай!
Бывший когда-то рыжим плод метко стрельнул в глаз. Всё, не нравятся мне больше апельсины! Никогда им не верила!
– Держи, – обидчик сам собой распался на ровные дольки. – Витамин С.
Когда они уже закончатся, вещества эти?! Артемий кормил меня по определенной системе: сначала белки, потом жиры, за ними – углеводы с кислотами, а последними – эти самые витамины. Сначала А, затем В…
– Лопну ведь, – предупредила я и кинула в рот первую дольку.
– Заклеим. Питаться надо нормально, чтобы потом не страдать. Это даже не суточная норма, так, четвертинка. Давай-давай, не отлынивай!
– Ну не могу я больше, Ар… Вот опять!
– Да-а, – протянул он, конфискуя у меня половину цитруса, – вопрос, как говорится, ребром. Какие будут предложения?
– Артемий Петрович? – коварно предложила я.
– Прибью веником!
– Просто Артемий?
– Уже лучше, но всё равно слишком… ммм… официально.
– Артем?
– Лучше не надо.
– Тёма?
На этом я зависла. Либо недоставало фантазии, либо мне просто не хотелось коверкать его имя. Полезла в Интернет, благо, на счету оставался целый рубль. Уж там-то с фантазией всё в порядке…
Не ошиблась.
Когда на Воропаева хлынули варианты типа «Артоша», «Артюня», «Артёмчик» и (барабанная дробь) «Артэмино», он выдрал из моих рук телефон, вынул аккумулятор и спрятал под подушку. Да-да, Интернет – вселенское зло.
– Тёма, – мрачно заключил Артемий Петрович. – Пускай лучше будет Тёма…
Часть III
Надежда
Пешка – единственная фигура, которая имеет цель и может стать тем, кем захочет.
Неизвестный автор.
Глава 1
Новое начало
– Почему все люди не могут просто быть счастливы, Рудольф? – шепчет она.
– Этого я не знаю. Может быть, потому, что тогда Господу Богу было бы скучно.
Эрих Мария Ремарк
Доктор Наумова с постным лицом заглянула в мою палату.
– Вера, к вам тут посетители, – сухо сообщила она. – Впускать?
– Конечно, Лизавета Григорьевна, – обрадовалась я, пряча книгу под подушку. Саморазвлечение порядком наскучило, хотелось общаться, но доктор Лиза настаивала на «полном покое». Как по мне, от подобного «покоя» до «упокоения» один шаг.
– Только недолго, – сказала Наумова и посторонилась.
В узкие двери палаты протиснулись Толян, Славка, Жанна, Сева, Оксана и Натка с Кириллом. Сразу стало тесно, небольшое помещение не рассчитано на такое количество людей.
– Чур, не гомонить и вести себя прилично, – предупредила мой лечащий врач. – Вам и так послабление: больше шести человек не положено. Я бы не пустила, Вер, но они рвались.
– Большое спасибо, Елизавета Григорьевна! – хором ответили мы.
– Что с вами делать? – отмахнулась Наумова. – Двадцать минут, не дольше!
Уже третий день она ходит как в воду опущенная. Отвечает невпопад, хмурится, на хорошеньком лице – следы недавних слез. Стоило зазвонить моему телефону, как Лизавета хваталась за карман и бессильно опускала руку. Я не спрашивала, но, похоже, неприятный разговор с Печориным всё-таки состоялся. Лиза держится молодцом, а вот Бенедиктович заметно переживает. Кто рассказал бы – не поверила.
– Не могу так больше! – поделился он во время своего последнего визита. – Она ведь мне верит, ждет следующего шага, пытается помочь, а я… упыряка старая! Вот как мне быть?
– Мы в ответе за тех, кого приручили, – невесело улыбнулся Артемий. – Не будь скотом, Печорин, пригласи ее куда-нибудь, поговори по-человечески…
– Тебе это очень помогло! – не остался в долгу стоматолог, глядя почему-то на меня. – Всё началось именно с объяснения. Ну не готов я к жертвам во имя любви! Может, не стоит рисковать, а? Само собой рассосется...
Решили мы так: поговорить он всё равно обязан, а вот в какой обстановке будет протекать разговор, пускай решает сам. Чай, не маленький, сорок лет дитятке.
– Верка, мы соску-у-учились! – Оксана плюхнулась рядом и стиснула меня в объятиях. – Похудела, бедненькая, одни косточки остались…
– Будешь усердствовать, Ксюх, и косточек не останется, – пробасил Малышев, оккупируя свободный стул на секунду раньше Сологуба, – переломаешь.
– Ребята, я так рада вас видеть! Ну, рассказывайте, как у вас дела, как работа? Что новенького?
– Работа в лес не убежит, ибо не волк, – важно поведал Ярослав и протянул два набитых пакета. – Витамины, минералы и всякие полезные кислоты. Как говорит мой дед, наедай шею!
– Опять?! – ужаснулась я. – Помилуйте, я же лопну! Предыдущие не доела…
– Тогда зови нас, придем и поможем, – подмигнул Сева, подвигая возмущенно шипящую Оксану. – О, да ты и впрямь не бедствуешь. Целый склад!
– А я что говорю? Мне тут чуть ли не режимы питания составляют, поминутные. Такими темпами скоро в бегемота превращусь. Бананы из ушей торчат, и яблочный сок в желудке булькает, – с наигранным возмущением пожаловалась я.
– Нет, Вер, так дело не пойдет. Нужно кушать, – Жанна окинула меня критическим взглядом, забросила на плечо тяжелую косу. – Следуй доброму совету Славкиного деда и «наедай шею», заморенной тебя замуж не возьмут…
Сообразив, что сболтнула лишнего, медсестра быстро прикрыла рот ладошкой.
– А ну, тетя Жанна, колись давай: кого это ты нашей Верке сватаешь? – по-братски ткнул ее кулаком Толян.
– Ай, больно же! – она подозрительно долго терла плечо. – Никого я не сватаю, просто к слову пришлось. К Тайчук сходи, она давным-давно всех переженила. Ты у нас, кстати, самый перспективный холостяк, одному Антонычу пальму первенства уступаешь!
– Странно, а где Карина? – вдруг спохватился Ярослав. – Вроде с нами шла, больше всех рвалась проведать…
Мой мобильник слабо пискнул и пополз по тумбочке на виброзвонке, наращивая темп. Схватила его, опередив помощников, и взглянула на дисплей. Любимый номер. Гомон в палате стих, народ прислушался.
– Алло!
– Привет. Не разбудил?
– Здравствуй. Нет, что ты, я с семи утра на ногах… то есть в кровати. Не встаю, ты не думай! Я жить хочу!
Он засмеялся. Судя по фоновым звукам, в пути-дороге: кто-то сигналит, фырчит двигатель, и щелкают «поворотники». Играет музыка, но еле-еле.
– Дай угадаю: ты в пробке?
– Экстрасенс, однако. Гололед жуткий, за малым в «Хаммер» не влетел, – со вздохом поделился Артемий. – Теперь стоим на подъезде к Центру, здесь тоже ДТП. Вот уж точно, ходить пешком полезней!
– Ты там аккуратней, не геройствуй, – тихо попросила я. – Всё хорошо? Голос какой-то грустный…
– Голос? – переспросил он. – Да нормальный голос, просто не выспался. Не всё коту масленица, случаются и постные дни. Лег поздно, встал рано, вот и маюсь теперь. Сама-то как, спала нормально?
– Да, – не буду я говорить о кошмарах под утро, ерунда на постном масле, – всё замечательно. Представляешь, ко мне ребята пришли, с витаминами! Наверное, вы все сговорились. Других голодом морят, а меня – переизбытком питательных веществ!
Жанна поймала мой взгляд и понимающе хмыкнула. Чересчур понимающе.
– Молодец, что напомнила, – обрадовался Воропаев. – Ты завтракала?
– Это что, шутка юмора такая? Завтракала, обедала и ужинала на неделю вперед. Ну нельзя столько есть!
– Можно, Вера, и даже нужно. Лизавета меня поддерживает, твоя мама вообще горой стоит, так что ты в меньшинстве, смирись.
– Тиран ты всё-таки, – с улыбкой выдохнула я. Приятно, когда о тебе заботятся.
– Тиран и сумасброд. Ладно, не буду вас отвлекать, общайтесь. Заеду, как только выберусь отсюда. Тебе что-нибудь нужно?
– Приезжай скорее. Я тебя очень… жду.
– Жду и надеюсь, – вой встречного автомобиля заглушил окончание фразы, – … встречи!
– Передавай привет Оленьке! – хихикнула я.
Кому надо, тот поймет. Артемий, дабы не рисковать почем зря нашими добрыми именами, навещал меня в обличии тщедушной черноволосой девушки – «лучшей подруги Оленьки». Хрупкая фигурка, типичная внешность и скромная одежда Оленьки были призваны отвести глаза и пока неплохо справлялись со своей задачей. Правда, не обошлось без конфуза: надо было видеть лицо Елизаветы Григорьевны, когда эта самая Оленька указала терапевту на досадную оплошность. Так ладно бы просто указала – она еще и отчитала по полной программе в духе: «Какого хрена вы здесь забыли, Наумова? Идите, проветритесь для начала!» К счастью, всё обошлось, и с тех пор Оленька больше помалкивала.
Стоило мне вернуть сотовый в тумбочку, как коллеги незаметно засобирались.
– Мы еще зайдем, Верунь, – чмокнула меня в щеку Оксана. – Не скучай.
– Она и не станет, – ответил Кирилл, которого никто не спрашивал, – не до того будет.
– А ты, никак, ревнуешь? – дернула его за ухо Натка, сама ревнивая, как граф де Монсоро.
– Как можно, зай?! – притворно ужаснулся тот, потирая ухо. – Мое сердце во веки веков принадлежит тебе. Без обид, Верусик?
– Без, Кирюсик, – заверила я ловеласа. – Вы приходите, одной скучно тут. На волю не выпускают, садисты!
– Эх, Соболева, странный ты человек, – почесал в затылке Толик. Когда-то полностью сбритые волосы интерна немного отросли и теперь торчали коротким ежиком. – Болеть надо медленно и со вкусом, а ты в бой рвешься. Скучно ей, типа! Мне б твои проблемы.
Моих проблем, Толясик, и заклятому врагу не пожелаешь. Только-только разрешаться начали, потихоньку да помаленьку.
– Завидуйте молча, Анатолий Геннадьевич. Свободных коек еще полно, – поддел его Сологуб и, не дожидаясь возмездия, выскочил в коридор.
Последней уходила Жанна.
– Ой, Вер, я так рада а вас, не могу просто! – шепнула она напоследок. – Хорошо, что всё хорошо закончилось, но, на будущее, поосторожней. Мало ли что? Могут неправильно понять. Зачем вам такие проблемы?
Моя отвисшая челюсть стоила тысячи слов.
– Молчу-молчу! – приложила палец к губам медсестра. – Ты же знаешь, я как морг, никому не скажу. Буду держать за вас кулаки!
Выходит, не почудилось тогда дверное хлопанье, и она случайно заглянула в палату. Повезло еще, что Жанна, а не Карина, к примеру: тогда бы нам точно несдобровать.
Стать свидетелем грандиозного события и не растрезвонить о нем на всю округу оказалось выше хлипких Карининых сил. Первый день медсестра ходила гордая, точно Курочка Ряба, случайно снесшая яйцо Фаберже. Второй день обернулся настоящей пыткой: Кара то и дело открывала рот, но тут же его закрывала. Совесть – слабенькая, чахлая, – пищала, что это подлость. Девушка вздыхала, скрипела зубами, однако ушла с работы, так никому и не рассказав. Чужая тайна жгла нутро до самого утра.
И вот измученную бессонной ночью Карину прорвало. Подозвав подружку-сплетницу Ниночку Монахову, медсестра непрозрачно намекнула ей, что есть важная новость. Буквально международная. Ниночка повела себя как настоящий товарищ: сообразив, что подруге требуется как можно больше слушателей, кликнула всех охотниц до сенсации. В холле собрался целый консилиум из дюжины представительниц, всем им хотелось услышать сплетню из первых уст.
– Ой, девочки, у нас тут тако-о-ое! Просто жесть!
После многообещающего начала толпа девиц со всех уголков больницы в предвкушении облизнулась.
– Я ваще в шоке! Ну как так можно?! Слов нет!
Карину трясло крупной дрожью, но Ниночка неласково ее перебила:
– Ты, Кар, дело говори, а восторги мы как-нибудь сами выразим.
– В общем, послали нас с Романовой к Верке в палату…
– Верка – это которая? Та, что интернатура? – уточнила санитарка Таня.
На нее хором зашикали, а Ниночка даже кулаком погрозила.
– Да-да, у нее еще вроде как сердечный приступ. Ну, идем мы такие, идем, никого не трогаем, я впереди, Жаннка сзади. Хоть убейте, не помню, зачем мы к ней шли, но дело не в этом, – горячо шептала Кара. – Открываю я, значит, дверь, а там, та-а-ам…
– Что-о-о? – завыли слушательницы, кусая маникюрные ногти.
– Только вы никому, лады? – не вовремя спохватилась Карина.
– Да говори ты уже, нам доверять можно! Что «там»?
– А там Воропаев с Веркой целуется, страстно так!
Девицы синхронно прижали ладони ко ртам. Некоторые побледнели, тоже синхронно.
– Обалдеть!
– Просто crazy!
– Ты гонишь?!
– Жесть!
– Но ведь он же…
– Я в шоке!
В глазах Карины плескалось облегчение пополам с экстазом. Как легко на душе, как хорошо и свободно! Знают только свои, а они верняк никому не расскажут.
– Этого просто не может быть! – последней выдохнула Ниночка.
Со стороны могло показаться, что миру стал известен рецепт вечной молодости.
– А ты не врешь? – догадалась спросить Таня.
Кара негодующе приложила руку к груди.
– Я? Вру?! Да за кого вы меня принимаете?!!
– А что было дальше?
– Да-да, долго ты там стояла?
– Нет, – с грустью призналась медсестра, – вылетела, как ошпаренная, Жанну чуть не сшибла. Показываю ей: молчи, мол, не спугни, и тащу в сторону. Рассказала как на духу, руки ходуном ходят, ноги подгибаются…Нет, это ж надо, чтобы сам Воропаев, с Веркой!..
– Ага-ага, – поддакнула Ника. Она проходила интернатуру в прошлом году, – весь из себя неприступный моралист, слово поперек сказать боишься, а на самом деле…Все мужики одинаковые, тьфу!
– Не плюйся, я здесь только шо помыла, – пропыхтела тетя Зина. – Шо обсуждаете хоть, балаболки?
– Мне тоже интересно, что такого вы можете обсуждать?
Главврач, раскрасневшаяся с мороза, отдохнувшая от приевшихся подчиненных и довольно-таки благодушно настроенная, подкралась незаметно. Темы разговора в рабочее время она не уловила и потому решила полюбопытствовать перед разносом.
– Здрасьте, Мария Васильевна, – бормотали, лепетали и шептали девушки.
– Доброе утро, ленивицы! Значит, приличные люди трудятся, а они байки травят, – хитро усмехнулась Крамолова. – Так о чем вы тут щебечете, пташки?
– Мы…мы-мы… м-мы просто…
– Что же вы заикаетесь, Тайчук? Я не требую невозможного: честно говорите, кого и почему обсуждали, и уходите по рабочим местам безо всяких санкций, – расщедрилась ведьма. – Неужели это так сложно?
Сотрудницы переглянулись и все как одна уставились на Карину. Та сглотнула – перед глазами до сих пор стоял кулак Жанны вместе обещанием долгих мук в случае трепа, – но выбор между медсестрой и главврачом был очевидным.
Куда только подевалось торжество и веселье? Под испытующим взглядом Крамоловой сплетница рассказала всё, что знала, и даже больше.
«Да быть этого не может!!!»
Лампочки моргнули и погасли, холл погрузился в полумрак. Девушки задрали головы, точно хотели отыскать причину поломки.
– Спасибо, Тайчук, – кивнула Мария Васильевна, в душе которой поднимались с колен демоны. – Вы и представить не можете, какую неоценимую услугу мне только что оказали.
Когда пятый лист на подпись шефу оказался не таким, каким требовалось, Галина швырнула его в урну и отключила компьютер. Пускай ее увольняют к чертовой матери, сосредоточиться на бестолковой работе всё равно не удастся!
– Галина Николаевна, документы готовы? – донесся из-за приоткрытой двери голос Василия Борисовича.
– Нет, – раздраженно ответила женщина.
– Что вы сказали? Не услышал.
– Я сказала, что нет, не готовы.
– Тогда подготовьте, или вы предлагаете дождаться Конца Света? Недолго ждать осталось, как предсказывают, – плоско и совершенно не смешно пошутил начальник. – Я жду! И сделайте мне чай, этот кофе никуда не годится.
«Чтоб тебе подавиться своим кофе!» – мстительно подумала Галина.
Шеф в кабинете булькнул и поперхнулся: кофе вдруг попал ему не в то горло.
Черт бы побрал этот офис, этого идиота, этот договор! Черт бы побрал этого Воропаева!
Наплевав и на босса, и на документы, и на заказанный чай, женщина взяла из стопки чистый лист и каллиграфическим почерком написала заявление об уходе. Хорошенького понемножку, хватит с нее. Наплевать, что ли, на уязвленную гордость и вернуться в издательство? Лучше уж править графоманскую ахинею, чем торчать здесь изо дня в день и медленно деградировать.
Ручка вдохновенно порхала над бумагой, а дотошная память снова и снова пролистывала «любимые» периоды жизни, начиная с раннего детства и заканчивая минувшей неделей.
То, что она не такая как все, Галя Фильчагина осознала еще будучи ребенком. Тихая, застенчивая девчушка жила в своем собственном мире, где не было места склочной недалекой матери, квартире-однушке с видом на вечную стройку, болтливым одноклассницам, драчливым мальчишкам и многим другим раздражающим факторам. Галя терпеть не могла школу, училась из рук вон плохо, перебираясь с двойку на тройку, а после ненавистных уроков подолгу бродила по кривым улочкам и подкармливала бездомных кошек. Собаки сторонились ее так же, как она сторонилась собак. Школьница знала, что может понимать язык животных; может бросать вниз камни, и те не будут падать; сделает человеку больно, если очень того захочет. Вода примет любую форму безо всякого сосуда, а случайно пойманная рукавом снежинка не растает и в теплом помещении. Разве не здорово?
Мать, правда, совсем так не считала и за каждое проявление «ненормальности», «неполноценности», «уродства» запирала дочь в ванной, часто хваталась за ремень или мокрое полотенце.
– Мой ребенок не будет заниматься этим, поняла?! – в сердцах кричала Елена Аркадьевна, поминая добрым словом какое-то таинственное Мимопробегалло – Галиного отца.
Будь она верующей, непременно заперла бы дочь в храме до полного очищения, но сама боялась церквей, как огня. Гордая в своей «нормальности» и «полноценности», Елена Фильчагина считала за труд поинтересоваться: а что, собственно, является причиной всех этих странностей. Ребенок есть личность? Увольте, дети обязаны беспрекословно подчиняться и быть благодарными уже за то, что появились на свет!
Вот почему Галина, едва дождавшись совершеннолетия, без сожалений покинула родное гнездо. Потратив доставшуюся от бабушки часть наследства на более-менее приличные вещи и билет до первого попавшегося города – им оказалась Рязань, – она решила начать жизнь с чистого листа. Переступила порог в педагогическом, нашла комнату в общежитии, устроилась подрабатывать – можно сказать, вошла в новую жизнь с гордо поднятой головой. Побочно Галина посещала различные курсы и ходила вольнослушателем на некоторые лекции. Учить детей она не стремилась, гораздо проще было бы наспех выучиться в техникуме и иметь профессию на руках, однако Гале Фильчагиной стало жизненно необходимо доказать, и в первую очередь самой себе, что она нормальный человек, а не глупая зверушка со странностями.
Всё бы хорошо, но забытая меж делом магия не собиралась забывать о своей носительнице. Стихийные прорывы способностей с годами не прекратились, а, наоборот, усилились. Галину начали преследовать кошмары, мерещилось то, чего на самом деле не существовало, сопровождавшееся необъяснимыми явлениями. На четвертом курсе пришлось взять академический отпуск: организм просто не выдержал моральных и физических нагрузок.
Шесть лет пролетели как в тумане. Всеми правдами и неправдами оставив за собой комнату, Галина металась с одной работы на другую в стремлении прокормиться и одновременно маниакальном желании «жить как все». Ни родственников, ни друзей в Рязани не было, случайные знакомые приходили и уходили. Вестей от матери не поступало, лишь однажды пришла короткая телеграмма от соседки: Елена Аркадьевна умерла от удара, тихо и внезапно. Оставшись совершенно одна, Галина не испытала ни жалости, ни раскаяния. Выжить любой ценой, только бы выжить…
В один прекрасный день она слегла с гриппом, провела в постели больше недели и была вынуждена обратиться к врачам. В больнице Галя Фильчагина познакомилась с молодым доктором Воропаевым, вчерашним выпускником медицинского университета. Рыбак рыбака видит издалека, познакомились – разговорились. Он упорно лечил ее от запущенного гриппа, а она всем своим существом тянулась к тому, кому хотя бы ненадолго стала небезразлична. Артемий сумел подобрать к колючей, неуживчивой Галине тот самый ключик, что способен вернуть к жизни вконец отчаявшегося человека.
После ее выздоровления общение не прекратилось, знакомство переросло в приятельство, затем – в близкую дружбу. Артемий уговорил двадцативосьмилетнюю женщину окончить институт заочно, получить диплом. Именно тогда в ее комнате поселился черный кот, пока еще не говорящий, но пребывавший в состоянии шока. Расколдовать профессора не удалось даже совместными усилиями, и тот был вынужден доживать свой век в кошачьей шкуре.
Воропаев постепенно учил Галину контролировать способности, эмоции, вспышки – только это и позволяло ей продолжить образование.
– Если бы не ты, – однажды скажет она, – я бы окончила свою жизнь в Доме для умалишенных. Никогда б не подумала, что с этим можно спокойно жить.
Оба мечтали о спокойной, размеренной жизни, но каждый в своем понимании: Галине требовалась опора и крыша над головой, чтобы не висела угроза оказаться на улице без гроша в кармане; Артемий же всегда желал иметь семью, детей, понимающую женщину рядом с собой… Это нельзя было назвать сделкой, скорее, взаимовыгодным соглашением. О страстной любви речи не заходило, ее должны были возместить понимание, взаимоуважение и поддержка.
Вскоре они поженились, в положенный срок появился на свет Пашка. Каждый получил то, что хотел: она – «обычную жизнь», дом, стабильный доход и человека, на которого всегда можно переложить груз забот; он – жену и сына, которого любил сильнее кого бы то ни было.
Жизнь не идеальна, испытывали превратности судьбы и Воропаевы. Ссорились, мирились, выясняли отношения, но никогда не задумывались о разрыве. Жили, как живут любые другие люди.
Всё изменилось, когда Артемию предложили работу в другом городе. Появилась возможность сменить крохотную квартиру на просторную, зарплату тоже обещали вполне достойную. Посомневались, посоветовались и решили ехать. Немало времени и сил потребовалось, чтобы освоиться на новом месте, привыкнуть к людям, завести нужные знакомства. К величайшему неудовольствию Галины, практически одновременно с ними место жительства сменил закадычный дружок Печорин, вампир с кучей заскоков и толпой высокопоставленных родственников. В этом вопросе она совершенно не понимала Евгения: человек (ну хорошо, не совсем человек) рожден, чтобы кататься как сыр в масле, а этот нос воротит, сбегает неизвестно для чего, благополучно упускает шанс на участие в семейном деле. Не странный ли? Артемий, правда, друга всячески поддерживал и объяснял жене, почему вышло так, а не иначе. Галина не всегда понимала и чаще отмахивалась – других дел по горло.
День, когда между супругами пробежала черная кошка, с уверенностью не указал бы никто. Галина стала замечать за собой, что ревнует по малейшему поводу, придирается к любой мелочи, пытается как можно крепче привязать к себе. Опомнилась слишком поздно: незаметная трещинка в отношениях углублялась с каждым часом, вернуть былое понимание уже не представлялось возможным. Ревность больно кусала Галину, подозрения отравляли жизнь, но как-то изменить случившееся она не могла. Суровая жизненная закалка уступила место саможалению – одной из разновидностей эгоизма, и желанию досадить, указать свою значимость. Отсиживавшиеся в уголке приступы бесконтрольной магии постепенно возвращались на круги своя.
Во время бурных семейных ссор бурлила в основном Галина. Артемий же предпочитал доводы грубой силе и ни разу не поднял руки на жену, а если ситуация заходила слишком далеко, разворачивался и уходил. Галина принимала это за слабость, мягкотелость, и не сомневалась: муж всё стерпит. Никуда он не денется, слишком любит сына и крепко привязан. Ради Пашки он на многое готов, даже терпеть ее истерики и самодурство.
Ведьма мысленно взвыла, впившись ногтями в ладонь. Она просчиталась: конец приходит и самому ангельскому терпению. Воропаев заявляется в невменяемом состоянии – перед этим нагло соврав про командировку, – и беспробудно спит пять суток подряд. Утром шестых спокойно встает и молчком уезжает, а сегодня, стоило ей заикнуться о запоздалых объяснениях, ставит жену в известность, что подает документы на развод! Он уходит из семьи! Каково?
На законный вопрос: «Какого хрена?!» без тени раскаяния в бесстыжих глазах отвечает:
– Пора перестать отравлять жизнь друг другу. Останемся мы друзьями или нет, зависит только от тебя, а сейчас извини, мне пора идти. Вечером мы всё подробно обсудим.
Глава 2
Прогулки по крышам
По крышам не гуляют в одиночку…
Н. Колесова
Никогда бы не подумала, что покинуть больничную койку стоит такого каторжного труда!
Заветную выписку удалось добыть лишь путем дипломатических ухищрений (в этом мне очень помог Артемий) и умеренного шантажа (здесь уж сама постаралась). Так или иначе, завожу будильник на полседьмого, хватит с меня тунеядства!
Измерение температуры и давления, медикаменты, периодические кардиограммы, УЗИ и прочие обследования обещали сопровождать довольно долгое время, но я не жаловалась.
– Следует исключить повторение приступа и по возможности его предотвратить, – без особой надобности поясняла Лизавета, выписывая очередное направление.
– Вернее, проверить наличие остаточных явлений, а заодно отвести подозрения, – уточнял Воропаев.
Остаточные явления были: до жути реалистичные кошмары, головокружения, ни с того ни с сего немели ноги или теряли чувствительность пальцы. Я могла целый день пролежать в постели, не имея возможности подняться.
Когда это случилось в первый раз, мы сидели в моей палате и говорили. Обо всем, что считали важным, стремясь поделиться каждой мелочью, боясь что-либо упустить. Долгим, неспешным разговорам, которые то и дело прерывались жадными поцелуями, мешали только плановые процедуры и редкие («дабы не нарушать отчетности») визиты лечащего врача. Ощутив, что спина начинает затекать, я приподнялась на локтях, усаживаясь поудобнее, и вдруг поняла, что не чувствую ног. Ниже колена словно прицепили нелепый балласт.
Выражение неконтролируемой паники выдало с головой.
– Что такое? – Артемий сразу подскочил ко мне, готовый отразить любое нападение.
– Ноги, – пролепетала я, тщетно пытаясь успокоиться, – не чувствую…
Ручка двери вспыхнула под дополнительным заклинанием, такое и стадо слонов удержит. Воропаев помог принять сидячее положение, стянул с меня шерстяные носки и колготки (мерзла я постоянно), велел задрать ночнушку до бедер. Медленно и осторожно начал ощупывать правую ногу, начиная от ступни. Не чувствую, совсем! В голове билась отчаянная мысль: «А вдруг я навсегда останусь калекой? Кому я такая буду нужна?»
– Отставить панику! Скажешь, когда что-нибудь почувствуешь.
Честно прислушалась к ощущениям, унимая трусливую дрожь. Успокойся, истеричка! Ты врач, в конце концов, или безмозглая девица из института благородных?!
– Здесь!
Прикосновение было едва заметным, как сквозь ткань или иной материал, но оно было.
– Точно здесь? – он чуть сильнее постучал пальцами по моему колену.
Повторив процедуру с другой ногой – та реагировала несколько лучше, – Артемий разрешил поправить ночную рубашку и принялся за массаж. Так странно глядеть на ритмично двигающиеся руки, видеть растирание… но совсем не чувствовать. Странно и страшно.
– Раньше надо было думать! Зато теперь не будешь дрянь всякую в рот совать.
Жестоко, но с любовью. Он-то прекрасно знает, на какие кнопки нажимать.
Массаж сопровождался неразборчивым бормотанием, и постепенно чувствительность вернулась. В ногу впились тысячи иголок, будто я ее просто отсидела, но боль показалась спасением. От пальцев к бедру побежало живительное тепло. Закончив с правой ногой, Воропаев приступил к левой, а затем снова вернулся к правой, чередуя их до тех пор, пока я не сумела пошевелить пальцами и согнуть ногу в колене.
– Ложись обратно.
На меня надели носки и укутали одеялом. С ужасом ждала вердикта. Что сейчас произошло?
– Остаточные явления, – спокойно ответил Артемий. Самообладание не подвело его и на сей раз. – Нервные окончания чудят, импульсы потихоньку возвращаются в норму, но иногда происходят сбои. Могло быть и хуже.
Я вцепилась в его руку.
– Значит, инвалидность не грозит?
– Не должна, но на массаж с пару недель походишь, я договорюсь. Если не хватит, продлим до месяца, до двух – пока опасность не минует, – Воропаев ободряюще сжал мои холодные пальцы. – Как только прихватит, сразу – сразу! – говоришь мне, хорошо?
Мама и «Оленька» сменяли друг друга, рядом со мной неизменно кто-то находился. Были рекомендованы прогулки на свежем воздухе, поэтому нам приходилось выбираться в маленький больничный парк. Мы – это я, Оленька или мама, и инвалидная коляска: первые два-три дня ходить было тяжеловато. Немудрено, что я сократила прогулки до минимума, ужасно чувствовать себя беспомощной. Меня утешали, что всё это временно, а вернуться практически с того света без последствий не смог бы никто.
Но теперь я дома, ужасная коляска забыта, ноги – тьфу-тьфу-тьфу! – слушаются, и всё относительно нормально. Сашка неизменно звонит по вечерам, Элла забегает каждое утро перед работой, мама нет-нет да заглянет в комнату. Анька обиделась и не разговаривала со мной больше недели.
– Надо было, прежде чем валиться, мне позвонить! – заявила сестрица в первый же день. – Чуть ласты не склеила со страху! И эта эгоистка – моя родная сестра!
Цитируя ту же Анютку: логика, умри!
Я сидела на подоконнике, завернувшись в плед, и пила горячий чай. За окном в венском вальсе кружились снежинки, грустно мигал старый фонарь. Его тусклого света едва хватало на единственную скамейку, занесенную снегом. А ведь было время, когда старикан горел нестерпимо ярко, и Элька приглашала своих кавалеров целоваться под ним.
