Текст книги "Созвездие Девы (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
– Мне необходима ваша консультация, – серьезно ответила Маргарита и шепнула одними губами: – по жилищным вопросам.
– Раз необходима, пройдемте.
«Вер, история Куприянова в верхнем ящике, как найдешь – иди к нему в палату. Я скоро подойду, только Марго ключи отдам».
Роскошная мадама собирается поселиться на съемной квартире? Гостиницы нынче не по карману? А спать она где будет, на коврике? А охрана?
Уловила мысленный смешок. Надеюсь, потом мне всё объяснят.
– Ну, привет, королева Наваррская. Какими судьбами?
Она театрально закатила глаза.
– Ты совершенно не меняешься! В гости приехала, брата навестить. Дорогого и единственного, между прочим!
– И в какой валюте я, по-твоему, дорогой? – Воропаев отпер дверь и посторонился, пропуская нежданную гостью.
– В долларах, конечно, мы с Котиком с другими не работаем. Еле отпустил меня, только представь! В Москве недавно одного бизнеса шлепнули, а в марте – еще двоих, так что теперь мы просто помешаны на безопасности.
Пока сестра осматривала кабинет («Тесно, душно, шкафы на психику давят! Окна, считай, нет. А это что за ужас на полу?! На твоем месте я бы возмутилась»), Артемий открыл тайник и достал оттуда связку ключей.
– Если помнишь, большой ключ от ворот, тот, что поменьше – от гаража. Охранку я снял, только не забудь…
– Знаю-знаю, «не подходи к дому, пока на брелоке не загорится красная кнопочка. В пристройку не суйся, а то я опять забыл, чего туда навертел» – передразнила она, умело копируя интонацию.
– Совершенно верно, – не обиделся Воропаев. – Уже не припомню, когда ездил туда в последний раз.
– А я контролирую, – похвасталась Маргарита, пряча ключи в сумочку. – Садовника нового наняла, так что к лету будут груши. Малина и смородина – само собой.
– И охота тебе возиться? Такую махину отгрохала, зачем-то передарила мне и, когда я вернул подарок, превратила ее в дачу. Там ведь можно полгорода поселить, одной прислуги полсотни, и всем надо платить.
– Скупердяй ты, братец. Сам денег не берешь и другим не даешь, – Марго убрала с его плеча невидимую соринку. Несмотря на более чем теплую погоду, ее руки обтягивали перчатки в тон плащику. Мадам привыкла к суровому климату Питера и, путешествуя, частенько промахивалась с нарядами. – В гости приедешь?
– Постараюсь вырваться на выходных.
– Что, не вовремя я? – понимающе спросила женщина.
– Не то чтобы совсем… Ладно, торжественно клянусь, что приеду в субботу.
– Я была у матери, – вдруг поделилась Маргарита, – недели с три тому назад. Она рассказала про вас… с Галиной. Всё-таки развелись?
– Вчера, – холодно ответил он.
– Ясно, – Рита слишком уж увлеченно играла замком сумочки. – Она никогда мне не нравилась. Впрочем, как и я – ей.
– Марго, давай не будем. Потом. Пашке сказать, что ты приехала?
– Лучше с собой его возьми, сделаем ребенку сюрприз.
На том и договорились. Воропаев проводил гостью до машины. Озабоченный безопасностью Котик и тут подсуетился: на больничной стоянке поджидал свирепого вида бронированный внедорожник. Скорчив рожицу, женщина обняла брата и села на заднее сиденье. Воропаев догадывался, что из окон за ними наблюдает полбольницы. За свой короткий визит мадам успела мимоходом разбить парочку неискушенных сердец и вселить зависть в гораздо более искушенные сердца местных модниц.
«Если Вера потребует такие сапоги, пиши “пропало”»
Нет, о Вере думать нельзя, иначе до конца дня не стереть с лица довольной ухмылки. Вера, Вера… Сегодня ночью всё повернулось по-твоему, но награду получил я. Огромный шаг вперед, просто грандиозный. Прорыв. Мои прогнозы не сбылись: это лечится гораздо проще, чем предполагалось. Наверное, потому что ты сама искренне хочешь выздороветь. Я помогу тебе.
Артемий улыбнулся, вспомнив тонкие руки, овившиеся вокруг его шеи; нежные чуткие пальцы, исследующие его тело; мягкие неопытные губы, припухшие от поцелуев, но отвечающие с таким пылом, что он потерял голову и тут же забыл о пропаже. Она вздрагивала всем телом, извивалась от удовольствия, шептала его имя, заведя до такой степени, что они заснули только под утро. Вера всегда стеснялась своих чувств, но при этом совершенно не умела их скрывать.
Она идеально умещалась у него под боком. Маленькое, теплое, мирно сопящее чудо. Его чудо. Женщина. Такая хрупкая и такая мужественная. Несмотря на показную браваду, игра на публику чрезвычайно выматывала ее. Волна непристойных слухов давно схлынула, но перешептывания, косые взгляды и прочие «радости» преследовали Соболеву на каждом шагу. Вроде бы ах какое событие! Очередная сплетня из разряда «кто с кем спит», однако этот общественный резонанс начинал здорово бесить. К Воропаеву не цеплялись – себе дороже, но к Вере…
«Et si tu n’existais pas…»
– Я слушаю, – он удерживал телефон плечом, одновременно здороваясь за руку с Олеговичем и открывая тяжелую дверь.
– Ты не мог бы заглянуть в ординаторскую? – тихо попросила Вера.
– Теоретически, мог бы. Когда мне прибыть?
– Сейчас, – ее голос едва заметно дрогнул. Неужели что-то случилось?
– Иду.
У Жанны Романовой неожиданно выдалось свободное утро, поэтому она решила поскучать в ординаторской и выпить чашечку чая.
– Севыч?
– Да-да?
– Ты не в курсе, кто сожрал весь сахар? – она похлопала по донышку сахарницы, вытрясая последние крупинки.
– Не могу знать, дорогая, – флегматично отозвался Сева, растянувшись на диване с еженедельным изданием «Медицина сегодня». – Съешь конфетку.
– «Конфетку»! – передразнила Жанна. – Конфетки тоже слопали. Карлсоны атакуют, Малыши ведут огонь на поражение! Сахару жажду!
Когда мсье Романов начал всерьез подумывать о походе в буфет, просить сахара на пропитание, в ординаторскую под локоток, как две кумушки, вплыли Малышев и Сологуб. На левой лапище Толяна красовался внушительный гипс.
– Вот как вы считаете, – с места в карьер начал Ярослав, – можно ли принять не нахождение начальства в рабочее время на рабочем месте за уважительную причину невыполнения нами профессиональных обязанностей ввиду текущего отсутствия таковых?
– А теперь то же самое, только по-русски, – велела Жанна, хлопая по дну сахарницы с энтузиазмом шамана, вызывающего дождь во время засухи.
– Он говорит… эта… как ты сказал? Уж полночь близится, а Бормана всё нет? – уточнил Толян.
– Германа, милый мой прокариот, Германа нет, – Сологуб ненавязчиво сбросил с локтя его руку. – Уж девять близится, а Герман всё в пути. Не похоже на Германа.
– То-то, я гляжу, довольные такие! Прямо Шерочка с Машерочкой.
– Положительные эмоции, Жанна Вадимовна, продлевают жизнь и улучшают пищеварение.
– Слушайте, молодежь, – заискивающе начал Всеволод, выглядывая из-за «Медицины сегодня», – раз вы у нас свободны, как птицы, сгоняйте в буфет за сахарком…
– Привет честной компании, – в помещении появилась Карина. Сологуб несолидно покраснел, но медсестра не обратила на него внимания. – Жан, а Жан, у тебя, случайно, лака бесцветного нет? Я колготки порвала, вот такенная «стрелка»! Верка с Воропаевым не приехали? Немудрено. Ох, а вы знаете, что…
– Нет у меня лака, ни случайно, ни специально. К Тане сходи, у нее вроде был. Или к Нике, – ехидно добавила Жанна, – вы же с ней подружки, всё пополам. И смешинки, и слезинки пополам-лам-лам!
– Ты чего, Жан? Гормоны бушуют?
– А ты к моим гормонам не лезь! Отлично знаешь, о чем я говорю! Если не можешь вовремя рот закрыть…
Парни недоуменно переглянулись.
– Жанночка, солнышко, ну ты чего? – пролепетала Карина, отступая к окну. – Тебе волноваться нельзя…
– Февраль, март, апрель, завтра будет май, – загибала пальцы мадам Романова. Пустая сахарница была забыта. – Четвертый месяц! Давно пора успокоиться и перестать мыть людям кости.
– Ха, я только щас заметил, – поделился радостью Анатолий, – что Верки тоже на работе нет. И де, интересно, шарится наша Варвара Черноус?
– Там же, где и доктор Быков, – Карина оперлась локтями на подоконник. – Полюбуйтесь!
Из окна ординаторской открывался чудесный вид на невинные весенние деревца, задний двор и больничную стоянку. Стопроцентное зрение медсестры позволяло различить даже номер черного «Ниссана», а уж выбравшихся из машины людей она узнала бы при любой погоде.
– И чо? – зевнул Малышев, потеряв всякий интерес к пейзажу. Раз Воропаев здесь, надо ловить быка за рога и клянчить больничный. – Он ее часто сюда подбрасывает, вроде как в одном районе живут…
– Ага-ага! Воропаев на Гагарина, Соболева – по Свободе. Два шага буквально, – хрюкнула Кара, опасливо косясь на разъяренную Жанну. – Вы что, до сих пор не поняли?
– Не всё ли равно? – мудро заметил Сева. – Ну, подвез он Веру, что в этом такого?
– Вы точно больные, народ! Они приехали вместе, а сейчас без пяти минут девять!
– Что тут у вас стряслось?
Все резко обернулись к задавшей вопрос Оксане. Медсестра приветливо улыбалась, теребя в руках нераспечатанную упаковку одноразовых перчаток.
– Тебя Игоревна обыскалась, Тайчук.
– Не трамвай, подождет. Присоединяйся!
– К чему? – не поняла Оксана.
– К клубу любителей экзотики. Потерпите десять минут, и я докажу, как жестоко вы ошибались, считая меня болтушкой! – Кара сердито подбоченилась. – Не знаю, явится ли он, но она-то точно сюда зайдет.
– Вы, ребята, как хотите, а я работать пошел, – Сева закрыл свою «Медицину…» и направился к двери, приглашая жену последовать доброму примеру, однако Жанна не сдвинулась с места. – Ты не со мной?
– Всем скопом налетите, да? Ты бы еще Ермакову пригласила, Каркуша! И Монахову. И Лебедеву! Баста, суслики, – обратилась она к интернам, – прячьтесь где-нибудь в другой норке.
– Ну почему же? – приторно улыбнулась Карина, сгорая от непреодолимого желания сделать гадость. – Мальчики нам не помешают.
С тех пор, как «милая тайна» стала известна далеко за пределами отделения, Артемий Петрович устроил ей сладкую жизнь. Всё началось со случайной беседы на отвлеченные темы, а закончилось ненавязчивым советом поберечь любопытный носишко и раздвоенный язычок. В надежде урвать кусок пожирнее медсестра потеряла бдительность.
– А что мне будет, если я опровергну слухи?– спросила она, готовая перечислять пункты.
– Вопрос задан малость некорректно, Карина Валерьевна. Спросите лучше, что будет, если вы их не опровергнете. И хотя я от природы реалист и понимаю, что прошу слишком многого, на вашем месте, я бы приложил все усилия, чтобы выполнить эту просьбу.
– Вы что, мне угрожаете? – удивилась Карина. Воропаевы не угрожают – они сразу переходят от слов к действию, не давая «жертве» времени сообразить: а в чем я, собственно, провинилась?
– Ну, разумеется, нет. Я прошу вас как человек человека: перестаньте выдумывать подробности, им давно уже никто не верит, а, по крайней мере, четверо наших сотрудников день ото дня попадают в глупое положение. Подумайте.
Он мстил косвенно и изящно – на кривой кобыле не подъедешь. Пойди, докажи! Но сейчас ей выпал превосходный шанс отыграться, пускай не на Артемии Петровиче (упаси Боже!), но на Верке. При всей своей беспомощности и мягкотелости, эта подхалимка жаловаться не станет, не с ее характером. Идеальная боксерская груша.
Жанна твердо решила остаться и не дать Веру в обиду. Не волочь же ей весь скоп из ординаторской! Сева остался, потому что осталась Жанна. Оксана – потому что ей велели без Карины не возвращаться. «Мальчики» остались… потому что остались. Карина осталась по умолчанию.
Долго ждать им не пришлось: буквально через пять минут вошла Вера. Она и не заметила вавилонского столпотворения, погруженная в себя и мягко улыбающаяся каким-то своим мыслям. Наметанный глаз Кары Тайчук отметил синеватые тени под глазами. Соболева не потрудилась замазать их тональником. Или не успела?
– Мы превратились в невидимок, или нас просто-напросто игнорируют? – поинтересовалась медсестра. – Нос до потолка задрала…
– Ой, привет, ребята, – обезоруживающе улыбнулась Вера. – Я задумалась. Извините.
Она не замечала ни подозрительных взглядов коллег-интернов, ни откровенного торжества бывшей подруги, будто бы существовала сейчас в другом мире, где нет места подлости.
«Беги отсюда! – мысленно взмолилась Жанна. – Беги, пока не поздно»
Пока Вера искала что-то в письменном столе, Карина как бы невзначай встала к двери.
– Опаздываем, гражданка Соболева. Нехорошо.
Та только сейчас заметила болтливую медсестру и перестала улыбаться.
– Доброе утро, Карина Батьковна. Осмелюсь напомнить, что причина моего опоздания никоим образом Вас не касается, – она подавила зевок.
– Не выспалась, рыбонька? – жалостливо вздохнула Карина. – Да какая же бяка-закаляка тебе, бедненькой, всю ночь спать-то не давала?..
– Всё, Каринка, хорош ломать комедию, – вмешался Малышев, у которого от елейного голоска зачесалось под гипсом.
– Нет, ты скажи нам: это правда? – напирала она.
– Что «правда»?
– Что ты спишь с Воропаевым, – ляпнул Толян. Он называл вещи своими именами и был весьма далек от девичьего смущения.
Зато Вера вспыхнула, как маков цвет, но не от стыда – от обиды. Она не знала, что ответить тем, кого еще вчера считала своими друзьями, поняла Жанна.
– И вы тоже? – прошептала она. – Вам тоже интересно? Я ведь говорила…
– … и нагло врала! – подняла вверх палец Карина. – Лучшим друзьям врала, а они тебе верили! Продалась за…
– Заткнись, дура! Нам пофиг, что у них там и как. Это их личное дело, едрён батон! Прости, Соболь, что спросил. Я, это, не подумал. Вырвалось, вот!
Вера благодарно взглянула на Толяна, но в ее глазах зажглись колючие огоньки.
– Не знаю, чего ты добиваешься, Карина…
– Верунь, у нее просто крыша поехала, – заметила Оксана. – Никто не хотел тебя обижать. Если вы любите друг друга, то это прекрасно…
– Прекрасно?! – пилорамой взвизгнула Кара. – Прекрасно?!! Он ведь женат!
– Уже нет, – спокойно сообщила девушка. – Дай мне пройти.
Воцарилась гробовая тишина. Такая гробовая и такая тишина, что стало слышно, как жужжит над головой у Сологуба нахальная черная муха.
– К-как нет?
– Вам же, вроде как, всё равно? – ядовито напомнила Вера.
– Вер, да мы рады за вас! – воскликнул Сева. – Ксюха права: это классно, а уж если вы поженитесь… Нет, не в те дебри лезу, не в те! Мы…
Она знаком попросила его замолчать и достала из кармана телефон.
– Кому это ты звонить собралась? – прошипела Карина, маскируя смертельный испуг за наглостью.
– Предлагаю расставить все точки над ё, раз и навсегда. Что бы я ни сказала, вас это не убедит, а обсуждать человека за его спиной – не только низко, но и подло.
– Неужели вызовешь его сюда, исповедаться перед простыми смертными?
– А почему бы и нет?
Медсестра подорвалась к двери, но та по счастливой случайности заклинила.
– Что за фигня?!
– Замок сломался, – охотно пояснила Соболева, – но, уверена, с той стороны он прекрасно открывается. Будет повод побездельничать, верно?
Она позвонила, передав просьбу зайти, и невозмутимо встала у спинки кресла.
– Да ты спишь, – съехидничала Кара, перестав дергать дверь. Бывают же такие мерзкие совпадения! Мысленно она примеряла белые тапочки.
– Люди, Карина Батьковна, имеют странное свойство не высыпаться.
Воропаев явился практически мгновенно. Спокойный, собранный, деловитый, как и всегда, но предательские следы бурной ночи заставили Карину почувствовать что-то вроде нелепого удовлетворения. Конечно, она права! Этим двоим позволительно всё, в том числе часовые опоздания.
– По какому поводу собрались, господа? – спросил он, встретившись глазами с Верой. – Плановое заседание боярской думы? Тогда почему в рабочее время?
– В отличие от некоторых, мы явились на работу вовремя.
– Если я правильно понял намек, Карина Валерьевна, то причина опоздания банальна: меня закрыла в ванной собака. И всё-таки, какова повестка дня?
– Аутодафе, – мрачно уточнила Вера, – быстрое и безотлагательное.
Он весело фыркнул, остальные не уловили соли шутки.
– Чем же я так провинился, Вера Сергеевна?
– Они всё знают и требуют объяснений, – притворно нахмурилась девушка, – а в глазах блюстительницы чести Карины Батьковны мы с вами и вовсе развратные чудовища.
– И с какой это стати я должен отчитываться, Всеволод Иванович?
Сева пристыженно молчал.
– Ярослав Витальевич? Анатолий Геннадьевич? – Воропаев не поленился обратиться по имени-отчеству ко всем присутствующим, но никто из них так и не решился ответить.
– Тогда заседание закрыто. Отряд смерти, вас давно ждут больные. Полянская истории не отдала?
– Нет, – пискнул Сологуб.
– Жаль. Они лежат за вашей спиной. Вопросов больше нет?
– Есть.
– Я весь внимание, Жанна Вадимовна.
– Артемий Петрович, простите нас, пожалуйста! – медсестра смахивала бегущие слезы. – Мы нич-чего… это ваше л-личное… мы п-просто…
Зрелище плачущей Жанны Романовой потрясло даже озлобленную на весь мир Карину. Все сразу позабыли и о Вере, и о Воропаеве и кинулись утешать.
– Да отстаньте вы от меня! – всхлипнула она. – Я поступила ужасно, Вер… с-стояла и молчала… Я знала, я видела вас в тот день… но…
– Жан, ну перестань, – Сева обнял ревущую жену, – не плачь, а?
– Т-ты, Карина, п-подлая стерва, и я готова подписаться под этими с-словами!
– Карина Валерьевна, дверь целиком и полностью в вашем распоряжении, – напомнил Артемий. – Будьте добры выйти вон и не расстраивать хороших людей своим присутствием.
Но Карина не ушла. Со смесью злости и потрясения она разглядывала чету Романовых, всегда готовую помочь Веру Соболеву, «Шерочку с Машерочкой», Оксану и беспристрастного, как айсберг в Северном Ледовитом, Воропаева.
– Что ж, оставайтесь. Взывать к отсутствующей совести – всё равно что реанимировать недельного покойника: экстрим для любителей экзотики, – он подчеркнул последнее слово. – Эта история не стоит ваших слез, Жанна Вадимовна.
Та лишь тихонько всхлипнула в объятьях мужа. Ее настроение менялось с поразительной скоростью, но в этом не было ничего удивительного. Чрезвычайно трудный и одновременно восхитительный период в жизни любой женщины…
– Артемий Петрович?
– Мы с вами, кажется, решили, что заседание закрыто. Или вы ждете от меня хлеба и зрелищ?
Воропаев лукавил: он догадывался, чего они ожидали, и эти догадки не могли быть слишком далеки от истины. Откровенность, от него ждали откровенности. Курам на смех! Но, что наиболее интересно, Вера бы поощрила эту откровенность. Она считала всех здесь присутствующих, за редким исключением, своими друзьями; у него же расклад был совершенно иной.
Зав. терапией сел в кресло, в то самое, за которым стояла Соболева.
– Присаживайтесь, дамы и господа. В моем присутствии необязательно стоять.
– Да не, мы постоим, – ответил за всех Толян.
– Присаживайтесь, – мягко повторил Артемий.
Он понятия не имел, что собирается сказать им, но не особо тревожился по этому поводу. Репутации любимой женщины ничто не угрожает, а собственная репутация давно подмочена. Престиж не человека – начальника, а сейчас он самолично выльет на эту хлипкую конструкцию ведро ледяной воды.
– Вам всем, конечно, не терпится услышать, – начал Воропаев, когда последний слушатель примостился на узком диванчике, – подтверждение или опровержение тех недвусмысленных слухов, что гуляют по нашему отделению, начиная с февраля-месяца. «ПрЫлестных» баек касательно меня и товарища Соболевой. Так вот, это правда, дамы и господа.
Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Рука любимой женщины на спинке кресла недоверчиво сжала обивку. Терпи, Вера, терпи, всё будет хорошо.
– Я не имею в виду, как вы могли бы подумать, – продолжил Артемий всё тем же безукоризненно-вежливым тоном, – те жуткие подробности и всевозможные сексуальные извращения, которым я ее якобы подвергаю каждую вторую среду месяца, – он усмехнулся, глядя на побагровевшую Карину. – Нелепо, согласитесь? Как и принуждение Веры Сергеевны к сожительству под предлогом «продвижения по карьерной лестнице». Увы и ах, я приверженец более чем традиционных взглядов.
– Мы не верили этим гнусностям, Артемий Петрович, – сказала Оксана, комкая перчатки, – и не поверим никогда.
– Что же тогда правда? – дерзко спросила Кара. – Тайные свидания в ординаторской? Секс на рабочем столе?
Заявление о переводе в травматологию со вчерашнего вечера лежало на столе Крамоловой, и главврач успела его подписать. Кому об этом знать, как не ее, Карины, непосредственному начальнику, поставившему свою драгоценную подпись за час сорок восемь минут до ухода?
– Постыдились бы, Карина Валерьевна, – насмешливо пожурил Воропаев. – Впрочем, все мы люди взрослые. Секс на рабочем столе – крайне непродуктивное занятие.
– Пробовали?
– Не довелось, но у меня богатое воображение. Возвращаясь к главной теме нашей дискуссии, хочу сказать, что правда во всей навозной куче только одна: я действительно люблю Веру Соболеву.
Заявить, что такое откровенное признание выбило почву из-под ног народа, значило бы скромно промолчать и постирать тряпочку. Догадки догадками, но услышать его собственными ушами… Одна Жанна Романова ободряюще улыбнулась смущенной Вере.
– Да, люблю и не вижу в этом ничего мерзкого или постыдного. Одобрение «высшего общества» – к чему оно? Я довольно лоялен относительно мнений о собственной персоне, а здесь не Петербург девятнадцатого столетия, где за единственный вольный танец клеймили позором. Отношения между женщиной и мужчиной касаются только двоих, и если кто-то считает иначе, то это его проблемы.
– Значит, вам откровенно наплевать, что о вас подумают? – удивился Сологуб.
– Абсолютно, – кивнул он. – Что я, красна девица, не вздохнуть и не чихнуть – женихи разбегутся? Говорят, что истина многолика. Чушь собачья! По отношению к грязным сплетням истина существует в единственном экземпляре.
В таком случае, зачем я тут распинаюсь, спросите вы. Элементарно, дамы и господа: Вере далеко не всё равно, что подумают о нас. О ней, обо мне… Извини, что в третьем лице.
– Всё нормально, – отозвалась девушка. – Продолжайте, Артемий Петрович.
Ее рука на спинке кресла лежала предательски близко. Воропаев подавил отчаянное желание взять эту руку в свою и никогда не отпускать.
– А это, собственно, и всё. Ваше дело, верить мне или не верить. Не будет душещипательных историй, горючих слез и содранных коленей. Я не требую от вас опровержения слухов, потому что это невозможно; не призываю сочувствовать и сострадать; менять свое отношение лично ко мне тоже не заставляю. Я прошу лишь не заострять на этом внимания. Подумайте хотя бы об элементарной человеческой этике.
– Вы говорите так, будто мы прямо сейчас встанем и побежим трезвонить на всю округу, – укорил Сева. – Я тоже не понимаю такого резонанса, но на нашем отношении к Вере и к вам это ничуть не отразилось, верно, Жан?
Та кивнула, улыбаясь сквозь слезы. Чисто по-женски она завидовала Соболевой, но никогда бы в этом не призналась. Такие чувства, такая любовь! Чем запретнее, тем острее и одновременно слаще. Их с Севой взаимоотношения никак нельзя было назвать волнующими, разве что свадьба в студенческом общежитии и сайра в консервах вместо закуски сойдут за экстрим.
«Спасибо, – Вера слегка пожала ладонь Воропаева. – Звать тебя сюда было верхом трусости с моей стороны»
«Вовсе нет, ставить точки над ё иногда полезно. Подобная пресс-конференция перед толпой досужих сплетников – предмет из области фантастики, но эти люди – твои друзья, их мнение для тебя важно»
«А для тебя?»
«Во всяком случае, я не могу с ним не считаться».
– Вер?
– Что? – тонкие пальчики испуганно рванулись из его ладони.
– Мы не знаем, как загладить свою вину, – смиренно сказала Жанна. – По поводу твоего дня рождения… ты, наверное, откажешься праздновать с нами?..
– Нет, не откажусь, – она явно хотела добавить что-то еще, но промолчала.
Артемий почувствовал себя лишним. Дружеские междусобойчики – мероприятия отнюдь не по его душу. Он бывал только на тех, от которых не имел права уклониться.
– А вы, Артемий Петрович? – робко спросила медсестра.
– А я откажусь. Не в обиду сказано, Жанна Вадимовна.
– Да, вы правы: я не подумала. Извините…
Больше всего на свете ему хотелось очутиться на необитаемом острове с Верой, чтобы ни одной живой души кругом. Целиком и полностью в его распоряжении, не отвлекаясь на досадные недоразумения вроде сегодняшнего, не отвлекаясь ни на кого и ни на что… Эврика!
– Я откажусь, но не потому что не хочу, – спокойно продолжил Воропаев, – а потому что не могу праздновать с вами. Представьте себя на моем месте, и вы поймете.
– Понимаю, – пролепетала Жанна. Но она не понимала.
Видит Бог, он не собирался выворачивать перед ними душу, однако всей этой истории жизненно необходимы изящный финал и жирная точка.
– Возможно, то, что я сейчас скажу, совершенно лишнее, вот только время дружеских посиделок еще не пришло. Уверен, что рано или поздно это время настанет, но не хочу подвергать любимого человека дополнительным пересудам. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Стремление, объединяющее нас, верно? Такая резкая перемена непременно бросится в глаза и потребует хотя бы элементарного объяснения. Не получив объяснения, люди обычно придумывают его сами. Так возникает новый слух и в дальнейшем – предубеждение. «Одна-единственная посиделка погоды не сделает», – скажете вы, и будете правы. Да, погоды не сделает, но ветерок вызовет. Кариес начинается с крохотной дырочки, а кто, если не вы, знает, что происходит с сильно запущенным зубом. Этот уже пошатнувшийся зуб дорог мне как память, хотелось бы его сохранить. Глупо есть конфеты через минуту после пломбирования, требуется это самое время. Дайте нам время, чтобы всё устаканить, и я обещаю оставить в стороне гордость и перестану мнить себя не пойми кем.
– Короче, у вас к Верке самые серьезные… как их там… о, намерения? – влез Толян.
– Конечно, нет, Анатолий Геннадьевич, я по природе своей ужасно легкомыслен, – парировал Артемий.
Это кажущееся простодушным признание если не тронуло всех собравшихся в ординаторской, то заставило призадуматься: а так ли страшен Воропаев, как его малюют?
«Я тобой горжусь», – ласково подумала Вера и зевнула в ладонь. Бедняжка едва держалась на ногах.
– Теперь, Карина Валерьевна, вы можете с чистой совестью достать ваш замечательный диктофон, попросить у Авдотьи Игоревны громкоговоритель и сделать мою маленькую исповедь достоянием всего отделения, – закончил он.
Но Карины в помещении уже не было. Оставленный на произвол судьбы диктофон грустно мигал красным огоньком записи.
Глава 11
Венский вальс, или «Хорошо иметь домик в деревне!»
Сюрпризы не делятся на «приятные» и «неприятные», ибо они всегда приятны. То, что мы привыкли называть «неприятным сюрпризом», есть не что иное, как неожиданная гадость.
Неизвестный автор.
Проснувшись по звонку будильника, я спихнула с кровати кота и отправилась кормить вечно голодного обормота. С недавних пор его миску переселили на лоджию, дабы не разбрасывал еду по всей кухне. Старость, как говорится, не радость, а зверь редкой породы появился в нашем доме одновременно с Анькой.
Попутно заглянула в ванную, чередуя водные процедуры с оценкой ущерба. Так и есть, краснота никуда не делась. Только я могу страдать аллергией на дорогущую ресничную тушь и до вчерашнего дня жить в счастливом неведении. Элка, эту самую тушь рекомендовавшая, заметно расстроилась. Было из-за чего: вампиры из ужастиков в сравнении со мной выглядели закомплексованными недомерками.
Низ живота противно тянул. Женские недомогания закончились еще вчера, но пару «приятных» деньков на память оставили. Чтобы не расслаблялась и не пихала в рот что попало, ага. Тот ничтожный кусочек пиццы до сих пор стоит в желудке.
Мама хозяйничала на кухне. По моим прикидкам, довольно давно и надолго. Всё-таки домохозяйка – это хроническое. Наверняка встала пораньше, чтобы приготовить что-то особенное… ох, совсем из головы вон! Сегодня ведь знаменательный день, товарищи. Опухшие глаза и ноющий живот отошли на второй план. Я, наконец, узнаю, что мне подарят!
Без всякой задней мысли потянула за ручку двери и вошла в свою комнату. В ту же секунду меня подхватили, закружили, одарили поцелуем в макушку и осторожно опустили на кровать. Сердце скакало где-то в горле.
– Поздравляю с днем рожденья, желаю счастья в личной жизни. Пух!
– Скорее, Фух! С ума сошел, так пугать?!
– Чего не сделаешь ради возможности поздравить тебя самым первым, – он сел рядом. – С днем рождения, родная!
Мне вручили аккуратный букет столь полюбившихся когда-то тюльпановых лилий (так и не запомнила их зубодробильного названия). Ради интереса пересчитала цветы: двенадцать бледно-лиловых и тринадцать лимонно-оранжевых. Ну и как после этого сердиться?
– Спасибо. Осталось придумать, как понезаметнее пронести сюда вазу с нимфами.
– Уже, – точная копия маминой вазы красовалась на столе.
Как Артемий попал сюда, спрашивать бессмысленно: край шторы задернут немного иначе. Только в окна еще не лазили! Где же вы, взрослые адекватные люди?
– Что у тебя с глазами?
– Неудавшийся косметический эксперимент, – вздохнула я. – Вам, мужикам, проще: краситься необязательно, только по велению души.
– Можно подумать, вам обязательно. Бесстрашный Красноглазый Орел, Падающий с Небес, приветствую тебя!
Покраснение мне сняли вместе со спазмами. Причем, последние – без помощи магии, просто накрыв низ живота ладонью.
– Замечательная пижама, оставляет простор фантазии.
Инстинкт самовозгорания по поводу и без со временем значительно притупился, но ушам всё равно стало жарко. «Замечательная» – другого слова не подобрать. Топик на лямочках плюс коротенькие, длиной чуть больше ладони шортики, и всё это жизнеутверждающего канареечного цвета в мелкий горошек. Майские ночи душные, вот я и не ломала голову.
– И чего я там, спрашивается, не видел? – пробормотал Артемий, опуская вниз одну лямочку.
Да правда что! Я поцеловала его в подбородок и резво вывернулась. Если поддамся порыву, раньше полудня нам отсюда точно не выбраться. Знаем, плавали.
– Я туда и назад. Кстати, ты завтракал?
– А надо было?
Понятно, берем двойную порцию.
В кухне уже поджидала моя семья в полном составе.
– По-здрав-ля-ем!
Анютка хмуро дунула в праздничную свистульку. Мысленно она досматривала сон.
Меня обняли, расцеловали, вручили конверт (просила же ничего не дарить! Только зря воздух сотрясала) и усадили за стол. Выслушать кучу незаслуженных комплиментов и вещаний на тему: «какая я умница» предстоит вечером. И не отвертишься, как-никак, пережившая пятилетний застой семейная традиция!
Щедро нагрузив обе тарелки яичницей с помидорами, а пару блюдец – блинчиками со сметаной, я установила всё это на широкий поднос. В одну кружку чай, в другую – кофе, сюда кладем сахар, сюда – не надо. Только бы не перепутать…
