Текст книги "Созвездие Девы (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Элла пускала слюни на сумочку Марго, несчастные глаза подруги конкурировали с тем знаменитым рыжим котиком из мультика. Золовка упоенно расписывала достоинства той или иной модели, ругала дизайнера. Вроде как он, гад ползучий, тянет с выпуском последней коллекции. А чего, спрашивается, тянуть? Маргарита эскизы видела, целиком и полностью одобрила. Практичность – это наше всё, товарищи. Никаких искусственных вставок!
Анька болтала с Артемием. Спокойно так, без фанатизма и массовых истерик. Понятия не имею, о чем они говорили, потому что взгляды всех присутствующих мгновенно обратились ко мне.
– Матушка, ты ничего не хочешь сказать? – ласково спросила я, помахивая трубкой радиотелефона.
Поняла, глазки спрятала. Я ведь просила никому не говорить до осени, так нет! Одно дело выслушивать поздравления, а совсем другое – невысказанные укоры о том, что не позвали. Или высказанные: теть Валя вообще обиделась, пока ей не объяснили, что свадьба не сегодня. Только роспись, пьянка потом. Подозреваю, в этом заключалась маленькая месть лично мне. Мама искренне убеждена, что ее мнение обязаны учитывать в первую очередь.
Выпили, выслушали речь из уст Печорина, снова выпили. Потом слово взял папа… Все дружно изобразили внимание, но фактически упустили смысл на минуте четвертой-пятой.
Я перебралась поближе к мужу, опустила голову ему на плечо. Ничего не вижу, ничего не слышу. Безымянный палец холодил ободок кольца. Классического обручального кольца, каких миллионы. Серебряное с сапфирами теперь висело на одной цепочке со снежинкой, рядом покачивалась чайка-крылья. Всё свое ношу с собой.
«Устала?»
«Да нет, просто хочется тишины, – я перебирала его пальцы, чуть потирая костяшки. – Не думала, что выходить замуж так утомительно»
«Потерпи, скоро поедем домой. Надо только мягко намекнуть, что нам пора… Не убирай руку. Пожалуйста»
Не уберу. Она и так твоя, вместе с сердцем и прочими органами – у нас документы есть. Подумалось: является ли Свидетельство о браке имущественным документом? Вроде как он теперь мой, со всеми подписями и печатями. Глупо, конечно. Нельзя оформить закладную на человека. Ни закладную, ни доверенность, ни квитанцию.
«Могу оформить, если тебе так спокойней», – мысленно хмыкнул Воропаев.
«Моя квитанция при мне», – взяла его руку в свою, чтобы соприкасались безымянные пальцы. Смешно, но я так и не вспомнила, носил он раньше кольцо или нет. Как-то выпало из памяти.
«До твоего появления не носил, в шкатулке лежало. Неудобное. Нашел и надел в качестве напоминания, кто я есть. Только оно и удерживало от… опрометчивых поступков»
«Каких, например?»
«Опрометчивых»
Со стороны мы казались беззаботной счастливой парой. Шутили, смеялись, слушали залихватские тосты и всевозможные поздравления-пожелания, но никто из присутствующих и не догадывался, чем нам стоило пережить минувшую неделю.
Тот разговор о моей… теоретической беременности стал не просто потрясением: он открыл мне глаза. Исписанный непонятными символами листок, на который я случайно наткнулась, – «игры разума»; травы из магазина Варвары Ромуальдовны – «для лечебных целей». Назначение всех остальных Артемий мне подробно расписал, а эти, остро пахнущие, – «для лечебных». Он много читал в последнее время – «для роздыха мозгов», что-то писал, искал в Интернете – «учиться никогда не поздно». Ну конечно, «Кровь нежити и ее применение в магических обрядах» – стопроцентная беллетристика, занимательное чтиво! Но я предпочла поверить на слово, за что и поплатилась.
Хочешь узнать, чем руководствовался человек – поставь себя на его место. Умом я всё прекрасно понимала, однако в душе поселилась обида. Чудовищный клубок жутких вестей не способствовал взаимопониманию, а для того чтобы хоть как-то всё осмыслить, требуется время. Время, время… «Выиграть время»…
На сцене Большого театра всё оставалось по-прежнему. Артемий успешно держался в установленных рамках, а я волей-неволей научилась себя контролировать. Наше общение, прохладное или дружелюбно-нейтральное, сводилось к банальным жилищно-бытовым («Будь добр(а), передай соль», «Ты не помнишь, дома хлеб есть?») или производственным фразам, без которых нельзя обойтись.
Он принял всё это как должное: не пытался растормошить меня, не вымаливал прощение, ни на чем не настаивал, не вздыхал украдкой – просто жил. И ждал, молча, без показательного страдания и собачьей тоски во взгляде. Предлагал даже отложить регистрацию на любой срок и чрезвычайно удивился отказу. Тактично оставлял наедине с собой, когда мне больше всего на свете требовалось уединение, и появлялся по первому зову – вербальному ли, мысленному ли. Обнимал или просто сидел рядом, но непременно уходил в конце. Я бросалась из крайности в крайность и недоумевала, как Воропаев умудряется. И почему? Пресловутое «мужское эго» никогда не было ему свойственно, а то, что я по ошибке принимала за это самое «пресловутое», оказалось совершенно иной гранью. Это сейчас я вижу всю наигранность и фальшь той давней обиды, а тогда не замечала. Шла неизвестно на чьем поводу да лелеяла какую-то странную уродливую гордость, где-то на уровне душевной Мариинской впадины радуясь своей стойкости. Не «сиропюсь», не бросаюсь на шею, а мученически терплю. Презирать меня или нет – дело ваше, но никто и никогда не сможет презреть меня сильнее, чем я сама себя презираю. Ложь, притворство, нелепый фарс – с чем боролась, на то и напоролась. Рыла яму «на всякий пожарный» и сама же в нее угодила.
Так или иначе, мы возвращались домой, перебрасывались парой бессмысленных фраз, ужинали и ложились спать, повернувшись спиной друг к другу. Ни намека, ни вздоха. Лишь однажды проснулась от того, что Артемий обнял меня во сне. Неосознанно, прижимаясь колкой щекой к животу и шепча мое имя. Утром он лежал на своей половине дивана. Не спал (я слышала по чересчур старательному дыханию), но упорно притворялся спящим. Пришлось включиться в игру – что еще оставалось?
Сегодня же Берлинская стена обиды дала трещину: какая-никакая, но свадьба. Воропаев замер, словно впитывая прикосновения, а я вновь очутилась меж молотом и наковальней. Убрать руку, не убрать? Последнее означало мою безоговорочную капитуляцию…
Не убрала. Пальцы привычно обводили каждый изгиб, гладили крохотную родинку у костяшки мизинца. Повернув его руку ладонью вверх, провела подушечкой указательного по переплетениям линий, слегка кольнула ногтем чувствительное место в центре. Погладила и снова кольнула.
«Поехали домой, – заглянула ему в глаза, даже не пытаясь скрыть нахлынувшего чувства, – прошу…»
Анютка больно пнула меня под столом, чуть не угодив по ноге Воропаева.
– Вы идите, я прикрою, – прошептала она. – Не хватятся, они уже готовые.
– С чего ты?..
– Да ладно вам, – театрально закатила глаза сестра. Переняла этот жест у новоявленного родственника. – Я не слепая и интеллектуально подкованная. Идите, а то взглядом друг друга уплетаете – мамулькиным котлетам далеко. Аж неприлично!
Соблюдая конспирацию, я отлучилась в «дамскую комнату»; Артемий вышел следом с интервалом в полторы минуты. Спешно зашнуровав-застегнув обувь, прошмыгнули на лестничную площадку. То, что меня потянули в лифт, не насторожило ни разу. Зря, наивность сгубила больше женщин, чем любопытство – кошек. Едва хлопнули покореженные двери, меня приперли к стенке и впились в губы крышесносящим поцелуем. Возмущенное «уканье» во внимание не приняли, да и возмущалась я скорее из чувства долга.
– Тём, я… мы… это трудно…
– Я понимаю. Жизнь нас ничему не учит, любовь моя. Наступаем на те же грабли.
– Всё снова запуталось, и мы… И я…
– Пусть лучше останется «мы», – поцелуй в плечо, и он с неохотой отстранился. – Идем домой.
Каша в животе, ветер в голове… Тьфу ты, наоборот! Одно ясно точно: не хочу терять его. Что бы ни случилось, я буду возвращаться. Как у пещерных людей: отдельно – плохо, вместе – хорошо. Просто вместе. Очень хорошо.
Бросив машину в родительском дворе, пошли пешком. Не сговариваясь. Идти через полгорода, но это – хорошо. Держаться за руки, переплетя пальцы и чуть помахивая в такт шагам, словно влюбленные подростки. Накрапывал теплый июньский дождь, постепенно перерастая в ливень. Пахло мокрым асфальтом, листвой, а еще летом. У лета свой, особенный запах. Запах счастья.
Мы промокли до нитки и в последний миг успели вскочить в автобус. Народу битком, несмотря на выходной день. Все вокруг шипели, ворчали и плевались, две бабули напротив нас обсуждали какую-то Таньку, «кошку блудливую». Автобус качало на поворотах, и словоохотливых старушек толкало друг на друга. Воропаев держался за поручень, а я – за Воропаева, обхватив его обеими руками поперек живота. На меня то и дело швыряло худощавого парня с торчавшими из ушей проводками наушников. Парень чересчур громко возмущался, рассыпался в извинениях, но особо недовольным не выглядел. Когда он в n-ный раз как бы невзначай коснулся моей руки, муж так же ненавязчиво повернулся боком, оказавшись между нами. Полеты во сне и наяву прекратились. Наверное, мы на хорошую дорогу выбрались.
«Ревнуешь?»
«Да, – серьезно ответил он, – безумно ревную»
«Ну и зря…»
Знал бы ты, как я ревновала в свое время. Да и сейчас ревную, к длинноногим блондинкам и брюнеткам с глубоким декольте, обитающим во всевозможных учреждениях и инстанциях, куда мы волей-неволей попадаем вместе или поодиночке. Прекрасно вижу, как все эти блондинки-брюнетки-шатенки-рыжие и даже лысые пялятся на тебя.
«И много лысых, пялящихся на меня, ты видела?»
Пришлось признаться, что не очень. Автобус ритмично покачивало, я крепче прижалась к мужу, закрыла глаза. До нашей остановки еще долго…
Дома поставили чайник и забрались под плед, даром что лето. Хмурая погода дарила долгожданную прохладу, но нам обоим хотелось чего-то именно «уютно-зимнего», с горячим чаем и пледом. Расположившись на диване, включили мой пылящийся ноутбук и стали смотреть… нет, не мелодрамы – комедии, любимые с детства и совсем новые. Потом плавно перешли к мультфильмам. Я отогревалась душой. У многих ли семейная жизнь начиналась с просмотра детских мультиков? Моя началась именно так. И, знаете, сразу стало легче. Обошлось без банальных: «Прости меня!» – «Прощаю!» – «Я исправлюсь, клянусь!» – «Мне было так плохо без тебя»... Простила. Было плохо. Конец фильма. «Что же из этого следует? – Следует жить!»
Ни к селу ни к городу вспомнился случай почти двухнедельной давности. «Специалист под протекцией», Федор Валерьевич Никифоров, приступил к своим обязанностям за три дня до нашего возвращения из отпуска. Не спорю, сотрудником он прослыл хорошим, добросовестным, ответственным, и начальство в лице Крамоловой его хвалило. Но – ох уж это но! – подавал надежды Федор Валерьевич не только в области здравоохранения.
Когда Карина вдруг пожаловалась, что новый коллега к ней приставал, ей, конечно, никто не поверил. О способности Кары Тайчук раздувать из мухи слона и выдумывать немыслимые подробности ходили легенды. Однако на следующий вечер жалобу написала Таня-санитарка, а Нина, Таша и Камилла заявлять побоялись, только поделились со своими. Обращение Тани почему-то не рассмотрели: дальше отдела кадров оно не пошло, Марья Васильевна хранила молчание.
Одна Жанна Романова после аналогичного инцидента не постеснялась, схватила в охапку своего благоверного и вместе с ним явилась на ковер к Воропаеву. Хотели еще Федю прихватить, но тот не дался. Артемий чету Романовых очень уважал – и как работников, и как людей, – поэтому выслушал, пообещал принять меры, подшил в папку заявление гражданки Романовой Ж.В. и сразу после этого позвонил мне, цэ у давать.
К Никифорову у меня с самого начала сложилось неоднозначное отношение. Когда отдохнувшая, немного загорелая и безумно счастливая я в летнем сарафане ввалилась в ординаторскую, светловолосый молодой мужчина с породистым лицом и широкими плечами одарил меня голливудской улыбкой.
– Доброе утро, – бархатистый, хорошо поставленный голос. Как в кино.
– Доброе утро! – весело поздоровалась я, снимая с вешалки отглаженный сестрой-хозяйкой халат.
– Привет, Верка, – Толян по-свойски хлопнул по плечу. Обычное для него приветствие.
– Да ты, я вижу, неплохо отдохнула, – показал мелкие зубки Сологуб. – Пигмента меланина прибавилось. В круиз ездила?
– Потом, ребят, всё потом, – отмахнулась я, застегивая пуговицы. – Опаздываю!
Пока искала по шкафам подаренный отцом фонендоскоп (вот вечно суну куда-нибудь, а потом ищи), за спиной происходил очень интересный разговор. Все наивно полагали, что я глухая.
– Что-то я ее раньше здесь не видел. Кто она, Анатолий Геннадьевич? – прошептал блондин.
– Верка, что ль? – уточнил Малышев, не умевший говорить шепотом. – А, это наша Верка, одногруппница типа. Не видели ее, потому что в отпуск ездила. Теперь вернулась вот.
– А ничего девчонка, у вас тут вообще целый цветник. Может, тряхнуть стариной и приударить? Как думаете?
Товарищи-интерны зловеще рассмеялись. Синхронно, в ритме похоронного марша. Толик брал низкие ноты, а Славка – высокие. Наслаждаясь эффектом, они еще и переглянулись с намеком.
– Не советую, – уронил Сологуб и куснул дужку очков, – разве что, у вас имеются лишние конечности…
– …или печень, – хохотнул Малышев. – Короче, чо-нибудь шибко лишнее. Почки тоже сгодятся, донорские органы всегда нужны.
– А что такого-то?
– Наивный раб, – вздохнуло рыжеволосое дарование с неожиданной для него фамильярностью, – остановись пока не поздно, ибо в противном случае земля будет тебе пухом.
– Аминь!
Я напевала себе под нос и упорно притворялась глухой. Захватив фонендоскоп, покинула ординаторскую и ненавязчиво встала напротив. Вроде как просматриваю документы, а сама слушаю, чем дело кончится.
– Короче, Федот-стрелец, если тебе дорога печень, Верку лучше не трогай. Целее будешь.
– Неужели замужем? – огорчился Федя.
– Хуже.
– В смысле?!
– В прямом, – припечатал Толян, как отрезал.
– Ну ладно, мужики, хорош бочку катить! Что может быть хуже замужа? Я тут со всеми знаком...
– Знаком-то знаком, но встречаться с ним без веских причин Минздрав не рекомендует. Идем, Анатолий, у нас еще куча дел. Карась до сих пор уверен, что полностью здоров.
Вот такие вот пироги, как говорит Артемий. Ситуация требует тщательного контроля, расслабляться нельзя. Лучше перестраховаться, чем недо-.
И вот, спустя некоторое время, звонок.
– Зайди, пожалуйста, ко мне.
Кардинально меняю маршрут и захожу. В кабинете Воропаева уже сидели разъяренный Сева, Жанна, плачущая Таня и сам хозяин обители. Поприветствовав меня быстрым кивком, зав. терапией изложил суть дела.
– Что делать будем, россияне? – вздохнул он, наливая Тане очередной стакан воды. – Выгнать его я, конечно, могу, но для этого нужно время. Кучу бумажек подготовить, подписи собрать, еще кого-то в поддержку взять и штурмовать Крамолову. А у Марьи Васильевны губа не дура, невыгодно ей Федю терять. Не престижно.
– Артемий Петрович, – прорычал Сева, – если этого гада не накажут, я ему лично морду набью! Меня посадят, но совесть будет чиста. Да какого х…
– Смирите страсти, Романов, – поморщился Артемий, – и не ругайтесь при дамах. Кто сказал, что он останется безнаказанным?
– Предлагае…те устроить самосуд? – скептически хмыкнула я.
– Правильное слово, доктор Вера. Пусть сам и себя и судит, мы только слегка подтолкнем.
«У тебя есть план?»
«Естественно»
Сами понимаете: прижимать Федю к стенке в стиле «Мужик, чо за базар? Зарвался ты, фраер!» в нашем случае не только безрезультативно, но и опасно. Тащить «на ковер» – неразумно. Вызовет для разговора Воропаев – ничего не добьется, только хуже сделает. Да и нам для закрепления воспитательных мер требовалось как можно больше свидетелей…
Как в старые добрые времена, уселись разрабатывать план мести с кодовым названием «Чтобы впредь неповадно было». Ловим на «горячем» с помощью живца. Угадайте, на кого пал выбор?
– Если ты против, можем использовать план «Ф», – безмозглый фантом, ага. – Человек взрослый, решай сама. Лично я бы так и поступил.
– План «Ф» тут вряд ли сработает. На живца так на живца, – заранее противно, но я ведь не для себя стараюсь.
– Давайте живцом буду я, – предложила Жанна. – Хуже, чем в прошлый раз, не будет, а ему всё равно: что Вера, что я, что тетя Зина со шваброй. Севыч, да не смотри ты так! Думаешь, мне понравилось?
– Слышь, народ, а чо мешает ему тупо харю начистить?
– ТОЛИК!
«Я солидарен с Малышевым, Вер. Дурацкий план, одна ты к нему не пойдешь, а ждать, пока этот Дон Жуан сам на тебя…»
«Предлагаешь проклясть? – воспользовавшись суматохой, ласково пожала его руку. Ревнует. Просто вне себя. – Обещаю, Федя меня и пальцем не коснется. Что он может сделать, сам посуди? Зато людям поможем»
«Ладно, но только учти: выгорит или не выгорит, а после Мерлезонского балета обернусь гопником, возьму с собой Малышева, и укатаем гада в темном переулке»
Не знаю, серьезно он или шутит, но лучше бы плану удастся. После такого «балета» охоту до прекрасного пола должно отбить напрочь.
И вот, день «х» настал. По всем расчетам, именно сегодня Федя клюнет. Роли выучены, актеры на местах, Воропаев дает последние указания привлеченной со стороны подруге Жанны. Девушка новая, больницы не знает, а ее роль – одна из ключевых. Мадам Романова напутствует « случайных свидетелей», мсье Романов изображает наивного, ни сном ни духом мужа. Как известно, мужьям в состоянии аффекта импульсивные поступки простительны.
Камера! Мотор! Дубль первый! Мой выход. Никогда не умела флиртовать, но, оказалось, это совсем не сложно: представить себя милашкой Никой Ермаковой или Эллочкой на охоте. Всё бы ничего, вот только собственный облик немало смущал.
«Боевой раскраской» с утра занимались девчонки. С миру по нитке – голому рубаха. Оксана принесла экстремально короткую юбку (это вообще юбка или ремень?!), Жанна ради такого дела пожертвовала прозрачной блузкой с декольте до пупа, Таша поделилась туфлями на шпильках. «Штукатурили» меня всем миром, из-за косметики чуть не передрались.
– Устроили мне тут салон красоты! – ворчал Артемий.
– Последний штрих… – Жанна высунула кончик языка и мазнула щеточкой по моим сверхдлинным ресницам, а Оксана щедро окатила лаком для волос. – Вер, покажись народу.
– По-моему, идеально.
– Мне тоже нравится.
– Умереть не встать!
– То, что надо.
– Да-а…
– НЕТ!
Все обернулись к Воропаеву. Не имея возможности взглянуть на себя в зеркало, смущенно потупилась. Представляю, что они там наделали…
– Уволю всех к чертовой бабушке! Вы что, совсем с ума посходили?! КУДА ОНА В ЭТОМ ПОЙДЕТ?!!
Неужели всё так плохо? Возмущенный начальник посторонился, пропуская меня к шкафу с зеркалом. Батюшки! Кто это там отражается? Кто угодно, но не я. Поставь рядом Нику, и она покажется вам образцом целомудрия и девичьей добродетели! Одна взлохмаченная лакированная шевелюра а-ля «Здравствуй, шабаш, я пришла!» чего стоит…
– Девочки, перебор, – пролепетала я, чуть не падая с каблуков.
– СМЫВАЙТЕ ЭТУ ГАДОСТЬ, ЖИВО! – было видно, что он едва удерживается от рукоприкладства. – От вас, Жанна Вадимовна, я такого не ожидал!
– Ну вот, – надулась мадам Романова, кусая губы от смеха, – а мы так старались!
Макияж мне подправили, каблуки сняли, юбку-блузку одернули поприличнее, и все остались довольны. Хорошо, практически все. Выпроводив воодушевленных коллег, Артемий начал колдовать. Руки подрагивали: буквально вне себя, но помимо ярости примешивалось нечто иное. Моя довольная улыбка разъярила его еще больше.
– Что смешного, девочка-пулемет?
«Мечта пьяного педофила» – не успел спрятаться обрывок мысли. Спорить почему-то не хочется, аргументы на ум не идут.
Все нехорошие слова я оставляю за кадром. Ругается Воропаев редко, но метко.
– Этот ужас увидит только Никифоров, и то в приглушенном варианте, – попыталась я его хоть как-то утешить.
– Вера, в таком виде не просто по улицам не ходят… Они тебе что, еще и накладки засунули?!
Да-да, чтоб до хорошего третьего размера. Идея Тани-санитарки, между прочим! Не связывайтесь с женщинами, склонность к изощренной мести мы впитываем с молоком матери.
На чем я остановилась? Ах да, на выходе. Поначалу игра меня забавляла: хвост за хвост, куда Федя – туда и я. Как бы случайно попадаюсь на его пути. Коллега в отдел кадров, и я в отдел кадров. Улыбаюсь, хлопаю ресницами, время от времени наклоняюсь. Самой противно, но ради дела… Одно утешает: для всех остальных я выгляжу той Верой Соболевой, что мама с папой ярко краситься не разрешают.
Федя, и раньше стремившийся оказаться как можно ближе, воспрянул духом. Наживка проглочена. Рассчитывает на очередную «галочку» в списке мужских побед? Как бы эта «галочка» не обернулась жирным «крестиком».
В заранее оговоренный час я дефилировала по пустынному коридору в сторону перевязочных. Подлецы предсказуемы: из-за поворота вынырнул Федор Валерьевич. Не зная правды о нем, никогда не подумаешь дурного – настолько благонадежный, искренний и кристально честный вид.
– Верочка! – по-акульи оскалился Федя. – Какой приятный сюрприз! А я вас везде ищу…
С предыдущими «пассиями» всё шло по тому же сценарию. Этот парень не ценитель разнообразия. Нельзя быть таким самоуверенным.
– Здравствуйте, Федор Валерьевич, – я захлопала ресницами: за день наловчилась. Спокойно, Вера, друзья рядом, и возглавляет их твой в меру ревнивый жених. Бояться нечего. – Что-нибудь случилось?
– О да, – в нос ударил приторный запах одеколона. – Всё дело в том, Вера Сергеевна, что я давно и безнадежно влюблен в вас. Будьте моей навсегда!
А вот это уже что-то новенькое, но всё равно, какая пошлость! И ведь некоторые, без имен, ухитрялись поддаться подобным чарам.
– Право, не знаю, – картинно попятилась. – Это так неожиданно, – куда уж неожиданнее.
– Я сделаю всё, что вы захотите, только не говорите «нет». Скажите «я подумаю»!
– Я подумаю, – сложно, что ли?
«Все бабы – дуры, их только пальцем помани. Замужние, не замужние – дуры. С Романовой, правда, облажался, шибко нравственная оказалась. Зато эта… Если женщина – бэ, то медицина тут бессильна. Бэ – это хроническое»
Ах ты, баран недостриженный!.. Момент атаки всё-таки пропустила, хотя инструктировали не раз. Меня не просто прижали – буквально пригвоздили к стене. Грубый, какой-то животный поцелуй – я почувствовала, как взбунтовался желудок. Федя действовал профессионально: правая рука крепко держала на одном месте (силушка у него богатырская, не с моей дистрофией возражать), а левая полезла под юбку. Нельзя бить его магией, Соболева! Нельзя! А коленом? Коленом можно!
– Уй! – Никифоров взвыл и согнулся в три погибели. Удар коленом я в последний миг усилила магически. – Ах ты!..
Захотелось сплюнуть и как следует вытереть губы, но я твердой рукой набрала номер. Не забыть бы сценарий.
– Алё, мииилый? – респект гламурным блондинкам. – Слууушай, зай, а я от тебя ухожу! Как куда?! К Феде! Он такой классный…
Всё, моя часть миссии выполнена. Можно со спокойной совестью переложить ее остаток на остальных. Откуда не возьмись появился Воропаев, а за ним и Жанна с немаленькой делегацией… Мама дорогая, да тут каждый второй если не зам, то заведующий! И все видят меня в… хотя нет, не видят. Камень с души!
– Ой! – пискнула Жанна. – Здрасьте, Федор Валерьевич! Да вы, как вижу, вполне смирились с моим отказом. Не такая уж и «неземная любовь» была.
– Минуточку, – «не понял» Сева, – какая-такая любовь?! Жанна?..
– А что я?! Я ничего! Он первый ко мне полез!
Глаза замов и завов напоминали плошки. Разогнувшийся Федя попытался было смыться под шумок, но Артемий неласково удержал его за шкирку.
– Останьтесь, Штирлиц. Мы еще не закончили.
– По какому праву вы меня тут держите?! Немедленно уберите руки!
– А то что? – Воропаев глядел на него с плохо скрываемым отвращением. На скульптурных губах любителя женской ласки обретались кроваво-красные следы моей помады.
– А то… а то… Вы хоть знаете, кто я?!
– Знаю. Мразь ты, Федя, вот кто, – громко подсказал зав. терапией.
Наш сценарий свернул не в ту степь. Романовы затихли, перестав изображать бурную семейную ссору. Все остальные как-то сразу позабыли о своих теоретических делах и ждали развязки. Наталья Николаевна сняла очки, спрятала их в карман халата. Вперед вышли Таша, Камилла, Карина, Таня и еще несколько потерпевших.
– Правильно сказали, Артемий Петрович. Еще какая мразь, – процедила Таша. – Думаете, это первый случай? Далеко не первый. Я готова подтвердить, что за малым не стала жертвой сексуального насилия со стороны этого человека.
– Что ты говоришь?! Ужас-то какой, – запричитал Федор, дернувшись. От былой благопристойности не осталось и следа: сейчас он выглядел озлобленным, затравленным и жалким. Аж перекосило всего от злости. – А кто весь день передо мной задом крутил, Папа Карло? А эта, – он дернул головой в мою сторону, – вообще сама на меня запрыгнула. Вы посмотрите на нее, шалаву такую…
Удар в челюсть, и Федя полетел кувырком. Шмякнулся о дверь процедурки, рванулся на обидчика и улетел куда дальше. Толпа ахнула, кто-то вскрикнул. Поняли, что шутки кончились.
– Ты не просто мразь, Федя, – Воропаев встряхнул рукой, сжал и разжал пальцы. Ухитрился ударить так, что ни одной костяшки не стесал, – ты у нас еще и гнида.
– Да пошел ты!
Если Федя считал себя черепашкой ниндзя, то он глубоко ошибался. Артемий ловко ушел в сторону и хорошенько наподдал ему сзади. Не больно, но наверняка обидно. Коллега взвыл и вновь кинулся на врага.
– Артемий Петрович!
– Федор Валерьевич!
Никифорова на месте держали двое, к Воропаеву не посмел приблизиться никто. Вот оно, общественное мнение. Знают, что себе дороже.
– Я, конечно, не до конца понимаю, что здесь происходит, – подал голос Илья Алексеевич, – но давайте пройдем в конференц-зал. Там и разберемся.
– Уберите вы руки! – зашипел Федя на Дмитрия Олеговича. – Сам дойду.
– Вам, товарищ, деваться некуда.
Картинно сплюнув, Никифоров вырвался и зашагал следом за остальными.
Мы плелись в самом хвосте.
«Ты как?»
«В норме, противно только. А ты?»
«Предупреди Малышева, чтобы после работы задержался»
«Не надо! Вы же его убьете!»
«Надо, Вера, надо. Ловко ты придумала, с помадой. Долго не сотрется?»
«С неделю. Может, с полторы, – я нашла в себе силы улыбнуться. – Зря ты его ударил. Репутация Рэмбо – опасная вещь»
«Не сдержался. Он назвал тебя… Виной всему твой долбанный наряд!»
На самом деле, именно мой «наряд» послужил краеугольным камнем всего плана. Уволят Федю или нет, но уважать точно перестанут. Когда тебе мерещатся «ночные бабочки» вместо приличных девушек – это уже диагноз. Эффект Голого короля.
В конференц-зале собрались все свидетели происшествия, лишних и любопытных попросили выйти вон, однако стульев всё равно не хватило. Явилась Крамолова, только-только разобравшаяся с проверяющими из наркоконтроля. Повезло, что они были в соседнем корпусе, а то не миновать бы нам беды. Скандал местного масштаба – не чета скандалу районному.
Федя отчаянно тер губы, но лишь перемазал руки помадой. Сходить с кожи она не желала, въедаясь еще глубже. Среди коллег проносились смешки и шепотки.
Главная ведьма велела разъяснить ей причину столь многолюдного сборища во внеурочное время. Слово взял Воропаев. Совершенно бесстрастно, даже холодно рассказал о поступке подающего надежды. Упомянул аналогичные случаи, прокомментировал оставленные без внимания жалобы. Об оскорблении и несостоявшейся драке он счел нужным умолчать, но слегка припухшая физиономия Казановы с разбитой и испачканной помадой губой была красноречивей всяких слов.
Федя пытался отнекиваться, уповая на мой пресловутый «безнравственный» наряд. В ответ ему вежливо посоветовали купить очки, а заодно провериться у психиатра. Все видят одно, а ты – кардинально, даже диаметрально противоположное. Должно навести на мысли.
Битву мы выиграли, даже подруга Жанны не понадобилась (ей была уготована роль законной жены). Не думаю, что Марья Васильевна надолго оставит здесь спонсорского любимчика, ибо никакие теплые отношения не стоят психа в коридорах. Но поживем – увидим. В любом случае, свой урок Федя получил, всерьез его больше не воспримут, а любая особь женского пола за километр будет обходить.
– Бабы – далеко не дуры, Федор Валерьевич, – сказала я ему на прощание. – Прежде чем ублажать свою похоть, убедитесь, что не идете на поводу у выбранной вами «дуры». А слово «бэ-э-э» как нельзя лучше отражает вашу истинную сущность.
– Ты что, мысли мои читала, Вера Сергеевна? – хмыкнул он, уже смирившись с неизбежным.
– Ну что вы, к чему? Они у вас на мор… на лице написаны.
Баланс мировой справедливости был в очередной раз восстановлен.
– Федю вспомнила?
– Его, – я лениво потянулась, разминая затекшее тело. – Дурачок, до последнего ходил с помадой. Позавчера только оттер.
– Да? Признаюсь, не видел.
– Зря. Счастливей нет на свете человека, чем Федя, что отныне без помад…
– Наверное, теперь безумно рад, – подхватил Воропаев, – что больше не похож на…
Мой ноутбук чуть не полетел на пол. Нужная рифма пришла как-то сама и сразу.
– А, знаешь, я готова ждать и год, и два, и… столько, сколько потребуется. Это ведь не важно, правда? Если всё будет хорошо…
Он выключил компьютер, нарочито медленно отложил в сторону, затем взял мои руки в свои и поцеловал каждый пальчик, заставляя вздрогнуть от теплого, щемящего чувства в груди. Отныне мы муж и жена, а я никак не могу привыкнуть.
– Прости меня, прости… Я был неправ. Да что там неправ?! Я поступил как свинья. Думал, что сам разберусь со всем этим. Прости.
– Простила, потому что не умею на тебя злиться. Это совершенно невозможно.
– Невозможно?
– Невозможно. На кого угодно, но не на тебя, – я склонила голову набок, наблюдая за его реакцией.
Улыбается – хорошо. Но робко – не столь хорошо. Не поймет, чего ждать и стоит ли воспринимать буквально. Стоит, родной, стоит.
– Я никогда всерьез на тебя не злилась, что бы ты ни натворил. Слушала колкости в свой адрес, дежурила семь раз на неделе, мыла туалеты – и не злилась. Обижалась – да, было дело, когда ты поступал не по-честному. Мечтала в один прекрасный день отомстить. Но сегодня самый прекрасный день моей жизни, и поэтому… – развела руками, пытаясь выразить то, что сейчас чувствую. – В общем, не могу я так больше, обижаться. Нехорошо это, не по-людски, а я человек. Как-то так.
– Я боялся, что всё и останется так, – едва слышно сказал Воропаев.
– Как?
– Что вроде бы рядом, но не вместе. Свои и одновременно чужие. Ты говорила со мной, а в глазах – холод, пустота. Кирпичная стенка: ты по одну сторону, я по другую, и выхода нет. Узнав правду, ты могла бы со спокойной совестью уйти, но осталась…
