Текст книги "Созвездие Девы (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Йевен, заткнись! – опередила всех госпожа Рейган. – Вы продолжайте, продолжайте.
– Шерше ля фам, мерси боку или что там отвечают французы. Если совсем кратко, мать не представляла жизни своей без некого молодого вельможи и, когда его казнили за измену, поклялась отмстить любой ценой.
– Эва оно как, – Воропаев.
– Вы серьезно? – я.
– Во бл...! – Евгений.
– Еще кофе? – Алёна.
– Да, пожалуйста. На мысли наводит, гражданин Вэ?
– Ты говоришь о… – начал Артемий.
– Рада, что не ошиблась вашей светлости, однако нет, не о нем. Виновник торжества в истории не упоминался, но пакостил наравне со всеми. Виктор Лаврентьев имя ему. Ожившая женская мечта: высок, строен, черноглаз, за словом в карман не лезет, дарит дамам цветочки и имеет кучу крестьян за душой. Правда, был у нашего красавчика и серьезный изъян: сварливая жена на сносях, но когда это останавливало пылко влюбленных?
Крамолова откровенно забавлялась и приглашала разделить радость.
«Это ведь совсем другое, верно?»
«Ничего такого, я бы знал. Совпадение»
– Можете не верить. Какие буквы были на медальоне, Соболева?
– «Б», «В» – точно, насчет оставшихся сомневаюсь. То ли «А», то ли «Л».
– «И.Б.» и «В.Л.» – «Ирина Бестужева и Виктор Лаврентьев», – расшифровала главврач. – Прощальный подарок ловеласа обманутой любовнице, мамашке их впору коллекционировать.
– Но зачем оживлять этого хмыря, в глаза бесстыжие посмотреть? – недоумевал вампир.
– Любовь всей жизни, зубастый мой, не забывается, а мама Ира – непроходимая идеалистка. Свято верит, что быть вместе им помешал злой рок в лице официальной власти. Насколько же поняла я, Лаврентьев сам бы рано или поздно ее бросил, слишком уж любил риск. Но в одном ему не откажешь: страну освободить желал вполне искренне и казнокрадством, в отличие от некоторых, не занимался. Вот и гадайте теперь, ребятки, а я домой пошла.
Как всё, оказывается, просто. Вечная тема на все времена. Шагать по трупам ради «любви» к давно умершему человеку? Я даже пожалела древнюю ведьму.
– Стой, Маша-офигеваша. Допустим, мы поверили и слегка прослезились. Дальше что? Какой ритуал она, черт подери, собирается провернуть? – раздраженно спросил Печорин.
– А вот тут я знаю не больше вашего, – Крамолова скорчила гримасу, – даже, наверное, меньше. Ну, так как, организуем план действий? Придумаем девиз типа: «Мы с тобой одной крови»? Всегда об этом мечтала!
План не план, но один полезный ритуал провели. Укрыть противоподглядными чарами все помещения, где нам придется бывать, нереально, зато можно защитить отдельно каждого. Пять капель крови, три волоса с корнем, спалить всё это на огне с сопутствующими словами, и отныне ты невидим для волшебного поиска. Обновлять надо раз в месяц, но мы как-нибудь переживем.
После дружного сжигания волос над конфоркой пришлось экстренно проветривать квартиру. Мазь против пигментных пятен к тому времени настоялась. Рискуем и пробуем? Отметина на руке выцвела секунд через десять, но полностью исчезнет лишь через сутки-двое.
По домам расходились уже за полночь, Артемию светило вновь остаться у Печорина. Вот и съездил человек по делам. Навестил, называется, историческую родину!
Глава 10
Королева Марго
– Мадам, – отрицательно покачал головой Рене, – ваше величество хорошо знает, что обстоятельства не могут изменить судьбы, наоборот, судьба направляет обстоятельства.
А. Дюма
Время бежало без оглядки, словно за ним кто-то гнался. Остаток марта и апрель совершенно не запомнились, слившись в памяти в один длинный месяц. Быть может, причиной стала бедность на события: никто никого не убивал, не пытался захватить мир и, что наиболее ценно, не вспоминал о нас.
Граница меж двумя крайностями моей жизни – медицинской и магической, – с каждым днем становилась всё призрачнее. Спасением оказался принцип: «Разделяй и властвуй», иначе: «Конфеты отдельно, обертки отдельно». По будням я врач-интерн, по выходным – ведьма – «полукровка», главное, не перепутать. Вот что я называю игрой на два фронта.
Попытка вычислить сообщницу Громова обернулась полным провалом. Не помог и конфискованный амулет: после смерти владельца он начал чудить и показывал на совершенно разных людей. Когда напротив фамилии последнего подозреваемого была поставлена галочка «чисто», мы бросили это дело.
Ульяна Юдинова проверялась вдоль и поперек. Крамолова искала по своим каналам, однако ничего толкового не обнаружила. Копали под усопшего дядю – придраться не к чему, типичный законопослушный обыватель. Даже муж Ульки – основная зацепка, – обнаружился в Германии на стажировке у довольно известного хирурга. Благоверный Юдиновой не бедствует, но больше ему нечего предъявить. Ложный след.
Взять и просто поговорить с Сушкиной? Пробовали, подъезжали с разных сторон на кривой козе и хромой кобыле. Уля невинно хлопала глазами и намеков не понимала.
– Мы что-то упустили, – взял за привычку повторять Воропаев. – Что-то небольшое, но очень значительное.
– Может, под тетю Киру копнем? – серьезно предлагала я. – Не удивлюсь, если она криминальный авторитет под прикрытием.
Но шутки шутками, а Бестужевская шпионка умела играть в прятки. Предсмертные слова Моргарта о несчастных жертвах не раз и не два подвергались сомнению. А был ли мальчик… тьфу ты, девочка? Дело закрыли за недостатком улик и, если разобраться, отсутствием состава преступления. Решили следовать давно забытой истине, то есть жить и радоваться.
Судебное разбирательство, которого все так ждали и одновременно боялись, должно было состояться двадцать девятого апреля в пятнадцать ноль-ноль по московскому времени.
– Да не переживай ты! – в …дцатый раз посоветовал Артемий. Сам он был невозмутим и спокоен, как сытый удав. – Простая формальность. Считай, что я уже разведен.
Честно пыталась успокоиться, но всё валилось из рук. Одна пациентка даже спросила: «Вера Сергеевна, что-нибудь не в порядке? У вас руки дрожат. Скажите правду: это воспаление?! » Дабы не пугать женщину, собрала волю в кулак и расшифровала результаты анализов. На редкость крепкий организм, здоровья на троих, а над каждым лишним лейкоцитом трясется.
Когда Воропаев ушел, Дуняша отловила меня в ординаторской и накапала валерьянки.
– Синющая вся, как курица! – клокотала старшая медсестра, считая пульс. – Давление померь, сердце вон ходуном ходит. Второго приступа захотела?!
– Я в порядке, Авдотья Игоревна.
– В порядке она! И дежуришь, небось, сегодня? Надька подменит, а ты, как только отпустят, домой. Поняла?
Спорить не стала, домой так домой. Сейчас без двух минут три. Уже началось? Он обещал позвонить, когда закончит…
– Совсем с ума девка сошла! Полежи тут пока, ругаться на тебя не будут.
Продолжая ворчать, Игоревна оставила меня одну. В ординаторскую больше никто не входил, и я задремала. Растолкали товарищи-интерны.
– Верка, хорош спать! Домой пора, – Толян примостился на краешке дивана. – Или ты дежуришь?
Сологуб тем временем любовно, листок к листку, оформлял текущий отчет. Еще бы ленточкой перевязал! Где находилась Сушкина, науке неизвестно.
– Надя подменит, – я зевнула. – Который час?
– Мать, ты не заболела? – на лоб легла ковшеобразная лапища. – Вон часы висят.
Половина седьмого… Седьмого! Сунула руку за телефоном. Пять непринятых. Экран мобильного издевательски сообщил: «Батарея разряжена».
– Слав, позвонить есть? – у Малышева просить бесполезно, сам вечно клянчит.
– Держи, – расщедрилось юное дарование.
На том конце трубку не взяли. Зная дотошность Сологуба, неудивительно: он названивал руководителю постоянно, консультировался по малейшему поводу и спрашивал любого, даже пустячного совета. Лимит звонков с этого номера на сегодня исчерпан.
– Спасибо.
Сдернув с вешалки куртку и попрощавшись с коллегами, я спустилась в холл. Не забыть отыскать Игоревну и поблагодарить за заботу: ее валерьянка оказала поистине чудесное воздействие, стресс как рукой сняло.
На такси с грехом пополам наскреблось. Держу пари, Артемий уже дома, вернее, на квартире, снятой незадолго до развода. Старую продадут в ближайшее несколько недель, и Пашка с матерью будут жить в отдельной двухкомнатной.
Новое жилище находилось в трех минутах ходьбы от предыдущего. Поплутав по дворам, похожим друг на друга, как близнецы-братья, я выбралась к знакомому подъезду. Место, надо сказать, неплохое; лучшее из того, что удалось подыскать. Когда осматривали жилье, Артемий оценил по-мужски невыразительно: «Жить можно». Можно-то можно, но при первом же удобном случае приобретем собственное.
Дверь оказалась незапертой. Маленькая прихожая по-прежнему пахла чужими людьми: до Воропаева здесь квартировала одинокая польская эмигрантка, а после нее – молодая семья из города Ставрополя. Хозяйка тут никогда не жила, только сдавала. Впрочем, изображения мопсов (панно, плакаты, подушки и многое другое) на всех свободных поверхностях вряд ли были собственностью квартирантов.
– Кто не спрятался, я не виновата! – крикнула погромче. – Ау!
– Я в шкафу, только никому не говори, – отозвались с балкона.
Сила привычки не позволяла ему курить в квартире.
– Прости, что не взяла трубку. Батарейка села.
– Бывает, – Воропаев метко запустил окурок в банку на козырьке подъезда.
– Не слышу радости в голосе. Ты теперь свободный человек, Печорин по этому поводу свой лучший коньяк откупорил! Весь день праздновал, пришлось его в кабинете закрыть…
– Пойдем в комнату. Холодно тут, – перебил Артемий.
– Всё в порядке?
– Лучше не бывает. Пошли.
На кухне провела ревизию холодильника. Результаты, мягко говоря, не утешили.
– Одевайся, свободный человек, идем грабить супермаркет. Я есть хочу!
Интуиция шептала, что не всё ладно в датском королевстве, но докапываться до него не стала. Созреет – сам расскажет, а вот на голодный желудок никакие дела не делаются.
Оказавшись меж молотом-голодом и жадностью-наковальней, я отдала дань первому и закупилась на две недели вперед. В холодильнике – батон колбасы, суп неизвестной даты изготовления и банка бычков в томате. Такими темпами он скоро загнется.
Мой начальник с редкостным пофигизмом взирал на рецидив супермаркета и катил тележку.
– Хочется чего-нибудь? – спросила я, вертя в руках банку консервированного горошка.
– Из твоих рук – хоть яду, – флегматично отозвался Воропаев.
– О, спасибо, что напомнил: у тебя соль закончилась. И перец. И сахар. И лавровый лист, кажется, тоже.
Вернувшись в квартиру, я вымыла руки и взялась за приготовление ужина. Сделаем в духовке картошку с куриными грудками, сварим борщ на завтра и потушим мясо в овощах. На десерт кучу всего нагребла, не удержалась. Что-то тянет меня в последнее время на сладенькое.
В кухню заглянул Артемий.
– Помощь нужна?
– Если не трудно, почисти свеклу, морковь и натри на тёрке. Здесь часы имеются? Тогда засеки сорок минут. Зверь, а не духовка!
Мы едва не проморгали ужин, картошка даже слегка подгорела, зато борщ булькал часа полтора на самом сильном огне. Теперь ясно, почему хозяйка тут не живет!
– Что бы я без тебя делал?
– Умер бы с голоду, – ответила я без ложной скромности. – Нельзя сразу сказать, что есть нечего? На одной колбасе далеко не уедешь.
Едва с картошкой было покончено, я заварила свежий чай и проковыряла дырку в пакете с глазированными пряниками. Весь день о них мечтала, честное пионерское!
– Не лопнешь? – Воропаев сладкого не любил, разве что мороженым не брезговал.
– В каждой женщине спрятана черная дыра, а вкусного много не бывает.
– Но у нас, похоже, не в коня корм.
Пользуясь более-менее благодушным настроем, начала зондировать почву.
– Как всё прошло? – будто невзначай спросила я, изображая поглощение пряника.
– Мокро.
– ?!
– До сегодняшнего дня я и не подозревал, что Галка умеет плакать, да еще натурально так, с воем и хныканьем. Солидная тетя адвокатша рыдала с ней пару. Узнал о себе много интересного: и сволочь я, и напиваюсь по выходным, и сына бью, и над женой измываюсь, и, и, и... К обвинениям прилагалась письменная фиксация телесных повреждений, а гражданка пострадавшая была ходячим подтверждением своих слов.
– О, – только и сумела выдавить я.
– Развлекалась, как могла. Навела простейшую иллюзию, синяки нарисовала, руку – представь! – на перевязь подвесила. Суд всерьез задумывался о лишении меня родительских прав, – он горько рассмеялся. – Не сказать, чтобы сделала сюрприз, но приятного мало. К счастью, всё обошлось, Евгеньич выручил.
– И каково решение суда?
– Если в общих чертах, алименты и возможность забирать сына на выходные. После Галкиного театра одного актера – вообще мечта. Официально развод вступает в силу через месяц, но, как ты сказала, свободный человек я с сегодняшнего дня. Даже не верится!
Я достаточно хорошо изучила его, чтобы понять: что-то не так, умалчивает о чем-то важном. Не исключено, что мне не следует знать об этом.
– Почему же, следует. Она позволила Пашке присутствовать на слушании.
– Но… как?! Он ведь сейчас в Рязани… Да, в конце концов, это противозаконно!
– В зале Пашки, конечно, не было. Всё дело в амулете: пока он на сыне, Галка видит, где тот находится и чем занят. Есть и обратная схема, о существовании которой я понятия не имел.
– Но это подло! – возмутилась я. – Тем более, по отношению к ребенку.
– А ты скажи ей об этом. Моя экс-супруга раскается, разрыдается и уйдет в монастырь!
С обидой звякнула тарелка в раковине, ей печально вторили вилки.
– Ты… ты говорил с Павликом? – в горле стал ком. – После суда.
– Он не захотел со мной разговаривать. Спасибо за ужин, Вер, всё было очень вкусно. Посуду не трогай: я потом сам помою.
Воропаев ушел, оставив меня наедине с тарелками. Потери в их рядах были не так уж велики: маленькая продольная трещинка и отколотый край, да еще вилка завязана морским узлом. Поступок Галины не укладывался в голове. Насколько нужно не любить человека, чтобы сделать такое! И ведь не случайного человека, не с улицы… Чудом уцелевший столовый прибор осыпался осколками. Охнув, я бросилась подбирать их и порезала палец. Боль отрезвила: ты вновь потеряла контроль над магией, Соболева. Нельзя срываться! Наскоро смела осколки в совок, выбросила их в ведро. Раненный палец саднил, но тратить время на лечение не стала. Само собой затянется.
Артемий шумел водой в ванной. Правильно, кто-то топит горе в вине, а кто-то – в душе. Пользуясь его отсутствием, я разложила диван и огляделась в поисках подушек. Те вместе с одеялом и старыми матрасами лежали в шкафу, безнаволочные и нетронутые. На верхних полках горными вершинами высились стопки постельного белья, а сам диван, судя по унылому скрежету, последний раз раскладывали годика так с два назад. Интересное кино!
– Что ты делаешь?
От неожиданности чуть не уронила тяжеленный матрас и не свалилась сама. Нас с матрасом вовремя подхватили и оторвали друг от друга.
– Разве не видно? Спать тебя укладываю.
– Вер, я сплю без матраса, – полосатого монстра вернули на законное место.
– А я – с ним!
Понял и не стал возражать. Совместными усилиями затащили полосатого на диван и синхронно чихнули. Пыльный, зараза! Но дело житейское, пыль можно и пингвинам подарить. Тем, что среди «льдин бескрайних».
– Да здравствует армянский комсомол, – буркнул себе под нос Воропаев.
– Мы горы не обходим, мы в них дырки делаем!
Раз смеется избитой шутке, жить будет. Только бы в меланхолию не подался, а всё остальное вылечим.
Диван любительницы мопсов гораздо удобнее вампирского, это плюс. И не скрипит – плюс вдвойне. Я уселась поближе к стене, расправив юбку и обняв руками колени. Артемий полулежал на подушках, не сводя с меня настороженного взгляда. Хотел казаться спокойным – на лице не дрогнул ни один мускул, – но в зеленых глазах плескалось море.
Захотелось сразу прояснить ситуацию.
– Остаюсь у тебя. Все предупреждены, искать не будут.
В тускловатом свете настенной лампы (слава предусмотрительной бабуле) замечалась любая перемена. Удивление обернулось недоверием. Еще немного, и я смогу прочесть его мысли безо всякой магии – настолько сильна была в ту минуту наша духовная связь.
– Я подумала, что сегодня гораздо нужнее здесь, чем дома. Вдруг чего-нибудь учудишь?
Он открыл было рот, но уступил молчаливой просьбе.
– Дослушай до конца, хорошо? В том, что случилось, нет и не может быть твоей вины. Никто не всесилен и тем более не всеведущ. Поверь, если женщина задумала сделать гадость, то она в лепешку расшибется, но обязательно ее сделает…
Господи, что я несу?! Однако Артемий внимательно слушал, даже дышать перестал, словно бы от того, что я сейчас скажу, зависит его дальнейшая судьба. Это придавало уверенности в собственных силах и одновременно заставляло тщательнее подбирать слова.
– Галина думает, что она хитрее. Нет, она всего лишь оказалась подлее: сделала то, чего ты не сотворил бы и в мыслях… Я не стремлюсь убаюкать твою совесть, просто хочу объяснить. Тебя тревожит, что Пашка не поймет, будет ненавидеть или, хуже того, откажется совсем. А он обязательно поймет, поймет просто потому, что он твой сын. Другой отец ему не нужен. Вряд ли ребенок до конца разобрался, что именно происходило в зале, и ты еще можешь всё исправить. Главное, не сдавайся.
«Дожили, – съехидничал внутренний голос, – раньше Воропаев успокаивал тебя, а теперь ты успокаиваешь Воропаева. Куда катится мир?»
– Сейчас ты наверняка винишь себя во всех смертных грехах. Зря, каждый имеет право на ошибку… Хотя какая тут ошибка?! Мой папа, – уже и про папу вспомнили, – часто повторяет, что любая ситуация делится на две части: то, что зависит от нас, и то, что от нас не зависит. Ты сделал всё, что от тебя зависело. И, честно говоря, далеко не каждый сумел бы достойно выйти из такого положения. Но, знаешь, в чем проблема?
– В чем?
– Ты стремишься во всём быть идеальным. Идеальный муж, образцовый отец, безукоризненный сын. Идеальный руководитель и… вообще идеальный. Так не бывает, да этого и не нужно. Ты хочешь всегда поступать правильно и, если вдруг совершаешь ошибку, то костьми ложишься, но исправляешь ее, чтобы потом опять поступать правильно. Иногда надо дать себе право на эту самую ошибку. Не держать в голове, перекатывая с места на место, а простить себя, потому что остальные давно простили. Вот…
Я нашла его руку, осторожно погладила большим пальцем тыльную сторону ладони. Даже очень сильные люди не могут быть сильными семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Им тоже необходима поддержка.
– Ты и вправду так думаешь?
– А я тебя когда-нибудь обманывала?
– Преувеличивала, недоговаривала, лукавила, уходила от ответа, фантазировала, но обманывать – никогда!
– Вот умеешь ты всё испортить!
Очутиться в родных объятиях, вдохнуть знакомый запах… Милый мой, любимый, единственный, как не хочется, чтобы ты страдал! Ты терпишь свою боль, всегда терпишь. Не надо, хороший, не сегодня…
– Я тебя люблю и буду любить, что бы ни случилось. Всегда.
Снежинка на цепочке зажглась голубоватым огоньком. Ох, магия, умеешь влезть, когда тебя совсем не ждешь… Я дотронулась до его лица, обвела дуги бровей, скулы, очертила линию губ и накрыла их поцелуем. Так долго и так сладко. Руки путешествовали по плечам и ключицам, перебираясь на спину. Поцелуй с каждой секундой становился глубже, откровеннее.
– Ты, правда,… хочешь… этого?
– Тшш, – я приложила палец к его губам, – всё хорошо. Я знаю, что творю. Не сбегу. Ты только мой и ничей больше, помнишь?
Страх отступает, когда совершенно ясно осознаешь, зачем и для чего ты это делаешь. Мне не причинят боли. Щеки привычно вспыхнули, но я забросила стеснительность куда подальше и вернулась к прерванному занятию. Нет предела совершенству: поцелуи Воропаева всегда будут сводить меня с ума. К ним нельзя привыкнуть, потому что они – нечто большее, чем простые касания губ. Гораздо большее…
Не помню, как забралась к нему на колени, как обхватила ногами его талию. Юбка задрана до самых бедер, и пусть. Блузку мы расстегивали вместе, встретившись на третьей пуговице. Угадайте, кто победил? Я завела руки за спину, повела плечами – одежда упала на диван. Юбку стянула через голову, чуть не запутавшись в складках ткани. Артемий целовал мою шею, подбородок, зажмуренные веки; я отвечала, довольно неумело, компенсируя рвением недостаток опыта. Хотелось быть для него всем: самой лучшей, самой желанной… Самой-самой. Единственной. Как он для меня.
«Ты и так единственная, самая-самая, и всегда ею будешь. Не думай об этом».
Сменился угол обзора – я вдруг поняла, что лежу на трех подушках, как Шамаханская царица, Воропаев – рядом. Простыня холодила голую спину, но кожа пылала под его прикосновениями, будь то поцелуи или мимолетные касания кончиками пальцев.
Момент, когда меня окончательно раздели, был безвозвратно упущен. Еще немного, и нас больше не разделяет одежда. Щелкнул выключатель.
– Вера… Верочка… любимая моя, маленькая… – сипловатый шепот отзывался во мне тихими стонами.
Теперь я жила не рассудком, а каждой новой лаской. Казалось, прекратятся они, и я исчезну, перестану существовать. Но неизвестная доселе часть меня умоляла о большем, напряжение нарастало – еще чуть-чуть, и разорвет изнутри.
– Пожалуйста… – отчаянно всхлипнула я, – пожалуйста! Я прошу…
Всё кончилось слишком быстро. По его телу прошла сильная судорога, я услышала хриплый, какой-то надсадный стон. Застонала сама, но от жгучего чувства неудовлетворенности. Черт, дура-а… Внутренние мышцы продолжало скручивать, а в голове бурлила гремучая смесь эмоций, львиная доля которых никак не могла принадлежать мне самой. Во всяком случае, дикий стыд… Что?!
«Прости…»
Рука, бессознательно потянувшаяся к проводу лампы, шлепнулась на диван,
«Эй, ты за что извиняешься?»
Воропаев перекатился на бок, увлекая меня за собой. Весь мокрый, но и я не лучше.
«За то, что я всё запорол. Так про…квакать свой единственный шанс» – последняя мысль не предназначалась для трансляции, но вся беда в том, что теперь у нас не было разобщенных мыслей.
«С чего ты взял, что шанс единственный? По состоянию здоровья? – я шутливо толкнула его на спину. Обрывки эмоций по-доброму рассмешили и одновременно растрогали. И кто-то еще обзывал меня ребенком! – Ты как мальчишка, честное пионерское»
«Что смешного-то?»
Вместо ответа спрятала лицо у него на груди. В голове – разброд и шатание, но столь ненавидимый мною страх забрался куда-то на задворки и помалкивал в тряпочку. Меня переполняла бесконтрольная, на грани умопомрачения, нежность к человеку, который призывал на свою голову все самые жуткие муки преисподней только за то, что не сумел доставить удовольствия любимой женщине.
«Перестань, – я поцеловала напряженное тело, – всё просто замечательно, только…»
«Что “только”?»
«Мало…»
«Чью гордость ты пытаешься убаюкать?»
Мой поцелуй вызвал новую судорогу. Наслаждаясь этой внезапно обретенной властью, я покрывала легкими скользящими поцелуями каждый квадратный сантиметр его кожи.
«При чем тут гордость, Артемий Петрович? Тьфу на гордость! Меня возмущает другое»
Возмущение – последнее чувство, о котором стоило говорить, но требовалось вернуть любимого на путь истинный, с которого собственноручно же столкнула. Гордиться тут нечем, разве что своей трусливой глупостью. Я не лгала: так хорошо, как сейчас, мне еще никогда не было.
Тело приятно покалывало в ожидании новых ласк, и я приглушенно ахнула, когда поглаживания возобновились.
«Что же тебя возмущает?» – Артемий будто соединял плавными линиями чувствительные точки. Все честолюбивые планы улетели в молоко: он прекрасно видел причину «праведного негодования».
«Уже ничего-о-о…»
Он ловил мои жалобные стоны – самоконтроль махал лапкой из окна электрички, прощаясь на неопределенный срок, – возвращал поцелуи, жадные, пылкие. Совсем не похоже на обычно сдержанного Воропаева, но никто и не требовал от него сдержанности.
После очередного крышесрывающего поцелуя я стиснула зубы, борясь с рвущимся наружу собачьим поскуливанием. Артемий, словно издеваясь, повторил поцелуй, не прекращая ласкать чувствительную кожу живота.
«Не стесняйся, родная, никто нас не услышит. Я слишком жадный, чтобы с кем-то делиться»
Когда собственной воли во мне оставалось не больше пары капель, он вдруг умерил пыл, позволяя принять бразды правления. Именно об этом я мечтала долю секунды назад, не успев даже толком оформить мысль. Это чудо какое-то, ведь я совершенно утратила способность связно мыслить.
– Боже…
Любовные романы, которые рано или поздно попадают в руки каждой дочери Евы, не идут ни в какое сравнение с реальностью. Невозможно облечь в слова чувства, испытываемые тобой рядом с любимым человеком, и дело вовсе не в будоражащих низменные инстинкты подробностях. Да, за свою жизнь я много чего прочла, полезного и вредного, краснея, как институтка, и не понимая главного: облеченное в слова сокровенное становится пошлостью.
Мы точно заново знакомились друг с другом, изучали, порой нерешительно и робко. Просто вместе. Рядом. Так хорошо и так правильно. Совершенно. Дура, какая же я была дура!..
… – Ты жива?
Прекрасный вопрос! Но не праздный: я так и не сумела определиться, на каком свете нахожусь. Придвинулась как можно ближе и, обняв его руками и ногами, затихла.
– Ага-ах… – такой безмерной усталости и всепоглощающего счастья не доводилось испытывать никогда прежде. Влажные от пота простыни и бегающие по коже «мурашки» казались дорогим подарком.
Не отпуская меня от себя, он переместился на более-менее сухой участок и укрыл нас обоих одеялом. Сонная апрельская ночь была довольно прохладной.
«Ночь? – рука Артемия лениво погладила мое плечо и спустилась к груди. – Сейчас полчетвертого утра».
Я удивленно дернулась, заставив его рассмеяться.
«Счастливые часов не наблюдают…»
– Не впадай больше в меланхолию, – попросила заплетающимся языком, – еще одного такого сеанса психотерапии я просто не выдержу.
Разбудило меня отнюдь не пение птиц, не кофе в постель и далеко не нежный поцелуй вкупе с шаблонным: «Доброе утро, солнышко!» В заспанный мозг вгрызалось пронзительное дребезжание и поедало его без масла и хлеба. Я попыталась спрятать голову под подушку, но ужасный звук стих так же неожиданно, как и возник.
– Извини, совсем забыл. Будильник, будь он неладен!
Меня хватило на неразборчивое «угу». Службу никто не отменял, а сегодня, к сожалению, не воскресенье. Как же хочется спать…
– Еще пять минуточек…
– Да хоть десять.
Морфеево царство звало и манило, мы были только «за»…
Во второй раз я проснулась без чьей-либо помощи. Было приятно убедиться, что минувшая ночь – не фантастический сон. Доказательство крепко спало рядом, умудрившись прихватизировать большую часть одеяла. Я умиленно вздохнула и сладко потянулась. Вот сейчас встану, заварю кофейку, соображу нам что-нибудь на завтрак, а потом соберу мысли в кучу. Дорогая Скарлетт, я по достоинству оценила твою мудрую методику…
Предметы моего гардероба обнаружились в различных, порой неожиданных местах. Юбка дохлой медузой повисла на двери, а бюстгальтер – на той самой настенной лампе.
Одеваясь, я зацепила взглядом часы. Спешат, наверное. На них уже десять минут девя… Проспали!!! Позабыв о блузке, кинулась будить Воропаева.
– Тёма, вставай. Тём, мы проспали! Ну вставай же!
– Сильно проспали? – сонно уточнил он, не открывая глаз.
– Сильно! Начало девятого.
– Наивная моя, будь добра, поставь чайник.
Понимая, что спорить бесполезно, я пошлепала исполнять просьбу, на ходу застегивая блузку. Раз повода для паники нет, не будем ее создавать.
Из дома вышли без четверти девять, наскоро хлебнув кофе и сжевав по бутерброду. Действительность в очередной раз вступила в схватку с мечтой и запинала ее солдатскими ботинками. Ни тебе неторопливых утренних разговоров, ни завтрака в постель. И как только киношные героини находят для всего этого время?
У поста старшей медсестры мы столкнулись с доктором Полянской. Не сочтя нужным заметить меня, она сразу обратилась к Воропаеву:
– Артемий Петрович, вашим неандертальцам, как и просили, задание дала. Все готовы к труду и обороне, кроме Малышева: он просит больничный.
– С какой это радости? – рассеянно спросил Артемий, расписываясь в поданных Дуняшей документах.
«Подождешь минутку? Поможешь мне сегодня с Куприяновым»
– Руку сломал, представляете?!
– Вот ведь жук! Когда только успел?
– Упал с лестницы во время обхода, – криво усмехнулась Наталья, – гипс выглядит донельзя натурально. Не знаем что делать, решили вас дождаться.
– Разберемся. Спасибо за помощь, Наталья Николаевна. Меня кто-нибудь спрашивал?
Полянская округлила глаза и покосилась на сидящую у входа в отделение женщину. Незнакомка щебетала по мобильному телефону, попутно отшивая подсевших к ней с двух сторон мальчиков постарше. Она находилась достаточно близко, чтобы я могла ее как следует рассмотреть. Замшевый плащик цвета сгущённого молока, сумочка на коленях, идеально уложенные светло-каштановые волосы, чересчур яркая помада – незнакомка напомнила Элиз из фильма «Турист». Беззастенчиво закинув ногу на ногу, она демонстрировала голубую мечту Эльки: невероятно роскошные и баснословно дорогие полусапожки от любимого дизайнера подруги. Элла буквально молилась на каждое его творение, но чтобы приобрести заветную обувку, ей придется питаться манной небесной в течение ближайших десяти лет. Это с учетом нынешней заработной платы и переезда на вокзал.
Сидящая же у входа мадам не жаловалась на недостаток средств. Я не фанат модных трендов, но сумочка и плащик тоже выглядели недешевыми. Именно так моему воображению рисовалась жена олигарха. На крайний случай, его единственная сестра или любовница.
– Очень интересовалась, – шепотом пояснила Полянская, – сказала, что дождется здесь, охрану отослала. Уж не родственница ли Льва Иннокентьевича?
Львом Иннокентьевичем величали нашего спонсора.
– Родственница, но не Льва, – загадочно уронил Воропаев и достал из кармана телефон.
Незнакомка вдруг прервала разговор, взглянула на дисплей и что-то нажала.
– Повернись вправо на девяносто градусов.
Она послушно повернулась. Мальчики постарше были забыты; мадам изящно поднялась с места и направилась к нам, покачивая бедрами. Вблизи ее сходство с Элиз стало не таким очевидным: волосы темнее, губы поменьше и выражение лица попроще.
– Маргарита Георгиевна, чем обязан?
Так это его сестра! Я прикинулась мебелью, тактичная Наталья Николаевна удалилась по своим делам. Поймав ее последнюю мысль, скрыла улыбку за зевком: Полянская надеялась выведать подробности у Дуняши. Старшая медсестра изображала кипучую деятельность, ловя каждое слово. Обеих можно понять, нечасто наше скромное отделение навещают подобные барышни.
