Текст книги "Созвездие Девы (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Воропаев стоял рядом и терпеливо ждал, чем дело кончится.
– Тём, пойдем-ка отсюда, – потянула его за рукав. – Ненормальные какие-то! Медведя зачем-то убили…
– Ты что, там как раз самое интересное, – подмигнул Артемий. – Не хочешь взглянуть на цветок папоротника и Малахитовую шкатулку?
Нет, не хочу, потому что папоротник не цветет… Ага, и коты не говорят, и ведьмы не колдуют! Но эту Брунгильду с ее гризли я всё равно боюсь!
– Чего надо, Варвара Ромуальдовна? – прокартавила склочная продавщица. – Занята я!
– Открывай, крокодилье отродье! Покупателей тебе, дуре старой, привела!
Дверь с резким хлопком ударилась о стену, чуть не отбив Варваре ногу. С рябоватой физиономии Брунгильды не сходило скептическое выражение.
– Ну и де они?
– В Караганде! Тьфу ты.
– Эти, что ль?! – продавщица крякнула, принюхалась и сложилась в три погибели. – Ой, и вправду! Бат-тюшки! Проходите, проходите, не стойте в дверях-с! Я вас чаем напою-с…
– Не стоит утруждаться, – Воропаев вошел вслед за ней и поманил меня, – мы только посмотрим.
Керосиновые лампы зажглись ярче, мохнатый черный гризли молодцевато отдал честь.
Помните «Косой переулок», где покупал всякий волшебный скарб Гарри Поттер? Логово Брунгильды напоминало один из таких колдовских магазинчиков. Котлы любых форм и размеров, в наличии и под заказ, стеклянные и хрустальные колбы, алхимическое оборудование. Яды, от пресловутого мышьяка и цикуты до «Поцелуя Смерти»; плащи, мантии и устойчивые к возгоранию балахоны; шкатулки и подсвечники, посуда ручной работы, сервиз китайского фарфора с изображенными на нем драконами.
– Чашечки нейтрализуют любую отраву, – пролебезила Брунгильда, закончив рассыпаться в извинениях и почуяв мой интерес. – Не бьются, не теряются. И цена пустяковая: девяносто семь тысяч-с, за девяносто пять отдам-с.
Я поспешила высвободиться из змеиных объятий колдунья и держалась поближе к Воропаеву. Не пляши над душой противная старуха, не преминула бы всё тут осмотреть и пощупать, а так хотелось поскорее выбраться отсюда и не возвращаться как можно дольше. Еще медведь этот у двери… Брр!
– Шкатулку Малахитовую продали?
– Неделю назад забрали-с, – огорчилась Брунгильда, – из Академии, ректору на двухсотый юбилей. За бесценок-с, плуты, выторговали, Грамоту показали. Как не продать-с? Представляете, хотели и наш папоротник цветущий забрать-с, а он, горемыка, засох! Ох, горе-горе, убыток-то какой!
– Жаль. А лунные камни почем?
– Зависит от веса и огранки. Они у нас как семечки-с расходятся, чуть ли не по сотне рубликов-с штука. Есть измельченные, порошком-с и крошкой.
«Зачем тебе лунные камни?» – удивилась я.
Ящик с сероватыми кусками породы, пыльными и неказистыми на вид, был наполовину пуст. Обычные камни, хоть простым зрением гляди, хоть магическим. Пускай их на луне наковыряли, но какая практическая польза?
«Дома расскажу. Ты лучше на ограненные погляди»
На черный жемчуг похожи, только каждая «жемчужина» размером со среднее яблоко. И стоят они как бриллианты императорской короны!
– Взвесьте нам тогда грамм триста лунной крошки и четыре необработанных камня.
– Сей момент-с, – старуха заскрипела ржавыми весами. – Успокой-траву брать будете-с?
– Нет, благодарю.
– Как знаете-с. Вы обычно по два кило брали-с, – противно хихикнула Брунгильда. – У нас нынче скидка на осиновые колья и пули с серебреными наконечниками-с. Не интересуетесь?
Артемий отрицательно покачал головой, качая за цепочку тусклый серебряный медальон.
– Взгляни, Вер, похож на бестужевский?
– Есть немного.
– Восемнадцатый век-с, – пояснила продавщица, упаковывая камни. – Серебро с примесями, работа неизвестного мастера-с. В магическом плане он бесполезен, глупая игрушка.
– И почем?
– Дарю-с. Своим бездельем мне всю ауру портит!
«Бесплатный сыр в мышеловке, э?»
От щедрого подарка отказались, хватит с нас и лунных камней. Ведьма разочарованно нахохлилась (навар желаемый не соответствовал действительному), но до дверей проводила.
Зато у добродушной Варвары Ромуальдовны отоварились всласть: купили сборов за бесценок, дубовой коры для Никанорыча, черники и три кило лесных орехов. Обошлось нам всё это даже дешевле камней. Ромуальдовна, знавшая Воропаева не один год, поинтересовалась делами общих знакомых и вручила мне расписную шкатулку.
«Бери, Варвара кого попало не одаривает. В таких шкатулках раньше травы хранили, чтобы не отсырели. Полезная в хозяйстве вещь»
– Ну и как тебе барахолка?
Мы брели по направлению к набережной, подыскивая место, откуда можно безбоязненно телепортировать. Арчибальд, тише воды ниже травы в магической лавочке, открыл крышку корзинки и тихонько урчал.
Я неопределенно пошевелила пальцами и выудила из пестрого вороха характеристик наиболее удачную:
– Мрачновато.
– Я так и думал. Посещение логова Брунгильды не входило в наш план, ничего стоящего там всё равно нет. Разве что иногда можно откопать что-нибудь по-настоящему интересное…
– А цветок папоротника и вправду исполняет желания?
– На Ивана Купалу, – подтвердил Артемий, – но не все, только мелкие. Игра не стоит свеч, Вер. Рискнула бы ради музыкального слуха всю ночь от русалок отбиваться? Зеленые, как лягушки, рыбой закусят, тиной для маскировки обвесятся и ждут. Петь для тебя не будут, а вот на дно утащат, как пить дать. Так русалочьи ряды и пополняются.
В борьбе мечты и реальности ставьте на реальность – не прогадаете.
Глава 14
Призраки прошлого
Мы все стремимся сделать так, чтобы наше настоящее как можно дольше пребывало в неведении о прошлом, а прошлое – непременно узнало о настоящем.
Неизвестный автор.
Нежное прикосновение к волосам, челка отведена со лба. Сквозь сон чувствую, как меня гладят по щеке, подбородку, обводят скулы, контур губ, но глаза не открываю – спугну.
– Я знаю, что ты не спишь, – голос низкий, тягучий и невероятно соблазнительный. – Доброе утро.
Я удерживаю его руку у щеки. Глаза по-прежнему закрыты.
– Еще минутка, и будет доброе утро…
– Надо было чихнуть на совесть и завести будильник, – в игру вступает другая рука, повторяя маршрут первой, и спускается ниже. – Просыпайся, красавица моя летаргическая.
Отточенным за время отпуска движением вернула простыню на законное место и нехотя села. Воропаев устроился рядом, полностью одетый. Куда это он?.. Ах да, сегодня же воскресенье.
– Доброе утро, – я запустила пальцы в спутанную шевелюру, попыталась пригладить творящееся на голове безобразие.
– Не хотел будить, но сама попросила.
И это верно. Сонный взгляд уперся в парящий над кроватью поднос. Завтрак в постель?!
– Завтрак в постель, – мое удивление его позабавило, – не отступать же от традиции.
Опираясь на высокие подушки, я поманила поднос. Приборов на одну персону, только чашки две: кофе и чай. Судя по расцветке, позаимствованы из закромов Маргариты.
– Спасибо большое, – с удовольствием глотнула ароматного чая. – А ты разве не будешь?
– На меня не оглядывайся. Кофе выпью, а всё остальное – тебе.
Омлет, тосты с апельсиновым вареньем (я такие лишь в кино видела), моя любимая пастила… Вкусновато, но многовато. В одиночку не справлюсь.
– Ты на машине или?..
– Возьму машину.
– Когда вернешься?
– Ближе к вечеру, – Артемий нерешительно взглянул на меня. – Если хочешь, поедем вместе.
– Нет, – прозвучало чересчур резко, поэтому я поспешила исправить оплошность: – Буду совсем не к месту, только день вам испорчу.
– Чушь собачья!
– Не скажи. Разве я предусмотрена в культурной программе?
– Как знаешь, – сдался он. – Не обиделась?
На что, глупый? Мы еще вчера обо всем договорились, и недовольства я не выказала. Ревность? Откуда ей взяться? Ревновать можно к бабам, но никак не к детям. По части баб у нас всё в порядке, причин для паники нет. Эту мысль и передала Воропаеву.
Он хмыкнул, возвращая на поднос пустую чашку. Удивлен, но удивлен приятно.
«За что мне такой подарок? За какие заслуги? И не отнимут ли его в один прекрасный день? Так не бывает. Слишком хорошо, чтобы быть правдой»
Осмысление данного факта мучит меня больше четырех месяцев. За что? Почему мне? Не заслужила… Ох, нельзя думать о белом медведе, иначе следом выплывут тюлени комплексов. Поставила «заслонку» на нежелательные думы. Теперь он увидит лишь то, что сочту нужным показать. Сеансы психотерапии проходят бурно, ни к чему они сейчас.
– Омлет обалденный! Ничего вкуснее не ела, – и это чистая правда. – По-моему, подарок здесь вовсе не я. На свете вообще есть что-нибудь, чего ты не умеешь делать?
Попыталась поймать мысли… и наткнулась на «заслонку», аналогичную собственной, только уровнем повыше. Интересно, интересно!
Проводив Воропаева, я привела себя в порядок и взялась за дела. Искушение понежиться в ванной велико, но делу время – потехе час. Питаться воздухом мы пока не научились, а готовая провизия кончилась, да и Арчи надо накормить.
В домашнем халате, с двумя девчачьими косичками и без грамма декоративной косметики, я совершенно выпадала из гармонии здешнего интерьера. Этакое инородное тело. Наудачу заглянула в морозильную камеру. Мясо, мясо… То, что доктор прописал! Суп можно сварить практически из ничего, а на ужин сделаем мясо «По-царски». Где-то здесь я вроде видела грецкие орехи… Специи и красное вино на месте, основные ингредиенты – тоже, осталось только припомнить: что, как и в каком порядке идет. Самое сложное – это свернуть мясную громадину в рулет и закрепить. Ну, где наша не пропадала?
Начищенные до блеска поверхности, к которым и прикоснуться-то страшно, вскоре перестали быть чуждыми. Неряхой на кухне я никогда не была, стерильность не пострадает.
Голые ноги быстро замерзли, пришлось отыскать в сумке тапочки. Смешок вышел немного нервным. Босая, на кухне… не хватает последней, так сказать, ключевой составляющей. Хотя чисто гипотетически всё возможно: мер безопасности мы не предпринимали. Кровь горячей волной ударила в голову. Об этом я как-то не думала. Вернее, думала, представляла, желала, только… в будущем. При мысли, что я, возможно, беременна, едва не выронила бутыль с вином. Это было бы пределом мечтаний – родить ребенка. Нашего ребенка. Но…
«Он сказал, что ему всё равно, кем родится малыш, – напомнила я себе, – что любого будет любить. Глупо сомневаться. Да, не ведьма, да, вероятность не в нашу пользу. И что с того? Что с того?! Дворня, садик, школа – всё это потом. Примут, обязательно примут, ведь мы знаем, что к чему. Лишь бы здоровым родился… Дурацкие мысли, дурацкие! Всё будет хорошо: и родим, и воспитаем так, что никто даже не догадается о… Боже!»
Выходит, это мне не всё равно, раз я так долго и упорно делю шкуру неубитого медведя?!
Заправила суп, с горем пополам завернула и закрепила мясо, сунула в духовку, шлепнула по морде попытавшегося стянуть лишний кусок Арчибальда, взялась за уборку – на автомате. Вычистила и вытерла всё, к чему прикасалась; не решилась воспользоваться новомодной посудомойкой и вымыла посуду по старинке. Лилось с меня в три ручья: медитации у плиты и пируэты с тряпкой свежести не добавляют. Идем купаться… и топить «белых медведей».
Не успели мы с Арчи подняться на второй этаж, как снаружи донеслись выстрелы. Сначала далекие, но потом всё ближе, ближе. Непрерывная череда громких хлопков играючи преодолела стеклопакеты. Погоня? Бандиты? Террористы? Позабыв, что на этот случай советовали телевизор и учебник ОБЖ, я подбежала к ближайшему окну.
К счастью, двор пустовал. Если и лезут, то не к нам. Дорога отсюда просматривалась плохо – забор высоковат, – однако какое-то движение я уловила. Что это вообще такое?
Трескотню неожиданно разнообразил отчаянный, миновавший звуковые барьеры вопль: «АААААА!!!» и визг. Щенок скулил и путался под ногами. Времени на раздумье катастрофически не хватило; я сначала сделала, потом подумала. Накинув на себя все щиты, кроме терморегулирующих, выскочила во двор, а затем – за калитку. Блондинка, она и есть! Впрочем, интуиция сохраняла поистине воропаевское спокойствие. Насчет выстрелов она сомневалась.
По дороге на бешеной скорости носился черный мотоцикл. Туда-сюда-обратно, туда-сюда-обратно. Именно его глушитель (вернее, отсутствие оного) я приняла за выстрелы. Человек в седле выглядел расплывчатым пятном.
– АААААА!!!
На кочках его трясло, и получалось «А-А-А-А-А!! Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!!» Стоявший грохот мог поднять и мертвого. Тормоза, что ли, заклинило? И, судя по рваным рывкам мотоцикла, управлению тоже кирдык. Память услужливо подсказала заклинание. От синяков не спасет, но посадку смягчит, на такой-то скорости, а останавливать на ходу коней – хоть живых, хоть железных, – нам сам Некрасов велел.
Мотоцикл резко (не удалось снизить скорость, как я не старалась) встал, его незадачливый пассажир практически удержался, но действие законов физики буквально вырвало его из седла.
– АААА! БУХ!
Кинулась к пострадавшему. Байкер при ближайшем рассмотрении превратился в байкершу, жутко встрепанную, трясущуюся, но знакомую на вид… Маргарита Георгиевна?!
– Быыылиин! – завыла жена олигарха. – Твою ж!.. Что стоишь, дура?! Помоги! – крикнула она застывшей соляным столпом мне. – Да быстрее, нехай твою налево! – дальше следовала непереводимая игра слов.
– Успокойтесь. Где-нибудь болит? – по логике вещей не должно, но раз скулит…
– Нет, блин, чешется! – огрызнулась она. – Ногу вывернула, лоходром! Не видно?! Да не трогай ты! Сходи в том дом, позови хозяев! Толку с тебя…
Нет, я понимаю, что у человека шок и всё такое… Лодыжку ушибла, а вопит, точно оторвало. – Добрый день, Маргарита Георгиевна! – жизнерадостно сказала я, не спеша исполнять барскую волю.
Мадам умолкла и во все глаза уставилась на меня, на открытую настежь калитку «того дома», снова на меня. Заморгала.
– Ёпть! – поделилась она.
– Полностью вас поддерживаю. Будьте добры, вашу ногу.
Протянула. Молча. Глядит, а в голове колесики крутятся.
– Так ты Вера?
– Вера, Вера, – я ощупала пострадавшую конечность. Вздохнув, залечила небольшую трещинку. Чтобы выразить благодарность Артемию, заставившему затвердить как алфавит все изучаемые заклинания и не переходившему к новому, пока старое не будет отскакивать от зубов, не хватит всей моей оставшейся жизни. – Давайте помогу встать.
Попутно выяснилось, что ушиблена еще и поясница. Неприятно, но не смертельно. Маргарита висла на мне, мешая идти, ее трясло и качало. Дотащив женщину до гостиной, осторожно уложила на диван. На всякий случай проверила на наличие внутреннего кровотечения. Цела и невредима, ничего не угрожает.
– «Кавасаки» хана, – задумчиво протянула сестра Воропаева. – Ну и хрен с ним! Ох…
Она с заметным удовольствием скинула черную кожаную куртку, перчатки и тяжелые ботинки, пошевелила пальцами ног. Поясница продолжала болеть, однако исцелить отбитое место мадам не разрешила.
– Останется в назидание, – поморщилась она. – Вот ведь хрень! Вчера всё проверила – в порядке. Тормоза полетели, а за ними и руль. Котик меня прибьет.
Тряхнув пышной светло-каштановой гривой – со времен последней встречи Маргарита успела осветлить волосы, – она вытянула ногу и вздохнула. Ясно, гнев Котика переживем, а вот «Кавасаки» искренне жаль. Светлая ему память.
Я принесла чай и вазочку с конфетами. Рита дрожащими пальцами вцепилась в свою чашку.
– В холодильнике должна быть водка, принеси… пожалуйста.
После четвертой рюмки ее пальцы перестали дрожать. Женщина криво усмехнулась, комкая конфетную бумажку. В глаза бросился гладкий ободок кольца на безымянном пальце.
– Это ведь ты меня остановила, – полувопросительно сказала Маргарита.
Кивнула, убирая со столика водку. Значит, о магии ей известно. Уже легче.
– Вы всегда ездите без глушителя?
– Только ради прикола. Едешь, а от тебя все шарахаются. Повышает самооценку… Да шучу я, шучу, – видимо, мое лицо вытянулось само собой. – Считай это неудавшимся экспериментом.
– Удавшимся, – буркнула я, – если б не он, вы бы до сих пор носились по поселку.
– Спасибо за то, что спасла мою шею. И прости за грубость: ум за разум заходит от этой скачки, – мадам Григориадис протянула влажную ладонь со следом байкерской перчатки. – Мое имя ты наверняка знаешь, можно просто Марго. И на «ты», не такая уж я и старая.
– Вера.
Пожатие изящной тонкокостной руки вышло неожиданно крепким.
– Слушай, неловко просить, но не могла бы ты набрать ванну? Воняю, как стадо слонов, – смущенно сказала она пару минут спустя.
– Есть такое. Наберу. Тебе с пеной?
– Всё равно, лишь бы горячая.
Марго повернулась набок и закрыла глаза, а я отправилась выполнять просьбу и заодно искать щенка. Арчи нашелся на втором этаже: забился под ванну, сидел там тише мыши. Прижав к себе дрожащий комочек, открыла кран и щедро плеснула пены. Запахло миндалем, ванилью и дорогим парфюмом. Я удосужилась взглянуть на этикетку: ни одного знакомого слова, всё по-французски. Позолота с крышечки почему-то не счищается. «Пилите, Шура, она золотая…» Ну и ну!
Пока набирается ванна, можно зайти в спальню и привести себя в человеческий вид. Не ждали мы сегодня гостей, верно, Арчи? Артемий наверняка не в курсе, иначе предупредил бы. Зачем она здесь? Решила нанести визит экспромтом? Или провести разведку боем? Без охраны, на неисправном мотоцикле… Образы холеной леди и отчаянной байкерши не состыковывались, как ни крути. Отмокнет – спрошу.
– Марго, ванна готова. Тебе помочь?
Она помотала головой и стала медленно подниматься по лестнице, держась за перилла. Не любит выглядеть слабой? Семейная черта. На всякий случай осталась в спальне. Вдруг ей станет плохо? Арчибальд придирчиво обнюхал мои руки и чихнул. Чужой запах ему не понравился.
– Хорош-шо! – простонала Маргарита, шумно отхлебывая из чашки.
В пушистом махровом халате и тюрбане из полотенца она имела вид уютный и домашний. Грязная одежда тем временем прокручивалась в стиралке, а тяжелые ботинки убрали от греха подальше: щенок обнюхивал их ну очень недвусмысленно.
– Чем это так вкусно пахнет?
– На плите – суп, в духовке – мясо. Не знаю, что именно ты учуяла. Скоро будем обедать.
– Это правильно. Я готова слопать мамонта! – рассмеялась Марго. – Или двух.
– Немудрено. После такого кросса… Как насчет саблезубого тигра в качестве закуски? – в холодильнике осталось еще немного нарезки и красной рыбы.
Она не отказалась.
– Знаешь, а ты мне нравишься, – заявила женщина, уплетая рыбу и запивая ее английским чаем. – Я представляла себе нечто розовое, в оборочках, с кудряшками. Глазки долу, через каждое пятое слово вставляет «премного благодарна». Цитирует классику, хихикает невпопад. Лезет целоваться и повторяет, как она рада познакомиться. В рот заглядывает и в ж… эээ… одно место дует.
– С чего бы это? – я сделала вид, что обиделась. На самом деле было смешно.
– Ну, как? Исходя из логических умозаключений. Твоей фотки мне никто не показал, словесного описания не дали. Много ли выудишь из «Она прекрасная, добрая девушка»? И про сообразительность что-то. Птица Говорун, ни больше, ни меньше. Мой братец не слишком-то распространялся, пришлось додумывать самой. Что, не попала?
Смеялась она очень заразительно, командирских замашек не проявляла. Ела руками, заливисто хохотала, не заботясь о том, как выглядит со стороны. Постепенно я перестала следить за прямотой собственной спины и расслабилась.
– Вер, я должна кое в чем сознаться, – серьезно, даже слишком серьезно начала Марго. – Дело в том, что я явилась по твою душу.
Сама того не желая, поежилась. Жизнь доказала, что воспринимать этот фразеологизм порой следует буквально.
– Смотрины устраивать?
– Вроде того. Как понимаешь, брат у меня один, и отдавать его первой попавшейся… Ничего личного, – серо-зеленые глаза знакомого разреза ехидно блеснули. – Однажды уже проморгала. Терпеть ее не могу! Кстати, мама тоже была против, но разве нас убедишь? Мы гордые, поступаем по-своему. Назло народу городим мы огороды.
И вовсе не назло… С чего она так решила?
– Назло, назло, – усиленно закивала Маргарита, – и прежде всего себе, потому что мы сначала делаем, а потом думаем. То, что ты вывалился из окна и чудом не разбился, вовсе не значит, что требуется повторять подвиг. Лучше предотвратить попытку, тебе не кажется? Или хотя бы снабдить героя парашютом.
– Возможно, это не мое дело, но разве твой единственный брат не взрослый самостоятельный человек? – и если этот человек узнает о «благих намерениях», благодетельнице мало не покажется.
– А взрослым падать мягче? Или, может быть, у них кости крепче? – хладнокровно уточнила она. – Не пойми меня неправильно, о’кей? Никто тебя не гонит, не пробивает по базам данных и уж тем более не собирается следить за каждым шагом. Я должна была убедиться, что ты нормальная, не обессудь. В противном случае, служба зачистки бдит без выходных.
Милый добрый юмор. Я понимала ее и одновременно не понимала. Можно подумать, не одобри Марго мою кандидатуру, реки повернулись бы вспять!
– В любой шутке есть доля правды, сестренка. Внешность обманчива, и перчику в тебе с лихвой. Разобьешь сердце моему брату – вытяну спинной мозг через глотку, а кишки намотаю на люстру и подарю Котику. Я всё сказала.
Маргарита невозмутимо допила чай, кинула в рот последний кусочек колбаски, покачала загорелой ногой. Отскоблила со стола невидимое пятнышко, подняла на меня глаза и расхохоталась.
– Да расслабься ты, я пошутила! – покатилась со смеху она, едва не облившись остатками заварки.
– Очень смешно! Хотелось бы взглянуть, как ты попробуешь, – я смеялась вместе с ней, несмотря на угрозу убийства с особой жестокостью. В любой шутке есть доля правды, не могу не согласиться с тобой, Марго.
– А ты не сомневайся. Сейчас вернусь.
Покачивая бедрами, мадам удалилась наверх. Что она там забыла – покрытая мраком тайна. Я слышала хлопанье дверей, странное клацанье, скрип и щелчки. Трудно быть ведьмой, но интересно.
Рита вернулась минут через десять, накручивая сползший «тюрбан» и поминая писца. Поравнявшись со мной, особо не церемонясь, потыкала пальцем в левую щеку, похлопала по плечу. Обнюхала со всех сторон.
– Странно, на привидение ты не похожа…
– ?!
– …и до гостя с Марса определенно не дотягиваешь. Тогда вариантов два: ты либо блаженная, либо патологически, просто до неприличия честная. Писец!
Она плюхнулась обратно на стул.
– Марго, не хочу показаться дурой, но…
– В моем шкафу, – простонала та, обхватив голову руками, – куча дизайнерских шмоток, половина – с этикетками, не надевались мною ни разу. Ты ни одну не примерила! Косметику не трогала, духи даже не нюхала. Признавайся, ты вообще женщина?!
Если скажу, что чужое брать нехорошо, независимо от пола и стоимости чужого, за блаженную не сойду?
– Всё, перегруз! – она подняла ладони. – Заверни мои слова в пакетик, беру их назад. Не знаю, откуда ты такая взялась, но, похоже, в этот раз Тёмке повезло. Проси чего хочешь, сестренка, заслужила. Даю слово, что исполню мечту в пределах разумного.
– Ты серьезно?
– А то! Во-первых, имеешь на это, а отныне и мою вечную дружбу, полное право. Во-вторых, мне интересно, что ты потребуешь. Третью причину не назову, но будь уверена, что она есть.
Хочу поработать Золотой рыбкой. Загадывай!
Думала я недолго.
– Расскажи мне о своем брате. Всё, что знаешь.
Пришел черед Маргариты округлять глаза и недоверчиво вскидывать бровь. Не знаю, чего ожидала Золотая рыбка, но явно не этого. Впрочем, удивление прошло быстро.
«Еще монетка в ее копилочку. Если нетронутую одежду можно было списать на короткую извилину, то здесь против фактов не попрешь. Что она хочет знать? И как много знает?»
– Странная просьба. Вы ведь давно знакомы, – Рита облизнула нижнюю губу.
– Давно – понятие растяжимое. Есть вещи, о которых он мне никогда не скажет.
– Если не говорит, то зачем пытать? Захотел бы поделиться – сказал бы.
«Ясен пень, какие это вещи, точно не любимый цвет, размер ноги и заветное желание. К чему ей? Меньше знаешь – крепче спишь. И кто тебя за язык тянул, Лавицкая? Понадеялась на ожерелье с бриллиантами и квартиру в Питере. Или лимон зелеными, тоже вариант»
– Ладно, спрашивай, – сдалась Марго, – раз я слово дала. Хотя примерно догадываюсь, что тебя интересует. И, да, в комплекте с этой просьбой идет встречная: обещай мне конфиденциальность. Узнает – кишки на люстре покажутся нам обеим детской выходкой.
– Обещаю. Скажи…
– Притормози, подруга. Такие разговоры на сухую не разговаривают. Возьми в холодильнике то, что на тебя смотрит. Бокалы в третьем шкафчике слева.
В импровизации я не сильна, поэтому вытащила знакомое белое вино. Мадам цокнула языком.
– Не пойдет. Мне красное достань… пожалуйста.
Помни, Соболева: пить, но не напиваться. В противном случае, объектом расспросов станешь ты сама, а лишняя утечка информации сыграет против тебя.
В качестве закуски предложила белый шоколад, конфеты и фрукты.
– Зелень, кто ж такое вино этим закусывает? – хмыкнула собеседница. – Ну, пожуем – увидим.
Я вся внимание.
– Почему он не рассказывает о своем детстве? – выпалила я.
– Что и требовалось доказать, – она едва слышно вздохнула. – Мне капут. Как там в мультике? “Низзя обещать брату, что будешь врать родителям”. Интересно, можно ли рассказать пассии брата то, что обещала тому самому брату не говорить ни при каких условиях? Учитывая, что предварительно наобещала пассии брата рассказать всё… Логический тупик! И как мне выкручиваться?
Лично мне интересно другое: склонность к витиеватым запутанным фразам – это у них семейное?
– Эх, прощайте, кишки! Начну с того, что говорить о себе Воропаев в принципе не любит, только если припекло, а детство… Дай угадаю: рассказывать-то он рассказывал, но коротко, обрывочно так, особо не поймешь? Вроде бы ничего не узнала, но пойди докажи, что разговора не было. Я права? Вижу, что права. Но, знаешь, в этом плане я не могу его осуждать. Суть не в песок, а в одном пафосном предложении: у меня детство было, у Тёмки – нет.
Маргарита водила пальцем по кромке бокала, издававшего слабый звон. Ее настроение менялось, как ртуть в термометре гриппозника.
– Давай так: что тебе известно?
– Отец погиб в Афганистане, мать вышла замуж за твоего отца, Георгия Лавицкого. У вас с Тёмой шесть лет разницы, – на этом мои куцые знания обрывались, не считая четырех мужей Марго. – Учился в школе, брал уроки у Елены Петровой, подрабатывал. С Печориным дружил. Поступил в институт, закончил, начал работать, познакомился с Галиной, женился…
– Стоп-стоп-стоп. Всё с тобой ясно. Наводящий вопрос о Петровой: как думаешь, почему она увидела в моем братце талант? Не сидела же Еля и не сканировала каждого оболтуса. Повезет, не повезет? Есть дар, нету дара? Или, может быть, устраивала задушевные беседы после уроков? – женщина сделала большой глоток, глубоко вдохнула, как перед прыжком с вышки. – Да ничего подобного! Застукала его, когда Воропаев на пару с Яшкой Холмским Ленкину зарплату пер. Яшка на шухере, брат ковыряется в столе. Неслабо?
Ох… Я чувствовала, как холодеет затылок. Растерянность. Какое-то детское изумление. Недоверие. Этого не может быть, слышите?! Он никогда…
– Не смотри ты так на меня! – взвилась Рита, внезапно побелев. Пальцы стискивали бокал, лицо напряженное, между бровей появилась складочка. – Денег не было. Совсем. Найн! Ноу! Хочешь жить – умей вертеться, а мы хотели!
Она налила себе вина, залпом осушила бокал, снова налила и снова выпила.
– Курить можно?
– Конечно…
Пока Рита закуривала, я выключила подоспевший суп, проверила мясо. Аппетитный запах вдруг перестал привлекать, мышцы скрутило спазмом.
– В том, что ты знаешь, нет ни слова неправды, – сказала Марго, нарушая затянувшееся молчание. – Мать родила Тёмку в семнадцать лет, его отец к тому времени заканчивал институт, что-то по части инженерии, я не вникала. Они с мамой любили друг друга, крепко любили. Поженились, мыкались по коммуналкам. Ромео и Джульетта: у нее-то куча всякой видной родни, а он детдомовский. Несложно догадаться, что многочисленная родня была не в восторге. Его на зону хотели упечь за растление малолетних, ее – из Москвы куда подальше, к троюродной тетке, хех. Мама не далась, сбежала с мужем в Рязань.
Потом был Афган. Спустя месяц пришла бумажка: так, мол, и так, погиб смертью храбрых, сочувствуем и соболезнуем. Маме только-только двадцать исполнилось, денег нет, работы нет, зато ребенок на руках и восемь классов за плечами. Родня, считай, испарилась. Так и жила она два года, где и на что – не говорила. Ну а потом подвернулся мой папаша…
Скурив сигарету до фильтра, Марго бросила остаток в пепельницу и взяла следующую.
– Жорику тогда перевалило за тридцатник. Молодой, холостой, по тем меркам обеспеченный. Не спрашивай, как, но мама за него вышла. Ей было всё равно, лишь бы не помереть с голодухи, а он казался идеальным вариантом. Страшный, как смертный грех, но с квартирой и возможностью кормить семью.
Через год родилась я… и понеслось по накатанной, – она вздохнула. – То, что Жорик бил маму еще до моего рождения, узнала не так давно. Ограничивался пощечинами, вместо «здрасьте», «до свидания» и «спасибо». Мог головой об стенку приложить, если в дверях замешкалась или борщ перегрела. Тёмку не трогал: тот старался ему на глаза не попадаться, да и Жорик торчал на своем заводе с утра до ночи.
После моего рождения маму избивали уже регулярно. Роды прошли неудачно, она больше не могла иметь детей, и у Жорика были развязаны руки. Я знаю, – Рита взглянула мне в глаза, – что должна быть, по крайней мере, благодарна ему за то, что существую, но назвать этого гада отцом не смогу никогда. Потому что ненавижу. Доктор Славина, мой психиатр, советовала сбросить камень с души и простить его. Не прощу.
Она вдруг с отвращением уставилась на бутылку и одним резким движением толкнула вино со стола. Звякнуло стекло, по светлой плитке растеклась бордовая клякса. Капли вина оросили мебель, мой халат, длинные ноги Маргариты. На миг мне показалось, что женщина пьяна, но зеленоватые глаза глядели абсолютно трезво.
– В один прекрасный день, – быстро заговорила она, – Жорика поперли с завода. Никто не знает, почему, даже мама, а я знаю, – хриплый смешок, – он случайно проболтался. Любил сыграть по-крупному… и доигрался. Влез в долги, отдавать нечем, вот и наложил лапу на государственное бабло. Ментов звать не стали, решили всё на месте, но приличная должность отныне и во веки веков помахала п-папаше ручкой. Из огня да в полымя: денег снова нет, а в нагрузку – куча долгов, которые надо выплачивать. Жорик запил… Причем, не просто выпивал – он бухал, бухал по-черному. С благородного коньяка перешел на паленую водку. Тут уж досталось всем: и маме, и брату, и мне. Стоило Жорику выпить, как он слетал с катушек. Мое первое яркое воспоминание: мне три года, Тёмке восемь. Зима. Вечер. Темно и очень холодно. Мы сидим на балконе, в самом дальнем углу. Хлопает форточка, жутко дует. Воропаев обнимает меня, потом снимает кофту и укутывает ею поверх пижамы. Его колотит. Он в одних штанах, но продолжает меня греть. А в квартире Жорик избивает маму. Мама кричит и просит его остановиться. Жорик пьяно ржет. Потом крики замолкают, резко так, словно выключили звук. Он пытается открыть балконную дверь, выбивает ее. Входит на балкон… – Марго втянула воздух и тоненько всхлипнула, – хочет оторвать нас друг от друга, ругается. Его бьет током. Жорик визжит, как хряк недорезанный, и начинает бить брата ногами, сам при этом орет и дергается. Тёма не двигается. Папаша хватает меня за шкирку, баюкает; от него несет перегаром и потом. Я кричу, получаю затрещину. Закрыв за собой дверь, он тащит меня в квартиру. Последнее, что помню: мама на полу в луже крови. И темнота…
