Текст книги "Следы ведут в Караташ"
Автор книги: Эдуард Зорин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Со всех сторон маленький лагерь обступали скалы. Ночами вмерзшая в трещины вода с сильным грохотом разрывала камни. Доктор Хаузен никак не мог привыкнуть к этим звукам – они напоминали ему о войне, о концлагере, о побеге, когда в спину им, четверым заключенным, стучали выстрелы фашистских автоматов. Он вздрагивал, просыпался и выходил из низкой брезентовой палатки. В горах завывала вьюга. Низко шли тучи. Они медленно укутывали луну. Свет и тень боролись на вершине серого гребня. А когда луна снова роняла на землю свой свет, скалы отливали тусклым серебром, резкие тени ножами рассекали песчаное русло горной реки.
Третий месяц экспедиция, кое-как снаряженная на личные сбережения доктора Хаузена и его друзей, вела раскопки в горах Сьерра-Мадре. И третий месяц – ничего. Иногда приходило отчаяние, иногда хотелось плюнуть на все и уехать в Массачусетс – уж лучше заняться педагогической практикой, чем без толку торчать в горах... Но Хаузен умел брать себя в руки. Как – бросить все, отказаться от заветной мечты, от того, что стало целью всей его жизни?!. Великий Шлиман был его богом, великий Шлиман, откопавший легендарную Трою...
А если Шлиману просто повезло? А если Хаузен прирожденный неудачник?
Но ведь пещера существует – это подтвердили и показания сейсмических приборов. Она существует – однако между ней и Хаузеном базальтовая скала. Казалось бы просто – несколько ящиков динамита, и вход готов. Но скала не взлетела, как ожидал Хаузен, – она продолжала стоять на пути археологов неприступной стеной. Тогда пустили в ход отбойные молотки и зубила. Шли вперед с упорством маниаков. А через два месяца раскоп неожиданно сел. Двух рабочих, стоявших на ночной вахте, чуть не придавило. И вот перед Хаузеном снова ровная, словно отполированная стена.
Мысль об экспедиции родилась после сенсационных находок в Чичен-Итца. Там, в храме бога Кукулкана, произошел обвал и обнажился не известный доныне вход в древнюю сокровищницу жрецов народа майя. Были извлечены ольмекские глиняные сосуды с черепами и позвонками юношей, большое количество маленьких статуэток и три золотые дощечки из числа тех пятидесяти двух, на которых по словам епископа Диэго де Ланда была записана вся древняя история майя и которые были спрятаны жрецами от глаз алчных испанских конкистадоров.
Ученые пытались прочесть золотые таблички. Было предложено множество оригинальных методов, но все они разбивались о неприступную структуру вымершего языка. Шли годы, писались диссертации, предлагались все новые и новые уникальные методы, а разгадка пришла из Советского Союза. Советские ученые прочли письмена майя при помощи электронно-счетных машин. Хаузен слышал о работах профессора Югова, слышал о новом институте, созданном по проекту молодых московских инженеров, – подлинном чуде современной техники. О таком институте самому Хаузену приходилось только мечтать.
Особенно привлекла внимание Хаузена одна из расшифрованных в Москве дощечек. В ней говорилось о боге Кукулкане, о великом потопе и о царе Тутанхаммоне, который якобы спасся от наводнения в базальтовой пещере Натанаро. Этимология слова Ната привела Хаузена на дикие склоны Сьерра-Мадре.
Хаузен сумел увлечь идеей поисков пещеры Натанаро своих друзей-археологов из Массачусетского университета. Около трех лет ушло на подготовку к экспедиции. Тщательно изучались все материалы, уточнялся маршрут, изыскивались ресурсы. Хаузен вложил в это мероприятие все свое движимое и недвижимое имущество. Столь решительный шаг диктовался также необходимостью вселить уверенность в сердца его не очень энергичных коллег...
Настал долгожданный миг – самолет американской авиакомпании доставил их в столицу солнечной Мексики. Еще несколько дней, и экспедиция, захватив с собой лишь необходимое: приборы, инструменты, книги, – двинулась в путь. Хаузен рассчитывал самое большее на месяц, от силы – на полтора. И это с учетом всех трудностей, которые могли им повстречаться в условиях горной местности...
Но прошло три месяца, а они все так же далеки от цели, как и в самом начале работ. Позавчера уехал Стриттмайер, сославшись на сильную лихорадку; сегодня вечером о возвращении в Мехико заговорил Лоусон...
Хаузен сел на камень у воды. Болела голова. Во рту было горько и вязко от пачки сигарет, выкуренной за одну ночь. А пальцы на руках были липкими и холодными – так случалось в минуты сильной слабости после тяжелой болезни. Вообще-то у Хаузена пошаливало сердце, и вчера, уже после отъезда Стриттмайера, он потерял сознание, когда остался один в раскопе: упал, ободрал себе щеку – хорошо еще, что Лоусон об этом не узнал... На его счастье, пошел дождь – он очнулся еще до того, как хватились в лагере, с трудом доковылял до палатки. Там в аптечке был шприц. Он сделал инъекцию и крепко заснул, а на следующее утро все пришло в норму, только слегка кружилась голова. И царапину на щеке Лоусон не заметил – теперь-то Хаузен знал почему: он ходил и бредил о возвращении...
В лунном свете за крайней палаткой выросла зыбкая тень.
– Хозяин, эй, хозяин! – позвал осторожный голос.
Хаузен узнал долговязого мексиканца, того самого, что неделю тому назад уехал в долину на свадьбу – он числил его в бегах.
– Ты где же пропадал? – строго спросил Хаузен.
– Там я был, там, – неопределенно махнул рукой мексиканец, старательно выговаривая не привычные для него английские слова.
– Ничего не понимаю, – буркнул Хаузен и сунул в рот потухшую сигарету. – Иди спать. Утром поговорим...
Но мексиканец не уходил. Неужели хозяину так трудно выслушать его до конца?.. Это очень, очень важно. Он должен рассказать все сейчас же, потому что, может быть, через час будет уже поздно.
– Хорошо, – сказал Хаузен.
Ему все равно не хотелось спать. Он пошел и разбудил переводчика.
Мексиканец говорил быстро, возбужденно жестикулируя. С грехом пополам удалось узнать, что в деревеньке, где состоялась свадьба, умирает девяностолетний старик, хранитель родового амулета, унаследованного еще от древних майя... Может быть, он знает что-нибудь о пещере Натанаро? Во всяком случае старожилы в один голос утверждают, что это именно так.
Хаузен приказал седлать коней.
Дорога в горах была разбита – кони скользили, испуганно косясь на глубокие пропасти, обрывавшиеся слева почти у самых копыт...
Вся ночь прошла в пути.
К утру они выехали в широкую долину, кое-где пересеченную оврагами с переброшенными через них узкими деревянными мостками. Причудливые кактусы то тут, то там словно вырастали из-под земли. Клубки змей на серых камнях стремительно разворачивались при появлении путников.
После четырех часов утомительной дороги Хаузен и сопровождавший его мексиканец остановили коней у высокого каменного забора, в щелях которого рос колючий дерн. За забором виднелась черепичная крыша какого-то строения.
Мексиканец, не спешиваясь, громко постучал кулаком в деревянные ворота. Во дворе лениво забрехал пес. Кто-то вышел из дома, прикрикнул на пса, и тот, тихонько позвякивая цепью, убрался в дальний конец двора. Ворота сухо хрустнули и отворились наружу, выпуская широкоплечего высокого детину, обросшего рыжей бородой...
Нервно подергивая щекой, мексиканец подмигнул ему:
– Привет, Педро!
Незнакомец не ответил. Тяжелый взгляд его задержался на подбородке Хаузена и пополз вниз.
Мексиканец опять заговорил, показывая на горы и на хозяина, Педро внимательно слушал и молча кивал в ответ. Потом мексиканец снова подмигнул ему – Педро прищелкнул языком и шире распахнул ворота.
Хаузен въехал на широкий, чисто подметенный двор.
Они шли цепочкой: впереди Педро с суковатой палкой в руке, за ним Хаузен, за Хаузеном – трое рабочих. Лоусон сбежал-таки, пока Хаузен был в отлучке...
Хмурый Педро ориентировался на местности, как у себя во дворе. Он был внуком умирающего старика, и дед не без сожаления отдал ему дощечку с замысловатыми культовыми значками. Но таинственные знаки не смущали Педро – видимо, он читал их совершенно свободно.
Немало удивился Хаузен и тому, что шли они в противоположную от лагеря сторону. Но тут же вспомнил, как в бытность свою студентом принимал участие в экспедиции на Ла Венте, что на границе штата Табаско, – там тоже встречались длинные подземные коридоры, плутавшие где-то в стороне и совсем неожиданно после целого ряда затейливых поворотов и тупиков выводившие в широкие залы-храмы.
И действительно скоро Педро остановился перед небольшим леском, за которым возвышалась покатая стена, покрытая пышным зеленым мхом, а местами проросшая голубоватой плесенью.
– Здесь, – коротко сказал Педро и ударил палкой у своих ног.
Но под ногами его ничего примечательного не было. И вокруг ничего примечательного не было. Они стояли на ровном желтом плато, на котором чернели покатые гранитные глыбы – по этой ложбине когда-то спускался ледник.
– Здесь, – повторил Педро.
Хаузен посмотрел на него с недоверием. Но замкнутое рыжеволосое лицо Педро ничего не выражало – оно было так же неприступно, как и час тому назад, когда они только еще карабкались на это каменистое плато.
Хаузен отрицательно покачал головой. Подобие улыбки скользнуло по губам мексиканца. Он бросил под ноги палку и обеими руками взялся за лежавший поблизости крупный валун. Камень крепко врос в землю. Педро расшевелил его, но не смог приподнять. Он выпрямился и раздраженно пнул его носком грубого башмака.
– Камень, – произнес Педро.
И Хаузен понял его. Рабочие вырезали в леске два шеста. Шесты подвели под валун. Он хрустнул, будто отрываясь от крепких корней, и неожиданно легко подался в сторону. Но под камнем ничего не было.
– Ход, – сказал Педро.
Он взял палку и с силой ткнул в то место, где только что лежал камень – палка провалилась.
Рабочие сняли лопатами мох и тонкий слой чернозема. Перед глазами взволнованного Хаузена предстало узкое отверстие, уходящее вертикально вниз.
Он спускался по лазу минут десять, не больше. Скоро ноги его погрузились в мягкий песок. Сверху сбросили веревку. Хаузен присел и, посвечивая вокруг себя фонариком, осмотрелся. Сначала из-за мелкой пыли ничего не было видно, потом он разглядел, что лаз уходит вправо – он наполовину завален породой, но еще достаточно широк, чтобы пропустить человека.
Ползти горизонтально было труднее. Узкая щель сковывала движения. Хаузен вспотел, ему не хватало воздуха, он чувствовал, как замирает сердце, и больше всего боялся нового приступа, – но, к счастью, лаз кончился. Держась за его обламывающиеся края, Хаузен повис в воздухе. Болтая ногами, он нащупал выступ. Ниже был еще один выступ. Фонарик выхватил из темноты причудливые своды небольшой пещеры. Внизу светлела вода, она едва доходила до щиколоток. Вода была чистая, и каждый камушек, выплывавший из темноты вместе с ярким лучом фонарика, взблескивал, как драгоценный кристалл. На голову и за воротник Хаузену падали крупные капли. Он с завистью подумал о тех, кто остался наверху, под теплыми лучами мартовского солнца...
За пещерой ход расширялся – теперь можно было идти в рост. Хаузен прислонился к стене, вылил из ботинок воду.
Фосфоресцирующая стрелка компаса показывала строго на север.
Второе знакомство с профессором Юговым– Югов заблуждается, я в этом абсолютно уверен, – поглаживая бороду, сказал Каракозов. Он стоял у самой лестницы, держась рукой за перила, и недружелюбно смотрел на молодого ассистента Николая Сереброва. – Конечно, вы лучший ученик Викентия Александровича, и я готов заверить вас в моем глубочайшем уважении к профессору, но...
Каракозов вскинул подбородок:
– Но, ручаюсь вам, – все это очень ловкая подделка, не более. Она не имеет ни малейшего отношения к космосу. Ни малейшего. Ручаюсь вам.
– А вы не ручайтесь! – горячо вступился за учителя Серебров. – И ваши обвинения, адресованные профессору Югову, выглядят по меньшей мере бездоказательно.
Каракозов усмехнулся. Взгляд, направленный на ассистента, казалось, говорил: «Знаю, знаю: молодо-зелено. И мы в свое время...»
Он сказал:
– Вы не так меня поняли. Я и не утверждаю, что подделка совершена самим профессором. И не следует горячиться, молодой человек. Науке известно множество подобных фактов. Ученые и с более солидной репутацией попадались в силки, расставленные ловкими жуликами. А ведь все мы грешны и подчас желаемое выдаем за действительное...
Стараясь говорить спокойнее, Серебров стал возражать. Он не согласен с Каракозовым, он сам исследовал бугский шар и ничуть не сомневается в его подлинности.
Но Каракозов был заведомо убежден в своей правоте, он скучал и ждал только предлога, чтобы поскорее уйти. Вскоре ему представился удобный случай – мимо проходил сотрудник из отдела древностей. Каракозов кивнул ему и вошел вслед за ним в кабинет.
Но Серебров-то хорошо понимал, что к чему. Просто не хочет спорить. Да, пожалуй, оно и к лучшему – если сам Югов для него не авторитет, то что остается скромному ученику профессора?..
А началось это сегодня утром, когда он ровно в десять зашел в отдел рукописей институтской библиотеки и, получив свои материалы, занял место у радиатора водяного отопления. Вооружившись карандашом и лупой, он углубился в рукопись, как вдруг нечто совершенно необычное привлекло его внимание – напротив сидела девушка. Раньше он не встречал ее в библиотеке. Девушка была в светлом шерстяном костюме, в беленькой кофточке. У нее были коротко остриженные белокурые волосы, маленький припухлый рот, продолговатый нос с прикурносью и серые, задиристые глаза; все это делало ее похожей на бойкого мальчишку.
Их взгляды встретились. Девушка улыбнулась, Серебров кивнул ей. Он привстал и хотел представиться, но на него зашикали со всех сторон: в библиотеке негласно соблюдалась строжайшая дисциплина. Девушка тихо засмеялась и с видом заговорщицы покачала головой.
До обеда было еще далеко, а внезапно разволновавшемуся Сереброву казалось, что время тянется медленнее, чем всегда. В голову не приходило ни одной интересной мысли, да и письмена с трудом поддавались расшифровке – рукопись, как нарочно, была плохо сохранившейся; частые пропуски раздражали Сереброва, раза два у него ломался карандаш, и тогда, махнув на все рукой, он вышел вниз – покурить...
Здесь, на лестнице, у входа в гардеробную, толпились пожилые ученые, молодые аспиранты и совсем еще юные студенты. Все держались просто – курили и задевали друг друга локтями. И уж, конечно, затевали споры, втягивавшие в свою орбиту все большее и большее число курильщиков. Но не только курильщики собирались на лестнице – вниз спускались все, жаждавшие поделиться новой мыслью.
Споры начинала, как правило, молодежь. Седовласые академики держались поначалу в стороне, прислушиваясь к репликам, снисходительно посмеиваясь в усы. Потом, когда перепалка между их юными коллегами обещала иссякнуть, в бой вступала «тяжелая артиллерия».
«Позвольте, позвольте», – солидно произносил кто-нибудь из «китов». Все взоры обращались в его сторону. И спор разгорался с новой силой.
В какой-то мере эти схватки напоминали кулачные бои, когда сходились, бывало, улица на улицу где-нибудь на льду реки. Сперва петушились задиры-мальчишки, их сменяли братья постарше, потом вступали родители – тут-то и начиналась настоящая потасовка.
Спустившись в гардеробную и на ходу зажигая спичку, Серебров услышал раскатистый бас Каракозова:
– Извините, но при чем здесь космос?..
– Вы ретроград, милейший, – отвечал раздраженный голос профессора Югова.
Они стояли друг против друга: арабист Каракозов – огромный, кряжистый, с окладистой русой бородой и маленьким носиком, который чуть виднелся из-за пушистых усов; и Югов – тоже коренастый, но ниже Каракозова на целую голову, стремительный, весь так и подавшийся вперед.
Серебров прислушался – спор шел о возможных результатах экспедиции, которую намеревался возглавить Югов. Профессор утверждал, что шар, найденный летчиком Беляевым, один из одиннадцати шаров, хранившихся, по свидетельству более поздних письменных источников, в крепости Буг, разрушенной (так считали до сих пор) во время сильного землетрясения.
– Землетрясения ли? – развивал свою догадку Югов. – Во всяком случае, летчик Беляев, очевидно, разбился в Караташе. Так почему бы не искать крепость Буг именно в этом районе?
– Что дадут ваши поиски?
– Послушайте, не задавайте элементарных вопросов! – воскликнул Югов. – Только раскопки могут подтвердить мою мысль о том, что район Караташа полторы тысячи лет тому назад посетили наши собратья по разуму. Да-да, собратья по разуму, пришельцы из космоса. И точная копия лунного рельефа на поверхности шара не прихоть неведомого художника, а депеша, адресованная нам, далеким потомкам...
– Абсурд, – не сдавался Каракозов. – Вы слишком вольно истолковываете попавшую в ваши руки «уникальную» находку. И все эти штучки из области научной фантастики отнюдь не укрепляют репутации солидного ученого...
Слушатели хлесткими замечаниями разжигали страсти. Естественно, одна сторона поддерживала профессора Югова – это были в основном его ученики; другая – арабиста Каракозова.
Югов наступал на громоздкого Каракозова, держа его за отворот пиджака, и то и дело приподнимался на носки, чтобы заглянуть в глаза своего высокого оппонента. Каракозов отстранялся и отходил все дальше к гардеробной.
В этот момент кто-то тронул Сереброва за плечо:
– А чьей точки зрения придерживаетесь вы?
Серебров обернулся и увидел рядом с собой ту самую девушку, которая только что сидела против него в рукописном отделе библиотеки.
– Я, разумеется, за Югова, – быстро сказал Серебров. – Викентий Александрович мой учитель.
– Только поэтому?..
Глаза девушки смеялись.
Серебров сделал несколько глубоких затяжек.
– Я вас раньше здесь не встречал. Вы не археолог? – спросил он.
– Этнограф.
Она решительно протянула узкую, крепкую руку:
– Давайте знакомиться. Ляля.
Улыбка не сходила со светлого лялиного лица.
Спор у гардеробной тем временем иссяк. Недавние противники мирно покуривали и разговаривали о мелочах.
– Вы любите Баха? – неожиданно спросила Ляля.
Любит ли он Баха?.. Серебров промолчал.
– Ох уж эти отшельники, – шутливо рассердилась девушка. – Сегодня у Чайковского Бах. Хотите пойти?!
– С удовольствием!
Они договорились встретиться в шесть около консерватории.
Серебров еще докуривал, когда к нему вразвалочку подошел Жорка Рябов с отделения персидского языка. Рябов был бездарным зубрилой и всюду таскался за Каракозовым.
– Следи за прессой, – злорадно хихикнул Жорка. – Каракозов дал в журнал статью, и не сегодня-завтра Югову «будет солоно».
– Иди ты к черту! – отрезал Серебров.
Жорка обиделся и пробормотал что-то насчет юговских любимчиков.
А Серебров поймал Каракозова в коридоре и сказал, что так поступать нечестно.
И вот теперь он стоял перед дверью, за которой скрылся Каракозов, и в бессильной ярости сжимал кулаки...
Задержавшись в проходной, Серебров увидел свежую почту. Наугад взял с треугольного столика пестрый американский еженедельник, сунул в карман плаща.
В маленьком скверике около института царило то необычайное возбуждение, которым всегда бывают отмечены первые дни наступающей весны. На только что просохших дорожках резвились ребятишки, мамаши с колясками прогуливались по аллейкам. Почти все скамейки были заняты. В голых ветках еще не проснувшихся кленов прыгали юркие серые воробьи – они раньше всех в городе встречали весну.
Серебров размашисто шел по аллее и сердце его радостно пело. И оттого, что его ждала Ляля, и оттого, что она сама назначила ему встречу, весна неожиданно приобрела для него особый, значительный смысл. И думалось Сереброву, что не только он сам, но и эти аллеи и все люди, и деревья, и весельчаки-воробьи на железных карнизах крыш, унизанных серебристой капелью, – все они вместе с ним разделяют неожиданную радость.
Сначала он сел в троллейбус, а на площади Маяковского, подхваченный пестрой толпой, нырнул в высокие двери станции метро.
Стоя на эскалаторе, он по привычке сунул руку в карман плаща и нащупал там захваченный в проходной еженедельник. Он развернул его и стал просматривать с середины. Ничего интересного – обычная яркая реклама. Огромные синие буквы на первой странице обложки привлекли его внимание:
ДОКТОР ХАУЗЕН В ПРЕДДВЕРИИ ТАЙНЫ!
ЗАГАДОЧНАЯ СФЕРА.
МОДЕЛЬ ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ?
Далее шел подробный отчет в духе уголовной хроники:
«Блестящий талант доктора Хаузена... Его личное мужество... Сын мексиканского народа Педро Скаррон еще раз подтверждает верность идее содружества с великим северным соседом... Страшные пещеры Натанаро предстали перед изумленным взором исследователей во всем своем нетронутом великолепии... Многотонные шестиугольные базальтовые колонны, мозаичный пол, гигантская статуя бога Кукулкана... История майя... Бронзовый шар... Сорок девять золотых дощечек, захороненных жрецами во времена испанских миссионеров...»
И еще две страницы в том же сенсационном духе. Была в еженедельнике и фотография: доктор Хаузен улыбаясь опирается рукой в подножье статуи бога Кукулкана.
Под фотографией шла маленькая корреспонденция: «Известный в кругу миллионеров меценат и коллекционер м-р Крамер приглашает доктора Хаузена в свою резиденцию на чашку кофе. По имеющимся сведениям, доктор Хаузен принял приглашение и должен быть в Нью-Йорке в среду».
Серебров скомкал еженедельник. Столько событий за полтора месяца!..
Интересно, что скажет теперь самоуверенный Каракозов? Поди-ка, сразись еще с Хаузеном.
Но как мог десятый шар из затерянной на Памире крепости Буг попасть в сокровищницу древних майя?!
