Текст книги "Сомнительная полночь (сборник)"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА 3

Лицо в зеркале ванной комнаты не выглядело на сто семьдесят семь лет. Это было лицо человека тридцати одного года. Маркхэм, пока его брили, критически осмотрел себя и увидел, что кожа на лбу выглядит свежей, даже молодой.

Спутанные темные волосы не казались поредевшими. Если что ему и не понравилось, так только то, что они были слишком длинные. Подстричься ему следовало еще сто сорок шесть лет назад, что он и собирался сделать тогда по пути домой, возвращаясь из Эппинга.

Он изо всех сил старался не думать о прошлом, поскольку прошлое было связано с Кэйти, с той Кэйти, какой он видел ее пару дней назад, – пару дней, превратившихся в бессмысленный промежуток длиной в полтора столетия. Он попытался отогнать накатившую волну ностальгии, безнадежное желание…

Завтрак ожидал его в гостиной; завтрак и Марион-А.

– Доброе утро, сэр. Вы выглядите намного лучше после сна. Может быть, когда вы позавтракаете, вам захочется немного побыть на солнце. Сегодня чудесный день.

Он посмотрел на льющееся в окна солнце. Солнце и голубое небо – чудесные вещи, почти вечные. Он почувствовал в себе слабое шевеление жизни. Так много потеряно, но все-таки он живой.

Вдруг его взгляд упал на вещи, лежащие на столике для завтрака. Его бумажник и связка ключей, зажигалка и крошечный белый слоник, которого они с Кэйти вытянули из крекера на последнем Рождестве.

У него подогнулись колени… Потом он понял, что Марион-А помогает ему сесть на кушетку.

– Черт, – зло сказал он. – Я слабее котенка. Как… как эти вещи попали сюда?

– Я подумала, что вы захотите получить их, сэр. По сентиментальным причинам. Очень жаль, и если вы предпочитаете…

– Нет. Вы все сделали правильно. – Он посмотрел на андроида и улыбнулся. – Просто я не ожидал… Не передадите ли вы мне бумажник?

Он посмотрел, на месте ли фотография Кэйти. Она была в бумажнике. Помятая, но не выцветшая. Минуту или две он разглядывал ее, потом протянул Марион-А:

– Пойдите и посмотритесь в зеркало.

Она взяла фотографию, взглянула на нее, потом посмотрела на свое изображение в зеркале.

– Сходство не очень большое, – сказала она. – Ваша жена была красавицей.

– Откуда вы знаете, что такое красота? – хрипло спросил он. – Нет, не отвечайте – вы были запрограммированы с чувством прекрасного. – Он горько усмехнулся.

– Возможно, – сказала Марион-А, – вы находите мою внешность неподходящей. Ее можно перемодели-ровать по вашему желанию.

– Нет необходимости. Мне нужно научиться принимать мир таким, каков он есть. И к тому же поменьше жалеть себя. – Он отложил фотографию. – Ну, так что же на завтрак? Яичница с ветчиной. Господи, мир все еще цивилизован.

Он знал, что его голос звучит слишком жизнерадостно, что он только пытается доказать себе, будто готов ко всему, и это ему не очень удается. Но вскоре и это перестало его беспокоить. «Какой смысл, – сказал он себе, – смущаться из-за андроида?»

Пока он ел, Марион-А неподвижно сидела на той же некрашеной табуретке. Он пытался не обращать внимания на ее присутствие, но тем не менее она все-таки находилась рядом. Может быть, она и была всего лишь сложной машиной, но очеловеченный облик создавал иллюзию личности. Он не испытывал бы дискомфорта, если бы ел перед магнитофоном, камерой или электронным компьютером, но перед Марион-А он ощущал неловкость. Она, конечно, представляла собой сочетание всех этих вещей, однако в то же время являлась и чем-то большим.

Ее целостность была важнее того, из каких частей она состояла… Не совсем машина и не совсем человек. «Интересно, – подумал он, – испытывал бы я такие же ощущения, если бы это был обычный робот?»

Немного погодя ему захотелось поговорить с ней.

– Настанет день, – сказал он задумчиво, – когда андроиды смогут есть.

Марион-А улыбнулась:

– Мы уже это можем, сэр, если необходимо. Большинство андроидов, произведенных за последние десять лет, имеют искусственные желудки. Поскольку у людей прием пищи – функция не только необходимая, но и социальная, решено было создать андроидов, способных, если потребуется, занять место за столом… Вы хотите, чтобы я присоединилась к вам, сэр?

Маркхэм отрицательно помотал головой.

– Что вы делаете с ней? – спросил он.

– С чем, сэр?

– С едой.

– Она переходит в маленький пластиковый пакет, который удаляется, когда это удобно.

– Боже мой! – воскликнул он. – Я полагаю, что способность рожать стоит следующей в списке.

– Я так не думаю, сэр. Небиологический материал более доступен, и фабричное воспроизводство более эффективно.

Он рассмеялся:

– У вас очень слабое чувство юмора.

В ответ она улыбнулась:

– Да я совсем не шутила, сэр.

После завтрака Марион-А вывела его на крышу и усадила в брезентовое кресло, стоявшее на солнышке. Он полагал, что Северный Лондонский Санаторий находится на окраине города, но вокруг, насколько позволял глаз, он видел только лес и поля.

– Где мы? – спросил он. – Я думал, что мы где-то неподалеку от города.

– Лондон отсюда милях в пятидесяти, – ответила Марион-А. – Ближайший город – Колчестер.

– Почему же тогда «Северный Лондонский Санаторий»?

– Потому что он расположен в республике Лондон, сэр.

– Да, вы вчера что-то говорили об этом… Я хочу отсюда выбраться. Хочу посмотреть, что произошло с миром… Вы знаете, я даже не представляю, какое сейчас время года! Погода такая великолепная, что я думаю – сейчас весна или ранняя осень.

– Сегодня третий день сентября, сэр.

Маркхэм глубоко вздохнул:

– Лучший месяц в году. Я помню… – Он вдруг запнулся. – К черту это… – Он посмотрел на Марион-А и улыбнулся. – Я хотел бы попросить о небольшом одолжении. Перестаньте называть меня «сэр». А то я чувствую себя директором компании.

– Да, мистер Маркхэм.

– Это еще хуже. Зовите меня просто Джон.

Марион-А заколебалась:

– Персональному андроиду не положено быть столь фамильярным.

– А также не принято вырубать человека изо льда, после того как он пролежал полтора века в ледяной коробке… Я бы хотел, чтоб вы звали меня Джоном.

– Тогда я бы посоветовала ограничиться этим в разговорах наедине. В отношениях человека и андроида существуют строгие правила.

Он зевнул:

– Может быть, не очень нужные правила… Я чувствую себя очень усталым. Черт, я же только что проснулся.

– Вы были условно живым, а после этого повышение утомляемости и слабость – обычные явления. Поэтому вам необходимо несколько дней на восстановление сил.

– Марион?

– Да, сэр?

– Да нет. Не «да, сэр».

Она улыбнулась:

– Да, Джон.

– Удивительно. Я чувствую вашу индивидуальность и ум… Как долго вы будете моим персональным андроидом?

– Пока вам не потребуется другая модель, сэр.

– Хорошо. Тогда я могу заняться вашим образованием. Это должно быть интересно.

– Мне уже задана программа по научным и общественным знаниям.

– Это не то образование, о котором я подумал.

Она промолчала, и Маркхэм сказал раздраженно:

– Если бы вы были человеком, вы бы попросили меня объяснить.

– Вы этого хотите?

– Да.

– Тогда, пожалуйста, дайте мне определение того типа образования, которое вы подразумеваете.

– Вот так лучше. – Он опять зевнул и сонно посмотрел вдаль. – Интеллектуальная независимость и любопытство. Без них вы просто коробка с электронными трюками. А с ними вы можете стать существом, обладающим самосознанием.

– Самосознание, – сказала Марион-А, – это* метафизическая абстракция, которую я могу понять, но не оценить.

– Самосознание, – ответил он, – это дар Божий, что тоже метафизическая абстракция, но тем не менее ценная. Бог дал его человеку. Вопрос в том, может ли человек передать его машине?

Марион-А положила подушку ему под голову, а ноги укрыла легким покрывалом:

– Я думаю, что ответ на этот вопрос могут дать только человеческие существа.

Маркхэм посмотрел на нее и усмехнулся:

– Пока андроиды сами не начнут себе задавать его… Вы – готовая Галатея, а я – устаревший Пигмалион. Интересно, к чему это приведет?

– Боюсь, что мне незнакомы термины, которые вы употребляете.

Он засмеялся:

– Пигмалиону тоже. – Тут глаза его закрылись, и он крепко заснул.

Сон и еда, разговоры и прогулки – таков был его образ жизни несколько следующих дней. Его усталость была больше, чем просто усталость физическая, ее усиливала летаргия духа. Но постепенно жизненные силы возвращались, и на пятый день он кипел от нетерпения, желая вырваться из санатория на свободу и исследовать мир двадцать второго столетия.

На пятый день произошли и еще некоторые изменения. Во время медицинского обследования он познакомился с двумя андроидами-врачами, которые несколько отличались от других андроидов, включая и Марион-А. Позже он узнал, что они были психиатрами, и решил, что их беседы с ним, имевшие очень личностный характер, были частью психиатрического обследования.

Вечером того же пятого дня он впервые вступил в контакт с внешним миром. Правда, контакт был односторонним, поскольку у него брал интервью андроид со стереовидения, однако Маркхэм получил некоторое представление о мире, встречи с которым ожидал.

Интервью проводилось в его квартире вскоре после позднего и плотного обеда.

Андроид был высоким, с очень подвижными чертами лица. Когда он улыбался, это было похоже на настоящую улыбку; вообще его лицо способно было принимать множество весьма правдоподобных выражений, что, несомненно, тоже было запрограммировано для удовольствия телевизионной аудитории.

Стереокамера представляла собой капсулу в форме яйца с гроздью крошечных линз на широком конце. Она была установлена на треножнике и направлена на Маркхэма, сидящего на кушетке. Насколько он понимал, камера имела дистанционное управление и контролировалась андроидом, на запястье у которого было пристегнуто устройство, похожее на часы.

Марион-А оставалась вне камеры; Маркхэм с удивлением заметил, что нет-нет да посматривает на нее, ища поддержки. Он стал во многом зависеть от нее за последние несколько дней, и эта зависимость оказалась сильнее, чем он предполагал.

Андроид-репортер кивнул Маркхэму, дотронулся до своего устройства, а затем повернулся к камере:

– Хэлло, дорогие люди. Как всегда, Персона-Парад знакомит вас с наиболее интересной личностью недели. Сегодня с нами мистер Джон Маркхэм, который пребывал в условно живом состоянии сто сорок шесть лет. Этого не может быть, но это было. Перед вами живой представитель истории, друзья. Это поистине драматическая ситуация – человек из двадцатого века совершил прыжок во времени длиной в сто сорок шесть лет. Помните, дорогие друзья, мы для него – фантомы будущего, он для нас – призрак прошлого. А что думает он обо всем этом? Давайте спросим его!

Камера легко качнулась к Маркхэму, и он почувствовал, что на лбу выступил пот. «Подходящий конец для выхода из условно живого состояния», – подумал он.

– Ну, мистер Маркхэм, – продолжал андроид. – Чего вам больше всего не хватает из прошлого?

– Жены и детей, – последовал быстрый ответ.

Андроид засмеялся:

– Естественное чувство! В двадцатом веке вы все еще жили примитивной семейной жизнью, верно?

Маркхэм удивился:

– Мы вообще-то не считали ее примитивной, но сейчас я готов признать семейную жизнь старомодной. Я думаю, вы выращиваете детей в пробирках?

– Едва ли это так, сэр. Но человечество больше не придерживается нездоровых отношений типа родители-ребенок. Человечество достигло психосоматической свободы в созидательном искусстве. Кстати, какой ваш любимый вид искусства?

– У меня на это не было времени, – ответил Маркхэм. – Я должен был зарабатывать себе на жизнь.

Андроид бросил пристальный, лукавый взгляд на камеру.

– Дорогие люди, – проговорил он. – Не думайте, что Спасенный хочет шокировать нас. Как это ни отвратительно, но люди действительно отдавали большую часть времени работе.

– И многие из нас, – добавил Маркхэм, – любили работать… А сейчас, если я не ошибаюсь, работа стала непристойным занятием?

– Человечество было освобождено от этого, – внушительно произнес андроид. – Работа стала делом роботов и андроидов, а люди вольны теперь в поиске совершенной жизни… вот мы и подошли к следующему вопросу, сэр. Правда ли, что в ваше время мужчина после свадьбы спал только со своей женой и наоборот?

Камера повернулась к Маркхэму, на лице которого появилось легкое удивление.

– Мы считали это идеальным вариантом, – осторожно сказал он. – Большинство людей полагало, что счастье в браке зависит от верности супругов.

– Но были исключения?

– Да.

– Вы относитесь к ним?

– Нет.

Андроид рассмеялся с некоторым презрением:

– Значит, вы действительно верите в постоянную любовь, мистер Маркхэм. Чрезвычайно странно.

– Может быть, – согласился Маркхэм раздраженно, – в мире проституток и альфонсов.

Андроид повернулся к камере с восхищенной улыбкой.

– Друзья, – произнес он театральным шепотом. – Можете вы поверить в это? Наш Спасенный – настоящий сексуальный варвар.

Маркхэм неожиданно разозлился:

– К тому же я носился с каменной дубиной и бил себя в грудь в брачный сезон… Вы хотели бы узнать что-нибудь еще?

– Конечно, – сказал андроид. – Что вы собираетесь делать теперь, когда настала пора покидать санаторий?

– Мне хотелось бы узнать, что это за мир, в который я вхожу, но, думаю, для начала мне надо чем-нибудь заняться, чтобы заработать деньги.

– Нет, сэр. Ваше имя будет занесено в Мужской Индекс, и вы будете получать Республиканскую основную пенсию – пять тысяч фунтов в год, которая не будет снижена, если только вы случайно не оплодотворите больше одной женщины за пятилетний период.

– Боже мой! – Шок быстро перешел в легкую истерику. – А что будет, если я оплодотворю полдюжины?

Камера повернулась к андроиду, лицо которого стало серьезным.

– Такое поведение, – медленно произнес он, – рассматривается как сумасшествие. Обычным лечением является длительное погружение в условно живое состояние. Создание новой жизни, мистер Маркхэм, нельзя предпринимать с такой легкостью. В ваше время, несомненно, это не считалось важным. Вероятно, это одна из причин, почему ваша цивилизация была разрушена войной.

– Я думаю, – осторожно сказал Маркхэм, – мне необходимо многое еще узнать 6 двадцать втором веке.

– Да, действительно! – Хмурое выражение на лице андроида сменилось искренней улыбкой. – А теперь, поскольку у нас осталось около минуты, может быть, в заключение нашей интересной беседы вы скажете несколько слов всем нашим дорогим людям.

Хотя камера и не повернулась, Маркхэм был уверен, что происходит перефокусировка. Он бросил быстрый взгляд на Марион-А, потом посмотрел прямо в камеру и прочистил горло.

– Для меня, – сказал он неуверенно, – двадцатый век реален, как если бы он существовал несколько дней назад. Вы должны помнить, что я принадлежу времени, когда население этого острова составляло миллионы, а не тысячи; времени, когда мужчины работали, брак был прочным, а желание иметь детей не считалось сумасшествием. Помня об этом, вы поймете, насколько мне трудно привыкнуть к новому миру, в котором, мне кажется, многие старые критерии неприемлемы. Но я постараюсь побыстрее привыкнуть к жизни двадцать второго века, и, если я буду виноват в каких-либо общественных прегрешениях, возможно, вы проявите ко мне снисходительность… Спасибо за внимание и всего вам доброго.

Андроид быстренько закончил передачу:

– Это был мистер Маркхэм, Спасенный – личность недели, Персона-Парад. Теперь мы с вами переключимся на Шотландию, и мой коллега спросит Лэйрда о его впечатлениях от последней кампании в горной Шотландии… Итак, дорогие люди, переключаемся на Нью-Глазго.

Андроид коснулся дистанционного управления:

– Теперь мы отключились, сэр, и я прошу вас принять мои извинения за фамильярность, которую я позволил себе только в интересах интервью. Я думаю, вы поймете, что…

– Не беспокойтесь, – сказал Маркхэм с иронией. – Все кости целы. Ради дорогих людей ничего не жалко.

– Совершенно верно, – сказал андроид, лицо его опять было бесстрастным. – Спасибо за сотрудничество, сэр.

Он разобрал треножник и уложил камеру в футляр.

Пока он находился в квартире, Маркхэм сохранял спокойное безразличие, но, как только дверь за андроидом закрылась, он начал нервно вышагивать по комнате. Марион-А смотрела на него и молчала. Наконец он сунул руку в карман, вытащил зажигалку и уставился на нее:

– Черт, ни одной сигареты! Я не курил с… с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Кто-нибудь курит в этом идиотском «бравом новом мире»?

– Очень немногие, сэр, – сказала Марион-А. – И в основном люди старшего поколения. Эта привычка стала отмирать несколько десятилетий тому назад. Но я позволила себе заказать некоторое количество сигарет на тот случай, если они вам понадобятся. – Она вынула маленькую коробку из отделения для коктейлей, встроенного в книжную полку.

– Спасибо. Настоящий табак?

– Да, сэр. Выращен в Лондоне.

Он вынул одну сигарету, рассмотрел ее, осторожно понюхал и потом зажег:

– Неплохо. Мы обычно импортировали табак из Америки. Знаете?

– Да, сэр. Но международная торговля резко пошла на убыль после Войны; а теперь в табаке практически нет надобности.

– Ради святого Михаила, перестаньте говорить «сэр»!

– Хорошо, Джон.

Некоторое время он с наслаждением курил, глубоко затягиваясь.

– Может быть, мне окончательно опуститься и выпить? С удовольствием бы это сделал. Какая огненная вода есть у нас в шкафчике для яда?

– Бренди, виски, джин, белое и красное вино, а также ликер.

– Налейте мне двойной виски… пожалуйста. И себе тоже налейте. Это создаст иллюзию общения.

Он взял стакан и подождал, пока Марион-А наполнила второй.

– В мои дни было принято говорить: «За здоровье», «К черту беды» – или что-нибудь в этом духе. А какой пароль теперь?

Марион-А улыбнулась:

– Если бы я была человеком, я могла бы сказать: «За откровенность», а вы бы ответили: «Поехали, за добрые чувства».

Он выпил виски и почувствовал, как оно приятно обожгло горло. Потом он посмотрел, как Марион-А пьет глоточками из своего стакана. Он понимал, что для нее выпивка ничего не значит.

– Интересно, большим дураком я себя выставил во время этого интервью?

– Вы вели себя очень хорошо. Думаю, вы должны произвести благоприятное впечатление. Люди могут понять, что вы не знакомы с современными общественными нормами.

Маркхэм скорчил рожу:

– Что-то подсказывает мне, что современные общественные нормы заставят меня тосковать по условно живому состоянию.

– Я думаю, со временем вы привыкнете, Джон.

– Боже мой! А я надеюсь, что нет… И еще одно. Что же мне, черт возьми, делать, когда я выйду отсюда? Последние несколько дней я прожил как в тумане. Чувствую, что за меня уже все распланировано.

– Завтра, – сказала Марион-А, – желательно сходить в Сити и зарегистрироваться в Мужском Индексе, тогда вы сможете получить чековую книжку и основной кредит.

– Пять тысяч фунтов, – откликнулся Маркхэм. – При условии, что я не оплодотворю, по рассеянности, нескольких женщин.

Марион-А неподвижно улыбнулась:

– Я бы посоветовала вам как следует выспаться, Джон. Вы устали, а завтра предстоит сделать много дел. Вам предстоит решить, где вы будете жить, и заняться связанными с этим формальностями.

Маркхэм посмотрел на нее, потом подошел к бару и налил себе вторую двойную порцию виски:

– У меня для вас новости, Марион. Я собираюсь слегка напиться. Думаю, об этом надо сообщить… За мою любимую няню!

ГЛАВА 4

Геликар был двухместным; легкая пластиковая сфера с тремя колесами и двумя компактными воздушными винтами, меньший из винтов располагался под шасси. В целом машина выглядела слишком хрупкой, как для геликоптера, так и для автомобиля. Однако, внимательнее рассмотрев ее, Маркхэм понял, что сильно недооценил достоинства конструкции.

Марион-А скользнула вдоль удобного сиденья и села за руль. Он устроился рядом с ней и закрыл дверь. Когда заработал атомный мотор, послышалось легкое завывание и геликар, медленно поднявшись с крыши санатория, направился на юго-запад со скоростью семьдесят миль в час.

Было чудесное теплое утро, и осеннее золотистое солнце ровно освещало землю. В восьми или девяти милях впереди виднелся город Колчестер – четко обрисованный остров из стекла и бетона в колышущемся море зелени.

Теперь, покидая санаторий, Маркхэм почувствовал, что дверь в прошлое закрылась. Умом он понимал, что она закрылась уже давно, еще тогда, когда он почувствовал первый толчок в камере «К». Однако, пока он находился в одиночестве в квартире на крыше санатория, его все время не оставляла надежда, что все это сон, что он откроет глаза, встанет и расскажет Кэйти о том, что ему приснилось. А поскольку последние пять дней ему все время хотелось спать, иллюзия сна так усилилась, что он почти поверил в реальность пробуждения.

Но настоящим пробуждением было это путешествие на геликаре в Лондон со спутником разумным, уверенным – и бездушным. Это был момент второго рождения: вхождение в мир, который уже испугал его своей безысходной реальностью.

До того как он покинул санаторий, Маркхэм получил четыре письма – результат его появления в программе Персона-Парад. Первое письмо было от человека, который хотел написать его портрет в розовых тонах на стекле; два других – от женщин, вежливо предлагающих ознакомить его с сексуальными обычаями двадцать второго века, а четвертое содержало отпечатанное приглашение на обед от Президента Лондона.

Геликар продолжал полет, и, когда Колчестер скрылся в холмистой дали, Маркхэм вынул карточку президента из кармана и еще раз рассмотрел ее.

На ней было написано:

Букингемский Дворец 7.9.13

от Клемента Бертранда

Президента Лондонской Республики

Джону Маркхэму, эсквайру

ПРИВЕТСТВИЕ

Вас сердечно приглашают в 21.00 15.9.13.

Обед и Развлечения.

(Андроиды необязательны.)

Обед и развлечения! Маркхэм цинично усмехнулся, вообразив, какие развлечения может предложить президент Лондона.

Он попытался представить себе Клемента Бертранда и уже собирался спросить о нем у Марион-А, но передумал и убрал карточку в карман. Разве может андроид правильно описать человека?

Между тем геликар пролетел над густым лесом; впереди, примерно в миле от них, лес редел, а за ним виднелся большой, около мили в диаметре, кусок бесплодной земли, покрытой камнями. Там почти ничего не росло, кроме чахлых кустов и травы, участки которой казались сверху неровными заплатками. Геликар летел невысоко, и Маркхэм смог разглядеть три нити – заброшенные дороги, ведущие к пустоши.

И вдруг он понял, что они летят над Эппинг-Форест и что через несколько секунд будут находиться прямо над камерой «К», в которой он пролежал, как кусок замороженного мяса, все эти ужасные годы. Пустошь, очевидно, появилась вследствие взрыва ядерной бомбы или ракеты, который и похоронил его в камере «К».

Он зачарованно смотрел на лес, пока тот не скрылся из вида. Когда Маркхэм опять посмотрел вперед, он увидел окраины Сити, все перетерпевшие, в шрамах, оставленных Войной, но живые. Казалось, город переживет расу, построившую его.

Тут он увидел то, от чего глаза покрылись влажной пленкой, а внутри он почувствовал острую, жгучую боль – не физическую, однако почти нестерпимую боль. Маркхэм попытался избавиться от этого чувства усилием воли, но оно осталось – тяжелое как свинец, и холодное, холоднее, чем весь лед в камере «К».

Внизу был Хэмпстед – на удивление не изменившийся.

– Крут, – приказал он Марион-А, хрипло и неразборчиво. – Круг помедленней и ниже… Хэмпстед. Я… Обычно я… Я хочу посмотреть.

– Да, сэр.

Он знал, что Марион-А не испытывает ни удивления, ни любопытства, андроиды никогда не испытывают никаких эмоций, если в этом нет необходимости. Маркхэм даже не поправил ее, что надо отвечать: «Да, Джон».

Вереск был чище, свежее, чем когда-либо. Где же влюбленные, гулявшие здесь рука об руку? Где дети, которые играли здесь, запускали змеев и разбрасывали бесчисленные обертки от конфет по истоптанной траве? Где же все эти тысячи призраков вчерашних дней? И где же призраки тех, кого он любил больше всего на свете?

Такие теплые и живые призраки. Все, что может желать человек. И все, чем он больше не сможет обладать…

Но кругом было пусто – только деревья, трава, цветы и солнце. И шепот, унесенный ветром.

– Найдите место и приземлитесь, – велел он Марион-А. – Я хочу немного побыть здесь. Побыть здесь и подумать.

Не отвечая, Марион-А нашла ровную площадку и посадила геликар. Минуту или две Маркхэм сидел, не открывая дверь. Просто сидел и смотрел. Смотрел и думал. И вспоминал.

– Хотите сигарету, Джон?

Маркхэм с удивлением посмотрел на Марион-А и неожиданно улыбнулся:

– Вы делаете успехи.

Некоторое время он молча курил, потом открыл дверь геликара, вышел и выпрямился:

– Я думаю немного пройтись… Ведь особой спешки с регистрацией нет?

– Нет, Бюро все время открыто. Хотите я пройдусь с вами?

– Да.

Марион-А вышла из геликара и встала рядом, пока он всматривался в ландшафт, который, к его удивлению, не изменился, только казался более диким, наверное, потому, что больше не подвергался бесчисленным вылазкам на уик-энд. Он взял Марион-А за руку и быстро пошел с ней к пригорку, видневшемуся на расстоянии трех или четырех сотен ярдов.

– Фантазии и иллюзии – очень важные вещи, – спокойно сказал он. – Когда люди их теряют, они начинают умирать… А андроиды не умирают, правда?

– Нет, Джон.

– Почему?

– Потому что они не живут, – сказала Марион-А. – Их мотивации – искусственные, их назначение – функционально.

– Ну, попробуем забыть о функциональности ненадолго, Марион. Вы можете стать частью моей фантазии. Вы можете стать почетным членом обреченного общества живых. Короче говоря, вы можете притвориться человеком. Можете притвориться, что вы наслаждаетесь ветром, солнцем и травой под ногами.

Минут через пять они дошли до пригорка, и Маркхэм нашел место, где можно было присесть. Он вспотел и тяжело дышал – не от жары, а от усилий, затраченных на путь в четверть мили, – и лег на спину. Прикрыв глаза, он ощутил успокаивающую близость земли, ласковые прикосновения ветра, игру солнечных лучей.

Маркхэм погрузился в мечты и воспоминания, пока голос Марион-А не вернул его назад, в действительность:

– Кто-то идет к нам, Джон. Может, он хочет поговорить с вами.

Маркхэм рывком сел и увидел пухлого пожилого человека, приближавшегося к ним. На незнакомце была темно-красная туника – почти такая же, как и на Маркхэме, – и свободные брюки колоколом: обычная одежда мужчины двадцать второго века. Шляпы на нем не было, и, когда он подошел ближе, Маркхэм увидел, что волосы у него седые и длинные, как у женщины, и прихвачены двумя серебряными скрепками. На загорелом морщинистом лице была написана тревога, однако широко расставленные глаза казались веселыми.

– Привет, – сказал незнакомец. – Чудесная погода, вы согласны? Мне еще не доводилось воочию видеть сексуального варвара, ну, конечно, если исключить львов и лебедей. У них тоже есть чувство ложной преданности. Только вот работать они не хотят – хотят просто жить… Не против, если я присяду?

Маркхэм был сбит с толку.

– Не возражаю. Это свободная страна.

– Так они говорят, – согласился незнакомец, легко опускаясь на траву, несмотря на свой вес. – А кто мы такие, чтобы верить этому? Чудесного андроида вам дали. Выглядит почти интеллигентно.

Неожиданно он повернулся к Марион-А:

– Классификация, марка и функция – быстро!

– А-три-альфа, – ответила Марион-А. – По какому праву, сэр…

– Забудь. Я просто рассеянный. – Он обратился к Маркхэму: – Какая умница. Они могут быть быстрыми, но мы можем быть еще быстрее. Всегда можно поймать их, если уловить момент. А теперь скажите ей, пусть пойдет поищет клевер с четырьмя листиками, минут двадцать.

Маркхэм разозлился:

– Какого дьявола вы распоряжаетесь здесь?

– Хочу спокойно с вами побеседовать, – невозмутимо ответил незнакомец. – У маленьких андроидов большие уши, друг мой, и длинная память. Сразу этого и не поймешь, но это так. Будьте хорошим парнем и отошлите ее, чтобы не слушала. – Он мрачно засмеялся. – Вы всегда сможете позвать на помощь, если я обращусь к вам с гнусными предложениями.

– Марион, не могли бы вы оставить нас на несколько минут?

– Не просите, прикажите ей, – хрипловато сказал незнакомец.

Маркхэм резко повернулся к нему:

– Если вы намерены продолжать в том же духе, то у нас будет чертовски короткая беседа.

Марион-А встала:

– Как долго вы хотите побыть наедине с этим джентльменом, сэр?

– Минут десять, думаю. Не пропадайте из вида, я позову вас, когда поговорю.

– Хорошо, сэр. – Она посмотрела на незнакомца без какой-либо враждебности и отошла.

– Запоминала мое лицо, – весело произнес старик. – А-три-альфа… Она передаст мое описание в Психиатрический центр, если вы не придумаете какую-нибудь сказку. Такую, в какую андроиды верят.

– Может, вы мне скажете, о чем вообще речь? – спросил Маркхэм. – Я немного любопытен.

Незнакомец улыбнулся, показав желтоватые зубы:

– Вы ведь Спасенный, верно? Джон Маркхэм. Я вас видел на экране прошлым вечером… Если я скажу вам свое имя, вы можете устроить мне двадцать лет условно живого состояния, это в лучшем случае, и уничтожение – в худшем, конечно при условии, что сможете задержать меня, пока ваш андроид свяжется с Городской Группой. Итак, назвав свое имя, я создам этим проблему этического характера – проблему для вас. Я – Грэй Вальта Хиггенс, когда-то профессор философии в Оксфорде, да упокоит Господь его педантичную душу… Зовите меня просто Проф.

– Ну вот, теперь мы знакомы, – сказал Маркхэм. – А что дальше?

– Не возражаете, если я буду называть вас Джоном? – спросил он с улыбкой. – Дешевый психологический трюк. Вам будет труднее меня продать, если мы будем на короткой ноге.

– Зачем мне вас продавать?

– Джон, я Беглец. Вот поэтому вы можете меня продать. Но вы не сделаете это, могу побиться об заклад, потому что вы тоже Беглец. Может быть, просто еще не знаете об этом. Но вы это поймете, как только по-настоящему познакомитесь с этим милым, чудесным миром.

– Считайте, что я ребенок лет четырех, – сказал Маркхэм. – Я ни черта не знаю. Я вообще только что из ледника. Теперь объясните, Бога ради, что такое Беглец?

– Я, – сказал Проф. Хиггенс, ухмыляясь, – я идеально подхожу под это определение – старомодный, неприспособленный, верю в человеческое благородство, свободу действий и право на работу. Я опасен. Практически анархист. Общество меня не очень-то любит – они меня просто боятся. Вот так. А под обществом, Джон, я подразумеваю и Богом проклятых андроидов; это общество порекомендовало меня для Анализа. Я не особенно стремлюсь к Анализу, потому что те мои друзья, которые ему подвергались, не слишком хорошо потом выглядели. Они и на людей после этого не очень-то походили, во всяком случае по моему мнению… О чем это я? Ах да – Анализ. Вот я и отказался его проходить, а они меня исключили из Мужского Индекса. Мои чеки стали недействительны, поэтому я голодаю и сделался Беглецом. Беглец, Джон, – это человек, у которого нет ничего, кроме самоуважения. А чтобы сохранить самоуважение, а заодно и свободу, ему приходится воровать еду и одежду, ломать инквизиторов-андроидов, вести ночной образ жизни и представлять угрозу всем другим достойным уважения человеческим существам. И как вам это нравится?