Текст книги "Повелители утренней звезды"

Автор книги: Эдмонд Мур Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Но Эд отбросил эту мысль. В конце концов, они были мужчиной и женщиной, а их любовь была сильнее любых привычек или обычаев и, наверное, даже сильнее истины. А потому, она, любовь, должна была найти способы справиться со всем, а сам Мартин должен был суметь заставить Арилл относиться к нему так же, как он относился к ней.

А город все это время ждал. Ждал роковых вестей, от которых напрямую зависело, жить ему или умереть. Уступы пирамид светились таким же мягким великолепием, как и раньше, по улицам ходили люди, но, несмотря на это, теперь все было иначе. Даже воздух казался тяжелым, лишенным жизни и цели.

И в конце концов, одним темным утром, незадолго до рассвета, гонец майя проскользнул в городские ворота и, заикаясь, передал венерианцам последние новости. Чавес со всем своим войском вышел из Копана.

ГЛАВА IX

НОЧЬ. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ на Земле для Эдварда Мартина и повелителей утренней звезды. С того места, где он стоял, с вершины высокой пирамиды, была видна основная часть города и равнина за городской стеной, где в сиянии света лежал огромный корабль, вокруг которого суетились венерианцы, загружая последние необходимые припасы.

А затем началась посадка. Даже на таком расстоянии до Эда донеслось эхо шума, и он увидел суету вокруг открытых люков. Археолог подумал о том, что скоро наступит и его очередь. Он пройдет через равнину, займет место в переполненных трюмах корабля, среди чужих людей, и Земля будет потеряна для него навсегда.

Мартин был одним из группы, которая должна была покинуть город последней и в которую, кроме него, входили еще Мехербал, Роул с несколькими молодыми людьми и Арилл. Они должны были организовать заключительный этап эвакуации.

Эд был сильно взволнован. Со вчерашнего дня, после новостей о приближении испанцев, из Копана больше не было гонцов, и было непонятно, насколько конкистадоры успели приблизиться к Но Эку.

Теперь на пирамиде их осталось только трое – он сам, Арилл и Мехербал. Роул и его помощники куда-то ушли. Лица наблюдающей за посадкой троицы выглядели застывшими, даже окаменевшими – это были лица людей, которые вынуждены отправиться выполнять какое-то ненавистное им, но неизбежное задание.

К этому времени улицы города уже почти опустели, за исключением места у ворот, где еще можно было наблюдать нескольких венерианцев, направляющихся к кораблю. Это было символическое зрелище – повелители утренней звезды совершали свою последнюю прогулку по пыли планеты, ради которой они разбили свои сердца и которую теперь потеряли. В их походке чувствовалось что-то новое, она уже не была такой спокойной и уверенной – напротив, в каждом их шаге сквозила приближающаяся опасность и почти невыносимая боль.

Множество индейцев майя пришли проводить своих учителей и друзей. Среди них были не только вожди и сморщенные старосты окрестных деревень, но и лесные охотники, и женщины с полей, и рабочие с камнеобрабатывающих мастерских. Они заполонили огромную площадь под пирамидой и все улицы вокруг нее и молчали. Лишь время от времени у них вырывался тихий стон. Глядя вниз, на панораму города в нежном блеске огней, которые после этой ночи должны были навсегда погаснуть, Мартин словно бы видел огромный гобелен, украшенный яркими цветами плюмажей из перьев и разноцветными мантиями с прожилками белизны.

Он посмотрел на город, на его красивые неземные формы, и подумал о том, что это значило для человечества на Земле. Осознание того, что все это должно погибнуть из-за Чавеса и его людей, наполнило его яростью и печалью. Эд взглянул на Мехербала, но быстро отвел глаза. В этот момент даже простой взгляд на венерианца был бы вторжением к нему в душу. Археолог хотел что-то сказать ему, но у него не было для этого ни слов, ни сил. Он мог только молча стоять и смотреть.

Из собравшейся внизу толпы вперед вышел старый индейский вождь. Он поднялся на первую ступеньку пирамиды и обратился к главному венерианцу.

– Повелитель! – воскликнул он. – Повелитель утренней звезды!

Мехербал даже застонал, но не пошевелился.

– Поговори с ними, – прошептала сдавленным слезами голосом Арилл. – Им это нужно.

– Да, – ответил Мехербал. – Я понимаю, но они не слушают и не уходят.

– Поговори с ними, – снова сказала девушка и подтолкнула его вперед. – Смотри, Роул возвращается. Времени больше нет, им надо уходить, пока не пришли испанцы, уходить как можно дальше отсюда.

Мгновение Мехербал колебался, но, в конце концов, он заставил себя выйти на яркий свет и спуститься по широким ступеням немного ниже, чтобы все могли его видеть и слышать. С переполненной площади донесся плач, и сбитая в кучу людская масса закачалась, как будто ее колыхал ветер.

Старый вождь поднял руки и, опередив Мехербала, воскликнул:

– Повелитель, мы твои дети! Что могут делать дети без отца? Как мы будем жить, если тебя не будет?

– Вернитесь к своему собственному пути, – обращаясь ко всем, ответил венерианец, и его голос прозвучал над площадью, как звук колокола. – Запомните все, что можете, из наших учений, следуйте им, насколько можете. И пусть боги хранят всех вас!

– Но повелитель! – воскликнул один молодой индеец, который неожиданно выскочил из толпы на ступеньки пирамиды, держа в руке деревянный меч, окантованный обсидианом. – Вы научили нас не воевать, и мы не воевали, кроме как в Копане, чтобы защитить наших жен и детей. Но теперь надо сражаться! Давайте соберем наших молодых людей, давайте сделаем оружие, давайте прогоним этих бородатых!

– Как? Отправим их обратно в Копан? – Мехербал покачал головой. – Нет. Их сталь и порох слишком смертоносны для вас. Ваша единственная возможность спастись – бегство. Идите на север! Возьмите жен, детей и стариков, возьмите свои семьи, и идите на север, в горы. – Его голос стал еще громче. – Вы должны идти сейчас же! Бородатые придут сюда с восходом солнца и принесут вам всем смерть или рабство!

– Нет! – разнеслось над площадью. – Нет, мы останемся с вами! Вы не можете уйти и оставить нас!

Толпа загудела.

Роул поднялся по западной грани пирамиды, вышел на ее верхний уступ и тихо заговорил с Мехербалом.

– Все заряды на месте, и люди ждут. Это последние из наших, – он указал на уменьшающуюся группку венерианцев у ворот. – Город пуст, за исключением майя.

Мартина охватила острая, почти физическая боль. Жители Венеры хотели взорвать город, и он знал об их намерениях и понимал, почему они это делают. Мест на корабле едва хватало на всех пассажиров, поэтому в Но Эке должно было остаться много вещей – инструменты, оборудование и научная аппаратура, электростанции и другие бесчисленные предметы, присущие технологически развитой цивилизации. Оставлять все это испанцам венерианцы не хотели. Мудрость слишком могущественна, чтобы попасть в руки варваров, которые, вполне возможно, смогут, завладев ею, научиться создавать новое оружие. И все же теперь, когда пришло время для уничтожения оборудования и инструментов, Мартин обнаружил, что не может, несмотря ни на какие аргументы, смириться с таким разрушением.

«Эти пирамиды, – думал он, – эти здания с колоннами и широкие дворы, грация города, свет и цвет – все исчезнет, сотрется с лица Земли! Через год-два джунгли, конечно, захватят опустевшие места, и на месте города начнут охотиться ягуары. Исчезнут даже воспоминания об этом месте и обо всем, что оно собой представляло и пока еще представляет сейчас…» Это казалось ему невозможным.

Мехербал, тем временем, снова обратился к майя со ступеней пирамиды:

– Нам пора уходить! Мы подожжем город, чтобы ничто из нашего наследия не попало в руки бородатых и не было использовано против вас. Вы должны…

Однако остальные его слова было уже невозможно расслышать. На одно короткое мгновение, когда он объявил о запланированном разрушении Но Эка, на площади воцарилась абсолютная тишина, но затем поднялся такой крик, что у Эда зазвенело в ушах.

– Нет, нет, только не город!!!

Мартин понял, что для майя Но Эк стал, как минимум, священным местом, жилищем повелителей, которых они почитали почти как богов, святилище всей мудрости и того, что было для них великим волшебством.

По толпе побежали волны. Задние ряды теснили передние, заставляя их подходить все ближе и ближе к ступеням, и самые первые начали подниматься по ним.

– Останьтесь с нами! Мы хотим, чтобы вы остались, и мы вас удержим, а ваша магия уничтожит бородатых! Оставайтесь с нами, мы – ваши дети!

– Бесполезно, – тихо произнес Мехербал и поднялся обратно на террасу. – Роул, – обратился он к молодому человеку, – дай сигнал взорвать восточный квартал. Они уйдут, когда увидят пламя, им будет открыт путь с другой стороны.

– Хорошо, – кивнул Роул. – Но зайди внутрь пирамиды, иначе они заберут тебя с собой. Мы уйдем нижним путем.

Мехербал согласился и вошел в комнату связи, ту самую, где они выдерживали осаду испанцев. Проводив его взглядом, Мартин подумал о том, насколько разными были мотивы и судьбы этих двух народов.

Роул остановился у приборной панели и нажал переключатель. Как было устроено уничтожение города, Мартин не знал, но от Роула он услышал следующее:

– Теперь заряды будут срабатывать через определенные промежутки времени, начиная с восточной части. У майя будет достаточно времени, чтобы уйти.

Молодой венерианец говорил очень деловым тоном, как будто то, что город вот-вот сгорит, не имело никакого значения, но боль от этого события ясно отражалась на его лице. В те минуты Эд совершенно забыл, что ненавидит Роула. Ему было глубоко жаль его, даже когда житель Венеры утешающе обнял Арилл за плечи.

Охваченные каждый своими желаниями, они втроем подошли к окну, из которого стали наблюдать за происходящим. Майя постепенно продолжали подниматься вверх по пирамиде, движимые тоской, но в то же время испуганные и благоговейные перед волшебным домом, в который вошел Мехербал. Город все еще тихо лежал в излучине реки, протекающей в джунглях, очень мирный и светящийся в ночи множеством цветных огней.

Но совсем скоро послышался странный звук, не очень громкий, а после него наступила пауза, которая, как показалось Мартину, длилась целую вечность. А затем в дальней восточной части города вспыхнуло небольшое зарево. Оно становилось все ярче и вскоре превратилось в столб пламени, окрашенного в зеленоватый цвет, видимо, из-за каких-то химических веществ, которые помогали огню разъедать пластиковые дома и другие строения. Этот огонь взрывал и плавил здания, уничтожая их подчистую. Понимая, что происходит, Арилл громко и резко всхлипнула и отвернулась.

– Пойдем, – сказала она. – Нам пора.

Роул взял ее за руку и повел к лифту.

Снаружи толпа майя остановилась и замерла на ступеньках пирамиды. Все головы на площади были обращены к новому свету, который постепенно заливал город, освещая земной горизонт дрожащим сиянием. Собравшиеся в кучу тысячи людей одновременно зашевелились и закачались, и тут раздался страшный вой горя…

Мехербал молча отошел от окна, двигаясь так, словно на его плечах лежала невыносимая тяжесть, которая придавила его и сделала из него дряхлого старика с шаркающей походкой. Мартин последовал за ним в лифт. Дверь закрылась, и кабинка с грохотом опустилась сквозь пирамиду вниз. Арилл все так же молча стояла немного стороне, изо всех сил стараясь не заплакать.

На нижнем уровне они вышли через широкие двери на улицу, ведущую прямо к воротам города, и направились к кораблю. По пути им никто не встретился, и дома по обе стороны дороги стояли молчаливые, пустые, как будто терпеливо ожидающие неминуемой смерти. Только сзади, за громадой высокой пирамиды, возвышавшейся на фоне неба, слышались какие-то сдавленные звуки – это майя оплакивали свой уход из города и уход его правителей.

Эд с Арилл и Роулом достигли ворот и, пройдя через них, присоединились к последней тонкой веренице мужчин и женщин, идущих по равнине. Мартин видел, что Арилл периодически хотелось оглянуться, но она сдерживала свой порыв.

– Не оглядывайся назад. Так будет проще, – мягко обратился Роул к девушке.

Тогда она опустила голову и вместе с остальными участниками печальной процессии, спотыкаясь, пошла по пыльной земле, даже не осматриваясь по сторонам, а глядя исключительно себе под ноги. В свете, озарявшем равнину между городом и кораблем, появились странные оттенки, зеленый и болезненно-желтый, а дувший со стороны города слабый ветерок уже был пропитан отвратительным едким зловонием. В результате, люди в процессии, один за другим, сами того не желая, останавливались и оборачивались, охваченные ужасным очарованием гибели их города, который уже полностью оказался охвачен огнем.

Это было даже по-своему красиво. Под смертоносным огненным покровом контуры зданий колебались, текли и сдвигались, как очертания облаков или больших снежных сугробов, тающих под солнцем и ветром. Тот восточный угол, откуда все началось, уже погрузился в темноту и пепел, а где– то вдалеке за городской стеной, уже вне поля зрения идущих на корабль венерианцев, слышались скорбный звук барабанов и пение: там майя пробирались в джунгли, все дальше на север.

Итак, все закончилось. Все было сделано. Эпической надежде пришел конец.

Мартин шел вместе с остальными, держась поближе к Арилл – шел к тому месту, где блестел над равниной огромный серебряный корпус космического корабля с широко открытыми люками. Внезапно, без всякой на то причины, археолога охватили холод и страх. Он посмотрел на ясное небо и на звезды, которых он больше не увидит, и с ужасной тоской буквально возжелал еще раз посмотреть на солнце, которое в тот момент приближалось к восточным хребтам, прежде чем вечные облака Венеры навсегда скроют его. И пока он любовался заходящим солнцем, прощаясь с ним и чувствуя себя все более потерянным и испуганным, с края джунглей слева от него раздался пронзительный и такой знакомый ему крик: «Сантьяго!»

С леденящим душу осознанием Эд понял, что его предчувствие было верным и что один из знаменитых форсированных маршей испанцев привел к Но Эку волков Чавеса, и привел совсем не вовремя.

Глядя на силуэты приближающихся всадников и призрачные ряды бегущих позади солдат, жители города резко остановились и замерли, как порой делают испуганные олени, когда завидят приближающегося хищника. А потом первый шок прошел, и все разом побежали к безопасному кораблю, который, как выяснилось, оказался еще недостаточно близко.

– Рассыпаться! – успел крикнуть Мартин, после чего потянулся к Арилл и схватил ее за руку.

Но было уже поздно. Атакующие всадники налетели на них, сбив ног Роула, а воздух наполнился ржанием и звоном кольчуг. Лошади широким кругом развернулись к кораблю, и Эдвард с удивлением подумал, что испанцы собираются накинуться на него, как если бы это был замок, который нужно захватить. Археолог отчаянной хваткой вцепился в Арилл, стремясь закрыть ее своим телом. Оглядевшись, вдалеке он снова заметил Роула, пытающегося вернуться к девушке. Но Эд не мог его ждать. Он бросился бежать вместе с Арилл, но на пути у них появились пешие испанцы, несущиеся, как поджарые гончие, а потом над дорогой загудели стрелы арбалетов.

Чавес и де Гусман. Испанская жадность и великолепие, смелость и боль. Конкистадоры, идущие против сияющей цитадели инопланетного корабля, не зная, что это такое, и уже не заботясь о том, что перед ними, как им казалось, было дело рук сатаны, должны были захватить и разграбить его, а все, что после этого останется – растоптать ногами. И они были абсолютно уверены, что смогут это сделать.

Повсюду раздавались крики, беспорядочная толпа людей бежала, падала и кричала, размахивая смертоносными мечами и пиками или стреляя яркими лучами из маленьких шокеров. Мощные огни вокруг корабля с жуткой ясностью высвечивали каждую деталь – раздувшиеся ноздри и дикие глаза лошадей, цвет крови на чьей-то бледно-голубой тунике или лицо испанского лучника, срывавшего драгоценности с шеи одной из венерианок. Корабль был теперь очень близко, но вокруг него и около его люков бились озверевшие испанцы.

Мартин с Арилл продолжали пробираться к кораблю. Неожиданно Эд услышал, как кто-то выкрикнул имя Педро Яньеса, и в следующий миг чья-то пика сильно ударила его по закованной в доспехи спине. Соскользнув, она оставила длинный порез на его плече, но он не остановился – ему надо было бежать дальше, затеряться в суматохе.

И внезапно, словно гнев Юпитера, кормовые двигатели корабля заработали – их запуск сопровождался пламенем и грохотом.

Ужасный рев и сотрясение, вызванное этим мощным звуком, ошеломили Мартина, повалив его на колени. Почти сразу огни вокруг корабля погасли, оставив вокруг слепую темноту, сквозь которую, словно разверзшаяся глотка ада, вспыхивал и мерцал страшный шлейф пламени. В этом странном сиянии Эд увидел бегущих испанцев, оглушенных и шатающихся, а также всадников в кольчугах, уже растоптанных их обезумевшими лошадьми. Он понял, что люди внутри корабля сделали это намеренно, чтобы отогнать нападавших на некоторое время, достаточное для того, чтобы спасти тех, кто остался снаружи. Все еще сжимая руку Арилл, Мартин встал и продолжил планомерно продвигаться вперед, с трудом борясь с действием звуковых волн, сотрясавших равнину под его ногами. Он направлялся к одному из открытых люков, и остальные венерианцы – разрозненные группы и пары людей – делали то же самое, бежали, карабкались, волочили за собой ослабевших, убитых и раненых. Эд глубоко вздохнул, и его охватило огромное облегчение. Теперь они могли спастись, и Арилл была жива и на пути к безопасности.

Но это оказалось не совсем так. По дрожащей земле, в сторону от корабля, навстречу Мартину и девушке спешил вооруженный мужчина. Это был Манрике. Арилл что-то крикнула, но ее голос потонул в грохоте двигателей. Меч Манрике был красным от крови и сиял в ярком свете пламени, как сияло и его разъяренное лицо. Эдварду показалось, что на него надвигается безличное и безжалостное орудие мести в рваных ботинках – и у него не было никакой возможности пробежать мимо бывшего соратника, чтобы добраться до корабля.

Мартин с силой оттолкнул от себя Арилл, но она не собиралась бросать его, и тогда он толкнул ее еще раз и закричал, чтобы она бежала. Девушка осталась на месте, и Манрике рванулся к ней. Он был один. Только он из всех испанцев выдержал адский грохот двигателей, и даже несмотря на них, рвался к своему бывшему товарищу Яньесу. Мартин отчетливо видел, что его борода шевелилась, как будто он что-то говорил.

Тут двигатели отключились. Остались только темнота, разбавленная заревом догорающего города, и тишина. И в наступившей тишине голос Манрике тихо, но звучно произнес:

– Ты не должен оставлять ведьму в живых.

Мехербал и Роул, почти добежавшие с еще несколькими венерианцами до люка, оторвались от остальных и бросились назад, за Арилл. Но времени было мало, а расстояние для воздействия шокерами было слишком большим. Мартин с большим трудом оторвал пальцы вцепившейся в него Арилл от своей руки и ударил ее в лицо, да так сильно, что ему удалось на мгновение ее оглушить. Этого мгновения ему хватило, чтобы броситься навстречу Манрике, который уже занес свой меч для удара, пробежать три-четыре шага и оказаться рядом с ним. Мартин извернулся, чтобы уклониться от лезвия, схватил Манрике за горло, сбил его с ног и прижал к земле, навалившись сверху.

Но кинжал, которого Эд не видел и который Манрике держал в левой руке, нашел его бок, то место, где не было прикрывающей тело стали. Мартин почувствовал жжение, однако не выпустил горло испанца и не ослабил хватки, даже когда в глазах у него начало темнеть…

…ТЕМНОТА И СОН. Сон, в котором лицо Арилл склонилось над ним, а где-то в стороне, словно бы издалека, звучал мужской голос: «Нет смысла, он умирает».

Дальше было ощущение мягкой руки на лбу и капель горячих слез на лице. А затем на него накатились темные волны, такие мирные, такие ласковые…

Мартин неподвижно лежал на земле рядом с Манрике, и тьма в его сознании все сильнее сгущалась. Это уже было неприятно, потому что она стала скрывать его чудесный сон.

Он боролся с тьмой, боролся яростно и отчаянно. Теперь в ушах у него слышался рев, и он знал, что это было, он еще помнил этот звук. Арилл… Арилл покидала его, покидала Землю навсегда.

Эд с трудом приподнялся и сквозь странную затемняющую все вокруг дымку увидел, как огромный корабль, отрываясь от Земли, медленно поднимался на огненных струях, направляясь в прозрачную бездну неба.

Мартин с тоской выкрикнул имя Арилл, а потом тьма снова накрыла его, на этот раз уже совсем не ласковая, а полная завываний и странных ветров, уносящая его неизвестно куда. Он знал, что умирает в чужом теле, и это было по-настоящему страшно.