Текст книги "Повелители утренней звезды"

Автор книги: Эдмонд Мур Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Эдмонд Гамильтон
ПОВЕЛИТЕЛИ УТРЕННЕЙ ЗВЕЗДЫ

ПОВЕЛИТЕЛИ УТРЕННЕЙ ЗВЕЗДЫ

ГЛАВА I

ТЕМНОТА ВОЗРАСТАЛА, затапливая его сознание, а ночные звуки джунглей напротив, стихли, оставшись где-то далеко позади, так же, как и запах древесного дыма и неудобство парусинового кресла. Он привлек темноту и втянул ее в себя. Он еще помнил, как это делается. Мрак накатывал на его сознание маленькими тихими волнами, которые постепенно увеличивались, набухали и, в конце концов, унесли его прочь, а затем…

«Отпусти! – запела очень глубокая Тьма. – Отпусти и падай. По ту сторону есть свет…»

Но он не мог отпустить ее, потому что теперь грубый и настойчивый голос, зовущий его по имени, буквально разрушал видение:

– Эд! Эд Мартин! Что с тобой такое?

Мартин испуганно вскочил, обливаясь внезапно накатившим на него потом, и довольно больно ударился о край стола. Тяжело дыша, с открытыми, но невидящими и затуманенными той внутренней тенью, которую ему почти удалось вызвать, глазами он обеими руками вцепился в «обидчика».

– Эд, что за чертовщина! – раздался рядом громкий голос Фарриса.

Эдвард Мартин очень медленно повернул голову. Он увидел горящую лампу и тропический лунный свет, который лился сквозь москитную сетку, висящую на открытой двери. Но даже несмотря на этот свет, интерьер хижины все равно казался тусклым, затемненным и как-то странно отдаленным.

– Я спал, – запинаясь, промямлил Эд. – Вот и все.

– Нет, – возразил его помощник Фаррис. – Нет, ты не спал. В твоем лице было что-то другое, я не знаю, что…

Мартин не стал спорить. Он просто сел, чувствуя сильную слабость и глубокое потрясение.

Прошло уже много времени с тех пор, как он пытался сделать это в последний раз. И вот теперь быть прерванным, вырванным назад… Досадно! Ему было неприятно смотреть на Фарриса, и его взгляд упал на разложенные на столе бумаги – законченный только вчера мучительный перевод символов майя со стелы, которую они раскопали – самой потрясающей находки за всю экспедицию. Именно эта до безумия загадочная надпись, в конце концов, заставила его нарушить свое былое решение и еще раз попробовать то, что он пытался сделать когда-то давно.

Вся цивилизация Майя, все ее некогда могучие, а теперь разрушенные каменные города, руины которых лежали тут и там в джунглях Гватемалы, были белым пятном в истории. Но эта новообретенная надпись, эти таинственные упоминания о «повелителях утренней звезды, которые научили мудрости наших отцов» – все это настолько обострило загадку, что Эд больше не мог мучиться неизвестностью и снова ступил на дорогу, от которой давным-давно решил отказаться.

Мартин поднял глаза и прочитал на простоватом лице Фарриса и удивление, и сомнение, и легкую оторопь. И тут он отчетливо понял, что не сможет так просто отделаться от своего коллеги– археолога пространными объяснениями.

– Ты выглядел так, будто бы находился под каким-то видом самогипноза, – снова заговорил Фаррис. – Не знаю, как объяснить…

Эд рассмеялся, но не добродушно, а каким-то неприятным и даже злорадным смехом.

– Хорошо, – сказал он затем уже более серьезным тоном. – Я расскажу тебе. Я уже говорил паре человек раньше, но они не поверили. Думаю, и ты не поверишь.

Фаррис в выжидающе смотрел на своего коллегу.

– Как ты думаешь, возможно ли, чтобы разум покидал тело? – резко спросил его Мартин.

– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под разумом.

– Я имею в виду ту неуловимую связь, видимо, электрических сил, называемую, за неимением лучшего термина, сознанием, – начал объяснять его товарищ.

Фаррис посмотрел на него встревоженным взглядом.

– Я мало что знаю обо всей этой новой парапсихологии. К чему ты клонишь, Эд?

Мартин отвернулся и взглянул на проникающий в дом лунный свет. Он чувствовал себя очень усталым и уже сожалел о своей попытке объяснить то, что ему самому не было до конца понятно, но отступать было поздно.

– Когда я был маленьким, я видел необычные сны, – продолжил он. – Мне казалось, что я проваливаюсь во тьму, а затем, короткое время, я уже мог смотреть не своими, а чужими глазами, принадлежащими кому-то другому. Иногда это длилось всего мгновение. Но то, что я видел, было очень странным и диковинным. Только позже, когда я начал много читать и изучать – не только историю – я обнаружил, что, скорее всего, тогда я видел события прошлого.

Он на мгновение задумался, но быстро заговорил снова:

– Тогда я еще думал, что это были всего лишь сны. Но то, что мне снилось, было слишком ярким, слишком реальным и аутентичным. Наконец, я начал понимать, что обладаю неким экстрасенсорным даром, наверное, талантом, а может быть слабостью, не знаю, чем именно. – Он поднял глаза на собеседника. – Вот почему я стал археологом. Проблески прошлого, которые у меня возникали, заставили меня захотеть узнать об этом как можно больше.

– Тебе казалось, что твой разум или сознание на мгновение перемещается из твоего тела в чье– то другое? – несколько небрежно спросил Фаррис.

– Да. Я так думал тогда и продолжаю думать так и сейчас, – уверенно сказал Эдвард. – Что-то освобождало меня, позволяло вернуться назад во времени, взглянуть на уже мертвые столетия глазами других людей. Я был гостем в чужом мозгу, мимолетным гостем, быстро приходящим и так же быстро уходящим. Но беда была в том, что я не мог оставаться там столько, сколько хотел, равно как и не мог выбрать, куда хочу пойти.

– Тибетцы утверждают, что некоторые из их монахов тоже могут делать что-то подобное, – заметил Фаррис. – Они называют это «стремлением вперед».

Его друг кивнул.

– Я читал об этом. Есть и другие традиции, но я не думаю, что такое встречается часто. Тут нужен необыкновенный, особый талант.

– Скажи мне, Эд, ты когда-нибудь обращался по этому поводу к психологу?

Мартин снова кивнул.

– Конечно, даже к нескольким. Я довольно подробно обсудил это с известным специалистом по психологическим исследованиям Кавендишем.

– И что он сказал?

Эд неопределенно пожал плечами.

– Он сказал, что это было либо наваждение, либо еще не изученный редкий дар, похожий на экстрасенсорику. И если это наваждение, то я не должен больше этим заниматься. А если это было на самом деле, то тогда я, тем более, не должен пробовать это снова.

– Я понимаю, о чем он. – Теперь Фаррис выглядел озабоченным. – Это опасно, Мартин. Мы не знаем, к чему это может привести, не знаем, что повторяющиеся вторжения в чужие матрицы разума могут сделать с той тонкой сетью импульсов, которую мы называем индивидуальным сознанием. Опасно, Мартин. Опасно! – Он пристально посмотрел на коллегу. – Я надеюсь, ты последовал его совету? – спросил он недоверчиво.

– Да, – просто ответил Эд. – Все эти два года после разговора с Кавендишем я ничего не делал, оставил все как есть. Но теперь…

Его взгляд блуждал по страницам перевода древней надписи, и Фаррис проследил, куда он смотрит.

– Я правильно понял, это та стела, она спровоцировала тебя?

– Да, в некотором смысле. Эти упоминания о мудрых, о повелителях утренней звезды… Они делают тайну Майя еще более глубокой. – Мартин ненадолго умолк, а затем страстно продолжил: – Все это по-прежнему остается тайной, ты же знаешь! Один дикий индейский народ внезапно, по-видимому, спонтанно, развился в расу, где преобладали архитекторы, математики, астрономы! Они изобрели точный календарь на тысячу лет раньше, чем это сделал христианский мир, идеально рассчитали синодический год Венеры, построили великолепные города, украшенные скульптурами. Почему они вдруг так развились? – Он уже чуть ли не кричал. – Почему?!

Фаррис сделал успокаивающий жест.

– Не знаю, прав я или нет, но, мне кажется, днях мы найдем ответ на твое «почему»?

– Возможно, – в конце концов, успокоившись, ответил Мартин. – Мы копались в этих руинах десятилетиями, и загадки только множились. Но если бы я мог хотя бы на мгновение взглянуть сквозь время… – Он поднял глаза и, увидев выражение лица собеседника, замолчал и притих, а через мгновение невесело рассмеялся. – Хорошо, Фаррис. Давай, говори, что ты думаешь.

– Я думаю, ты слишком много работал, Эд, – осторожно сказал его помощник. – Думаю, тебе нужно отдохнуть от археологии, хотя бы на некоторое время.

После этих слов Мартин сразу как-то съежился и поник.

– Другими словами, – тихо ответил он, – я и мои мечты о прошлом… безумны?

– Я этого не говорил! – Фаррис отрицательно затряс головой. – Ия так не думаю! Я не закоренелый научный догматик девятнадцатого века, и я прекрасно знаю, что Рейн и ребята из парапсихологии открыли какие-то странные способности. Но это… – Он сделал паузу, явно очень тщательно подбирая слова. – У всех нас бывают странные моменты воспоминаний. Да ведь сам акт запоминания – это форма мысленного путешествия во времени, проецирования своего сознания назад в прошлое. Не надо зацикливаться на этих странных моментах видений. Прямо сейчас эта головоломка народа Майя перенапрягла тебя. Что до меня, то я бы просто пошел спать и забыл об этом. – Он чуть ли не с нежностью посмотрел на Эда и добавил: – И ради Бога, не говори об этом нашим индейцам! Иначе они просто удерут отсюда в суеверной панике.

– Я не настолько сумасшедший, – с легкой горечью ответил Мартин.

Теперь он действительно жалел, что вовремя не прекратил этот разговор, а напротив, разошелся и выболтал много лишнего. Ему следовало бы научиться не делать этого хотя бы потому, что люди всегда реагировали на его рассказы о странных «снах» именно так, и он понимал, что они будут реагировать так всегда, причем, почти все, за исключением нескольких психологов, которые знали о человеке достаточно, чтобы быть не слишком уверенными в своей правоте и не отрицать услышанное. Но что сделано, то сделано.

– Ну и хорошо, – неохотно согласился Эдвард. – Доволен? Тогда – спокойной ночи!

Он подошел к своей койке и лег, плотно задернув москитную сетку.

Фаррис нерешительно задержался на несколько секунд, переминаясь с ноги на ногу.

– Эд, я, если что, не пытался намекнуть, что ты чокнутый.

– О, конечно, я это знаю, – донеслось из-за сетки.

Однако это было сказано с явной долей иронии, и Фаррис понял, что, видимо, обидел коллегу. Он не знал, что еще можно сказать.

– Фаррис! – Теперь голос Мартина прозвучал, скорее, примирительно. – Я могу это сделать, и ты знаешь об этом.

Его друг подошел вплотную к его койке, посмотрел на него сверху вниз и судорожно попытался придумать, что ответить на это странное заявление. Но он так ничего и не сказал и, в конце концов, повернулся и вышел.

Мартин лежал во влажной темноте, по– прежнему жалея, что не смог держать рот на замке. С тех пор, как он был ребенком и рассказывал сверстникам о том, что «видел во сне», реакция на это всегда была одинаковой.

Может быть, люди были правы? Может быть, это была просто форма самовнушения, которая ничего не значила?

– Будь я проклят, если это так, – пробормотал Эд. – Я могу попасть в прошлое… я все еще могу это сделать.

Возможно, только на мгновение, подумал он, но даже мимолетный взгляд на древнюю цивилизацию Майя мог бы помочь ему разгадать тайну затерянного мира.

Желание сделать это снова схватило его за горло. Коварный, тонкий соблазн поющей тьмы, за которой скрывались невероятные мгновения феноменальных видений, вновь овладел им.

Мартин даже застонал.

– Какого дьявола я вообще был проклят этой штукой? – громко прошептал он, размышляя. – Это исковеркало всю мою жизнь…

Но это произошло, и это уже нельзя было изменить. В то время как другие люди жили настоящим или смотрели в будущее, стремились к великим завоеваниям пространства и материи, Эд проводил годы одержимым изучением мертвых эпох Земли и их удивительных тайн.

И эта загадка Майя оказалась, пожалуй, самой величайшей и самой насмешливой из всех. Если бы он только мог увидеть ту эпоху хотя бы на мгновение, если бы он мог упасть обратно за черную завесу, за пределы тьмы…

И вот теперь знакомая темнота снова стала подниматься в его сознании, как поднималась раньше, захлестывая его с головой и неся его в неизвестность! Мартина охватил смешанный прилив паники и нетерпения, он смутно осознал, что слишком долго думал об этом и что это действительно было опасно. Он не должен, не должен был погружаться в прошлое.

Но ощущения уже нарастали. Это было похоже на какой-то неосязаемый поток, который подхватил Эда и понес его сквозь пустоту, причем все быстрее и быстрее. На фоне этого в его сознании пронесся смутный импульс тревоги. Раньше такого никогда не случалось. Что-то было не так…

«Все не так! Неправильно!» – звучало у него в голове. Но ужасный стремительный поток продолжал нестись все дальше, пробираясь в полной тишине во все более глубокую тьму и увлекая его за собой. Мартин попытался бороться с ним, но ничего не получалось: он не знал, как это делать. Внезапно он остро почувствовал опасность разрушения собственной личности, от которого его разум не мог его защитить, и вот тогда он ясно вспомнил все предупреждения.

Его охватила до конца неосознанная и сокрушительная тоска, сквозь которую ошеломленные нейроны его мозга заструились в неизвестность, как небесный свет струится из падающих звезд. А потом произошло столкновение, после которого не осталось даже воспоминаний об опасности и страхе.

Свершилось! Он плыл по течению, а наполовину успокоившееся сознание Эдварда Мартина начисто отделилось от его мозга и вновь перемещалось по незнакомым измерениям точно так же, как это происходило раньше.

ГЛАВА II

МАРТИН ОЧЕНЬ СМУТНО почувствовал, что кто-то чисто физически трясет его и чьи-то пальцы почти впиваются в его плечо, а где-то далеко-далеко звучат зовущие голоса. Значит, сейчас он все-таки находился в безопасности.

Археолог попытался открыть глаза. Он снова лежал на своей койке, Фаррис был рядом и делал отчаянные попытки разбудить его. Реакция организма, более сильная, чем даже охвативший его ужас, вызвала у него рвоту, и он попытался встать, но тут же упал, потеряв сознание. Тряска и настойчивые голоса возобновились. Мартин застонал. Неожиданно ему на лицо вылился целый водопад теплой и дурно пахнущей воды. Задыхаясь, он закашлялся, с трудом пытаясь сесть. К нему вернулся слух и другие чувства. Он моргнул, чтобы прояснить затуманенное зрение, и удивился, почему бьют барабаны и почему вокруг так много кричат. Должно быть, в лагере что-то случилось…

– Фаррис… – выдохнул он. – Фаррис!

Наконец, он смог увидеть лицо того, кто его будил. Из тумана и колеблющихся очертаний медленно-медленно выплыло нечто округлое, оно прояснилось и обрело более четкую форму. Да, это было бородатое лицо – смуглокожее, немного хищное, застарело желтое от некогда перенесенной лихорадки и увенчанное потрепанной стальной шапочкой-шлемом. Два черных, налитых кровью глаза пристально смотрели на него.

– Фаррис? – прошептал Мартин и затих.

Его сердце забилось с глухим стуком.

– Педро! Педро, проснись! – закричало лицо по-испански.

Руки, похожие на медвежьи лапы, протянулись и встряхнули Мартина, а затем стали судорожно трясти его и трясли до тех пор, пока у него не застучали зубы.

– Ты слышишь меня, Педро? Через час мы выступаем!

Эд уставился на бородатого мужчину с потрепанными морским ветром щеками и со стальным шлемом на голове. Затем он повернул голову и увидел рядом с бородачом еще одного склонившийся над ним человека, но это тоже был не Фаррис и не кто-либо из его, Мартина, знакомых, а сам он находился не в своей хижине рядом с раскопками, а неведомо где, причем вокруг было много людей, которые неистово кричали под грохот несмолкающих барабанов.

Эдвард ощупал пальцами свой язык и закричал, но огромная мозолистая ладонь зажала ему рот. Тогда он стал кусать ее, рвать зубами, после чего она ненадолго исчезла, чтобы тут же вернуться, довольно сильно ударив его по голове. Он затих.

– Безумие от лихорадки, – произнес голос бородатого мужчины.

В ответ на это раздались проклятия, а затем тот же голос спросил:

– Что нам делать, Манрике?

Второй голос, гораздо более мягкий, прозвучал ровно и едва слышно:

– Он должен идти! Попробуй воду еще раз, Эррера. А если не подействует, тогда я с ним поговорю, а ты держи его покрепче. Возможно, я смогу его успокоить.

Снова раздалось хлюпанье, и Эд ощутил вкус солоноватой воды. Он непроизвольно вздохнул и едва не захлебнулся ею, после чего попытался вырваться, но кто-то держал его руки мертвой хваткой, разорвать которую не смогли бы даже двое Мартинов. Тогда он поднял дрожащую голову и посмотрел вокруг ошеломленными и дикими глазами.

Теперь перед ним стоял очень худощавый и какой-то легкий на вид человек по имени Манрике, в то время как Эррера, который и держал его руки, оказался широким в плечах и очень грузным. Лицо Манрике было костлявым и обгоревшим на солнце и тоже имело желтоватый оттенок, но борода у него была аккуратно подстрижена, а глаза светились умным взглядом.

– Педро, – тихо произнес он. – Послушай, амиго. Ты должен встать и пойти с нами. Мы должны уходить с Эрнандо де Чавесом, и сам Альварадо завтра покидает это место, так что если ты не встанешь и не присоединишься к нам, тебя оставят с другими больными на милость индейцев. Ты понимаешь?

Вся его речь проходила под оглушительный бой барабанов.

Мартину потребовались три попытки прежде, чем он смог заговорить:

– Нет, – по-испански прошептал он. – Я ничего не понимаю. Кто вы такие?

Рядом застонал Эррера:

– Кто мы такие, в самом деле? Клянусь окровавленным подбородком Уицилпочтли! Болезнь лишила его рассудка.

Манрике снова заговорил успокаивающим тоном, каким разговаривают с испуганным животным или детьми:

– Два дня назад у тебя был солнечный удар. Все это время ты лежал, как мертвый, и мы думали, что нам придется оставить тебя здесь. А сегодня утром на рассвете ты неожиданно вскочил и стал кричать. Мы уже почти три часа пытаемся тебя успокоить. – Он положил руку Мартину на плечо. – Теперь тебе надо встать и идти, и никто не должен знать, что ты болен. Иначе ты останешься здесь и умрешь.

Эд посмотрел за спину Манрике. Он чувствовал себя странно, и у него кружилась голова, как у человека, разрывающегося между двумя видениями. То, что он увидел, поразило его. Окружающая обстановка ничем не отличалась от той, которую он покинул. Те же джунгли, те же высокие горы на заднем плане, та же жара и запахи. Вокруг была типичная индейская деревня с крытыми соломой хижинами и расчищенными под посадки кукурузы участками земли, и она выглядела, как любая из сотен таких же деревень, которые он видел множество раз. В тот момент он подумал, что наверняка сможет легко найти отсюда дорогу в свой лагерь.

Деревня была наполнена солдатами. Такими же мужчинами, как Манрике и Эррера, в шлемах и морионах, в нагрудниках из помятой стали или в доспехах из стеганого хлопка, в сапогах, плащах и старинных бриджах. Они были вооружены мечами, пиками и арбалетами, а у некоторых были аркебузы. Рядом паслись лошади с высокими седлами и уздечками, украшенными серебряными кольцами.

Повсюду раздавался бравый рев проклятий, крики и смех под ржание и топот лошадей. А еще гремели барабаны, и где-то ревела труба на фоне ярких звуков лязга оружия, похожих на удары оркестровых тарелок. Одним словом, вокруг были испанские солдаты, а возглавлял их человек по имени Альварадо.

Осознав происходящее, Мартин рассмеялся. Территориально раскопки и его лагерь должны были находиться где-то рядом, но их разделяли века – более чем четыре столетия. Он знал историю Гватемалы и понял, где находится и какая вокруг эпоха. И он снова рассмеялся, после чего Манрике потребовалось некоторое усилие, чтобы заставить его умолкнуть. А потом ему в голову пришла еще одна неизбежная и, пожалуй, самая неприятная мысль, но он отогнал ее. Вместо этого Эдвард стал обдумывать свое положение, не сводя глаз с того хаоса, который творился в деревне.

Немного в стороне, отдельно, находился второй лагерь испанцев, состоящий примерно из тысячи человек. Это были индейцы, но другой породы, отличающиеся от коренастых жителей деревни, высокие, со свирепыми глазами и хорошо вооруженные.

«Это, должно быть, тласкаланцы, – подумал Мартин. – Их, вероятно, привезли сюда из Мексики».

Но вслух он очень осторожно, как ребенок, повторяющий урок, произнес совсем другое:

– У меня был солнечный удар. В течение двух дней мой разум был мертв.

Манрике кивнул.

– Да, это так.

– И мы с вами знакомы, – продолжил Эд.

Позади него раздался голос Эрреры:

– Мы пришли вместе из Эстремадуры и вместе сражались под командованием Кортеса на всем пути от Кубы до Теночтитлана. – В его голосе ясно слышались стенания. – И он спрашивает, знаем ли мы его?! Педро, Педро, что с тобой случилось?

Манрике, как казалось Эду, незаметно коснулся пальцем своего виска.

– Солнце… – вздохнул он и улыбнулся Мартину. – Память вернется к тебе через день или около того. А теперь вставай, я помогу тебе с твоим снаряжением.

– Подожди, – остановил его археолог и перевел взгляд на силача, который продолжал держать его. – Можешь отпустить меня, Эррера, теперь я спокоен. – Затем он зажмурил глаза, глубоко вздохнул и, собравшись с духом, выпалил: – Как меня зовут?

Манрике устало и разочарованно посмотрел на него.

– Яньес, – произнес он. – Педро Яньес.

– Педро Яньес, – тихо, почти про себя, прошептал Эд.

Значит, подумал он, у Педро Яньеса был солнечный удар, а Эдвард Мартин отправился путешествовать во времени. Получается, что один разум погиб, разбитый солнцем вдребезги, оставив пустое тело, а другой вырвался из своего времени, и его засосало в образовавшийся вакуум.

Теперь Мартин внимательно посмотрел на себя. Пара рук, очень худых, но сильных, на тыльной стороне одной из них – большой белый шрам. Длинные ноги, обутые в кожаные сапоги, изношенные буквально в клочья множеством переходов, а над ними худощавое незнакомое тело, одетое в рваные бриджи и кожаную рубашку, протертую насквозь там, где ее часто касалась сталь доспехов.

Он поднял свои странные, покрытые ссадинами руки, приложил ладони к лицу и почувствовал изогнутый ястребиный нос и длинную надменную челюсть, а также бороду, покрывавшую его подбородок, и залысины над висками, где кожу натирала стальная шапочка. И тут он заплакал – слезы медленно катились по его щекам, и в них была бездна отчаяния.

Пронзительно и повелительно зазвучала труба. Барабанная дробь стала быстрее. Люди начали выстраиваться в шеренги, а всадники вскочили в седла.

– Идем, Педро! – крикнул Манрике. – Идем!

Но Мартин никак не мог подняться, он сидел на земле и рыдал.

Тогда могучий Эррера наклонился, взял его обеими руками подмышки и поставил на ноги. Он держал его так, пока Манрике застегивал на его спине и груди доспехи из потрепанной стали и надевал на него пояс с длинным мечом. Вместе они надели ему на голову шлем, дали в руки острую пику и повели его прочь, стараясь держать его тело прямо, хотя Мартин с пустым, как у мертвеца, лицом постоянно спотыкался и норовил упасть. Там, куда они его вели, он увидел сквозь странную дымку, приглушавшую звуки и цвета, длинную шеренгу людей, возглавляемую всадниками со знаменами, которая как раз начала движение. Он должен был стать частью этой шеренги. Позади них под звуки труб и барабанов двигалось индейские войско в мягких сапогах.

Издалека на это шествие с ненавистью в глазах поглядывали угрюмые и немного испуганные жители деревни. Повсюду стоял едкий запах пыли.

Из одной из палаток вышел человек в богатых доспехах. У него были золотисто-рыжие волосы и борода, которые красиво пламенели на солнце. Тласкаланцы подняли копья и стали громко приветствовать его, выкрикивая, по-видимому, его имя: «Тонатиу»! Несмотря на то, что в левой руке этот человек держал наполовину обглоданную птицу, он, смеясь, явно довольный своим величием, отсалютовал им другой рукой и выкрикнул:

– Не вешать нос, разбойнички! В Копане вас ждут золото и женщины!

– В Теночтитлане тоже были золото и женщины, – мрачно пробормотал Эррера, глядя себе под ноги, – но разве мы хоть прикоснулись к ним? Нет! Это Кортес и его капитаны получили их, а не мы. Разбойнички! То же самое будет и в Копане!

Те, кто шел рядом и слышал его слова, зарычали в знак согласия. Но несмотря на это, половина войска Альварадо – сто пятьдесят латников, сорок всадников, пятьсот индейцев из Тласкалы и Теночтитлана и четыре маленькие пушки, которые люди тянули вручную – отправились завоевывать империю. Они двигались на восток через кукурузные поля в зеленые джунгли, и утреннее солнце слепило их глаза. И Мартин шел с ними, ошеломленный, в полубессознательном состоянии, странник во времени, заключенный в плоть другого человека. Это было похоже на ночной кошмар, но было реальностью.

– Место, о котором он говорил, куда мы направляемся – Копан? – спросил Эд пересохшими губами.

– Да, он самый, – ответил Манрике. – Говорят, богатый город. И очень надеюсь, на этот раз добыча прилипнет к нашим пальцам!

«Копан, – подумал Мартин. – Я знаю Копан, город, стоявший на лестнице Ягуара, вдоль линии разрушенного акрополя. Я изучал каждый камень его великого храма Венеры в форме пирамиды…» Копан, этот могущественнейший из старых городов Майя, затерянный и забытый на века вместе с построившей его империей. Так давно утраченный и так хорошо забытый, что Мартин в свое время не поверил рассказу Стивена об экспедиции под командованием некоего Эрнандо де Чавеса, которая напала на богатый и живой Копан в начале шестнадцатого века.

Теперь он узнает все о том, как это было.

Он маршировал вместе с Эрнандо де Чавесом. Он сам увидит, жив Копан или мертв. Но какое сейчас это имело значение для него? Какое значение имели археологические исследования в жизни Педро Яньеса, солдата Испании? Он маршировал с Чавесом. Солнце жарко било ему в глаза, и он привыкал к чужой плоти. И вернуться у него не было никакой возможности. Неужели ее не будет никогда?