355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эд. Арбенов » В шесть тридцать по токийскому времени » Текст книги (страница 18)
В шесть тридцать по токийскому времени
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 03:55

Текст книги "В шесть тридцать по токийскому времени"


Автор книги: Эд. Арбенов


Соавторы: Моисей Писманик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

«Ни о чем не тревожься. Он (читай Янагита) лишь пугает. Это тактика».

Поярков прочел и вписал ответ:

«Догадался. О нем не надо. О себе…»

Она:

«Что о себе?»

Он:

«Все!»

Потом заговорили торопливо, перебивая друг друга. На листке, конечно.

«Грустно…»

«Мне – тоже. Думай о будущем!»

«Боюсь».

«Не смей! Ты ведь сильная».

«Люблю, потому страшно… Я не одна теперь».

«Обо мне не беспокойся. Береги себя. Всегда. Каждую минуту».

«Боже мой, если бы я знала, что будет так трудно!»

«Нам всегда трудно»

«Тебе легко. Ты через час будешь дома. А я?»

«И ты… Только немножко позже».

«Кажется, это последняя минута…»

«Их будет много-много».

«Где?»

«Там. На нашем берегу…»

Она покачала головой.

«Скажи что-нибудь! Хочу слышать твой голос».

Он прошептал:

– Люба…

Она положила руку на его ладонь и пожала ее.

– Прощай!

– Не смей так!

– Все-таки прощай. Возьми этот листок на память

– Не могу…

– Тогда брось в Амур.

Он встал. Лицо его было бледным. Ужасно бледным, и губы дрожали.

Катя поняла, что он уходит, что время истекло. Их время. А казалось, что его так много. Вечность.

– Ах, да… Прочти это. Потом.

Она открыла сумочку, достала сложенный вчетверо, а может, и больше листочек, отдала его Пояркову:

– Только уничтожь! Обязательно уничтожь…


Несколько печальных слов о Веселом Фыне

В каюте он развернул листок.

«В. Ф. повесился у себя в фанзе. Говорят, он работал на китайцев. Может быть!»

На робком огне зажигалки клочок горел долго. Очень долго. Поярков успел подумать о судьбе разведчика, которому уготован печальный конец за каждым поворотом. Он знает об этом и все же идет. Сворачивает и снова идет. И иногда, лишь иногда доходит до цели.

Еще подумалось о японце, который сказал в фанзе Веселого Фына: «Я предпочитаю расстреливать тех, кто проявляет к нам недружелюбие…»

Фыну было суждено принять этот приговор.


Убедите меня, что большой Корреспондент существует!

Нужен был портрет Корреспондента. Того самого Корреспондента, которого назвали Большим.

Если появился на свет человек и не только появился, но и сказал уже что-то, обратил на себя внимание собственным существованием, возникает желание, даже потребность настоятельная лицезреть его. Каков он?

Сотворяя Большого Корреспондента, как-то не подумали о естественном желании японцев увидеть его. Взглянуть в лицо. Просто взглянуть, а потом отметить для себя: «Глаза у него, оказывается, синие! И с раскосинкой. Или нет, не с раскосинкой. Миндалевидные! И нос широкий. Смешной нос. Губы полные, с наивной складкой в уголках. Простачок. Хотя простачок не совершит такого смелого и рискованного шага. Тут натура волевая, со склонностью к авантюре. Следовательно, на портрете губы тонкие, плотно сжатые. Их даже не видно, едва приметная линия. И нос неширокий. Точеный, с горбинкой Подбородок острый, выступающий вперед.

А может быть, ни то ни другое. Третье! Неожиданное, отступающее от стандарта, способное удивить или разочаровать».

Портрет рисовали в Сахаляне, Харбине, Токио, всюду, где «появлялся» невидимый Корреспондент из Хабаровска. Информации его были точными, оперативными. Они понуждали к немедленным действиям. Ответным действиям на поведение командования Дальневосточной армии.

Вот эта-то необходимость ответных действий и была причиной всевозрастающего любопытства к личности Корреспондента. Прежде чем менять уже привычное, понятное, ставшее программой, законом в какой-то мере, на новое, неожиданное и непривычное, надо быть уверенным, что оно исходит от высокого авторитета. Мало назвать Корреспондента Большим. Он должен быть действительно большим по своему положению. И эту величину надо ощущать.

А пока – только идея. Символ!

Секретная служба начертила иероглиф, всего лишь иероглиф. Ни должности, ни звания, ни фамилии.

– Убедите меня, – сказал начальник генерального штаба, – что передо мной не ГПУ, а один из офицеров армейского центра. Убедите!

А информации поступали. И были они для штаба Квантунской армии весьма тревожными. Требовали отклика. Несмотря на явную настороженность отдельных офицеров, командующий армией принимал донесения к сведению и как-то отвечал на сигналы хабаровского Корреспондента. Тем более что оперативная разведка подтверждала перестройку обороны на левом берегу. С самолетов, с военных катеров и наземных наблюдательных пунктов фиксировалось движение частей вдоль пограничной полосы. Было бы просто глупо не реагировать на сообщения из Хабаровска. Хоть как-то реагировать.

Инициативу квантунского командования генеральный штаб не пресекал, но и не санкционировал ее, считая, что такая санкция формально освободит командующего от выполнения секретного приказа о подготовке к будущим операциям в северном направлении по строго разработанной схеме.

25 февраля начальник штаба Квантунской армии Итагаки Сейсиро шифрованной телеграммой потребовал от Токио разрешения на передислокацию частей северо-западной линии в связи с новыми донесениями из Хабаровска.

Это было неудачное число для запроса. Неудачное по той простой причине, что он совпал с началом мятежа «молодых офицеров» в Токио. Требование свободы действий для Квантунской армии звучало в унисон с требованием организации «Кодоха» о дальнейшем развертывании агрессии на материке. Ничего общего между Итагаки Сейсиро и «молодыми офицерами» не было, но желание активных действий оказалось единым, Телеграмма пришла ночью, а мятеж вспыхнул утром.

Почти полторы тысячи солдат и младших офицеров 1-го и 3-го полков первой дивизии и весь 3-й полк гвардейской дивизии совершили налет на резиденцию премьер-министра, министра финансов, министра внутренних дел, министра двора, генерал-инспектора военного обучения. В течение какого-то часа была осуществлена расправа над рядом государственных деятелей. Был убит лорд-хранитель печати Минору Сайто, министр финансов Рорэкиё Такахаси, генерал-инспектор военного обучения Дзётаро Ватанабэ, тяжело ранен министр двора Иоситаро Судзуки. Смерть ждала и премьер-министра Хираюки Окада, но, предупрежденный кем-то, он скрылся. В руках мятежников оказалось полицейское управление и редакция газеты «Асахи». Начался штурм военного министерства и генерального штаба. Того самого генерального штаба, где находилась поступившая ночью телеграмма Итагаки Сейсиро.

У стен генштаба выкрикивались лозунги: «Назначить генерала Мадзаки главнокомандующим Квантунской армией!» И главный лозунг: «Уничтожить Советский Союз!» Мятежники словно знали, что в кабинетах штаба как раз разрабатывался, а точнее, находился в стадии утверждения план большого наступления на Север. Автором плана был не кто иной, как начальник второго отдела генштаба Кандзи Исихара. Смерть от рук мятежников была бы величайшей нелепостью для Кандзи Исихары, ведь он воплощал в схему тактических действий на континенте лозунг «молодых офицеров».

Пуля, наверное, и не коснулась бы начальника второго отдела. В критический момент он заслонился бы объемистой папкой с планом войны против Советского Союза. Символическим, конечно. Так, собственно, он и поступил позже, отвергая кандидатуру на пост премьер-министра Угаки, поскольку тот «срывал стратегию империи» в решении северной проблемы. Кандзи Исихара был ярый сторонник фашизации страны и перевода всей экономики Японии на рельсы подготовки к войне.

Мятеж подавили, и к вечеру 29 февраля в Токио воцарилось спокойствие. Солдаты вернулись в казармы, руководителей мятежа подвергли аресту для последующего предания суду военного трибунала. Военное министерство и генеральный штаб смогли вернуться к своим обычным делам. И эти дела были не чем иным, как продолжением программы «молодых офицеров» – расширение агрессии на континенте. Случайно или не случайно, но удары мятежников не коснулись генерального штаба и военного министерства. Наверное, не случайно Полковник Кандзи Исихара еще 28 февраля днем послал ответную телеграмму начальнику штаба Квантунской армии Итагаки Сейсиро и вызвал его и полковника Янагиту Гендзо на 5 марта в Токио.


«…русская разведка читает наши секретные документы»

Докладывал Янагита.

В кабинете начальника второго отдела кроме Кандзи Исихары было несколько высших офицеров разведывательной службы, в том числе Доихара Кендзи. Доихара своим пристальным взглядом, не то изучающим, не то осуждающим, давил Янагиту, мешал говорить. Они были едва знакомы, и Янагита за то время, что выделила им судьба, столкнув в Харбине, не успел разобраться в Лоуренсе-2, разгадать его. Знал только, что тот груб и бесцеремонен, категоричен в суждениях. Категоричности больше всего боялся сейчас Янагита. Дело, о котором он докладывал, было, по его глубокому убеждению, тонким и требовало осторожного подхода. Хорошо, если Доихара лишь изучает человека, который идет по его следу, как бы повторяет путь Лоуренса-2. А если осуждает? Вся затея с перестановкой сил, предпринятая Итагаки Сейсиро, полетит к черту. Доихара опытный разведчик, он легко обнаружит слабость аргументации Янагиты. Главное, беспочвенность всего сооружения, именуемого «Большим Корреспондентом».

Остальные слушали доклад со вниманием и даже интересом. Выход разведки на офицера штаба Дальневосточной армии явление необычное, открывающее соблазнительные перспективы для секретной службы и, главное, для стратегов «северной войны». Уже по ходу доклада возникали смелые мысли и захватывающие дух идеи. Внимательно слушал полковника Янагиту и инициатор совещания начальник второго отдела Кандзи Исихара. Взгляд его не был таким пристальным и изучающим, как у Доихары. Начальнику второго отдела не было надобности изучать Янагиту, он хорошо знал его. Факты, приводимые в докладе, прошли уже через второй отдел, так что ни доклад, ни сам Янагита не несли для Кандзи Исихары ничего нового. Ему хотелось просто взглянуть на послания из Хабаровска да и на самого автора этих посланий, Большого Корреспондента, глазами Янагиты, человека, непосредственно осуществляющего разведывательную акцию. Верит ли во все это полковник? Убежден ли? Информации содержат ценнейшие сведения о состоянии обороны советского Приамурья. Они крайне любопытны. Но можно ли на основании донесений Корреспондента начинать коренную перестройку собственной стратегической схемы? Тут ошибка равносильна катастрофе.

Вот чем был вызван интерес Кандзи Исихары к докладу и докладчику. Время от времени он поднимал глаза на говорившего и сопоставлял впечатление, которое производили слова Янагиты и его облик. Лицо отражало волнение. Не то естественное волнение, что могло родиться и у Кандзи Исихары, докладывай он такому высокому собранию. Волнение увлеченного событием человека, вдохновенного игрока, делающего крупную ставку. Рискующего многим. Но игрока опытного. Последним своим ходом Янагита доказал это. Он закончил сообщение панегириком в адрес Лоуренса-2. Назвал его прозорливым, смелым и талантливым организатором блестящих акций секретной службы, в том числе и данной акции, которая пробила сейфы штаба ОКДВА, а кому не известно, как крепки и как недоступны эти сейфы. Отметил Янагита и выбор резидента, сумевшего не только акклиматизироваться в короткий срок на левом берегу, но и добыть информатора из числа высших офицеров Красной Армии, что тоже следует отнести на счет прозорливости Доихары Кендзи.

– Кстати, – сказал Янагита, – Сунгариец получил ранение при выходе на советскую территорию. Это мужественный и смелый человек, достойный награды японского командования.

Комплимент в адрес Доихары возымел свое действие. Осуждение, четко выраженное во взгляде, вдруг исчезло, его сменила добрая теплота. Лоуренс-2 принял Большого Корреспондента.

– Сколько он стоит? – спросил Доихара, когда Янагита кончил свой доклад.

Янагита назвал высокую цену. Очень высокую. Ту, что была указана в расписках Сунгарийца. О своей доле (четвертой части) он, конечно, умолчал.

– Он мог стоить дороже, – заметил Доихара. Озадаченный таким неожиданным признанием своих заслуг и итогов операции, Янагита не сразу откликнулся на слова Доихары. Прежде оглядел сидящих за столом офицеров – как они расценивают сообщение о Большом Корреспонденте – и лишь потом, удовлетворенный и успокоенный, – офицеры, кажется, были довольны – он ответил:

– Да, он мог стоить дороже…

Присутствовавшие не обратили внимания на торг двух разведчиков, их не заботила стоимость Большого Корреспондента, информации его – другое дело. То, что осуществляло советское командование на левом берегу Амура, было невероятным, настораживало. Колхозный корпус, перевооружение пограничных частей, перебазировка эскадрилий дальнего радиуса действия – все это заставляло задумываться: годна ли стратегическая схема штаба Квантунской армии при изменившемся соотношении сил? Вероятно, прав Итагаки Сейсиро, настаивающий на пересмотре плана будущих операций в северном направлении.

Об этом и попытались говорить офицеры. Но лишь попытались. Первого, Канду Масатону, вежливо остановил начальник второго отдела. Как бы дополняя мысль подчиненного относительно ценности полученной информации, он перехватил инициативу и повел обсуждение совсем в другом направлении.

– У меня такое впечатление, – сказал Кандзи Исихара, – что советское командование хорошо осведомлено о наших планах и схема предстоящих операций уже лежит на столе Блюхера. Иначе как объяснить перебазировку двух эскадрилий истребительной авиации в четвертый квадрат, находящийся в четырехстах километрах от Благовещенска. Это как раз против нашего аэродрома, рассчитанного на прием тяжелых бомбардировщиков. Или сосредоточение советских долговременных огневых точек на трассе предполагаемого марша наших танков. Танков еще нет, а путь им уже прегражден. И подобных примеров немало Настораживающих примеров. О чем это говорит, господа?

Поднятый вверх палец Кандзи Исихары как бы подчеркнул важность вопроса, заданного офицерам. Они должны были удивиться и задуматься, естественно.

– Вот именно – о чем? – оборвал наступившую вдруг тишину Доихара. Он не терпел пугающих фраз.

– О том, что русская разведка читает наши секретные документы, – многозначительно изрек Кандзи Исихара.

– Может, просто видят?

– Как? – не понял полковник.

– Достаточно подняться на пятьсот-шестьсот метров, – пояснил Доихара, – чтобы не только увидеть, но и сфотографировать взлетные полосы вашего аэродрома. – Он сказал «вашего», отмежевав таким образом себя, да, возможно, и остальных офицеров, от того, что делалось в приграничных районах Маньчжурии. Вернее, от откровенности, с которой готовили «северный поход» стратеги генерального штаба. Сам Доихара считал себя тонким мастером акций. Его жертвы не замечали готовившегося удара. Вернее, сами подставляли голову, и он рубил ее. Чужими руками к тому же.

– А то, что делают русские, вы без помощи хабаровского Корреспондента увидеть не можете, – продолжал Доихара. – И надо этой помощью пользоваться широко. Взять все, что он способен дать, даже больше, чем способен… Не жалея денег, ничего не жалея! – Доихара повернулся к Янагите, словно от того зависела щедрость секретной службы: – Причем делать это надо быстро, укладываясь в сжатые сроки… Жизнь «корреспондентов», стоящих рядом с секретными сейфами, как известно, коротка… – Доихара развел руками, показывая этим, что никто тут не властен, даже он, Лоуренс-2.

– Информации поступают еженедельно, – дал справку Янагита.

– Хороший ритм, – оценил работу Корреспондента Доихара. – Не нарушайте его!

Ход совещания опять отклонился от того направления, которое попытался дать ему Кандзи Исихара. Корреспондента хвалили, в то время как он не существовал. Не было Корреспондента, была лишь инстанция, откуда черпались данные о состоянии обороны Дальневосточного края. Данные, пугавшие начальника второго отдела генштаба – ведь он был еще и автором стратегического плана «Северная война».

– Этот ритм, – заметил с раздражением Кандзи Исихара, – может вскружить кое-кому голову и уже вскружил. Информации не только знакомят с положением дел у противника, но и давят на нас, принуждают вносить коррективы в уже разработанный и, главное, почти реализованный в подготовительной стадии план. Опыт говорит, что хорошо продуманная и подготовленная операция, известная врагу, приносит чаще успех, чем плохо продуманная и плохо подготовленная, но неизвестная противнику.

Теоретизирование было слабостью Кандзи Исихары. Он любил и умел рассуждать о войне. В запасе у него всегда оказывались изречения, мудрые, понятно, способные обезоружить самых упрямых спорщиков.

– И потом, – сделав паузу, добавил Кандзи Исихара, – для того чтобы менять свою схему, надо быть уверенным в серьезности шагов, предпринятых противником.

– У вас есть подозрения? – поднял свои большие; ветвистые брови Доихара.

– Да!

– На чем они основаны?

– На опыте.

Теперь уже не один Доихара, все офицеры насторожились: что имеет в виду начальник второго отдела?

– На опыте работы против советской разведки! – внес ясность, хотя и не полную, Кандзи Исихара.

Это был аргумент все же из арсенала эмоций. Офицерам, и прежде всего Лоуренсу-2, требовались факты.

– Русские не в пример англичанам и американцам не очень-то верят нам. Следуя совету Доихары-сан, они, конечно, поднялись на пятьсот-шестьсот метров, которые необходимы для установления истины. К тому же мы много шумели о своих усилиях по совершенствованию территории Маньчжурии в военном отношении. Да и работы по прокладке железных и шоссейных дорог велись открыто. А когда мы шумим – обращаю ваше внимание на такое определение, – противник особенно внимателен и чуток. Русские неоднократно ловили нас на том, что сила звука часто прямо противоположна усилиям, вложенным в само дело. В лучшем случае они не верят, в худшем – делают вид, что поверили. Вот сейчас – худший случай.

Теоретик стратегии, кажется, сразил Лоуренса-2. Рассуждения начальника второго отдела были логичны и могли сразить не одного Доихару. Все присутствовавшие как-то недоверчиво, даже с сожалением посмотрели на Янагиту: напрасно старались, господин полковник, русские ввели нас в заблуждение.

Надо было спасать Большого Корреспондента, вернее, спасать самого себя, и Янагита вопреки правилам, запрещающим нарушать служебный этикет, вступил в спор со своим шефом.

– А если это не лучший и не худший случай? – произнес он как можно спокойнее, хотя давалось это с трудом – волнение уже охватило его и искало выхода. – Если русские поверили? У нас нет сведений, что перебазировка двух эскадрилий ложная. Наоборот, есть подтверждение произошедших в четвертом квадрате перемен – донесение агентов о приземлении истребителей в данном районе утром 18 февраля и ночью 20 февраля в количестве сорока двух машин.

Теперь Кандзи Исихара был сражен. Так решил Янагита и остальные офицеры. Теория теорией, а практика практикой, перед фактами не устоишь. Но Кандзи Исихара устоял. И не только устоял. Совершил неожиданный маневр.

– Мы сверили донесения вашей агентуры с информацией немецкой и итальянской разведки, – сказал он. – Все совпало. Не в мелочах, конечно. В основном. Больше того, сообщения хабаровского Корреспондента подтвердили европейские секретные службы. Не в деталях опять-таки. В главном…

Искреннее недоумение застыло в глазах Янагиты. Что говорит начальник второго отдела? Зачем он это говорит? Сам себя бьет.

– Так, значит… – попытался сделать вывод Янагита.

– Значит, – повернул опять в свою сторону нить разговора Кандзи Исихара, – налицо хорошая маскировка. На игру русские отвечают игрой!

– Но самолеты все же перебазировали, – не выдержал Доихара. – Настоящие самолеты…

Начальник второго отдела кивнул, принимая довод Лоурен-са-2, но при этом скривил в усмешке губы:

– Против наших ненастоящих. Против условного аэродрома. И зная, что он условный.

Загадка! Слишком уж нелепо вели себя русские. Глупо просто.

Руки Доихары упали на доску стола, и та отозвалась глухим ворчанием. Тяжелыми и злыми были эти руки.

– Выходит, Корреспондент дает неправильную информацию?

– О, Доихара-сан! – подчеркнуто уважительно, даже льстиво произнес начальник второго отдела. – Информация правильная, но не та…

Он улыбнулся загадочно:

– Не из того сейфа, я хотел сказать.

Все поняли, что имел в виду Кандзи Исихара: Корреспондент не так высок по положению, чтобы соприкасаться со сверхсекретными документами. Он офицер среднего ранга и средних возможностей.

– А что, если нацелить его на нужный нам сейф? – рассудил Доихара. Он все еще был на стороне хабаровского Корреспондента. Трудно так сразу отказаться от симпатий к агенту, появление которого связано с твоими собственными усилиями.

– Для того чтобы направить, надо знать его.

– Он не известен? – удивился Доихара.

– Абсолютно. Ни имени, ни фамилии, ни должности, ни звания.

Янагита досадливо поморщился: возник все-таки разговор о личности Корреспондента. То, что беспокоило его, начинает беспокоить и других.

– Это работник штаба ОКДВА, – попытался спасти гибнущего Корреспондента Янагита, – бывший офицер царской армии в чине полковника, перешедший на сторону Советской власти…

– Прошлое чуточку высвечено, – уточнил Кандзи Исихара, – настоящее в глубокой тьме.

– Что ж, высветите настоящее, – подал совет Доихара, и прозвучал этот совет по-житейски просто, будто дело шло о какой-то пустяковой процедуре вроде растопки очага или телефонного разговора.

– Мы связаны условием – полная конспирация и пустая визитная карточка, – пресек Кандзи Исихара попытку навязать второму отделу идею раскрытия Корреспондента. – Он встречается только с Сунгарийцем.

И все-таки идею навязали. Доихара, конечно, навязал:

– Подставьте вместо Сунгарийца офицера генерального штаба.

– То есть как?! – опешил Кандзи Исихара.

– Просто. Временно резидент отстраняется или передает свои полномочия представителю японского командования, которому Корреспондент служит и от которого получает деньги за информацию…

– Он может отказаться от встречи, – возразил Кандзи Исихара.

– Теперь уже не может… – Доихара устало откинулся на спинку кресла, руки положил на подлокотники, словно собирался отдохнуть после трудной работы. Возможно, это так и было, он искал решения, и оно наконец было найдено. – Корреспонденту предъявят фотокопии его донесений, лучшего пароля не надо. Тот, кто хочет жить, обязан поднять руки. Тут даже не понадобятся угрозы, он сам все поймет.

– Для этого нужно попасть на левый берег, – встревожился Кандзи Исихара. Он уже представил себе офицера генерального штаба, выполняющего сложное и опасное поручение.

– Я думаю, – усмехнулся Доихара, – прогуливаясь по Гинзе, трудно встретить хабаровского Корреспондента!

– Кто же решится на такое? – растерянно пожал плечами начальник второго отдела.

Присутствовавшие молчали. Никому не хотелось случайным словом или невольным движением привлечь к себе внимание и тем оказаться в числе кандидатов на почетное место в раю. Миссия в Хабаровск слишком напоминала миссию смертника.

– Есть такой офицер, – сказал Янагита. И все вздрогнули. Полковник мог назвать любую фамилию. Но он назвал имя никому не известного человека – офицера Сахалянской военной миссии.

Все успокоились и посмотрели трогательно, с благодарностью на Янагиту – он помиловал офицеров генерального штаба.

– Он согласится? – спросил строго, с ноткой недоверия Кандзи Исихара.

– Если будет приказано… Офицер разведки обязан выполнять волю командования.

Кандзи Исихара обвел присутствующих долгим, испытующим взглядом, потом объявил:

– Вопрос решен!

Когда покидали кабинет начальника второго отдела, Доихара наклонился к Янагите и сказал:

– Вы или высоко взлетите, полковник, или…

Договаривать не следовало. Янагита улыбнулся. Его вполне устраивало первое…


Дерибас: «Когда Бог сотворял Адама, ему, наверное, было легче…»

Портрет Корреспондента действительно был нужен. Теперь уже не японской секретной службе, а полномочному представителю ОГПУ.

Академик доложил, что в Благовещенск прибывает офицер японского генерального штаба для встречи с Большим Корреспондентом. Доверенное лицо начальника второго отдела намерено вести переговоры со своим информатором без участия резидента, проще, секретно, с глазу на глаз.

– Вот уж не думал, что придется создавать настоящего Корреспондента, как говорят, во плоти и крови, – озадаченно произнес Дерибас. – Каков он?

– Внешность не так уж важна, – заметил Семен Западный. – Главное, чтобы мог вести поединок со вторым отделом.

– Не скажи, – покачал головой Дерибас. – Он должен произвести впечатление на японца. Покорить его. Слушай, Борис Владимирович, ты не давал Янагите словесного портрета Корреспондента?

– Вроде нет, – не совсем уверенно, секунду, другую подумав, ответил Поярков.

– А точнее?

– Не давал… Биографические данные только, что бывший офицер царской армии… в чине полковника.

– Это уже портрет, – развел досадливо руками Дерибас.

– Полковники были разные, – счел нужным рассеять опасения Дерибаса Западный. – На лбу не написано ни звание, ни происхождение.

– Тут ты ошибаешься, Семен! На лбу как раз все и написано, не словами, естественно. В революцию господ офицеров мы узнавали по физиономиям. Этакая надменность во взгляде, высокомерие, брезгливая складка у рта… Нет, я, кажется, и сейчас бы угадал по лицу да и по выправке царского полковника. И по голосу и по выговору. Слова они как-то иначе произносили, выпевали вроде. Школа, брат.

На губах Западного мелькнула ироническая улыбка.

– Не угадали бы! Выветрилось все, стерлось.

– Ну, выправка не стирается. Не позолота ведь. Внутри она, как пружина. Упругость, конечно, не та, верно, но дает себя знать все же… В общем, если полковник, так пусть будет полковником.

– Негде взять нам полковника, Терентий Дмитриевич, – вернул Дерибаса к реальности Западный. – Нет у нас тут царских офицеров такого калибра. А если б и был, так нам от его выправки и аристократического взгляда проку нет. Чекистская голова нужна. Чутье наше. И наша хватка. Не дать себя сбить с ног, а самому сбить противника…

– Ты что же, Семен, представляешь эту встречу как схватку? – посмотрел с настороженностью на своего заместителя Дерибас.

– Не иначе. Японцы нас проверяют. Мы подкинули им кучу ценнейшей информации, и они хотят установить ее достоверность. Прощупать этого Корреспондента и нас заодно.

Дерибас почесал свою скудноватенькую бородку. Западный заставил его взглянуть на предстоящую встречу с несколько иной стороны.

– Что ж, может, и проверка, но особого рода. Борис Владимирович, думаю, вне подозрений. Да и сам Корреспондент – тоже. Дело в информации.

Информации готовил Западный. Не один, конечно, с работником штаба Дальневосточной армии, и потому считал себя ответственным за то, что выдавалось японцам. Он старался придать ложным фактам видимость правдоподобия, чтобы липа, как он говорил, походила на полированный дуб, и в этой своей столярной работе весьма преуспел, достиг искусства краснодеревщика. Дезинформация проглатывалась японцами и, главное, хорошо переваривалась. Штаб Квантунской армии реагировал как надо на сообщения Большого Корреспондента: перебрасывались части, строились защитные полосы, перебазировались аэродромы. Самураи нервничали. Дезинформация приносила нужный эффект. И сейчас слова Дерибаса тронули Западного, вроде бы полномочный представитель усомнился в умении своего заместителя делать хорошо то, что ему поручено.

– Пересолили, выходит?

– Не досолили! Не почувствовали там, в Токио, соли. Они, знаешь, любят все острое. Приправу их к мясу пробовал? Нет? То-то… Я как-то по простоте глотнул соус – дух перехватило…

Смешинки, вспыхивавшие обычно в узковатых глазах Дерибаса, появились и сейчас. Они оживили лицо, усталое и, пожалуй, мрачноватое. Терентий Дмитриевич был озабочен, должно быть, сообщением о приезде офицера японского генерального штаба.

– За солью, значит, жалует? – констатировал Западный. – Взять бы этого офицерика и посолить ему куда следует…

– Ишь ты! Готовенького, идущего прямо в руки. Не говорю уже о том, что нечестно это – заманивать, а потом аркан на шею. Он просто не нужен нам.

– Офицер генерального штаба знает кое-что, – объяснил свою мысль Западный, хотя мысль была случайной и не требовала объяснения. Эмоции всего-навсего.

– Вряд ли он кое-что знает, – возразил Дерибас. – Во всяком случае, того, что нас интересует, у офицера нет. С багажом к нам не пожалуют. Не дураки. Да и возможность осечки учитывали. Предполагали, что в ГПУ окажется такой Семен Западный и захочет взять офицера генерального штаба голыми руками.

– Если не с багажом, так с чем же его тогда посылают? – продолжал кипятиться Западный. – Легкая прогулочка всего лишь. Не верю!

– И не надо верить… – Дерибас взял с подставки карандаш и стал выводить на листке бумаги какие-то линии. Неторопливо выводить, иногда останавливаясь и поглядывая, откинув назад голову, на результаты своих нехитрых усилий. – К нам он придет пустенький, а от нас уйдет с багажом.

– С солью, – подбросил точное словцо Западный.

– Вот-вот, именно с солью! – Дерибас повернулся к Западному и, прищурившись, лукаво добавил: – С солью, которой не хватало в твоих информациях… Пресный ты человек, Семен! И Поярков тоже пресный. Японские блюда у вас не получаются. А господа готовятся сытно пообедать…

– Поперек горла станет им этот обед! – зло бросил Западный.

– Кипятишься, Семен! Никак не приучу тебя держаться комнатной температуры.

– Терпения нет. Обнаглели. За неделю восемнадцать нарушений границы…

– Это уж у них характер такой: пока не ткнутся лбом в стену, не остановятся.

Карандаш по-прежнему двигался по бумаге, выводя то полукруги, то прямые линии, и был он неутомимым, этот карандаш, что-то у него там выходило. Дерибас все чаще и чаще откидывал седую голову и издали поглядывал на листок, вроде бы любовался. Глаза его светлели, улыбались.

– Ну, это уж дело Василия Константиновича, он мастер ставить каменные стены и разбивать о них лбы незваных гостей, – чиркая карандашом, продолжал между тем Дерибас. – От нас требуется соль, как ты сказал, только соль. Насыплем ее офицеру полную меру, не перебарщивая, однако, чтобы слишком не повредить здоровью. Главное, не испортить аппетит.

– Неплохо бы испортить, – сквозь зубы процедил Западный. – Может, избавились бы от дурной привычки обедать за чужой счет.

– Чего-чего а портить им аппетит не следует, – посуровел Дерибас. – Выбрось это из головы, Семен! Пусть хорошо пообедают. С удовольствием пообедают. А уж потом соль свое дело сделает…

– Так вы все-таки считаете, Терентий Дмитриевич, что офицер едет за солененьким?

– Уверен. Японцы, судя по последним событиям в Маньчжурии, да и на самих островах, готовятся к большой акции. «Молодых офицеров» они повесили, но не за то, что они торопились развязать новую войну на континенте, а за то, что преждевременно раскрыли планы японского командования, которое эту войну готовит. Плацдарм обеспечен. Железные и шоссейные дороги подведены к нашим границам и границам Монгольской Народной Республики. Аэродромы понатыканы на всей территории Северной Маньчжурии, взлетные полосы приспособлены для тяжелых бомбардировщиков дальнего радиуса действия. Ты говоришь, каждый день нарушение границы, терпения нет А они, между прочим, наше терпение испытывают. Тут уж не традиция, не характер, хотя и он сказывается, тут ожидание вспышки. Вдруг не стерпим, вдруг сорвемся? При таком накале искорки достаточно, чтобы загорелось пламя. Оно им сейчас вот как нужно, это пламя. Поддаться на провокацию, значит, открыть дорогу войне. Мы на это не пойдем. Ты же знаешь приказ, Семен, – гасить любую искру! Спокойствие и выдержка! Японцы расценивают нашу невозмутимость как проявление слабости. Правда, уверенности у них нет. Сомневаются. В генеральном штабе небось раздаются трезвые голоса, предостерегающие ретивых вояк. Вот и решили уточнить обстановку на левом берегу. То, что им передал Борис Владимирович, позволило увидеть детали. Собирать по деталям целое трудно, главное, канительно. Жди, когда поступит очередная информация, причем неизвестно, какой она будет, поможет ли заполнить пробелы в общей картине. Генштабу же необходима полная картина, и необходима немедленно. Способ один – взять инициативу в свои руки. Диктовать условия Большому Корреспонденту непосредственно из Токио, направлять его деятельность в нужном генштабу русле. Сунгариец для этого не годится. Он всего лишь посредник и, следовательно, не авторитетен для Корреспондента. К тому же содержание беседы, видимо, таково, что осуществить ее решения могут только работники штабов, которым известна военная обстановка. Посвящать третьего в тайну нелепо и рискованно. Третий исключается…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю