Текст книги "В шесть тридцать по токийскому времени"

Автор книги: Эд. Арбенов

Соавторы: Моисей Писманик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Конечно. Вы на работе.

Она отшатнулась. Поярков переступил дозволенное

– Это не секрет… Для вас, во всяком случае.

– Да, со мной особенно не церемонились. Занавес был открыт сразу.

– Может быть, так лучше… – высказала предположение Катя.

– Для кого лучше?

– Для вас.

– Невысокого же вы обо мне мнения!

– Напротив, мы считали, что вы торопитесь, и строить громоздкие декорации ни к чему.

Он действительно торопился, но только в последнее время, а в те годы, долгие годы никак не проявлял своего нетерпения. Он был тогда тих и скромен. У него были другие задачи.

– Сыграли спектакль без декораций, – с досадой произнес Поярков. – И даже без костюмов.

– В этом есть своя прелесть, – с чувством сказала Катя.

– Но это скучно.

– Кому?

– Вам.

Катя задумалась:

– Не сказала бы… В вашей мастерской я испытала волнение и страх. Сделала не так, как задумано было… Вы мне понравились. И совсем-то не походили на голенького. Одежды на вас было дай бог, как зимой в амурскую стужу. Вы и сейчас в шубе.

– Что?

– В шубе, говорю… Искренность ваша с трудом пробивается.

Это был уже профессиональный разговор. Разговор двух агентов, хотя оба не считали себя в эту минуту агентами и даже забыли, что свело их.

– Вы огорчили меня, Люба.

– Люба… – Она как-то с болью повторила свое имя. – Я доверилась вам. Назвалась, как никому не называлась. Святое это!

– Спасибо.

– Да что уж… Разве тут в благодарности дело. Глупости все… – Катя посуровела вдруг. Такой она была одно лишь мгновение тогда на Биржевой и поразила этим Пояркова. – Вы ведь тоже сейчас на работе…

Никаких ухищрений, напрямик шла Катя. Поярков смутился:

– Пожалуй… Но не только на работе.

– Не на работе вы были там, когда увидели меня с полковником. Одну лишь минуточку. Самолюбие взыграло… Мужская гордость. А тут я вам нужна по делу.

Беспощадной оказалась Катя. Глаза горели злым огнем, и огонь этот жег Пояркова. И заслониться ничем от него нельзя было.

– Знаете, значит?

– Знаю.

– Может, знаете и по какому делу?

Она в упрямстве могла сказать «да», но заколебалась:

– Узнаю, раз пришли.

– Теперь-то уж не узнаете.

– Станет ли от этого мне хуже? – бросила она с вызовом.

– Станет.

– Погляжу.

– Потеряете друга.

– А он у меня был?

– Глупая… – Поярков обнял ее за плечи и привлек к себе.

– Вот оно что! – Катя легко отстранилась, руки у нее были сильные. – Таких-то друзей хватает… Они не теряются, к несчастью. Любой-то напрасно я назвалась. Катьку вы только во мне узрели…

Отчаяние охватило Пояркова: «Я теряю ее!» А терять нельзя было. Он не мог потерять Катю. Понял это сейчас.

– Я действительно друг ваш!

Она, не слушая, зашагала неторопливо по тротуару и тем как бы позвала его за собой.

– Хозяев разбудим, а они у меня любопытные.

Он взял ее под руку, но тотчас оставил: вспомнил японца, провожавшего Катю до извозчика, и ему стало неприятно.

– Странно все получается, – заговорил он, как только они удалились от крыльца и попали в тень деревьев. Голос его звучал взволнованно, и в тоне ясно проступала обида. – Очень странно. Нам в самом деле ни к чему это. Права не имеем на чувства. Они – для хозяев. В пролетку с вами сел небось хозяин?

Ее покоробила простота, в которую облек свой вопрос Поярков. Она отбросила суть и увидела лишь унизительный для себя намек. Ответила поэтому грубо:

– Полковник Комуцубара.

– Вы подчинены ему?

– Нет.

– Но… все-таки он хозяин. Он японец и служит в Харбинской военной миссии.

– Он не хозяин, – с раздражением подчеркнула Катя.

– Тогда почему?!

– Он любит меня.

Поярков остановился и посмотрел недоверчиво на Катю. Ему показалось, что она шутит.

– То есть как?

Детская наивность лишь способна была продиктовать подобный вопрос. Она, только что сердившаяся, рассмеялась весело:

– Вот так… И не хозяин, и любит… Бывает, Борис Владимирович. Вы ведь тоже не хозяин…

– Не хозяин, верно. Но вы со мной в пролетке не ездили.

Катя задержалась, подождала, пока огорченный Поярков догонит и поравняется с нею. И когда он поравнялся, положила ему руку на плечо и прошептала:

– Наймите, поеду!

– Ох, Люба!

– Поеду, верно. Хотя зачем ездить? И так хорошо. Одни среди ночи…

Перепутала все Катя, заплутался окончательно Поярков и не знал теперь, как выбраться из этой чащобы. А ему надо было выбраться. Ведь не за тем пришел, чтобы о сердечных делах говорить. Вовсе не за тем. Хотя и они его мучили.

– Верно, хорошо.

– Невесело говорите. Не больно хорошо, поди, вам.

Он признался:

– Нехорошо.

– Отчего?

– Тяжесть какая-то. Предчувствие, что ли, недоброе…

Катя покачала головой:

– Да, вам не позавидуешь.

– Вот и вы это понимаете. Может, меня бросают на верную гибель. Люба, вы-то ведь знаете… Вы рядом с ними.

Трудную задачу он задал ей. Неразрешимую почти. Посочувствовать Катя могла и даже утешить, но он искал не одного сочувствия. Ему хотелось знать то, что составляет тайну японцев. Тайну ее хозяев. Она запретна. Поэтому Катя откликнулась лишь на тревогу Пояркова. Так было проще.

– Вы слишком дорого стоите, чтобы потерять вас сразу.

– Дело только в цене?

– И в ней тоже.

– Получается так, словно я вещь какая.

– Не обижайтесь, не мои слова это, а вам важно знать то, что думают другие.

Конечно, ему важно знать, что думают другие, то есть хозяева. Но он еще ничего не узнал. Цену лишь свою.

– Если вещь дорогая, то должна быть и гарантия ее сохранения.

Он тянул ее к тайне, и Катя не заметила этого, ей чудилась тревога, и она принялась утешать Пояркова:

– Казаку там легче. Неприметен он, да и разговором не выдаст себя. Ну а если станет туго, сообразит, как поступить. Вы же русский… – При последнем слове Катя глянула на Пояркова настороженно, словно боялась, что он поймет ее превратно и ухватится за это самое «вы же русский».

Не ухватился Поярков, вроде не было сказано ничего, способного привлечь внимание.

– Полагаются целиком на меня, а сами в стороне?

– Почему же в стороне, вас прикроют.

– Меня прикроют или мной прикроются?

– Не знаю уж, как там. Думаю, прикроют. Жизнь ваша застрахована.

– И есть кому получать страховую сумму? Хотел бы я видеть этого счастливчика!

– Вы его видели.

– Видел? Когда?

Катя загадочно улыбнулась. Ответ, которого ждал Поярков, вероятно, был забавным.

– Час назад, у «Бомонда».

Поярков оторопел:

– Ваш полковник?

– Полковник Комуцубара, – уточнила Катя.

– Кто же отдал меня этому полковнику?

– Не знаю. Во всяком случае, не я. Мне выпала честь лишь поручиться за вас.

Все было настолько неожиданным и настолько удивительным, что Поярков не сразу принял сказанное Катей. Она имела какое-то отношение к его отъезду. Невероятно! Роль ее во всей истории представлялась ему весьма скромной. Мизерной просто. Связующее звено. И только. Или тут совпадение? Полковник Комуцубара ухаживает за официанткой «Бомонда», а официантка благосклонно относится к Сунгарийцу. Волею случая Комуцубара становится ответственным за переправу агента 243. Возникает трио, в котором люди связаны не только делом.

– Не беспокойтесь! – угадала состояние Пояркова Катя. – Он не знает, что вы сейчас здесь. И думаю, никогда не узнает.

Заверение смелое. Но оно не успокоило Пояркова. Слишком шатко все и противоречиво. Впрочем, в нем, в этом противоречии, есть свое преимущество для Пояркова. На его стороне Катя.

– Он будет со мной там? – спросил Поярков, хотя понимал, что переступал запретную грань. Тактическими приемами не интересуются. Тут стена.

Катя тоже увидела грань, но не побоялась перешагнуть ее. Сочувствие Пояркову помогло ей.

– Японцы за кордон не ходят. Теперь это исключено. Он даст возможность вам это сделать.

Вот что нужно было Пояркову. Значит, японцы пошлют его одного. Не станут перед группой расшифровывать агента и подвергать его опасности разоблачения. Судьба диверсантов капризна, не всякий устоит перед соблазном продать ближнего ради сохранения собственной жизни. А разоблаченный агент не нужен никому. Ни тем, кто его послал, ни тем, кто его приобрел. Японцы это учитывают.

– Вы верите в это, Люба?

Она ответила не сразу. Опять возникла грань и переступить ее было труднее, чем ту, первую. Поярков хотел знать ее мнение, а не мнение хозяев, от имени которых она вроде бы выступала до этого. Он обращался к чувствам ее.

– Я верю вам…

Это было не то. И прозвучало как-то тревожно, с каким-то особым смыслом, уводящим от всего, что говорилось сейчас и думалось. Далеко уводящим.

– Спасибо, Люба!

Поярков пожал локоть Кати, со значением пожал. Смелая до этого, она вдруг заробела, словно испугалась сказанного Поярковым. Конечно, она хотела, чтобы он понял, но не сразу, не в тот момент, а позднее, тогда бы ей не пришлось просветлять скрытое и тем ставить себя в опасное положение.

Но Поярков не попытался добыть большего, чем подумал. Он поберег Катю. А поблагодарив, как бы раскрыл и себя, присоединился к чужой тайне. Смутно все было пока, словами никак не очерчено, уцепись за слово, и ничего-ничего не поймешь. Вернее, поймешь как сказано, и потому бесполезно для ищущего истину. Это устраивало и Катю и Пояркова.

Взволнованные своим открытием, они уже не могли, да и не хотели говорить ни о чем важном. Надо было сжиться с тем, что приобрели, понять его и сберечь.

Молча они стали прохаживаться под осинами. До Садовой и назад, к крыльцу Катиного дома. От крыльца и снова до Садовой.

Потом заговорили. Но уже о другом, совсем не связанном с тем, что пережили только что. Им предстояла разлука. Долгая, а может, и вечная. Поярков уезжал. Уезжал туда, откуда редко возвращаются.

И все-таки они надеялись. Мечтали.

– Мы встретимся… Обязательно встретимся.

Они ошиблись. Оба ошиблись. Японцы не подчинялись логике.

Ночью он передал сообщение:

Предположительный отъезд на той неделе. Двухместное купе с полковником Комуцубарой.

Пересадка в Сахаляне. Встречайте!

А в двенадцать дня, минута в минуту, к дому, где жил Поярков, подкатил свою коляску рикша и пригласил господина, отъезжающего в Дайрен, воспользоваться его экипажем. Без особого удовольствия Поярков влез на сиденье, пристроил в ногах чемоданчик и кивнул хозяйке – прощайте!

Он собирался подъехать к вокзалу, показать, что в самом деле намеревается следовать в Дайрен, но рикша и в мыслях не имел совершать прогулки по городу. Он сразу повернул на окраину и предоставил Пояркову полную возможность погреться на полуденном солнце и поглотать густой харбинской пыли.

С полчаса рикша бежал по шоссе, потом свернул на проселочную дорогу и, отсчитав метров триста, остановился. Поднятым пальцем объявил о конце пути.

В стороне от дороги, в окружении чахлых, припорошенных пылью деревьев стояло серое здание барачного типа. На него показал рикша Пояркову:

– Там!

Остальное разворачивалось с быстротой кинематографической ленты.

12.30

Пояркова встретил японский офицер в чине капитана:

– Мне приказано подготовить вас к отъезду.

Он не назвал фамилию того, к кому обращался. С двенадцати тридцати Поярков стал именоваться «господин» и «мистер»

13.10

Ему отвели комнату. Маленькую, подслеповатую, с железной койкой.

– Отсюда выходить нельзя. Прогулки только в сопровождении офицера.

– Здесь нет одеяла.

– Оно не понадобится.

Это было удивительно.

«Кажется, я ошибся. Отъезд не на той неделе. Карты спутаны!»

14.25

Поярков лежал на койке, когда дверь без стука отворилась.

– Следуйте за мной!

Опять тот же капитан. Страшно серьезный и деловитый.

Они вышли в коридор. В конце его была лестница, ведущая в подвальный этаж. По ней они спустились вниз. Впереди капитан, сзади Поярков. Свернули вправо – оказались в траншее. Она привела их в тир, вырытый рядом с постройкой. В глубине стояли мишени различной формы.

Капитан спросил:

– Какое оружие вам по руке?

Поярков ответил:

– А разве понадобится оружие?

Капитан странно посмотрел на Пояркова и смолчал. Открыл дверцу шкафа, показал на полку, где лежали револьверы и пистолеты разных марок.

Поярков взял наган, привычным движением провернул барабан, проверил гнезда для патронов. Револьвер не был заряжен.

– Давно не стрелял. Попробуем?

Офицер кивнул:

– Да.

Полез в какой-то ящик, достал патроны, протянул их Пояркову:

– Попробуйте!

Значит, все-таки оружие понадобится! Печальный вывод.

Поярков вогнал патроны в гнезда. Стал боком к мишеням, прицелился.

Выстрел. Второй. Третий.

Мишени полетели кувырком.

– Неплохо! – похвалил себя Поярков. – Как вы считаете, капитан?

– Очень неплохо

– Попробуем маузер?

– Нет-нет…

15.00

Пояркову принесли обед. Рис, мясо, соус из бобов. Пожелали приятного аппетита.

– Не хочет ли господин водки?

– Нет.

Не успел Поярков покончить с обедом, как вошел капитан и разложил на столе полсотни фотографий:

– Есть среди этих людей ваши знакомые?

Знакомые были – люди Радзаевского. Поярков сказал, что видит их в первый раз.

Капитан собрал фотографии. В дверях объявил:

– Ваш порядковый номер 34.

«Забрасывают группой. Хуже не придумаешь. Где же страховка Комуцубары?»

19.45

Выдали костюм: теплую куртку, шерстяные брюки, сапоги, шапку.

Заставили примерить.

– Не снимайте!

20.00

Ужин.

– Ешьте, ешьте, ешьте!

– Потом отдых. Постарайтесь уснуть.

– Одежду не снимать! Сапоги – тоже.

«Все ясно. Отъезд сегодня. Катастрофа!»

23.08

Только задремал.

– Тридцать четвертый, на выход!

Во дворе возбужденные голоса, грохот сапог. Урчание автомашин.

Тьма кромешная.

Капитан рыщет в толпе с электрическим фонариком. Как светляк.

– По машинам!

Пояркова подтолкнул какой-то человек в кожаной куртке. Помог влезть в кузов грузовика. Ткнул на скамейку. Здесь еще темнее, не поймешь ничего – то задеваешь чьи-то ноги, то плечи. Тесно, тянет до дурноты гуталином. Намазали сапоги на совесть Ну, конечно, осень, там болота, лесная мокрядь.

– Садись сюда, Борис Владимирович!

Кто-то узнал все же. Наверное, тот, в кожаной куртке.

Понедельник. 02 часа

На какой-то станции группу пересаживают из грузовиков в вагоны.

Один вагон всего понадобился. Забили до отказа. Закрыли наглухо. Кто сел на солому, кто лег, кто прислонился к стене.

– Курить нельзя!

Сосед Пояркова выругался:

– Сволочи! Не могли устроить получше.

Теперь можно ругаться: японцы далеко, смерть близко. Комуцубары нет. Нет никого, кто должен заслонить Пояркова. Все шиворот-навыворот.

Понедельник. Утро

Светает. Или так кажется. Небо будто заголубело.

Время неизвестно. Часы стоят. Или Поярков забыл завести их, или неловким движением сбил маятник.

– Из вагона! Быстро!

Японцы буквально стаскивают людей вниз. Строят вдоль насыпи. Пересчитывают:

– Первый… Второй… Третий… Поярков услышал свой номер. *

– Тридцать четыре! Втиснулся в строй.

Стал приглядываться к японцам: нет ли среди них Комуцубары?

Все маленькие, щупленькие. Не похожи!

– Бегом!

Все еще утро

Берег Амура. Но не Сахалян. Восточнее или западнее, не поймешь. Наверное, восточнее.

На воде – канонерская лодка. В рассветном тумане синими линиями вырисовывается ее строгий корпус.

Всю группу сажают в лодки.

Ветер пробирает до костей. Знобкий, северный, но пахучий. Поярков жадно дышит, подставляет лицо струям.

Рядом, совсем рядом дом. На том берегу. Внутри замирает все от какого-то радостного и тревожного ожидания.

Рядом. А ведь можно и не доплыть.

Поднялись на борт. Всех – в трюм. Одного Пояркова оставляют наверху.

– Сунгариец!

Впервые за восемнадцать часов он слышит свое имя. Оглядывается. Вот он, Комуцубара, стройный, подтянутый, суровый. В форме со знаками отличия полковника. Наконец-то! Они отходят в сторону, за рубку

– Вот ваши документы, – говорит Комуцубара. – Теперь уже осталось недолго.

Поярков выражает недовольство:

– Выбрасывать с группой рискованно. Просто нелепо.

Комуцубара разводит руками:

– Все переменилось в последний момент. На той стороне стало известно о нашей операции и ориентировочные сроки выброски – пятница, суббота. Пришлось избрать понедельник. Тяжелый день для них. И легкий для нас. Думаю, что легкий. Когда не ждут, входить всегда проще.

– Но группа наведет на меня огонь пограничников.

– Она наведет его на себя, уж если такое случится. Вы окажетесь в мертвой зоне.

Комуцубара перешел на шепот:

– Вас никто не узнал?

Поярков вспомнил о человеке в кожаной куртке.

– Нет.

– И теперь уже не узнают… До выброски вы будете находиться в изолированном помещении. Есть у вас какие-нибудь претензии ко мне или японскому командованию?

– Только сожаление. С группой идти опасно.

– Принимаю. Но изменить уже ничего нельзя… Ни пуха ни пера, как говорят там. – Комуцубара пожал руку Пояркову и спустился по трапу в лодку.

Утро. День. Вечер

Время не фиксировалось. Его просто нельзя было фиксировать.

Поярков находился в каморке под палубой, громко названной полковником изолированным помещением. Ни иллюминатора, ни других отверстий, способных пропустить солнечный свет! Но он знал, что уже не утро и не полдень. Завтрак и обед подавали. Что-то близкое к вечеру или вечер. Канонерка шла не останавливаясь. Шла обычной скоростью и ушла, надо полагать, далеко. Миновали Благовещенск. Многое миновали…

Высадка ночью. В другое время это и не делается. Диверсант, как сыч, охотится под надежным покровом темноты. А на канонерке – диверсанты.

Чем ближе ночь, тем сильнее волнение. Уже не тревога, а страх вселяется в Пояркова. Не просто, оказывается, ступать на родную землю в обличье врага. Все внутри холодеет.

Он не мог лежать. Сидеть не мог. Покой невыносим! Только двигаться. Два шага к двери, два шага от двери. И так без конца…

Потом он упал на койку лицом вниз и замер. Внутри боль, одна боль.

– Тридцать четвертый, наверх!

Ночь

На палубе было тихо. Темно и тихо. Канонерка стояла метрах в ста от берега, который не был виден, а только угадывался. Оттуда летел ветер, пахнувший близким лесом и осенью. Землей пахнувший. И еще чем-то знакомым и ласковым.

Поярков влез по трапу в лодку. Она качалась на волне, тыкалась носом в железный борт, не хотела принимать пассажира. Он все же сел. Запахнул поплотнее куртку, надвинул на глаза шапку. Сжался весь.

Сверху крикнули:

– Пошел!

Лодка оторвалась от борта и поплыла…

Дело четвертое
«Большой Корреспондент»

Человек с бородкой разгуливает по Благовещенску

Что-то около двух дня, когда начальник Благовещенского ГПУ Евгений Степанович Великанов собирался спуститься вниз пообедать, позвонил дежурный:

– К вам просится человек.

Напасть какая-то, телефон словно подкарауливает Евгения Степановича в эти последние минуты перед перерывом.

– Что за человек?

– Назвался Соломиным… Да, точно… по документам Соломин Федор Христофорович.

– Что ему надо?

Дежурный молчал. Не знал, видимо, что надо Соломину, или тот, Соломин, сам хотел объяснить причину своего появления в ГПУ и тянулся к трубке телефона.

– Ладно, пусть идет!

Евгений Степанович зло стукнул трубкой о рычаг:

– Хоть бы раз удалось нормально пообедать!

Он посмотрел недружелюбно, даже враждебно на дверь, откуда всегда появлялось то самое безжалостное существо, которое не давало Евгению Степановичу ни отдохнуть, ни поесть.

– Да, войдите!

Фу, черт, да это же директор ресторана «Амур»! А то Соломин, Соломин… Много их, Соломиных…

– Важное дело, товарищ Великанов, – запинаясь от волнения, произнес вошедший и с ходу принялся вытирать пот со лба и шеи. Он был тучен, этот Соломин, и немолод уже. Вьющиеся седые волосы окружали белым венчиком большую лысину, а многочисленные морщины уверенно расположились вокруг глаз и на подбородке. – Важное дело, иначе не стал бы отрывать от служебных обязанностей. Их у вас много…

– Не жалуемся, – бросил Великанов. – Садитесь! Рассказывайте, что у вас там.

– Да вот…

Соломин сел, провел еще раз платком по лысине и, подавшись вперед, чтобы быть ближе к начальнику управления, начал:

– Я имею честь заведовать рестораном «Амур»…

– Знаю. И у вас в ресторане вчера…

– Вы уже в курсе?

– Ничего я не в курсе… Просто решил помочь перейти к сути дела.

– Так вот, вчера у меня ужинал Борис Владимирович Поярков. – Соломин откинулся на спинку стула и посмотрел многозначительно на начальника управления.

– Кто? – не понял Великанов.

– Поярков Борис Владимирович! Ровно в семь часов…,

– Ну и что же?

– Как – ну и что же?! – удивился Соломин. – Поярков член «Монархического союза», агент секретного ведомства Чжан Цзолина. Его все в Харбине знают.

– Но вы-то откуда знаете, товарищ Соломин?

– Пять лет работал на КВЖД, этого достаточно, чтобы знать многое о белой эмиграции.

– Вы говорите, Поярков член Союза монархистов, агент охранки. Как же он оказался в вашем ресторане?

Соломин развел руками:

– Вот именно – как!

– Вы разговаривали с ним?

– Боже упаси! Он поймет, что его узнали, и скроется.

– А вы не ошиблись?

– Как можно, товарищ Великанов! Вот приметы! – Соломин полез во внутренний карман пиджака и вынул оттуда листок бумаги: – Выше среднего роста, блондин, волосы вьющиеся, бородка, лоб высокий, с глубокими залысинами, за ухом большая родинка.

– За каким ухом?

– Кажется, за правым. Да, точно за правым… Он сидел за столиком у окна левым боком, я подошел сзади и увидел родинку…

– Минутку, сейчас запишу.

– Да зачем записывать, товарищ Великанов?… Здесь все сказано. – Соломин протянул бумажку Великанову.

– Разберу? – поглядел на записи Великанов.

– Почерк каллиграфический. По чистописанию в гимназии получал только пятерки.

– Отлично! Сообщение действительно важное. Спасибо, товарищ Соломин! Примем меры…

Когда директор «Амура» ушел, Великанов снял трубку и набрал номер телефона своего заместителя.

– Федя… У меня был Соломин… Ну этот, из кавэжэдинцев, возглавляет «Амур». По тому же поводу… Займись им! Надо убрать из Благовещенска, и как можно скорее. Понял? Как можно скорее…

Это произошло во вторник. В пятницу Соломин получил приказ о повышении его в должности. Он переводился в Хабаровск, в управление Торгсина.

Дом на тихой улице

Есть в Благовещенске тихая улица. Спустившись с холма, открытого всем ветрам, она окунается в сады и начинает петлять, поворачивая то влево, то вправо, словно ищет место, где поспокойнее, и на самой окраине города исчезает вовсе. То ли становится другой улицей, то ли натыкается на чей-то забор.

На этой улице, за вторым перекрестком, стоит деревянный дом. Собственно, здесь почти все дома деревянные, но этот постарше и поновее других, обшит тесом с фасада и украшен замысловатым кружевом наличников. Таких наличников не встретишь уже – поистлели, рассыпались, а эти сбереглись. По ним и найти легко дом, надо только идти правой стороной и глядеть внимательно.

В девятом часу, в сумерках уже, подошли к дому двое мужчин. Судя по одежде, местные: брюки заправлены в голенища сапог, рубахи навыпуск, опоясанные тонким ремешком, на голове у одного кепка, у другого – фуражка из парусины. Оглянулись, нет ли кого на улице, потом первый, что в кепке, тихонько постучал в окно.

На стук выглянул хозяин, пригласил гостей в дом.

– Забрался же ты, Борис Владимирович! – сказал первый из гостей, вешая кепку на гвоздик, вбитый прямо в стену горницы. – Год ищи, не найдешь…

– Пытался, чтобы и два не нашли, – ответил тот, кого назвали Борисом Владимировичем, – да нет такого места в Благовещенске.

– Шутит, слышь, товарищ Западный, он еще шутит! – засмеялся первый из гостей. – Нет, тебя японцы, видимо, не переделали.

– Ну если китайцы за десять лет не переделали, то японцам за два года трудновато это сделать, – ответил хозяин.

– Ладно, давай здороваться! – Великанов – а первым гостем был начальник Благовещенского управления – обнял хозяина и похлопал его дружески по спине. – С приездом, брат. С благополучным возвращением на родной берег.

Повлажнели глаза хозяина. Непростые это были для него слова, ох непростые.

– Даже не верится, – сказал он тихо и с чувством.

– Знакомься! Заместитель Терентия Дмитриевича… Твой крестный теперь, поскольку ты снова народился на свет божий. Товарищ Семен…

Второй гость, высокий, плечистый, с кудрявой шапкой смоляных волос, протянул руку хозяину:

– Здравствуйте!

– Вот вы какой, товарищ Семен, – посмотрел на гостя хозяин. – А вас там совсем другим представляют…

– С рогами или без ушей?

– Да нет… – Хозяин замешкался, не решаясь, видно, сказать правду.

Гость помог ему:

– Небось без головы?

– Им этого хочется, – пояснил Великанов. – Во сне видят, что мы без головы… Так ведь, Борис Владимирович?

– Не совсем…

Хозяин отодвинул стулья от большого косолапого дубового стола и попросил гостей сесть.

– Чай будет? – полюбопытствовал Великанов.

– Как же без чая! Только прежде я ставни прикрою. Время…

– Давай распоряжайся… Стены-то как здесь?

– Рядом моя комната, – показал на дверь хозяин. – А владельцы по ту сторону коридора. Не слышно. Да и бревна на стенах в обхват.

Он вышел, и через минуту захлопали тяжелые доски ставней. Свет, слабый, закатный, но все же свет дня, струившийся в комнату, погас.

– Как под землей, – сказал Великанов.

– Да, – согласился второй гость. – Здесь полная изоляция… Но и ловушка. Обложат; не выберешься.

Вернулся хозяин. Засветил лампу, огромную, с большим стеклянным пузырем под розовым абажуром, и поставил на стол.

– Лучше бы газетой завесить, – предложил второй гость – он был истый конспиратор. – Больно ярко…

Хозяин достал газету и обернул ею абажур. Свет густо потек на стол, на желтую, с каймой из цветов скатерть.

– Теперь годится?

– Вполне… Садитесь, Борис Владимирович!

– А чай?

– Чай успеется… Времени у нас много. Посидим, если не прогоните.

– Что вы?!

– Ну вот… Еще раз с благополучным возвращением домой. Между прочим, мы ждали вас со стороны Сахаляна и держали катер наготове. Мало ли что случается!

– Маршрут изменили в последнюю минуту. Две операции соединили в одну. Я оказался в группе Радзаевского.

Второй гость задумался:

– Случайное соединение? Или тактическая комбинация?

Хозяин смущенно пожал плечами. Ему самому не было ясно, какова природа происшедших изменений.

– Иногда мне казалось, что все это случайности, неожиданные совпадения. Но их было за последнее время слишком много, видимо, случайности закономерны.

– Видимо, – согласился второй гость. – Мы вот тоже рассчитывали на логический ход и традиционный маршрут, японцы предложили другую игру – случайность и неожиданность.

– Китайская схема перечеркивается, – включился в разговор Великанов. – Не подошла она второму отделу.

– Хотят быть оригинальными, – высказал предположение второй гость.

Хозяин сопоставил что-то мысленно и несколько смягчил категоричность чужого вывода:

– Пытаются…

Второй гость с интересом глянул в лицо хозяину. Не для того, чтобы проверить, искренен ли он, и поставить под сомнение сказанное, а желая найти следы минувшего.

– Вам не повредило путешествие?

– Да нет вроде… Так, царапина… Пустое… Остальные, кажется…

Великанов кивнул:

– Не повезло им.

– Кто-нибудь ушел назад?

– Двое… Ты – третий.

Второй гость полез во внутренний карман брюк и вытащил браунинг, положил его бережно на стол перед хозяином:

– Борис Владимирович, от имени полномочного представителя ОГПУ… Поздравляю! Здесь все сказано… – Он пододвинул браунинг к хозяину, рукояткой вперед. На ней было выгравировано: «Б. В. Пояркову! За мужество при исполнении особо важного задания».

Хозяин прочел. Нет, лишь коснулся взглядом короткой надписи. Потом провел рукой по холодному стволу. И отодвинул от себя браунинг:

– Передайте Терентию Дмитриевичу: счастлив, тронут. Если надо, пройду все снова… Но я еще Академик. Это помешает мне…

Великанов вздохнул сочувственно:

– Да, конечно…

Второй гость взял браунинг, повертел его в руке, разглядывая или любуясь. Вороненая сталь вспыхнула несколько раз и погасла.

– Завидую.

Отвел затвор, посмотрел в канал ствола. Там бежала на яркий свет лампы торопливая голубая змейка.

– И не попробуете?

На лицо хозяина легла грустная тень.

– Придет время…

– Безусловно. Он подождет вас…

Гость вернул затвор в прежнее состояние, убедился, что все в порядке, спрятал пистолет:

– Передам Терентию Дмитриевичу… В его сейф.

Долгая и хорошая минута прошла в молчании. Все смотрели на свет лампы, сживаясь с тем, что подарила им судьба сейчас и что должно сохраниться надолго, на всю жизнь, может быть, в душе каждого.

– В дорогу, – позвал Великанов.

– Да-да, – согласился хозяин. – Маршрут подбросили, дай боже!

Второй гость положил руки на стол, мускулистые, грубоватые, знавшие не только перо и пистолет, но и что-то потяжелее. Так он начинал обычно работу, а тут предстояла работа.

– Какой же маршрут и куда он ведет?

– Далеко. Японцы хотят дойти с моей помощью, естественно, до Хабаровска… до штаба Дальневосточной армии.

– Ого!

– И дойти быстро. Я имел в свое время наивность похвастать, что связан с родственниками, живущими в Хабаровске, причем намекнул на их солидное положение… Так мы здесь договорились…

Великанов подтвердил:

– Это входило в версию.

Второй гость спросил:

– Родственники еще не использовались?

– Нет. Ни разу.

Хозяин дал более точную справку:

– Как деталь биографии… Ее проверяли в ведомстве Чжан Цзолина с помощью харбинского резидента.

– Вас известили об этом?

– Зачем же… Они не так глупы. Просто я догадался по некоторым наводящим вопросам. Потом перемена отношения со стороны контрразведки весьма показательна.

– В лучшую сторону?

– Да.

– И все?

– Все.

– Японцы не занимались перепроверкой?

– Этого не знаю… Видимо, нет. Они верят документам, добытым китайцами. Потому у них на службе большинство чжанцзолиновских агентов. Почти вся сеть перешла в их руки. Меня представлял бывший крупный агент китайской секретной службы…

– Господин Ли?

– Вы уточнили? – несколько удивился хозяин.

– По картотеке, – пояснил второй гость. – Там есть и другая фамилия, названная вами, – капитан Милкич.

– Это тоже ненастоящая.

– Надо полагать… Мне думается, под псевдонимами прячется наш старый знакомый, промышлявший на левом берегу в период гражданской войны и японской оккупации. Какой-то итальянец Вантини.

Великанов покачал головой:

– Ты думаешь, он тогда носил настоящую фамилию? Это же профессиональный разведчик и попал на нашу территорию по заданию. Ясно, как божий день! Во всей картотеке одни псевдонимы.

– Подлинное имя знают только во втором отделе штаба Квантунской армии, – сказал хозяин.

– Черт с ним! – шумно опустил ладонь на стол второй гость. – Не он формулировал задачу?

– Считаю, что не он. Передавал только, и в общих чертах причем. Детали разработали в Харбинской военной миссии. Там расписали все по пунктам и установили срок.

– Срок выполнения всей акции? – не поверил второй гость.

– Первого пункта.

– Конкретно!

– Согласие родственников помогать мне. Две недели.

Пальцы гостя забарабанили по столу. Он нервничал.

– Наше согласие, проще говоря?

– Я такие вопросы не решал.

Стук пальцев стал громче, беспокойнее.

– Давайте подробный план!