355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эд. Арбенов » В шесть тридцать по токийскому времени » Текст книги (страница 13)
В шесть тридцать по токийскому времени
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 03:55

Текст книги "В шесть тридцать по токийскому времени"


Автор книги: Эд. Арбенов


Соавторы: Моисей Писманик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Целая неделя, уйма времени… Можно все обдумать и все решить. А Поярков ничего не решил. Ему и хотелось пойти и не хотелось. То он видел свою заказчицу просто женщиной, не особенно тонкой и изобретательной, с самыми банальными идеями в голове и потому нещепетильной в выборе средств, то подозревал в ней тайного агента японской секретной службы, авантюристку и провокатора. И в первом и во втором случае, чтобы нарисовать точный портрет, ему не хватало каких-то черточек. Вернее всего, ему не хватало впечатлений. Он видел ее лишь какие-то минуты, конечно, минуты. Вошла, села, сняла туфлю. Сказала несколько слов и ушла.

Да, ему дано было очень мало, а решить надо было многое Главное – решить; идти или не идти. Если это просто заказчица, он не пойдет. Заводить знакомство с какой-то официанткой было глупо, да и рискованно. Бог знает с кем она близка и в какую историю втянет наивного поклонника. Другое дело – агент или доверенное лицо японской службы (Пояркову хотелось, чтобы за спиной всех этих посредников стояли обязательно японцы), тогда он разрешит с собой играть и даже сделает в этом направлении шаг. Он уже сделал такой шаг в особняке важного господина.

Увы, заказчица была похожа на официантку и совсем не похожа на агента.

В понедельник Поярков понес заказ в японский дом, надеясь увидеть важного господина и продолжить разговор, очень интересный, по его мнению. В руках он держал башмачки из сафьяна, предназначенные для хозяйки, и образчик товара: сапоги чжанцзолиновского фасона требовали особой кожи. Перед домом важного господина Поярков остановился, чтобы позвонить и доложить о своем появлении. Однако нажать кнопку ему не удалось. Словно из-под земли вырос Веселый Фын и протянул руку к свертку:

– Господина нет. Он велел передать заказ Фыну.

Поярков отвел торопливую руку китайца;

– Это госпоже.

– Госпожи нет. Она велела передать заказ Фыну.

Веселый Фын действовал как автомат. Возражать или доказывать ему что-то было бесполезно. Он смотрел не мигая на Пояркова и ждал.

– Меня просили прийти сегодня, – все же произнес озадаченный Поярков.

– Веселый Фын все знает.

Пояркова подмывало дать хорошую затрещину нахальному Фыну, но он сдержал себя и лишь усмехнулся:

– Этого ты не знаешь.

Фын сморщил лоб, пытаясь понять, что имеет в виду сапожник.

– Не знаешь, – повторил Поярков.

Он покрепче засунул под мышку сверток и, повернувшись, пошел прочь от дома важного господина.

Всю дорогу от Цицикарской до Биржевой он размышлял над событиями последней недели. Да, это были события, хотя и выглядели пустяками: явилась странная заказчица, важного господина не оказалось в назначенный день и час дома, появился вновь Веселый Фын. Каждое в отдельности событие можно расценить как случайность, но вместе они являют собой что-то целенаправленное и закономерное, необъяснимое и тревожное. Главное, необъяснимое.

Было начало. Ясное, логичное, характерное для японцев Большое вступление, короткая завязка и торопливое движение к цели. Все грубое, прямолинейное. И вдруг – обрыв!

«Узнали что-то дискредитирующее меня? Отказались от плана? Переменили тактику?»

Первое – опасно. Черт знает какую информацию получили японцы!

Второе – неприятно. Игра началась хорошо и была многообещающей. Для него, во всяком случае. Он рассчитывал на смелый ход.

Третье – любопытно. Изменение тактики – это что-то новое в работе японской секретной службы. Вклинился новый человек? Интересный, самобытный, смелый. Кто он?

Второе и третье – приемлемо. Второе, правда, разочаровывало, но что поделаешь, не он диктует направление деятельности штаба Квантунской армии. Третье давало возможность попробовать себя, напрячь силы, вступить в поединок. Победить, возможно.

Первое ни с какой стороны не устраивало. Оно пугало, сковывало, заставляло переходить к обороне. Отступать даже. А когда отступаешь хоть на шаг, на два, не знаешь, что ждет тебя. Ровная дорога или рытвины и ямы. Того и гляди, оступишься…

Пояркову казалось, что за ним следят. От самой Цицикарской кто-то идет следом, фиксирует каждое его движение. Фын идет. Именно он должен стать тенью Пояркова.

У мастерской Поярков не выдержал и оглянулся. Никого сзади не было. То есть были люди, но лысой головы Фына он не заметил.

«Мерещится! Значит, напряжены нервы. Теряю самообладание. Плохо…»


Цепь неожиданностей… кончится ли она?

Поярков вошел в мастерскую, снял пиджак, повесил его на гвоздь в углу. Застыл в нерешительности. Желания влезать в фартук и браться за молоток не было. Вообще желания оставаться в мастерской не было. Она пугала его сегодня своей полутьмой, своей неустроенностью. «Сапожник, почему я сапожник? – с досадой подумал он. – Надо же было выбрать такую нелепую специальность. Вечный полумрак и вечный запах кожи. Вечно разутые или обутые ноги. Черт!»

Он решил уйти. Побродить часок по городу. Развеяться. В это время в дверь постучали.

– Открыто! – нехотя отозвался Поярков.

Вошла она, та самая заказчица с газовым шарфиком на лице. Амурская казачка.

Этого еще не хватало! День неожиданностей. Поярков изобразил на лице такую муку, что заказчица не решилась пройти вглубь, к стулу, а замерла у двери.

– Не ко времени, что ли? – спросила она. Она была какая-то смущенная, виноватая.

– Пришли заказ вернуть? – зло бросил Поярков.

– Нет, что вы? Хотела сказать, чтобы не приходили в среду… Не надо…

Да, она чувствовала себя виноватой. Но вроде не перед ним, а перед кем-то другим, и тот, другой, послал ее на Биржевую улицу извиниться.

Не шло ей это смущение, виноватый тон не шел. Она была сильной, смелой, уверенной в себе. И рдела сейчас вся от сознания жалкости своей, унизительной для гордого человека

– Не надо так не надо, – обреченно и немножко грустно произнес Поярков. Все у него сегодня рушилось. Все, и это тоже.

– Только вы не сердитесь.

– Отчего же я должен сердиться? Вы назвали день, вы вправе и отменить. Если бы я назначил, другое дело…

– Так назначьте!

– Что?!

– Назначьте, говорю, только не среду. В среду нельзя… Меня не будет.

– Ерунда какая-то! – развел руками Поярков. – Вы понимаете, что говорите. Я хозяин только в своей мастерской, да и то временно, пока плачу аренду господину Сахарову. «Бомондом» не распоряжаюсь. Да и желания не имею распоряжаться. Там другие хозяева. Вы, может быть…

Широко открытыми глазами казачка смотрела на Пояркова. Он сердился, и это пугало ее.

– Вот мною и распорядитесь, – сказала она просто.

– Нет, вы ничего не понимаете. Абсолютно ничего. – Поярков пододвинул к ней старый, с потертой обивкой, стул – Садитесь!

Она кивнула, благодаря за приглашение, села на краешек и стянула с лица газовый шарфик. Еще красивей и неотразимей было это лицо. Волнение сделало его подвижным, глаза горели ярко, и вся чернота их будто выплескивалась на Пояркова. Он, как и в прошлый раз, застыл пораженный.

– Вами распорядиться? – спросил он робко.

– Ну да. Отчего же нет? Катькой все распоряжаются.

Циничное признание. Но Поярков уловил в тоне, каким казачка произнесла фразу, еще и вызов. Вызов оскорбленного человека.

– Вы не из тех, кем распоряжаются.

Она поняла, что переборщила. Конечно, ею распоряжались. Были такие. Только трудно им приходилось.

– Из тех… – сказала она упрямо.

– Что из того? Я тоже не распорядитель.

Казачка оглядела закуток, в котором царствовал мастер:

– Да, конечно…

– Значит, не мне назначать вам время и место.

– Как же тогда встретимся? – снова сказала она просто, будто виделись они много раз и надо было снова условиться о свидании.

Поярков опустился на скамеечку против заказчицы, посмотрел ей в глаза:

– Ну вот что, Катя…

– Катька, – повторила она.

– Все же Катя.

– Если уж хотите звать по-настоящему, то Люба, – открыла она свое имя и сделала это, стесняясь и тупя глаза. Почему-то ей стыдно было произносить два имени вместе.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Хорошо, что Люба…

– Почему?

– Не знаю почему, но хорошо… Так вот, Люба, я сошью вам красивые туфли. Чудесные туфли. Весь Харбин завидовать станет… Но в «Бомонд» не пойду.

– Не пойдете? – Боль затенила ее лицо, боль отчаяния. – Как же так не пойдете? Нельзя вам не идти.

– Это что-то новое. Почему нельзя?

– Зову ведь… Не всякого Катька зовет.

– Догадываюсь.

– Коли догадываетесь, то идите. Только назначьте день!

Он вскочил:

– Да зачем я вам нужен, Люба? Покажу товар хоть сейчас. – Он полез в шкафчик, где хранились образцы, и стал копаться там.

– Не стану смотреть, – сказала Катя.

– Станете! – отбросил он ее возражение и еще глубже всунулся в шкаф.

Катя поднялась, отодвинула шумно стул и тем дала понять, что недовольна и собирается уйти.

– Куда? – испугался он.

– Да туда… откуда пришла.

Поярков бросил свои образцы – ворох цветных обрезков, с которыми возился, кинулся к Кате, взял ее за руку:

– Нет, не уйдете!

– Вот и уйду. – Большая, сильная, решительная, она шагнула к двери.

– Да что вы в самом деле, Люба?! Или туфли не нужны?

Неопределенно как-то она пожала плечами:

– Может, и не нужны…

– Так что вам нужно?

– Не догадываетесь?

– Нет.

Катя была уже у двери и тронула ее. Створка скрипнула тревожно.

– Прощайте, Борис Владимирович!

Его не испугало ее желание уйти, а если и испугало, то не настолько, как вот это «Борис Владимирович».

– Откуда вы знаете мое имя?

Она улыбнулась:

– Знаю.

Лукавая была улыбка, задиристая какая-то.

– Да откуда же?

– Недогадливый вы человек, Борис Владимирович… Однако, пустите, уйду я… – Требовательным движением Катя высвободила свою руку из ладони Пояркова.

– Нет уж! – Он преградил ей дорогу. – Прежде скажите, откуда знаете.

– Какой вы, право, любопытный и настырный… Вот только…

– Что?

– Несмелый…

Его ожгли эти слова.

– Не похож… Не похож на ваших знакомых, – проговорил он с явным желанием оскорбить гостью.

Она вспыхнула:

– А обижать меня не надо, хотя я и Катька всего лишь. Пустите-ка!

Поярков отстранился и дал ей возможность пройти. Без охоты сделал это, с сожалением даже – не гори в нем упрямство, не пустил бы Катю. Однако уж если замахнулись друг на друга, надо бить, и бить по-настоящему.

– Бывайте! – произнес он зло, сквозь зубы, и распахнул перед ней дверь.

Катя торопливо набросила на лицо газовый шарфик и выскользнула на улицу.

Наступила среда. Ничего знаменательного она собой не несла. Встречу, назначенную прежде на этот день, Катя отменила, а других встреч или приглашений не было. К тому же о встрече с Катей вообще не могло быть речи – он обидел ее и почти выпроводил из мастерской. И все же именно со средой Поярков связывал то волнение, то тревожное ожидание, что родилось в нем и с наступлением этого дня стало невыносимым. Работа не шла. Трижды он брался за сапоги важного господина и трижды откладывал их. «Не до этого», – говорил он себе, хотя почему не до этого, объяснить не мог. Сапоги все же заказаны были. Небось важный господин не откажется от них, как отказалась от туфель Катя. Впрочем, все может быть. Не принял же он в понедельник Пояркова, и жена не приняла. Все разом отвернулись от него, и отвернулись в тот момент, когда положение казалось ему устойчивым и надежным.

«Что-то должно произойти в среду. Что-то решающее, – объяснял свое тревожное состояние Поярков. – Предчувствие никогда не обманывало меня».

Чем ближе к полудню, тем яснее становилась эта убежденность и тем определеннее связывалось ожидание с именем Кати.

«Почему вначале она назвала среду? И повторила несколько раз: вечером в среду. И среду же отменила!»

Весь день, как это ни странно, он ждал появления Кати. Не признавался себе в том, что ждет, не произносил мысленно имени, но голос ее, ее шаги слышались ему постоянно.

Минул полдень, и никто не переступил порога мастерской. Предчувствие обманывало Пояркова. Тревога оказалась напрасной.

Однако она не покидала Пояркова. «Что-то должно все же произойти. Не сейчас, так вечером».

В шесть часов он закрыл мастерскую и пошел домой. Нет, не пошел, побежал, словно боялся потерять какие-то минуты. Переоделся, предупредил хозяйку, что, возможно, задержится, и помчался на трамвае в центр, к «Бомонду».

Ресторан только что открыли, и залы были почти пусты. Глупо было входить первым, во всяком случае одним из первых, – так солидные посетители не поступали. Но Пояркова меньше всего беспокоили этикет и традиция, он вошел и сел за один из столиков справа, как велела когда-то Катя.

Ему надо было увидеть ее, увидеть во что бы то ни стало. «Я не тоскую о ней и не испытываю никакого желания говорить о чувствах. У меня их просто нет. Мне надо уличить ее во лжи. Она говорила, что не будет сегодня в «Бомонде» – так он убеждал себя и так оправдывал свое появление здесь.

Обман имел какое-то значение для Пояркова. Он подозревал в Кате агента. Если она подослана к нему, то перемена даты имеет определенный смысл, и дело вовсе не в официантке, а в «хозяине», который разрабатывает план. Ему хотелось, чтобы так было. Он устал от ожидания.

Кати действительно не было. К Пояркову подошел официант, молодой человек с рыбьими глазами и загнутым книзу длинным носом, и предложил карточку. Поярков заказал коньяк, пару ломтиков лимона и легкую закуску.

«Может, Катя в другой половине зала, – подумал Поярков, – и еще появится…»

Он набрался терпения и стал ждать. Взгляд его время от времени обегал зал, проверяя столы, и не находил Кати. Подозрения его были напрасны. Она не обманывала.

«Глупо… Очень глупо, – кусал губы Поярков. – Я начинаю терять ориентацию. Нервы сдают, что ли?»

Он допил коньяк, нехотя, с тоской какой-то. Сунул в рот лимон, куснул его и не почувствовал обжигающей кислоты, не поморщился во всяком случае.

«Уйду… Уйду сейчас же!»

Его сердила бесплодность всего, что он затевал в последние дни. Какая-то пустота. Тропа, которую он избирал и которую ясно видел впереди, после нескольких шагов вдруг исчезала, растворялась вроде бы. Это способно вызвать не только гнев, но и отчаяние. Какую-то ошибку, видимо, он совершил при выборе схемы. Ошибку или ошибки. Целую серию ошибок.

«Десять лет меня ничему не научили. Главное, не научили видеть людей. Живых людей. Не манекены же я все время встречал? Откуда такой шаблон в подходе? Или смена обстановки сбила меня с толку? Не понял новых хозяев, не оценил их возможности. Не раскусил тактику японцев».

В одиннадцать часов, так и не увидев Кати, Поярков покинул ресторан. Стоит ли говорить о том, что он был мрачен, зол на всех и на самого себя и бранился. Мысленно, конечно. Ни официант, который дьявольски медленно подсчитывал выпитое и съеденное, хотя выпито и съедено было ничтожно мало, ни гардеробщик, возившийся с котелком Пояркова, как с короной английского короля – дул на него и подчищал щеточкой поля, ни кондуктор в трамвае, сонный старикашка, не услышали ни «дурака», ни «идиота», ни «кретина». Все это не слетало с губ и предназначалось лишь для Пояркова.

«А я ждал. Я чего-то ждал весь день. Да что весь день! Два дня. Неделю почти. Надо же так обмануться!»

Впрочем, было только одиннадцать часов. Одиннадцать с лишком. Среда еще не кончилась. До полуночи оставалось минут сорок, ну тридцать пять…

Около своего дома Поярков увидел человека. Притулившись к стене, он не то спал, не то отдыхал. А может, ждал кого-то. Ждал, наверное.

Когда Поярков приблизился к крыльцу, человек поднялся. Поднялся и заковылял навстречу. Это был Веселый Фын. Тощ, лыс, хром. Кто еще мог так странно, подергиваясь всем телом, припадать на одну ногу?

Наваждение какое-то! Откуда взялся здесь Фын? Он не знал адреса Пояркова и никогда не интересовался тем, где обитает сапожник с Биржевой улицы. Ему достаточно было мастерской.

Поярков мог пройти мимо, не глянув даже на китайца, они вроде бы поссорились, но не прошел. Мысль мгновенно связала Фына со всем, что произошло в эти дни, и, главное, с тем тревожным ожиданием, которым жил Поярков последние часы. «Вот оно, невероятное! – задохнулся он от волнения. – Пусть в образе Фына! Не все ли равно?»

Поярков задержал шаг и дал возможность Веселому Фыну приблизится, не мучая больную ногу лишним движением.

Лицо китайца было, как всегда, бесчувственным, в маске равнодушия, и глаза полузакрыты, словно в дреме.

– Вот пришел Веселый Фын! – сказал за китайца его обычную фразу Поярков.

Тот ничего не ответил. Не принял этого дружеского намека. Протянул Пояркову бумажку, старательно свернутую и потому казавшуюся крошечным конвертиком Ладонь была раскрыта, и конвертик трепетал на ветерке.

Поярков взял его и тотчас развернул. Ему не терпелось узнать, кто прислал записку. Именно кто, а не что в ней значилось. И не узнал.

«Будьте завтра там же!» – прочел он при свете уличного фонаря. Подписи не было. Всего четыре слова. Почерк ровный, почти каллиграфический, ничего не говорящий об авторе. Но неженский. Так показалось Пояркову.

Он посмотрел вопросительно на Фына. Тот, конечно, ведал, кому принадлежат эти четыре слова. Однако не откликнулся на немую просьбу, будто не был причастен к событию.

– Ты не ошибся, Фын?

– Нет.

– Мой адрес тебе не известен.

Поярков ждал традиционного: «Веселый Фын все знает!» Но не прозвучало традиционное. Китаец постоял еще с минуту, как-то странно покачивая головой, потом повернулся и заковылял в темноту.

Сострадание вдруг пробудилось в Пояркове.

– Фын, уже поздно. Может, переночуешь у меня?

Это было еще и чувство благодарности: китаец успокоил Пояркова своей маленькой запиской.

– У Фына есть свой дом, – ответил из темноты китаец… – У Фына все есть…


Кто он – господин Ли, сэр Стейл, капитан Милкич, синьор Вантини?

Его ждали. Об этом было нетрудно догадаться. Поярков не надеялся найти в «Бомонде» свободный столик, так как опоздал к открытию ресторана, но столик нашелся. На нем стояла картонка с коротким, но строгим текстом на английском, французском и русском языках: «Заказано». Его провели к нему и усадили.

«Значит, записка от Кати! – заключил Поярков. – Мир восстановлен». Ему было приятно сознавать, что она побеждена и признала это, проявив к нему внимание. Не без волнения ждал он появления казачки и приготовил благодарную улыбку. И не только улыбку, свои извинения за бестактность, за глупые намеки. В программе был ещё теплый взгляд и душевное прикосновение к ее руке.

Но… снова обман! К столику шел вчерашний официант, молодой человек с рыбьими глазами и большим носом крючком. Шел, неся впереди себя поднос, уставленный бутылками и закусками. Ужин был уже заказан. Катя или кто там еще расписали весь вечер Пояркова в «Бомонде».

– Пока закусывайте, – сказал, поклонившись, официант. – Стол для ужина сервируется в номере. – Он посмотрел на Пояркова многозначительно и с почтением, как на очень важного посетителя. – Прикажете открыть? – Официант показал на бутылку сухого вина.

Поярков кивнул.

Пробка щелкнула, и в бокал полился густо-красный напиток.

– Вы всегда у этих столов? – спросил Поярков.

– Нет, только два дня.

– Спасибо…

Официант исчез.

«Да, все расписано. Катька, оказывается не просто Катька, – озадаченно резюмировал Поярков. – Интуиция меня не обманула. Непонятной, однако, осталась тактика. Никак не удается ухватить нить, здесь я пасую. Логика начисто отметена. Или в этом и есть своя логика?»

Он отпил из бокала, почувствовал терпкость, возбуждающую и обостряющую мысль. Откинулся на спинку стула.

Все хорошо. Надо лишь освоиться с этим приятным состоянием. И подготовить себя к встрече. В кабинете ему преподнесут наконец «хозяина», иначе нет смысла затевать игру и строить дорогостоящие декорации. Фын, важный господин, его жена, Катя – это все промежуточные звенья, второстепенные и третьестепенные персонажи. Главный герой появится сейчас.

Со второстепенными надо проститься.

Веселый Фын сам ушел, о нем не стоит и думать. Отодвинулся в тень важный господин с Цицикарской улицы, возможно на время, но, как бы то ни было, пока что со счетов его можно сбросить. Выполнила свою роль и официантка «Бомонда». Что еще осталось ей сделать? Изобразить из себя случайную знакомую, несостоявшуюся заказчицу, стараться не замечать сапожника. Лучше всего – забыть!

«Больше, надо полагать, мы не увидимся, – решил Поярков. – Последнее «прощайте» было не случайно брошено Катей. Она знала, что это конец».

Ему стало отчего-то грустно. Со всеми расстался легко, а вот с Катей так не получилось. Оставила она в нем что-то тревожное и радостное вместе с тем. Какую-то светлую боль заронила. И непреходящую. Это он понял. Будет она, боль эта, мучить его и заставлять думать о Кате, мечтать о ней

Однако расстаться все же придется. И не когда-нибудь, а сейчас. Так проще и легче. Не нужен ему этот груз. «Все, – сказал себе Поярков. – Нет больше Кати…»

Он снова ошибся.

Официант подошел к столику и, наклонившись, сказал:

– Вон там, за большим цветком, синяя портьера… Откроете! Вас там ждут.

Ток побежал по телу Пояркова: «Сейчас! Сейчас начнется».

– Рассчитаться? – спросил он у официанта.

– Уже заплачено, – кивнул тот и отошел от стола, чтобы дать возможность Пояркову свободно пройти.

До синей портьеры было сравнительно далеко – восемь столиков. Каждый следовало обойти и потом еще подняться на ступеньку. Поярков обошел не спеша все восемь, главное, спокойно обошел, а вот перед ступенькой легкость и уверенность исчезли. «Кто там? – подумал он с тревогой. – Кто там за портьерой?»

Там оказалась Катя. Всего лишь Катя.

– Фу-ты! – вырвалось у Пояркова. – Вы?

– Или вас кто другой приглашал? – сказала она серьезно, почему-то серьезно, хотя следовало бы в таком случае приветливо улыбнуться.

– Нет, конечно, – растерянно ответил Поярков. Он был и удивлен и огорчен. Это не прошло мимо Кати.

– Правда, вы отказались от приглашения, и довольно бесцеремонно…

Поярков вспомнил, что, ожидая ее за столиком, намеревался испросить прощения и даже тронуть ласково ее руку.

– Простите меня, Люба!

Она грустно покачала головой:

– Бог вас простит, Борис Владимирович.

Потом подошла и вдруг поцеловала его в волосы. Легко, едва коснувшись губами.

Это было что-то невероятное. Он опешил:

– Люба!

– Ну-ну… Просто мир. Вы же хотели мира?

Она, чертовка, угадывала его желания.

– Да вы, оказывается, читаете чужие мысли!

Катя засмеялась:

– Не читаю, не умею… И зачем читать? Вы же вчера приходили, чтобы помириться.

– Меня кто-то видел здесь?

– Я видела.

– Почему же не вышли в зал?

– Борис Владимирович, вы забыли предупреждение: меня в среду не будет!

– Не забыл.

– Но все же надеялись увидеть?

– Должно быть…

Катя отодвинула стул, как тогда Поярков в своей мастерской, и жестом пригласила сесть. Села сама напротив.

– Не должно быть, а действительно надеялись. Захватили с собой образцы товара?

Об этом он забыл! Впрочем, не забыл. Шел-то он не к Кате, а к кому-то другому. Образцы тому, другому, были явно не нужны. Игра с Катей ведь кончилась. А почему кончилась? С чего он решил, что кончилась? Продолжается. Вот Катя перед ним и требует выполнения обещанного. Правда, шутливо требует.

– Нет, не захватил.

– Сегодня тоже?

– И сегодня тоже…

– Вы бесподобны, Борис Владимирович… Мне это нравится.

– Я подумал, что образцы не нужны. Туфли вряд ли интересуют вас.

– Почти… Хотя я женщина и люблю красивые вещи.

– Тогда я сошью.

Улыбка исчезла с лица Кати, и она озабоченно произнесла:

– Шить не обязательно, а вот принести образцы надо. Жаль, что не захватили… Впрочем, они могут быть с вами. В кармане пиджака. Так бывает?

Он кивнул виновато.

– Ну и хорошо.

Снова возникла загадочность, которую Поярков отметил при первой встрече с Катей и которая потом вроде бы исчезла. Она говорила не о себе. О ком же тогда? Чью волю она выполняет? Против кого заключает этот шутливый союз с Поярковым?

– Послушайте, Люба!

Рука ее предостерегающе поднялась.

– Только без серьезных вопросов! Мы отдыхаем. Имею я право иногда отдохнуть в обществе человека, который мне нравится?… Не пугайтесь моей откровенности. Я люблю говорить прямо… Вот вы и потупились, как красная девица. Смотрите смелей!

Шутливость ее была легкой, непринужденной, и трудно было устоять перед соблазном ответить тем же. Поярков принял тон Кати:

– Смотрю.

Взгляды их встретились, и теперь потупилась Катя.

– Ну, не так уж прямо… – произнесла она взволнованно.

– Почему же?

– Потому что не верю… Не правда это. – Она подняла глаза. – Не правда! – Сдвинула брови и посуровела: – А если правда, то ни к чему она… нам с вами. Мне уж совсем ни к чему.

– Тебе! А мне?

– Вам – не знаю. Да тоже, наверное, зря… – Катя встала вдруг и засуетилась: – Вдвоем мы бог знает до чего договоримся. Так и в омут можно… Сегодня день не тот. Я обещала вам веселый вечер. Во всяком случае, приятный. Сейчас познакомлю вас с моим родственником. Замечательный человек. Он вам понравится… И главное – будет полезен.

Поярков не успел выразить своего отношения к инициативе Кати, она торопливо вышла, но не в зал, за штору, а во внутреннюю дверь, ведущую в отель или в служебные помещения

«Ну теперь наверняка появится главный!» Поярков сел поудобнее, положил руки на подлокотники, откинул голову на спинку – полное спокойствие, даже пренебрежение ко всему, что происходит и что должно произойти в кабинете. Не хватало сигары. Но Поярков не курил.

«Давайте вашего главного!»

Вошел мужчина: не молодой и не старый, не низкий и не высокий, не худой и не толстый, в сером пиджаке с накладными карманами, в галифе и крагах. Лицо его было чуть продолговатым, сухим, глаза маленькие, цепкие. Щеки выбриты до синевы. Он улыбнулся тонкими, очень тонкими губами, и только губами, глаза остались строгими и спокойными.

– Борис Владимирович!

Поярков вскочил. Он не мог не вскочить. Во всем облике вошедшего было что-то требовательное и властное. Он внушал к себе уважение. Притом он был старше Пояркова, и это обязывало к подчинению.

Они протянули друг другу руки.

– Будем знакомы!

Своего имени вошедший не назвал.

– Милая, – сказал он оказавшейся сзади Кате, – распорядись, чтобы нам принесли из ледника водочки, русской водочки… Как, Борис Владимирович, вы относитесь к беленькой? А? Вижу, что не против. И семги, Катюша! И возвращайся. Скрась нашу холостяцкую компанию своим присутствием.

Катя улыбнулась весело – ей, кажется, польстило приглашение господина в сером.

– Я мигом… – И убежала.

«Родственник» расстегнул пиджак, вытянул из какого-то кармашка сигару, сел в кресло и закурил.

– Не предлагаю, – сказал он Пояркову. – Вы ведь не курите.

– Да, – признался Поярков. Без особого удовольствия признался. Кому доставит радость сознание того, что о тебе все известно и ты вроде бы просвечен насквозь.

– И правильно делаете, – одобрил господин в сером, этот мнимый родственник Кати. – В нашей с вами профессии это иногда мешает…

«В нашей с вами профессии!» Поярков сжал ладонью подлокотник, боясь, что непроизвольным движением выдаст свое изумление. Господин в сером имел в виду явно не сапожное дело, ему небось и кожи не приходилось держать в руках, не говоря уже о молотке. Конечно, можно не обратить внимания на слова, сделать вид, что не понял ничего. Так, собственно, и поступил Поярков. Но слова-то были сказаны и намек прозвучал ясно.

«Родственник» не придал никакого значения игре собеседника в наивность и, попыхивая сигарой, продолжал:

– Особенно в китайской компании. Они этими вещами, – он показал на сигару, – не балуются. И вообще, запах табака – улика… Легко установить твое присутствие в доме. А часто это нежелательно, весьма нежелательно… Что я вам толкую, вы китайцев лучше меня знаете…

Подлокотники не спасали. Господин в сером углублялся в такие профессиональные дебри, что жутко становилось. Поярков почувствовал, как немеют от напряжения его ладони и как проходит дрожь по всему телу. Тайна его стала достоянием противника. А он считал себя идеально замаскированным.

Играть в прятки не было смысла: партнер открыл себя сразу и показал, что Поярков тоже открыт.

Открыт! Когда это произошло? Катька его знала, Веселый Фын знал. Все знали.

– Чиновники давно приобщились к европейским обычаям, – включился наконец в разговор Поярков. – Я не замечал, чтобы они очень страдали от табачного дыма. Сами дымят…

Пока включение было формальным и отношение к объекту нейтральное: не стал Поярков на позиции собеседника.

– Ну такие, как Чжан Цзолин, конечно, отбросили традиции, да и вся его клика оевропеилась, а простые китайцы еще держатся прошлого. Оно для них – и закон, и философия, и, если хотите, откровение. Прошлое – сила, препятствующая разрушению нации под воздействием подпочвенных вод современности. Традиции китайцев достойны уважения, и не только уважения – преклонения, если хотите. Я люблю Китай и даже принял китайское подданство. Перед вами – китаец…

Господин в сером беззвучно засмеялся, и облака дыма одно за другим вырвались из его рта.

«Китайский подданный. Гражданин Китая!» Что-то, кажется, слышал Поярков о европейце, принявшем китайское подданство. Но где?

– Вас вынудили обстоятельства или покорили традиции? – полюбопытствовал Поярков.

– Меня подкупила перспектива… Этакая махина, материк целый. И первозданная наивность. Непаханые земли! Фигурально выражаясь, естественно…

Человек в сером говорил правильно по-русски. Очень правильно. Но он не был русским. И, конечно, он не был китайцем. Не был англичанином, не был французом. Немцем тем более. Определить его национальность было невозможно. Во всяком случае, Поярков не определил и мучился напрасно, чтобы угадать, кто же его собеседник.

Говорил он с акцентом. С каким – непонятно. Не поляк же, в конце концов!

– Вы, надо полагать, сошлись с ними по необходимости? – спросил в свою очередь человек в сером. – Трудно на чужбине…

Поярков вздохнул. Он повторил тот же прием, что и в разговоре с японцем на Цицикарской улице. Эмоции всегда неопределенны, и пусть собеседник принимает их так, как ему удобнее.

– Однако, что мы все о китайцах… Это – вчерашний день, – небрежно отбросил господин в сером то, чем восхищался только что и что защищал с таким старанием. – Мы потрудились на них, и потрудились на совесть… Дань прошлому отдана.

Он тоже вздохнул. Это была грусть, и, кажется, искренняя. Пояркову почудилась влажная искра в его глазах. Или господин в сером великолепно играл. Позже, много позже, Поярков узнал, что собеседник его действительно был нежно привязан к этому прошлому.

– Жить прошлым смешно и, простите, глупо. Вспоминать, и то изредка, вот так, за бокалом хорошего вина и в обществе единомышленника… – Он сделал паузу, взвесил свой довод, и он показался ему не слишком убедительным. – Лучше наедине с самим собой. Ваш Чжан Цзолин давно съеден червями, сын его Чжан Сюэлян предан анафеме… и китайские сапоги не модны.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю