Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Джузеппе Гарибальди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

Глава 8
Штурм Палермо 27 мая 1860 г.

Храбрейшие бойцы под командованием Тюкери и Миссори шли в авангарде. Среди них были: Нулло, Энрико Кайроли, Виго Пелиццари, Тадеи, Поджи, Скопини, Уциель, Перла, Ньекко и другие отважные герои, имена которых, к сожалению, я запамятовал[320]320
  Не имея возможности вспомнить тех, кто был в этом благословенном отряде, я решил, что приведу здесь хотя бы некоторые имена славных мучеников «Тысячи», которые пришли мне на память, но должен оговориться, что не все они были из этого отряда.


[Закрыть]. Этот избранный отряд «Тысячи» ставил ни во что численное превосходство неприятеля, баррикады, пушки, которые бурбонские наемники нагромоздили перед Порта Термини. Отряд ринулся вперед, разметал неприятельские сторожевые посты у Адмиральского моста и проследовал дальше.

Баррикады у Порта Термини были взяты на ходу и колонны «Тысячи», соревнуясь в героизме с отрядом пиччиоттов, преследовали по пятам надменный авангард врага. Упорное сопротивление многочисленного войска неприятеля не помогло, так же как орудийные залпы с суши и моря и даже батальон стрелков, расположенный в монастыре Сант-Антонио, господствующем над городом, откуда, находясь на левом фланге, можно было обстреливать из карабинов нападающих. Ничего не помогло; победа была наградой мужеству и правому делу. И вскоре в центр Палермо вторглись бойцы за свободу Италии.

Поскольку население города было совершенно безоружным, оно не могло вначале бессмысленно подвергать себя ужасающему обстрелу, происходящему на улицах. Стреляла не только полковая и крепостная артиллерия, но и бурбонский флот, взявший на прицел главные улицы, сметая все своими мощными снарядами. А всякому известно, что когда бомбардирующие могут безнаказанно обстреливать несчастный город, то их каннибальская храбрость все возрастает.

Однако уже скоро жители Палермо сбежались, чтобы сооружать защитные баррикады, от которых побледнели наемники тирании. Здесь отличился, как руководитель, полковник «Тысячи» Ачерби, доблестный участник всех битв за Италию. Жители вооружились чем попало – от ножа до топора – и в последующие дни стали внушительной, непобедимой массой, которой не может противостоять ни один отряд, как бы хорошо он ни был организован.

Из Порта (ворот) Термини я отправился в Фьера Веккиа, а оттуда на Пьяцца Болонья, где, видя, что очень трудно сосредоточить в одном месте сильное ядро наших, рассеявшихся по большой столице, я слез с лошади и устроился в одном из подъездов. Когда я снял седло с моей лошадки Марсалы и положил его вместе с кобурой на землю, пистолет, ударившись о землю, выстрелил. Пуля попала мне в правую ногу и оторвала кусок нижней части штанины. «Ну, удача никогда не приходит в одиночку», – подумал я.

С революционным комитетом Палермо, состоявшим из пылких патриотов, договорились, чтобы мой главный штаб расположить во Дворце Преторио, в центре города. Палермо не дал нам много вооруженных людей, так как бурбонцы всячески старались лишить население оружия. Однако надо заметить, что энтузиазм этих храбрых горожан нельзя было ничем умерить: ни кровопролитными схватками на улицах, ни жестокой бомбардировкой со стороны неприятельского флота, форта Кастелламмаре и королевского дворца. Наоборот, многие за неимением оружия появлялись с кинжалами, ножами, пиками и всевозможными железными предметами. Отряды «пиччиоттов»[321]321
  «Пиччиотти» – люди из деревень; они объединялись в отряды, которые носили название «сквадре».


[Закрыть] мужественно сражались и шли на смену убывающим из «Тысячи». Даже женщины были охвачены патриотическим порывом. Среди адской бомбардировки и стрельбы они подбадривали наших бойцов рукоплесканиями, жестами, криками «ура». Они бросали из окон стулья, матрацы, всевозможную утварь для сооружения баррикад. Многие выходили на улицу, чтобы помогать нам в этой работе. Население было сначала смущено нашим смелым вторжением, но когда первые минуты изумления прошли, их отвага и мужество возрастали с каждым днем. Баррикады вырастали словно по мановению волшебной палочки, и Палермо был сплошь ими загроможден. Быть может такое большое количество баррикад было излишне, но, нет сомнения, что они подбодряли жителей и вселяли страх в бурбонское войско. К тому же эта работа заставляла жителей все время быть в движении и подогревала их энтузиазм.

Самая большая трудность нашего положения заключалась в недостатке боеприпасов. Нашлись все же фабрики, изготовлявшие порох. День и ночь заготовляли патроны, картечь; но все же их было недостаточно, при беспрерывно продолжавшихся военных действиях против многочисленных бурбонских отрядов, занимающих главнейшие пункты города. Бойцы и особенно пиччиотти, которые много стреляли, не оставляли меня в покое, желая получить боеприпасы, которых им не хватало. Все же, несмотря на это, бурбонцы были оттеснены к форту Кастелламмаре, ко Дворцу финансов и королевскому с прилегающими к ним домами. Мы стали хозяевами всего города.

Главные силы неприятеля со своим главнокомандующим генералом Ланца засели в королевском дворце, отрезанные от моря и от других своих частей. Несколько наших отрядов занимали все выходы, ведущие в окрестности, таким образом бурбонские войска, находившиеся в королевском Дворце вместе с генералом, оказались в полной изоляции и уже через несколько дней стали ощущать недостаток в провианте и не знали также, куда деть раненых. Это заставило Ланца обратиться к нам с предложением: разрешить погребение трупов, которые начали уже разлагаться, и транспортировку раненых на кораблях в Неаполь. Для всего этого потребовалось 24-часовое перемирие. Один бог ведает, как мы в этом нуждались, ибо нам приходилось изготовлять порох и патроны, которые тут же расходовались. Тут следует вспомнить, что в эти знаменательные дни, когда Мы кровью готовы были заплатить за каждый патрон, мы никакой помощи ни оружием, ни боеприпасами не получали от военных кораблей, стоящих в гавани и на рейде, не исключая и итальянского фрегата. Если не ошибаюсь, мы приобрели даже старую железную пушку с греческого парохода. Появление бурбонских колонн фон Мекеля и Боско, которые шли по нашим следам до Корлеоне, а потом повернули к столице, чуть не заставило неприятельского генерала пересмотреть свое решение. Действительно появление этих двух командиров во главе пяти-шеститысячного отборного войска было важным фактом и могло стать для нас роковым. Извещенные о нашем вступлении в столицу, обманутые в своей надежде застигнуть нас врасплох и уничтожить, они, разгневанные, начали энергично штурмовать Порта Термини. Небольших моих сил, да к тому же разбросанных по всему городу, было недостаточно для сопротивления рвущемуся в бой противнику. Все же кучка людей, находившихся у Порта Термини, мужественно защищалась до самой Фиера Веккьа, борясь за каждую пядь земли. Оповещенный о продвижении неприятеля в этом районе, я собрал несколько отрядов и бросился туда. По дороге я узнал, что генерал Ланца желает продолжить переговоры на борту «Ганнибала», военного корабля англичан, стоящего на рейде в Палермо под командой адмирала Манди. Я оставил командование городом генералу Сиртори, начальнику моего главного штаба, и отправился на вышепоименованный корабль, где застал генералов Летиция и Кретьена, которые явились для переговоров со мной от имени главнокомандующего неприятельской армией.

Сейчас я не помню точно предложений, сделанных мне генералом Летиция. Припоминаю, что разговор шел об обмене пленными, эвакуации раненых на военные корабли, о разрешении подвезти провиант отрядам, находившимся в королевском дворце, о стягивании вражеских сил к Куаттро Венти, пункту связанному с морем, и наконец о том, чтобы город Палермо выказал уважение и повиновение его величеству Франческо II.

Я торжественно выслушал чтение первых пунктов предложения, но когда дошло до требований, унизительных для Палермо, я поднялся, полный негодования, и сказал генералу Летиция, что ему хорошо известно, что он имеет дело с людьми, которые умеют биться, и что другого ответа дать не могу. Генерал попросил у меня перемирия на 24 часа, чтобы эвакуировать раненых, на что я согласился. Так наше совещание и закончилось. Кстати я должен здесь заметить, что предводителя «Тысячи», с которым до сей поры обращались как с флибустьером, стали именовать «превосходительством», титул, всегда мне ненавистный, которым меня наделяли при всех последующих переговорах. Так велика низость сильных мира сего, когда они попадают в беду.

Как бы там ни было, но положение наше было не из блестящих. В Палермо не хватало ни оружия, ни боеприпасов. Бомбы разрушили часть города. Враг все еще находился со своими отборными частями внутри города, а остальными занял сильнейшие позиции. Корабельная артиллерия обстреливала улицы, а пушки королевского дворца и Кастелламмаре помогали разрушению.

Я вернулся во Дворец Преторио, где меня поджидали влиятельнейшие граждане и зорким взглядом южан пытались прочесть в моих глазах, какое впечатление произвели на меня происшедшие разговоры. Без утайки я передал им требования врага и не встретил с их стороны никакого уныния. Мне предложили обратиться с балкона к собравшемуся народу, что я и сделал.

Должен признаться, что я не был обескуражен, да этого со мной не случалось и в более тяжелых обстоятельствах. Однако, учитывая силы и численность врага и ничтожность наших, я не знал, какое принять решение, т. е. продолжать ли защиту города или собрать все наши отряды и оставить его. Эта последняя мысль давила меня как кошмар и я с презрением отверг ее: ведь речь шла о том, чтобы оставить Палермо на растерзание озверевших солдат! Борясь сам с собой, я выступил перед славным сицилийским народом и объявил, что согласен на все выставленные врагом условия. Все же, когда я дошел до последнего пункта, то сказал, что отверг его с презрением. Страстный крик негодования и одобрения вырвался из груди этой толпы благородных людей! Это решило судьбу миллионов, свободу двух народов и предопределило падение тирана! Я снова укрепился в своем решении: с этого момента исчезли все сомнения, робость, моя нерешительность. Солдаты и горожане снова стали состязаться в деятельности и твердой решимости. Баррикады умножались; каждый балкон, каждая терраска были защищены матрацами. Камни, всевозможное оружие были приготовлены, чтобы истреблять врага. Изготовление пороха и картечи производилось с лихорадочной поспешностью. Несколько старых пушек, извлеченных на свет неизвестно откуда и наспех отремонтированных, были поставлены в подходящих местах. Другие были куплены у торговых пароходов. Женщины всех слоев появлялись на улицах, чтобы воодушевлять работающих и готовящихся к бою мужчин. Американские и английские офицеры с кораблей, стоящих на рейде, дарили нам револьверы и охотничьи ружья. Некоторые сардинские офицеры тоже выражали симпатии к святому народному делу, а матросы с итальянского фрегата жаждали разделить участь своих братьев и угрожали дезертировать. Только тот, кто подчинялся холодным и расчетливым приказам Туринского правительства, равнодушно взирал на подобные сцены и оставался безучастным наблюдателем разрушения одного из благороднейших итальянских городов. Они ждали приказа! О, приказ уже был дан: нанести нам последний удар, если мы окажемся побежденными, и выражать нам дружеское расположение, если мы выйдем победителями![322]322
  Хотя, когда Гарибальди писал свои мемуары, он и не имел в своем распоряжении материалов, показывающих двуличную политику пьемонтского правительства по отношению к экспедиции «Тысячи», это его замечание справедливо. Впоследствии было опубликовано много документов разного характера, в том числе переписка Кавура, из которой видно, что вначале премьер-министр Пьемонта Кавур всячески пытался помешать экспедиции, давал указания задержать ее, а после того, как Гарибальди занял Палермо, он послал ему поздравление и, одновременно, попытался захватить движение в свои руки, чтобы придать ему угодное пьемонтским либералам направление.


[Закрыть]

Один южный сицилиец из приличной семьи, посланный мною за оружием на сардинский фрегат и с опасностью для жизни проникший туда, вместо того, чтобы получить просимое оружие, услышал язвительное: «Вы, ненароком, не шпион ли?»

Итак, враг быстро догадался, на что решились город и его защитники, и понял, что нельзя безнаказанно измываться над народом, когда он твердо решил победить, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Деспотизм, кстати, допускает большую ошибку, разрешая своим проконсулам обрастать жиром, ибо потом они не решаются подвергать свое «брюшко» опасности на баррикадах этих «каналий».

Еще до истечения 24-часового перемирия у меня появился новый парламентер генерала Летиция. Теперь он просил о трехдневном перемирии, ввиду того, что 24 часа перемирия недостаточно, чтобы доставить раненых на борт корабля. Я согласился и на это. Тем временем мы не теряли ни одной секунды, спешно изготовляли порох и картечь, продолжали сооружать баррикады. В окрестностях города образовались вооруженные отряды, умножавшие наши силы и угрожавшие врагу с тыла. Присоединился к нам и Орсини со своими пушками, а с ним и другие войсковые части. С каждым днем наше положение улучшалось, и у бурбонцев все меньше становилось желания нападать на нас.

При возобновлении переговоров с генералом Летиция было условлено, что его отряды оставят королевский дворец и Порта Термини и соберутся на молу и у Куаттро Венти. Для нас это было большим выигрышем. Прекращение военных действий и отступление бурбонцев к морю дало населению уверенность в победе и усилило его отвагу до такой степени, что мы были вынуждены расставить краснорубашечников[323]323
  Красные рубашки, которых было мало в начале нашего похода, приобрели важное значение; они внушали уважение и веру в победу друзьям и ужас врагу. Парламентеры Бурбонов просили, чтобы красные рубашки сопровождали их на улицах Палермо. Я заказал максимальное число этих рубашек и велел раздать их, чтобы поднять престиж этого цвета.


[Закрыть] на аванпостах, чтобы предотвратить стычки между сицилийцами и бурбонскими отрядами, так велика была ненависть к Бурбонам. Наконец начались переговоры об удалении вражеских полчищ, которые не могли дольше держаться на неудобных позициях и об окончательном очищении города и фортов. Отвага «Тысячи» и вообще защитников Палермо была достойна удивления! Выдержка их и всего населения не обманула наших надежд ни на секунду. Действительно, словно все были готовы похоронить себя под развалинами прекрасного города. Должен признаться, результат получился великолепный, на большее нельзя было надеяться. Казалось просто чудом, что двадцать тысяч приспешников деспотизма, отборное войско, умеющее отлично сражаться, капитулировало перед горстью горожан, готовых на всякие жертвы, вплоть до мученичества. Ликуйте же мужчины, женщины, дети! Вы все внесли свою лепту в освобождение родины. Вы можете гордиться и ликовать. Палермо свободен и тираны изгнаны! Далеко слышны сильные взрывы гнева гордой столицы народа Веспри, как и ее вулканов, и рушатся шаткие престолы лжи и тирании!

В Палермо мы потеряли храброго венгерца Тюкери. Я упомяну и о других неоценимых наших утратах, когда узнаю о них. Среди наших раненых смельчаков были: Биксио, оба Кайроли – Бенедетто и Энрико, Кукки, Канцио, Карини, Бецци.

Глава 9
Милаццо

Отступление бурбонцев из Палермо поистине превратилось в настоящий национальный праздник, тем более, что по условиям соглашения враг обязался освободить всех политических заключенных из Кастелламмаре. Появление дорогих узников, которые так много выстрадали в ужасных казематах Бурбонов, наполнило ликованием сердца всех жителей. Прием, оказанный им, был трогательным.

Я расположил свой главный штаб в одном из павильонов королевского дворца, откуда открывалась вся Виа Толедо, тянувшаяся вплоть до Монреале. Отсюда я мог наслаждаться трогательным зрелищем и лицезреть радостно возбужденный, великий пылкий народ. Необозримая восторженная толпа с триумфом несла к моему местопребыванию освобожденных из тюрьмы, ликуя за своих дорогих сердцу людей. Они осыпали меня благодарностями и слеза покатилась по моей щеке.

Теперь наступило время отдыха, в котором нуждались все, особенно «Тысяча». Бедные юноши! Избранная часть населения Италии, не привыкшая к нужде, лишениям, в большинстве своем студенты, получившие уже дипломы; они все, за малым исключением, отдали себя геройскому делу и мукам во имя освобождения нашей земли, которую чужеземец ненавидел (и, пожалуй, отчасти заслуженно порабощенной), потому что некогда она была владычицей мира[324]324
  Гарибальди имеет в виду Римскую империю.


[Закрыть]. Ибо покорение увиденного мира было большой ошибкой, это неизбежно повлекло за собой грабеж и рабство и, как следствие, повсеместную ненависть.

Солдаты «Тысячи», в большинстве своем – не моряки, переплыли моря, чтобы участвовать в кровопролитных сражениях, и почти непроходимыми дорогами пришли в Палермо, изгнав оттуда с помощью населения двадцатитысячную отборную армию и в двадцать дней освободили всю Сицилию. Враг отступил для того, чтобы готовиться к новым битвам и мы должны были принять меры для новой встречи с ним. В Палермо и во всех частях острова открылись вербовочные пункты. Заключались сделки на покупку оружия извне. В столице была спешно организована литейная: работали без передышки, заготовляя порох, патроны и картечь. Палермо, цитадель деспотизма, стал кузницей бойцов за свободу. Какое чудесное зрелище, когда ранним свежим утром эти резвые юные сыны Тринакрии с огромным воодушевлением, исполненные твердой решимости, обучаются военному делу. Разве это не утешало душу ветерана, для которого освобождение Италии – мечта всей жизни? Италия могла бы полностью раскрепоститься, не будь равнодушия одних и коварства других, попирающих национальный героизм в те славные дни.

Наша передышка в Палермо после эвакуации неприятеля была всецело посвящена полезным делам. Множество мальчиков, имеющих обыкновение болтаться на улицах, становившихся для них школой разврата, мы собрали и разместили по приютам, чтобы воспитать их честными гражданами, защитниками родины. Было улучшено положение благотворительных заведений. Мы позаботились о снабжении продовольствием всего неимущего населения, а также пострадавших от бомбардировок и войны. Затем было сформировано диктаторское правительство при участии многих видных патриотов Сицилии, среди которых первенствовал знаменитый адвокат Франческо Криспи, один из «Тысячи»[325]325
  В первое революционно-демократическое правительство Гарибальди входили представители республиканцев и сицилийских умеренных либералов. Криспи, бывший в то время одним из лидеров демократов, сохранил за собой руководство наиболее важными ведомствами – внутренних дел и финансов.


[Закрыть]. Национальные боевые силы были реорганизованы в три дивизии и получили название Южной армии, которая вскоре двинулась на восток для завершения дела освобождения.

Во время боев в Палермо пришел маленький итальянский пароход «Утиле» с сотней наших с континента, которые из Марсалы, где счастливо произошла их высадка, прибыли в столицу как раз вовремя, чтобы принять участие в последней битве. Затем на трех пароходах, примерно с двумя тысячами человек, прибыла экспедиция Медичи в Кастелламмаре, что находится в нескольких милях на запад от Палермо, в то время, когда еще некоторые бурбонские военные части не покинули город. Вслед за ними появились другие контингенты волонтеров из всех итальянских провинций. В короткое время у нас образовалось прекраснейшее войско, и мы были в состоянии разослать экспедиционные отряды в различные части острова, чтобы способствовать утверждению нового правительства. Это не представляло трудности, так как оно было повсюду провозглашено. Кроме того, этим отрядам было поручено разыскивать неприятеля там, где он еще находился.

Дивизия генерала Тюрра отправилась в глубь острова. Дивизия с правого фланга, под командой генерала Биксио, направилась на южный берег Сицилии, с левого – под начальством генерала Медичи – на северный, с приказом объединить возможно больше волонтеров. Затем все должны были сосредоточиться у Мессинского пролива. Потом в Палермо прибыл генерал Козенц с двумя тысячами человек; за ним последовали новые отряды волонтеров, посланные всевозможными комитетами помощи Сицилии, образовавшимися в различных провинциях под руководством центра в Генуе, который возглавлял Бертани[326]326
  Бертани, Агостино (1812–1886) – деятель национально-освободительного движения в Италии, демократ; по профессии – врач. Участник «пятидневной революции» в Милане (1848 г.). Принимал участие в обороне Римской республики и в походах Гарибальди в 1859, 1860 и 1867 гг. Сыграл большую роль в организации снабжения «Тысячи» и в гарибальдийской Южной армии. Был назначен Гарибальди генеральным секретарем революционного правительства, созданного им в Неаполе.


[Закрыть]. Колонна Козенца тоже отправилась в Мессину на подкрепление Медичи, которому угрожал сильный отряд врага под командой Боско, двигавшийся через Спадафора, разыскивая наших. Боско во главе примерно четырех тысяч отличных солдат с артиллерией вышел из Мессины, пытаясь сохранить коммуникации между этим городом и Милаццо и внезапно напасть на отряд Медичи, занимавший Барчеллону, Санта Лючию и другие окрестные деревни. Он действительно атаковал Медичи, но был отброшен и, отступив обратно к Милаццо, занял южную равнину, подвергая ее опустошению. Необходимо было покончить с этой неприятельской частью, единственной еще удерживавшей эти места.

Извещенный генералом Медичи о передвижении и силах неприятеля, я использовал прибытие в Палермо полковника Корте с двумя тысячами человек. Не разрешая им высадиться, я велел им частично погрузиться на пароход «Сити оф Эбер дин», на который сел и я. На следующий день мы прибыли в Патти. Соединившись с генералам Медичи и Козенцом, к которым еще не примкнула бригада, шедшая по берегу, мы приняли решение атаковать бурбонцев на заре следующего дня после моего прибытия.

Глава 10
Битва при Милаццо

Только злоба и ложь могут утверждать, что победа свободных итальянцев над отрядами бурбонцев в 1860 г. далась легко. Я видел немало сражений в своей жизни, но должен сказать, что битвы при Калатафими, Палермо, Милаццо и Вольтурно делают честь принимавшим в них участие офицерам и солдатам. Когда из пяти-шести тысяч наших людей, которые сражались под Милаццо, почти тысяча выбыла из строя – это доказательство, что победа оказалась не из легких.

Как мы уже упоминали, генерал Медичи со своей дивизией двигался к северному побережью Сицилии в направлении к Мессинскому проливу, а бурбонский генерал Боско с отборнейшим корпусом, превосходящим нас численностью, перехватил главную дорогу на Мессину, опираясь на крепость и город Милаццо. Уже ранее происходили незначительные стычки между нашими отрядами и вражескими, и наши, как всегда, показали свое мужество, хотя имели дело с отличными стрелками Боско, вооруженными превосходными карабинами. Поскольку уже подошли две тысячи человек Корте и вот-вот должен был прибыть отряд Козенца, было принято решение атаковать врага.

Раннее утро 20 июля застало сынов свободной Италии сражающимися с бурбонцами к югу от Милаццо, причем на стороне наймитов были все преимущества, ибо они занимали выгодные позиции. Враг, хорошо знакомый с местностью, весьма умело воспользовался всеми ее естественными и искусственными преградами. Его правое крыло, шеренгами стоявшее перед грозной крепостью Милаццо, было защищено тяжелой артиллерией, а с фронта – прикрыто насаждениями кактуса, образовавшими неплохие траншеи, из-за которых стрелки Боско, пользуясь своими прекрасными карабинами, могли бить по нашим плохо вооруженным солдатам. Центр бурбонской армии и резерв находились на прибрежной дороге, ведущей к Милаццо. Их фронт был защищен сильнейшей каменной стеной со множеством бойниц. Стена была скрыта густейшим тростником, что делало невозможной фронтальную атаку. Таким образом хорошо защищенный, превосходно вооруженный враг мог прекрасно наблюдать и обстреливать наших бедных солдат, лишь слегка прикрытых этим самым тростником. Левое крыло врага заняло дома, примыкавшие к восточной части Милаццо, и потому могло открыть убийственный огонь по нападающим на центр.

Главной причиной наших значительных потерь было незнание местности, на которой мы сражались. Мы могли бы избежать многих потерь, понесенных при нападении на вражеский центр. Моей первой мыслью было атаковать врага еще до наступления дня. Сильной колонной прорвать центр с тем, чтобы разъединить вражескую армию, отколоть левый фланг, по возможности взять его в плен и таким образом легко нейтрализовать его превосходство в артиллерии и кавалерии. Однако такой план было трудно привести в исполнение, так как мы слишком поздно начали собирать наши отряды, разбросанные на разных позициях и было уже совсем светло, когда разгорелось генеральное сражение. Поскольку моей главной задачей было запереть центр и правое крыло врага в Милаццо, где такое количество людей и гарнизон не могли бы долго продержаться, я приказал направить большую часть наших боевых сил на центр и левый фланг противника, где произошла жесточайшая атака. Так как поле битвы было сплошной равниной, покрытой деревьями, виноградниками и тростником, трудно было обнаружить неприятельские позиции. Напрасно я влезал на крыши домов, чтобы что-нибудь разглядеть; напрасно я приказал обстреливать дорогу, чтобы обнаружить неприятеля. Результатом нашего обстрела центра было много убитых и раненых. Наше бедное молодое войско было отброшено, не обнаружив даже врага, который обстреливал нас из бойниц, будучи защищенным стеной. Такой неравный и ожесточенный бой длился до после полудня. К этому времени наше левое крыло отступило на несколько миль, оставаясь без прикрытия. Наше правое крыло и центр, соединившись вместе против общей опасности, еще держались, но с большим трудом и значительными потерями.

Однако мы должны были победить! Столь сильным было всеобщее воодушевление в этом, достойном удивления, походе, что, терпя поражение в течение большей части дня в ожесточеннейших схватках при Милаццо и у Вольтурно, мы затем, благодаря стойкости и уверенности в успехе, в конце концов разбивали наголову превосходящего нас во всех отношениях врага. Пусть эти «легкие победы» послужат примером нашим сыновьям, которым после нас придется защищать честь Италии на полях сражений. Мы должны были победить! Наши потери здесь были больше, чем во всех других битвах в южной Италии. Люди устали. Враг, в сравнении с нами, почти не понес потерь. Его солдаты были бодры, силы их не иссякли, их позиции были крепкими. И все же мы должны были победить!

Да, итальянцы должны победить, пока под чужеземным игом находится, хоть и маленькая, часть той земли, что дала жизнь Бронцетти[327]327
  Бронцетти – трентинец
  ¹ Трентинси, – житель области Трентино (северная Италия).


[Закрыть] и Монти[328]328
  Монти – римлянин.


[Закрыть].

Как я уже сказал, весь ход битвы до полудня был во всех отношениях выгодным для врага. Наши доблестные бойцы не только не продвинулись ни на одну пядь, но потеряли свою территорию, особенно на левом крыле. «Постарайся продержаться сколько можешь, – сказал я генералу Медичи, командующему центром. – Я соберу несколько частей и попытаюсь атаковать левый фланг врага». Это решение определило исход дня.

Враг, атакованный по флангу, под прикрытием начал отступать. Теперь мы могли открыто его обстреливать и нам удалось отбить пушку, которая наносила нам большой урон, стреляя картечью, рикошетом вдоль дороги. Однако неприятельский эскадрон кавалерии, служивший прикрытием отвоеванной нами пушки, блестяще провел атаку и отбросил нас на некоторое расстояние. Я сам был настигнут вражескими всадниками и мне пришлось спасаться в канаве на краю дороги, где я защищался с саблей в руках. Но это длилось недолго. Полковник Миссори, смелый как всегда, появился во главе нескольких наших отрядов, отбивших только что пушку, и при помощи револьвера освободил меня от вражеских кавалеристов. В вышеуказанной операции участвовали: отряд Бронцетти и сицилийцы новой вербовки под командой храброго Дюнне. Остальных не помню. Атакованный этими смельчаками, неприятель наконец отступил и спешно отошел к Милаццо, энергично теснимый всей нашей наступающей линией.

Победа была полной. Напрасно тяжелая артиллерия прикрывала отход бурбонцев. Наши воины, несмотря на ураганный артиллерийский и ружейный огонь, атаковали Милаццо и еще до наступления ночи стали хозяевами города, окружив со всех сторон форт и соорудив баррикады на тех улицах, которым угрожал обстрел из крепости.

Триумф при Милаццо был куплен дорогой ценой. Число наших убитых и раненых значительно превышало потери врага. И тут опять к месту вспомнить о том из рук вон плохом оружии, с которым должны были сражаться наши бедняги волонтеры[329]329
  Среди убитых в этой славной битве был Поджи, офицер генуэзских карабинеров нашей «Тысячи», так отличившейся при Калатафими; Мильявакка из корпуса Медичи – тоже храбрец. Были ранены при этом Козенц и Корте.


[Закрыть]. Эта битва была, если и не из самых блестящих, то из самых кровавых. В течение многих часов бурбонцы стойко сражались и держали свои позиции. Так или иначе, участь Бурбона была решена. Результаты нашей победы были просто удивительны. Враг, запертый в Милаццо, отступил к цитадели, где стесненный баррикадами, сооруженными нами, и недостатком места для такого количества людей, вынужден был капитулировать 23 июля 1860 г., сдав нам крепость и множество мулов для перевозки пушек. Овладев Милаццо и всем островом, за исключением крепостей Мессины, Агосты и Сиракуз, мы быстро двинули наши силы к проливу. Генерал Медичи без сопротивления занял Мессину. Мы укрепили мыс Фаро и наши пароходы могли беспрепятственно плавать из Палермо к занятым нами береговым позициям. Со времени занятия Палермо мы завладели некоторыми пароходами торгового флота, а когда взяли «Велоче»[330]330
  Этому пароходу мы дали имя «Тюкери» – в честь нашего доблестного командира авангарда при занятии Палермо, где он геройски погиб.


[Закрыть] – военный корабль бурбонцев под началом храброго командира Ангуиссола – у нас уже образовался маленький флот, который отлично служил нам в дальнейшем. Итак, мы завладели проливом от Фаро до города Мессина.

Колонны Биксио и Эбера[331]331
  Генерал Тюрр уехал на континент по состоянию здоровья и оставил командование Эберу.


[Закрыть] присоединились к нам на дорогах Джирдженти и Кальтаниссетты; так была сформирована четвертая дивизия Козенца. Таким образам мы очутились с крупными силами, которые мы хорошо использовали, о чем пойдет речь ниже.