Текст книги "Десять «за»… (ЛП)"

Автор книги: Джулия Куин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Нет, – ответил он. Глаза его приобрели отсутствующее выражение, и он произнес: – Возможно, чуть позже, но только не при свете зари.

Она хотела спросить, что он имеет в виду, но не знала, как. Он настолько погрузился в собственные мысли, что прерывать его было бы почти грубостью. И Аннабель терпеливо ждала, с любопытством наблюдая за ним и зная, что если он на нее посмотрит, то сразу увидит в ее глазах вопрос.

Он так и не обернулся, но где-то через минуту произнес:

– На заре все выглядит иначе. Свет более тусклый. Красноватый. Он накапливается в утреннем тумане и словно поднимается откуда-то снизу. Все выглядит иначе, – тихо повторил он. – Абсолютно все.

У Аннабель перехватило дыхание. В его голосе звучала такая тоска! Ей захотелось остаться с ним прямо здесь, на одеяле, и подождать, пока солнце не начнет подниматься над горизонтом. Его слова разожгли в ней желание увидеть вересковую пустошь при свете зари. И ей захотелось увидеть его при свете зари.

– Я готов в нем купаться, – прошептал он. – Свет зари, и ничего больше.

Это должно бы шокировать Аннабель, но она чувствовала, что он обращается не к ней. На протяжении всей их беседы он, не переставая, поддразнивал ее, подтрунивал, испытывал, как далеко сможет зайти, прежде чем ханжество заставит ее бежать без оглядки. Но это… Его слова звучали более чем откровенно, и все же она знала…

Они предназначались не для ее ушей.

– Думаю, вы поэт, – произнесла она и улыбнулась, потому что эта мысль, по непонятной причине, принесла ей огромную радость.

Он прыснул.

– Будь так, было бы восхитительно. – Он снова обернулся к ней, и она поняла, что то состояние миновало. Какую бы тайную часть своего существа он ни приоткрыл, сейчас он загнал ее глубоко-глубоко, крепко запер за ней двери и снова превратился в бесшабашного соблазнителя, в мужчину, рядом с которым мечтают оказаться все девушки.

И которым мечтают стать все мужчины.

А она даже не знает его имени.

Впрочем, так даже лучше. Когда-нибудь она узнает о нем все, а он о ней, и тогда он начнет ее жалеть – бедную девушку, вынужденную выйти замуж за лорда Ньюбури. А возможно, и наоборот – он ее осудит, считая, что она охотится за деньгами, как, в сущности, и есть на самом деле.

Она подобрала под себя ноги. Не то чтобы встала на колени, просто оперлась на правое бедро. Ее любимая поза, совершенно неподходящая для Лондона, но, по мнению ее тела, самая удобная из всех возможных. Она посмотрела прямо перед собой, понимая, что смотрит в противоположном от дома направлении. Почему-то это показалось ей правильным. Она не знала, куда сейчас показала бы стрелка компаса: может, она смотрит на запад, туда, где ее собственный дом? Или на восток, в сторону Континента, где она никогда не была и куда, вероятно, никогда в жизни не попадет. Лорд Ньюбури не похож на любителя путешествовать, и поскольку его интерес к ней ограничивается ее способностью рожать детей, он вряд ли позволит ей путешествовать в одиночестве.

Ей же всегда хотелось увидеть Рим. Скорее всего, она все равно туда бы не поехала, даже и без лорда Ньюбури, вожделевшего ее широких, плодовитых бедер, но раньше оставалась надежда…

Она на минуту прикрыла глаза, чтобы не расплакаться. Вот она уже и думает так, словно этот брак – fait accompli[6]6
  Свершившийся факт (фр.)


[Закрыть]. Она, конечно, продолжает убеждать себя, что еще может отказаться, но это всего лишь подает голос отчаявшийся, бунтарский уголок ее сознания. А та часть ее личности, что отличается практичностью, уже приняла сложившиеся обстоятельства.

А значит, дела обстоят следующим образом: она и в самом деле выйдет замуж за лорда Ньюбури, если он сделает предложение. Да, он ужасный, да, он отвратительный, но она на это пойдет.

Аннабель вздохнула, чувствуя себя полностью уничтоженной. В ее жизни не будет никакого Рима, никакой романтики, никакой… кучи других вещей, о которых она сейчас даже и вспомнить не может. Зато ее семья будет хорошо обеспечена и, как говорила бабушка, возможно, Ньюбури вскоре умрет. Мысль конечно, подлая и бесчестная, но Аннабель чувствовала, что не в силах вступить в этот брак и не цепляться за нее, как за спасение.

– Вы явно о чем-то задумались, – раздался сзади глубокий голос.

Аннабель медленно кивнула.

– Плачу вам по пенни за мысль.

Она сделала попытку улыбнуться.

– Просто размышляла.

– Обо всем, что вам необходимо сделать. – Он, вроде, высказал догадку, но тон вовсе не звучал вопросительно.

– Нет. – Она мгновение помолчала, а потом произнесла: – Обо всем, чего я никогда не смогу сделать.

– Понятно. – И после короткой паузы он добавил: – Простите.

Внезапно она круто развернулась, моргнула, словно прогоняя с глаз пелену, и прямо посмотрела ему в лицо.

– Вы когда-нибудь бывали в Риме? Дурацкий вопрос, я понимаю. Я и имени-то вашего не знаю, да и не хочу знать, во всяком случае, не сегодня, и все же… вы бывали в Риме?

Он отрицательно мотнул головой.

– А вы?

– Нет.

– Но я был в Париже, – сказал он. – И в Мадриде.

– Вы воевали, – догадалась она. Поскольку как же еще он смог побывать в этих городах, учитывая обстановку на Континенте?

Он слегка пожал плечами.

– Не самый приятный способ повидать мир, но лучше, чем ничего.

– Это самое удаленное от дома место, где довелось побывать мне, – призналась Аннабель.

– Вот это место? – Он моргнул, потом ткнул пальцем прямо перед собой. – Эта вот пустошь?

– Эта самая пустошь, – подтвердила она. – Думаю, Хемпстед дальше от моего дома, чем Лондон. А может, и нет.

– А это имеет значение?

– В общем, да, – сказала она, сама удивившись своему ответу, поскольку на самом-то деле это не имело никакого значения.

Однако у нее было такое чувство, что должно иметь.

– Нельзя что-то утверждать с такой самоуверенностью, – проговорил он, улыбаясь.

Она почувствовала, что тоже улыбается.

– А я вот обожаю уверенность в себе.

– Как, наверное, и все мы?

– Может, не все, а просто многие? – кокетливо спросила Аннабель, начиная наслаждаться этой игрой.

– Некоторые считают, что уверенность во всем – безрассудна.

– Некоторые?

– О, я не из их числа, – успокоил он. – Но такие часто встречаются.

Она рассмеялась, легко и искренне, от всего сердца. Она смеялась громко, нисколько не изящно, и чувствовала себя при этом замечательно.

Он прыснул вместе с ней, а потом спросил:

– Рим, я так понимаю, первый в списке того, что вам никогда не удастся сделать?

– Да, – ответила она, в то время как ее легкие все еще покалывало от смеха. То, что она не увидит Рим, больше не печалило ее столь сильно. Ведь она только что так весело, так счастливо смеялась!

– Я слышал, там бывает довольно пыльно.

Они оба смотрели куда-то перед собой, и потому она повернула к нему голову через плечо.

– Правда?

Он тоже слегка повернулся, так что теперь они смотрели друг на друга в упор.

– Да, если не идет дождь.

– Так вы, во всяком случае, хоть что-то слышали, – заявила она.

Он улыбнулся, но лишь глазами.

– Так я, во всяком случае, хоть что-то слышал.

Его глаза… о, эти глаза! Они смотрели на нее с поразительной прямотой. И она увидела в них… не страсть, нет, потому что, откуда бы там взяться страсти? И все же было в них что-то изумительное, что-то горячее, заговорщическое и…

Сногсшибательное. И это разбило ей сердце. Потому что, смотря на него, на этого красавца, который, вполне возможно, всего лишь плод ее воображения, Аннабель могла видеть только лицо лорда Ньюбури, красное и дряблое, а в ушах у нее звучал его голос, насмешливый и самодовольный, и ее внезапно охватила щемящая тоска.

Вот это вот мгновение… ну, или что-то на него похожее…

У нее их никогда не будет.

– Я должна вернуться, – тихо произнесла она.

– Без сомнения, – так же серьезно подтвердил он.

Она не двинулась. Просто не могла заставить себя уйти.

Тогда он встал, поскольку, как она и подозревала, был джентльменом. Не только по происхождению, но и по сути. Он протянул ей руку и она взяла ее и (ей показалось, что она взлетела) поднялась на ноги, слегка запрокинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. И в тот же миг она это увидела. Всю свою будущую жизнь.

Все те вещи, которых она лишится.

И прошептала:

– Поцелуйте меня… пожалуйста!

Глава 5

У Себастьяна имелась как минимум тысяча причин, чтобы не выполнять просьбу незнакомки, и всего одна, чтобы сделать, как она просит. Желание.

Он пошел на поводу у желания.

А ведь минуту назад он даже не представлял себе, что хочет ее! Нет, он, конечно, заметил, что она очаровательная, и даже чувственная, восхитительной, неосознанной чувственностью. Но он всегда замечал в женщинах подобные вещи. Для него это было так же естественно, как замечать, какая нынче погода. «У Лидии Смитстоун необыкновенно соблазнительная нижняя губа» ничем не отличалось от «Из этой тучи сейчас, похоже, ливанет».

По крайней мере, на его взгляд.

Но как только она схватила его за руку, и он почувствовал прикосновение ее кожи, в нем что-то вспыхнуло. У него подскочило сердце, прервалось дыхание, а когда она вставала с одеяла, ему показалось, что к нему в объятия, по воле ветра, движется нечто волшебное и безмятежное.

Правда, поднявшись на ноги, она вовсе не оказалась в его объятиях, а остановилась перед ним. Близко, но вовсе не достаточно.

Его охватило чувство утраты.

– Поцелуйте меня, – прошептала она, и он не смог отказать, как не мог бы прекратить биение своего сердца. Он поднял ее руку, провел губами по ее пальцам, потом погладил ее по щеке. Их взгляды встретились, и в ее глазах он увидел желание.

И тут же оказалось, что и сам он сгорает от желания. Что бы он ни увидел там, в ее глазах, оно передалось ему и теперь двигалось внутри сладкой и мягкой волной. Томительное ощущение.

Томительное. Он не мог припомнить, когда в последний раз испытывал нечто, хоть отдаленно похожее на томление.

Ему с неожиданной остротой захотелось этого поцелуя. Захотелось ее.

Он не ощутил тепла. Не ощутил жара. Но что-то внутри него – то ли совесть, то ли душа – горело ярким пламенем.

Он не знал ее имени, он вообще ничего о ней не знал, кроме того, что она мечтает о Риме и пахнет фиалками.

А на вкус напоминает ванильный крем. Это он тоже теперь знал. Это – думал он, гладя языком внутреннюю поверхность ее верхней губы, – он запомнит навсегда.

Скольких женщин ему довелось целовать? И не сосчитаешь. Он целовался с девушками задолго до того, как узнал, что с ними можно делать что-то еще, пожалуй, он никогда не прекращал этого занятия. Ни гемпширским мальчишкой, ни солдатом в Испании, ни лондонским повесой… Женщины всегда казались ему загадочными. И он помнил их всех до единой. Честное слово. Он слишком ценил прекрасный пол, чтобы позволить женщинам из своих воспоминаний слиться в одну мутную лужу.

Но сейчас все было иначе. Он не смог бы забыть не только эту женщину, но и этот момент. Ощущение ее тела в руках, запах ее кожи, вкус, прикосновения и бесподобный, восхитительный звук, который она издала, когда ее дыхание перешло в стон.

Он запомнит температуру воздуха, направление ветра, точный оттенок сияния, которым луна серебрила траву.

Он не посмел поцеловать ее глубоко. Она была так невинна! Да, умна, да, рассудительна, но совершенно невинна. Если ее до этой минуты целовали больше двух раз, он съест свою шляпу! И он подарил ей тот первый поцелуй, о котором мечтают все юные леди. Мягкий. Нежный. Легкое поглаживание губ, намек на страсть, нежнейшие прикосновения языка…

Этим придется ограничиться. Есть вещи, которые джентльмен просто не может делать, вне зависимости от магии момента. Он неохотно отступил.

Но не слишком далеко. Так, чтобы их носы соприкасались.

Он улыбнулся.

Он чувствовал себя счастливым.

А потом она сказала:

– И это все?

Он замер.

– Прошу прощения?

– Я думала, это будет нечто большее, – ответила она. Замечание вовсе не прозвучало грубо. По правде говоря, в ее голосе отчетливо слышалось недоумение.

Он попытался не рассмеяться. Он знал, что этого делать не стоит. Она выглядела такой серьезной. Смех показался бы ей оскорбительным. Он крепко сжал губы, пытаясь сдержать беспорядочно скачущий внутри шарик безудержного веселья.

– Это было довольно мило, – произнесла незнакомка, и ему показалось, что таким образом она пытается его утешить.

Ему пришлось прикусить язык. Последнее средство.

– Ничего страшного, – сказала она, улыбаясь ему той сочувственной улыбкой, какой обычно награждают проигравшего в какой-нибудь игре ребенка.

Он открыл рот, собираясь произнести ее имя, потом вспомнил, что не знает его.

Он поднял вверх руку. Палец, если быть точным. Указующий перст. «Тихо! – явно говорил этот жест. – Ни слова больше!»

У нее вопросительно приподнялись брови.

– В этом есть нечто большее, – сказал он.

Она начала что-то возражать.

Он прижал палец к ее губам.

– О, гораздо, гораздо большее!

На этот раз он поцеловал ее по-настоящему. Впился в ее губы, исследовал, покусывал, пожирал. Обнял ее, прижимая к себе все крепче, пока всем телом не почувствовал все ее соблазнительные округлости.

Да, она была соблазнительной. Нет, неотразимо сексуальной. Ее тело было мягким и теплым, а нежные изгибы, казалось, молили о ласках и прикосновениях. В такой женщине мужчина запросто может утонуть, счастливо растеряв и разум, и здравый смысл.

От таких женщин мужчины никогда не уходят посреди ночи. Они слишком теплы и мягки для этого, подушка и одеяло в одном лице.

Сирена. Восхитительная экзотическая соблазнительница, каким-то образом умудрившаяся сохранить совершенную невинность. Она понятия не имела, что делает. Черт, да она, похоже, понятия не имела, что делает он сам! Ей всего-то и потребовалось, что безыскусная улыбка, да легкий вздох – и он погиб.

Он хотел ее. Хотел узнать ее. Познать каждый дюйм ее плоти. Кровь его кипела, тело пело, и не услышь он внезапный вопль со стороны дома, кто знает, что бы он натворил.

Она тоже напряглась и слегка обернулась, повернув ухо к источнику звука.

Это позволило Себастьяну вновь обрести здравый смысл… по крайней мере, некоторую, небольшую его часть. Он оттолкнул ее, грубее, чем собирался и, тяжело дыша, упер руки в бока.

– И правда, гораздо больше, – зачарованно произнесла она.

Он оглядел незнакомку. Волосы у нее не то, чтобы оказались в полном беспорядке, но вились гораздо свободнее, чем раньше. А ее губы… он и раньше думал, что они полные и сочные, а теперь казалось, что ее покусали пчелы.

Любой, кто хоть раз в жизни целовался, поймет, что ее недавно целовали. И весьма основательно.

– Вы, видимо, захотите привести в порядок прическу, – сказал он и подумал, что это, пожалуй, самое неподходящее послепоцелуйное замечание из всех, что он когда-либо выдавал. Но ему никак не удавалось вернуть свою обычную легкость. Стиль и изящество, видимо, требовали некоторого мыслительного процесса.

Кто бы мог подумать!

– Ох! – выдохнула она и тут же начала приглаживать волосы, впрочем, без особого успеха. – Мне очень жаль.

Не то, чтобы ей было за что извиняться, но Себастьян был слишком занят, чтобы возразить: он безуспешно искал сбежавший разум.

– Этого не должно было произойти, – наконец произнес он. Ведь это правда! Он и сам от себя такого не ожидал. Он никогда не флиртует с девственницами, уж во всяком случае, не на виду (ну, почти) у битком набитого бального зала.

Он никогда не теряет над собой контроль. Это не его стиль.

Он злился на себя. Безумно. Непривычное и чрезвычайно неприятное чувство. Он мог себя жалеть, мог над собой насмехаться, а о легком раздражении на себя самого сумел бы написать целую книгу. Но злость?

Вот уж чего он не хотел испытывать. Ни к другим, ни к себе.

Если бы она не попросила его… Если бы не подняла на него эти свои огромные бездонные глаза и не прошептала бы «поцелуйте меня», он бы никогда этого не сделал. Самооправдание вышло плохонькое, он и сам это понимал, и все же знание, что инициатива исходила не от него, приносило некоторое утешение.

Некоторое, но не очень большое. К его многочисленным грехам не относилась способность нагло лгать себе самому.

– Мне жаль, что я попросила, – сдавленно проговорила она.

Он почувствовал себя полным ничтожеством.

– Я мог и не соглашаться, – ответил он, но и вполовину не так галантно, как должен бы.

– Ну да, я совершенно неотразима, – пробурчала она.

Он бросил на нее острый взгляд. Потому что она – вот именно! – была неотразима. Тело богини, улыбка сирены… Даже сейчас ему приходилось прилагать массу усилий, чтобы не наброситься на нее. Сбить с ног. Поцеловать еще раз… и еще…

Он вздрогнул. Плохо. Очень плохо.

– Вам стоит уйти, – сказала она.

Ему удалось выкинуть руку вперед – истинно джентльменский жест.

– Только после вас.

У нее расширились глаза.

– Я не пойду туда первой.

– Вы что же, думаете, я уйду и оставлю вас одну на пустоши?

Она уперла руки в боки.

– Поцеловали же вы меня, даже не зная моего имени!

– Вы сделали то же самое, – не остался он в долгу.

Она даже рот открыла от возмущения, и Себастьян почувствовал опасное удовольствие от того, что смог ее поддеть. Это обеспокоило его еще больше. Он обожал пикировки, но Господи-боже, словесная дуэль – это же танец, а не чертова драка!

Несколько бесконечных мгновений они сверлили друг друга глазами, и Себастьян не знал, чего он ждет: что она выпалит свое имя или потребует назвать его собственное.

И он сильно подозревал, что она раздумывает примерно над тем же самым.

Но она ничего не говорила, просто жгла его взглядом.

– Несмотря на мое недавнее поведение, – наконец произнес он (должен же кто-то из них наконец начать вести себя как взрослый, а кроме него, похоже, некому) – я джентльмен. И не могу бросить вас одну в такой глуши.

Она недоверчиво огляделась.

– Вы считаете это глушью?

Он стоял и раздумывал, что же в этой девушке так выводит его из себя? Ведь, видит Бог, она может достать кого угодно, если захочет!

– Прошу прощения, – произнес он с достаточной долей изысканной вежливости (наконец-то к нему начинает возвращаться привычная легкость!) – я безусловно, оговорился.

И он улыбнулся ей. Галантно.

– А что, если та пара все еще… – она не договорила и махнула рукой в сторону дома.

Себастьян раздраженно вздохнул. Будь он один – а именно так все и должно было быть – он шагнул бы на лужайку, громко и радостно возвестив: «Внимание, я приближаюсь! Кто не с законным супругом и не спрятался, я не виноват!»

Это было бы просто восхитительно. Именно то, чего от него ожидает все общество.

И совершенно невозможно с незамужней барышней на хвосте.

– Они почти наверняка ушли, – произнес он, подходя к дыре в изгороди и заглядывая внутрь. Потом повернулся к незнакомке и добавил: – А если и нет – они хотят остаться незамеченными не меньше вас. Опустите голову – и полный вперед.

– У вас, похоже, немалый опыт в таких делах, – заметила она.

– Немалый. – Ну что же, так оно и есть.

– Понятно. – У нее напрягся подбородок и он заподозрил, что если бы стоял ближе, то смог бы расслышать скрежет зубов. – Как мне, похоже, повезло, – сказала она. – Я получила урок от настоящего мастера.

– Да уж, свезло.

– Вы со всеми женщинами так невежливо себя ведете?

– Почти ни с кем, – не раздумывая, ответил он.

У нее приоткрылся рот, и ему захотелось закатить себе оплеуху. Она попыталась это скрыть, но он успел разглядеть между удивлением и возмущением вспышку неподдельной боли– перед ним, безусловно, стояла женщина эмоциональная.

– Я имел в виду, – начал он, едва сдерживая стон, – что когда я… Нет… Когда вы…

Она стояла и выжидательно смотрела. А он совершенно не знал, что сказать. И вдруг понял, что торчит здесь, как полный идиот, прекрасно понимая, что существует как минимум десяток причин, по которым такое положение вещей совершенно неприемлемо.

Он совершенно не знает, что сказать – раз. Он, конечно, повторяется, но ведь обычно он всегда знает, что сказать – два. Особенно женщине – три.

Он, как правило, необычайно говорлив – четыре. Благодаря этому качеству он ни разу за всю свою жизнь не оскорбил ни одной женщины, разве что она на самом деле этого заслуживала – пять. А эта женщина не заслуживала ничего подобного – шесть. А это значило (семь), что ему необходимо извиниться, а он (восемь) совершенно не знает, как это сделать.

Потому что способность легко и непринужденно извиняться напрямую зависит от склонности вести себя так, чтобы пришлось просить прощения. А он ею вовсе не обладает. И всю свою жизнь несказанно этим гордился.

Но именно поэтому он теперь совершенно не знает, что сказать – девять. И, наконец, десять: есть в этой девушке нечто, превращающее его в полного болвана.

В бол-ва-на.

Интересно, как остальное человечество выносит это неловкое молчание перед женщиной? Себастьяну оно показалось совершенно ужасным.

– Вы попросили вас поцеловать, – сказал он. Не подумайте плохого, он озвучил отнюдь не первую мысль, что пришла ему в голову, вовсе нет! Он дождался второй.

Она так втянула в себя воздух («Стояли бы ближе к морю, прилив начался бы раньше», – подумалось ему), что он почувствовал: следовало подождать как минимум седьмой мысли.

– Вы обвиняете меня в… – Она замолчала на полуслове и сердито поджала губы. – В общем, в том… в чем вы… меня… – И наконец, когда он уже было решил, что она сдалась и ничего больше не скажет, она закончила: – обвиняете.

– Я ни в чем вас не обвиняю, – возразил он. – Я просто указываю на тот факт, что вы хотели получить поцелуй, а я выполнил ваше желание и…

И что? На что именно он там указывает? И куда испарились его мозги? Он не может додумать до конца простенькое предложение, не то, что высказать его вслух!

– Я мог воспользоваться вашей невинностью, – наконец выдал он. Господи, да он говорит, как полный олух!

– Вы хотите сказать, что не сделали этого?

Она что, действительно, настолько наивна? Он наклонился и пристально посмотрел ей в глаза.

– Вы и представить себе не можете, сколькими именно способами я не воспользовался вашей невинностью, – сказал он. – Сколькими путями я мог бы это сделать. Сколько…

– Что? – рявкнула она. – Ну что?!

Он придержал язык. Ну, то есть, если быть честным, просто прикусил его, проклятого. Он ни в коем случае не должен рассказывать ей, сколькими именно способами и как конкретно он хотел бы воспользоваться ее невинностью.

Ей. Мисс Незнакомке.

Пусть так и останется незнакомкой, это лучше всего.

– Во имя Господа Бога, – услышал он собственный голос, – как, черт побери, вас зовут?!

– Вижу, что вы просто-таки изнываете от желания это узнать, – отрезала она.

– Ваше имя! – рявкнул он.

– Не раньше, чем вы назовете свое.

Он издал долгий, раздраженный вздох, потом взъерошил себе волосы.

– Мне показалось, или десять минут назад мы с вами вежливо беседовали?

Она открыла было рот, но он опередил ее.

– Нет, нет, – пожалуй, несколько театрально продолжил он, – мы не просто «вежливо», мы, я бы сказал, весьма приятно беседовали.

У нее помягчел взгляд. Не настолько, чтобы его можно было назвать «смягчившимся»… если говорить правду, то и близко не так, но все же, помягчел.

– Мне не следовало просить вас о поцелуе, – сказала она.

Но он заметил, что она не стала извиняться. И еще заметил, что его этот факт страшно обрадовал.

– Вы, конечно, понимаете, – тихо продолжила она, – что мне гораздо важнее знать, кто вы, чем наоборот.

Он посмотрел на ее руки. Они не были сжаты, напряжены или скрючены, как когти. Руки всегда выдают людей. Напрягаются, или дрожат, или постукивают друг о друга, будто это поможет им – мановением какой-нибудь небывалой волшебной палочки – избежать ожидающей их неизведанной черной судьбы.

Стоящая перед ним девушка сжимала ткань своей юбки. Очень крепко. Она явно нервничала. И все же держалась с поразительным достоинством. И Себастьян прекрасно знал, что она права. Она не могла причинить его репутации ни малейшего вреда, а вот он, одним неосторожным или лживым словом, мог навсегда разрушить ее жизнь. Он не в первый раз несказанно порадовался, что не родился женщиной, но впервые в жизни предстал перед наглядным доказательством того, насколько у мужчин жизнь проще.

– Меня зовут Себастьян Грей, – представился он и наклонил голову в вежливом поклоне. – Счастлив познакомиться с вами, мисс…

Но продолжить он не успел, поскольку она вскрикнула, побледнела и только что не зашаталась.

– Клянусь вам, – сказал он, одновременно раздумывая, отчего его тон стал так резок: от смеха или раздражения, – моя репутация не настолько чудовищна.

– Я не должна находиться здесь в вашем обществе, – яростно прошептала она.

– Клянусь, мы с вами знали это и раньше.

– Себастьян Грей! О, Господи!.. Себастьян Грей!!!

Он наблюдал за ней с интересом. И с некоторым недовольством, конечно, но это естественно. Право же, он ведь не настолько ужасен.

– Клянусь вам, – сказал он, начиная слегка выходить из себя: сколько раз подряд ему приходится начинать свою речь таким образом! – Я не собираюсь разрушать вашу репутацию, связывая свое имя с вашим.

– Нет, конечно же, нет, – заговорила она, и тут же все испортила взрывом истерического хохота. – С чего бы вам это делать! Себастьян Грей. – Она посмотрела в небеса, и ему показалось, что она сейчас погрозит им кулаком. – Себастьян Грей! – повторила она. В который раз.

– Должен ли я понимать это так, что вас предостерегали от знакомства со мной?

– О, да, – не раздумывая ответила она. И тут же, словно собравшись с мыслями, посмотрела ему прямо в глаза. – Мне нужно идти. Немедленно.

– Если вы помните, именно это я вам и говорил, – пробормотал он.

Она оглянулась на сад и скорчила гримасу при мысли о том, что придется проходить мимо любовников на газоне.

– Опустить голову, – сказала она себе, – и полный вперед.

– Некоторые живут под этим девизом всю свою жизнь, – легкомысленно заметил он.

Она бросила на него острый взгляд, явно раздумывая, не сошел ли он за последние несколько секунд с ума. Он пожал плечами, не желая извиняться. Наконец-то он снова начинал чувствовать себя в своей тарелке. И имел полное право этому радоваться.

– Вы тоже? – спросила она.

– Безусловно, нет. Я предпочитаю, чтобы в жизни присутствовал некоторый стиль. Все дело в деталях, вам так не кажется?

Она уставилась на него. Несколько раз моргнула. Сказала:

– Мне надо идти.

И ушла. Опустила голову и рванула вперед.

Так и не сказав, как ее зовут.