Текст книги "Данте. Преступление света"

Автор книги: Джулио Леони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Амара едва волочила ноги. Попробовав взобраться на повозку, она сорвалась и свалилась вниз. Данте едва успел подхватить ее под мышки. Помогая ей взобраться наверх, он прижался лицом к ее нежной спине. Его ноздри наполнили странные едва уловимые запахи. Он задрожал.

Девушка откинулась на спинку сиденья. Покрывало сползло с ее лица, сверкавшего в лунном свете неземной белизной. Сквозь легкую ткань одежды были хорошо видны линии соблазнительного тела – округлые бедра, длинные ноги. Она тяжело дышала полуоткрытым ртом.

Данте отдернул руку, которая сама потянулась к девушке. Неужели он позволит плотским желаниям побороть свой разум?! Как же велика сила Эроса, если одна мысль о сулимых им наслаждениях заставляет забыть обо всем остальном?!

Смущенный собственными чувствами, поэт собрался было хлестнуть лошадь, когда внезапно раздались чьи-то шаги. К нему молча бежала Пьетра. При этом она настороженно оглядывалась по сторонам, словно боялась, что ее увидят.

Натянув поводья, Данте удержал двинувшуюся вперед лошадь.

Тем временем Пьетра схватилась за повозку обеими руками, словно желая ее удержать, и покосилась на завернувшуюся в покрывало немую Амару. Потом она еще раз обернулась и, встав на цыпочки, зашептала поэту в ухо:

– Берегись этой женщины!

От молодой проститутки пахло вином, но Данте показалось, что она говорит дружелюбнее обычного, почти с симпатией в голосе.

– Пьетра… – начал было поэт, но девушка махнула на него рукой и отшатнулась от повозки.

– Берегись! – повторила она на этот раз привычным презрительным тоном. – Она – совсем не то, что кажется.

– В каком смысле?

Пьетра исподлобья покосилась на немую, безвольно откинувшую голову на спинку сиденья, а потом разразилась хорошо знакомым Данте вульгарным хохотом.

– Ты сам все поймешь! Еще как поймешь! – крикнула она и бросилась назад к дверям публичного дома с таким видом, словно уже жалела о своем поступке.

Данте растерялся, а его спутница постепенно приходила в себя и время от времени поглядывала на него поверх покрывала, которым вновь закутала себе часть лица.

Разумеется, поэт не мог отвезти ее во Дворец Приоров. Ему даже захотелось поехать обратно в публичный дом и попросить мону Ладжу приютить девушку на некоторое время. Однако в этом случае о существовании немой француженки все тотчас бы узнали. Данте же сначала хотел разгадать ее тайну и понять, как она связана с загадочными убийствами.

Наверное, лучше всего вернуться в аббатство. Там Амара будет прятаться и дальше, а поэт поймает Брандана, как только он там появится!

ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ

зяв Амару за руку, Данте провел ее внутрь аббатства через взломанную им ранее дверь. Пальцы девушки согрелись у него в руке. Теперь она шла за ним не как несчастная пленница, а сжимала его руку в своей, словно была его возлюбленной.

Поэт повел ее вдоль колонн к двери за алтарем, но не прошли они и нескольких шагов, как он толкнул Амару за ближайшую колонну и спрятался там рядом с ней. Прямо перед ними кто-то бродил по церкви, словно что-то разыскивая. Незнакомец приближался, и Данте схватился за кинжал, подозревая, что это вернувшийся Брандан.

Поэт уже собирался броситься на монаха, как вдруг луч лунного света упал на лицо незнакомца.

– Чекко! – воскликнул Данте. – Что ты здесь делаешь?!

Чекко Ангольери подскочил на месте от неожиданности и замер. Впрочем, он тут же пришел в себя, и его лицо озарила привычная насмешливая улыбочка. Подняв голову, он демонстративно огляделся по сторонам.

– Говорят, здесь творятся чудеса. Вот я и хотел их увидеть. Вам, флорентийцам, страшно везет. Господь Бог своею рукою пишет страницы истории вашего города. Да если с неба во всем мире польется жидкий навоз, у вас он все равно будет благоухать розами!

Побледнев от ярости, Данте схватил сиенца за одежду:

– Так ты приехал издеваться над моими согражданами вместе с этим мошенником Бранданом! От тебя только и жди какой-нибудь подлости!

Осторожно взяв Данте за руки, Чекко Ангольери потихоньку высвободил от их хватки свою одежду.

– Уверяю тебя, я пришел сюда, чтобы приобщиться к чуду и должным образом настроить мою душу перед посещением града Святого Петра!

– Врешь! Говори, что здесь делаешь? – настаивал Данте.

Чекко помрачнел. Он переводил взгляд с Данте на женщину и обратно, словно прикидывая, как лучше вести себя дальше.

– Да ничего… Я только искал… – смущенно пробормотал он, потупив голову.

Потом он внезапно вздернул подбородок, с вызывающим видом взглянул Данте прямо в глаза и пробормотал:

– Значит, теперь ты все знаешь…

Некоторое время Данте и Чекко хранили молчание, пытаясь испепелить друг друга взглядами.

– Ну и что? – заговорил наконец Чекко. – Вот я бы ни за что не согласился управлять людишками твоего жалкого города от лица торгашей и прочих обманщиков… У меня больше нет денег, а в Сиене моя партия ведет войну со своими противниками. А без денег войну не выиграть. Что же, прикажешь мне идти побираться на паперть?

– Тебя сегодня же бросят в тюрьму.

Сиенец на мгновение побледнел, но тут же обрел часть своей привычной непринужденности.

– Да ладно тебе, Данте! Ты что, посадишь в тюрьму своего соратника? Неужели ты не помнишь, как я прикрывал тебе спину в сражении при Кампальдино?

– Твою спину при Кампальдино я хорошо помню. Ты уносил ноги быстрее всех.

– Выходит, ты бежал сразу за мной?

Данте тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– Говори, кто твои сообщники?

– Да кто же в Италии не хочет надуть попов! – усмехнулся Чекко. – Мы можем неплохо заработать. Присоединяйся к нам. Ведь у тебя денег тоже негусто. Давай подзаработаем на этих легковерных олухах!

Данте молчал. Чекко пихнул его в бок локтем.

– Да ну их этих твоих флорентийцев! Что у тебя общего с этим сбродом, кроме места рождения? Неужели тебе не хочется заработать мешок флоринов? А ведь твое имя значится не только в списках поэтов, но и в расписках у ростовщиков.

Данте вновь побледнел от ярости, но стоявшая рядом с ним Антиохийская дева внезапно освободила лицо от покрывала, и поэт был вновь поражен ее неземной красотой. Несколько мгновений поэту казалось, что девушка сейчас что-то скажет. Неужели и ее немота притворна?! Однако она лишь тяжело вздохнула.

– Ты прав, но сначала я хочу все знать. Говори! И выкладывай все без утайки! Кто придумал этот обман? И к кому это я должен присоединяться?

– Приверженцы любви вот-вот осуществят свой замысел, – неопределенно мотнув головой, заявил сиенец. – Они изменят ход истории.

– Кто такой этот Брандан? И куда он девался? Ведь это он все придумал?

– Брандан простой паяц. Лицедей вроде тех фокусников, что водят за нос толпу на ярмарках. Но у него это здорово получается. Ты не находишь? В своей рясе он – вылитый монах… Кстати, я думал, что найду его здесь…

– Кто дал Брандану зеркала, которыми он оборудовал свой ящик? И кто у вас главный здесь во Флоренции?

Чекко с неподдельно сокрушенным видом покачал головой:

– Не знаю. Я ведь присоединился к ним в Тулузе, где отдыхал от Сиены.

– В Тулузе? – задумчиво пробормотал Данте. – А зачем вы приехали во Флоренцию?

– Осмотреть местные достопримечательности, – усмехнулся Чекко. – А может, потому что здесь больше священников, богачей и дураков, чем во всей остальной Италии… Я бы сам предпочел обчистить карманы своих сограждан, но, судя по всему, все должно происходить sub flore…

Данте подпрыгнул на месте. При чем тут старое пророчество о смерти Фридриха II?!

– А где вы раздобыли это реликварий? – наконец спросил он.

– Нам его дал сам Бигарелли.

Данте кивнул. Выходит, он не ошибался, и скульптор был связан с фальшивым крестовым походом. А крестовый поход наверняка связан с убийствами!

По напряженному виду сиенца тоже было ясно, что ему не дает покоя найденный в башне постоялого двора труп с отрезанной головой.

– А где он, этот реликварий? – озираясь по сторонам, спросил Данте.

Немного поколебавшись, Чекко прошел в один из углов церкви рядом с лесами, на которые лазал поэт. Наклонившись, сиенец воздействовал на что-то находившееся рядом с какой-то каменной плитой. Послышался щелчок, и Чекко с видимым усилием сдвинул плиту в сторону. Поэт, увидел первые ступени ведущей вниз лестницы.

– Это древняя крипта. Вот здесь он и лежит…

Замолчав, Чекко стал спускаться вниз. За ним последовал Данте. Немая тоже полезла вниз, словно боясь оставаться в церкви.

Под полом аббатства находился обширный подвал. На полу из древних мраморных плит повсюду лежали надгробные камни. У стен стояло несколько римских саркофагов. Раньше здесь явно было кладбище находившегося наверху маленького монастыря, но теперь в подвале царило запустение.

– Вот в этом-то и все колдовство, – пробормотал Чекко, указывая на большой предмет, покрытый красной тканью.

Подойдя к нему, Данте решительным жестом сорвал с него ткань. Свет лампы упал на одновременно ужасное и прекрасное лицо на реликварии. Поэту показалось, что покрытые эмалью глаза смотрят на него, и в них начинает тлеть огонь пробуждающейся жизни. Обернувшись к немой девушке, Данте отметил, что ее лицо и лицо на реликварии действительно чем-то похожи. Оба отличались каким-то неземным выражением. Казалось, между бронзой и плотью возникла какая-то тайная связь.

Осторожно расстегнув застежки на груди реликвария, Данте открыл обе дверцы и обнаружил, что внутри имеется невидимая снаружи надпись. Резец Бигарелли оставил после себя два слова «Sacellum Federici».

Гроб Фридриха! Или его святилище… Данте вновь поднес лампу к бронзовому лику и стал его внимательно разглядывать. Округлые черты лица и длинные волосы сразу заставляли думать о том, что это лицо женское. Но разве это не может быть лик императора, запечатленный в бронзе, как на египетском саркофаге? А что, если этот футляр должен был сопровождать императора во время его странствий по вечности?.. Но если это так, каким образом смерть монарха связана с нынешними кровавыми преступлениями во Флоренции?

Данте оглядел весь этот подвал, полный чудес. Рядом с одним из саркофагов в полу зияло отверстие, ведущее на нижний этаж подземелья. Опустив в отверстие лампу, Данте увидел коридор с кирпичными стенами, ведущий куда-то в сторону Арно. На полу коридора блестела вода.

– Это древняя римская клоака. Она ведет к старому колодцу на Форуме, – объяснил Чекко. – Брандан ходит этим коридором, когда не хочет, чтобы его видели.

Кивнув, Данте подумал, что мнимый монах – настоящий мастер загадочных исчезновений. Выходит, он решил не карабкаться по крышам, как кошка, а проползти по клоаке, как крыса!

– Теперь ты все знаешь! – заискивающим тоном шепнул Чекко на ухо Данте. – Присоединяйся к нам.

– Я не могу позволить вам осуществить задуманное, – покачал головой поэт. – Не для этого Флоренция полагается на мою добродетель!

Чекко в притворном отчаянии всплеснул руками.

– Что же теперь? Ты погубишь нас? И ее ты тоже погубишь? – спросил он, указывая на приблизившуюся девушку. – Неужели такая красота попадет в лапы палача?!

Прикрыв глаза ладонью, Данте хотел было вновь отказаться, но внезапно ему пришла в голову одна мысль:

– А что это за последняя мечта императора? Что строили на землях Кавальканти? Что прибыло из-за моря на галере с мертвым экипажем?

– Не знаю. Среди приверженцев любви об этом говорят разное. Может, на ней было сокровище?

Внезапно Данте вспомнил слова Фабио даль Поццо.

– Что значит «между фетром и фетром»? – спросил он у Чекко.

Сиенец побледнел.

– Я не знаю, о чем ты, – забормотал он. – Приверженцы любви, конечно, что-то такое говорили, но я не знаю, что это значит…

Судя по всему, Чекко не врал, и Данте уже не знал, что и думать. И все-таки фальшивый крестовый поход обязательно как-то связан с другими загадками и страшными убийствами. А что, если, выдав мошенников, он разорвет тонкую нить, связывающую все эти события, и они так и останутся тайной?

– Оставайся здесь с этой женщиной, – сказал наконец сиенцу флорентийский приор. – Я пока никому ничего не скажу. Пока!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЦАРСТВО СВЕТА

ГЛАВА V

НА РАССВЕТЕ. 10 АВГУСТА

анте вышел на улицу с восходом солнца. Он мало спал, и его тревожили недобрые сновидения. Лица живых и мертвых смешались в зловещем хороводе: ухмылка Чекко Ангольери, отрубленная голова Бигарелли, разлагающиеся трупы на галере, поднявшей паруса с командой мертвецов и плывущей куда-то на запад.

Сам поэт во сне тоже побывал в морской воде и облизывал запекшиеся соленые губы. Антиохийская дева, заключенная в усыпанный драгоценностями реликварий, тоже долго преследовала его во сне, пытаясь что-то ему сообщить. Нежные черты ее лица ужасным образом преобразились, словно его тоже тронуло тление.

Данте проснулся от внезапного приступа головной боли. Давний недуг вновь начал его мучить. Впрочем, на этот раз боль была не очень сильной и лишь напоминала о страшных приступах, которые ждали поэта в будущем…

Итак, во Флоренцию должно прибыть сокровище!

Погрузившись в размышления, Данте так и не пришел к определенному выводу, потому что не представлял себе, сколько времени требовалось для окончания строительства сгоревшего загадочного сооружения. Каким бы ни было пресловутое «сокровище», оно могло быть еще в пути или уже во Флоренции. В последнем случае его было уже не спрятать в сгоревшей постройке. Значит, оно хранится в каком-то другом месте!.. Между фетром и фетром!.. Что это? Иносказание? Или это следует понимать буквально?.. Как знать, может, разгадку надо искать именно здесь!

Склады сукна и шерсти находились на другом конце города, рядом с лугами у церкви Санта Мария Новелла.

Данте надеялся, что на свежем утреннем воздухе ему станет лучше, но в небе уже безжалостно сиял огненный солнечный диск. Не успел поэт пройти и пары шагов, как уже обливался нездоровым потом, словно в приступе лихорадки. Мучивший его всю ночь напролет жар тоже вернулся.

Вспомнив о находившемся неподалеку общественном фонтане, поэт направился было к нему, но тут из боковой улочки появилась знакомая человеческая фигура и направилась в его сторону. Данте хотел повернуть назад, но было слишком поздно.

Заметив Данте, человек ускорил шаги.

– Здравствуйте, мессир Данте! Какая приятная встреча! – с иронией в голосе сказал человек. – Я давно вас жду, но вас наверняка не пускают ко мне дела по управлению нашим городом!

– Я приду в срок. Не волнуйтесь, – помрачнев, ответил поэт.

– А срок-то уже не за горами. Прикиньте сами, ведь уже почти середина августа, – ледяным тоном заметил его собеседник, и его рябое лицо стало злым и неприветливым.

– Послушайте, Доменико, вы же прекрасно знаете, что одолжили мне денег под поручительство моего брата Франческо и под залог земель моего рода, – раздраженно сказал поэт, недоумевая, почему ростовщик вдруг стал таким наглым.

Неужели случилось нечто, сделавшее положение Данте в глазах этого мошенника шатким?

Тем временем Доменико подошел вплотную к Данте и ткнул ему в грудь указательным пальцем с таким видом, словно хотел проткнуть ее насквозь.

– Тысяча восемьдесят флоринов золотом!

Данте вздрогнул, хотя прекрасно знал, как возросли его долги. Теперь эта сумма, произнесенная грубым голосом ростовщика, обрушилась ему на плечи, как лавина. Мир покачнулся перед глазами поэта. Ему показалось, что на него вот-вот упадут флорентийские стены.

Вспомнив о Чекко Ангольери, Данте задумался, стоило ли отвергать его предложение. Поэт старался не слушать предательский внутренний голос, но тот продолжал нашептывать, слово в слово повторяя сказанное сиенцем.

А почему, собственно, не поддержать фальшивый крестовый поход? Кому он этим навредит, кроме купцов-богатеев, доверчивых олухов и продажных священнослужителей? Не это ли лучший способ избежать долговой тюрьмы?

«Да ну их этих проклятых флорентийцев!» – решил про себя Данте.

Изнемогая от жары, Данте наконец добрел до складов сукна. Вокруг многочисленных складских помещений никого не было. Колокол недавно пробил девятый час, и грузчики удалились подкрепиться.

Данте оставалось только направиться к сторожу, восседавшему на бочонке с глиняным кувшином в руке.

– У вас сейчас хранится партия фетра? – спросил его поэт.

– А ваше какое дело? – спросил сторож, смерив Данте враждебным взглядом.

– Я представляю флорентийские власти.

– А мы все тут верные слуги Пресвятой Троицы и Святого Иоанна Крестителя[24]24
  Св. Иоанн Креститель считается покровителем Флоренции. По-итальянски Сан Джованни.


[Закрыть], – зевнув, сказал сторож, но поэт двинулся на него с таким угрожающим видом, что сторож поспешно вскочил на ноги и попятился.

– На склад могут входить только члены гильдии. Такое правило… Это чтобы чего не вышло… – забормотал он, затравленно оглядываясь по сторонам, но вокруг никого не было.

Данте продолжал идти на сторожа.

Тот снова попятился и пробормотал:

– Фетр? Да, несколько дней назад что-то такое привезли…

– Где лежит этот груз? Покажите!

Сторож явно смирился с судьбой.

– Но потом я должен буду доложить об этом главе гильдии! – прогнусавил он, заглянул в будку, порылся в засаленных бумажках и пошел через двор к дальнему складу. Данте последовал за ним.

Склад был забит товарами, громоздившимися до самого потолка на длинных и грубых дубовых полках. Вслед за сторожем Данте пошел в глубь образованного ими лабиринта. Вряд ли жилище Минотавра сильно отличалось от этого душного склада. Поэт уже обливался потом, когда сторож наконец указал ему на груду серых тюков, перевязанных пеньковыми веревками.

– Оставьте меня! – приказал сторожу Данте. – Мне необходимо их осмотреть. До нас дошли известия о том, что этот товар из Кремоны, где вспыхнула эпидемия чумы.

Сторож отпрыгнул назад, перекрестился и молча помчался к выходу.

Убедившись в том, что рядом никого нет, Данте начал ощупывать руками мягкие тюки. Уже в третьем тюке его пальцы нащупали что-то жесткое.

Развязав веревки, поэт убедился в том, что спрятанное в тюке, – как и говорил Фабио даль Поццо, – обернуто мягким фетром. Данте разворачивал укутанное в фетр «сокровище» до тех пор, пока перед ним не оказался тяжелый пакет шириной в два фута, высотой примерно в пять футов и толщиной в ладонь. Можно было подумать, что кто-то завернул в фетр каменную плиту.

Данте осторожно разрезал фетр в углу пакета, и его тут же ослепил солнечный луч, проникший даже в чрево склада через маленькое окно.

Зеркало! В фетр завернуто зеркало! И при этом огромное! Таких больших зеркал Данте не видел ни в самых богатых домах флорентийских купцов, ни даже в Париже.

Поэт бросился ощупывать остальные тюки и нашел еще семь таких же зеркал. Все они были тщательно завернуты в фетр и спрятаны в грубом сукне.

Неужели это и есть то самое заветное сокровище?!

Конечно, такие зеркала должны были стоить огромных денег, но Данте чувствовал, что их ценность заключается в чем-то совершенно другом.

У одного из зеркал при перевозке откололся угол. Данте подобрал его и спрятал в сумку. Потом он тщательно привел в порядок все тюки, чтобы никто не догадался о том, что в них копались.

Выйдя на улицу, поэт окликнул сторожа. Предполагая, что сторож намеревается в свою очередь изучить содержание тюков, поэт заявил строгим голосом:

– Уже в самом первом тюке – какие-то подозрительные тряпки. Это вполне может быть одежда скончавшихся от чумы. Ее надо немедленно сжечь за городскими стенами. Я сейчас пришлю за тюками людей. Ничего там не трогайте, никого не подпускайте к этим тюкам, и никому не говорите о чуме, а то в городе начнется паника. И сами туда не ходите, а то заразитесь.

Поэт не сомневался в том, что сторож при первой же возможности все расскажет своим собутыльникам. Но сейчас он побледнел и не на шутку испугался и наверняка не пойдет теперь шарить по тюкам. Теперь хоть какое-то время эти зеркала никто не тронет!

В последний раз заглянув в складское помещение, Данте постарался как следует запомнить, где именно лежат тюки, и пошел к выходу. Проходя мимо сторожа, он сказал ему:

– Там наверняка много таких тряпок. Конечно, они могут быть и не из Кремоны, но к ним все равно лучше не подходить. Я скоро вернусь со стражей и медиками, а вы никого не подпускайте к тюкам. С чумой шутки плохи!

Сторож задрожал и закивал одновременно.

– А теперь сообщите мне, от кого к вам поступил этот товар! – не терпящим возражений тоном приказал ему Данте.

Вытирая выступивший на лбу холодный пот, сторож опять стал рыться в бумажках.

– Его привез из Венеции некий Фабио даль Поццо!

На самом деле Данте в этом ни мгновения не сомневался.

УТРО У СТЕКЛОДУВА

лаборатории мастера Арнольфо уже давно кипела работа. На самом деле там вообще никогда не переставали трудиться, чтобы не гасить огонь.

Мастерская находилась в подвале с низким потолком. В помещении стояла сухая жара, поднимавшаяся от печи в углу, где несколько подмастерьев деловито выливали на кирпичную поверхность содержимое тигеля, извлеченного длинными щипцами из огня.

Расплавленное стекло растекалось по поверхности. От него в разные стороны летели брызги. Не обращая внимание на жар, мастер начал обрабатывать еще мягкое стекло огромными бронзовыми кусачками, помогая себе лопаткой из такого же материала. Несколько умелых движений, и бесформенная масса обрела форму прямоугольника с длинной стороной, равной примерно одному футу.

– Еще одно стекло для окон благородных флорентийцев, мессир Алигьери. Теперь все наши зажиточные сограждане желают иметь стекла, и у нас очень много работы.

– Это самое большое стекло, какое вы можете изготовить? – спросил мастера Арнольфо Данте, наблюдавший за тем, как изделие остывает.

– Мы можем изготовить квадрат размером фут на фут, но это никому не нужно. Такой лист стекла выйдет несовершенным и слишком хрупким. Гораздо лучше вставлять в свинцовые рамки куски того размера, что вы видите перед собой. Такими кусками можно заполнить очень большой оконный проем. Например, в церкви. Во Франции именно так и поступают. Это гораздо надежнее.

– Вы, конечно, делаете и зеркала? – продолжал поэт.

– Разумеется. Зеркала – моя гордость. У меня лучшие зеркала во всей Тоскане. Смотрите!

Арнольфо подвел поэта к столу, на котором его помощник вставлял в бронзовую рамку зеркальце размером в ладонь.

Выхватив зеркальце из рук подмастерья, Арнольфо поднес его к самому носу Данте.

Поэт стал молча рассматривать свое изображение, таившееся в глубине зеркала, поверхность которого была словно подернута туманом, из-за которого перед глазами все немного расплывалось. Наверняка зеркало, в которое смотрелся Нарцисс, было именно таким, а то отчего же этот юноша себя не признал? Несмотря на то что лицо поэта было ярко освещено, его отражение казалось очень темным на фоне свинцового основания зеркала.

Однако Данте учтиво улыбнулся и спросил:

– А вы делаете зеркала побольше?

– А к чему вам зеркало еще больше?

– Ни к чему, конечно. Я просто хотел узнать, какого размера бывают зеркала.

– Не намного больше этого, – ответил Арнольфо таким тоном, словно обиделся на поэта, не слишком восхитившегося его произведением.

– С увеличением размера зеркала необходимо увеличивать его толщину, – заговорил мастер, словно объясняя азы своего ремесла туповатому подмастерью. – В противном случае при охлаждении зеркало треснет. Однако с увеличением толщины стекло теряет свою прозрачность. Кроме того, очень трудно сделать большое стекло идеально ровным, дабы избежать искажений отражения, которое возникнет в нем после того, как его задняя поверхность будет покрыта свинцом.

С этими словами Арнольфо возвратил зеркало подмастерью.

– Значит, в мире не может существовать идеально ровного зеркала длиной, скажем, пять футов? – спросил Данте мастера.

– Думаю, что нет. Такое зеркало смог бы изготовить разве что мастер Тинка.

– А я такое зеркало видел.

– Это невозможно! – упрямо повторил Арнольфо. – Вам померещилось.

Впрочем, стоило ему заглянуть в глаза приору, как его уверенность тут же поколебалась.

– Неужели такое зеркало действительно существует? Я отдал бы все, что у меня есть, лишь бы на него взглянуть!

– Мне не нужно от вас ничего, – сказал поэт старому мастеру. – Обещайте лишь никому ничего не говорить о том, что увидите.

Арнольфо очень разволновался. Данте даже показалось, что перед ним не стеклодув, а мистик, которого вот-вот посетит новое экстатическое видение.

– Клянусь Пресвятой Богородицей и всеми святыми, что не пророню об этом ни звука!

Достав из сумки кусок зеркала, подобранный на складе, Данте протянул его стеклодуву, который стал водить по нему пальцами, стараясь определить его толщину.

– Вы говорите, это зеркало высотой пять футов? – недоверчиво пробормотал он и даже поднес к зеркалу кончик языка, словно желая попробовать его на вкус.

– Странно! – буркнул стеклодув себе под нос. – Серебро!

– А чего тут странного?

– Я думал увидеть что-нибудь более совершенное на основе свинца, а это просто серебро. Значит, качество этого зеркала зависит лишь от его исключительно ровной поверхности и потрясающей прозрачности.

– Кто мог бы изготовить такое зеркало? – спросил Данте у мастера Арнольфо.

– Это сделано не у нас, – задумчиво потирая щетинистый подбородок, ответил мастер. – Может, в Греции. Или где-нибудь на севере, например в Равенне. А изготовивший его мастер, скорее всего, чужестранец. Я слышал, что в далекой Персии научились изготавливать такие прозрачные стекла, что их просто не видно. Или, – если легенда не лжет, – его могли изготовить в Венеции…

– А что это за мастер Тинка, о котором вы упомянули?

– Может, его вообще не существовало, – уставившись куда-то в пространство, ответил Арнольфо. – Его считают самым великим стеклодувом всех времен и народов. В нашей гильдии о нем ходят легенды. Особенно – одна…

– Какая?

– Говорят, что мастер Тинка был родом из стран, где господствует Сатана, и там научился изготавливать невероятные стекла. Они были идеально ровными и очень большими. По два локтя в длину. Такие огромные стекла умел делать только он – мастер Тинка, стеклодув самого императора!

– Какого императора?! – воскликнул внезапно заинтересовавшийся Данте.

– Самого великого и самого последнего, – пожав плечами, ответил Арнольфо. – Императора Фридриха!

Мастер с такой гордостью произнес это имя, словно бросал вызов всему окружающему миру, и Данте задумался о том, что Чекко Ангольери, наверное, прав, Флоренция кишит тайными гибеллинами!

– И что же делал этот мастер Тинка для Фридриха?

– Рассказывают, что однажды ночью в мастерскую к Тинке прискакали двое императорских гонцов. Это было во времена Лионского собора, на котором Фридрих вступил в свою последнюю схватку с… – Арнольфо запнулся, словно подыскивая подходящее слово.

– С папской курией? С самим Папой Римским? – подсказал ему Данте.

– Да, да. С папой, – пробормотал Арнольфо. – Или с хозяином папы…

– А что это были за гонцы? И почему они приехали ночью?

– Тинка работал по ночам. Днем его никогда не видели. У него была странная болезнь глаз, и он не выносил солнечного света. Но зрение у него было очень острое, и он мог различать в стекле даже малейшие недостатки. По ночам он работал у своих печей, следя за тем, чтобы в них никогда не гас огонь. Ему удалось понять, что качество стекла зависит от постоянства жара. А что до двух гонцов…

Арнольфо вновь замолчал с таким видом, словно с трудом припоминал легенду или прикидывал, что стоит рассказывать поэту, а что – нет.

– Говорят, это были двое очень знатных придворных. Причем один из них мог быть и самим императором. Может, он хотел узнать тайну мастера…

– Какую тайну? – воскликнул Данте, слушавший стеклодува с открытым ртом.

– Говорят, что перед самым своим исчезновением Тинка научился ловить своими зеркалами свет.

– В каком смысле?

– Говорят, его зеркала хранили в себе изображение того, что последним в них отразилось. Кажется, благодаря своим алхимическим занятиям, он нашел вещество, по-разному реагирующее на лучи света в зависимости от особенностей его источника. Освещенные предметы должны были долго стоять перед его зеркалами, и в них постепенно навечно запечатлевалось их отражение.

– Если бы это было правдой, все живописцы остались бы без работы, – заметил Данте и прикинул, что сказал бы по поводу подобного заявления его друг Джотто.

Неужели именно в этом заключается сокровище, которое все так отчаянно разыскивают? Неужели ради этого стоит убивать? Но ведь Тинка тоже исчез!..

– Арнольфо, не забудьте о своей клятве! – напомнил поэт стеклодуву.

Мастер еще раз провел пальцами по осколку зеркала с таким видом, словно желал его приласкать, и медленно кивнул головой.

– Я сдержу свое слово и выполню ваше желание… Пожалуй, то, что вы мне показали, слишком прекрасно для такого простого ремесленника, как я… Да попробуй я изготовить такое зеркало, я, наверное, оскорбил бы Господа Бога, стараясь ему подражать!..

НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ «У АНГЕЛА»

большой комнате на первом этаже постоялого двора почти никого не было. У длинного стола сидел один Марчелло. Данте неслышно подошел к нему со спины. Марчелло сосредоточенно поедал яблоко, но делал это довольно необычным способом: левой рукой он прижимал яблоко к столу, а правой отрезал от него ножом маленькие ломтики. Заметив поэта, Марчелло, не переставая жевать, поднял голову.

– С какой целью вы остановились на этом постоялом дворе, мессир Марчелло? – спросил поэт.

– Каждый шаг человека записан в Книге Времен. Путь, который привел сюда вас, и пройденный мною путь тоже записаны в ней шаг за шагом. Ни мне, ни вам ничего не изменить.

– И все-таки зачем вы здесь?

Марчелло потряс головой, словно отгоняя какие-то воспоминания. Или видения.

– Я здесь для того, чтобы выполнить свой обет – обещание, данное много лет назад. Я должен вернуть старый долг. Такова моя судьба. Мое появление здесь было предопределено.

– А Гвидо Бигарелли было предопределено встретить здесь страшную смерть?

Старец ответил не сразу. Казалось, ему не оторваться от последнего кусочка яблока, который он поглотил с закрытыми глазами, словно смакуя доступный далеко не каждому аромат.

– И это яблоко выросло лишь для того, чтобы закончить свой путь здесь, – пробормотал Марчелло. – Господь Бог заранее знает все, что должно произойти. Мы вынуждены листать страницы книги одну за другой лишь из-за природной слабости ума. Но ведь эти страницы – с первой до последней – уже переплетены!

– Конечно, Божественному разуму известны все события, и его Провидение с бесконечной мудростью наделило ход земной жизни вечными повторениями. Однако тот же Божественный разум привнес в наш земной мир бесконечное разнообразие, чтобы мы могли свободно выбирать и совершенствоваться. Нам неизвестно будущее, потому что именно на таком незнании зиждется рациональный выбор, который мы совершаем.