Текст книги "Данте. Преступление света"

Автор книги: Джулио Леони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА II

7 АВГУСТА. ОКОЛО ПОЛУДНЯ

азбудил Данте упавший ему на лицо яркий солнечный луч. Солнце было уже высоко в небе, но смертельно уставшего Данте не поднял даже утренний колокольный звон. Весь предыдущий день его мучила лихорадка, перемежаемая странными снами. Вот и сейчас, когда поэт приподнялся на постели, келья начала качаться вокруг него, как корабль, навязчиво преследовавший его в сновидениях, – черная галера с безобразными мертвецами на борту, являвшаяся Данте, лишь только поэт погружался в беспокойный сон.

Зажмурившись, Данте ждал, пока пройдет головокружение. Потом он, шатаясь, добрался до шкафчика и извлек из него список «Энеиды». Между его страницами лежал лист бумаги.

Этот лист нашли стражники в неизвестно кому принадлежавшем тюке шелка. Данте в сотый раз перечел написанное на листе.

«Доверьтесь нам, о приверженцы любви, и примите с распростертыми объятиями того, кто придет исполнить замысел, с какой бы стороны света он ни явился. Сначала будет построен новый Храм. Потом – его великолепные врата. Последним прибудет корабль и привезет чудесное мерило, в котором – ключ к сокровищам Фридриха, открывающим двери Царства Света».

Лист пергамента был скреплен сургучной печатью. На нем не значился получатель, который наверняка заранее знал о прибытии послания на склад и обязательно забрал бы этот пергамент, не найди его случайно стража.

Подняв с сундука сумку, Данте извлек из нее тетрадь, найденную на борту галеры, и начал осторожно листать пропитанные морской влагой страницы. Судя по огромному количеству однообразных навигационных записей, в руках у поэта был судовой журнал. В некоторых местах чернила расплылись, и написанное было не прочитать. Данте разобрал несколько названий средиземноморских портов и списки кое-каких товаров. На одной из последних страниц значились чьи-то имена. Скорее всего, это были члены экипажа. Кроме этого, последние страницы содержали краткое описание ремонта галеры на Мальте.

Речь шла о христианском судне, но с очень странным экипажем на борту. Судя по именам, многие члены экипажа были французами из Лангедока[7]7
  Лангедок – историческая область на юге Франции. Главный город – Тулуза. Название «Лангедок» появилось в XIII в. (от названия языка обитателей этой территории – la langue d'ос). В XIII веке на территории Лангедока получила широкое распространение т. н. ересь катаров (манихеев).


[Закрыть]. Кроме того, на галере были пассажиры, значившиеся как «заморские гости».

Почему же на христианском корабле некоторые неверные были не прикованы к веслам, а отдыхали, как почетные гости, в капитанской каюте? А что это за зловещий флаг, под которым плавала эта галера?! Неужели таким людям доверили хранить легендарные сокровища императора Фридриха?! А что это еще за «Царство Света»?!

Впрочем, хотя бы некоторые слова на пергаменте были понятны Данте. Приверженцами любви называли членов тайного общества, созданного для борьбы с деспотизмом римского папы, в которое в молодости входил сам поэт и его товарищи…

Отдалившись от них ради участия в политической борьбе в родном городе, поэт больше ничего о них не слышал. И вот они напомнили ему о себе этим пергаментом и… кораблем с командой мертвецов!

Смерть! Данте уже давно шел с ней рука об руку. Он слышал ее тихие шаги на залитых солнцем улицах Флоренции, ощущал ее дыхание в те моменты, когда у него на голове – как на загривке ощетинившейся собаки – внезапно сами по себе начинали шевелиться волосы…

Смертью дышала каждая строка будущего произведения Данте – огромной поэмы о небесах и о земле – диалога странника с душами величайших из древних мудрецов, повествующего обо всех тайнах потустороннего мира.

Поэт покосился на пачку листов, лежавших на столе. Это были собранные им повсюду бумаги и пергаменты, с которых он старательно соскреб ранее написанное.

Взяв в руки несколько листов, Данте стал разглядывать набросанное им на одной из первых страниц своего произведения изображение Земли, идеально разделенной на воду и сушу. В недрах земли зияла огромная пещера для погибших душ, кругами витавших вокруг ужасного колодца, из глубин которого доносились леденящие сердце завывания Люцифера…

Вот из воды восстает огромная скала, поднявшись на которую, можно очиститься от грехов. А потом?.. Потом – ничего. Фантазия поэта пока была бессильна описать блаженство и небеса в том виде, в каком они могли бы предстать перед человеческим оком.

Изобразить зло ему оказалось гораздо проще.

Вот уже некоторое время Данте слышал из окна необычный шум. Словно где-то у моста Понте Веккьо собралось множество народа. Можно было подумать, что все кители районов на южном берегу Арно решили переселиться на север Флоренции. Погрузившись в чтение собственного произведения, поэт не сразу обратил внимание на этот шум. Однако теперь пропустить его мимо ушей было уже невозможно. Данте инстинктивно покосился на дверь. Что, если это бунт? Или и того хуже – восстание постоянно недовольных чесальщиков шерсти?..

Поспешно покинув монастырь, Данте выскочил на запруженную народом улицу.

В толпе, преимущественно состоявшей из скромно одетых людей, то там, то здесь выделялись богатыми одеждами члены крупнейших гильдий, а также виднелись доспехи стражников. Внезапно Данте узнал в толпе знакомое лицо.

– Мессир Дуччо! Что вы здесь делаете? Что вообще происходит?

Под напором толпы на Данте налетел секретарь городского управления – совершенно лысый мужчина средних лет.

– Все бегут в аббатство Святой Марии Магдалины, приор! – выпалил Дуччо. – Прибыла великая реликвия с Востока!

Данте отпрыгнул от несшейся по улице человеческой лавины.

– И вся эта толпа бежит смотреть реликвию? – недоверчиво спросил поэт.

Секретарь пожал плечами и грубо отпихнул какого-то налетевшего на него крестьянина, но тот не обратил ни малейшего внимания на толчок и помчался дальше вместе со всеми.

– Из Франции прибыл монах Брандан, возвестивший о многих чудесах!

– Из Франции к нам еще не прибывало ничего хорошего. Подражание французам губит наши добрые нравы. Из их страны к нам приходят все самые страшные болезни. Особенно с тех пор, как там воцарился этот еретик Филипп![8]8
  Филипп IV Красивый (1268–1314) – король Франции из рода Капетингов, правивший в 1285–1314 гг. Сын Филиппа III и Изабеллы Арагонской.


[Закрыть] Неужели вся Флоренция сошла с ума?!

– Я вас понимаю. Но когда и вы увидите это своими глазами, вы будете поражены!

– Что я увижу?!

– Чудесную деву! Пойдемте!

Данте ошеломленно уставился на Дуччо, но того уже понесла вперед толпа, и он лишь успел махнуть Данте рукой:

– Ступайте и посмотрите!

Поэт еще слышал голос секретаря, но самого Дуччо уже не было видно за головами толпы.

АНТИОХИЙСКАЯ ДЕВА

ббатство Святой Марии Магдалины возвышалось за древним Форумом, сразу за церковью Санта Мария ин Кампидолио. Аббатство представляло собой мощное здание, возведенное на фундаменте отдельно стоявшего римского дома, имевшего прямоугольную форму. На улицу выходила монастырская церковь с фасадом из простых обожженных кирпичей. За ее апсидой поднималось второе здание, где раньше проживало небольшое братство монахов-бенедиктинцев. Слева – глухая стена скрывала от посторонних взглядов монастырский двор между церковью и близлежащими постройками.

– Мессир Дуччо! – окликнул секретаря Данте, пробираясь к дверям церкви. – А я-то думал, что это аббатство совсем заброшено!

– Так оно и есть! Монахов здесь не осталось. Последний аббат умер лет десять назад во времена Джано делла Белла[9]9
  Джано делла Белла – флорентийский приор, аристократ, симпатизировавший представителям средних классов и провозгласивший «Законы правосудия» в 1292–1293 годах. По этому проекту новая городская конституция запрещала непосредственное участие представителей аристократических семей в управлении городом.


[Закрыть].

– Так чье же это теперь здание?

Дуччо пожал плечами:

– Не знаю. Вообще-то оно должно было перейти монастырю Сан Пьеро, но на самом деле оно соседствует с домами рода Кавальканти, который, кажется, присовокупил его к своим владениям на двух близлежащих улицах.

Данте поднял глаза на соседние здания. Он прекрасно их знал. Вот башня высотой в пятьдесят локтей, а вот и сгрудившиеся вокруг нее остальные дома, соединенные над землей переходами и галереями. Закрыть ставнями окна, забаррикадировать двери – и дома рода Кавальканти превратятся в крепость в самом центре Флоренции.

– Возможно, мессир Кавальканти решил перед смертью позаботиться о том, чтобы у его родни была собственная часовня, но теперь этим храмом все равно никто не пользуется. Ведь сын старого Кавальканти – Гвидо Неукротимый изгнан из Флоренции за то, что постоянно раздувал у нас распри, – продолжал мессир Дуччо.

Данте молча кивнул. Он сам подписал указ об изгнании, и от воспоминания об этом у него по-прежнему щемило сердце.

Внутри церкви множество мужчин и женщин жались к колоннам и голым каменным стенам под напором постоянно прибывавшей толпы. Между двумя дальними колоннами была натянута железная цепь, отделявшая толпу от алтаря. Позади скромного мраморного алтарного стола возвышалась стенка, за которой раньше пел хор. Теперь она, как кулиса, закрывала собой происходящее в апсиде.

За цепью рядом с алтарем стоял деревянный ящик высотой почти в человеческий рост. Он был накрыт белым сукном с ярким алым крестом посередине. Данте показалось, что он уже где-то видел этот необычный ящик. Он напряг было память, но тут кто-то толкнул его в спину. Обернувшись, Данте увидел молодого человека в студенческом одеянии. Тот поспешил извиниться перед поэтом и встал рядом с ним. Данте стал озираться по сторонам в поисках Дуччо, но секретарь растворился в начавшей волноваться толпе.

Из-за алтарной преграды появилась высокая фигура, облаченная в свисавшие до пола грубые одеяния паломника на пути в Святую Землю, подпоясанные пеньковой веревкой, с большим деревянным крестом на груди. Из-под капюшона Данте видел лишь нижнюю часть его лица с черной как смоль густой бородой, ниспадавшей незнакомцу на грудь. Его руки были спрятаны в широких рукавах одеяния.

Данте сразу узнал предводителя странной толпы паломников, которую видел утром у городских ворот. Узнал он и ящик. Однако сейчас стоявший перед алтарем мужчина совсем не походил на изможденного юродивого, каким показался поэту в первых лучах восходящего солнца.

Откинув капюшон театральным жестом руки, мужчина обнажил совершенно безволосый череп. У него был очень высокий лоб, и Данте показалось, что перед ним восставший из мертвых древний римлянин. Внимательно разглядывая незнакомца, Данте заключил, что тот не похож на смиренного богомольца. Этот широкоплечий и статный мужчина был живым воплощением монашествующего воина. Его горделивая поза говорила, что он привык не просить милостыню, а силой брать то, что причиталось ему по праву.

Незнакомец молча приблизился к ящику и решительным жестом сорвал с него покрывало, под которым оказался большой и богато украшенный ларец, похожий на переносные часовенки, которые Данте уже видел у бродячих проповедников. Затем незнакомец отворил дверцы ларца.

Внутри на одноногом столе покоился бронзовый реликварий высотой почти три фута. Он представлял собой искусно вырезанный и украшенный множеством разноцветных камней женский поясной бюст. Данте уже видел подобные реликварии – настоящие произведения искусства, созданные для хранения святых мощей. Некоторые из этих реликвариев повторяли форму ног, другие – рук или даже головы. Этот же реликварий был настолько велик, что в нем почти помещался человеческий торс.

Черты лица, изображенного на реликварии, потрясли поэта, дотоле не видевшего такого недвусмысленного выражения сладострастия и коварства, искаженного гримасой невыносимой боли. Воплотить в металле лицо такой богини преисподней, искривившей свой поблескивавший перламутровыми зубами рот, мог только великий художник. Данте огляделся по сторонам, но не заметил, чтобы кого-то, кроме него самого, возмутило появление в храме этого непристойного изображения.

Подождав, пока толпа не проникнется увиденным, монах подошел к реликварию и стал гладить его руками, словно стараясь разогреть холодную бронзу. Расстегнув какую-то пряжку в самом низу бюста, он воздействовал на невидимые застежки, откинул крышку на голове и повернул в сторону бронзовое лицо. Под ним блеснуло что-то белое. Данте раздраженно подумал, что сейчас ему покажут очередной череп какого-нибудь святого или мученика. Поэту не нравилась манера растаскивать по кусочкам человеческие тела, лишив их возможности спокойно ожидать Страшного суда… Потом Данте предположил, что в реликварии может скрываться мраморная статуя какой-нибудь языческой богини…

Тем временем монах простер руки в сторону толпы, призывая ее к вниманию. Затем он взялся пальцами за что-то вроде маленькой рукоятки, торчавшей из бюста, и потянул ее на себя, полностью открыв реликварий, в котором покоилась верхняя часть тела молодой девушки, разрубленной пополам в районе пояса. Ее совершенно спокойное прекрасное лицо было покрыто чем-то вроде прозрачной ткани. Эта ткань была белее слоновой кости и оберегала безмятежный сон закрытых глаз. На голове у девушки была шапочка, расшитая золотом и жемчугами. Из-под нее виднелся выпуклый девичий лобик. Сложив руки на груди так, как было изображено на крышке реликвария, девушка прикрывала ими маленькую нежную грудь. Рассматривая неподвижное лицо и бледную кожу девушки, Данте решил, что перед ним восковая фигура.

– Мощи! – заголосили вокруг него в толпе. – Смотрите! Это святые мощи!

– Пророк! К нам снизошел пророк! – орал кто-то во все горло.

– Его зовут Брандан, – сказал сзади незнакомый женский голос, имея в виду, очевидно, монаха.

Поморщившись, Данте стал более пристально разглядывать обнаженный женский торс.

«Значит, это не статуя, а набальзамированный кусок человеческого тела!» с содроганием подумал он.

И все же гладкая кожа на лице девушки, ее пухленькие щеки, глаза, которые угадывались под опущенными веками, все это совершенно не походило на жуткие сморщенные мумии, которые так часто выставляли в церквах.

Протолкавшись к самой цепи, Данте оказался перед человеком, которого толпа уже признала пророком. Тот воздел руки и лицо к небесам.

– Перед вами Антиохийская дева! Она зовет вас отомстить за поруганную Святую Землю! – воскликнул «пророк» с воодушевлением в голосе. Он говорил басом с интонацией, выдававшей его южное происхождение. – Дева взывает к вашей совести!

Последовала театральная пауза. Можно было подумать, что говорящий собирается с последними силами.

Когда язычники, сломив сопротивление наших воинов, ворвались на улицы Антиохии[10]10
  Антиохия – город на юге Малой Азии на реке Оронт, основанный в 300 г. до н. э. Селевком I и ставший столицей Селевкидов. Назван Селевком в честь своего отца Антиоха I Сотера. Во время 1-го Крестового похода в 1098 г. Антиохия была завоевана крестоносцами, которые создали крестоносное Антиохийское княжество. В 1268 г. Антиохию взял штурмом египетский султан Бейбарс и положил конец Антиохийскому княжеству.


[Закрыть], началась страшная резня. Неверные вламывались в дома и глумились над их обитателями. Эта святая дева спряталась у себя дома, но когда в него явились бесы в человеческом обличье, ее спас от позора ее же отец. Ударом меча он рассек пополам ее непорочное тело. И тогда свершилось ослепившее нечестивцев чудо. Узрите ж и вы волю Всевышнего!

Проповедник внезапно простер руки в сторону статуи. Через мгновение Данте увидел, как у той поднялись веки. Под ними засверкали глаза.

Сотни людей, столпившихся в церкви, окаменели. Потом под сводами храма раздался рев ошеломленной толпы.

Даже поэт не удержался от удивленного восклицания, увидев, как зашевелился обрубок человеческого тела. Широко открыв глаза, разрубленная пополам девушка повела ими по сторонам, а потом изящно развела сложенные на груди руки. Ее нежная грудь с едва заметными сосками ритмично вздымалась. Правой рукой девушка благословила толпу.

– Она дышит! Она живая! – завопил кто-то рядом с поэтом. Ему вторили тысячи голосов. Тело девушки начало шевелить головой, вперившись глазами в пространство перед собой. Казалось, она кого-то ищет. Невероятно, разрубленная девушка действительно жила!

– Меч перерубил ее тело, но Господь Бог пожелал, чтобы дева не умерла. Она заклеймила язычников грозными словами, поколебавшими их мрачную решимость, и устрашила их. Пока неверные метались, ослепнув от ужаса, немногие уцелевшие христиане успели спастись, унеся с собой в земли, озаренные Божественной благодатью, Антиохийскую деву, – вещал монах.

Дева по-прежнему разглядывала толпу ледяным взглядом своих ярко-голубых глаз. Когда они остановились на Данте, поэту на мгновение показалось, что дева искала в толпе именно его.

– Она возглавит наш победоносный поход на Восток! Мы вернемся туда, чтобы освободить гроб Господень и вернуть себе богатства, похищенные язычниками у наших братьев. Внемлите же слову девы, когда она вам его возвестит! А сейчас жертвуйте на ее правое дело по мере сил своих!

С этими словами монах по имени Брандан указал пальцем на маленького коренастого человечка, почти незаметного в скрывавшем его с головы до пят грубом саване.

Человечек стал тут же шнырять в толпе, тряся мешком, в который посыпались пожертвования толпы. Данте заметил, что человечек не рискует к нему приближаться и старается не встречаться с ним взглядом. Наверное, на лице у поэта было написано все, что он думал о происходящем.

Тем временем явление Антиохийской девы, кажется, подходило к концу. Женский торс медленно сложил руки на груди и закрыл глаза. Наверное, дева вновь погрузилась в блаженный сон, полный видений грядущего торжества справедливости. Закрыв реликварий и застегнув ремни, скреплявшие его усыпанные тяжелыми драгоценными камнями половины, монах Брандан повернулся ко все еще волновавшейся толпе. Перед этим он не забыл закрыть окошко в чудесном ящике и накрыть его покрывалом с крестом.

Данте был удивлен, но не разделял восторгов и замешательства окружавшей его толпы. Ему не раз приходилось видеть на ярмарках обделенных судьбою безруких, безногих и людей с прочими самыми невероятными увечьями, и теперь он не сомневался в том, что разум может и должен найти объяснение только что увиденному им «чуду».

А ведь увидев Антиохийскую деву, не мудрено было поверить в чудеса! Как выжить человеческому телу без доброй половины своих важнейших органов? Каким образом обрубок дышит, не содрогаясь при этом в страшных мучениях? Как питается это существо, если только ему не приходит каждый миг на помощь рука всемогущего Господа?.. Древние тоже знали о чудесном и необъяснимом. Сам Аристотель признавал, что перед лицом сверхъестественных явлений есть столь же оснований слепо верить в них, как и напрочь их отрицать… Но почему же высшая сила избрала для своих проявлений именно такую форму? Данте не мог этого не понять. Почему Господь являет себя в виде жуткого увечного существа, ставшего поводом для очередного балагана? Чтобы воодушевить таким образом чернь на поход в Святую Землю? Неужели Бог не в состоянии освободить родину своего Сына, просто взывая к человеческой добродетели?..

– Проклятая! Она приносит одни несчастья!.. – пробормотал кто-то у Данте за спиной.

Поэт повернулся, желая увидеть говорящего, чьи слова прекрасно выразили тревогу, снедавшую его с того самого момента, когда открылся реликварий. Говорил согнувшийся под тяжестью лет старец, скромно одетый, но не похожий на простолюдина.

– Вы об Антиохийской деве? А за что она проклята? – озабоченно принялся расспрашивать его Данте.

Старик все еще смотрел вдоль прохода, в конце которого исчезли двое мужчин с реликварием.

– Нет, я не о деве, чем бы она ни оказалась на самом деле… Я – о проклятой коробке, в которую ее положили. В молодости я уже ее видел. Я знаю, чья рука изобразила запечатленное на ней лицо. Я уже видел его пятьдесят с лишним лет назад у мастера колокольных дел Андреа, у которого мы с ним учились литейному делу.

– С кем – с ним?

– С великим мастером мертвых фигур Гвидо Бигарелли.

– С самим великим Бигарелли – архитектором императора Фридриха?!

– Да. С Бигарелли, великим в своих злодеяниях… Я-то знаю, как он изготовил этот реликварий…

Старец покачал головой, а Данте не знал, что и думать. Неужели этот старик выжил из ума?!

Однако имя Гвидо Бигарелли звучало в голове поэта как набат… Архитектор императора! Правая рука Фридриха II! Человек, помогавший императору воплощать все его самые безумные мечты! Поговаривали, что после возвращения Фридриха из-за моря Бигарелли создал в Палермо тайную мастерскую…

Данте встречался с этим знаменитым мастером, когда тот некоторое время работал у монахов монастыря Санта Кроче. Тогда поэт был еще совсем юным и лишь познавал азы стихосложения, но он и сейчас прекрасно помнил сломанный нос и растрепанную бороду Бигарелли, походившего на сатира. Помнил Данте и его глаза, затуманенные самыми невероятными фантазиями…

– А почему вы назвали его мастером мертвых фигур?

Поэта так заинтересовал этот невероятный эпитет, что он уже не слышал ропот толпившегося в храме народа.

– Я видел, как он изготовил этот реликварий, – повторил старец. – Он отлил его поверх тела своей мертвой любовницы. Я слышал, как шипит ее мясо…

ДВА ЧАСА ДО ЗАХОДА СОЛНЦА

этот момент между Данте и старцем протиснулись какие-то люди. Поэт вновь заметил толкнувшего его молодого студента. Тот смотрел на Данте с таким видом, словно подслушал его разговор со старцем, который тем временем уже почти растворился в толпе. Поэт хотел было окликнуть старца и продолжить беседу, но тут кто-то громко назвал его самого по имени.

Оглянувшись, Данте вздрогнул. Позвавший его человек на добрую ладонь возвышался над толпой. Он гипнотизировал поэта пристальным взглядом темных глаз, и Данте стал пробираться к нему, распихивая людей.

– Что я вижу, мессир Алигьери! Вас тоже заинтересовало это чудо? – улыбаясь, спросил поэта высокий человек, когда они с Данте спрятались от давки за колонной.

– Да и вас оно, кажется, не оставило безучастным… – только и нашелся ответить поэт.

Его собеседник, по-прежнему улыбаясь, тряхнул копной черных с проседью волос, выделявшихся на фоне его уже ослепительно седой бороды. Он приблизился к Данте, слегка припадая на правую ногу.

– Любознательность – основа науки. Кому это знать лучше, чем вам. Мы же вместе стремились познать секреты природы в Париже.

Перед глазами поэта вновь промелькнули короткие дни, проведенные им на Факультете свободных искусств. Он прекрасно помнил своего собеседника – Арриго из Ези, возглавлявшего в Парижском университете кафедру натурфилософии.

– А вы давно из Парижа? – спросил его Данте.

– Во Франции теперь уже не те времена. Из-за нападок приспешников Папы Римского ни о какой серьезной науке не идет и речи. Поэтому я и пересек Альпы. Некоторое время я жил в разных северных городах, а в последнее время преподавал в Тулузе.

Первоначальное удивление Данте постепенно уступило место воспоминаниям. Арриго был преподавателем, произведшим некогда на поэта впечатление ясностью и логичностью изложения учений античных философов.

– Почему же вы не обратились ко мне, учитель? – с улыбкой упрекнул Арриго поэт. – Я принял бы вас у себя с должным почетом и сделал бы для вас все, что позволили бы мне мои скромные средства.

Вновь улыбнувшись, Арриго потрепал Данте по плечу.

– Благодарю вас, но прошу не видеть во мне несчастного изгнанника. У меня довольно средств к существованию, и время от времени я даю уроки и даже надеялся, что вы почтите их своим присутствием. Мы возобновили бы нашу дружбу в мире слов – единственном достойном мудрецов, которые властвуют в нем безраздельно, – ответил Арриго, бросив взгляд на царившую вокруг суматоху.

– Служба родному городу вынудила меня отдалиться от этого мира, но я не забыл ваших уроков, как и вы не забыли моего имени.

– Как же мне забыть моего лучшего ученика?

– Вижу, вас интересуют не только секреты природы и ее Творца, – заметил Данте, кивнув на толпу.

– Мудрец должен знать все. Это его высший долг.

– Все знать может только Всевышний. На это указывали и Фома Аквинский[11]11
  Фома Аквинский (1225/26-1274) – величайший из средневековых схоластов и один из виднейших философов и богословов западной традиции. Именно Фома Аквинский приспособил к нуждам церкви учение Аристотеля, получившее широкое распространение в Западной Европе в XIII веке. Он «очистил» его от материалистических элементов, придав ему христианский характер.


[Закрыть], и Святой Бонавентура[12]12
  Святой Бонавентура (ум. 1279) – епископ, выходец из монахов францисканцев, один из Учителей Католической Церкви.


[Закрыть], – возразил Данте. Незаметно для самого себя он возобновил прерванный много лет назад диспут.

– Существуют и другие мнения. К свету познания стремились не только упомянутые вами мудрецы. Кажется, в свое время упоминались и другие имена. А ведь есть и те, о ком небезопасно было говорить даже во французских землях…

– И у нас во Флоренции?

– Возможно…

Данте почувствовал, что разговор принимает опасный оборот.

– Каково же ваше мнение о том, что мы только что увидели? – спросил поэт, чтобы сменить тему разговора.

– О том, что мы увидели?.. А вы уверены в том, что мы увидели одно и то же?

– У нас разные ноги, руки и глаза. Но, в сущности, образы, сформированные у нас в мозгу нашими органами чувств, должны быть подобными. Ведь наше сознание – лишь отражение единого Бога.

– А если Бога нет? – негромко спросил Арриго.

– Не богохульствуйте! – шутливо погрозив ему пальцем, воскликнул Данте. Он не мог себе даже представить, что человек, возглавлявший одну из кафедр Богословского факультета, мог сомневаться в существовании Бога.

Однако Арриго и не думал шутить.

– Я хотел сказать: а если нет единого Бога? Подумайте о свете и тьме. Что, если и божественное начало разделено между добром и его противоположностью? Чье же проявление мы увидели в этом случае? Добра или зла?

Поэт растерялся, а Арриго пожал плечами:

– Прошу простить меня, мессир Алигьери. Люди, изучающие проявления природы так, как делаю это я, часто привыкают во всем сомневаться… Однако вернемся к представшему нашему взору чудовищному зрелищу. Можно подумать, Бог отменил все законы естества. Мне никогда еще не приходилось видеть существа, способного жить без половины своих органов.

– Вы тоже думаете, что это – кукла с каким-то механизмом внутри? – заинтересованно спросил Данте.

– Не знаю. Во Франции я видел механическую фигуру на башенных часах, но никогда не сталкивался ни с чем столь же похожим на живого человека. Можно подумать, что…

Увлекшись разговором, Данте и Арриго шли к выходу, но люди перед ними внезапно остановились. Раздались громкие голоса. Кажется, вспыхнула перебранка. Данте поднялся на цыпочки, пытаясь понять, что происходит, и увидел начальника стражи, проталкивавшегося со своими людьми через толпу.

– Мессир Данте! – крикнул капитан, увидев поэта. – Я вас ищу!

– А зачем я вам понадобился? – инстинктивно напрягся поэт.

– Вас ждут на постоялом дворе «У ангела». Там покойник.

Данте закрыл глаза и сжал кулаки, стараясь побороть внезапно нахлынувшее раздражение. У него бешено застучало сердце и закружилась голова. Он задыхался от глухой ярости, почувствовав себя на флорентийских улицах не лучше, чем в Преисподней. Ему казалось, что в горячем воздухе витает смрад горящей серы. Поэт попытался думать о чем-нибудь другом. Стал лихорадочно рыться в памяти. Вспомнил лицо Пьетры, ее презрительную усмешку…

– Возитесь сами с этим покойником… Я устал. Позовите какого-нибудь другого приора!

– Нет! – выдохнув это слово, начальник стражи замялся, словно не находил других, и подозрительно покосился на предусмотрительно отступившего в сторону Арриго. – Это очень странный покойник. Мы не понимаем, откуда он вообще здесь взялся.

– На нем турецкое платье! – почти шепотом добавил капитан.

Данте прищурился.

Четвертый человек из каюты галеры?! Значит, смерть не дала ему далеко убежать!

Услышав эту неожиданную новость, поэт почувствовал прилив сил. Куда-то испарилось даже мучившее его недомогание.

– Говорите, на постоялом дворе «У ангела»? Что ж. Пойдемте. Может, я смогу продолжить разговор, прерванный на борту галеры.

– Вы что, не поняли? Там – мертвец!

– Вот с ним-то я и поговорю. Если мы сумеем его понять, он очень многое расскажет нам и без слов.

Поклонившись на прощание философу, Данте устремился к выходу из церкви по узкому проходу, проложенному в толпе стражниками. Капитан поспешил за ним вслед, сокрушенно качая головой.

Постоялый двор. «У ангела» находился на узкой и грязной улочке у древних римских стен недалеко от церкви Санта Мария Новелла. Скорее всего, раньше занимаемое им помещение было сторожевой башней с обрушившейся вершиной. Теперь постоялый двор возвышался над развалинами римской стены, как последний солдат уничтоженной армии. Вокруг него сгрудились более поздние постройки. На первом этаже старой башни построили обширное деревянное помещение. Здесь находилась кухня и – на грубых нарах сразу по трое – ночевали самые бедные путники.

С другой стороны улочка упиралась в невысокую стену из грубых камней, за которой начинались виноградники. У самых дверей постоялого двора над конским пометом вились тучи мух.

– Чьи это земли? – спросил поэт.

– Кажется, они принадлежат семейству Кавальканти, – немного подумав, ответил начальник стражи. – Постоялый двор вроде бы тоже раньше был их. Тут была мельница, а в башне держали зерно и муку.

Опять род Кавальканти!

Услышав эту фамилию, Данте вновь ощутил жгучее чувство вины. Тряхнув головой, чтобы поскорее избавиться от него, поэт стал осматривать постоялый двор. На вывеске был изображен распростерший крылья ангел. Кто-то замазал краской половину вывески, но от дождя и ветра краска облупилась, и теперь вновь было видно, что раньше постоялый двор назывался «У падшего ангела».

Данте криво усмехнулся, не сомневаясь, что первоначальное название придумал Гвидо Кавальканти. Это было вполне в его духе.

– Где мертвец? – спросил поэт, отогнав печальные мысли.

– Пойдемте… В этой башне устроили небольшие каморки. Хозяин постоялого двора сдает их богатым путникам, которые не желают спать вместе с другими. Покойник в одной из них. На самом верхнем этаже.

Данте еще несколько мгновений задержался перед входом, желая запечатлеть в памяти облик постоялого двора, прежде чем нырнуть в море подробностей, которое наверняка ждет его внутри. Потом, не дожидаясь начальника стражи, он шагнул внутрь и стал карабкаться вверх по ступеням бесконечной дубовой лестницы, вьющейся вдоль стен башни. При этом поэт сразу же почувствовал внутри постоялого двора что-то странное, хотя и не смог определить источник этих ощущений.

Решительно бросившись вверх по лестнице, он выбился из сил, не преодолев и половины ее. Ему стало душно внутри этой каменной воронки. Он задыхался. На каждом из первых четырех этажей он заметил по две маленькие двери, на пятом этаже была только одна. Под крышей башни, опиравшейся на мощные деревянные балки, находилось лишь одно помещение. На лестнице было душно и скверно пахло. Свежий воздух едва сочился через две малюсенькие бойницы в стене.

– Где?.. – спросил было поэт, шагнув в комнату, но тут же замолчал, пораженный представшим его взору зрелищем. Перед ним было помещение такое же круглое, как и сама башня. Вряд ли оно превышало десять локтей в диаметре. В глубине стояла небольшая деревянная кровать, на которой с трудом поместился бы человек среднего роста. Рядом с ней – сундук для одежды, а на нем почти догоревшая свеча.

В центре комнаты перед небольшим письменным столом пристроился стул с высокой спинкой. На стуле, в позе, не предвещавшей ему вечного покоя, скорчился труп. Не смог бы он и воззвать о мести – голова, почти полностью срубленная страшным ударом, свисала на его плечо.

Данте чуть не вскрикнул, потом – перешагнул порог и подошел к столу. Фонтан крови из шеи мертвеца залил одежду и забрызгал лист пергамента на столе перед ним. Рука покойника все еще лежала в центре восьмиугольника, начертанного углем на пергаменте. Его голова словно прильнула к телу, от которого уже почти отделилась.