Текст книги "Последний английский король"
Автор книги: Джулиан Рэтбоун
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
– Возвращайся целым, прошу тебя. Не хочу больше шрамов. Разлюблю тебя, если появятся новые.
Ни смех мужей, ни сладость меда
не радуют скитальца морского,
лишь чаек крик, лишь зов баклана...
Нет на земле человека,
пусть он щедр и отважен, пусть дерзок в деяньях,
пусть Богом благодатно одарен, –
кто пучины морской не страшится.
И все ж ни арфы песнь, ни кольца, ни любовь
не утолят тоску по ветру и волне.
Корабль плыл мимо отмелей Уэст-Витгеринга, где грелись на солнце большие серые тюлени и крачки, точно молнии, ударяли в море. Западный ветер наполнил паруса, высокие, черно-синие, покрытые снежной пеной волны подхватили, подняли, понесли корабль вперед. Сидя у мачты, Хельмрик, прозванный Золотым, единственный норвежец среди телохранителей Гарольда и единственный его музыкант, напевал протяжные заунывные песни – на слух Гарольда, мелодия не менялась, о чем бы он ни пел.
Черные дельфины неслись рядом с ними, выгибая спины, почти выскакивая из воды или мелькая тенью у самой поверхности. Ульфрик попытался загарпунить дельфина, но оказался чересчур неуклюж и медлителен. Стайка макрели сверкнула, появившись на гребне волны, и дельфины устремились вслед за ней, ускользнув от Ульфрика. За кормой парили, раскинув крылья и полностью доверившись ветру, чайки, дозорный на носу то и дело восклицал: «Вон они, вон они!», завидев впереди стаю горбатых китов. Спины и черные плавники горбачей отчетливо выделялись на фоне сверкавшего и переливавшегося всеми красками моря. Бездонное море, полное сокровищ, полное жизни!
Гарольд оглядел восемь ближних дружинников, переводя взгляд с одного лица на другое: Даффид и Тимор играли в кости, изощряясь в пустой забаве, где все зависело от удачи и нахальства; два брата из Гемпшира, Рип и Шир, краснощекие, темноволосые, без проблеска датской рыжины или золота викингов – древняя германская кровь текла в их жилах, они были родом из ютской деревушки Торниг-Хилл, «Гора Тора»; Ульфрик – беспощадный убийца, ни жалость, ни ложно понятое великодушие не помешают ему добить умирающего, который, глядишь, мог бы напоследок нанести удар победителю; Альберт из Кента, невысокий, с морщинистым, вопреки юному возрасту, лицом, но крепкий, как старая яблоня, самый выносливый, когда иней примерзает к бороде и неделю приходится голодать; и Уолт – бедняга Уолт, едва корабль вышел из гавани, как он перевесился через борт и изверг в воду все содержимое своего желудка. Честный Уолт, надежнейший из всех. В пятьдесят шестом году, во время второго похода против Гриффита, он отчасти расплатился с Гарольдом, вернув ему одну из двух жизней, которые был ему должен: если бы не он, эрл не отделался бы шрамом на руке, боевой топор пронзил бы легкое или сердце.
Славные парни, все как на подбор, необузданные, отчаянные, готовые к любому проявлению ненужной и глупой отваги, к нелепым пари, гуляки и моты, напивающиеся до бесчувствия, лишь бы не сдаться раньше других, но каждый из них неколебим как скала, каждый ответит противнику ударом на удар и будет биться до тех пор, пока не хлынет горячая кровь и обломки кости не прорвут побледневшую кожу.
И Хельмрик Норвежец с ними, и его арфа.
Глава двадцать первая
На рассвете поднялся легкий западный ветер, экипаж принялся за работу. Ульфрик опустил за борт парусиновую бадью и хорошенько облил своих спутников. Матросы развернули парус, и вскоре корабль двинулся в путь, прямо на красный глаз восходящего солнца. Гарольд спустился на главную палубу и постучал в дверь капитанской каюты. Дверь была заперта изнутри. Призвав на помощь Ульфрика, Гарольд взломал дверь. Капитан храпел в подвесной койке, крошечная каюта провоняла мочой и дешевым спиртным. Ульфрик сбросил шкипера на пол, и вдвоем они отволокли его наверх, на корму.
– Почему мы плывем на восток, а не на юг? – спросил Гарольд.
– Ветер дует с запада.
– Но не с юго-запада, верно? Подтяни парус, и судно повернет по крайней мере на треть круга к югу.
Вместо того чтобы изменить курс корабля, капитан попытался изменить курс беседы.
– Клянусь, лорд Гарольд, вчера мы шли хорошо! – воскликнул он. – Весь день прямиком на юг.
Мы уже у берегов Нормандии, в пяти милях к югу будет Арроманш, а за ним – Байё. Если ветер продержится, к полудню мы будем в Гавре.
– Ты лжешь. От Селси мы плыли на восток...
– Ветер переменился, милорд, клянусь, он переменился, как только мы отплыли от земли.
– Если подведешь нас, я тебя на куски разрублю и за борт выброшу. Хуже того, мы тебе не заплатим.
Уолт стоял под ними на палубе, вытирая мокрые от соленой воды волосы. Услышав эти слова, он опустил полотенце и посмотрел вверх – голова его находилась примерно на уровне их колен.
– Ему уже заплатили.
Гарольд глянул вниз.
– Я не платил.
– Какой-то монах передал ему кошелек. Вчера. Там было много денег.
– Когда именно?
– Вчера, ближе к полудню. Когда мы ждали тебя.
Гарольд обернулся к Ульфрику:
– Отведи его в каюту и разберись.
Ульфрик Жестокий повел капитана прочь.
Корабль продолжал путь. Кормчий с непроницаемым выражением лица понемногу поворачивал руль так, чтобы солнце отошло влево – судно брало курс к северо-востоку.
На горизонте по правому борту появилось темное пятно. Снова закричали чайки, приближавшаяся земля расступалась, образуя широкую бухту, уже видны были черные точки – рыбацкие лодки, маленькие, но больше плетеных ирландских челноков. Моряки подтянули парус, кормчий еще немного повернул руль, так что теперь нос корабля смотрел почти прямо на восток, и направил судно в гавань. На северном берегу стоял маленький порт или рыбацкая деревушка, а немного дальше на другой стороне виднелся большой город.
Из каюты капитана доносились звуки ударов, тяжелое дыхание, короткие пронзительные вскрики.
– Гавр, – предположил Уолт.
Тимор нахмурился.
– Гавр намного больше, – возразил он. Тимор умел читать, любил поговорить с людьми и ухитрялся выяснить много интересного о тех местах, куда они отправлялись.
Раздался чудовищный вопль, перешедший в хрип. Ульфрик вынырнул из каюты, наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку. В одной руке он держал кошелек.
– Пятнадцать золотых, – сообщил он, кинув кошелек Гарольду.
В другой руке Ульфрик Жестокий нес голову капитана – ее он бросил за борт и обтер свои лапищи об окровавленную куртку.
– Это не Сена, – продолжал он, – и не Гавр. Это Сомма, сказал капитан. Впереди, на южном берегу – Сен-Валери. Подонку заплатили, чтобы он доставил нас сюда. Мне нужно умыться.
Он снова опустил бадью за борт и зачерпнул воды.
Побледнев от гнева, Гарольд ринулся на бак. Уолт и Даффид метнулись за ним.
– Понтье! – выкрикнул эрл. – Это вовсе не Нормандия, это владения графа Гюи де Понтье. Мы явились на его земли незваными, нежданными и вооруженными в придачу!
– А если повернуть? – предложил Уолт. – Поплывем обратно...
– Не получится. Ветер встречный. Да и – видишь?
Позади, всего в полумиле, два длинных, быстрых, черных корабля гнались за ними, гребцы слаженно работали веслами – то ли хотели перехватить чужаков, то ли загоняли их в глубь залива, к берегу, как овчарки отбившуюся от стада овцу.
– Вооруженные и незваные, но вряд ли нежданные, – пробормотал Даффид.
Три недели спустя герцог Вильгельм принимал англичан в пиршественном зале своего замка в Руане. Они прошли по длинному залу к возвышению, где герцог восседал на троне, окруженный своими советниками, баронами и священнослужителями. Волосы Бастарда были подстрижены коротко, не по английской моде, на голове красовалась корона, кольчугу прикрывала накидка с гербом Нормандии: лев passant regardant, идущий вполоборота к зрителю. Хозяин вышел к ужину в сапогах, в рукавицах с раструбами, не сняв с пояса длинный меч. Острие меча упиралось в пол, левая рука герцога покоилась на рукояти. Гарольд подумал, что обычаи в Нормандии вряд ли отличаются от принятых во всем христианском мире, а значит, усевшись за стол с оружием, Ублюдок сознательно нанес гостям оскорбление.
Даже когда Вильгельм сидел, было видно, что он высок ростом, выше Гарольда, но тощ и не столь крепкого сложения. Ухоженные усы заканчивались острыми кончиками и торчали так, словно герцог смазывал их воском; как и треугольная бородка, усы были заметно темнее волос. Он был бы красив, если б не мешки под глазами и не чересчур крупный орлиный нос. На щеках Вильгельма играл здоровый румянец человека, проводящего гораздо больше времени на свежем воздухе, нежели за пиршественным столом. Ему исполнилось тридцать шесть лет, на шесть лет меньше, чем Гарольду. Когда Вильгельм спустился в зал и двинулся к Гарольду длинными скачками – не напрямик, а заходя сбоку, Уолт припомнил волка в горах Уэльса – тот так же подкрадывался по снегу к их палаткам.
– Дорогой Арольд, козен мой! – вскричал Вильгельм по-английски, однако с сильным нормандским акцентом. – Наконец-то мы встретились! – Он положил обе руки эрлу на плечи, расцеловал его в обе щеки и отступил, чтобы получше разглядеть дорогого гостя. – Столько слышал про тебя, и все только хорошее. Иди сюда, познакомься с моими советниками. Твоим людям не обязательно идти с тобой...
Но телохранители сомкнулись вокруг Гарольда, не желая ни на шаг отставать от него. Эрл махнул рукой, отстраняя их.
Вильгельм поставил ногу на первую ступеньку помоста и тут же остановился, побагровев от ярости.
– Недоумки! – заорал он на нормандском диалекте, взвизгнув на последнем слоге, словно мелом по графитовой табличке провели. – Я же сказал: убрать все со стола. – Он резко взмахнул рукой, так что чуть не огрел Гарольда по уху. Тот едва успел уклониться. – Уберите прочь пергамент, чернила, таблички, всю эту ерунду! Вы что, не видите: мы принимаем гостя, самого бессильного – тьфу ты, черт, я хотел сказать – всесильного, какой когда-либо удостаивал своим посещением наш зал?! – На последнем слове голос его вновь сорвался. – Совет окончен. Окончен, говорю вам! Вина! Вина! И воды, разумеется.
Обернувшись, он обхватил Гарольда рукой за плечи – зазвенели кольца кольчуги – и повлек его за собой к помосту, вновь пытаясь говорить по-английски.
– Видишь ли, Арольд, я терпеть не могу беспорядка. Всему свое место и свой час. Я держал с приближенными совет, совет закончен, наступило время пира: прочь пергамент, пора повеселиться. Будь так добр, скажи своим людям, чтобы перестали болтать, точно прачки у деревенского пруда. Очень тебя прошу.
Вильгельм вернулся к трону, установленному на фут выше других сидений, и жестом предложил Гарольду сесть напротив. Герцог явно исчерпал запас английских слов и перешел на нормандский вариант французского. Гарольд хорошо понимал это наречие, и не было нужды говорить чересчур медленно и громко, но люди подобного склада всегда так разговаривают с иноземцами.
– Как поживает мой царственный кузен Эдуард? Не слишком хорошо, как я понимаю.
Он чуть было не сказал: «надеюсь».
– Не слишком хорошо, но не так уж и плохо. Он отказался от меда и сладких фруктов и может прожить еще несколько лет. Он шлет тебе поклон.
– Несколько лет? С медовой болезнью? Год, самое большее. Очень хорошо, что мы с тобой смогли встретиться. Сегодня у нас с тобой состоится небольшая беседа, я уверен, таких бесед будет много и все окажутся очень полезными. Прежде всего, сожалею о столь неудачной высадке. Надеюсь, Гюи де Понтье хорошо обращался с тобой?
Гарольд пожал плечами.
– Плохо? Налить вина? А воды? Не надо? Я всегда до заката разбавляю вино водой. Помогает сохранить ясность мыслей, ты согласен? На чем мы остановились? Ах да, Гюи де Понтье. Тебе повезло, что у меня нашлись деньги, чтобы уплатить ему выкуп. Он потребовал невероятную сумму. Сколько мы заплатили, епископ?
Церковнослужитель, сидевший рядом с герцогом, слегка откашлялся.
– Королевский выкуп, мой господин.
– Нет, нет, епископ. Не королевский. Но немаленький, что и говорить. Сотню золотых?
Епископ наклонил голову, опасаясь проронить лишнее слово. Вильгельм гнул свое:
– Уверен, он бы повесил тебя, если б я не подоспел с деньгами. Конечно, Понтье мой вассал, хоть его земли лежат и за пределами Нормандии, но он был в своем праве, вполне в своем праве...
Герцог стянул с рук перчатки, вытащил нож из миски с яблоками – их принесли одновременно с вином – и занялся своими ногтями.
– Кстати говоря, – продолжал он, и на этот раз его голос и впрямь напоминал рычание волка, – фактически я купил твою жизнь. Ты мой должник, Арольд. Как мы оценим этот долг? – Голос становился все жестче, Вильгельм словно гвоздями прибивал каждое слово. – Полагаю, теперь ты мой вассал? Можем ли мы, дорогой мой Арольд, дорогой козен, с этого дня считать тебя нашим вассалом, преданным нам человеком?
Молчание. Нормандцы пристально следили за Гарольдом серо-стальными, невыразительными глазами. Эрл почувствовал, как холодок пробежал по спине. Выпрямившись на стуле, он посмотрел прямо в глаза Ублюдку.
– Здесь, в Нормандии, и повсюду, где ты правишь или будешь править по закону и с согласия народа, я буду твоим смиренным и верным слугой.
И он, не уклоняясь, встретил взгляд Ублюдка.
– Очень хорошо, очень хорошо. Отлично сказано. – Герцог поднялся на ноги. – Потом мы еще вернемся к этому вопросу, а пока дворецкий проводит тебя в твои покои.
Две недели спустя они пробирались на запад через нормандский бокаж [49]49
Бокаж – специфически нормандский ландшафт: поля, окруженные изгородями из густого кустарника и деревьев.
[Закрыть]из Кана к горе Сен-Мишель. Вильгельм и Гарольд ехали рядом, каждый под своим знаменем (золотого дракона Уэссекса вез Уолт), однако Вильгельм ревниво следил за тем, чтобы его огромный черный жеребец на полголовы опережал мерина, которого он одолжил Гарольду. Позади с железным грохотом скакали шестьсот или семьсот «рыцарей» – так здесь называли тяжеловооруженных конных солдат, за ними шла пехота, около тысячи человек, и, наконец, обоз, тележки, запряженные мулами. За день они продвигались не более чем на десять или двенадцать миль, то и дело останавливаясь и поджидая отставших, пока командующие обсуждали маршрут.
Медлительное воинство было, однако, весьма дисциплинированным – этого Гарольд не мог не признать. Чуть что, извлекались карты, раздавались инструкции, назначались командиры, которые уводили часть отрядов на параллельную дорогу или в обход, если главный тракт оказывался чересчур узким для всей армии. Место дневного привала всегда определялось заранее, как правило, под защитой крепости или замка. Замков было великое множество, особенно ближе к границе с Бретанью. Сенешали – хозяева замков – принимали знатных гостей сообразно их достоинству и кормили всю армию за свой счет, вернее, за счет крепостных и рабов, обрабатывавших эти земли. Точно так же Вильгельм устраивался и на ночь.
Пейзаж напоминал юго-запад Англии, Дорсет в особенности, однако строения были совсем другие. Главное здание, обычно значительно большее, чем в английских манорах, а также хозяйственные постройки сооружали не из деревянного каркаса, обитого досками и оштукатуренного, а из камня, кирпича или скрепленного известкой кремня. Дом окружали изгородями и стенами, защищали укреплениями, так что господская усадьба выглядела не столько жилищем, сколько крепостью или маленьким замком с башенками и узкими прорезями бойниц. Даже церкви, поражавшие своими размерами и роскошью по сравнению с крытыми соломой английскими часовнями, казалось, готовились к обороне от нежеланных гостей, а не приглашали войти.
А крестьяне! Тощие, согбенные, угрюмые! В Англии в таких землянках жили разве что рабы. Они не выходили на дорогу приветствовать герцога, как сделали бы англичане, если б мимо проезжал их эрл, а тем более король. Рядом с пастухом, сторожившим коров, свиней или даже овец, непременно дежурил вооруженный воин.
Посреди каждой деревни, через которую они проезжали, они видели крест и виселицу, и почти на каждой виселице гнил тяжелый плод.
– Главное, порядок! – крикнул Вильгельм, перекрывая грохот копыт, когда они проезжали мимо очередных столбов, и Гарольд не сумел скрыть ужас и отвращение. – Порядок и дисциплина. Все на своих местах, и всему свое место.
Виселицы, колодки, тюрьмы. В Англии тюрьмы были только в больших городах. Деревня и манор сами разбирались с правонарушителями, судили их на сходе общины; за каждое преступление, от убийства до мелкой кражи, назначалась определенная пеня, и поэтому в тюрьмах не было надобности. Если преступник не мог расплатиться, его обращали в рабство до тех пор, пока он сам или родичи не скопят деньги, чтобы его выкупить, но не бросали гнить в тесной камере. В Нормандии, однако, не было смысла устанавливать пеню: уплатить ее могли бы разве что владельцы угодий, поскольку весь излишек, заработанный простонародьем, принадлежал господину.
С какой целью войско медленно, но неуклонно продвигалось вперед по этой плодородной равнине, по земле, текущей молоком, медом и нищетой? Конан, граф Динана, отказался признать Вильгельма своим сюзереном, помешав тем самым Вильгельму создать очередную буферную зону между Нормандией и ее могущественными соседями, французским королевством и герцогством бургундским, с которыми он вот уже почти два десятилетия вел войну. Вильгельм пекся о том, чтобы владельцы приграничных территорий платили дань ему, а не Франции или Бургундии. На северо-востоке ему удалось заключить подобный договор с Гюи де Понтье, наступила очередь Динана на юго-западе.
Местность сделалась ровной и каменистой, трава на пастбищах менее сочной. Когда они перевалили через горный хребет, пейзаж изменился, в лучах заходящего солнца сияла и переливалась вода широкого, разделенного на рукава залива со множеством песчаных и грязевых отмелей. К северу таяла в лиловой дали окаймленная низкими холмами южная оконечность Шербургского полуострова, а прямо перед глазами простиралась плоская низменность, соляные болота, тростниковые заросли – коричневые с зеленым оттенком ковры с серебряными нитями ручьев тянулись далеко на запад. Гора Сен-Мишель господствовала над всей округой, на ее вершине, хорошо заметная даже с расстояния в десять миль, стояла нормандская крепость с высокими башнями, а у подножья – маленькое селение рыбаков и овцеводов. Поблизости на солончаковой траве и в тростниках паслись – и посейчас пасутся – барашки, чье мясо считалось особым деликатесом. Эта крепость на правом берегу реки, соединенная с материком только дамбой, затопляемой каждым приливом, – крайняя точка нормандских владений на западе, – защищала герцогство от вторжения из Бретани. Во всяком случае, должна была защищать, однако вот уже несколько недель Конан осаждал гору, сосредоточив свое немногочисленное войско на другом конце дамбы, и гарнизону крепости приходилось питаться исключительно рыбой.
Вильгельм остановился, прикрыл ладонью глаза от солнца, пожевал в задумчивости нижнюю губу.
– Очень хорошо, – сказал он, – очень хорошо. – Словно все было выполнено точно в срок по его приказам, лучшего нечего и желать. Герцог резко взмахнул рукой, давая сигнал к наступлению. Он был уверен, что этот жест видит вся армия, растянувшаяся на пологом склоне, хотя движение герцога могли заметить не более пятидесяти человек, стоявших рядом. Встряхнув поводьями, пришпорив коня, герцог начал спускаться с горы, направляясь в сторону маленькой деревни на южном краю залива, откуда поднимались клубы дыма.
В то утро сожгли деревню Понтобо. На земле валялись трупы: мужчины с перерезанным горлом, насаженные на копья дети, женщины с разорванными гениталиями – изнасиловав, их напоследок проткнули копьем или мечом. Вильгельм очень разгневался, не потому, что жалел своих подданных или мечтал отомстить за них, а потому, во-первых, что в тот вечер его войско осталось без крова и пищи, а во-вторых, это злодеяние являлось прямым вызовом его титулу и власти, его имени и достоинству. Кто-то позаботился о том, чтобы оскорбление не прошло незамеченным – на белой стене красовалась вырезанная мечом надпись: «Добро пожаловать, Ублюдок!»
Глава двадцать вторая
Угрюмый, безмолвный серый рассвет, густой стылый туман над болотами. Выпь кричит вдали, как кричала всю ночь, и от этого звука мороз подирает по коже. Лагерь проснулся, гремят доспехи, позвякивает сбруя. Вильгельм отдал приказ, две трубы пропели сигнал, и армия во всеоружии двинулась дальше. Люди ворчали – они не ужинали, а теперь лишились и завтрака.
– Завтрак, – крикнул Вильгельм, обнажая меч и приподнимаясь в седле, черный жеребец заходил под ним кругами, – завтрак нам приготовит граф Конан. Вперед... марш!
Даже сидя в седле, трудно было разглядеть что-нибудь впереди. Если верить проводникам, они вышли на полукруглую равнину миль в десять диаметром, надвое разделенную рекой Куэснон. В центре дуги располагался другой конец дамбы, соединявший гору Сен-Мишель с сушей. Плоская равнина поросла тростником и высокой жесткой травой. От основного русла отделялись узкие каналы и ручейки, кое-где вновь соединявшиеся с ним. Даже если бы туман рассеялся, на такой местности нелегко было бы отыскать Конана и его войско.
Град стрел, обрушившийся на нормандцев из зарослей тростника, выдал присутствие противника. Вреда они не причинили, поскольку в передних рядах ехали закованные в доспехи рыцари. Вражеские лучники пользовались маленькими луками, больше пригодными для охоты на дичь, – они могли похвастать меткостью, но не дальнобойностью, к тому же наконечники ломались о броню. Однако шальная стрела угодила в бедро черного жеребца, на котором скакал Вильгельм. Конь сорвался с места, словно его огрели хлыстом, и понесся через болота. Комья грязи фонтаном взлетали над его головой, встревоженные птицы с криками метались во все стороны. Черный жеребец с маху перепрыгивал через широкие ручьи, пока в одной из заводей конь и ездок (сейчас Вильгельма трудно было назвать «всадником») не наткнулись на маленькую лодчонку. Сидевший в ней старик вытаскивал из воды сеть, полную живых угрей. При виде извивавшихся рыб конь остановился, дрожа и хрипя, Вильгельм сумел наконец левой рукой подобрать поводья, а правой выхватил меч и одним ударом снес голову старику. Голова покатилась на дно лодки, Вильгельм дотянулся до нее и проткнул мечом. С этой добычей он возвратился к своему войску.
– Проучил уб... подонка, – заявил он, сбрасывая седую голову под копыта коня, на котором неподвижно восседал Гарольд.
– Может быть, стоит послать разведчиков, – неуверенно сказал англичанин.
– Послать... фу-уф... посмотреть, что там дальше? – Герцог с трудом переводил дыхание после своей эскапады. – Я как раз хотел поручить тебе это. Зачем ты слезаешь с коня?
– Они не заметят нас, если мы пойдем пешком.
– Но если заметят, вам не уйти.
– Мы рискнем. Рип, Альберт, Даффид и Тимор, вы пойдете рядом со мной. Остальные нас прикроют. Дай нам час, – обратился он к герцогу.
К величайшему изумлению герцога и всех нормандцев, Гарольд и дружинники не только сошли с коней, но сняли с себя шлемы и кольчуги, отложили в сторону щиты, мечи и копья и безоружными скользнули в заросли тростника, предварительно вымазав себе лица жидкой грязью. Такая маскировка в сочетании с серыми туниками сделала англичан невидимками.
Четверо выбранных Гарольдом телохранителей последовали за ним, Гарольд шел посредине, Рип и Альберт – по бокам, чуть в стороне, а Даффид и Тимор шагов на десять за ними, так что все вместе они образовывали букву W. Еще четверо дружинников крались в двадцати шагах позади основного отряда, соблюдая большие интервалы, чем первая пятерка. Таким образом, они охватывали довольно обширную территорию, причем каждый не упускал из виду ближайшего товарища и мог бы услышать оклик даже того, кто находился на дальнем краю группы.
Отойдя примерно на полмили от реки, Рип обнаружил бретонца, который сидел в камышах всего в сорока шагах от него, повернувшись спиной. Рип не сразу сообразил, в чем дело: этот человек отошел по нужде и сел лицом к своим, чтобы успеть вовремя встать и прикрыться, если кто-нибудь приблизится к нему. Подобравшись вплотную, Рип коротким зазубренным кинжалом перерезал бретонцу горло, и вся группа проскользнула сквозь брешь, образовавшуюся в цепи противника.
Они вернулись раньше чем через час – как раз вовремя, чтобы услышать, как Вильгельм пронзительным голосом поносит Гарольда и его присных:
– Видите, господа, каков этот Гарольд! Пополз на брюхе, точно раб! Разве такое пристало вельможе, князю? Попомните мое слово: больше мы его не увидим. Либо они все, воспользовавшись такой возможностью, скроются, бросив оружие и доспехи, и поспешат в свою Англию, либо попадутся в руки Конана. Конан отнюдь не дурак, он выставил повсюду патрули и живо их схватит.
– В таком случае – да здравствует Вильгельм, король Англии! – воскликнул виконт Робер Фиц-Алан, и все окружавшие Вильгельма рыцари забряцали оружием, ударили тяжелыми рукавицами по щитам, сотрясаясь от смеха.
Внезапно перед ними вырос Гарольд. Он взял из рук ближайшего к нему рыцаря копье и быстро набросал на засохшей грязи, прямо перед копытами герцогского жеребца, план местности.
– Береговая линия, – коротко пояснил он. – Здесь река, здесь дамба, гора Сен-Мишель. Бретонцы разделились надвое, примерно на одинаковые по силе отряды, по шесть сотен всадников во всеоружии, по четыре или пять сотен крестьян, в основном лучники. Первый отряд на восточном берегу главного русла прикрывает проход на дамбу с нашей стороны, второй отряд разворачивается на западном берегу в направлении с севера на юг, левый фланг у берега моря, где почва тверже, песок и галька. Река в этом месте довольно широка, но видны песчаные отмели, так что, думаю, ее можно перейти вброд; впрочем, близится время прилива. Полагаю, как только прилив накроет дамбу и гарнизон уже не сможет выбраться из крепости, Конан отведет войска, охраняющие дамбу, назад через реку и соединит их с тамошним отрядом. Ему нужно точно выбрать время, когда дамба станет недоступной для осажденных, а сам он еще сможет перебраться через реку. Начав атаку в тот момент, когда он будет выполнять этот маневр, мы застигнем его врасплох. Если ты пройдешь с войском около мили и построишь его в боевом порядке, я мог бы двинуться вперед и подать тебе трубой сигнал, когда наступит время для атаки.
Гарольд откинул волосы со лба, глянул на Вильгельма, заслонив глаза рукой от солнца, вышедшего наконец из-за туч и поднявшегося над головой Бастарда. Высокий шлем с забралом, почти полностью скрывавшим лицо, кольчуга, черная на фоне подсвеченного солнечными лучами тумана, и большой щит в форме листа показались в тот миг чем-то инородным и страшным. Гарольд с трудом сдержал дрожь.
Вильгельм дернул повод, поворачивая коня.
– Я лучше знаю, что нужно делать. Мы станем слева и в центре, отвлечем противника, а тем временем треть наших сил перейдет реку, ударит ему в тыл и обратит в бегство. Тогда и мы ринемся в атаку.
Не обращая больше внимания на Гарольда, он поспешно отдал приказ своим командирам.
Не все вышло так, как было задумано. Отряд, поднявшийся выше по течению, чтобы напасть на Конана с фланга, наткнулся на препятствие: кони по колено увязли в болоте. Конан на это и рассчитывал. Ниже по течению дно, как и предполагал Гарольд, оказалось гораздо тверже, и там воины герцога смогли переправиться, но тем самым они подставили свой фланг противнику, охранявшему вход на дамбу. Вильгельм приказал атаковать, потом отступил, снова ринулся в атаку, и постепенно стало ясно, что, неся большие потери, он, однако, шаг за шагом оттесняет Конана и вбивает клин между двумя отрядами бретонцев. К исходу утра нормандцы, застрявшие в болоте, наконец выбрались из трясины и поспешили на помощь герцогу. Конан дал приказ отступать и отвел основные силы за реку, потеряв лишь часть воинов, вступивших в бой на восточном берегу. Армия герцога пострадала намного больше, так что о преследовании противника не могло быть и речи.
Гарольд с дружинниками наблюдал за сражением с небольшого пригорка у реки. Удивлен ли он всем происходящим – Уолт и его друзья не могли понять, но сами они испытывали немалое удивление.
Тяжеловооруженные воины так и не спешились, они-то есть рыцари, а не крестьянское ополчение – сражались верхом. Ничего подобного англичане раньше не видели. По их понятиям, лошади были нужны для того, чтобы как можно быстрее добраться из одного места в другое, сохраняя силы для нового сражения. Оказавшись у цели, воин пешим вступает в бой. Когда силы сторон примерно равны, ратники бросаются друг на друга, размахивая топорами и мечами, обмениваясь ударами, пока кому-то не удается добиться преимущества; если же враг с самого начала обладает численным превосходством, войско строится тесными рядами, выставив перед собой сомкнутые щиты, и выдерживает атаку за атакой, пока вся дружина не поляжет или противник не выдохнется. Вот и вся стратегия, но если полководец опытен и умен, как Гарольд, если он заранее выяснит сильные и слабые стороны противника и разведает ландшафт, чтобы воспользоваться возвышенностями или другими выгодными особенностями местности, это решает дело – победа наверняка останется за ним.
– Неужели они так и не слезут с коней и не начнут биться, как подобает мужчинам? – недоумевал Уолт.
Гарольд покачал головой. Он не отрывал глаз от поля боя, даже губу закусил, сосредоточившись.
Еще пристальней, чем за ходом битвы, он следил за самим герцогом. Ублюдок всюду поспевал, вел своих людей в атаку, двух жеребцов убили под ним, причем второму прокололи брюхо вражеские пехотинцы, в ряды которых Вильгельм опрометчиво заехал. Казалось бы, один посреди десяти или двенадцати врагов, вооруженных не только топорами и копьями, но и луками, герцог был обречен, однако он успел соскочить с падавшего коня – успел, несмотря на тяжелые доспехи. Он отразил все удары щитом и ринулся вперед, а через несколько мгновений ополченцы уже бежали прочь от его жалящего меча. Конюх подвел своему господину третью лошадь. Был и другой момент; от ряд нормандских рыцарей дрогнул и обратился в бегство, в сторону реки, но Вильгельм галопом вылетел из схватки, перехватил дезертиров, развернул и снова погнал в бой.
Гарольд вздохнул и обернулся к Уолту:
– Знаешь, в чем его секрет?
– В нем дьявол сидит.
– Наверное. Но главное – он просто не понимает, что и его могут ранить, не думает об этом. Он так уверен в себе, в своем превосходстве, что ему даже в голову не придет опасаться равного по силам противника, который мог бы нанести ему увечье. Это особый дар, опасный дар, но, во всяком случае, пока его не ранят, этот человек может творить чудеса.
