Текст книги "Поправка за поправкой"

Автор книги: Джозеф Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Стал таким циничным.

Много лет назад, еще до того как Йоссариан женился, а Фрэнсис вышла замуж, между ними случилось то, что теперь назвали бы романом, хотя ни он, ни она и не подумали бы никогда присвоить столь громкий титул тому, чем они бесперебойно и страстно занимались друг с дружкой.

– Раньше ты была куда сострадательнее, – напомнил он ей теперь.

– И ты.

– И решительнее.

– Ты тоже. А теперь ты такой пессимист, – без особого чувства сообщила она. – И всегда саркастичный, ведь так?

– Не замечал, – скромно ответил он.

– Неудивительно, что нашим мужчинам становится в твоем присутствии не по себе. Они не понимают, что ты на самом деле думаешь. И потом, ты всегда с кем-нибудь флиртуешь.

– Ну уж нет!

– Флиртуешь, – упрямо повторила Фрэнсис Бич, даже не повернув к нему головы, чтобы подчеркнуть справедливость своих слов. – Почти со всеми, кроме меня. Да ты и сам отлично знаешь, кто флиртует, а кто нет. Патрик и Кристофер не флиртуют. А ты флиртуешь. Всегда.

– Ну, обычно я ничего такого в виду не имею. Это я так шучу.

– Но женщины-то наши не знают об этом, Джон. Они думают, что у тебя есть по молодой любовнице на каждый день недели.

– По любовнице? – Йоссариан обратил звучание этих слов в помесь фырканья с гоготком. – Да у меня и одной-то нет.

– Подружка, партнерша. Как ты предпочитаешь их называть?

– Мне и одной было бы многовато.

Фрэнсис Бич рассмеялась. Напряженность, проступавшая в ее позе последние несколько минут, казалось, растаяла. Им обоим было уже за шестьдесят пять. Йоссариан знал ее, когда она еще звалась Франни. А она помнила времена, когда его называли Йо-Йо. С той поры они больше друг с дружкой не баловались – даже после того как она стороной узнала, что Йоссариан живет теперь один.

– Похоже, этих бедных, ужасных людей повсюду становится все больше и больше, – устало пробормотала она с отчаянием, управлять которым ей, как она ясно давала понять, ничего не стоит. – И что ни час, они делают на улицах какие угодно невообразимые вещи. Месяц назад у Патрика обчистили карманы прямо перед нашим домом, а проститутки стоят теперь день и ночь на каждом углу. Вот ты всегда все знал, Джон. Скажи, что с ними можно сделать?

– Ничего, – с готовностью обнадежил ее Йоссариан.

Все и так идет хорошо, напомнил он ей: на сей раз очень бедны лишь бедняки, а потребность в новых тюремных камерах намного острее потребности в бездомных. Йоссариан не стал добавлять к этому, что сам он в гораздо большей, чем прежде, мере принадлежит ныне к солидному среднему классу, которому вовсе не улыбается платить повышенные налоги ради улучшения качества жизни тех, кто не платит никаких. Строительство новых тюрем представлялось ему более предпочтительным.

Вторая жена Йоссариана все еще разводилась с ним. Всех его детей родила первая. А во втором супружестве, лет через шесть-семь после того, как он перестал заводить шашни на стороне, жена принялась обвинять его в том, что он их заводит, а когда Йоссариан устал наконец от ее обвинений, велела ему убираться, что он в итоге и сделал.

Его властная, много чего добившаяся в жизни дочь Джиллиан разводилась с мужем, добившимся много меньшего.

Его старший сын Адриан тоже много чего добился, став на Уолл-стрит большой шишкой небольших размеров, и теперь он и его жена жили в отдельных крыльях их устаревшего пригородного особняка, а адвокаты обоих уже готовы были предъявить иск и встречный иск о разводе, пытаясь между тем достичь невозможного – разделить имущество и детей так, чтобы обе стороны остались совершенно довольны.

Йоссариан чувствовал, что осложнения назревают и в супружеской жизни его второго сына, Джулиана, химика без ученой степени, работавшего в штате Нью-Джерси у производителя косметики; его жена поступила на образовательные курсы для взрослых.

Майкл, неженатый и все еще не имевший постоянного места работы, пошутил однажды, что собирается начать откладывать деньги, которые понадобятся ему для развода, прежде чем начнет копить те, которые понадобятся для женитьбы, и Йоссариан с трудом воздержался от ответной остроты насчет нешуточности этой шутки.

Майкл нравился женщинам, в особенности тем, что уже побывали замужем, – они какое-то время жили с ним под одной крышей, потому что Майкл был человеком миролюбивым, понимающим, нетребовательным, а потом уставали от такой жизни и съезжали от него, потому что он был человеком миролюбивым, понимающим, нетребовательным и оттого неинтересным. Йоссариан питал к нему уважение, подозревая, что тихоня Майкл прекрасно понимает, что делает – и в смысле женщин, и в смысле работы.

Когда Майклу требовались деньги, он брал, как свободный художник, заказы у разного рода организаций и журналов, или заключал договор с какой-нибудь художественной студией, или с чистой совестью принимал нужную ему сумму от Йоссариана.

* * *

Слежка за Йоссарианом так и продолжалась. Об этом свидетельствовал маленький белый «фиат», стоявший на улице у его дома – там, где стоянка была запрещена; водитель «фиата», один только раз встретившись с Йоссарианом глазами, немедленно укатил; о том же свидетельствовала и красная малолитражная «тойота», появившаяся полчаса спустя по другую сторону его авеню – там, где стоянка была запрещена, – на расстоянии в полквартала от знакомого Йоссариану по больнице тощего секретного агента с невнятно азиатской физиономией – этот большую часть времени прятался за журналом мод и работал, похоже, в паре со своим помощником французом, который держался в отдалении: поедал круассаны и попивал кофе, одиноко сидя за щеголеватым белым, кованого железа, столиком зеленого углового кафе («Кофе и свежая паста»). На следующий день объявился новый агент – здоровенный костлявый американец с морковного цвета, коротко остриженными волосами, позволявшими с первого взгляда распознать в нем американца, приехавшего в город откуда-то издалека, или одного из тех работающих под прикрытием оперативников, что нарочно обзаводятся внешним обликом, позволяющим человеку с наметанным глазом мгновенно узнавать в них агентов в штатском, служащих в одном из государственных органов охраны правопорядка. Затем возник неизменно погруженный в раздумья ортодоксальный еврей, который то ли жил где-то по соседству и каждые два примерно часа выходил на долгую одинокую прогулку, каковую совершал, низко склонив голову и сцепив за спиной руки, то ли тоже был тайным агентом, действовавшим исходя из некоего скрытого мотива, постичь который Йоссариану оказалось не по силам. Под конец недели к ним добавился еще один долговязый рыжий детектив, работавший попеременно с первым, а на автоответчике Йоссариана обнаружилось сообщение от Мелиссы: пациент-бельгиец, присутствие которого в соседней палате выкурило его из больницы, жив, но страдает от сильных болей, температура же несчастного вернулась к нормальной.

Йоссариан голову дал бы на отсечение, что бельгиец уже помер.

Он мог худо-бедно объяснить происхождение лишь двух из этого множества «хвостов»: одного скорее всего нанял адвокат разъехавшейся с ним жены, а другого – импульсивный, разъехавшийся с женой муж женщины, с которой Йоссариан пару раз обменивался двусмысленными шуточками и рассчитывал обменяться снова, но уже наедине; муж, развивший бурную деятельность, чтобы добыть доказательства ее супружеской измены, которые составили бы противовес уже добытым ею доказательствам его супружеской измены, приставил по детективу к каждому из знакомых ей мужчин.

Присутствие же прочих агентов не давало Йоссариану покоя, и, перетерпев несколько дней все нараставшее в нем озлобление, он взял быка за рога и позвонил в офис своей компании.

– Новости есть? – такими словами начал он разговор с тамошней мелкой сошкой, бывшей также его начальником.

– Насколько мне известно, нет.

– Вы говорите правду?

– По мере сил и способностей.

– И ничего от меня не утаиваете?

– Насколько я в состоянии судить, нет.

– А если бы утаивали, сказали бы мне об этом?

– Сказал бы, если бы мог.

– Хорошо, Эм-два, – сказал Йоссариан Мило Миндербиндеру II, – когда ваш отец позвонит сегодня, скажите, что мне нужен хороший частный детектив. У меня к нему личное дело.

– Отец уже звонил, – ответил Мило-младший. – Он рекомендует вам человека по имени Джерри Гаффни, работающего в агентстве под названием «Агентство Гаффни». Но только ни при каких обстоятельствах не говорите ему, что его кандидатуру предложил мой отец.

– Неужели он все это уже сказал? – потрясенно спросил Йоссариан. – Но как он узнал, о чем я попрошу?

– Этого я знать не могу.

– Ладно. А как вы себя чувствуете, Эм-два?

– Трудно сказать.

– Я имею в виду – вы лично. Все в порядке?

– Если бы что-то было не в порядке, разве стал бы я говорить вам об этом?

– Но сейчас скажете?

– Это зависит…

– От чего?

– От того, могу ли я говорить вам правду.

– Так вы сказали бы мне правду?

– Да разве я знаю, в чем она состоит?

– А соврать мне могли бы?

– Только если бы знал правду.

– Спасибо, что честны со мной.

– Так велел мне отец.

– Мистер Миндербиндер сообщил мне о вашем предстоящем звонке, – ответил на звонок Йоссариана жизнерадостный голос, принадлежавший человеку по имени Джерри Гаффни.

– Интересно, – сказал Йоссариан. – Это какой же из мистеров Миндербиндеров?

– Мистер Миндербиндер-старший.

– Очень интересно, – несколько более жестким тоном сказал Йоссариан. – Дело в том, что Миндербиндер-старший настаивал, чтобы я, когда буду звонить вам, имени его не упоминал.

– А это мы проверяли, умеете ли вы хранить тайну, – легко сообщил мистер Гаффни.

– Но вы же не дали мне возможности пройти вашу проверку, верно? – спросил Йоссариан.

– Я доверяю моим клиентам и хочу, чтобы все они знали: каждый из них всегда может доверять мне. А без доверия что у нас останется? Лично у меня все на виду. Могу не сходя с места дать вам хорошее доказательство этого, чтобы вы понимали, о чем я говорю. Вам следует знать, если вы не в курсе, что мой телефон прослушивается. Для вас это новость?

У Йоссариана даже дыхание перехватило от гнева.

– Прослушивается? Да? И каким же образом вы так скоро об этом узнали?

– Это мой телефон, и я хочу чтобы он прослушивался, – очень тихо ответил мистер Гаффни. – Теперь понимаете? Вы можете мне доверять. Наш разговор записываю только я, больше никто.

– А мой телефон тоже прослушивается? – счел нужным спросить Йоссариан. – Я часто произвожу деловые звонки.

– Так, сейчас посмотрю. Да, ваши деловые звонки прослушиваются. Не исключено, что и в квартире у вас полно «жучков».

– Мистер Гаффни, откуда вы можете знать об этом?

– Называйте меня «Джерри», мистер Йоссариан.

– Откуда вы можете знать об этом, мистер Гаффни?

– Да оттуда, что я сам поставил его на прослушку, мистер Йоссариан, и вполне мог сам же и насовать в вашу квартиру «жучков». Позвольте дать вам один совет. У каждой стены могут отрасти уши. Поэтому, если хотите поговорить конфиденциально, говорите только рядом с краном, из которого льется вода. Занимайтесь сексом только в уборной или на кухне; ну, можно еще полюбить кого-нибудь под кондиционером с включенным на полную вентилятором. Вот, правильно! – весело воскликнул он, после того как Йоссариан перешел со своим переносным телефоном на кухню и, чтобы сделать их разговор конфиденциальным, отвернул до упора оба крана. – Теперь нас никто не подслушает. Я и сам-то едва вас слышу.

– А я ничего и не говорю.

– Научитесь читать по губам.

– Мистер Гаффни…

– Зовите меня «Джерри».

– Итак, мистер Гаффни, вы прослушиваете мой телефон и насовали «жучков» в мою квартиру?

– Мог насовать. Я попрошу одного из моих штатных детективов проверить это. Я ничего не скрываю. Только так и можно сохранять мою работу в секрете. И теперь вы знаете, что можете мне доверять. Я полагал, что вам известно, прослушивается ли ваш телефон, есть ли в квартире «жучки», находится ли ваша почта, поездки и банковские счета под постоянным наблюдением.

– Срань господня! Да мне вообще неизвестно, что мне известно!

И Йоссариан, впитав всю эту пренеприятнейшую информацию, испустил долгий стон.

– Старайтесь видеть во всем и хорошую сторону, мистер Йоссариан, если сумеете ее отыскать. Старайтесь непрерывно. Вам ведь, насколько я знаю, предстоит в скором времени бракоразводный процесс, так? А исход его всегда можно в очень большой степени считать гарантированным, если, конечно, у сторон находятся средства на оплату наших услуг.

– Вы и этим занимаетесь?

– Я много чем занимаюсь. Однако сейчас речь у нас идет всего лишь о вашей компании. Почему вас должно заботить, что слышит ваша компания, а чего не слышит, если вы никогда не говорите того, чего ей, по вашему мнению, знать не следует? Ведь если «МиМ. ПиП» знает все, ей это только на пользу идет, верно? Вы же и сами так считаете, да?

– Нет.

– Нет? Вы сказали «нет»? Не забывайте, мистер Йоссариан, я все это записываю, хотя с удовольствием сотру любую часть записи, какую пожелаете, если вам от этого станет легче. Но как вы можете питать какие-либо сомнения относительно «МиМ. ПиП»? Ведь вы же сами способствуете ее процветанию. Разве не каждый способствует ее процветанию?

– Я никогда не делал официальных заявлений такого рода, и сейчас не собираюсь. Когда мы с вами сможем начать, мистер Гаффни?

– А мы уже начали, мистер Йоссариан. Синьор Гаффни ничего в долгий ящик не откладывает. Я времени зря не трачу. Вы скоро и сами это поймете. Я уже затребовал у правительства, сославшись на закон о свободе информации, все касающиеся вас документы и вот-вот получу от одного из лучших частных бюро по отслеживанию потребительского кредита вашу кредитную историю. Для начала неплохо, а?

– Я нанимаю вас не для того, чтобы вы копались в моем белье!

– Но мне же нужно выяснить, что им о вас известно, прежде чем я попытаюсь выяснить, кто они такие. Сколько, вы говорите, их за вами таскается?

– Я насчитал самое малое шестерых, хотя двое или четверо, возможно, работают в паре. И еще я заметил, что разъезжают они в дешевых машинах.

– Эконом-класса, – поправил его Гаффни и пунктуально пояснил: – Это чтобы оставаться неприметными.

Он начинал производить на Йоссариана впечатление человека до крайности дотошного.

– Стало быть, шесть? «Шесть» – хорошее число, тут есть с чего начать, – радостно продолжил Гаффни. – Да, число очень хорошее. О нашей личной встрече вам пока лучше забыть – за мной тоже нередко следят. Мне не хочется, чтобы кто-то из них взял мой след и догадался, что я работаю на вас, – если, конечно, не выяснится, что они работают на меня. Я предпочитаю находить решение до того, как столкнусь с проблемой. Так, теперь выключите, пожалуйста, воду, если у вас хватит на это решимости, ладно? А то она начинает меня допекать. Я уже охрип в стараниях перекричать ее, да и вас почти не слышу. Строго говоря, при разговорах со мной она вам не нужна. Ваши друзья называют вас «Йо-Йо», так? А некоторые даже «Джон»?

– Только самые близкие, мистер Гаффни.

– Господи, да зовите вы меня «Джерри».

– Должен вам сказать, мистер Гаффни, разговор с вами сильно действует мне на нервы.

– Будем надеяться, что это изменится, мистер Йоссариан. Если позволите сказать это, донесение вашей сестры доставило мне большое удовольствие.

– Какой еще сестры? – удивился Йоссариан. – У меня нет сестры.

– Мисс Мелиссы Веденмюллер, сэр, – учтиво пояснил Гаффни, понизив голос и кашлянув, мягко и неодобрительно.

– Вам и о ней известно?

– Так они у нас все под колпаком. Пациент выживает. Никаких признаков инфекции.

– По-моему, это феноменально.

– Рад, что смог порадовать вас, мистер Йоссариан.

А о капеллане так и не было ни слуху ни духу: явившиеся к нему неизвестные лица поместили его на предмет исследований и допросов в какое-то секретное место, после того как капеллан, неожиданно вспомнивший про закон о свободе информации, четыре месяца назад отыскал Йоссариана в больнице и вторгся в его жизнь с проблемой, решить которую он, капеллан, самостоятельно не мог и считал, что никому на свете, кроме Йоссариана, доверить ее нельзя. Без какого-либо предуведомления – Йоссариан пытался предупредить его по телефону, но опоздал на полдня – капеллана схватили прямо у него на дому, в городе Кеноша, штат Висконсин, и утащили куда-то, чтобы посадить под стражу, агенты, которые занимались вопросами настолько секретными и имевшими такое значение для национальной безопасности, что они не могли, по их словам, даже и сказать, кто они такие, не поставив под угрозу собственную секретность или секретность имевшего огромное значение для национальной безопасности агентства, сотрудниками которого они, по их словам, являлись. Одевались все они хорошо и производили впечатление людей прямых и честных – таких, которые врать не стали бы. Мужчинами они были крупными, их было много, а в словах и жестах их сквозила привычная властность.

Полиция Кеноши оказалась бессильной против них и не помешала увезти капеллана.

В день, когда капеллан пришел к нему, Йоссариан лежал, прислонившись спиной к задней, приподнятой на день секции своей больничной койки, и с негодующей враждебностью смотрел, как дверь его палаты приоткрывается дюйм за дюймом после робкого постукивания, которое он хорошо расслышал, но отвечать на которое не стал. Затем в щели появилось ласковое лошадиное лицо с шишковатым лбом, редеющими соломенными волосами и застенчиво вглядывавшимися в Йоссариана глазами – худое, костлявое лицо, высокие изящные скулы и глаза в красноватых веках, счастливо вспыхнувшие и расширившиеся в восторженном изумлении при виде Йоссариана.

– Я знал! – радостно выпалил обладатель этого лица. – Мне все равно хотелось еще раз увидеться с вами! Я не сомневался, что узнаю вас с первого взгляда!

– А кто ты, на хер, такой? – строго спросил, не сводя с него гневного взгляда, Йоссариан.

Ответ он получил мгновенно.

– Капеллан, Тапман, Тапман, капеллан Тапман, Альберт Тапман, – затараторил капеллан Тапман. – Капеллан Альберт Тапман. Пьяноса. Пьяноса? Воздушная армия? Вторая мировая? Помните?

Йоссариан, когда до него дошел наконец смысл всех этих слов, радостно вскрикнул, узнав капеллана, и одарил его опасливой, благожелательной улыбкой.

– Черт, кто бы мог подумать? Входите, входите. Ради Бога, присаживайтесь. Ну как вы?

Капеллан послушно присел, на лице его появилось встревоженное выражение, и он негромко ответил:

– Я начинаю думать, что не очень хорошо… нет, возможно, не очень.

– Не хорошо? Тогда, значит, плохо, – заключил Йоссариан, испытывая к капеллану благодарность за то, что он того и гляди возьмет да и перейдет к сути дела. – Ладно, в таком случае скажите мне, капеллан, что привело вас ко мне.

– Беда, – просто ответил капеллан.

– Причина куда более уважительная, чем те, что называют другие мои посетители.

– Мне кажется, это серьезно. А я не могу понять, в чем дело.

Уразумев, что ни один из множества устрашающих визитеров, прибывавших в Кеношу с официальным заданием расспросить капеллана о его проблеме, не склонен, судя по всему, помочь ему понять, в чем она состоит, он вспомнил про Йоссариана и про закон о свободе информации. А затем, разузнав, как сложилась после войны жизнь Йоссариана, раздобыв его адрес и номер карточки социального страхования, приехал из Висконсина на Манхэттен, нашел его дом, и там уборщица гаитянского происхождения уведомила капеллана, что Йоссариан здесь больше не живет, и направила его к высотному многоквартирному дому в манхэттенском Вест-Сайде, где он узнал от одетого в униформу швейцара, что искать Йоссариана следует в больнице, в которую он несколько дней назад обратился с жалобами на бессонницу, кишечные колики, треморы, тошноту, знобливость и диарею, – все эти немочи постигли его, как только он услышал неутешительную новость о том, что президент Буш намерен подать в отставку, уступив свой пост Куэйлу.

Добравшись до двери, ведшей в палату Йоссариана, капеллан целую минуту простоял, ошеломленно вглядываясь в табличку на ней, в скупых словах сообщавшую, что посетители в палату не допускаются, а тех, кто нарушит это установление, пристрелят на месте.

– Да входите уже, – потребовала белокурая грузная медсестра, которая и привела его сюда. – Это у него шутки такие.

Вернувшись в Висконсин, капеллан провел дома не больше одного-двух дней, а затем на голову ему без какого-либо предупреждения свалился, чтобы схватить его, целый отряд дюжих секретных агентов в темных костюмах, белых рубашках с узенькими воротниками и неброских однотонных галстуках. Ордера на арест у них не имелось. Они сказали, что ордер им не требуется. Ордера на обыск не имелось тоже, но они все равно обыскали дом, а потом еще много раз возвращались, чтобы снова обыскать его от конька крыши до фундамента. По временам им сопутствовали команды техников со странными ранцами на спинах, в белых одеждах, перчатках и хирургических масках – техники брали пробы почвы, краски, древесины и воды. Соседи только диву давались.

Проблемой капеллана была тяжелая вода. Он ею мочился.

– Боюсь, это правда, – неделю спустя доверительно сообщил Йоссариану Леон Шумахер, получивший наконец из больничной лаборатории результаты анализа мочи. – Откуда у вас этот образец?

– От знакомого, который был у меня на прошлой неделе. Вы тогда заглянули в мою палату и увидели его.

– А он где его раздобыл?

– В собственном мочевом пузыре, полагаю. А что?

– Вы уверены?

– Как же я могу быть уверен? – ответил Йоссариан. – Он зашел в уборную, закрыл за собой дверь. Я за ним не подглядывал. Да и где он мог его раздобыть?

– В Гренобле. А еще вернее, в Джорджии или в Южной Каролине. Там большую ее часть и производят.

– Большую часть чего?

– Тяжелой воды.

– Какого дьявола это значит, Леон? – пожелал узнать Йоссариан. – Они там, внизу, абсолютно уверены? Ошибки быть не может?

– Судя по тому, что я прочитал в их отчете, ни малейшей. То, что она тяжелая, им стало ясно сразу. Чтобы поднять пипетку с ней, потребовались усилия двух мужчин. Еще бы они не были уверены! У него в каждой молекуле воды по дополнительному атому водорода сидит. Вам известно, сколько молекул содержится всего лишь в нескольких унциях? Ваш знакомый должен весить фунтов на пятьдесят больше, чем ему можно дать по виду.

– Послушайте, Леон, – сказал Йоссариан, наклонившись к нему и опасливо понизив голос. – Вы ведь сохраните это в тайне, правда?

– Конечно, сохраним. Мы же все-таки больница. Мы никому ничего не скажем, только федеральному правительству.

– Правительству? Так ведь оно-то его сильнее всего и донимает! Его-то он пуще всего и боится!

– Таков наш долг, Джон, – провозгласил Леон Шумахер с обычной сокрушенностью обладателя образцового врачебного такта. – Лаборатория послала образец в радиологию, чтобы та подтвердила его безопасность, а радиология обязана извещать обо всех случаях обнаружения подобных веществ комиссию по ядерному надзору и министерство энергетики. В мире нет ни одной страны, Джон, которая позволяет кому бы то ни было производить тяжелую воду без соответствующей лицензии, а этот малый по нескольку раз на дню производит ее целыми квартами. Дейтерий – это динамит, Джон.

– Он опасен?

– В медицинском отношении? Кто его знает. Поверьте, я ни о чем подобном в жизни не слышал. А вот вашего знакомого могут засечь. И превратить в атомную бомбу. Вы должны предостеречь его, и как можно скорее.

Ко времени, когда Йоссариан позвонил отставному капеллану ВВС США Альберту Тапману, чтобы предостеречь, в доме осталась только бившаяся в истерике и обливавшаяся слезами миссис Тапман. Капеллан исчез лишь несколько часов назад, и теперь какое-то неизвестное правительственное учреждение держало его под стражей в неизвестном месте. С того дня она его больше не видела и не слышала, хотя каждую неделю миссис Карен Тапман пунктуально уведомляли, что муж ее чувствует себя хорошо, и не скупясь перечисляли ей суммы, намного превышавшие те, что он получал бы каждую неделю, если бы остался на свободе.

– Я попытаюсь выяснить что смогу, миссис Тапман, – обещал Йоссариан при каждом разговоре с ней. Адвокаты, с которыми она консультировалась, ей не поверили. Полиция Кеноши включила имя капеллана в реестр пропавших без вести, но демонстрировала скептицизм. У миссис Карен было трое взрослых детей, однако и те сомневались в правдивости ее рассказов о случившемся, хоть и не дали бы ни цента за гипотезу полицейских, согласно которой капеллан сбежал с другой женщиной. – Но не думаю, что смогу выяснить многое.

– Еще раз спасибо вам, мистер Йоссариан. Пожалуйста, называйте меня «Карен». Мне кажется, что я так хорошо вас знаю.

– Называйте меня «Йо-Йо».

– Спасибо, Йо-Йо.

Пока Йо-Йо Йоссариану удалось выяснить только одно: если капеллан и представлял какую-либо ценность для его официальных похитителей, то всего-навсего денежную, военную, научную, промышленную, дипломатическую и международную.

А выяснил он это у Мило Миндербиндера.

– Тяжелая вода? – переспросил Мило, когда Йоссариан, окончательно впав в отчаяние, второй раз в жизни обратился к нему за противозаконной помощью в касавшемся правительства деле. – По какой цене продается тяжелая вода?

– Цена все время меняется, Мило. По большой. А газ, который из нее получают, стоит еще дороже. Сейчас один ее грамм идет примерно за тридцать тысяч долларов. Но дело вовсе не в этом.

– Грамм – это сколько?

– Около одной тридцатой унции. Но дело вовсе не в этом.

– Тридцать тысяч долларов за одну тридцатую унции? Ничем не хуже наркотиков, а? – Мило произнес это, задумчиво вглядываясь в некую даль, каждый карий глаз его смотрел в свою сторону, а усы подергивались в такт беззвучной каденции сосредоточенного внимания. – А спрос на тяжелую воду большой?

– Она нужна каждой стране. Но дело совсем не в этом.

– Где ее используют?

– Главным образом в ядерной энергетике. И в атомных боеголовках.

– Так это даже и лучше наркотиков, – зачарованно произнес Мило. – Ты мог бы сказать, что производство тяжелой воды – это развивающаяся индустрия, ни в чем не уступающая незаконной торговле наркотиками?

– Я не назвал бы производство тяжелой воды развивающейся индустрией, – покривившись, ответил Йоссариан. – Однако речь не о том. Мне необходимо выяснить, где он, Мило.

– Где кто?

– Тапман. Я с тобой о нем говорю. Он служил в армии капелланом, вместе с нами.

– Я с кем только в армии не служил.

– Он дал тебе хорошую характеристику, когда ты едва не загремел под трибунал, разбомбив нашу авиабазу.

– Мне кто только хорошие характеристики не давал. Тяжелая вода? Да? Так она называется? А что за газ?

– Тритий. Но дело совсем не в этом.

– Да. Пожалуй, она может представлять для меня интерес. Кто ее производит?

– Капеллан Тапман, к примеру. Мило, я хочу отыскать его и вернуть домой, пока с ним чего-нибудь не случилось.

– А я хочу помочь тебе отыскать его, – сказал Мило, который уже успел внедрить одного из своих директоров по маркетингу в команду, проводившую секретные проверки и допросы капеллана.

– Как тебе это удалось? – изумленно спросил Йоссариан.

– Пустяк дело, – ответил Мило. – Я просто сказал, что этого требуют национальные интересы.

– А они этого требуют?

– Что хорошо для «МиМ. ПиП», хорошо и для нации, ведь так? – ответил Мило и немедля укатил вместе с Юджином Уинтергрином в Вашингтон, на вторую презентацию задуманного им нового засекреченного бомбардировщика, который летал быстрее звука, не производил никакого шума и всегда оставался невидимым.