Текст книги "Бег по вертикали"

Автор книги: Джозеф Гарбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 3
ЛУК НЕ ДЛЯ ЕДЫ

1

Позднее брюзгливый внутренний голос Дейва долго поносил его за то, что он повел себя именно так, как, несомненно, и рассчитывал Рэнсом.

Потрясение, вызванное предательством Хелен, вогнало Дейва в оцепенение. Он не мог совладать с собой, не мог сдвинуться с места. Он видел, что Хелен стоит у ближайшего окна вестибюля в окружении угрюмых головорезов, и не верил собственным глазам. Она смотрела на него, указывала на него, наводила на него обученных убийц Рэнсома. Это было немыслимо. Сознание Дейва отказывалось воспринимать это. Хелен не могла этого сделать. Дейв был загипнотизирован, слово кролик перед змеей.

О дальнейшем у него сохранились лишь смутные воспоминания. Сзади его задевали чьи-то плечи. Кто-то прорычал гнусавым голосом: «Эй, двигайтесь давайте!» Головорезы Рэнсома ринулись в толпу, пробиваясь через поток раздраженных ньюйоркцев. Кто-то ткнул Дейва в спину.

– Пошевеливайся, приятель, нам надо свалить отсюда.

Дейва спасло его тело. Разуму даже не пришлось ничего делать. Диафрагму свело судорогой. Дейв задохнулся. В толчее толпы невозможно было ни согнуться, ни повернуть. Содержимое желудка начало подниматься к горлу. Дейв чуть не захлебнулся и издал характерный звук.

– Э, мистер, вы чё эта?

Рвотные массы хлынули у него ртом. Кто-то хрипло вскрикнул: «Вот дерьмо!» Толпа хлынула прочь от Дейва. Те, кто находился рядом с ним, с криками ломились подальше от блевотины, а те, кто был поближе к выходу, рвались вперед.

Кто-то закричал. Ньюйоркцы знают: если поднялся крик, значит, пора сваливать. И поскорее.

Толпа в вестибюле хлынула к перекрытому входу. Стекло высокого окна рядом с одной из вращающихся дверей разлетелось вдребезги. Какой-то мужчина пронзительно вскрикнул от боли. Еще одно окно с грохотом разбилось. Люди кинулись сквозь падающие осколки – на улицу. Подручных Рэнсома попросту смели. Один из них с криком полетел на пол; крик сменился визгом, потом стих и он.

Дейв, пошатываясь, выбрался из толпы и кинулся в коридор, ведущий к лифтам.

Несколько секунд спустя ошеломленный, дрожащий Дейв обнаружил себя уже не на первом этаже. Он толком не знал, где именно находится и как сюда попал. Лифты должны были стоять с открытыми дверьми, пока представители властей не позволят их включить. Каждая кабина лифта имела, в соответствии с проектом, люк в крыше. Чтобы открыть такой люк, требовалось всего лишь вывинтить четыре винта. Дейв… Дейв думал, что он… Дейв толком не был уверен, что именно он… что?

«Прямо как в кино, приятель. Ты и Тарзан».

«Я этого не делал».

«Ага, а кто же еще. Глянь на смазку и грязь у себя на одежде».

Оцепенение начало проходить. Дейв наклонился, уперся руками в колени и заставил себя дышать глубоко. Господи! Это было ужасно. Это было хуже всего. Он не цепенел так с тех самых пор, как…

«Не думай об этом».

Хелен! Но почему? Как? Что могло…

«И об этом тоже не думай. Подумай о чем-нибудь другом. Например, о том, как у тебя мерзко во рту».

Дейву хотелось глотнуть воды. Ужасно хотелось. Мыло и губка тоже не помешали бы.

Дейв тупо огляделся по сторонам. Похоже, он находился… и где же? Место выглядело незнакомым, но…

Второй этаж. Это должен быть второй этаж.

И что у нас на втором этаже? Что, черт возьми, вообще располагается на вторых этажах нью-йоркских офисных зданий? В большинстве небоскребов на Парк-авеню вообще нет вторых этажей. Их вестибюли – средоточие мрамора и современных скульптур – по два-три этажа в высоту. А в тех немногих зданиях, где второй этаж все-таки используется, это самое нелюбимое помещение во всем здании: сидишь на уровне крыш проезжающих автобусов, прямо над какофонией нью-йоркской улицы, и проклинаешь постоянно грязные окна, через которые ничего не видно. Второй этаж – это вечное ярмо на шее любого владельца здания, потому что его просто невозможно сдать в аренду.

По опыту Дейва, кабинеты серьезных бизнесменов никогда не располагались на втором этаже. Они всегда находились выше: поближе к вершинам, на которых вили гнезда корпоративные орлы. Никто не хотел, чтобы его застукали на втором этаже, – по крайней мере, из тех, кто не занимался какой-нибудь странной и загадочной деятельностью, полностью чуждой нормальному нью-йоркскому бизнесу. «Ту-ту-у-у-у! Вы путешествуете по иному измерению…»

Внезапно Дейв вспомнил. Он бывал на этом этаже. Нью-йоркские домовладельцы использовали вторые этажи в качестве временных помещений, сдавая кабинеты, словно комнаты в мотелях свиданий, людям, которым понадобился офис на пару часов или на пару дней, – и не спрашивали зачем. Либо, в качестве альтернативы, домовладельцы размещали на вторых этажах обеденные клубы – закрытые рестораны исключительно для высокопоставленных обитателей верхних этажей. Посредственная еда, чрезмерно дорогие вина, но зато приличное обслуживание и расположенный под рукой уединенный уголок. Очень удобно, если надо произвести впечатление на приезжего клиента («Я попрошу Сюзи зарезервировать нам столик в клубе…»).

Дейв, подобно всем членам руководства «Сентерекса», был членом клуба, расположенного в этом небоскребе. Только он много лет сюда не ходил. Он даже не помнил, как домовладелец именовал это заведение. Как-то на британский манер. Они всегда назывались на британский манер. Клуб «Черчилль»? Клуб «Виндзор»? Клуб «Парламент»?

Ну да неважно. В клубе должна быть вода и умывальная комната с уборной. Дейв отчаянно жаждал посетить умывальную. Чтобы там было мыло и горячая вода.

Он вышел из ответвления коридора, ведущего к лифту, и свернул налево. Стены коридора были оклеены темно-алыми обоями; на стенах висели в золоченых рамах написанные маслом портреты покойных премьер-министров, причем все они до единого были тори.

«Ну да, конечно. Клуб "Премьер-министр"».

В клуб вела тяжелая, массивная дверь, облицованная шпоном, имитирующим древние дубовые панели эпохи Тюдоров. На уровне глаз была прикреплена небольшая медная табличка: «Вход только для членов клуба и их гостей».

За дверью располагалась прихожая, обитая бархатом и тоже увешанная портретами покойных английских политиков. Слева располагалось возвышение для метрдотеля, с книгой заказа столиков в кожаном переплете и медной чернильницей. «О господи, еще и перья для письма!» Тяжелые бархатные портьеры с нелепыми золотыми кисточками отделяли прихожую от самого ресторана.

«Туалеты в дальнем конце ресторана».

Обеденный зал был большим и ярко освещенным. На столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, лежали сверкающие серебряные столовые приборы. За центральным столом лицом к двери с полупустым бокалом апельсинового сока в левой руке сидел Рэнсом. В правой руке он держал пистолет, и дуло этого пистолета смотрело Дейву в грудь. Лицо Рэнсома, как обычно, ничего не выражало. Он не сказал ни слова – просто нажал на спусковой крючок.

2

Лязгнул боек. Над глушителем поднялась струйка дыма. Синяк под глазом у Рэнсома – подарок на память от Дейва – покраснел. По лицу Рэнсома промелькнула тень раздражения. Он поднял левую руку, чтобы передернуть затвор и дослать следующий патрон в ствол. Но к этому моменту Дейв уже извлек собственное оружие. Рэнсом уронил руку обратно на стол.

Некоторое время двое мужчин молча смотрели друг на друга. Дейв поймал себя на том, что слегка улыбается. Выражение лица Рэнсома не изменилось.

Первым молчание нарушил Рэнсом.

– Мистер Эллиот, вы и вправду редкая птица. Я начинаю испытывать к вам своего рода привязанность.

– Не сочтите за грубость, но я к вам испытываю прямо противоположные чувства.

– Мистер Эллиот, я вам глубоко сочувствую.

– Спасибо. – Дейв слегка повел рукой с пистолетом. – Кстати, я буду вам очень признателен, если вы бросите оружие. Просто выпустите его из пальцев. А теперь…

Пистолет – родной брат того, который держал в руке Дейв, – с глухим стуком упал на ковер.

– Пните его, чтобы он отлетел подальше, – так, мистер Эллиот? – произнес Рэнсом прежде, чем Дейв успел закончить фразу. – Такова традиция, а если я во что и верю, так это в традиционные ценности.

Он пнул пистолет носком туфли, и тот проехал по ковру три ярда. Рэнсом тем временем продолжал:

– Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство: вы что-то нахимичили со всеми патронами в обойме?

– Только с первым. Без нужных инструментов уходит чертовски много времени на то, чтобы вскрыть патрон и высыпать порох.

– Да, мне это прекрасно известно. – Рэнсом, казалось, полностью расслабился: мягкий, сдержанный человек, вежливо беседующий с приятелем. – И тем не менее, учитывая, какой характер приняли наши взаимоотношения сегодня утром, полагаю, мне следует проверить остальные патроны, как только представится такая возможность.

«Потрясающее самообладание. Он, должно быть, самый хладнокровный тип в мире».

– А что заставляет вас предположить, что у вас будет такая возможность?

Рэнсом приподнял бровь и посмотрел на пистолет Дейва, глядящий в настоящий момент ему в середину корпуса. Он покачал головой.

– В вас этого нет. О, конечно, в горячке боя вы можете убить человека. В это я вполне верю. Но чтобы вот так вот, хладнокровно? Думаю, нет.

Посреди этой беседы Рэнсом принялся небрежно поигрывать со столовым ножом. Лицо у него было совершенно бесстрастное, но зрачки расширились. Мышцы шеи напряглись. Он изготовился действовать.

– Нет, мистер Эллиот, вы в меня не выстрелите.

Дейв выстрелил в него.

Пистолет с глушителем негромко хлопнул – как будто кто-то стукнул кулаком по подушке. Рэнсом взвыл. Он схватился за бедро: оттуда, чуть ниже паха, хлынула кровь.

– Проклятый урод! Ты меня ранил! Грёбаный сукин сын!

Дейв не обращал внимания на его вопли. Он был на полу – упал туда в тот же миг, как нажал на курок. Он трижды перекатился влево, глядя туда, где должен был сидеть человек, страхующий Рэнсома.

Тот действительно сидел именно там.

Дейв прицелился, сделал вдох, нажал на спусковой крючок. Еще один удар кулаком по подушке. Второй. Третий. Звук был таким тихим. Лицо страхующего залил красный дождь. Он даже не успел поднять пистолет.

– Я тебя убью, мудак! Ты меня ранил!

– Заткнись! Чего ты орешь, как младенец?

Дейв еще раз перекатился и прицелился в Рэнсома.

– Да имел я тебя, сукин сын, мать твою!

Рэнсом согнулся, зажимая рану обеими руками. Он выкатил глаза, оскалился и здорово напоминал сейчас взбесившегося добермана.

– Хватит, Рэнсом! – с отвращением бросил Дейв. – Рана поверхностная. Я вряд ли зацепил больше миллиметра мяса. Ты в курсе, что я мог бы сделать, если бы действительно хотел причинить тебе вред.

– Мудак, мудак, мудак! Да как ты посмел стрелять в меня, мать твою!

Три стола – четыре, считая тот, за которым сидел Рэнсом, – были накрыты для завтрака. Кто-то проводил здесь утреннее совещание в тот момент, когда Дейв позвонил насчет бомбы. Дейв схватил с одного из столов ведерко с ледяной водой и выплеснул его Рэнсому в лицо.

– Рэнсом, возьми со стола салфетку, прижми к ране и заткнись. Ты так умрешь не от раны, а от инфаркта.

От воды волосы Рэнсома прилипли к голове. По щекам его потекли ручейки. Лицо у него сделалось такое, что Дейв содрогнулся. Так выглядело лицо первого сержанта Маллинса в последний момент его жизни. Рэнсом тихим ледяным голосом прошипел:

– Эллиот, дерьмо ты этакое, ты мог отстрелить мне яйца!

– Риск – издержки профессии, дружище. Кроме того, ты сказал, что читал мое личное дело. Ты должен помнить мои показатели в стрельбе.

– Я тебя за это прикончу.

Дейв вздохнул с раздражением.

– И что в этом нового?

– То, как я это сделаю, чертова задница. А насколько больно и насколько долго это будет – это и есть новое.

– Спасибо за то, что внес ясность в наши взаимоотношения. А пока что прекрати сидеть как идиот и заливать тут все кровью. Приложи к царапине кубик льда. Он уменьшит боль и ослабит кровотечение.

Рэнсом зарычал, поджал губы и развернулся, чтобы нашарить кубик льда в стакане с водой. И когда он повернулся спиной, Дейв врезал ему рукоятью пистолета по затылку. Рэнсом растянулся на столе и медленно сполз на пол.

Пауза во времени. Время полностью остановилось. В руке у него было заряженное оружие (привет, старина!). У его ног валялся в обмороке враг. Из чистого любопытства, без всякой злобы Дейв прицелился Рэнсому в основание черепа. Жест показался ему самому правильным и успокаивающим. Дейв взвел курок. Ощущения были еще лучше.

Да, это было бы очень, очень легко сделать.

Человека губят легкие вещи, а никак не трудные.

Двадцать пять лет назад Дэвид Эллиот, пребывая в тот момент не совсем в здравом рассудке, стоял в сердце ужаса и обещал Богу, что никогда, никогда больше не выстрелит в гневе. Он клятвенно обещал, что никогда больше никому не причинит вреда ни в порыве гнева, ни в насильственном деянии. «О Господи, я больше не буду воевать…»

И вот теперь, всего лишь за одно утро он убил двух человек. Это было легко – так же легко, как всегда, – и произошло совершенно машинально. Он ровным счетом ничего не почувствовал.

Однако теперь, в этот самый момент, стоя с пистолетом в руке и имея в поле зрения заслуживающую внимания мишень, Дейв кое-что чувствовал – ощущение завершенности, приятное чувство умелого человека, в совершенстве владеющего своими навыками. Теперь, с двумя свежими смертями на душе и запахом бездымного пороха на руках, Дейв знал, что изрядно рискует почувствовать себя хорошо, очень даже хорошо – и с каждой минутой чувствовать себя все лучше и лучше.

«Никогда больше, – подумал он. – Никогда». Он чуть не проиграл. Они чуть не выиграли. Теперь это произойдет снова. Если он это допустит. Но он не позволит, просто не может позволить себе снова превратиться в того человека, которым его когда-то хотели сделать.

Рэнсом ожидал иного. Рэнсом и его люди. Они думали, знают, что он станет делать. Возьмет одного-двух заложников из гражданских. Устроит засаду. Откроет счет потерям. Начнет стрельбу. Попытается прорваться из здания с боем.

Дейв мрачно улыбнулся. Он отвел пистолет, поставил его на предохранитель, медленно спустил курок и засунул оружие за пояс. Хотя он и знал, что враг его не слышит, он все-таки сказал Рэнсому:

– Сколько человек ты расставил у выходов, приятель? Двадцать? Тридцать? Больше? Сколько бы их там ни было, мне не полагается проскочить мимо них, верно?

Дейв посмотрел на свои брюки, порванные и грязные.

– М-да, ну у меня сейчас и видок. С таким видом они меня пристрелят просто из принципа. Но я выберусь отсюда, Рэнсом. Можешь в этом не сомневаться. И можешь также не сомневаться в том, что я это сделаю по-своему, а не по-твоему. Я лучше застрелюсь, чем стану действовать так, как ты.

3

Тут было темно, тепло, уютно и безопасно. Неподалеку успокаивающе жужжало какое-то оборудование. Воздух был немного затхлым, но – ничего. Дейв лежал на боку, удобно свернувшись калачиком. Желудок у него был полон, и Дейв был не прочь вздремнуть. Ему здесь нравилось.

«Что, приятель, всегда мечтал заползти обратно к мамочке в пузо?»

Идеальное укрытие. Дейв пришел в восторг, обнаружив его, хотя и был несколько удивлен. «Сентерекс» давно уже перевел свое отделение управляющих информационных систем в провинцию, в Нью-Джерси. И Дейв думал, что все остальные компании в Нью-Йорке, включая брокерские конторы на Уолл-стрит, проделали то же самое. Офисы на Манхэттене обходятся слишком дорого, чтобы занимать их площадь компьютерным оборудованием. Кроме того, программисты – существа нежные и функционируют успешнее, если избавить их от неблагоприятного воздействия городской жизни.

Однако как минимум одна нью-йоркская компания пока что никуда не перевела свои компьютеры. Это оборудование принадлежало дочерней фирме «Америкэн интердайн уорлдвайд». «Америкэн интердайн», виновник одного из величайших прецедентов разбазаривания государственных средств, действовала под покровительством судов, разбирающих дела о банкротстве, и одного особо маразматичного федерального судьи. Возможно, именно поэтому компьютеры компании до сих пор располагались на двенадцатом этаже чрезвычайно дорогого небоскреба на Парк-авеню.

«Кстати, а сколько тут составляет арендная плата? Плюс-минус сорок баксов за квадратный фут».

Компьютерный зал «Америкэн интердайн» был выдержан в монументальном старинном стиле: массивные ЭВМ, жужжащие периферийные устройства и мигающие консоли. Другие компании давно демонтировали свои громадные централизованные компьютерные империи, заменив норовистых айбиэмовских бегемотов стоимостью в пятнадцать миллионов баксов на проворные терминалы и высокоскоростную сеть для работы с клиентами. «Америкэн интердайн» этого не сделала. Ее компьютерный отдел занимал целый этаж, из которого четверть была отведена громоздким ЭВМ; большинство административных работников, и Дейв в их числе, считали, что подобные ЭВМ уже вымерли, как динозавры.

Впрочем, сейчас Дейв был счастлив видеть их. Самым лучшим в этих монстрах, на его взгляд, была их сложность и капризность. Эти избалованные гиганты требовали непрерывной заботы и ухода. Легионы высокооплачиваемых техников, чтобы нянчиться с ними. Изготавливаемые на заказ устройства питания. Мощные кондиционеры. Бесконечные ряды периферийных устройств. Особое оборудование для наблюдения и контроля.

И проволока.

«Множество проводов. Ты и представить себе не можешь, сколько их тут. Для установки большой ЭВМ требуется проложить неимоверное количество кабеля. И всю эту дрянь нельзя просто прицепить и забыть о ней. И не надейтесь. Вам постоянно нужно возиться с ними, пересоединяя порты и контакты. А еще устройства прямого доступа соединены с ЭВМ, а большие ЭВМ соединены с персональными компьютерами для предварительной обработки данных, а эти компьютеры соединены с мультиплексором, и се – внемлите слову Господню!»

А это означает, что приходится делать поднятые полы. В компьютерном зале «Америкэн интердайн», как и у многих других пользователей больших ЭВМ, полы были двойные. Под полом змеились провода и кабели. Пол состоял из отдельных панелей, так что электронщики могли поднимать их и соединять провода по-другому – а требовалось это часто.

Темно, тепло и уютно. Здесь, под полом, было по-настоящему спокойное местечко.

Дейв нуждался в покое. После того как он покинул клуб «Премьер-министр», он дважды чуть не наткнулся на полицейских из отдела разминирования. Если бы они увидели его… оборванного, грязного, воняющего блевотиной, с охапкой краденых продуктов и припасов, с парой явственно противозаконных пистолетов за поясом…

«Тебе было бы очень непросто отбрехаться от них, приятель. И особенно объяснить наличие пистолетов».

Пистолеты были автоматические. Один из них прежде принадлежал Карлуччи, второй – тому типу, который страховал Рэнсома. Оба они были одной и той же модели и одной работы, хотя что это за модель и где их сделали, Дейв сказать не мог. На пистолетах не было ни клейма производителя, ни серийного номера. У обоих был облегченный корпус из полимерного волокна, глушитель заводского изготовления, лазерный прицел и обойма на двадцать один патрон.

Заряды, кстати, наводили на размышление: полуоболочечные пули, «Торпедный универсальный Geschoss». Дейв и не знал, что теперь выпускают пистолетные патроны с такими пулями. Вообще-то это охотничьи пули, рассчитанные на крупного зверя. Такая пуля проникает глубоко в тело, раскрывается там, как цветок, – и превращает внутренности в кашу. Если такая пуля попадет человеку в корпус, он умрет на месте, но даже если она зацепит по касательной, человек после этого не сможет двигаться.

Прямо над предохранителем у каждого из пистолетов был пристроен складной плечевой упор. Дейв предположил, что, если его раздвинуть, пистолет превратится в нечто вроде портативного автомата.

«Ничего так фиговина. Не совсем как твой старый "Ингрэм МАК" с подавителем "ВерБелл сионикс", но тоже достаточно опасная штуковина. Автоматический пистолет тридцать восьмого калибра; внутренний канал отполирован так, что пуля при выходе лишь чуть-чуть недотягивает до звукового барьера. Оптимальный вариант для глушителя. Пуля врезается в мишень с силой в триста с лишним фунтов. Ой!»

И еще больший «ой» будет, если власти поймают штатского с таким пистолетом. Дейв подозревал, что одна лишь мысль о подобном оружии является нарушением закона Салливана.

«И это заставляет задуматься о том, откуда такие штучки берутся, – и о людях, которые их носят».

Укрывшись в безопасном местечке под полом и примостив голову на удобное гнездо кабелей в резиновой изоляции, Дейв попытался задремать. Но любящий поспорить ангел-хранитель ему этого не позволил. Темой для беседы, конечно же, стала Хелен. Почему она возникла бок о бок с людьми Рэнсома? Как они убедили ее выступить против собственного мужа?

Дейву не верилось, что Хелен предала его намеренно. Вероятно, люди Рэнсома наплели ей какую-нибудь ужасную ложь (или, заметил внутренний голос, рассказали кое-что похуже – ужасную правду), чтобы подбить Хелен опознать его.

«И что же это за ложь?» – спросил он себя.

«Что это за правда?» – поправил ангел-хранитель.

Дейв не мог найти ответов на эти вопросы. Равно как не мог – пока что не мог – позволить себе обдумать иное объяснение поведения Хелен. «Возможно, она на их стороне. Возможно, она желает твоей смерти так же, как и все остальные».

Чушь собачья. Он пять лет прилагал все мыслимые усилия, чтобы их брак стал успешным.

«А много ли усилий прилагала она?»

«Заткнись! Мне сейчас не до этого!»

«Ты в курсе, что говорят про парней, которые спорят сами с собою, а потом теряют…»

Дейв заворчал и повернулся, пытаясь устроиться поудобнее. Рация, которую он забрал – вместе с шестьюдесятью семью долларами – у покойного помощника Рэнсома, сползла на пол. Дейв подобрал ее и приложил к уху. Громкость стояла на минимуме. Рано или поздно кто-нибудь из технического персонала «Америкэн интердайн» вернется в компьютерную комнату. Дейву совершенно не хотелось, чтобы этот кто-нибудь удивился: откуда, дескать, доносятся такие странные звуки. «Фрэнк, что-то мне мерещится, будто кто-то болтает по рации».

Разговоры в эфире шли полным ходом.

– …Как будто кто-то уронил сэндвич с кетчупом и размазал его по всему полу. Такое впечатление, будто по лицу несчастного идиота пробежалось пол-Нью-Йорка.

Другой голос:

– Экая гадость! Что-то у нас все идет не путем. Звякнул бы кто Дон… Малиновке и попросил указаний.

– Нельзя. Малиновка ушел в радиопаузу. Мы не должны связываться с ним, пока он сам с нами не свяжется.

– Черт возьми, приятель! Копы разрешили людям вернуться в здание. Уж не знаю, что нам полагалось бы делать, но мне кажется, что нам стоит уносить отсюда свои задницы.

– Без приказа – нельзя.

– Долбаные приказы! И кстати: только Малиновка и Куропатка знают, что за дерьмо тут творится. В смысле, нам ведь полагалось шлепнуть этого типа, так, приятель? Они сказали, что это – раз плюнуть. Обычная работа за обычную плату. Угу, как же, раз плюнуть. Если тут делов раз плюнуть, отчего они ни хрена нам не объясняют? Черт, да у нас же тут у всех допуск! Но нет, Малиновка велел, чтобы никаких вопросов. И никаких ответов. Дерьмо это все, вот что я скажу. Знаете, что я думаю? Я думаю, что у этого парня, объекта, что-то есть на кого-то. Наверное, он разузнал о каком-то дерьме на кого-то из больших шишек. И кто бы эта шишка ни был…

– Отставить!

Дейв узнал новый голос – он принадлежал Куропатке.

– Не, мужик, ты послушай…

– Успокойтесь, Славка. И я вам не «мужик».

«Хм. Похоже, Куропатка крут не меньше Рэнсома».

Голос Славки сочился сарказмом.

– Прошу прощения, сэр.

– Славка, если у вас проблемы с субординацией, я вполне готов их решить. А если у кого-нибудь из ваших людей проблемы с этим заданием, я с радостью их обсужу с вами. Если же таких проблем нет, то вы знаете, в чем заключается ваша работа, и это все, что вам следует знать. Я ясно выразился, джентльмены?

«Заместитель. Куропатка – заместитель Рэнсома».

– Так точно, сэр, – неохотно пробурчал кто-то.

– Не слышу, солдат.

– Извините, сэр. Так точно, сэр.

– Очистить канал! – Это был голос Рэнсома, достаточно хладнокровный, но уже не такой хладнокровный, как раньше. – Говорит Малиновка. Наш друг заполучил другую рацию.

– Сукин…

– Я сказал очистить канал! Если вы вдруг забыли, так я вам напоминаю, что это означает: рот на замок!

«Что-то он малость чересчур закручивает гайки».

– Пункт первый: с настоящего момента я приказываю сменить кодировку. По моей команде переходим на Ксилофон Дельта Девять. Пункт второй: я хочу, чтобы все немедленно вернулись на свои места. Пункт третий: мне нужна аптечка. Пункт четвертый: нам нужно послать на второй этаж, в ресторан, уборщиков. Потребуется мешок для тела.

– Вы его пришили, Малиновка?

– Нет. Это для Иволги.

– Ах ты ж…

– Молчать! – рявкнул Рэнсом.

Дейв услышал, как тот с силой втянул воздух и выдохнул – должно быть, закурил. «Что ж, у всех есть свои маленькие слабости».

– Мистер Эллиот, я полагаю, вы сейчас слушаете наш разговор. С настоящего момента я объявляю одностороннее прекращение огня.

«Как сказал бы Марк Твен, наш друг экономно обращается с правдой».

– Я повторяю, мистер Эллиот: это перемирие. Мы все вернемся на свои посты и сделаем короткую передышку. Как я обещал, я сообщу моему начальству о нынешнем положении вещей и настоятельно попрошу дать разрешение на переговоры. На это время мои люди будут оставаться на своих местах. Вы, я полагаю, тоже. С учетом того прикрытия, которое я поставил на выходах, это единственный рациональный способ действий для вас.

Рэнсом умолк, ожидая ответа.

– Было бы неплохо, если бы вы откликнулись, мистер Эллиот.

Дейв нажал кнопку и прошептал:

– Я слушаю, Малиновка.

– Спасибо. И еще одно. Мы свяжемся с руководством ресторана и попросим проверить их припасы. Если окажется, что пропало сколько-то перца, я соответствующим образом изменю ранее отданные приказы.

У ног Дейва лежали три пакета с перцем. Он всегда скептически относился к вопросу официанта: «Вам принести свежемолотого перца, сэр?» Он не верил, что здесь, в Нью-Йорке, в этих здоровенных деревянных мельницах для перца действительно лежит свежий перец горошком. Дейв полагал, что в них просто устроены хитроумные резервуары, сделанные с таким расчетом, чтобы посетители верили, будто они получают то, за что заплатили. Что ж, на кухне клуба «Премьер-министр» Дейв обнаружил ряд так называемых мельниц для перца, кухонную воронку и три пакета молотого перца. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

– Это означает, мистер Эллиот, что вам не придется тратить время и рассыпать его вокруг, чтобы сбить собак со следа.

«Плохо. Если насыпать достаточно перца, собаки звереют и набрасываются на хозяев».

– Все, парни, переходим на Ксилофон Дельта Девять, немедленно.

Дейв ожидал, что рация умолкнет, как только Рэнсом и его люди произведут смену кода. Но мгновение спустя из нее снова послышался голос Рэнсома:

– Я хочу сказать еще кое-что, мистер Эллиот. Теперь, когда войска ушли из эфира, я мог сказать это конфиденциально. Вы – бывший офицер. Вы понимаете, что командир может и чего не может сказать при своих людях.

– Я слушаю, Малиновка.

Рэнсом вдохнул, потом с шипением выдохнул. Дейв готов бы поспорить, что тот несколько раз с силой затянулся.

– Ладно. Значит, так. Я сорвался, мистер Эллиот, и теперь должен извиниться перед вами. Обычно я не так легко теряю самообладание. Но когда я увидел кровь между ног, я подумал, что вы отстрелили мне мои причиндалы. Потому я и повел себя подобным образом. Позвольте заверить вас, что теперь я сожалею об этом срыве. Я понимаю, что повел себя неподобающе, и понимаю, что вы поступили правильно. Вы были одним из людей полковника Крютера. Он обучил вас правилам, так же как обучил меня. Никаких отрядов из одного человека и никаких одиноких пилотов. Даже у одинокого рейнджера всегда есть верный друг-индеец. Вам это известно. Вы знали, что меня кто-то будет прикрывать. И вы управились с этой ситуацией, как вам и полагалось. Я уважаю вас за это. Я надеюсь, что вы простите мне мое поведение и мои высказывания. Я говорю совершенно искренне. Даю вам слово, что подобное не повторится.

«Неплохо. В точности как в учебнике по ведению психологической войны. Правдоподобно, искренне, уравновешенно – да, для форменного психопата Рэнсом говорит неплохо: почти как хороший парень».

– Мистер Эллиот! Вы меня слышите, мистер Эллиот?

– Я вас слышу, Малиновка.

– Конец связи.

Рация смолкла. Рэнсом сменил код.

Дейв снова положил голову на кабели и устроился поудобнее. Он рыгнул. Еда, которую он унес из клуба «Премьер-министр», была очень даже недурна. Но это и неудивительно. Не зря же первый закон воинской службы гласит: «Самая вкусная еда – краденая».

«Если попадется под руку курица, бери ее, потому что если тебе самому она не нужна, то пригодится кому-нибудь другому, а доброе дело никогда не пропадает», – как говаривал папаша Гекльберри Финна.

А второй закон военной службы гласит: «Как только стрельба закончилась, надо вздремнуть».

Через несколько минут Дэвид Эллиот уже спал.