Текст книги "12 Жизнеописаний"
Автор книги: Джорджо Вазари
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)
И вот, вернувшись домой, он написал на листе свое мнение откровенно, как только мог, для передачи в магистрат в следующей форме 43: «Приняв во внимание трудности этой постройки, я нахожу, почтеннейшие господа попечители, что купол ни в коем случае не может быть правильным шаровидным сводом, так как верхняя его поверхность, на которой должен стоять фонарь, настолько велика, что нагрузка ее скоро привела бы к крушению. А между тем, как мне кажется, те зодчие, которые не имеют в виду вечность строения, этим самым лишены любви к грядущей славе своей и не знают, для чего они строят. Потому я и решился свести этот свод так, чтобы он имел изнутри столько же долей, сколько наружных стен, и чтобы он имел меру и дугу с радиусом, равным трем четвертям поперечника 44. Ибо такая дуга в своем изгибе поднимается все выше и выше, и, когда будет нагружена фонарем, они будут взаимно друг друга укреплять. Свод этот должен иметь в своем основании толщину в три и три четверти локтя 45и должен быть пирамидальным, сжимаясь извне до того места, где он смыкается игде должен находиться фонарь. Свод должен быть сомкнут на толщине одного с четвертью локтя 46; затем снаружи должно возвести другой свод, который в основании своем имел бы толщину в два с половиной локтя 47для защиты внутреннего свода от воды. Этот наружный свод должен точно так же сокращаться пирамидально в соответствующей пропорции, таким образом, чтобы он, как и внутренний, сомкнулся там, где начинается фонарь, имея в этом месте толщину в две трети локтя. На каждом углу должно быть по ребру – всего восемь – и на каждом скате по два, посередине каждого из них, – всего шестнадцать, ребра же три, расположенные посередине между означенными ребрами, по два с внутренней и внешней стороны каждого ската, должны иметь при своем основании толщину в четыре локтя. Оба эти свода должны круглиться один вдоль другого, пирамидально сокращаясь в своей толщине в одинаковой пропорции, вплоть до вышины глаза, замыкаемого фонарем. Затем следует приступить к постройке этих двадцати четырех ребер вместе с заложенными между ними сводами, а также шести арок 48из крепких и длинных известняковых камней, прочно скрепленных процинкованными железными пиронами, а поверх этих камней наложить железные обручи, которые бы связывали означенный свод с его ребрами. Вначале кладка должна быть сплошной, без промежутков, вплоть до высоты пяти с четвертью локтей, а затем уже продолжать ребра и разделять своды. Первый и второй венец снизу должны быть сплошь завязаны поперечной кладкой из длинных известняковых камней, так чтобы оба свода купола на них покоились. Ана высоте каждых девяти 49локтей обоих сводов должны быть проведены между каждой парой ребер маленькие своды 50,перевязанные прочным дубовым срубом, который бы скреплял ребра, поддерживающие внутренний свод; далее, эти дубовые перевязи должны быть покрыты железными листами, имея в виду лестницы 51. Ребра должны быть целиком сложены из известняка и прочного песчаника, а также и самые своды – целиком прочного песчаника, причем и ребра и своды должны быть связаны друг с другом, вплоть до вышины двадцати четырех локтей, откуда уже может начаться кладка из кирпича или туфа в зависимости от решения того, кому это будет поручено, так чтобы это было как можно легче. Снаружи над слуховыми окнами нужно будет провести галерею, которая в нижней своей части 52была бы балконом со сквозными перилами, высотою в два локтя, в соответствии с перилами нижних маленьких трибун или которая, может быть, состояла бы из двух галерей, одной над другой, на хорошо изукрашенном карнизе и так, чтобы верхняя галерея была открыта. Вода с купола должна будет попадать на мраморный желоб, шириной в одну треть локтя, который будет выбрасывать воду туда, где внизу желоб будет сложен из песчаника 53. Нужно сделать восемь угловых ребер из мрамора на внешней поверхности купола, так чтобы они имели должную толщину и выступали над поверхностью купола на один локоть, имея двускатный профиль и ширину и два локтя и являясь на всем своем протяжении коньком, с двумя водосточными желобами по обе стороны; от основания своего до своей вершины каждое ребро должно пирамидально сокращаться. Кладка купола должна происходить, как описано выше, без лесов до вышины в тридцать локтей, а оттуда вверх – способом, который будет указан теми мастерами, кому это будет поручено, ибо в таких случаях учит сама практика».
Когда Филиппо это дописал, он утром отправился в магистрат, и после того, как он им передал этот лист, они все обсудили, и хотя они и не были на то способны, но, видя живость ума Филиппо и то, что никто из других зодчих не имел такого пыла, он же обнаруживал непреложную уверенность в своих словах, постоянно возражая одно и то же, так что казалось, что он, несомненно, воздвиг, по крайней мере, уже десять куполов, консулы, удалившись, порешили передать заказ ему, выразив, однако, желание хотя бы немного на опыте убедиться в том, как возможно воздвигнуть этот свод без лесов, ибо все остальное они одобрили. Судьба пошла навстречу этому желанию, ибо, как раз в то время Бартоломео Барбадори захотел построить капеллу Санта Феличита и сговорился с Филиппо, который в это время и без лесов построил купол для этой капеллы, находящейся при входе в церковь направо 54, там, где сосуд для святой воды, исполненный им же 55; точно так же в это же время он построил еще одну капеллу со сводами для Стиатты Ридольфи в церкви Сан Якопо, что на Арно, рядом с капеллой большого алтаря 56. Эти работы его и явились причиной того, что делам его больше поверили, чем его словам. И вот консулы и попечители, которых записка его и виденные ими постройки укрепили в их доверии, заказали ему купол и, после голосования, назначили его главным руководителем работ. Однако они не стали с ним договариваться на высоту большую, чем в двенадцать локтей, говоря, что они еще посмотрят, как будет удаваться работа, и что если она удастся, как он их в этом уверял, они не преминут заказать ему остальное. Странным показалось Филиппо видеть в консулах и попечителях такое упорство и такое недоверие; и не будь он уверен, что он один мог довести это дело до конца, он и не приложил бы к нему руки. Но, исполненный желания стяжать себе эту славу, он это взял на себя и обязался доги работу до конечного совершенства. Записка его была переписана в книгу, в которой проведитор 57вел приходные и расходные счета на лес и мрамор, вместе с упомянутым выше его обязательством, и ему было назначено содержание на тех же условиях, на которых раньше оплачивались главные руководители работ. Когда данный Филиппо заказ стал известен художникам и гражданам, одни это одобряли, другие порицали каким, впрочем, всегда и бывало мнение черни, глупцов и завистников.
Пока заготовлялся материал, чтобы приступить к кладке, в среде мастеровых и граждан объявилась кучка,недовольных; выступая против консулов и строителей, они говорили, что с этим делом поспешили, что работа, подобная этой, не должна производиться по усмотрению одного человека и, что им можно было бы простить, если бы у них не было достойных людей, каковыми они располагали с избытком; да что это и немало не послужит к чести города, ибо, случись какое-нибудь несчастье, как это подчас бывает при постройках, они могут навлечь на себя порицания, в качестве людей, возложивших слит ком большую ответственность на одного, и что, принимая во внимание вред и позор, которые от этого могут последовать для общественного дела, хорошо было бы, дабы обуздать дерзость Филиппо, приставить к нему сотрудников. Между тем Лоренцо Гиберти достиг большого признания, испытав свой талант на дверях Сан Джованни; то, что он был любим некоторыми весьма влиятельными особами, обнаружилось со всей очевидностью; действительно видя, как росла слава Филиппо, они, под предлогом любви и внимания к этой постройке, добились у консулов и попечителей того, что Лоренцо был присоединен к Филиппо в качестве сотрудника 58. Какое отчаяние и какую горечь испытал Филиппо, услыхав о том, что сделали попечители, видно из того, что он готов был бежать из Флоренции; и не будь Донато и Луки делла Роббиа 59, которые утешали его, он мог потерять всякое самообладание. Поистине бесчеловечна и жестока злоба тех, кто, ослепленный завистью подвергает опасности чужую славу и прекрасные творения ради тщеславного соперничества. Конечно, уже не от них зависело, если Филиппо не разбил модели и не сжег рисунки и меньше чем в полчаса не уничтожил всю ту работу, которую он вел в течение нескольких лет. Попечители же, предварительно извинившись перед Филиппо, уговаривали его продолжать, утверждая, что изобретатель и творец этого строения он и никто другой; а между тем они назначили Лоренцо то же содержание, что и Филиппо. Последний стал продолжать работу без особой охоты, зная, что ему одному придется сносить все тягости, сопряженные с этим делом, а затем – честь и славу делить с Лоренцо. Однако, твердо решив, что он найдет способ, чтобы Лоренцо не слишком долго выдержал эту работу, он продолжал вместе с ним по тому же плану, который был указан в записке, представленной попечителям. Тем временем в душе Филиппо пробудилась мысль сделать модель, каковой до того времени еще ни одной не было сделано; и бот, взявшись за это дело, он заказал ее некоему Бартоломео, столяру, жившему около Студио 60. И в этой модели имевшей соответственно как раз те же размеры, что сама постройка, он выяснил все трудности, как, например, освещенные и темные лестницы, все виды источников света, двери, связи и ребра, а также сделал для образца кусок ордера галереи. Когда об этом узнал Лоренцо, он пожелал увидеть ее; но так как Филиппо ему в этом отказал, он, разгневавшись, решил в свою очередь сделать модель для того, чтобы создалось впечатление, что он недаром получает выплачиваемое ему содержание и что он тоже как-то причастен к этому делу. Из этих двух моделей та, которую сделал Филиппо, была оплачена в пятьдесят лир и пятнадцать сольдо, как это явствует из распоряжения в книге Мильоре ди Томазо 61от 3 октября года, а на имя Лоренцо Гиберти – триста лир за труды и расходы по изготовлению его модели, что проистекало от любви и милости, которыми он располагал, гораздо больше, чем от пользы и надобностями для постройки 62.
Учение это продолжалось для Филиппо, на глазах которого все происходило, до самого 1426 года 63, ибо Лоренцо называли творцом наравне с Филиппо; досада же настолько завладела душой Филиппо, что жизнь для него была полна величайших страданий. Поэтому, так как у него были различные новые замыслы, он решил совсем от него отделаться, зная, насколько тот был непригоден для такой работы. Филиппо уж довел купол в обоих сводах до высоты в двенадцать локтей, а так как уже должны были быть наложены каменные и деревянные связи, и так как это было дело трудное, он решил поговорить об этом с Лоренцо, чтобы испытать, отдает ли себе тот отчет в этих трудностях. Действительно, он убедился в том, что Лоренцо и в голову не приходило думать о таких вещах, так как он ответил, что предоставляет это дело ему, как изобретателю. Филиппо понравился ответ Лоренцо, так как ему казалось, что этим путем его можно отстранить от работы и обнаружить, что он не был человеком того ума, который ему приписывали его друзья и благоволящие покровители, устроившие его на эту должность. Все каменщики, уже набранные для работы, ожидали приказания, чтобы начать возводить и связывать своды выше достигнутого уровня в двенадцать локтей, откуда купол начинает сходиться к своей вершине; а для этого они были принуждены уже строить леса с тем, чтобы рабочие и каменщики моглиработать в безопасности, ибо высота была такова, что достаточно было взглянуть вниз, чтобы сжалось сердце и охватила дрожь самого смелого. Итак, каменщики и другие мастера ожидали распоряжения каким способом строить связи и помосты, но так как ни от Филиппо, ни от Лоренцо не исходило никакого решения, каменщики и другие мастера стали роптать не видя прежней распорядительности, а так как они будучи людьми бедными, жили только трудами рук своих и сомневались, хватит ли у того и у другого зодчего духу довести это дело до конца, они продолжали его, насколько им позволяло знание и умение, затягивая работу, заделывая и подчищая все то, что уже было построено.
В одно прекрасное утро Филиппо не явился на paботу, но, обвязав себе голову, лег в постель и, непрерывно крича, приказал спешно нагреть блюда и материи, притворяясь, что у него болит бок. Когда об этом узнали мастера, ожидавшие приказа к работе, они спросили Лоренцо, что же им делать дальше. Он ответил, что приказ должен исходить от Филиппо и что нужно подождать. Кто-то сказал ему: «А ты разве не знаешь его намерений?» – «Знаю, – сказал Лоренцо, – но ничего не буду делать без него». А сказал он это, чтобы оправдать себя, ибо, никогда не видавши модели Филиппо и ни разу, дабы не показаться невеждой, не спросивши того о его планах, он говорил об этом деле на свой страх и отвечал двусмысленными словами, в особенности же зная, что он участвует в этой paci против воли Филиппо. Между тем, так как последний болел уже более двух дней, проведитор 64и очень многие мастера из каменщиков ходили навещать его и настойчиво просили его сказать им, что же им делать. А он: «У вас есть Лоренцо, пускай, и он что-нибудь сделает», – и большего от него нельзя было добиться. Посему когда это стало известно, возникло много толков суждений, жестоко порицавших всю эту затею: кто говорил, что Филиппо слег от огорчения, что у него не хватило духа возвести купол и что, впутавшись в это, он уже идет на попятную; а его друзья его запали, говоря, что если это огорчение, то огорчение от обиды на то, что к нему приставили Лоренцо в сотрудники и что боль в боку вызвана переутомлением на работах. И вот за всеми этими пересудами дело не подвигалось, и почти что все работы каменщиков и каменотесов остановились; стали роптать против Лоренцо, говоря: «Получать жалование – мастер, но распоряжаться работами – не тут то было. А что если не будет Филиппо? А что Филиппо долго проболеет? Что он тогда будет делать? Чем же виноват Филиппо, что он болен?»
Попечители, видя, что они опозорены этими обстоятельствами, решили посетить Филиппо; явившись к нему, они сначала высказали ему сочувствие в недуге, а потом сообщили ему, в каком беспорядке обретается постройка, и в какую беду повергла их его болезнь. На это Филиппо ответил им словами, исполненными страсти, как от притворной болезни, так и от его любви к своему делу: «Как? А где же Лоренцо? Почему он ничего не делает? Поистине удивляюсь я вам!» Тогда попечители ответили ему: «Он ничего не хочет делать без тебя». Филиппо им возразил: «А я делал бы и без него. Этот остроумнейший и двусмысленный ответ их удовлетворил, и, оставив его, они поняли, что он был болен тем, что хотел работать один. Поэтому они послали к нему его друзей, чтобы они стащили его с постели, так как они намеревались отстранить Лоренцо от работы. Однако, придя на постройку и видя всю силу покровительства, которым пользовался Лоренцо, а так же, что Лоренцо получал свое содержание, не прилагая никаких усилий, он нашел иной способ его опозорить и вконец ославить его, как малосведущего в этом ремесле, и обратился к попечителям, в присутствии Лоренцо, со следующим рассуждением: «Господа попечители, если бы мы могли столь же располагать временем, отведенным нам для жизни, сколь мы уверены в том, что мы умрем, то не подлежит никакому сомнению, что мы видели бы завершение многих только начатых дел, в то время как они в действительности остаются незаконченными. Случай моего заболевания, через которое я прошел, мог лишить меня жизни и остановить постройку; посему, если когда-нибудь заболею я или, упаси его господи, Лоренцо, дабы один или другой мог продолжать свою часть работы, я полагал, что подобно тому, как вашей милости было угодно разделить нам наше содержание, точно так же следовало бы разделить и работу с тем, чтобы каждый из нас, подстрекаемый желанием показать свои знания, мог с уверенностью приобрести почет и оказаться полезным этому государству. Между тем трудными являются как раз два дела, за которые надо взяться в настоящее время: одно – это помосты, которые, дабы каменщики могли производить кладку, нужны внутри и снаружи постройки и на которых необходимо разместить людей, камни и известку, а также поместить краны для подъема тяжестей и другие подобные инструменты; другое – венец, который должен быть положен на уже построенные двенадцать локтей, который скрепил бы все восемь долей купола и завязал бы всю постройку так, чтобы вся тяжесть, давящая сверху, сжалась бы и стеснилась настолько, чтобы не было излишней нагрузки или распора, а все здание равномерно покоилось бы на самом себе. Итак, пускай Лоренцо возьмет одну из этих задач, ту, которая ему кажется более легкой, я же берусь без затруднений исполнить другую так, чтобы больше уже не терять времени». Услыхав это, Лоренцо ради своей чести вынужден был не отказываться от одной из этих двух работ и, хотя и неохотно, но решился взяться за венец, как за более легкое дело, рассчитывая на советы каменщиков и вспоминая, что в своде св. Джованни во Флоренции был каменный венец, который он мог заимствовать отчасти, если не целиком. Итак, один взялся за помосты, другой – за венец, и оба закончили работу. Помосты Филиппо были сделаны с таким талантом и умением, что о нем составили себе мнение поистине обратное тому, которое до того у многих о нем было, ибо мастера работали на них с такой уверенностью, втаскивали тяжести и спокойно ступали, как если бы стояли на твердой земле; модели этих помостов сохранились в попечительстве. Лоренцо же с величайшими затруднениями сделал венец на одной из восьми долей купола; когда он его кончил, попечители показали его Филиппо, который ничего им не сказал. Однако он вел беседу об этом с некоторыми из своих друзей, говоря, что нужно было сделать другие связи и положить их в обратном направлении, чем это сделали, что этот венец был недостаточен для того груза, который он нес, потому что он стягивает меньше, чем нужно, и что содержание, которое платили Лоренцо, было, вместе с заказанным ему венцом, брошенными деньгами.
Мнение Филиппо получило огласку, и ему поручи ли показать, как приняться за дело, чтобы построить такой венец. Тогда, так как у него уже были сделаны рисунки и модели, он тотчас же их показал; когда же попечители и другие мастера их увидели, они поняли, в какую они впали ошибку, покровительствуя Лоренцо, и, желая загладить эту ошибку и показать, что они понимают хорошее, они сделали Филиппо пожизненным распорядителем и главой всей постройки и постановили, чтобы ничего в этом деле не предпринималось иначе как по его воле 65; а чтобы показать, что они признают его, они дали ему сто флоринов 66, записанных на его имя по распоряжению консулов и попечителей 13 августа 1423 года рукой нотариуса попечительства Лоренцо Паоло и подлежащих выплате через Герардо ди мессер Филиппо Корсини, и назначили ему пожизненное содержание из расчета по сто флоринов в год 67. И вот, приказав приступать к постройке, он вел ее с такой строгостью и с такой точностью, что не закладывалось ни одного камня без того, чтобы он не пож елал его видеть. С другой стороны, Лоренцо, оказавшись побежденным и как бы посрамленным, был настолько облагодетельствован и поддержан своими друзьями, что продолжал получать жалование, дока зав, что он не может быть уволен раньше, чем через три года. Филиппо для каждого малейшего случая во время приготовлял рисунки и модели приспособлении для кладки подъемных кранов. Тем не менее, многие злые люди, друзья Лоренцо, все-таки не переставали приводить его в отчаяние, непрерывно состязаясь с ним в изготовлении моделей, каковые были сделаны даже неким мастером Антонио да Верцелли и другими мастерами, покровительствуемыми и выдвигаемыми то одним, то другим из граждан, которые этим обнаружили свое непостоянство, малую осведомленность и недостаток понимания, имея в руках вещи совершенные, и выдвигая несовершенные и бесполезные 68. Уже были закончены венцы кругом по всем восьми долям купола, и воодушевленные каменщики работали не покладая рук. Однако, понукаемые Филиппо более чем обычно, они из-за нескольких выговоров, полученных ими во время кладки, а также из-за многого другого, что случалось ежедневно, стали им тяготиться. Движимые этим, а также и завистью, старшие сплотились вместе, договорились и объявили, что это работа тяжелая и опасная и что они не хотят возводить купола высокой платы (хотя она и была им увеличена более, чем то было принято), думая таким способом отомстить Филиппо и на этом выгадать. Не понравилось все это попечителям, а также и Филиппо, который, обдумав это, однажды в субботу вечером решил уволить их всех. Получив свой расчет, и не зная, чем это дело кончится, им было не по себе, в особенности, когда в ближайший же понедельник Филиппо принял на постройку десять ломбардцев; присутствуя на месте и говоря им: «делай здесь так, а там – так», он настолько обучил их в один день, что они работали в течение многих недель. С другой стороны, каменщики, видя, что они уволены и потеряли работу, а к тому же еще так посрамлены, и, не имея работ столь выгодных, послали посредников к Филиппо: они-де охотно бы вернулись, заискивали перед ним, как только могли. Он продержал их в течение многих дней в неизвестности, возьмет их или нет; а затем принял вновь, на оплате меньшей, чем они получали раньше. Так там, где они думали выгадать, они потеряли и, мстя Филиппо, причинили сами себе вред и позор.
Когда же толки уже прекратились и когда при виде той легкости, с какой возводилось это строение, пришлось как-никак признать гений Филиппо, люди беспристрастные уже полагали, что он обнаружил такую смелость, которую, быть может, еще никто из древних и современных зодчих не обнаруживал в своих творениях, а возникло это мнение потому, что он, наконец, показал свою модель. На ней каждый мог видеть ту величайшую рассудительность, с какой им были задуманы лестницы, внутренние и наружные источники света во избежание ушибов в темных местах и сколько различных железных перил на крутых подъемах были им построены и рассудительно распределены, не говоря о том, что он даже подумал о железных частях для внутренних помостов на случай, если бы там пришлось вести мозаичные или живописные работы; а также, распределив в менее опасных местах водостоки, где закрытые, а где открытые, и проведя систему дыр и разного рода отверстий для отвода ветра и для того, чтобы испарения и землетрясения не могли вредить, он показал насколько ему пошли на пользу его изыскания в течение стольких лет, проведенных им в Риме. Принимая к тому же во внимание все, что он сделал для подноса, кладки, стыка и связи камней, нельзя было не быть охваченным трепетом и ужасом при мысли, что единый дух вмещает в себе все то, чего достиг дух Филиппо, который рос непрерывно и настолько, что не было вещи, которую он, как бы она ни была трудна и сложна, не сделал бы легкой и простой; и это он показал в подъеме тяжестей при помощи противовесов и колес, приводимых в движение одним волом, в то время как иначе шесть пар их едва ли сдвинули бы с места.
Постройка уже выросла на такую вышину, что было величайшим затруднением, однажды поднявшись, затем снова вернуться на землю; и мастера много терял и времени, когда ходили есть и пить, и сильно страдали от дневного жара. И вот Филиппо устроил так, что на куполе открылись столовые с кухнями и, что там продавалось вино; таким образом, никто не уходил с работы до вечера, что было для них удобством и величайшей пользой для дела. Видя, что работа спорится и удается на славу, Филиппо настолько воспрянул духом, что трудился не покладая рук. Он сам ходил на кирпичные заводы, где месили кирпичи, чтобы самому увидеть и помять глину, а когда они были обожжены – собственной рукой с величайшим старанием отбирал кирпичи. Он следил за каменотесами, чтобы камни были без трещин и прочные, и давал им модели подкосов и стыков из дерева и воска и такие же из брюквы; так же поступал он с кузнецами для железных частей. Он изобрел систему петель с головкой и крюком и значительно облегчил строительное дело, которое, несомненно, даря ему достигло того совершенства, какого оно, пожалуй, никогда не имело у тосканцев. Флоренция проводила 1423 69год в безмерном благополучии и довольстве, когда Филиппо был выбран должность приора 70от квартала Сан-Джованни на май и июнь, в то время как Лапо Никколини был избран на должность гонфалоньера правосудия 70от квартала Санта-Кроче. В списке приоров занесено: Филиппо ди сер Брунеллески Липпи, чему не следует удивляться, ибо его так называли по имени его деда Липпи не по роду Лапи, как это следовало; так значится в этом списке, что, впрочем, применялось во множестве других случаев, как это хорошо известно каждому, кто видел книгу и кто знаком с обычаем того времени. Филиппо нес эти обязанности, а также другие должности в своем городе 72, и в них всегда вел себя со строжайшей рассудительностью. Между тем он уже мог видеть, ›а свода начинали смыкаться около глаза, где должен был начинаться фонарь, и, хотя им было сделано ив Риме и во Флоренции много моделей и того и другого из глины и из дерева, которых никто не видел, ему оставалось только решить окончательно, какую из них принять к исполнению. Поэтому, собираясь закончить галерею, он сделал для нее целый ряд рисунков, оставшихся после его смерти в попечительстве, но ныне пропавших из-за нерадивости должностных лиц. А в наши дни в целях завершения постройки был сделан кусок галереи на одной из восьми сторон; но, так как он не соответствовал замыслу Филиппо, его, по совету Микеланджело Буонарроти, оставили и не достроили 73.
Кроме того, Филиппо собственноручно изготовил в соответствующих куполу пропорциях модель восьмигранного фонаря, которая поистине удалась ему на славу, как по замыслу, так и по разнообразию своему, и по своим украшениям; он сделал в ней лестницу, по которой можно подняться к шару, – это была божественная вещь; однако, так как Филиппо кусочком дерева, вставленным снизу, заткнул отверстие входа, никто кроме него не знал, где начало подъема 74. Хотя его и хвалили и, хотя он со многих уже сбил зависть и спесь, он все же не смог воспрепятствовать тому, что все мастера, какие только были во Флоренции, увидав его модель, принялись тоже изготовлять модели разными способами, вплоть до того, что некая дама из дома Гадди решилась состязаться перед судом с моделью, которую сделал Филиппо 75. Он же, как ни в чем не бывало, смеялся над чужой самонадеянностью. И многие его друзья говорили ему, что он не должен показывать своей модели никому из художников, как бы они от нее не научились. А он им отвечал, что настоящая модель – одна и что все другие – пустяки. Некоторые другие мастера поместили в свои модели части из модели Филиппо. Увидав это, он им говорил: «И эта другая модель, которую сделает тот, будет тоже моей». Все безмерно хвалили его, однако, так как не виден был вход на лестницу, ведущую к шару, ему ставилось на вид, что модель с изъяном. Тем не менее, попечители порешили заказать ему эту работу с тем уговором, однако, чтобы он им показал вход; тогда Филиппо, вынув из модели тот кусочек дерева, что был снизу, показал внутри одного из столбов лестницу, которую можно видеть и теперь, имеющую форму полой слуховой трубки, где с одной стороны проделан желоб с бронзовыми стременами, по которым, ставя сначала одну ногу, потом другую, можно подняться вверх. А так как он, состарившись, не дожил до того времени, чтобы увидеть завершение этого фонаря, он завещал, чтобы его построили таким, какой была модель и как он изложил письменно; иначе, уверял он, постройка обрушится, так как свод, имея дугу с радиусом, равным трем четвертям поперечника 76, нуждается в нагрузке чтобы быть более прочным. До своей смерти он так и не смог увидеть этой части законченной, но все же довел ее до высоты нескольких локтей 77. Он успел отлично обработать и подвести почти что все мраморные части, которые предназначались для фонаря и на которые, глядя, как их подвозили, дивился народ, как это возможно, что он надумал нагрузить свод такой тяжестью. Многие умные люди полагали, что он этого не выдержит, и им казалось большим счастьем, что он шел его до этой точки, а что нагружать его еще больше – значило бы искушать Господа. Филиппо всегда над этим смеялся и, приготовив все машины и все орудия, необходимые для лесов, не терял ни минуты времени, мысленно предвидя, собирая и обдумывая все мелочи, вплоть до того, как бы не сбились углы обтесанных мраморных частей, когда их будут поднимать, так что даже все арки ниш закладывались в деревянных лесах; в остальном же, как было сказано, имелись его письменные распоряжения и модели. Творение это само свидетельствует о том, насколько оно прекрасно, возвышаясь от уровня земли до уровня фонаря на 154 локтя, в то время как храмина фонаря имеет 36 локтей, медный шар – 4 локтя, крест – 8 локтей, а все вместе 202 локтя 78; можно с уверенностью сказать, что древние в своих строениях никогда не достигали такой высоты и никогда не подвергали себя столь великой опасности, желая вступить в единоборство с небом; ведь поистине кажется, будто оно с ним вступает в единоборство, когда видишь, что оно вздымается на такую высоту, что горы, окружающие Флоренцию, кажутся подобным и ему. И, правда, кажется, что небо ему завидует, так как постоянно, целыми днями стрелы небесные его поражают.
Во время работы над этим произведением Филиппо построил много других зданий, которые мы ниже и перечислим по порядку: он своей рукой изготовил модель капитула церкви Санта Кроче во Флоренции для семьи Пацци – вещь богатую и очень красивую 79, также модель дома фамилии Бузини для двух семейств 80и далее – модель дома и лоджии детского приюта Инноченти 81; своды лоджии были построены без лесов способом, который и поныне может наблюдать каждый. Говорят, что Филиппо вызвали в Милан, чтобы сделать модель крепости для герцога Филиппо Мариа 82, и что он поэтому поручил заботу о постройке означенного детского приюта своему ближайшему другу Франческо делла Луна 83. Последний сделал вертикальное обрамление одного из архитравов, что архитектурно неправильно 84; и вот, когда Филиппо вернулся и накричал на него за то, что он сделал такую вещь, тот ответил, что заимствовал это от храма Сан Джованни, который построен древними. Филиппо сказал ему: «В этом здании одна-единственная ошибка; а ты ею как раз и воспользовался». Модель приюта, исполненная рукой Филиппо, простояла много лет в здании шелкового цеха, так как с ней очень считались для части постройки, оставшейся неоконченной; ныне эта модель пропала. Для Козимо Медичи он сделал модель обители регулярных каноников во Фьезоле 85– очень на рядное, удобное, веселое и, в общем, поистине велико лепное архитектурное произведение. Церковь, перекрытая коробовыми сводами, очень просторна и сакристия удобна во всех отношениях, как, впрочем, и все остальные части монастыря. Следует принять во внимание, что будучи принужден расположить уровни этого строения на склоне горы, Филиппо весьма рассудительно использовал нижнюю часть, где он разместил погреба, прачечные, печи, стойла, кухни, дровяные и прочие склады, все как нельзя лучше; таким образом он в долине разместил всю нижнюю часть строения. Это дало ему возможность построить затем на одном уровне лоджии, трапезную, больницу, новициат, спальни, библиотеку и прочие главные помещения монастыря. Все это построил на свои средства великолепный Козимо Медичи, движимый как своим благочестием, которое он всегда и во всем проявлял к христианской религии, так и тем расположением, которое он питал к отцу Тимотео из Вероны, отменнейшему проповеднику этого ордена; к тому же, дабы лучше наслаждаться его беседой, он построил в этом монастыре много комнат для себя и проживал в них с удобством. Истратил же Козимо на эту постройку, как явствует из одной записи, сто тысяч скуди. Филиппо также нарисовал ль крепости в Вика-Пизано 86, а в Пизе – модель старого кремля. Им же был укреплен морской мост, и опять-таки он дал рисунок соединения моста с двумя башнями для нового кремля 87. Точно так же он исполнил рисунок укреплений гавани в Пезаро 88. А вернувшись в Милан, он нарисовал много вещей для герцога и для собора этого города по заказу его попечителей 89.
