Текст книги "12 Жизнеописаний"

Автор книги: Джорджо Вазари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

ЖИ3НЬ РАФАЭЛЯ ИЗ УРБИНО, ЖИВОПИСЦА И АРХИТЕКТОРА

Перевод Б. Грифцова, примечания А. Дживелегова

Насколько щедрым и благословенным бывает иногда небо, одаряя одного человека бесконечными богатствами своей сокровищницы и всеми милостями и редчайшими талантами, которые обычно оно распределяет в течение долгого времени между многими, это можно видеть столь же одаренному, сколь обаятельному Рафаэлю Санцио из Урбино. Наделенный от природы скромностью и добротой, лишь изредка встречающиеся у людей, он к благородной человечности своей натуры присоединил в качестве прекраснейшего украшения изящную приветливость, которая проявила свою ласковость и приятность в обращении со всеми людьми и во всякого рода делах. Побежденная творчеством Микеланджело Буонарроти, природа пожелала также быть побежденной соединением искусства с чудесным характером и подарила миру Рафаэля действительно, прежде большинство мастеров от природы склонны к некоторому чудачеству и ярости нрава, которые не только делали их оторванными от действительности мечтателями, но и были причиной того, что мрак и тьма пороков встречались у них чаще, нежели блеск и сияние добродетелей, и ведущих людей к бессмертию. Это было достаточным основанием для того, чтобы в противоположность им она дала Рафаэлю блеск редчайших достоинств души соединенных с таким изяществом, усердием, красотой, скромностью и нравственностью поступков они могли бы прикрыть собой самый отвратительный порок или величайший позор. Вот почему с уверенностью можно сказать, что те, кто обладает такими редкими дарами, какие проявились у Рафаэля из Урбино, – не простые люди, а, если позволительно выразиться, смертные боги, которые, оставляя здесь среди нас, в своих произведениях воспоминания о своем славном имени, могут ждать на небесах достойной их трудов и заслуг награды.

Рафаэль родился в знаменитом итальянском городе Урбино в святую пятницу 1483 года ¹, в три часа ночи, от некоего Джованни де Санта ², художника посредственного, но человека здравомыслящего и способного направить сына по тому доброму пути, который, по несчастью, не удался ему самому в молодости. А так как Джованни знал, насколько важно для детей молоко их собственной матери, а не кормилицы, то он и пожелал, когда родился Рафаэль (которому дали это имя при крещении в знак счастливого предзнаменования), чтобы его единственного сына кормила родная мать ³и чтобы он с нежного возраста привыкал у себя дома к отцовским обычаям, а не к грубым и неблагородным нравам и навыкам простолюдинов и крестьян. Когда он подрос, отец начал обучать его живописи, видя в нем большую склонность к этому искусству и прекраснейший талант; таким образом, уже через несколько лет Рафаэль, еще будучи отроком, стал оказывать большую помощь Джованни во многих работах, исполненных им в герцогстве Урбинском. В конце концов, добрый и любящий отец понимая, что сын может научиться от него самого очень немногому, решил устроить его у Пьетро Перуджино ⁴, который, как ему говорили, был в то время лучшим среди художников. С этой целью отправился он в Перуджу, однако не застал там Пьетро и, поджидая его, начал работать в Сан Франческо. Когда же Пьетро вернулся из Рима, Джованни, человек очень обходительный и любезный, подружился с ним и в подходящую минуту самым вежливым образом, насколько только умел, высказал ему свое желание, на что Пьетро, человек весьма учтивый и любивший прекрасные таланты, ответил согласием принять к себе Рафаэля. Тогда Джованни, исполненный радости, отправился в Урбино, забрал мальчика у горько плакавшей, нежно любившей его матери и отвез его в Перуджу, где Пьетро, убедившись в его способностях к рисованию, а равно в его воспитанности и нравственности, высказал о нем суждение, со временем вполне оправдавшееся наделе. В особенности следует отметить, что Рафаэль, изучая манеру Пьетро, подражая ему так точно во всех отношениях, что копии его не отличались от оригиналов учителя и нельзя было вполне отличить работу его и Пьетро, как это ясно видно теперь в церкви Сан Франческо в Перудже по некоторым фигурам, которые он написал маслом на доске для мадонны Маддалены дельи Одди. Там изображены Богоматерь, вознесшаяся на небо, Иисус Христос, ее венчающий, и возле саркофага – двенадцать апостолов, созерцающих небесную славу, а на пределле внизу три небольших картины: «Благовещение», "Поклонение волхвов» и «Сретение Господне» ⁵. Работа эта, в самом деле, выполнена чрезвычайно тщательно, и тот, кто недостаточно разбирается в манере разных художников, наверное, подумает, что она принадлежит кисти Пьетро, хотя сомнения быть не может в том, что сделал ее Рафаэль. Потом обстоятельства принудили Пьетро вернуться во Флоренцию, а Рафаэль уехал со своими друзьями из Перуджи в Читга ди Кастелло, где написал в Сант Агостино картину такой же манерой и, кроме того, в Сан Доменико распятие, которое всякий принял бы за работу Пьетро, если бы не было здесь подписи Рафаэля ⁶. В то же городе в церкви Сан Франческо написал он на дереве обручение Девы Марии, небольших размеров, по которому явственно видно, как возрос его талант, насколько утончил он и превзошел манеру Пьетро. В этом произведении перспективно взятый храм изображен так любовно, что удивительно видеть, какие трудные задачи ставил он себе в этом опыте ⁷.

В то время как, следуя этой манере, достиг он величайшей славы, папа Пий II ⁸поручил расписать книгохранилище Сиенского собора Пинтуриккьо, и этот последний, бывший другом Рафаэля и, зная его в качестве отличного рисовальщика, взял его с собою в Сиену, где Рафаэль сделал ему несколько рисунков и картонов для этой работы. Не продолжил он ее только потому, что некоторые художники в Сиене ⁹с величайшей похвалой отзывались о том картоне, на котором Леонардо да Винчи прекрасно изобразил группу всадников для украшения залы Совета во флорентийском дворце, а также об обнаженных фигурах, еще более прекрасных, которые исполнил Микеланджело в соревновании с Леонардо; тогда-то Рафаэль, всегда стремившийся усовершенствоваться в искусстве, был охвачен настолько сильным желанием побывать во Флоренции, что бросил ту работу, забыв о своих выгодах и удобствах. Когда же он приехал туда, самый город понравился ему не меньше тех произведений, показавшихся ему божественными, и поэтому он рассудил остаться в нем на некоторое время; там и подружился он с несколькими молодыми художниками – Ридольфо Гирландайо, Аристотелем да Сан Галла и другими – и снискал себе общее уважение в городе, а больше всего со стороны Таддео Таддеи, который, ценя даровитых людей, постоянно приглашал к себе в дом и к своему столу. Рафаэль же, который был олицетворенным благородством, не пожелал уступить ему в любезности и написал для него две картины ¹⁰, представляющих собою переход от первоначальной манеры Пьетро к другой, гораздо более совершенной, которой он научился позже, как будет сказано ниже; картины эти и поныне находятся в доме наследников помянутого Таддеи. Была еще у Рафаэля большая дружба с Лоренцо Нази, по случаю свадьбы которого он написал картину, где представил на коленях Богоматери младенца, весело глядящего на птичку, которую передает ему радостный Иоанн Креститель; поза их обоих детски проста и полна ласковости, а написаны они с таким искусством, что кажутся скорее выполненными из плоти и крови, нежели красками и рисунком. Хорошо изображена Богоматерь, исполненная божественной прелести; словом и замысел, и пейзаж, и все частности здесь превосходны ¹¹. Картина эта была в величайшем почете у Лоренцо Нази, пока он был жив, как память о близком ему друге, а также по причине благородства и совершенства работы. Однако 17 ноября 1548 года ее постигло несчастье: дом Лоренцо, как и богато украшенные и красивые дома наследников Марко дель Неро и другие соседние постройки, обрушился из-за обвала горы Сан-Джорджо. Тем не менее, когда среди обвалившейся штукатурки нашли ее куски, их довольно искусно соединил вместе Баттиста, сын помянутого Лоренцо, большой любитель искусств. Исполнив эти работы, Рафаэль принужден был уехать из Флоренции в Урбино ¹², так как мать его и отец умерли, оставив все дела без призора. Проживая в Урбино, он для Гвидубальдо да Монтефельтро ¹³, бывшего тогда предводителем флорентийских войск, написал второй своей манерой два небольших, н опрекрасных изображения Богоматери, находящихся теперь у славнейшего Гвидубальдо, герцога Урбинского ¹⁴. Для него же он сделал небольшую кар тину, представляющую Христа, молящегося в саду, в отдалении трех спящих апостолов ¹⁵; ее живопись до такой степени отделана, что даже миниатюра не может быть ни лучше, ни иначе. Долгое время эта работа находилась у герцога Урбинского Франческо Мария, а впоследствии подарена была супругой его, славнейшей синьорой Леонорой, венецианцам Дон Паоло Джустиниано и Дон Пьетро Квирини, отшельникам святого Камальдульского скита и была ими помещена как реликвия и редчайшее творение Рафаэля, а также как память о славнейшей Леоноре в келье приора этого скита, где и вызывает к себе то благоговение, какого заслуживает. Окончив эти работы и уладив свои дела, Рафаэль возвратился в Перуджу ¹⁶, где в церкви Братьев Сервитов, в капелле дельи Ансидеи, написал на дереве Богоматерь, Иоанна Крестителя и св. Николая ¹⁷, а в Сан-Северо, небольшом монастыре Камальдульского ордена в том же городе, в часовне Богоматери написал фреску, где изображен Христос во славе и Бог-отец, вокруг них ангелы и шестеро восседающих святых: Бенедикт, Ромуальд, Лаврентии, Иероним, Мавр и Плацидий ¹⁸. Под этим произведением, считавшимся в те времена очень удачной фреской, он подписал свое имя крупными и очень четкими буквами. Также и монахини находящегося в этом городе монастыря св. Антония Падуанского заказали ему написать на доске Богоматерь с младенцем, которого эти простодушные и благочестивые девы пожелали видеть одетым, а по обе стороны Богоматери – святых Петра, Павла, Цецилию и Екатерину, причем обеих дев он представил с прекраснейшими и кроткими лицами и замысловатейшими прическами, что было тогда большой редкостью. Над этой картиной в полукружии прекрасно написал он Бога-отца, а на пределле алтаря – три небольшие картины: «Моление о чаше», «Несение креста» (где прекрасны изображения влекущих Христа солдат) и тело Христово на руках матери – «Пьета»; произведение это, поистине изумительное и полное благочестия, высоко чтимо монахинями и весьма прославлялось всеми художниками ¹⁹.

Нельзя умолчать о том, что после пребывания своего во Флоренции, где он видел множество работ прекрасных, мастеров, Рафаэль, как известно, настолько изменил и улучшил свою манеру, что она ничего общего не имела с первоначальной, точно выполняли работы два разных живописца, один – более искусный, другой – менее. Перед его отъездом из Перуджи мадонна Аталанта Бальони ²⁰попросила его написать картину для ее капеллы в церкви Сан Франческо, но так как в то время он не мог исполнить ее работу, то обещал вспомнить о ней, вернувшись из Флоренции, куда принужден был поехать по своим делам. Во Флоренции же, где с невероятным усердием отдался искусству, он сделал для вышеназванной капеллы картон, с намерением при первой же возможности исполнить картину.

Во время пребывания его здесь Аньоло Дони, столь охотно тратившийся, хотя и с возможной бережливостью, на предметы живописи и скульптуры, в которых он находил большое наслаждение, сколь и расчетливый в других отношениях, заказал ему портреты с себя и со своей жены ²¹, которые можно видеть в красивом и очень удобном доме сына его Джованни Баттисты, построенном помянутым Аньоло во Флоренции, на углу Корсо Тинтори и улицы Альберти. Он написал еще для Доменико Каниджани Богоматерь с младенцем Иисусом ²², радующимся при виде маленького Иоанна Предтечи, приведенного св. Елизаветой, которая, придерживая его, с большой живостью оглядывается на св. Иосифа, обеими руками опирающегося на посох и склоняющего в ее сторону голову, словно изумляясь и прославляя величие Божие за то, что в столь преклонном возрасте и она такого маленького ребенка; причем они как то удивляются тому, с каким здравомыслием и почтением эти маленькие дети радуются друг другу. Головы, руки и ноги написаны у них так, точно не красками, а живая плоть была в распоряжении создавшего мастера. Эта полная благородства картина находится теперь у наследников названного Доменико Каниджани, относящихся к ней с тем благоговением, какого заслуживает произведение Рафаэля из Урбино. Этот превосходнейший художник изучал старинные работы Мазаччо, а виденные им произведения Леонардо и Микеланджело заставили его еще усерднее приняться за работу, в результате чего его манера приобрела необычайное совершенство. Кроме того, время своего пребывания во Флоренции Рафаэль очень сблизился с фра Бартоломео ди Сан Марко, колориту которого, очень ему нравившемуся, он стремился подражать, и со своей стороны обучал этого доброго монаха законам перспективы, которые до сих пор тому были незнакомы. Однако в самом разгаре этой работы Рафаэль был снова вызван в Перуджу, где, прежде всего, закончил в Сан Франческо для упомянутой уже Аталанты Бальони картину, эскиз которой, как было сказано, сделал он еще во Флоренции ²⁴. На этой божественнейшей картине он так любовно и с такой свежестью красок изобразил погребение Христово, что, глядя на нее, кажется, будто она написана только сейчас. Задумывая ее, Рафаэль представил ее горе, которое испытывают самые близкие и любящие родные, неся тело дорогого им человека, который поистине воплощает в себе благоденствие, честь и состояние всей семьи. Мы видим Богоматерь, лишившуюся чувств, видим прекрасные лица в слезах, и в особенности же способен растрогать самое жестокое сердце св. Иоанн, склонивший голову и ломающий руки. Поистине всякий, видя, с какой тщательностью,

любовью, мастерством и изяществом исполнена эта картина, имеет полное право изумляться, потому что поражает всех, ее созерцающих, выразительностью лиц, красотой одеяний и совершенством всех частностей.

Когда он закончил эту работу и вернулся во Флоренцию, флорентийские граждане Дэи заказали ему картину для их алтаря в Санта Спирито ²⁵; он начал ее и сделал эскиз почти до самого конца, причем в то же время исполнил еще картину, которая была отослана Сиену; однако ввиду отъезда Рафаэля, закончил ее Ридольфо Гирландайо, который написал голубую одежду на ней недостававшую ²⁶. Так случилось потому, что Браманте из Урбино, состоявший тогда на службе у Юлия II, написал Рафаэлю, дальнему своему родственнику и земляку, что упросил папу поручить ему роспись вновь выстроенных зал, в которых он мог бы проявить свой талант. Предложение это понравилось Рафаэлю, и поэтому, бросив работу во Флоренции и не докончив картины для Дэи (хотя он и оставил ее в таком виде, что после его смерти она была перенесена мессером Бальдассаром из Пеши в приходскую церковь на его родине), он уехал в Рим. По приезде его туда оказалось, что в большинстве дворцовых зал живопись уже закончена или заканчивается разными мастерами: так, в одной из них Пьеро делла Франческа картину свою довел до конца. Лука из Кортоны ²⁷почти расписал порученную ему стену, кое-что сделал и дон Пьетро делла Татта, аббат аретинской церкви Сан Клементе, равно как миланец Брамантино ²⁸исполнил также немало фигур, которые по большей части были списаны с натуры и встретили превосходный прием. Рафаэль, весьма милостиво принятый папой Юлием, начал в свою очередь расписывать Залу подписей ²⁹и, взяв своей темой примирение философии и астрологии с богословием, изобразил различные споры мудрецов сего мира.

В одном углу собрались здесь астрологи, которые, начертав на табличках фигуры и разные знаки геомантии и астрологии, посылают их при посредстве красивых ангелов евангелистам, которые занимаются их изъяснением. Среди прочих фигур обращает на себя внимание Диоген, лежащий со своей чашей на ступеньках лестницы, – фигура, полная раздумья и сосредоточенности и замечательная своей красотой удачно расположенной одеждой. Есть там также Аристотель, и Платон, один с Тимеем, другой с Этикой в руках, а вокруг них целая школа философов. Невозможно передать, до какой степени прекрасны эти астрологи и геометры, чертящие с помощью циркуля на таблицах многочисленные фигуры и знаки. Среди них в лице чарующего красотой юноши со склоненной головой, от изумления широко раскрывшего руки, изображен Федериго II, герцог Мантуанский находившийся тогда в Риме, в другой фигуре, которая склонилась к земле и чертит на доске циркулем, узнают архитектора Браманте, написанного так хорошо, что он кажется живым, далее, рядом с фигурой, которая повернута к зрителю спиной и держит в руках небесный глобус, изображен Зороастр, а возле него Рафаэль, автор этого произведения, написавший самого себя при помощи зеркала. У него юное лицо с очень скромным выражением, соединенным с приятным и располагающим изяществом, а на голове черный берет ³⁰. Невозможно передать, сколько красоты и доброты у евангелистов, лицам которых он с полной естественностью придал своего рода пытливость и озадаченность, в особенности тем из них, кто пишет. Это относится и к св. Матфею, заносящему книгу знаки, изображенные на таблицах, которые держит ангел, а позади него старик, положив рукопись себе на колени, копирует, как может, Матфея, причем кажется, что в этой своей неудобной позе он вытягивает челюсть и голову вслед за тем, как ходит взад и вперед его перо. Не говоря уже о многих частностях, композиция эта размещена так стройно и соразмерно, Рафаэль доказал ею свою зрелость и бесспорно одержал верх над всеми, кто владеет кистью, ее украшением служит также прекрасно соблюденная перспектива и множество фигур, исполненных до такой степени мягко и тонко, что папа Юлий велел сбить фрески других мастеров, старинных и современных, и на долю Рафаэля выпала честь одному заменить всех прежде здесь работавших. Находившаяся под работой Рафаэля роспись Джованни Антонио Содомы из Верчелли также предназначалась, по приказанию папы, к уничтожению, однако Рафаэль пожелал воспользоваться ее планом и гротесками, и потому в каждом из четырех сохранившихся кругов он написал фигуру, по смыслу связанную с сюжетом, находившейся под ней композиции. Над той первой композицией, где изображено примирение философии, астрологии, геометрии и поэзии с богословием, он написал женщину, олицетворявшую познание вещей и сидящую на троне, украшенном изображениями многогрудой богини Кибелы, в образе которой древние представляли себе Диану Полимасту; в ее одежде четыре цвета, символизирующих элементы от головы до пояса у нее цвет огня, под поясом – цвет воздуха, ниже до колен – цвет земли и, наконец, в самом низу – цвет воды. Ее окружают несколько амуров, поистине прелестных. В другом круге, против окна, выходящего на Бельведер, олицетворена Поэзия в виде увенчанной лавром Полигимнии, держащей в одной руке античную лиру, а в другой – книгу; бессмертное лицо прекрасно, очи воздеты к небесам, а возле нее – два резвых и живых амура, которые образуют с ней и другими фигурами сложное сочетание; и с этой же стороны, над упомянутым уже окном, он написал гору Парнас. В другом круге, находящемся над композицией, изображающей диспут о таинстве, помещена Теология, окруженная книгами и другими предметами, с такими же прелестными амурами. A над окном, выходящим во внутренний двор, написал он последнем кругу фигуру Правосудия с весами и поднятым мечом, окруженную теми же амурами, a под ней изобразил составление светских и церковных законов, о чем в свое время мы расскажем. И на том же своде, по углам над консолями, он исполнил четыре композиции, нарисованные и написанные со значительны тщанием, но небольших по размерам; в одной из них возле Теологии он написал мельчайшей манерой грехопадение Адама, съедающего яблоко, в другом, где изображена Астрология, он представил ее расставляющей на свои места неподвижные и блуждающие звезды; в третьем углу, соответствующем Парнасу, написал он Марсия, привязанного к дереву и замученного, по приказанию Аполлона, и, наконец, в четвертом, где находится сцена, изображающая издание декреталий, он представил суд Соломона, приказывающего разрубить пополам ребенка. Все эти четыре произведения полны чувства и выразительности и сделаны прекраснейшим рисунком, мягким изящным колоритом.

Но, закончив описание свода этой комнаты, как бы ее неба, нам осталось рассказать теперь о том, что изобразил он на каждой из стен, под упомянутыми выше композициями. А именно: на стороне, обращенной к Бельведеру, где им изображена гора Парнас и Геликонский источник, он окружил эту гору тенистым лавровым лесом, в зелени которого почти ощущается трепет колеблемой легким ветерком листвы, а в воздухе видно бесконечное множество прелестнейших обнаженных амуров, срывающих ветви лавра и сплетающих венки, разбрасывая и рассыпая их над горой, где, кажется, веет дыхание божества в красоте лиц и благородстве живописи, заставляющей зрителей изумляться тому, как может человеческий гений с помощью одних только несовершенных красок изображать предметы столь живыми, как вот эти поэты, которые виднеются там и сям на горе, одни стоя, другие сидя, здесь пишучи, там, собравшись вчетвером и впятером, в беседах, песнях и рассказах, в зависимости от того, как ему нужно было разместить их.

Здесь можно найти портреты всех самых знаменитых древних и новых поэтов, написанные в натуральную величину, частью по статуям, частью по медалям или старинным картинам, а тех, кто был в живых, – прямо с натуры. С одного края здесь Овидий, Вергилий, Энний, Тибулл, Катулл, Проперций и слепец Гомер, который, подняв чело, поет стихи, а юноша у ног записывает их. В отдельную группу соединены Аполлон и все девять муз, столь прекрасные и божественные, что от них веет жизнью и очарованием. Точно так же ученая Сафо и божественный Данте, ослепительный Петрарка и нежный Бокаччо изображены здесь совсем как живые, а также Тебальдео ³¹и множество других современников. История эта выполнена с большой непосредственностью и вместе с тем тщательно выписана.

На другой стене написал он в небесах Христа с Богоматерью, Иоанна Крестителя, апостолов, евангелистов и мучеников на облаках, и – надо всем – Бога-отца, который с высоты ниспосылает Духа Святого на бесчисленный сонм святых, которые внизу пишут чин богослужения и спорят об остии, стоящей на алтаре; среди них – четыре отца церкви, которых окружает сонм святых, в том числе Доминик, Франциск, Фома Аквинский, Бонавентура, Скот, Николай Лирайский, Данте, фра Джироламо Савонарола ³²из Феррары и все христианские богословы, а также множество лиц, списанных с натуры, а над ними парят четыре ангелочка и держат раскрытые Евангелия. Более прелестных и совершенных фигур ни один живописец не мог бы создать. Восседающие полукругом в воздухе святые не только кажутся живыми по своим краскам, но и так даны в ракурсе, что производят впечатление рельефа; на них разнообразные, прекрасными складками ложащиеся одежды, выражение их лиц скорее небесное, чем человеческое, как то видно по лику Христа, который являет ту кротость и милосердие, которые может передать людям божественность искусства. Это свидетельствует о врожденной способности Рафаэля придавать лицу необычайную нежность и тонкость, что еще раз подтверждается образом Богоматери, которая, сложив на груди руки, смотрит на сына с таким выражением, что, кажется, никаким ее просьбам невозможно отказать. Помимо того, соблюдая приличествующие каждому облики, он подчеркнул в патриархах их преклонный возраст, в апостолах – простодушие, в мучениках – Но еще большую гениальность проявил он в изображении богословов христианских, которые группами по двое, по трое, по шестеро ведут спор, и в их лицах видны любознательность и усилие разрешить свои сомнения, передающиеся и жестами их и движениями тела, настороженным вниманием, и нахмуренными бровями и изумлением, выражающимся у каждого на свой лад, по-разному и особенности. Совсем не то у четырех отцов церкви, которые, осененные Святым Духом, при помощи Святого послания разрешают и разъясняют все вопросы Евангелий, которые держат в своих руках парящие в воздухе ангелы. Вокруг окна на последней стене он написал с ^{одной стороны Юстиниана, передающего закон ученым для исправления, над ним – Умеренность, Силу, Мудрость, а с другой – папу, несущего церковные декреталии; в нем Рафаэль дал портрет Юлия, написав его с натуры, а рядом с ним изобразил кардиналов: Джованни деи Медичи – впоследствии папа Лев, Антонио ди Монте, Алессандро Фарнезе – впоследствии папа Павел III – и других 33.}

Затем папа поручил Рафаэлю, талант которого все возрастал, расписать еще комнату возле большой залы, а он, достигнув уже в то время величайшей славы, исполнил еще маслом портрет папы Юлия так правдоподобно, что жутко на него глядеть, будто бы и в самом деле он сидел перед нами живой; произведение это находится теперь в Санта Мария дель Пополо вместе с одновременно написанной прекраснейшей картиной «Рождество Христово», где дева Мария держит покров над младенцем, который прекрасен и лицом и телом, как подобает истинному сыну Божию; столь же прекрасна лицом и статью Богоматерь, исполненная не только высочайшей красоты и благоговейного счастья. Тут же находится и Иосиф, задумчиво опирающийся обеими руками на посох и со святоотеческой восторженностью созерцающий Царя и Царицу Небесных ³⁵. Обе картины показывают только по торжественным праздникам. В Риме Рафаэль достиг громкой славы, но хотя и владел он благородной, всеми признанной манерой и непрестанно продолжал изучать античность, все же он хотел еще придать своим фигурам той царственности и величия, как это он делал впоследствии. В это время у Микеланджело произошла та яростная ссора с папой в капелле – об этом мы расскажем в его «Жизнеописании», – и он принужден был бежать во Флоренцию. Тогда Браманте, хранивший ключи от капеллы, дал возможность своему другу Рафаэлю осмотреть и ознакомиться с приемами Микеланджело. После этого Рафаэль сразу наново переделал уже законченную им фигуру Исайи-пророка, находящуюся в церкви Сант Агостино над св. Анной работы Андреа Сансовино ³⁶, придав ей больше величия и под влиянием Микеланджело заметно улучшив свой стиль ³⁷. Недаром впоследствии Микеланджело увидел работу Рафаэля, он подумал, что Браманте (как это и было в действительности) сделал ему это назло для пользы и славы Рафаэля. Вскоре затем Агостино Киджи из Сиены, богатейший купец и большой друг талантливых людей38, заказал Рафаэлю расписать капеллу, после того как тот написал в лоджии его дворца (ныне известного под именем палаццо Киджи в Трастевере)39 в нежнейших тонах Галатею на колеснице, влекомой по морю двумя дельфинами и окруженной тритонами и разными морскими божествами. Сделав картон для названной капеллы, расположенной в церкви Санта Мария делла Паче по правую руку от главного входа, он исполнил его альфреско, новой, гораздо более величественной и великолепной манерой. Рафаэль, успев повидать еще недоступную для обозрения капеллу Микеланджело, написал здесь несколько пророков и сивилл, это произведение считается наилучшим среди его произведений и прекраснейшей из всех его прекрасных вещей. Женские и юношеские фигуры исполнены им с такой живостью и совершенством колорита, что фреска эта принесла ему величайшую славу не только при жизни, но и после смерти, ибо, это в самом деле, самая выдающаяся и превосходная вещь, какую он только сделал в своей жизни. Затем, по просьбе одного из камерариев папы Юлия, написал он40 для главного алтаря Арачели Богоматерь в небесах и святых Иоанна, Франциска и Иеронима в кардинальском облачении на фоне прекраснейшего пейзажа, в этой картине Богоматерь исполнена смирения и скромности, какие ей подобают; младенец же прекрасным движением играет ее плащом, а в лице Иоанна Крестителя, изможденного постом и покаянием, выражается чистосердечие и доверчивая непосредственность, как бывает у удалившихся от мира и презирающих его людей, привыкших открыто ненавидеть ложь и говорить правду. Св. Иероним также устремил внимательный взор на Богоматерь, и в его очах выражены ученость и мудрость, которыми полны его писания; он поддерживает обеими руками, как бы поручая его Богоматери, камерария, написанного с необыкновенной живостью. То же сделал Рафаэль в фигуре св. Франциска, который, преклонив колено и протягивая руку, смотрит ввысь, горя состраданием, переданным живописью так, что рисунок и колорит показывают, что он черпает жизнь и мужество в кротчайшем взоре прекрасной Мадонны и в живости и красоте ее Сына. А посередине картины, под Богоматерью, Рафаэль написал младенца, который стоит, глядя вверх и держа в руках дощечку с надписью, невозможно изящнее и лучше передать красоту его лица и соответствие всего его облика, и вдобавок ко всему тут имеется еще своеобразный и красивый пейзаж, выполненный с полным совершенством.

Затем, продолжая роспись дворцовых зал, написал он чудо с причастием, происшедшее в Орвието или в Больсене, где изображен служащий мессу священник, сгорающий от стыда при виде того, как из-за его неверия гостия (причастие) кровью заливает антиминс (алтарь), в глазах его виден ужас, он вне себя, смущенно и растерянно оглядывая прихожан, и по положению его видно, что они трясутся от страха, как это обычно бывает в таких случаях. Вокруг него Рафаэль изобразил многочисленные и разнообразные фигуры: одни прислуживают при исполнении мессы, другие, преклонив колено, стоят на ступеньках лестницы и, пораженные необычайностью происходящего, своими прекрасными позами и разнообразными жестами выражают готовность признать себя виновными, одна женщина сидит на земле с ребенком на груди и, услышав от другой о случившемся со священником, изумленно оглядывается живым и исполненным женственной грации движением. По другую сторону папа Юлий слушает мессу – удивительнейшая выдумка Рафаэля – вместе с кардиналом Сан Джорджо ⁴¹; в части, прерванной окном, написана лестница, придающая цельность всей картине, так что кажется, что если бы не было пустоты этого окна, картина очень бы проиграла; и действительно, Рафаэль может гордиться тем, что ни один художник не был удачливее, смелее и совершеннее его в композиции, как это доказывает также находящаяся на противоположной стене фреска, изображающая св. Петра, заключенного Иродом в темницу и охраняемого вооруженной стражей. Здесь так прекрасно написана самая архитектура тюрьмы, что поистине у других, по сравнению с ним, больше путаницы, чем у него красоты, потому что он, стремясь передавать события так, как они описаны в истории, умел создать такую изящную и превосходную вещь, как эта ужасная тюрьма, закованный в железные цепи старик меж двух солдат, глубоким сном объятая стража, лучезарное сияние ангела, позволяющее отчетливо увидать в ночном мраке все подробности темницы и ослепительно отражающееся в оружии, блеск которого как будто существует действительно, а не только написан кистью. Не менее искусно и талантливо изображен св. Петр, когда, освобожденный от цепей, в сопровождении ангела выходит из тюрьмы, и по лицу его видно, что все происходящее с ним считает он сном; виден также ужас перепуганных часовых возле тюрьмы, услыхавших лязг железной двери; один из них с факелом в руке будит остальных, и пламя его отражается в оружии, и там, куда оно проникает, заметен свет луны. Написал все это Рафаэль над окном на более темной стене, отчего дневкой свет, падая в глаза зрителю, так сочетается со светом, написанным со всеми оттенками ночи, что дым факела, сияние ангела, ночной мрак кажутся естественными и правдоподобными, и никогда не скажешь, что они только написаны – до такой степени точно передают они его трудный замысел. На оружии видны тени, отблески, отражения, дым факела, переданные так, что со всей справедливостью можно сказать: Рафаэль был учителем всех других художников; и в силу того, что ночь тут изображена вернее, нежели это когда бы то ни было, делала живопись, эту картину все считают самой божественной и наиболее редкостной.

Назад к карточке книги "12 Жизнеописаний"