Текст книги "Дьявол и паж"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава VIII
Хью Давенант изумлен

Спустя неделю после отъезда Эйвона в Сомюр Хью Давенант сидел в библиотеке и безуспешно пытался развлечь Леона игрой в шахматы.

– Я хотел бы сыграть в карты, если вы не возражаете, сударь, – вежливо попросил Леон после того, как на свет была извлечена шахматная доска.

– В карты? – изумился Хью.

– Или в кости, сударь. Только у меня нет денег.

– Будем играть в шахматы, – твердо сказал Давенант, расставляя фигуры из слоновой кости.

– Хорошо, сударь. – В глубине души Леон счел Давенанта не совсем нормальным, но раз этот странный господин пожелал сыграть в шахматы, следует оказать ему такое одолжение. – Как вы думаете, Монсеньор скоро вернется? – спросил он, уныло разглядывая шахматную доску. – Я беру вашего слона. – К удивлению Хью мальчик и в самом деле это сделал. – Небольшая ловушка, – радостно объяснил паж. – А теперь шах.

– Вижу. Что-то я становлюсь невнимательным. Да, полагаю, Монсеньор скоро вернется. Можешь, дитя мое, распрощаться с ладьей.

– Я так и думал. А теперь я пойду пешкой!

– Много шума из ничего, petit. Где ты научился играть в шахматы? Шах!

Леон с прежним унылым видом двинул в стан врага одного из коней.

– Я забыл, сударь.

Хью внимательно посмотрел на мальчика.

– У тебя на удивление короткая память, ты не находишь, друг мой?

Леон бросил на него взгляд из-под длинных ресниц.

– Да, сударь. Очень прискорбное обстоятельство. А теперь я лишу вас ферзя. Вы невнимательны, сударь.

– Разве? Ты на редкость отчаянный игрок.

– Я люблю азарт. Это правда, месье, что вы на следующей неделе покидаете нас?

Хью с улыбкой отметил это собственническое "нас".

– Правда. У меня дела в Лионе.

Рука Леона в нерешительности зависла над доской.

– Я никогда там не был, – пробормотал он.

– У тебя еще есть время.

– Но я не желаю туда ехать, – Леон хищно взглянул на одинокую пешку. – Я слышал, что Лион – это город отвратительных запахов и неприятных людей.

– И именно поэтому ты туда не поедешь? Что ж, может быть, это и мудро. Что там такое? – Хью поднял голову и прислушался.

Снаружи поднялась какая-то суматоха, затем лакей распахнул дверь библиотеки, и в комнату стремительно вошел герцог. Столик, шахматная доска и фигуры мигом оказались на полу. Леон порывисто вскочил и почти бросился к ногам Эйвона, начисто забыв про условности и хорошие манеры.

– Монсеньор, Монсеньор!

Эйвон встретился глазами с Давенантом.

– Похоже, ты сошел с ума, дитя мое! Леон, я настоятельно прошу тебя успокоиться.

Паж в последний раз поцеловал руку его милости и неохотно поднялся на ноги.

– О, Монсеньор, я был так несчастен!

– Никогда не подозревал мистера Давенанта в жестоком обращении с детьми, – с усмешкой заметил его милость. – Как дела, Хью? – Он подошел к другу и кончиками пальцев коснулся протянутой руки Давенанта. – Леон, если ты уж так рад меня видеть, то будь добр, подбери шахматы. – Эйвон устало приблизился к камину.

– Приятно провел время? – спросил Давенант.

– Весьма познавательная поездка. Дороги в тех краях замечательные. Позволь обратить твое внимание, Леон, что одна из пешек закатилась под кресло. Никогда не следует пренебрегать пешками.

Давенант прищурился.

– И что означают твои слова, мой дорогой друг?

– Всего лишь совет, милый мой Хью. Ты знаешь, из меня вышел бы превосходный отец. Добрейший Честерфильд[32]32
  Ф. Д. С. Честерфильд (1694–1773) – английский писатель и государственный деятель, автор широкоизвестного произведения "Письма к сыну".


[Закрыть] умер бы от зависти, глядя на меня.

Хью усмехнулся.

– Беседы Честерфильда изумительны.

– Но несколько скучноваты. Что тебе, Леон?

– Принести вина, Монсеньор?

– Мистер Давенант хорошо тебя вымуштровал. Нет, Леон, не надо вина. Надеюсь, Хью, он не причинял тебе беспокойство?

Мальчик с тревогой взглянул на Давенанта. Пару раз они повздорили, стремясь переупрямить друг друга. Хью улыбнулся.

– Твой паж вел себя безупречно.

Его милость перехватил тревожный взгляд Леона и приветливо улыбнулся.

– Приятно слышать. Но я все же хотел бы знать правду.

Леон поднял на него серьезный взгляд, но промолчал. Давенант положил руку Эйвону на плечо.

– Пару раз мы немного поспорили, Аластер. Вот и все.

– И кто победил?

– Мы пришли к компромиссу, – нехотя сообщил Хью.

– Весьма неразумно с твоей стороны. Тебе следовало настоять на своем. – Его светлость взял Леона за подбородок и заглянул в фиалковые глаза. – Я бы поступил именно так. – Он ущипнул пажа за подбородок. – Я прав, дитя мое?

– Возможно, Монсеньор.

Карие глаза его светлости сузились.

– Возможно? Это еще что такое? Ты так распустился за какую-то неделю?

– О нет! – ямочки на щеках у Леона задрожали. – Но иногда, Монсеньор, я бываю очень упрямым. Разумеется, я всегда буду стараться делать так, как вы пожелаете.

Эйвон отпустил подбородок пажа.

– Надеюсь, – мрачно откликнулся он и взмахнул белоснежной рукой в сторону двери.

– Полагаю, нет смысла спрашивать, где ты был? – спросил Давенант, когда Леон удалился.

– Безусловно.

– А также интересоваться, что ты намерен делать дальше?

– А здесь ты ошибаешься, на этот вопрос я могу ответить. Я собираюсь в Лондон.

– В Лондон? – Хью изумленно приподнял одну бровь. – А я полагал, что ты задержишься в Париже еще на несколько месяцев.

– Разве? Я никогда не строю планов, мой дорогой Хью. Именно поэтому мамаши прелестных дочерей так косо посматривают в мою сторону. Я вынужден вернуться в Англию. – Его милость достал из кармана веер.

– И что же тебя вынуждает? – Хью хмуро взглянул на веер. – Это еще что за причуда?

Эйвон раскрыл веер.

– Я задаю себе тот же вопрос, дорогой Хью. Я обнаружил эту штуку здесь. Его прислал Марч… – Его милость порылся в карманах и извлек сложенный листок бумаги. Нацепив монокль, он продолжал: – …А, вот это место. "Посылаю тебе милую безделушку, по которой, даю тебе слово, здесь все посходили с ума. Всякий мужчина, считающий себя щеголем, пользуется этой вещицей как в жару, так и в холод, так что теперь мы в этом отношении можем соперничать с женщинами. Мой дорогой Джастин, настоятельно прошу тебя всегда и всюду носить веер с собой. Нисколько не сомневаюсь, что тебе придется по душе эта прелестная игрушка, я заказал ее у самого Джеронимо". – Эйвон перевел взгляд с письма на черный веер, отделанный золотом и украшенный кисточками. – М-да…

– Это все глупейшее фатовство! – коротко заметил Хью.

– Вне всякого сомнения. Однако у парижского света отныне появится тема для разговоров. В благодарность я пошлю Марчу прелестную муфточку из горностая… Теперь ты понимаешь, что я просто обязан отправиться в Лондон.

– Чтобы вручить Марчу муфточку?

– Именно.

– Что ж, предлог не хуже прочих. Леон едет с тобой?

– Ты совершенно прав, Леон едет со мной.

– Я еще раз прошу отдать мальчика мне.

Его милость сложил губы бантиком и принялся жеманно обмахиваться веером.

– Я не могу пойти тебе навстречу, дорогуша, – тоненьким голоском протянул он. – Это было бы в высшей степени неуместно.

Хью одарил Эйвона пристальным взглядом.

– Что ты хочешь этим сказать, мой дорогой Джастин?

– Как так вышло, что ты позволил себя провести?

– Пожалуйста, объяснись!

– А я-то считал тебя всеведущим, – вздохнул его милость. – Леон восемь дней находился на твоем попечении, а ты все так же далек от истины, как и в тот день, когда впервые увидел этого маленького врунишку.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, дорогой мой, что наш прелестный Леон – вовсе не Леон, а Леони.

Давенант всплеснул руками.

– Так ты знал?!

Его милость захлопнул веер.

– Знал ли я? Я знал с самого начала. А ты?

– Догадался примерно через неделю после его появления. Я надеялся, что ты ничего не заметил.

– Мой дорогой Хью! – Эйвон негромко рассмеялся. – Неужто ты считаешь меня простаком? – Он снова раскрыл веер и тоненьким голоском добавил: – Я тебя прощаю лишь потому, что ты восстановил мою веру в твое всезнайство.

– Мне и в голову не приходило, что ты догадываешься! – Хью прошелся по комнате, не обращая внимания на пантомиму его милости. – Ты хорошо это скрывал!

– Так же как и ты, дорогой мой. – Эйвон вновь пустил веер в ход.

– И почему ты решил подыграть своему странному пажу?

– А ты, мой дорогой Хью?

– Я боялся, что ты узнаешь правду! Я хотел забрать у тебя ребенка.

Его милость вяло улыбнулся.

– Этот веер весьма точно выражает мои чувства. Я должен, образно выражаясь, расцеловать Марчу руки и ноги.

Мгновение Давенант с раздражением смотрел на его милость. Внезапно он расхохотался.

– Джастин, оставь ты этот дурацкий веер! Что за нелепые ужимки?! Раз тебе известно, что Леон – девушка, то что ты намерен предпринять? Я умоляю тебя отдать ее мне…

– Мой дорогой Хью! Мне кажется, что ты в свои тридцать пять еще совсем ребенок. По этой причине я считаю неуместным взваливать на тебя заботы о несмышленом и крайне упрямом существе. Мне же уже за сорок. Я стар, а потому безобиден.

– Джастин… – Хью подошел к нему и положил руку на плечо его милости. – Пожалуйста, сядь и давай все спокойно обсудим.

Веер застыл в руке Эйвона.

– Спокойно? Ты полагаешь, у меня есть желание накричать на тебя?

– Нет. Но действовать надо обдуманно. Сядь.

Эйвон подошел к креслу и присел на подлокотник.

– Дорогой мой, когда ты волнуешься, ты напоминаешь дрожащую овцу. Ты совершено неотразим, поверь мне.

Давенант постарался справиться с предательски подрагивающими губами и сел напротив герцога. Эйвон подтянул к себе маленький столик с изогнутыми ножками.

– Вот так. Теперь я в относительной безопасности. Продолжай, милый Хью.

– Джастин, я не шучу…

– О, мой дорогой Хью!

– …И хочу, чтобы ты был столь же серьезен. Да убери ты этот чертов веер!

– Он доводит тебя до исступления? – его милость тоненько хихикнул и кокетливо стрельнул глазами в сторону Давенанта. – Учти, если ты набросишься на меня, я непременно позову на помощь. – Тем не менее он закрыл веер и сказал уже серьезнее: – Я весь внимание, дорогой.

– Джастин, разве мы с тобой не друзья? Давай хотя бы раз поговорим откровенно!

– Но, дражайший Хью, ты всегда говоришь откровенно, – задумчиво пробормотал его милость.

– Я признаю, ты был добр к Леону, ты позволял ему много вольностей. Временами я едва тебя узнавал. Я подумал… ладно, это неважно. И все это время ты знал, что он – девушка.

– Как-то путано ты изъясняешься.

– Пусть будет "она". Ты знал, что она девушка. Почему ты не раскрыл обман? Какую цель ты преследуешь, Джастин?

– Хью, – Эйвон постучал веером по столу, – ты выглядишь столь обеспокоенным, что я вынужден задать тебе тот же вопрос: а ты какую цель преследуешь?

Давенант с отвращением посмотрел на него.

– Боже мой, ты считаешь это остроумным? Моя цель проста: я заберу ее у тебя, даже если это будет стоить мне жизни.

– Это становится интересным, – пробормотал Эйвон. – И как же ты собираешься осуществить свой грандиозный план? А самое главное, зачем?

– И это спрашиваешь ты? Вот уж не думал, что в роду Аластеров есть лицемеры.

Эйвон снова раскрыл веер.

– Если на то пошло, Хью, то я не понимаю, почему до сих пор не расстался с тобой.

– Я знаю, мои манеры не слишком приятны. Но я питаю искреннюю нежность к Леону, и если ты оставил девочку у себя, такого невинного…

– Повнимательнее, Хью, повнимательнее.

– Ладно, такую невинную! Если бы я позволил тебе это, то…

– Успокойся, дорогой мой. Я бы дал тебе веер, если бы не опасался, что ты его сломаешь. Позволь теперь раскрыть мои намерения.

– Именно этого я и добиваюсь!

– Честно говоря, ни за что бы не подумал. Ты так странно изъясняешься. Тебя, видимо, удивит то обстоятельство, что и я с большой нежностью отношусь к Леони.

– Нет, нисколько не удивит. У нее задатки красавицы.

– Как-нибудь напомни мне, Хью, чтобы я научил тебя презрительно усмехаться. Ты проделываешь это слишком утрированно: получается отвратительная гримаса, словно тебя подвергают нечеловеческим пыткам. Нужно лишь слегка скривить губы. Вот так. Но вернемся к нашей теме. Думаю, ты все же удивишься, если я сообщу, что думаю о Леони вовсе не как о будущей красавице.

– Ты меня и в самом деле удивил.

– Уже лучше, дорогой мой. Ты хороший ученик, вот только не стоит дергать носом.

– Джастин, ты невыносим! Здесь нет ничего смешного.

– Разумеется, нет. В моем лице ты видишь… строгого опекуна.

– Я не понимаю.

– Я отвезу Леони в Англию и препоручу ее заботам моей сестрицы, пока не найду какую-нибудь скромную даму, которая могла бы стать дуэньей для мадемуазель Леони де Боннар. – Его милость принялся усердно обмахиваться, время от времени складывая губы бантиком и закатывая глаза, но Хью не обращал на его упражнения ни малейшего внимания. Открыв рот, он недоуменно смотрел на Эйвона.

– Твоей… твоей подопечной?! Но зачем?!

– Надо же, какая у меня репутация! – горестно промолвил его милость. – Каприз, Хью, простой каприз и ничего больше.

– Ты собираешься удочерить ее?

– Да.

– И на какой срок? Если это всего лишь каприз…

– Не только. У меня есть причина. Леони останется при мне до тех пор… скажем так, до тех пор пока не найдет более подходящий дом.

– Ты хочешь сказать, пока не выйдет замуж?

Тонкие черные брови внезапно сдвинулись.

– Я не это хотел сказать, но не станем уточнять. При мне Леони будет находиться в не меньшей безопасности, чем… чем, к примеру, при тебе.

Хью встал.

– Я… ты… Боже милостивый, ты шутишь, Джастин?

– Полагаю, что нет.

– Ты и в самом деле намерен так поступить?

– Дорогой мой, ты удивлен?

– Я теперь больше прежнего похож на овцу, – с улыбкой ответил Хью и протянул руку. – Если твои намерения честны, а я думаю, так оно и есть…

– Ты меня смущаешь, – промолвил его милость, жеманно улыбнулся и кокетливо повел глазами.

– …то твой поступок…

– …совершенно не похож на то, что ты делал прежде.

– Чертовски великолепен!

– Но ведь тебе не известны мотивы.

– Сомневаюсь, что ты сам осознаешь свои мотивы, – спокойно сказал Давенант.

– На редкость косноязычная фраза, Хью. Но я льщу себя надеждой, что прекрасно сознаю свои намерения.

– Я сомневаюсь. – Давенант снова сел. – И все же ты меня удивил. Итак, что же теперь? Леон знает, что ты раскрыл его… ее – черт побери, я опять путаюсь!

– Не знает.

Хью помолчал.

– Возможно, она не захочет остаться с тобой, когда ты сообщишь ей о своей догадке, – наконец вымолвил он.

– Возможно, но она принадлежит мне и должна меня слушаться.

Давенант встал и отошел к окну.

– Джастин, мне это не нравится.

– Могу я спросить, почему?

– Она… она слишком сильно тебя любит.

– Ну и?

– Не будет ли лучше попросту отправить девушку в какое-нибудь безопасное место?

– И куда же именно, мой разумный друг?

– Не знаю.

– Весьма ценный совет! Поскольку я тоже не знаю, то думаю, нам придется отбросить эту чудесную идею.

Давенант повернулся.

– Хорошо. Полагаю, большого вреда не будет, Джастин. Когда ты покончишь с этой игрой?

– Когда мы окажемся в Англии. Как видишь, я старательно оттягиваю этот момент.

– Почему?

– Во-первых, дорогой мой друг, наше дитя может смутиться, если мы, давясь от смеха, разоблачим ее. Во-вторых… во-вторых… – Его милость замолчал и хмуро уставился на веер. – Что ж, будем честными до конца. Я привык к Леону и мне не хочется менять его на Леони.

– Я так и думал, – вздохнул Давенант. – Будь добр к Леони, Джастин.

– В этом и состоят мои намерения, – с поклоном ответил герцог и захлопнул веер.

Глава IX
Леон и Леони

Через несколько дней Хью Давенант отбыл в Лион. В тот же день Эйвон вызвал своего управляющего Уолкера и сообщил ему, что собирается отправиться в дорогу. Уолкер, привыкший к внезапным решениям своего хозяина, не выказал ни малейшего удивления. Этот сдержанный господин никогда не расставался с непроницаемой маской, давно уже ставшей его вторым лицом. За долгие годы, проведенные в услужении у его милости, добрейший Уолкер зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, а потому Эйвон, не колеблясь, препоручил его заботам парижский особняк. Сам герцог намеревался обосноваться в лондонском жилище.

Покинув библиотеку, Уолкер степенным шагом прошествовал вниз, чтобы предупредить об отъезде камердинера его светлости Гастона, грума Микина и пажа Леона. Последнего старый слуга нашел в комнате экономки; паж сидел на столе, свесив ноги, и энергично расправлялся с огромным куском пирога. Мадам Дюбуа скорбно наблюдала за мальчиком. Будучи дамой вежливой, она приветствовала Уолкера печальной улыбкой; Леон же удостоил дворецкого небрежным взглядом и запихнул в рот очередную порцию пирога.

– Eh bien, m'sieur! – Мадам Дюбуа выбралась из кресла и присела в степенном реверансе.

– Прошу прощения, мадам, что потревожил вас. – Уолкер чопорно поклонился. – Я искал Леона.

Паж недовольно заерзал.

– Ну так вы нашли меня, Уолкер, – пробормотал он с набитым ртом.

Лицо Уолкера исказила легкая судорога. Из всей прислуги лишь негодник паж смел обращаться к нему по имени.

– Его милость известил меня, что завтра он отправляется в Лондон. Я пришел предупредить тебя, Леон: ты должен сопровождать его.

– Ба! Монсеньор еще утром мне об этом сказал, – презрительно хмыкнул Леон и отправил в рот остаток пирога размером с голову младенца.

Мадам Дюбуа кивнула.

– Да, и потому милый ребенок пришел, чтобы в последний раз отведать моего угощения. – Она испустила горестный вздох. – Сердце мое разрывается, как только я подумаю, что должна расстаться с тобой, милый Леон. Но ты, неблагодарный мальчишка, похоже, рад улизнуть от старой мадам Дюбуа!

– Я никогда не бывал в Англии, – виновато пробормотал Леон, с усилием проглотив пирог. – Там, наверное, чудесно!

– Ах, это верно! – мадам Дюбуа испустила еще один скорбный вздох. – Ты быстро позабудешь старую толстуху.

– Нет, клянусь! – Леон кинул хищный взгляд в сторону тарелки с еще одним пирогом. – Уолкер, не желаете отведать творение мадам Дюбуа?

Уолкер смерил пажа ледяным взглядом.

– Нет, благодарю вас.

– Видите, как он вас обижает, мамаша! – хохотнул Леон и ухватил очередной кусок.

– Уверяю вас, мадам, у меня подобного и в мыслях не было. – Уолкер поклонился мадам Дюбуа, уничтожающе глянул на Леона и удалился.

– Вылитый верблюд, – безмятежно заметил паж.

То же самое он повторил на следующий день Эйвону, когда карета катила в направлении Кале.

– Верблюд? – изумленно переспросил его милость. – Почему?

– Ну… – Леон наморщил нос. – Я как-то очень давно, видел верблюда. Голову он держал надменно, а зубы у него были ну точь-в-точь как у нашего Уолкера. Он был исполнен достоинства, Монсеньор. Понимаете?

– Прекрасно понимаю, – ответил его милость, зевнул и поуютнее устроился в углу кареты.

– Как вы думаете, Монсеньор, мне понравится Англия?

– Будем надеяться, дитя мое.

– А как вы думаете, мне не станет дурно на корабле?

– Полагаю, нет.

– Я тоже так считаю, – самонадеянно улыбнулся Леон.

По дороге в Англию с путешественниками не случилось ничего примечательного. Ночь они провели в Кале, а вечером следующего дня погрузились на корабль. К досаде Леона герцог строго-настрого запретил ему покидать пределы каюты. Его милость пересекал Ла-Манш множество раз, но впервые вынужден был проторчать все путешествие на палубе. Один раз Эйвон спустился в крошечную каюту и, обнаружив, что Леон заснул, сидя в кресле, осторожно уложил пажа в постель и укрыл меховым пледом. После чего вернулся на палубу, где и встретил рассвет.

Когда на следующее утро Леон выбрался из каюты, он испытал самое настоящее потрясение, обнаружив, что его хозяин провел ночь наедине с ветром и солеными брызгами. Дабы привести пажа в чувство, Эйвон дернул его за медный локон и отправился завтракать. Насытившись, его милость предался сладостному сну, длившемуся вплоть до самого Дувра. Леон же занял его пост на палубе. Выспавшись, Эйвон привел себя в порядок и только тогда соизволил сойти на берег. Гастон к этому времени успел поднять переполох в прибрежной гостинице. К тому моменту, когда его милость переступил порог постоялого двора, на столе в отдельной гостиной дымился обед.

Леон осторожно приблизился к столу и с изумлением уставился на блюда. На гигантской тарелке высилась груда вареной говядины, в изобилии украшенная ломтиками ветчины и массивными окороками странных животных. Окорока при ближайшем рассмотрении оказались конечностями английских каплунов. На соседнем блюде покоилась исполинская утка, окаймленная мясным паштетом; неподалеку кокетливо подрагивал пудинг. Всей снеди составляла компанию огромная бутылка с багровой жидкостью и кувшин дымящегося эля.

– Что с тобой, мой дорогой Леон? – поинтересовался его милость, изучая ошеломленное лицо пажа.

Мальчик обернулся. Его милость стоял в дверях, энергично обмахиваясь веером. Леон неодобрительно глянул на веер. Эйвон, заметив осуждение в его глазах, улыбнулся.

– Тебе не нравится эта безделушка, дитя мое?

– Мне вообще все не нравится, Монсеньор.

– Ты меня огорчаешь. А какого ты мнения об английской кухне?

Леон покачал головой.

– Она ужасна, Монсеньор. Это… это варварство!

Герцог от души расхохотался и прошел к столу. Леон проворно последовал за ним, намереваясь, как обычно, занять место за его стулом.

– Дитя мое, ты разве не видишь, что стол накрыт на двоих? Садись. – Его милость встряхнул салфетку и взялся за нож. – Не хочешь отведать утки?

Леон робко сел.

– Да, Монсеньор, как вам будет угодно.

Его милость внимательно наблюдал за нервными, но чрезвычайно изящными движениями пажа.

– Так, значит, это Дувр, – спросил Леон, ковыряя утиное мясо.

– Ты совершенно прав, дитя мое, – ответил его милость. – Это Дувр. Ты хочешь выразить восхищение этим обстоятельством?

– Да, Монсеньор. Все английское так необычно, но мне нравится. Разумеется, мне бы все это не понравилось, если бы здесь не было вас.

Эйвон плеснул в бокал вина.

– Боюсь, ты мне бессовестно льстишь.

Леон доверчиво улыбнулся.

– Нет, Монсеньор. Вы обратили внимание на хозяина?

– Я хорошо знаком с этим добрым человеком. А что с ним такое?

– Он такой маленький и такой жирный, а нос у него так блестит! Когда он вам кланялся, Монсеньор, я испугался, что он вот-вот лопнет!

– Какое ужасное предположение, дитя мое. Похоже, у тебя мрачное чувство юмора.

Леон довольно рассмеялся.

– Знаете, Монсеньор, – пропыхтел он, энергично перепиливая утиный хребет, – до вчерашнего дня я ни разу не видел моря! Оно прекрасно, но в какой-то момент мои бедные внутренности взбунтовались. – Леон красноречиво взмахнул руками.

– Мой дорогой Леон! По правде говоря, у меня нет ни малейшего желания обсуждать сейчас манеры твоих драгоценных внутренностей. Боюсь, их прискорбное поведение придется мне не по душе.

– Мне тоже не понравилось, как повели себя мои несчастные кишки, Монсеньор! Но я справился с ними: стиснул зубы и не позволил, чтобы блюда, которые мы с вами отведали в Кале…

Эйвон стукнул веером Леона по пальцам.

– Я прошу тебя помолчать, дитя мое.

Леон обиженно потер руку.

– Да, Монсеньор, но…

– И не спорь!

– Хорошо, Монсеньор. Я и не думаю спорить. Просто я…

– Мой дорогой Леон, ты несносен! Ты становишься крайне назойливым.

– Я пытаюсь объяснить, Монсеньор, – с достоинством возразил Леон.

– Тогда потрудись этого не делать. Прибереги силы для утки.

– Да, Монсеньор. – Леон с удвоенной энергией принялся пилить исполинское существо. Через минуту он снова поднял взгляд. – Когда мы начнем собираться в Лондон, Монсеньор?

– Весьма оригинальная форма вопроса! – заметил его милость. – Мы начнем собираться, как ты изволил выразиться, через час.

– Тогда можно мне прогуляться после трапезы?

– С прискорбием вынужден тебе отказать. Я хочу с тобой поговорить.

– Поговорить? – эхом отозвался Леон.

– Ты находишь это занятие чересчур экстравагантным? Я должен сообщить нечто очень важное. Что стряслось на этот раз?

Леон оставил утку в покое и теперь с явным отвращением взирал на черный пудинг, призывно подрагивавший студенистыми боками.

– Монсеньор, это… – Леон презрительно ткнул пальцем в пудинг. – Порядочные люди такое не едят!

– Он тебя чем-то не устраивает?

– Всем! – последовал уничтожающий ответ. – Сначала мне сделалось дурно на корабле, а теперь эта жуткая штука! Как вы ее называете… пудинг? Voyons, подходящее название. На редкость омерзительное словечко! Монсеньор, вы не должны этого есть! Если вы проглотите хоть крохотный кусочек этой мерзости, то с вами…

– Я попросил бы тебя воздержаться. Вполне достаточно, что ты сообщил о манерах своих собственных внутренностей, дитя мое. С тобой, конечно, обошлись чудовищно, но постарайся об этом забыть. Лучше отведай сладкого.

Леон ухватил галету и принялся остервенело грызть творение британского кондитера.

– В Англии все едят эту гадость, Монсеньор? – спросил он, опасливо поглядывая на пудинг.

– Постоянно, дитя мое.

– В таком случае, я думаю, нам не стоит здесь задерживаться надолго, – твердо сказал Леон. – Я уже сыт.

– Тогда подойди сюда. – Его милость устроился на дубовой скамье у камина. Леон послушно примостился рядом.

– Да, Монсеньор?

Эйвон повертел в руках веер. Лицо его посуровело. Леон ломал голову, чем он мог обидеть хозяина. Внезапно его милость ухватил Леона за руку.

– Дитя мое, пришло время положить конец той маленькой комедии, которую мы с тобой разыгрываем. – Он замолчал, наблюдая, как огромные фиалковые глаза расширяются от недоброго предчувствия. – Мне очень нравится Леон, дитя мое, но пора ему превратиться в Леони.

Маленькая ладонь задрожала.

– Монсеньор!

– Да, дитя мое. Видишь ли, я знал правду с самого начала.

Леони сидела неподвижно, в глазах ее застыло затравленное выражение. Свободной рукой Эйвон потрепал ее по щеке.

– В конце концов, какая разница, дитя мое? – ласково прошептал он.

– Вы… вы никуда не отправите меня?

– Нет. Разве я тебя не купил?

– И я могу остаться вашим пажом?

– Нет, с пажом покончено, дитя мое. Мне очень жаль, но это невозможно.

Вся твердость разом покинула Леони. Она громко всхлипнула и уткнулась лицом в рукав камзола герцога.

– Пожалуйста! Пожалуйста, Монсеньор!

– Прекрати, дитя мое! Мне совсем не хочется, чтобы ты испортила мой камзол. Кроме того, я еще не договорил.

– Не прекращу! – раздался упрямый сердитый голос. – Позвольте мне остаться Леоном!

Его милость приподнял голову девушки.

– Вместо пажа ты станешь моей воспитанницей. Моей дочерью. Разве это так страшно?

– Я не хочу быть девушкой! Пожалуйста, Монсеньор, пожалуйста! – Медноволосое создание соскользнуло на пол и замерло у ног герцога. – Скажите "да", Монсеньор! Скажите "да"!

– Нет, дитя мое. Вытри слезы и выслушай меня. Только не говори, что ты потеряла платок.

Леони достала из кармана батистовый платок.

– Я не хочу быть девушкой!

– Ерунда, моя милая! Быть моей воспитанницей куда приятнее, чем моим пажом.

– Нет!

– Ты забываешься, – сурово произнес его милость. – Я не люблю, когда мне противоречат.

Леони подавила очередной всхлип.

– Прошу прощения, Монсеньор.

– Вот и хорошо. Как только мы прибудем в Лондон, я отвезу тебя к моей сестре – помолчи же! Так вот, я отвезу тебя к моей сестре, леди Фанни Марлинг. Видишь ли, дитя мое, ты не можешь жить у меня, пока я не подыщу тебе достойную даму в качестве дуэньи.

– Я не хочу!

– Милое дитя, ты поступишь так, как я велю. Моя сестра подобающим образом оденет тебя и научит быть девушкой. Ты быстро постигнешь это искусство.

– Нет! Никогда!

– Я так хочу, дитя мое. Когда же ты приобретешь манеры юной девицы, то тут же вернешься ко мне, и я представлю тебя обществу.

Леони с силой дернула его милость за руку.

– Я не поеду к вашей сестре! Я останусь Леоном! Вы не можете меня заставить, Монсеньор! Я вам не подчинюсь!

Его милость с раздражением взглянул на нее.

– Если бы ты все еще оставалась моим пажом, я знал бы, как поступить, – сказал он.

– Да, да! Поколотите меня, накажите, только позвольте остаться вашим пажом! Прошу вас, Монсеньор!

– К сожалению, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты моя собственность и должна во всем меня слушаться.

Леони уткнула лицо в ладонь его милости и зарыдала. Минуты три Эйвон терпел, затем отдернул руку.

– Ты хочешь, чтобы я все-таки отослал тебя?

– О! – Леони вздрогнула и замолчала. – Вы не сделаете этого, Монсеньор! Вы… О нет, нет!

– В таком случае ты будешь меня слушаться. Ясно?

Последовала долгая пауза. Леони в отчаянии смотрела в холодные темные глаза его милости. Губы ее дрожали, по щекам катились слезы.

– Да, Монсеньор, – прошептала она и понурила голову.

Эйвон нагнулся, обхватил хрупкое, почти детское тельце и привлек девушку к себе.

– Вот и хорошо, дитя мое, – похвалил он. – Ты научишься быть девушкой, чтобы доставить мне удовольствие, Леони.

Она прижалась к нему.

– А вам это доставит удовольствие, Монсеньор?

– Огромное, дитя мое.

– Тогда я п-п-постараюсь, – пробормотала Леони. – Вы ведь н-ненадолго оставите меня?

– Пока не найду кого-нибудь, кто станет о тебе заботиться. Тогда ты переедешь в мой загородный дом, где тебя обучат светским манерам, а также посвятят в искусство владения веером, научат жеманно улыбаться, закатывать глаза…

– Ну уж нет!

– Надеюсь, что нет, – со слабой улыбкой откликнулся Эйвон. – Милое дитя, в столь глубокой печали нет никакой нужды.

– Я так долго была Леоном! Это будет очень-очень трудно!

– Видимо, да, – Эйвон забрал у девушки скомканный платок. – Но ты постараешься, я хочу гордиться своей воспитанницей.

– Как так, Монсеньор? Гордиться мной?

– А почему бы и нет, дитя мое?

– Мне бы это понравилось, – Леони повеселела. – Я буду хорошей ученицей.

Тонкие губы герцога едва заметно дрогнули.

– Значит, ты постараешься быть достойной меня? Жаль, что милый Хью этого не слышит.

– А он знает?

– Как выяснилось, дитя мое, он, как и я, знал почти с самого начала. А теперь поднимись с колен. Вот так. И сядь рядом со мной.

Леони устроилась на прежнем месте и горько вздохнула.

– Значит, мне придется носить юбки, не ругаться нехорошими словами и терпеть общество женщин? Это тяжело, Монсеньор, ужасно тяжело. Женщины мне не нравятся. Я хотела бы все время быть с вами.

– Интересно, что на это скажет Фанни? – поинтересовался его милость. – Моя сестра, Леони, во всех отношениях женщина.

– Она похожа на вас?

– Ну что на это ответить? – Эйвон рассмеялся. – Она не похожа на меня, дитя мое. У нее золотистые волосы и голубые глаза. Прошу прощения?

– Я сказала: "Тьфу, черт!".

– Я успел заметить, что ты питаешь особое пристрастие к этому выражению. Дамам не позволительны столь вульгарные возгласы, моя милая. Ты будешь слушаться леди Фанни, ты не станешь насмехаться над ней и презирать ее за золотистые волосы.

– Конечно, не стану. Она же ваша сестра, Монсеньор, – ответила Леони. – Как вы думаете, я ей понравлюсь? – Она с беспокойством взглянула на него.

– Почему бы и нет? – легкомысленно ответил герцог.

По лицу Леони пробежала мимолетная улыбка.

– Я не уверена, Монсеньор!

– Она будет любезна с тобой, хотя бы ради меня.