Текст книги "Дьявол и паж"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Леон проворно уселся на коврике, скрестил ноги и поднял на герцога смущенный, но явно довольный взгляд.

Не сводя глаз с пажа, Эйвон пригубил вино и поставил бокал на маленький столик рядом с собой.

– Ты находишь мое поведение неожиданным? Я просто хочу немного развлечься.

Леон серьезно смотрел на его милость.

– Что я должен делать, Монсеньор?

– Говорить, – потребовал Эйвон. – Твои взгляды на жизнь весьма занимательны. Пожалуйста, продолжай.

Леон внезапно рассмеялся.

– Монсеньор, я не знаю, о чем говорить! Я не знаю ничего интересного. Мне все твердят, что я много болтаю. Мадам Дюбуа позволяет мне говорить, но Уолкер… Уолкер всегда такой скучный и строгий.

– А кто такая мадам Дюбуа?

Леон широко раскрыл глаза.

– Это же ваша экономка, Монсеньор!

– Правда? Никогда ее не видел. И эта особа готова внимать твоей болтовне?

Паж непонимающе смотрел на герцога.

– Монсеньор?

– Не важно. Расскажи о своей жизни в Анжу. До того как Жан привез тебя в Париж.

Леон уселся поудобнее, и поскольку подлокотник кресла Эйвона оказался удобной опорой, он прислонился к нему головой, не сознавая, что серьезно нарушает этикет. Но Эйвон лишь улыбнулся и пригубил вино.

– Жизнь в Анжу мне теперь кажется такой далекой, – вздохнул Леон. – Мы жили в маленьком домике, держали лошадей, коров, поросят и прочую живность… Моему отцу не нравилось, что я не подхожу к коровам и поросятам. Но понимаете, Монсеньор, они всегда были такие грязные! Матушка же говорила, что крестьянская доля не для меня, и поручила мне ухаживать за птицей. Это было не так противно. У меня даже была одна курица-пеструшка. Как-то Жан стащил ее, чтобы подразнить меня. А потом появился месье кюре. Он жил неподалеку от нашей фермы, в крошечном домике рядом с церковью. Он был такой добрый! Если я прилежно учился, месье кюре угощал меня чудесными сладостями… а иногда святой отец рассказывал истории о феях и рыцарях! Я тогда был совсем маленьким, но до сих пор помню его рассказы. А отец твердил, что не пристало священнику рассказывать небылицы. Я не очень любил отца… Он был похож на Жана. А затем нагрянула чума, и люди кругом мерли как мухи. Меня отправили к кюре, и… Дальше, Монсеньор, вы сами знаете.

– Теперь расскажи мне о своей жизни в Париже, – велел Эйвон.

Леон положил голову на подлокотник кресла и задумчиво уставился на огонь. Пламя золотыми бликами играло на медноволосой голове пажа. Он сидел в профиль к герцогу, и тот не сводил с лица мальчика бесстрастного взгляда. Эйвон наблюдал, как подрагивают длинные темные ресницы, примечал каждый вздох, срывающийся с нежных губ. Леон, помолчав, принялся излагать свою историю. Поначалу он запинался и стыдливо затихал на самых неприятных местах, но постепенно голос его окреп, и мальчик, увлекшись рассказом, казалось, забыл, с кем он говорит. Эйвон молча слушал его. Порой он улыбался причудливым мыслям своего необычного пажа, но большей частью слушал бесстрастно, не сводя с лица Леона пристального взгляда. Паузы и вздохи поведали о парижском житье мальчика больше, чем жалобы на мелочные придирки брата и его благоверной. Временами в рассказе Леона проскальзывали интонации то наивного, то умудренного опытом человека, что придавало всей истории странную причудливость. Казалось, в рассказчике уживаются детская непосредственность и мудрость старца. Когда бессвязный рассказ подошел к концу, Леон обратил лицо к герцогу и робко коснулся рукава его милости.

– А затем появились вы, Монсеньор. Вы привели меня в свой дом и дали мне все. Я этого никогда не забуду.

– Друг мой, ты еще не видел меня с худшей стороны, – невозмутимо ответил Эйвон. – Я вовсе не похож на то благородное существо, каким ты меня рисуешь. Когда я купил тебя у твоего любезного братца, то, поверь мне, я сделал это вовсе не из желания вырвать тебя из лап изверга. Ты можешь оказаться мне полезен. А если выяснится, что пользы от тебя никакой, то я, скорее всего, избавлюсь от твоей персоны. Я говорю это лишь для того, чтобы предупредить тебя.

– Если вы решите избавиться от меня, я утоплюсь! – страстно воскликнул Леон. – Когда я вам надоем, Монсеньор, я пойду служить к вам на кухню. Но я никогда вас не покину.

– Ладно, когда ты мне надоешь, я отдам тебя мистеру Давенанту! – Эйвон усмехнулся. – Это было бы забавно… О господи, легок на помине!..

В комнату тихо вошел Хью, но на пороге он замер, изумленно уставившись на парочку, восседавшую у камина.

– Не правда ли, Хью, довольно трогательная картинка? Дьявол в новой роли. – Его милость наградил Леона небрежным щелчком. – В постель, дитя мое, в постель!

Леон вскочил, почтительно поцеловал герцогу руку, дружески кивнул Давенанту и удалился.

Хью подождал, пока за мальчиком закрылась дверь, затем подошел к камину. Облокотившись одной рукой о каминную полку и сунув другую в карман, он сурово взглянул на герцога.

– Когда ты намерен положить конец этому капризу, Джастин?

Эйвон склонил голову набок и невозмутимо встретил гневный взгляд Давенанта.

– А что тебя не устраивает, милый мой Хью?

– Вид этого ребенка у твоих ног вызывает у меня отвращение!

– Да, я заметил, что ты немного взволнован. Тебя, наверное, смущает вопиющая нелепость: я – и на пьедестале, как герой?

– Мне это неприятно. Малыш боготворит тебя! Надеюсь, ты испытываешь хотя бы неловкость от его столь искреннего восхищения! Если бы поклонение этого невинного агнца позволило тебе прочувствовать собственную ничтожность, я бы еще согласился!

– Увы, не получится. Могу я спросить тебя, мой дорогой Хью, откуда такой интерес к безродному пажу?

– Мне просто искренне жаль это юное и невинное создание.

– Как ни странно, он не столь невинен, как ты полагаешь.

Давенант раздраженно крутанулся на каблуках. Он подошел к двери, но тут Эйвон вновь заговорил:

– Кстати, дорогой мой, завтра я избавлю тебя от своего общества. Пожалуйста, извинись за мое отсутствие перед Лурдонном.

Хью оглянулся.

– А куда ты собрался?

– В Версаль. Мне кажется, пора засвидетельствовать свое почтение королю Людовику. Полагаю, нет смысла спрашивать тебя, составишь ли ты мне компанию?

– Разумеется. Хотя спасибо за приглашение. Я не люблю Версаль. А Леона ты возьмешь с собой?

– Я еще не думал об этом. Вполне возможно. Если только ты не захочешь взять его к Лурдонну.

Хью молча вышел из комнаты.

Глава V
Дьявол посещает Версаль

Назавтра, часов в шесть вечера, легкий экипаж герцога Эйвона, запряженный четверкой серых рысаков, стоял во внутреннем дворике особняка на улице Святого Гонория. Лошади нетерпеливо били копытами о мостовую, оглашая дворик громким ржанием; форейторы в черных с золотом ливреях едва удерживали рысаков: лошадей его милость выбирал отнюдь не за кротость нрава.

Взволнованный Леон поджидал Эйвона в вестибюле. По приказу герцога пажа облачили в черный бархатный костюм, отделанный у ворота и на запястьях изящными кружевами. Под мышкой Леон зажал треуголку, а в другой руке благоговейно сжимал хозяйскую трость.

Эйвон неторопливо спустился по ступеням, при его появлении Леон ахнул от изумления. Герцог всегда отличался редкостной величавостью, но сегодня его милость превзошел самого себя: отделанный золотом камзол пересекала лазурная лента ордена Подвязки, который величественно покачивался чуть ниже колена; рядом поблескивали еще три ордена. В пене кружев шейного платка примостилось солидное семейство бриллиантов; каблуки и пряжки туфель так и сияли драгоценными каменьями. Через руку его милости был перекинут черный плащ; в другой руке он держал табакерку, усыпанную бриллиантами. Эйвон молча оглядел пажа, нахмурился и повернулся к камердинеру.

– Мой добрый Гастон, быть может, ты помнишь ту золотую цепь с сапфирами, что подарил мне… впрочем, кто именно подарил, я уж запамятовал. Да, помнится, была еще сапфировая пряжка.

– Да, Монсеньор?

– Принеси их.

Гастон проворно засеменил прочь и вскоре вернулся с украшениями. Эйвон критически изучил тяжелую золотую цепь с сапфирами и, оставшись доволен осмотром, с ловкостью фокусника накинул ее на голову Леону. Цепь мягко легла на грудь мальчика, сапфиры засияли мягким огнем, который, впрочем, не мог соперничать с блеском огромных фиалковых глаз.

– Монсеньор! – вскрикнул Леон и с восторгом коснулся украшения.

– Дай-ка мне свою шляпу, дитя. Пряжку, Гастон. – Его милость неторопливо прикрепил сапфировую пряжку к шляпе пажа и надел треуголку на голову Леону. Потом отступил, любуясь делом своих рук. – Странно, почему я раньше не подумал о сапфирах?.. Дверь, дитя мое!

Все еще сам не свой от неожиданного поведения хозяина, Леон кинулся открывать дверь. Эйвон вышел из дома и уселся в поджидающий экипаж. Леон вопросительно взглянул на него, не зная, залезть ли ему на козлы или сесть рядом с хозяином.

– Можешь сегодня сесть рядом со мной, – ответил тот на немой вопрос пажа. – И скажи этим болванам, пусть отпустят лошадей.

Леон передал форейторам приказ его милости и поспешно запрыгнул в экипаж, прекрасно зная повадки рысаков из конюшни герцога. Форейторы оседлали верховых лошадей, и застоявшиеся скакуны рванули вперед. Экипаж с грохотом миновал кованые ворота и вылетел на улицу. Впрочем, рысакам волей-неволей пришлось умерить прыть, поскольку узкие улочки, скользкий булыжник и многочисленные повороты не способствовали бешеной скачке. И лишь когда карета выехала на версальскую дорогу, лошади смогли показать себя во всей красе. Словно решив отыграться за издевательство узких парижских улочек, кони в едином порыве устремились вперед. Правда, рысаки мчали экипаж так слаженно, что, несмотря на бесчисленные выбоины, ухабы и рытвины, пассажирам казалось, будто карета мчится по идеально гладкой дороге.

Далеко не сразу Леон сумел найти слова, чтобы поблагодарить его милость за подарок. Паж примостился на краешке сиденья рядом с герцогом, то и дело благоговейно касался сияющих камней, пытаясь украдкой опустить взгляд, чтобы получше разглядеть украшение. Наконец он набрался храбрости и повернул голову к Эйвону, который, откинувшись на бархатные подушки, безучастно взирал на проносящийся мимо пейзаж.

– Монсеньор… я не могу это принять… это слишком ценная вещь для меня, – пробормотал мальчик сдавленным голосом.

– Ты так полагаешь? – Эйвон с улыбкой взглянул на пажа.

– Лучше я сниму это, Монсеньор. Я ведь могу потерять…

– Тогда мне придется купить тебе другую безделушку. Можешь не опасаться: потеряешь так потеряешь. Она твоя.

– Моя? – Пальцы у Леона непроизвольно сжались. – Моя, Монсеньор? Этого не может быть! Я ничего не сделал… чтобы заслужить такой чудесный подарок.

– А тебе никогда не приходила в голову мысль, что я не плачу тебе жалования? Где-то в Библии, я точно не помню где, сказано, что труженик достоин награды за труды свои. Конечно, в большинстве случаев это утверждение явно не соответствует действительности, но я все-таки решил преподнести тебе эту цепь в награду за твои старания.

В следующий миг Леон стащил с головы шляпу, сорвал с шеи цепь и чуть ли не швырнул украшение в лицо его милости. Синие глаза мальчика потемнели от гнева.

– Я не желаю никакой платы! Я до самой смерти буду вам служить, но только не за плату! Нет, тысячу раз нет! Вы меня рассердили!

– Похоже, что так, – изумленно прошептал его милость. Он взял цепь. – Мне казалось, что…

Леон вытер глаза. Когда он заговорил, голос его слегка дрожал.

– Как вы могли такое подумать? Я никогда не стремился получать плату! Я служу из любви к вам и из благодарности, а вы… вы сунули мне золото! Неужто вы думаете, что я стану хуже трудиться, если не буду получать плату?!

– Если бы эта мысль пришла мне в голову, я не стал бы увешивать тебя драгоценностями, – скучающим голосом ответил его милость. – Возможно, тебе интересно будет узнать: я не привык, чтобы пажи разговаривали со мной в подобном тоне.

– Прошу прощения, Монсеньор, – покаянно прошептал Леон. Он отвернулся, кусая губы.

С минуту Эйвон молча наблюдал за мальчиком. Наконец герцог расхохотался. На лице Леона глубочайшая печаль боролась с яростью. Его милость легонько дернул пажа за огненный локон.

– Ты считаешь, мне следует извиниться перед тобой?

Леон злобно мотнул головой, не отрывая глаз от окна.

– До чего ж ты надменное существо. – Насмешка, отчетливо проскользнувшая в голосе его милости, отозвалась гневным румянцем на щеках пажа.

– Вы злой человек!

– Ты только сейчас это осознал? Правда, я не понимаю, почему ты наградил меня этим замечательным эпитетом, неужели за то, что я решил наградить тебя?

– Вы не понимаете! – отрезал Леон, по-прежнему не поворачивая головы.

– Я прекрасно понимаю, что ты считаешь себя оскорбленным, дитя мое. Знаешь, это довольно забавно.

Вместо ответа до его милости донесся сдавленный звук, очень похожий на всхлип. Эйвон снова рассмеялся, положил руку на плечо мальчика и мягко надавил. Леон покорно опустился на колени и застыл в таком положении, уставясь на обивку кареты. В следующую секунду цепь вновь оказалась на его шее.

– Леон, ты станешь это носить ради моего удовольствия.

– Да, Монсеньор, – неохотно буркнул Леон.

Герцог положил ладонь на медноволосую голову пажа и решительно повернул ее, словно некий неодушевленный предмет.

– Интересно, с какой стати я так церемонюсь с тобой? – поинтересовался его милость, разглядывая надутое лицо Леона. – Эта цепь – подарок. Надеюсь, теперь ты доволен?

Леон быстро поцеловал руку герцога.

– Да, Монсеньор. Благодарю вас. Искренне прошу меня извинить.

– Сядь на место.

Леон взял шляпу, несмело улыбнулся и сел подле его милости.

– Наверное, у меня отвратительный характер, – с обескураживающей наивностью заметил мальчик. – Месье кюре непременно наказал бы меня. Он любил повторять, что несдержанность – это смертный грех. Святой отец часто говорил об этом.

– Похоже, уроки кюре не пошли тебе на пользу, – сухо обронил Эйвон.

– Не пошли, Монсеньор… Но ведь сдерживаться так трудно! Мой нрав сильнее меня. Стоит зазеваться, как он тут же вырывается на волю и начинает крушить все вокруг. Но я почти всегда потом раскаиваюсь… А я увижу сегодня короля?

– Вполне возможно. От меня не отставай ни на шаг и не глазей по сторонам.

– Хорошо, Монсеньор, я постараюсь. Но это тоже нелегко. – Паж искоса глянул на герцога, но его милость уже закрыл глаза.

Леон устроился поуютнее в углу кареты, собираясь насладиться остатком пути. Время от времени карета его милости обгоняла другие экипажи, но смельчаков, рискнувших посостязаться с ними в скорости, почему-то не находилось. Четверка английских чистокровных рысаков вихрем проносилась мимо своих нерасторопных французских собратьев. Пассажиры отставших экипажей считали своим святым долгом высунуть головы и полюбопытствовать, что за безумец предпочитает такую тряску размеренному и приятственному темпу. Герб, украшавший карету его милости, а также ее строгая расцветка не оставляли на этот счет никаких сомнений.

– Нетрудно догадаться! – пробурчал маркиз де Шурванн, высунув голову из окна своей тихоходной кареты, чтобы полюбоваться живописным пейзажем. Увы, он поневоле тут же ретировался в безопасное чрево экипажа, поскольку в этот момент что-то вихрем пронеслось мимо. – Кто еще может разъезжать с такой бешеной скоростью?

– Английский граф? – его костлявая супруга мечтательно закатила глаза.

– Ну а кто же еще?! Я встретил герцога вчера вечером, и он ни словечком не обмолвился о том, что собирается присутствовать на королевском приеме.

– Теодор де Вантур как-то сказал, будто никто не знает, что предпримет его милость в следующую минуту. – Костлявая маркиза судорожно вздохнула.

– Poseur![27]27
  Позер!


[Закрыть] – фыркнул маркиз и в сердцах захлопнул окно.

Черная с позолотой карета мчалась, не сбавляя ход. И лишь когда впереди замаячили ворота Версальского парка, лошади соизволили перейти на бодрую рысь. Леон с любопытством вглядывался в сгустившиеся сумерки. Вскоре карета въехала во двор, где сияли сотни огней. Юный паж изумленно завертел головой. Тут и там полыхали факелы, из окон лилось ослепительное сияние; у входа выстроилась длинная череда экипажей, повсюду прогуливались элегантные фигуры. Когда карета подкатила к крыльцу, его милость соизволил открыть глаза. Герцог выглянул в окно, бесстрастно оглядел великолепие двора и зевнул.

– Видимо, пора вылезать, – недовольно заметил он.

Лакей опустил лесенку. Леон спрыгнул первым и повернулся, чтобы помочь его милости. Герцог величаво сошел на землю, на мгновение задержался, скептически оглядел выстроившиеся кареты и проследовал мимо разряженных дворцовых лакеев. Леон поспешил за его милостью, прихватив трость и плащ герцога. Эйвон сделал Леону знак избавиться от ноши. Леон торопливо сунул слуге плащ и бегом устремился за его милостью. Тот уже успел затеряться в плотной толпе гостей. Углядев герцога, паж перевел дух. Эйвон замедлил ход, направо и налево раскланиваясь со знакомыми. Размеры залы и ее великолепие ошеломили Леона. Вскоре они очутились перед широкой мраморной лестницей, отделанной золотом. Эйвон подхватил под руку какую-то нарумяненную даму и вместе с ней прошествовал вверх по лестнице. Они пересекли огромную залу, целеустремленно миновали несколько комнат и вскоре достигли уютной ниши с небольшим овальным оконцем. Леон семенил следом, с трудом удерживаясь от желания ухватиться за развевающуюся полу камзола его милости. Задержавшись на миг в уютной нише, его милость с дамой направились в следующую залу. Леон от восторга онемел: эта зала своим великолепием затмевала все предыдущие. Мириады свечей сияли повсюду. Тысячи облаченных в шелка и золото фигур отражались в бесчисленных зеркалах. Оглядевшись, Леон постепенно пришел в себя. Ему подумалось, что для столь многочисленной толпы кресел явно маловато. Герцог безжалостно избавился от своей избранницы, которая с разочарованным вздохом тут же пропала в толпе придворных. Теперь он пробирался вперед с удвоенной силой, не забывая раскланиваться. Вскоре толпа заметно поредела, и Леон смог разглядеть кое-что помимо спин стоящих впереди людей. У камина в позолоченном кресле восседал дородный господин, наряженный, казалось, сплошь в кружева и бриллианты. Вокруг тучного господина суетилась группа людей. В соседнем кресле позевывала какая-то дама с утомленным лицом. На голове у господина в кружевах и бриллиантах возвышалось нечто невообразимое. Приглядевшись, Леон с изумлением понял, что таинственная громада – не что иное, как напудренный парик, правда, букли у этого парика достигали размеров курдюка откормленного барана. Под бараньими буклями еле виднелось пухлое личико, казавшееся почти багровым от слоя румян, щеки рыхлого господина были изрыты какими-то странными черными точками. Поразмыслив, Леон решил, что, скорее всего, это мушки, призванные сделать господина привлекательнее. Сбоку у багроволицего господина топорщился эфес шпаги, увенчанный алмазной бородавкой невероятной величины.

Эйвон глянул на ошарашенное лицо Леона и ухмыльнулся.

– Вот ты и увидел короля. Подожди меня вон там. – Его милость махнул рукой в сторону окна. Леон попятился в указанном направлении, испытывая такое чувство, будто единственная поддержка и опора в этом огромном дворце покидает его.

Герцог засвидетельствовал почтение его величеству королю Людовику XV и утомленной даме, оказавшейся королевой Франции; задержался на несколько минут для беседы с малокровным дофином и неторопливо подошел к Арману де Сен-Виру, находившемуся в свите короля.

Арман тепло пожал ему руки.

– Mon Dieu, как приятно видеть твое лицо, Джастин! Я даже не знал, что ты в Париже. Так когда ты вернулся, mon cher?

– Почти два месяца назад. Честно говоря, визиты в Версаль меня утомляют. Я уже давно хочу выпить, но, боюсь, бургундского здесь не достать.

Глаза Армана сочувственно блеснули.

– В Оружейной зале! – заговорщически прошептал он. – Пойдем вместе. Нет, подожди, mon ami, тебя увидела мадам Помпадур. Она улыбается тебе! Да ты везунчик, Джастин!

– Я бы назвал это по-другому, – недовольно буркнул Эйвон, но все-таки приблизился к фаворитке и, низко склонясь, припал к ее руке.

Его милости пришлось развлекать знаменитую куртизанку, пока ее вниманием не завладел граф де Стенвиль. Эйвон тотчас же поспешно ретировался. В Оружейной зале герцог обнаружил Армана и еще пару кавалеров, лакомившихся засахаренными фруктами и вином.

Его милости вручили бокал бургундского, а один из лакеев подал тарелку с пирожными, от которых Эйвон презрительно отказался.

– Приятная перемена, – заметил герцог. – A ta santé[28]28
  Твое здоровье.


[Закрыть], Жуэнлисс! Твой покорный слуга, Турдевиль. Я хочу с тобой поговорить, Арман!

Он отвел Сен-Вира к небольшому диванчику. Какое-то время Арман болтал о Париже, придворной жизни и тяготах камергерского существования. Эйвон не прерывал друга, но при первой же паузе, возникшей в довольно забавном рассказе Армана, поспешил сменить тему.

– Я должен поклониться твоей очаровательной невестке, мой друг. Полагаю, она здесь?

Добродушное лицо Армана омрачилось.

– О да! Торчит в темном углу позади королевы. Если ты решил приударить за этой снулой рыбой, Джастин, то боюсь, у тебя испортился вкус, – он презрительно фыркнул. – О господи! И почему мой нелепый кузен выбрал именно ее?!

– Мне кажется, любезному Анри всегда недоставало здравого смысла, – отмахнулся Эйвон. – Почему твой кузен не приехал в Версаль?

– Так Анри в Париже? Он же уезжал в Шампань. Мой кузен впал у короля в немилость. – Арман усмехнулся. – Все его проклятый характер. Словом, Анри бежал от своей благоверной и неотесанного сынка.

Эйвон нацепил монокль.

– Неотесанного?

– А ты его не видел? Детина с душой скотовода. И этот юноша должен стать графом де Сен-Виром! Mon Dieu, наверное, это Мари привнесла дурную кровь! Мой племянничек не мог подцепить эту неотесанность от нас. Что ж, я никогда не верил, что Мари из подлинно благородного рода.

Герцог задумчиво разглядывал вино.

– Я должен непременно повидать юного Анри, – сказал он. – Мне рассказывали, что он не похож ни на отца, ни на мать.

– Ничуть. У него черные волосы, бесформенный нос и обезьяньи лапищи. Это божья кара для моего несносного кузена! Сначала Анри женится на плаксивой особе, у которой нет ни на грош очарования, а тем более красоты, а затем обзаводится потомством, глядя на которое хочется рыдать и смеяться одновременно!

– Похоже, ты не питаешь к своему племяннику нежных чувств, милый Арман, – пробормотал его милость, уткнув нос в бокал.

– Разумеется, не питаю! Если бы мой злосчастный племянничек был истинным Сен-Виром, я перенес бы удар куда с более легким сердцем. Но этот мужлан-недоумок! Он и святого выведет из себя! – Арман с такой силой грохнул бокалом об стол, что лакей, топтавшийся неподалеку, так и подпрыгнул. – Ты можешь считать меня глупцом, дорогой Аластер, но я никак не могу забыть эту пакость, которую устроил мой проклятый кузен! Анри женился на Мари де Лепинасс лишь для того, чтобы насолить мне! И после трех бесплодных лет унылая дамочка разродилась-таки сынком! Поначалу у нее случился выкидыш, а затем, когда я уже уверился, что титул у меня в кармане, она изумила нас всех, родив мальчика! Одни небеса знают, чем заслужил я такое наказание!

– Ребенок, кажется, родился в Шампани…

– Да, в родовом поместье. Чума побери мальчишку! Я впервые увидел это отродье в трехмесячном возрасте, когда его приволокли в Париж. Меня едва не вывернуло при виде торжествующей физиономии Анри.

– И все-таки я должен повидать твоего племянника, – повторил герцог. – Сколько ему лет?

– Мне до этого нет дела! Девятнадцать, – буркнул Арман и невольно улыбнулся. – Что, надоело мое брюзжание? Это все от этой чертовой жизни, которую я веду, Джастин. Ты лишь изредка наведываешься в Версаль. Со стороны может показаться, что здесь все утопает в роскоши, но видел бы ты, в каких комнатах вынуждены жить камергеры. Затхлые крысиные норы, Джастин, клянусь! Ладно, давай вернемся обратно.

Они вошли в Тронную залу. Арман остановился и скорчил недовольную мину.

– Она все еще здесь! Вон там рядом с Жюли де Корналь. Скажи на милость, какого черта тебе понадобилась эта затхлая матрона?

Эйвон улыбнулся.

– Видишь ли, mon chérie, – ласково произнес он, – мне доставит немалое удовольствие поведать нашему дорогому Анри, что я провел чудесные полчаса в обществе его очаровательной жены.

Тучный Арман весело хихикнул.

– Ну, если тебе так хочется… Ты ведь с давних пор питаешь безграничную любовь к моему кузену?

– Разумеется! – улыбнулся герцог.

Он подождал, пока Арман растворится в толпе, затем кивнул Леону, который послушно стоял у окна. Прошмыгнув мимо стайки записных сплетниц, паж подошел к хозяину и последовал за ним к диванчику, где с унылым видом сидела мадам де Сен-Вир.

Эйвон учтиво расшаркался.

– Дорогая графиня! – Кончиками пальцев он приподнял ее тонкую руку, словно дохлую рыбину, и едва коснулся губами. – Какая удача!

Графиня де Сен-Вир приветливо наклонила голову, искоса глянув на Леона. Мадемуазель де Корналь тактично удалилась, и Эйвон занял ее место. Леон пристроился за спиной его милости.

– Поверьте, графиня, – продолжал герцог медовым голосом. – Я был в отчаянии, не обнаружив вас в Париже. Как поживает ваш прелестный сын?

Графиня нервно ответила на приветствие и снова покосилась на замершего за спиной герцога медноволосого пажа. Зрачки мадам де Сен-Вир на мгновение расширились. Почувствовав, что Эйвон с улыбкой разглядывает ее, графиня густо покраснела и дрожащей рукой расправила веер.

– Мой сын? О, с Анри все в порядке, благодарю вас! Он сейчас беседует с мадемуазель де Лашер.

Эйвон взглянул в ту сторону, куда указывал подрагивающий веер, и увидел невысокого коренастого юношу, разряженного по последней моде, то есть самым нелепым образом. Молодой человек истуканом сидел подле оживленно щебечущей дамы. Юный де Сен-Вир, виконт де Вальме, отличался смуглостью, его темные глаза были полны нестерпимой скуки. Его чересчур широкий рот был хорошо очерчен. Курносый нос был явно далек от характерных для Сен-Виров орлиных очертаний.

– Ах да! – Эйвон покачал головой. – Я бы вряд ли признал в нем вашего сына, мадам. Любой на моем месте стал бы высматривать рыжие волосы и синие глаза рода Сен-Виров, вы согласны? – Он дружелюбно рассмеялся.

– Мой сын носит парик, – поспешно ответила мадам. Она вновь бросила на Леона быстрый взгляд. Губы ее непроизвольно дрогнули. – Анри черноволос. Мне кажется, такое часто случается.

– Вне всякого сомнения, – согласился Эйвон. – Разглядываете моего пажа, мадам? Любопытное сочетание, не правда ли? Медные волосы и темные брови.

– Я?.. С какой стати? – Графиня вздрогнула. – Необычное сочетание, как вы верно заметили. Кто этот прелестный ребенок?

– Понятия не имею, – честно ответил его милость. – Как-то поздним вечером я наткнулся на него на одной из парижских улиц и приобрел за никчемную безделушку. Чудесное дитя, не правда ли? Уверяю вас, на него многие обращают внимание.

– Да, наверное. Трудно поверить, что эти волосы… настоящие. – Графиня с вызовом посмотрела на его милость, но он лишь весело рассмеялся.

– Это и должно казаться невероятным. Такое сочетание встречается весьма редко. – Заметив, что графиня беспокойно заерзала, герцог искусно сменил тему. – Взгляните на виконта! Белокурая собеседница покинула его.

Графиня посмотрела на сына, который в нерешительности переминался с ноги на ногу, явно не зная, что ему делать дальше. Виконт заметил взгляд матери и, тяжело ступая, направился к ней.

– Это мой сын, месье. Анри, это герцог Эйвон.

Виконт поклонился. И хотя поклон полностью соответствовал этикету, движениям молодого человека недоставало легкости и изящества, обязательных для великосветского щеголя.

– К вашим услугам, месье. – Голос юноши был не лишен приятности.

– Дорогой виконт! – Эйвон радостно взмахнул платком. – Счастлив познакомиться с вами! Я помню вас еще ребенком, но в последние годы, к моему величайшему сожалению, был лишен удовольствия лицезреть вашу персону. Леон, стул для виконта!

Паж выпорхнул из-за диванчика и метнулся к стоящему в отдалении одинокому стулу.

– Не угодно ли месье сесть?

Виконт удивленно посмотрел на мальчика. Мгновение они стояли плечом к плечу. Один – стройный и изящный, с глазами, способными затмить самые чистые сапфиры; огненно-медные волосы зачесаны назад, открывая белоснежный лоб; под атласной кожей проступают голубые ниточки вен. Другой – коренастый и смуглый, с широкими ладонями и короткой шеей; несмотря на обилие пудры, десяток мушек и бархатный наряд, виконт казался самым настоящим деревенским увальнем. Эйвон заметил, что дыхание графини де Сен-Вир участилось, и улыбнулся еще шире. Леон отступил назад, и виконт неуклюже опустился на стул.

– Ваш паж, месье?.. Так вы говорите, что нам не доводилось встречаться. Видите ли, я не люблю Париж и с дозволения отца предпочитаю проводить время в Шампани, в нашем родовом поместье. – Виконт улыбнулся, кинув на мать жалостливый взгляд. – Моим родителям не нравится, что их единственный сын привязан к провинции, месье.

– Провинция… – его милость неспешно извлек табакерку. – Я люблю сельский пейзаж, но он неизменно ассоциируется у меня с коровами, свиньями, а то и с овцами. Неизбежное, но досадное зло.

– Зло, месье? Но почему…

– Анри, герцогу не интересны овцы! – вмешалась графиня. – Да и не пристало на приеме у короля беседовать о коровах и свиньях. – Она повернулась к Эйвону с вымученной улыбкой. – У мальчика нелепая причуда, месье: ему вздумалось стать крестьянином! Я пытаюсь убедить его, что деревенская жизнь быстро надоест… – графиня деланно рассмеялась.

– Еще одно неизбежное зло, – проворчал герцог. – Крестьяне. Понюшку, виконт?

Виконт загреб изрядную горсть табака.

– Благодарю вас, месье. Вы прибыли из Парижа? Может, вы встречали там моего отца?

– Я имел счастье видеть графа не далее как вчера, – ответил Эйвон. – На балу. Граф все такой же, мадам. – Это была уже почти откровенная насмешка.

Графиня густо покраснела.

– Полагаю, вы нашли моего мужа в добром здравии, месье?

– В превосходном, полагаю. Не желаете ли что-нибудь передать ему, мадам?

– Благодарю вас, месье, завтра я напишу ему письмо, – чопорно отказалась графиня. – Анри, ты не принесешь мне глинтвейна? Ах, мадам! – Она кивнула какой-то даме, незаметно подобравшейся откуда-то сбоку и теперь явно ловившей каждое слово.

Герцог встал.

– А вот и наш дорогой Арман! Позвольте мне покинуть вас, мадам. Граф будет рад услышать, что у вас все хорошо… и у вашего сына тоже. – Эйвон поклонился и направился в сторону изрядно поредевшей толпы.

Он спровадил Леона назад, а сам отправился фланировать по зале. Когда спустя час его милость оказался у окна, то обнаружил, что паж героически борется с дремотой. Эйвон усмехнулся и отправил Леона за плащом и тростью. К тому моменту, когда паж не без труда вернул имущество хозяина, карету уже подали к подъезду.