Текст книги "Дьявол и паж"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава III
Неоплаченный долг

Когда Хью Давенант вернулся в особняк на улице Святого Гонория, то обнаружил там одного Леона, который усердно клевал носом, расположившись в библиотеке. Догадавшись, что Эйвон, покинув заведение Вассо, направился к своей очередной пассии, Хью отправил пажа спать и занял его пост в кресле у камина. Около полуночи объявился и его милость. Поприветствовав Давенанта, он налил себе бокал мадеры и подошел к камину.

– Весьма поучительный вечер, – в голосе Эйвона сквозила ехидная ирония. – Надеюсь, наш дорогой друг Сен-Вир быстро оправился от огорчения, в которое поверг его мой скорый уход.

– Полагаю, да, – улыбнулся Хью. Он откинул голову на подушки, венчавшие изголовье кресла, и вопросительно посмотрел на герцога. – Джастин, почему вы с графом так ненавидите друг друга?

Соболиные брови его милости взлетели вверх в притворном изумлении.

– Ненавижу?! Я?! Мой дорогой Хью!

– Хорошо, если тебе угодно, спрошу иначе. Почему Сен-Вир ненавидит тебя?

– Это давняя история, Хью, очень давняя. Видишь ли, contretemps[19]19
  столкновения.


[Закрыть] между любезным графом и твоим покорным слугой произошли в те далекие времена, когда де Сен-Вир почитал себя моим другом.

– Так значит, contretemps все-таки имели место? Ни секунды не сомневаюсь, что ты вел себя отвратительно, Джастин.

– Что меня в тебе восхищает, дорогой мой, так это твоя очаровательная прямота, – с легкой усмешкой заметил его милость. – Но в данном случае ты ошибаешься, я вел себя менее омерзительно, чем обычно. Забавно, не правда ли?

– Так что же произошло?

– Почти ничего. В самом деле, это была столь пустячная история, что все тут же забыли о ней.

– И разумеется, в эту пустячную историю была замешана женщина?

– И не просто женщина, а сама герцогиня де Белькур.

– Герцогиня де Белькур? – От удивления Хью приподнялся в кресле. – Сестра Сен-Вира? Эта рыжая стерва?

– Именно. Рыжая стерва… хм, насколько я помню, двадцать лет назад я восхищался ее… стервозностью и огненной шевелюрой. В те давние дни это была на редкость красивая дамочка.

– Двадцать лет назад! Невероятно… Джастин, уж не хочешь ли ты сказать…

– Я хотел на ней жениться, – задумчиво протянул Эйвон, внезапно утратив всю свою насмешливость. – Я был юн и глуп. Сейчас это кажется невероятным, но тем не менее это так. Снедаемый любовной лихорадкой, я отправился к папаше Сен-Виру просить руки его дочери. Забавно, мой друг, правда? – Он замолчал и уставился на огонь. – Мне тогда было… Сколько же мне было? Лет двадцать или чуть больше. Точно не помню. Нельзя сказать, что мой отец и ее родитель были дружны. В свое время они тоже поссорились и тоже, разумеется, из-за женщины. Как я подозреваю, добыча досталась моему предку. Наверное, папаша Сен-Вир с тех пор затаил обиду на наше семейство. Да и за твоим покорным слугой в те годы уже тянулась вереница мелких интрижек. – Эйвон надменно передернул плечами. – В моем роду иначе не бывало. Разумеется, старый индюк Сен-Вир отказал мне в руке своей дочурки. Похоже, ты не удивлен, милый мой Хью. Нет, я не стал похищать рыжеволосую гарпию. Вместо этого ко мне заявился младшенький Сен-Вир, тогда он звался виконт де Вальме. Унизительный был визит… – Складки в уголках рта его милости проступили еще отчетливее.

– Для тебя, – констатировал Давенант.

Эйвон криво улыбнулся.

– Ты угадал, для меня. Благородный виконт де Вальме прибыл ко мне в компании длинного и чрезвычайно увесистого хлыста. – Его милость заметил, что Давенант затаил дыхание, кривая ухмылка на лице его милости сменилась лучезарной улыбкой. – Нет, дорогой мой, меня не выпороли. Любезный Анри де Вальме пребывал в ярости. Между нами что-то тогда было, из-за женщины, наверное. Я уж и забыл. Но причина его ненависти, разумеется, крылась совсем в другом: я осмелился поднять свои бесстыжие глаза на представительницу рода Сен-Вир, известного своим строгим поведением. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что означает это пресловутое строгое поведение? В случае семейства Сен-Виров оно сводилось к тому, что любовные похождения этих господ держались в строжайшей тайне. А я, как ты знаешь, всегда действовал в открытую. Чувствуешь разницу? – Эйвон сел на подлокотник кресла, скрестил ноги. Его длинные тонкие пальцы яростно вертели хрупкий бокал. – Ах, мое безнравственное – я привожу подлинные слова этого молодчика – поведение; ах, полное отсутствие моральных устоев; ах, моя испорченная репутация, мои грязные помыслы; мой… впрочем, остальное я забыл. В этой обличительной тираде совершенно безупречное предложение руки и сердца превратилось в форменное святотатство. Мой добрый друг дал мне понять, что я не более чем грязь под ногами благородных Сен-Виров. Было сказано еще немало пышных слов, но в конце концов любезный Анри добрался-таки до заключительной части своего повествования. Он объявил, что собирается меня собственноручно выпороть. Меня! Аластера Эйвонского!

– Но, Джастин, наверное, Сен-Вир просто-напросто спятил! Только безумцу могла прийти в голову идея обращаться с представителем рода Аластеров, как с простолюдином!

– Разумеется, Сен-Вир спятил. Он всегда был с придурью. Но что ты хочешь от рыжих, мой дорогой Хью! К тому же между нами и без того пробежала кошка… Я наверняка вел себя отвратительно. Как ты понимаешь, последовала перебранка. Я не замедлил дать ему достойный отпор. Словом, не смог отказать себе в удовольствии расписать физиономию Сен-Вира младшенького его же собственным хлыстом. Он, конечно же, бросился на меня со шпагой. – Эйвон потянулся, под атласным рукавом рельефно проступили мускулы. – Несмотря на свою молодость, я кое-что смыслил в искусстве фехтования. Я проткнул его, да так удачно, что пришлось отправить этого болвана восвояси в моей карете с моими же лакеями. Когда он удалился, я предался размышлениям. Видишь ли, дорогой мой Хью, я любил эту рыжеволосую стерву, или, по крайней мере, воображал, что любил. Любезный Анри сообщил, что его мегера-сестрица сочла себя оскорбленной моим гнусным предложением вступить в законный брак. Мне пришло в голову, что, быть может, рыжеволосая фурия ошибочно приняла мои целомудренные ухаживания за мимолетную интрижку. Поэтому я отправился в дом Сен-Виров, дабы прояснить свои намерения. Принял меня не папаша, а все тот же злосчастный братец. Вообрази: этот попугай возлежит на диване, рядом болтаются еще какие-то субъекты, не помню кто, лакеи снуют взад-вперед, словом, толпа народу. Так вот, милейший Анри томным голосом возвестил, что остался за главу семьи, а потому категорически и бесповоротно отказывает мне в руке своей непорочной сестрицы. А если я осмелюсь приблизиться к рыжим локонам его несравненной родственницы ближе чем на пять шагов, то он прикажет слугам как следует высечь меня.

– О господи! – изумленно выдохнул Хью.

– Вот и я сказал себе то же самое. Мне ничего не оставалось, как отступить. А что бы ты сделал на моем месте? Не вызывать же этого осла на дуэль? Я и так едва его не прикончил. Когда я вновь появился в свете, то заметил, что мое посещение дома Сен-Виров не прошло бесследно. В Париже только и говорили что обо мне да об этом благородном семействе. Мне пришлось на время покинуть Францию. К счастью, вскоре разразился новый скандал, про меня забыли, и я смог вернуться в Париж. Это очень старая история, Хью, но, как видишь, я все помню.

– А Сен-Вир?

– О, думаю, у графа память не хуже моей. В тот момент старина Анри и в самом деле слегка спятил, но и позже, когда пришел в себя, он не счел нужным извиниться. Впрочем, я от него другого и не ждал. Прошло много лет, теперь мы встречаемся как ни в чем не бывало, мы вежливы до омерзения, но этот субъект знает, что я все еще выжидаю.

– Чего?..

Эйвон подошел к столу и поставил пустой бокал.

– Благоприятного момента, чтобы предъявить ему счет, – тихо ответил он.

– Месть? – Хью подался вперед. – Мне казалось, ты не большой любитель мелодраматических сюжетов.

– Верно, но во мне еще жива тяга к справедливости.

– И ты двадцать лет лелеешь мечту об отмщении?

– Мой дорогой Хью, если ты полагаешь, что все эти двадцать лет я одержим жаждой мести, то мне придется развеять твое заблуждение.

– Джастин, неужто тебя по-прежнему волнует эта давняя история? – воскликнул Хью, не обратив внимания на колкость его милости.

– Волнует?.. Пожалуй, что нет, но справедливость есть справедливость.

– И за все эти годы тебе ни разу не представилась возможность отплатить Сен-Виру?

– Мне бы хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее. – Казалось, герцог оправдывается.

– И ты сейчас ближе к успеху, чем двадцать лет назад?

Эйвон усмехнулся.

– Посмотрим. Но я ничуть не сомневаюсь, что этот момент непременно наступит! – Герцог медленно сжал в кулаке табакерку и так же медленно разжал пальцы – на ладони вместо изящной золотой вещицы лежал бесформенный комок.

Хью поежился.

– Бог мой, Джастин, ты хоть сознаешь, что бываешь страшен?

– Естественно. Разве меня не прозвали Дьяволом? – По лицу его милости скользнула озорная улыбка, глаза весело блеснули.

– Надеюсь, небеса не допустят, чтобы Сен-Вир оказался в твоей власти! Похоже тот, кто назвал тебя Дьяволом, был прав!

– Всецело прав, мой бедный Хью.

– А кузен Сен-Вира осведомлен об этой давней истории?

– Арман? Об этом не знает никто кроме тебя, меня и Сен-Вира. Разумеется, Арман может догадываться.

– И тем не менее ты с ним дружишь.

– О, ненависть Армана к благородному Анри куда сильнее моей невинной страсти.

Хью невольно улыбнулся.

– Похоже, вы устроили небольшое состязание.

– Ничего подобного. Я бы сказал, что Арман питает физиологическое отвращение к своему братцу. В отличие от меня, ему нравится ненавидеть.

– Полагаю, Арман продал бы душу за титул графа де Сен-Вира.

– А граф де Сен-Вир, – спокойно добавил Эйвон, – продал бы душу, чтобы этот титул не достался Арману.

– Да уж, их родственные чувства общеизвестны. В свое время ходил слух, что потому-то Анри де Сен-Вир и женился. В излишней привязанности к жене его упрекнуть трудно!

– Согласен, – Эйвон загадочно усмехнулся.

– Что ж, – продолжал Хью, – надежды Армана заполучить титул рухнули, когда мадам подарила Сен-Виру сына!

– Ты истинный кладезь премудрости, друг мой.

– Значит, Сен-Вир восторжествовал!

– Значит, так, – учтиво согласился его милость, и по его лицу снова скользнула странная улыбка.

Глава IV
Дьявол продолжает знакомиться с юным пажом

Для Леона дни летели быстро, каждый последующий приносил новые впечатления. Ничего подобного он в жизни не видел. Новая обстановка ослепляла мальчика, дурманила голову. Из грязной и убогой таверны он внезапно перенесся в атмосферу вызывающей роскоши. В одночасье в его жизнь ворвались нежнейшие шелка, изысканнейшие яства, блеск бриллиантов и сияние ярких огней. Ему улыбались дамы в роскошных платьях, источавших неуловимый аромат; величественные господа в напудренных париках удостаивали его взглядом. Даже Монсеньор порой заговаривал с ним.

Высший свет Парижа привык к мальчику куда быстрее, чем сам Леон приспособился к новой жизни. Уже через несколько дней дамы и господа перестали глазеть на юного пажа, когда он входил следом за герцогом Эйвоном; но Леон по-прежнему изумленно таращился на все вокруг.

К немалому удивлению челяди его милости, мальчик боготворил герцога. И ничто не могло подорвать доверия юного пажа к его Монсеньору; если же кто-нибудь из лакеев осмеливался в неподобающем тоне отозваться о герцоге, Леон в слепой ярости тотчас набрасывался на наглеца. Поскольку герцог строго-настрого запретил трогать пажа без его распоряжения, лакеи в присутствии Леона предпочитали помалкивать. Впрочем, справедливости ради следует признать, боялись они не столько своего господина, сколько его юного подопечного. Вспышки гнева, которым был подвержен медноволосый отрок, не поддавались описанию. За нож он хватался по ничтожнейшему поводу. Гастон, камердинер его милости, почитал столь горячую привязанность по меньшей мере неразумной. По мнению этого достойного господина, всякий добрый христианин ужаснется тому, как герцог пренебрегает приличиями. Гастон не раз пытался внушить пажу, что долг всякого уважающего себя слуги ненавидеть герцога. Особенно он любил публичные лекции в присутствии всей челяди.

– Mon petite[20]20
  Малыш.


[Закрыть], – восклицал этот ревностный поборник добродетели, прохаживаясь по кухне, – это же нелепо! Même[21]21
  Более того.


[Закрыть], возмутительно! Это против всяких правил! Вот что я тебе скажу, мой юный друг: наш герцог вовсе не человек! Иные называют его дьяволом, и, mon Dieu[22]22
  Бог мой.


[Закрыть], у них есть на то причины!

– Я никогда не видел дьявола, – задумчиво возразил Леон, сидя на высоком табурете напротив добрейшего Гастона, воздевшего перст к небесам, – но не думаю, что Монсеньор похож на него. – Он помолчал. – А если он и похож на дьявола, то я тоже хотел бы походить на дьявола. Мой брат вечно твердил, что я дьявольское отродье.

– О боже! – потрясенно вскричала необъятная мадам Дюбуа, исполнявшая обязанности экономки.

– Верно, характер у мальчишки дьявольский! – хихикнул Грегори, ливрейный лакей.

– Нечестивцы! – гремел Гастон. – Наш герцог – жестокое чудовище, а не человек! И кто знает его лучше меня? Говорю вам, moi qui vous parle, если бы он просто гневался, все было бы прекрасно. Если бы он швырял зеркала и вазы в мою многострадальную голову, я бы ничего не имел против! О, все благородные господа поступают именно так! Но его милость… Нет, он не швыряет в меня зеркалами и фарфором, голос его тих, глаза прикрыты, на лице гуляет улыбочка… О, меня каждый раз пробирает дрожь… – И словно в подтверждении этих слов массивное тело Гастона затряслось мелкой дрожью. Гром аплодисментов раздался под высоким потолком кухни – челядь по достоинству оценила речь своего предводителя. Гастон расплылся в довольной улыбке и, дождавшись, когда его телеса успокоятся, продолжал: – А ты, petit, ответь, хоть раз поговорил он с тобой как с человеком?! Нет! Его милость разговаривает так, словно ты не добрый христианин, а безродный пес! И ты восхищаешься этим исчадием ада?! Невероятно, непостижимо, необъяснимо! – И Гастон затрясся в новом приступе конвульсий.

– Я и есть его пес. Он добр ко мне, и я его люблю, – твердо сказал Леон.

– Добр?! Мадам, вы слышали? – взвизгнул Гастон, обращаясь к экономке, которая исторгла осуждающий вздох.

– Он еще очень молод! – томно прошептала почтенная дама.

– Вот что я тебе скажу, малыш! – Гастон выпучил глаза. – Как ты думаешь, что поделывал его милость три года назад? Взгляни на этот дом! Во всем Париже не сыскать более роскошного особняка! Eh bien! Я служу у его милости без малого тридцать лет, так что можешь мне поверить. Три года назад наш герцог был беден как церковная мышь! В его карманах завывал ветер, шурша закладными и долговыми расписками. И что же? Думаешь, мы имели привычку экономить? Ну нет, наш герцог швырялся деньгами направо и налево. Я-то знаю, что говорю. В один прекрасный день его милость отправился в Вену и засел там в одном из игорных клубов. И разумеется, проигрался в пух и прах. Но нашего господина такая мелочь ничуть не взволновала. Он шутил, улыбался и бочками поглощал бургундское. И тут в Вене появляется молодой дворянин, очень богатый и очень веселый. Он садится играть с его милостью. Проигрывает, предлагает повысить ставки, наш герцог, разумеется, соглашается. А как бы вы поступили на его месте? Молодой дворянин снова проигрывает. И так продолжается до тех пор, пока – раз! Все кончено! Состояние перешло из рук в руки. Бедный юноша разорен – absolutement[23]23
  абсолютно.


[Закрыть]! Герцог удаляется. Он улыбается – ох уж эта его улыбка! В тот же день несчастный молодой человек дерется на дуэли и намеренно стреляет мимо! Он разорен и потому выбрал смерть! А герцог, – Гастон красноречиво всплеснул руками, – герцог возвращается в Париж и покупает этот дом!

– Ах! – вздохнула экономка и покачала головой.

Леон вздернул подбородок.

– Ну и что?! Монсеньор всегда играет честно. Этот ваш юноша просто глупец. Вот и все!

– Mon Dieu, до чего ж ты противный мальчишка! Отродясь не встречал таких вредных юнцов. Я мог бы много еще чего порассказать о нашем господине. Если бы ты знал, скольких женщин он погубил! Если бы ты знал…

– Месье Гастон! – Мадам Дюбуа протестующе воздела пухлые ручки. – При мне?

– Прошу прощения, мадам. Но я же ничего не сказал. Но я мог бы, видит бог, мог бы!

– Думаю, – задумчиво пробормотал Леон, – все мужчины так поступают.

– Fi donc![24]24
  Фу-ты!


[Закрыть] – возмущенно вскричала экономка. – Такой юный, и туда же!

Леон решил оставить без внимания это замечание.

– Думаю, виноваты женщины, а не мужчины, – глубокомысленно заметил он.

– Ты же еще совсем ребенок! – в ужасе взвизгнула мадам Дюбуа. – Что ты можешь в этом смыслить, глупое дитя?

Леон раздраженно дернул плечом.

– Я не дитя!

Добрейший Гастон нахмурился, явно собираясь разразиться очередным монологом, но его опередил прыщавый Грегори.

– Скажи, Леон, ты сегодня должен сопровождать его милость?

– Я всегда его сопровождаю.

– Бедный ребенок! – простонала мадам Дюбуа, извлекая из рукава носовой платок невообразимой расцветки.

Леон упрямо тряхнул медноволосой головой.

– А мне нравится сопровождать его милость!

– Ничуть не сомневаюсь, бедное дитя. Но брать ребенка к Вассо и Торквийе – voyons, c'est peu convenable![25]25
  …это неприлично!


[Закрыть]

Синие глаза Леона озорно сверкнули.

– Прошлым вечером мы с Монсеньором посетили Мезон-Шурваль.

– Что?! – Мадам Дюбуа едва не упала со стула. – Это переходит все границы!

– А вы там бывали, мадам?

– Я? Nom de Dieu[26]26
  Господи.


[Закрыть], несносный мальчишка! Разве я похожа на особу, посещающую столь непотребные места?

– Нет, мадам. Ведь туда пускают только знатных людей, правда же?

Мадам Дюбуа негодующе фыркнула.

– А также смазливых шлюх!

Леон склонил набок голову.

– По мне, так они не столь уж и смазливые. Крикливые и жеманные девицы с вульгарными манерами и размалеванными физиономиями. Впрочем, я там пробыл совсем недолго. – Он наморщил лоб. – Не знаю, наверное, я чем-то обидел Монсеньора, ибо он внезапно приказал ждать его внизу. Он сказал это так, будто я его чем-то разгневал.

– Расскажи-ка нам, Леон, как выглядит это нечестивое место? – не удержался от вопроса добряк Гастон.

– О, это огромный особняк, отделан золотом и мрамором, а ароматы! Я чуть не задохнулся. Там есть карточный зал и еще всякие другие. Что делают в этих залах, я не знаю. Там все болтают и смеются, но есть и такие, вроде Монсеньора, которые отчаянно скучают. Что касается женщин, так ничего особенного в них нет!

Гастон был явно разочарован. Он собрался было задать очередной вопрос, но мадам Дюбуа бросила на него свирепый взгляд, и камердинер послушно захлопнул рот. Издали донесся звон колокольчика. Леон замер. Чуть позже на пороге кухни возник лакей и сообщил, что его милость требует к себе пажа. Леон радостно соскочил с табурета и подбежал к треснутому зеркалу. Мадам Дюбуа, наблюдая, как он разглаживает свои медные волосы, снисходительно улыбнулась.

– Voyons, petit, ты прихорашиваешься прямо как девица, – заметила она.

Леон покраснел и отошел от зеркала.

– А вы считаете, что я должен предстать перед Монсеньором нечесаным? Наверное, его светлость куда-то собрался. Где моя шляпа? Месье Гастон, вы же на нее сели! – Леон извлек из-под массивного зада камердинера свой головной убор, поспешно придал ему форму и вприпрыжку последовал за лакеем.

Эйвон беседовал в библиотеке с Хью Давенантом. Под мышкой он держал треуголку. Леон перешагнул через порог и опустился на колено.

Жесткий взгляд безучастно скользнул по фигуре мальчика.

– Ну?

– Монсеньор, вы меня звали?

– Разве? Ах да, наверное, ты прав. Я выезжаю. Хью, ты едешь со мной?

– Куда? – поинтересовался Давенант, лениво протягивая к камину руки.

– Мне кажется, было бы забавно посетить Ла Фурнуаз.

Хью скривился.

– Актрисы мне нравятся на сцене, Джастин, но никак не вне ее. У Ла Фурнуаз слишком напыщенно.

– Да, тут ты прав. Пошли, Леон. Возьми мои перчатки. – Эйвон швырнул перчатки пажу, вслед за ними отправилась и шляпа. – Пойдем же, Хью, сыграешь в пикет. – Он зевнул и вышел из библиотеки.

Давенант едва заметно пожал плечами и последовал за его милостью.

В тот же вечер вся честная компания прибыла на бал к графине де Маргери. Леона оставили в вестибюле дожидаться хозяина. Отыскав в укромном уголке вполне уютное кресло, Леон устроился в нем и принялся наблюдать за прибывающими гостями. Поскольку герцог, как правило, приезжал одним из последних, Леон не рассчитывал на многое, а потому извлек из просторного кармана своего щегольского камзола книгу и погрузился в чтение.

Некоторое время до его ушей доносилась лишь отрывочная болтовня лакеев, околачивавшихся в вестибюле. Внезапно воцарилась тишина. Леон поднял голову. Лакеи суетились вокруг припозднившегося гостя. Мальчик признал в нем графа де Сен-Вира. Граф являл живописную фигуру. В эпоху, когда превыше всего ставилась вычурная элегантность, Сен-Вир одевался с подчеркнутой небрежностью. Костюмы сидели на его нескладной фигуре мешком, париками он пренебрегал, зато мушками увлекался с излишним рвением. Завершал несуразный облик крючковатый нос; узкие губы всегда были поджаты, а темные глаза злобно взирали на окружающий мир. Густые волосы, слегка тронутые сединой, были напудрены без особой тщательности – там и сям пробивался их истинный огненный колер. Граф отшвырнул плащ, и Леон смог разглядеть Сен-Вира во всей красе. Из-под пурпурного бархата камзола выглядывала оранжево-розовая жилетка с золотыми блестками. Пурпурные панталоны с голубыми зигзагами и белые чулки отлично гармонировали с алыми тупоносыми туфлями и громадными сапфировыми пряжками. Драгоценности многочисленными бородавками облепили камзол графа, совершенно не сочетаясь с деталями костюма. У Леона зарябило в глазах. Граф был бы смешон, если бы не злобный взгляд и угрюмое выражение грубого лица. Великолепие камзола дополнялось целым облаком кружев. Граф встряхнул манжетами, вскинул руку, чтобы поправить шейный платок, и в этот момент заметил глазевшего на него пажа. Сен-Вир нахмурился, нетерпеливо дернул кружева, как удавку, и важно направился к лестнице. Положив руку на перила, он внезапно остановился и, полуобернувшись, мотнул головой, словно давая понять, что желает поговорить с Леоном.

Паж тотчас поднялся и приблизился к нему.

– Месье?

Короткие пальцы нетерпеливо забарабанили по перилам. Сен-Вир задумчиво оглядел мальчика.

– Твой хозяин здесь? – наконец спросил он. Нелепым вопросом он явно давал понять, что это лишь предлог для того, чтобы подозвать Леона.

– Да, месье.

Граф продолжал пребывать в нерешительности.

– Полагаю, ты везде его сопровождаешь?

– Когда этого желает Монсеньор, месье.

– Откуда ты? – Заметив недоумение Леона, Сен-Вир пояснил: – Где ты родился?

Леон потупил взгляд.

– В провинции, месье.

Граф сдвинул темные брови, резко контрастировавшие с огненными волосами.

– И ты ничего больше не знаешь? – ядовито спросил он.

– Не знаю, месье. – Леон поднял взгляд и упрямо вздернул подбородок. – Я не понимаю, почему моя скромная персона так интересует господина.

– Ты слишком дерзок! Заруби себе на носу: деревенское отродье не может интересовать того, в ком течет благородная кровь! – Сен-Вир злобно глянул на мальчика и нырнул в сутолоку танцевальной залы.

Леон пожал плечами и вернулся в свое укрытие.

Граф же, проследовав в залу, почти тут же столкнулся с герцогом Эйвоном. Его милость, сама элегантность, стоял к нему спиной и не собирался уступать дорогу. Сен-Вир, помешкав, хлопнул Эйвона по плечу.

– Позвольте пройти, сударь!..

Удивленно вздернув брови, Эйвон обернулся. Что за наглец смеет беспокоить представителя гордого семейства Аластеров столь фамильярным образом?! Но как только взгляд его милости наткнулся на неуклюжую фигуру Сен-Вира, Эйвон расцвел в широченной улыбке. Он изогнулся в поклоне и манерно расшаркался.

– Мой дорогой граф! А я уже начал опасаться, что буду лишен удовольствия лицезреть вас сегодня. Полагаю, с вами все в порядке?

– Да, благодарю вас. – Сен-Вир собрался прошествовать мимо, но его милость преградил ему путь.

– Какое странное совпадение, дорогой граф, мы с любезным Флоримоном только что говорили о вас, точнее, о вашем брате. Где же пропадает наш Арман?

– Мой брат в Версале.

– Вот как? Семейное сборище в Версале! – Эйвон лучезарно улыбнулся. – Надеюсь, что виконту, вашему очаровательному отпрыску, по душе суетная придворная жизнь?

При этих словах томный господин с выпученными глазами, стоявший рядом с герцогом, сдавленно хихикнул и спросил:

– Виконт большой оригинал, верно, Анри?

– Мой сын еще очень юн! – отрезал Сен-Вир. – Он неплохо чувствует себя при дворе.

Томный господин, известный в свете под именем Флоримона де Шантуреля, снова хихикнул.

– Он такой забавный! Чего только стоят его причуды! Виконт как-то сказал мне, что предпочел бы жить в провинции и что его мечта – разводить свиней и самолично их пасти!

Лицо графа омрачилось.

– Ребячьи фантазии. Как только мой сын оказывается в нашем родовом поместье, он тут же начинает тосковать по Парижу. Прошу извинить, господа, меня ждет мадам де Маргери, – с этими словами Сен-Вир проскочил мимо Эйвона.

– Наш друг всегда так восхитительно бесцеремонен, – заметил его милость. – Не понимаю только, почему его терпят?

– О, граф – человек настроения, – тоненьким голоском протянул шевалье де Шантурель. – Порой он бывает весьма приятен, но, вообще-то, его и в самом деле недолюбливают. Вот Арман – другое дело. Весельчак каких мало!.. А вам известно о вражде между братьями?

– Дорогой граф прилагает все усилия, чтобы показать нам, как сильно он не любит своего кузена, – усмехнулся Эйвон. – Мой уважаемый друг! – Он помахал рукой господину, на голове которого возвышалась белесая от пудры вавилонская башня. – Это не вас я видел с мадемуазель де Соннебрюн?

Обладатель вавилонской башни обернулся, явив нарумяненные щечки.

– О мой дорогой герцог! – он жеманно улыбнулся. – Мадемуазель де Соннебрюн нынче истинная королева Парижа! Мы все готовы пасть к ее очаровательным ножкам! А вот и она!

Эйвон вставил в глаз монокль, чтобы получше разглядеть предмет воздыханий румяного господина.

– Гм-м! Неужели Париж так обеднел красавицами?

– Как?! – вавилонская башня негодующе дрогнула, обрушив целую лавину пудры. – Она же прекрасна! Кстати, герцог, правда ли, что вы обзавелись потрясающим пажом? Я две недели отсутствовал в Париже, а по прибытии мне тут же рассказали, что вас повсюду сопровождает рыжеволосый ангелочек.

– Истинная правда, – рассмеялся Эйвон. – Однако, полагаю, столь пристальный интерес к моему слуге скоро пройдет.

– Ну уж нет! Сен-Вир только и твердит, что о вашем мальчишке. Такое впечатление, будто с ним связана какая-то тайна. Безымянный паж!

Эйвон снова улыбнулся, на сей раз не столь любезно, и раздраженно махнул рукой.

– Друг мой, можете передать любезному Сен-Виру, что никакой тайны здесь и в помине нет. Имя у моего пажа имеется и вполне заурядное.

– Передать Сен-Виру? – вавилонская башня обрушила еще одну лавину пудры. – Но зачем? Это был всего лишь праздный разговор.

– Естественно, – глаза его милости блеснули. – Я хотел сказать, что вы можете сообщить Сен-Виру об этом, если граф снова будет расспрашивать.

– Разумеется, но я не думаю… А, вот и Давенант! Mille pardons, герцог! – И румяный господин засеменил навстречу Давенанту, оставляя за собой белесый шлейф.

Поднеся ко рту платок, Эйвон подавил зевок и своей обычной ленивой походкой проследовал в карточный зал, где пробыл примерно час. Утомившись от игры, он разыскал хозяйку, поблагодарил ее и удалился.

Леон дремал внизу, но при звуке шагов открыл глаза и вскочил на ноги. Он помог герцогу надеть плащ, протянул ему шляпу и спросил, не надо ли вызвать карету. Но герцог буркнул, что предпочитает пройтись пешком. Они неторопливо зашагали по улице. Как только странная парочка завернула за угол, герцог заговорил.

– Дитя мое, о чем ты беседовал с графом де Сен-Виром?

Леон удивленно вскинул голову и в неподдельном изумлении уставился на хозяина.

– Откуда вы узнали, Монсеньор? Я вас не видел.

– Вполне возможно. Но я все-таки надеюсь, что ты соблаговолишь ответить на мой вопрос.

– Прошу прощения, Монсеньор! Граф почему-то поинтересовался, откуда я родом. Не понимаю, зачем ему это понадобилось.

– Полагаю, ты так и сказал ему?

– Да, Монсеньор, – кивнул Леон. Глаза его озорно блеснули. – Я подумал, что вы не рассердитесь, если я позволю себе некоторую грубость в разговоре с этим господином.

Губы Эйвона дрогнули. Леон расцвел в ответной улыбке.

– Весьма разумно, – согласился Джастин. – А после этого ты…

– Я сказал, что не знаю, Монсеньор. Кроме того, это правда.

– Очень удобно.

– Да, – с готовностью подтвердил паж. – Не люблю врать.

– Правда? – Его милость ободряюще взглянул на пажа, и тот охотно продолжил.

– Правда, Монсеньор. Конечно, порой без лжи не обойтись, но я стараюсь избегать таких ситуаций. Пару раз я солгал Жану из страха, но ведь это трусость, n'est-ce pas? Думаю, нет ничего дурного, когда лжешь врагу, но никогда нельзя лгать другу или тому, кого любишь. Это ведь смертный грех, да?

– Поскольку не могу припомнить, чтобы я кого-нибудь любил, не могу ответить на твой вопрос, дитя мое.

Леон серьезно посмотрел на его милость.

– Никого? – переспросил он. – Я тоже мало кого любил, но если любил, то уж всем сердцем. Я любил мою мать, кюре и… и я люблю вас, Монсеньор.

– Прошу прощения?

– Я… я лишь сказал, что люблю вас, Монсеньор.

– Мне показалось, что я ослышался. Я польщен, но думаю, что выбор твой неразумен. Не сомневаюсь, что мои слуги попытаются тебя переубедить.

Синие глаза вспыхнули.

– Пусть только посмеют!

Герцог нацепил монокль.

– В самом деле? Уж больно ты грозен…

– У меня очень вспыльчивый характер, Монсеньор.

– И с его помощью ты защищаешь мою скромную персону? Очень занятно. Ты уже облагодетельствовал своим характером… м-м-м… моего камердинера?

Леон презрительно фыркнул.

– Да он просто дурак, Монсеньор!

– И притом безнадежный. Я то и дело напоминаю Гастону об этом прискорбном обстоятельстве.

Вскоре они добрались до резиденции Эйвона. В вестибюле его милость остановился и взглянул на замершего в ожидании Леона.

– Принеси в библиотеку вина, – велел он.

Когда Леон появился с большим серебряным подносом, Джастин сидел у огня, положив ноги на каминную решетку. Из-под полуопущенных век он наблюдал, как паж наливает в бокал бургундское. Леон обеими руками благоговейно поднес бокал его милости.

– Спасибо. – Эйвон улыбнулся. От столь необычного обращения Леон так и замер с открытым ртом. – Насколько я понимаю, ты считаешь своего господина неотесанным грубияном? Сядь. Нет, здесь, подле меня.