Текст книги "Эгоист"

Автор книги: Джордж Мередит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

Однако, судя по длительности переговоров между его Кларой и Верноном, кузена его приходилось еще уламывать принять этот драгоценный дар!

Глава пятнадцатая

Мольба о свободе

Ни Клара, ни Вернон не явились ко второму завтраку. Доктор Мидлтон беседовал с мисс Дейл об античной поэзии с добродушием великана, который с камешка на камешек переносит ребенка через бурный поток и этим вводит в заблуждение непосвященных: те видят, что ребенок благополучно добрался до берега, и полагают, что он самостоятельно одолел этот трудный брод. Сэр Уилоби испытывал гордость за Летицию; тем более важным представлялось ему довести задуманное до конца, покуда у него еще не ослабла решимость принести эту жертву. Он рассчитывал покончить все с помощью двух-трех слов, которыми намеревался оглушить Вернона перед обедом. Кларина мольба о свободе, – свободе от него?! – разумеется, ранила его самолюбие. Но главное – она посеяла в его душе смутную тревогу.

Мисс Изабел вышла и через минуту вернулась.

– Они говорят, что не хотят есть, – сказала она.

– Следовательно, можно их не ждать, – сказал сэр Уилоби.

– Она плакала, – сказала ему мисс Изабел вполголоса.

– Какое ребячество! – произнес он.

Обе тетушки покинули столовую одновременно. Доктор Мидлтон предложил мисс Дейл продолжить в библиотеке разговор, начатый за столом. Сэр Уилоби возобновил свою прогулку по газону и всякий раз на повороте бросал взгляд на окно Западной комнаты. Наконец нетерпение заставило его заглянуть в самое окно. Комната оказалась пустой.

Клара и Вернон так и не появлялись. Перед самым обедом камеристка мисс Мидлтон объявила тетушкам сэра Уилоби, что у ее хозяйки разыгралась мигрень и она вынуждена лечь в постель. Юный Кросджей принес от Вернона весточку (несколько запоздалую по причине птичьих гнезд, попадавшихся на пути гонца), в которой тот сообщал, что отправился пешком к доктору Корни, и просил не ждать его к обеду.

Сэр Уилоби послал своей невесте записку, в которой выражал ей соболезнование. Ему было трудно сосредоточиться на привычных темах разговора. Он был устроен наподобие колокола, исполненного собственного звона. Малейшая неприятность, словцо, оброненное невзначай, – и он терял душевный покой. А так как неприятности и реплики не совсем лестного свойства встречаются на каждом шагу, сэру Уилоби постоянно приходилось прибегать за противоядием к своей поклоннице. Но на этот раз, когда он особенно остро ощущал в ней нужду, она ничем не отозвалась на его немой призыв. Преподобный доктор заворожил мисс Дейл. Сэр Уилоби так нигде и не нашел утешения – ни извне, ни в глубинах собственной души. Для общего разговора он довольствовался обычными темами английского джентльмена: лошади, собаки, дичь, охота, любовные интриги, сплетни, политика и вино; он умел также снисходить к дамским пустякам и понимал толк в рискованном анекдоте. Но какое ему было дело до афинского театра и девушки, которая сводила с ума древнегреческих театралов своей искусной имитацией соловья, играя на флейте за кулисами? Он не мог понять, что кроется за внезапно пробудившимся у мисс Дейл горячим интересом к античности, и смутно подозревал какие-то тайные мотивы. К тому же древние, как известно, не особенно считались с приличием: они не писали для дам, как то делают, по нашему настоянию, современные сочинители. Один раз во время обеда сэр Уилоби рискнул перебить доктора Мидлтона:

– Я полагаю, что мисс Дейл ничего не потеряет, если ограничится современным изданием древних писателей.

– Замечание, достойное читателя, изучавшего античную мифологию по английской хрестоматии, – сказал доктор Мидлтон.

– Согласитесь, сударь, что театр как-никак – детище климата.

– Да, сударь, если считать, что и остроумие тоже продукт климата.

– Вы не находите, что у нас остроумие выращивается как бы искусственно, и то не всегда удачно? – спросила мисс Дейл, обращаясь к доктору Мидлтону и игнорируя сэра Уилоби, словно тот был всего лишь помехой, на время прервавшей плавное течение их диалога.

Мисс Эленор и мисс Изабелл, прилежно внимавшие ученой беседе, решили прийти на помощь к сэру Уилоби, но их усилия только усугубили его раздражение – разве можно вести разговор на общие темы с тетушками, проживающими с вами под одной кровлей? Сэру Уилоби пришло в голову, что ему не слишком повезло с будущим тестем, что ученые – вообще народ невежливый, что молодые и не совсем молодые женщины рады преклоняться перед авторитетами, на каком бы поприще эти авторитеты ни подвизались, и готовы, на худой конец, увлечься даже ученым – для разнообразия. И он подумал, что было бы не худо, пока у него гостит доктор, задать серию званых обедов, пригласив друзей – предпочтительно дам, умеющих ценить по достоинству его самого. Наверху Клара с ее мигренью, внизу доктор с его бестактностью – все это вызывало у него инстинктивную тревогу, предчувствие надвигающейся беды. В воздухе пахло грозой. Сэру Уилоби, впрочем, удалось почерпнуть кое-какие сведения, которые обещали пригодиться ему в будущем: вино оказалось магической темой, способной отвлечь доктора даже от его древних поэтов. Между гостем и хозяином обнаружилась поразительная общность вкусов и взглядов на вина различных марок. Они разжигали друг друга, называя то один, то другой год, славный особенно ценным сбором. Сэр Уилоби был даже вынужден задержаться вдали от дам дольше обычного, о чем он искренне сожалел. Вот уж не чаял он попасть в такое положение, при котором придется жертвовать своей галантностью, – и все ради того, чтобы получше разведать слабости некоего ученого старика!

Было уже поздно, когда, услыхав звонок Вернона, сэр Уилоби спустился к нему и попросил его зайти в лабораторию, поделиться самым свежим анекдотом доктора Корни. Но Вернон не был расположен к беседе. Сообщив, что Корни не рассказал ни одного анекдота, он зажег свечу и собрался было идти к себе. Но Уилоби остановил его вопросом.

– Да, кстати, Вернон, вы, кажется, о чем-то говорили с мисс Мидлтон? – спросил он.

– Она вам все расскажет сама – завтра в двенадцать часов пополудни.

– Почему непременно в двенадцать?

– Эти двадцать четыре часа ей нужны на размышление.

Сэр Уилоби, мимикой и жестами изобразив всю меру своего недоумения, готовился перейти от пантомимы к монологу, но Вернон был уже на лестнице и на ходу пожелал своему кузену покойной ночи.

Да, готовилась гроза, и вот-вот должен был грянуть гром. Недремлющий инстинкт сэра Уилоби точно улавливал многочисленные приметы надвигающейся катастрофы. И сколько бы ни твердил он себе о диковинных выходках, на какие способны женщины под воздействием ревности, он не мог до конца заглушить внутреннего голоса, который подсказывал ему, что дело все же не в этом. Ему нетрудно было уверовать в Кларину ревность, он ведь и задался целью вызвать в ней это чувство, – правда, в самой легкой степени, ровно настолько, чтобы пробудить в ней дух благородного соревнования! Вместе с тем весьма сомнительно, чтобы она стала делиться переживаниями подобного рода с Верноном. И уже совсем маловероятно, чтобы она всерьез желала расторгнуть их помолвку. Впрочем, то обстоятельство, что она выговорила себе двадцать четыре часа сроку до того, как приступить к объяснению с ним, открывало доступ маловероятному и, уж во всяком случае, прибавляло кое-что к общей массе подозрительных симптомов. Кто бы мог подумать, однако, что Клара Мидлтон до такой степени способна сделаться жертвой этой безрассудной страсти! Он припомнил было несколько авторитетных высказываний, извиняющих девушку, впавшую в это полубезумное состояние. Но тут же их отверг: слишком уж нелепыми казались они применительно к Кларе. Чтобы заглушить тоску, не дававшую ему уснуть, он принялся корить себя нежно, тоном историка, влюбленного в свою героиню и описывающего ее милые шалости, – за ту небольшую долю вины, которую за собой признавал. Ведь он старался для ее же пользы! Но рассуждения не помогли – Уилоби не мог уснуть. Не является ли непомерная ревность, говорил он себе, свидетельством сильного чувства? Но при всей убедительности такой теории, она разлеталась в прах, чуть только он пытался применить ее к Кларе. Он не мог обнаружить в ней никаких признаков знойного, южного темперамента. А последнее время, с приближением счастливого дня, она вся как бы сжалась и сделалась холоднее обычного. Нет, он решительно отказывался понять эту девушку и разгадать ее тайну!

Утром, за столом, все жаловались на бессонницу. Кроме мисс Дейл и доктора Мидлтона, никто не сомкнул глаз.

– Сударь, я спал так же крепко, – ответил доктор Мидлтон на вопрос своего любезного хозяина, – как словарь в вашей библиотеке, когда в ней нет ни меня, ни мистера Уитфорда.

Вернон вскользь заметил, что он всю ночь напролет писал.

– Ваш брат ученый не умеет себя щадить, – сказал сэр Уилоби с укором. – А я так взял за правило не изнурять себя работой.

Клара украдкой взглянула на отца, в надежде уловить на его лице хотя бы тень усмешки. Но тот спокойно смотрел в лицо сторонника размеренного труда. Она безуспешно пыталась угадать, кого она найдет в отце: союзника или судью? «Боюсь, что судью», – решила она. Окинув мысленным взором поле предстоящего боя, она поняла, что находится по ту сторону демаркационной черты, вне зоны, определенной светом для девиц, готовящихся вступить в брак. Нет, разумеется, отец не возьмет ее сторону – слишком далеко зашло дело. И несмотря на всю свою любовь к ней, он решит, что ею просто-напросто владеет слепой каприз, и даже не попытается вникнуть в ее переживания. Отвращение ученого к беспорядку в житейских делах, которые каким-то чудом так великолепно наладились, – уже одно это помешает ему сочувствовать ей; да и общественное мнение будет, безусловно, на его стороие и поддержит его, если он решится выступить в роли отца-деспота. Что могла бы она сказать отцу в свою защиту? Когда она думала о сэре Уилоби, слова так и теснились в ее мозгу, и женский инстинкт помогал ей отбирать самые подходящие. Но отцу она не могла противопоставить ничего, кроме своего тупого упорства.

– Работа, которую имеете в виду вы, носит несколько иной характер, – сказала она.

Из-под косматых бровей доктора Мидлтона выбился вдруг луч насмешки и на миг задержался на Кларе, показав ей, что отец разделяет ее взгляд на аристократические представления ее жениха о работе.

Чтобы обнадежить ее, требовалась такая малость! Клара грелась в этом единственном луче, как на солнце, пытаясь возможно дольше удержать взгляд отца: у нее даже блеснула надежда, что ей удастся перетянуть его на свою сторону, стоит лишь признать за собой вину большую, неужели она чувствует на самом деле. Иначе говоря, признать свою ошибку, заключавшуюся в том, что она не хотела прежде времени смущать его покой.

– Я и не утверждаю, что это одно и то же, – сказал сэр Уилоби, чувствуя, что общее мнение не на его стороне. – В то время как моя скромная работа рассчитана лишь на потребу дня, труд Вернона, несомненно, предназначен для будущих поколений. Но тем не менее я утверждаю, что главное условие всякой работы – здоровье.

– Да, вы правы, – поддержал его доктор Мидлтон, – для систематической работы оно необходимо.

У Клары упало сердце: чтобы обескуражить ее, требовалась такая малость!

Нам могут сказать, что в Клариной неприязни к жениху была какая-то предубежденность – ведь он не произнес ничего такого, что оправдывало бы подобное ее отношение; не надо, однако, забывать, что люди читают друг у друга в душе и что для этого им не нужно слов. Узника можно лишить всего – кроме его способности судить о своем тиране; не забывайте также, что во многом она была виновата сама и прекрасно это сознавала, а следовательно, и ярость ее была направлена не только на жениха, но частично и на себя.

Завтрак подходил к концу, и, когда все стали подниматься из-за стола, Клара, чтобы не оставаться наедине с сэром Уилоби, потянулась вслед за мисс Дейл.

– Сидеть в лаборатории? В такой день? Можно мне с вами? Ведь вы сейчас отправитесь проведать своего отца, не правда ли? – щебетала она. – Сегодня с каждым вздохом чувствуешь, что вбираешь в себя и землю и небо! Словно это лето, пронизанное весенними ветрами! Я обещаю не торопить вас нисколько – пока вы будете сидеть с отцом, я поброжу по вашему садику.

– Я была бы рада вашему обществу, но, право, не знаю… Я ведь тороплюсь, – ответила Летиция, заметив, что сэр Уилоби кружит, как ястреб, над своей невестой, чтобы схватить ее в когти и унести.

– Я знаю, – сказала Клара, – я только сбегаю за шляпой. Я не задержу вас ничуть, вот увидите!

– Я буду ждать вас на террасе.

– Вам не придется ждать.

– Пять минут – самое большее, – сказал сэр Уилоби вслед Летиции, которая вышла, чтобы оставить их вдвоем.

– Наконец-то, любовь моя! – воскликнул он голосом страстным, как объятия. – Ну, что же вы можете мне сообщить? Добились ли вы какого-нибудь толка от Вернона? Я его знаю, он, конечно, не сказал вам ни «да», ни «нет». В делах такого рода он хуже барышни. Но вот чего я ему никогда не прощу, это того, что у вас из-за него разболелась головка! Говорят, вы даже плакали!

– Да, я плакала.

– Ну, расскажите же мне все по порядку! Ведь для нас, мой друг, как вы знаете, независимо от того, женится он или нет, главное удержать его где-нибудь поблизости – пусть даже не в Большом доме. В наше время не пристало навязывать человеку супружество. Страна и без того страдает от пере… Словом, большинство свадеб следовало бы справлять под погребальный звон!

– Я совершенно с вами согласна! – с живостью подхватила Клара.

– Дойдет до того, что только высшие классы будут венчаться под радостный перезвон колоколов.

– Пожалуйста, Уилоби, не произносите таких вещей во всеуслышание.

– Только с вами, только с вами! Неужели вы думаете, что я стану обнажать душу перед светом? Ну вот, я позондировал почву у мисс Дейл, и, насколько я понимаю, с ее стороны можно не опасаться сопротивления. Как же все-таки обстоит дело с Верноном?

– Уилоби, я вам все расскажу, когда вернусь с прогулки, – в двенадцать часов.

– В двенадцать?!

– Ах, я и сама понимаю, каким ребячеством это должно вам казаться – назначать час для нашей беседы. Но я вам все объясню. Да, да, я, верно, не совсем еще взрослый человек. Мне посоветовали отложить разговор с вами на определенный срок. Впрочем, я могу уже сейчас сказать вам, что даже расторжение нашей помолвки не побудило бы мистера Уитфорда здесь остаться.

– Вернон выразился именно так?

– Нет, слова мои.

– Расторжение помолвки! Друг мой, пойдемте в лабораторию!

– Ах, но ведь времени мало.

– Скорее время остановится, нежели мы прервем наш разговор. Расторжение! Но ведь это же кощунство так говорить!

– Я и сама понимаю. Но рано или поздно сказать это необходимо.

– Необходимо? Рано или поздно? Но почему? Я не могу представить себе обстоятельств, при которых могла бы возникнуть такая необходимость. Вы меня знаете, Клара, знаете мое отношение к таким вещам: слово, данное друг другу двумя любящими сердцами, для меня святыня. Я чту его наравне с брачной клятвой, даже выше! Не знаю, право, как вам это объяснить, – попробуйте понять меня сердцем! Мы равнодушно читаем в газетах о том, что такой-то и такая-то разводятся; к тому времени, как дело доходит до развода, от романтики любви обычно ничего уже не остается.

Клара в своем нынешнем настроении холодной иронии была уже готова спросить в ответ на его неосторожный вызов, не считает ли он и романтику любви святыней.

Но следующая его реплика разбудила в ее груди менее воинственные эмоции.

– Несчастные! – сказал он. – Оставим их в покое. Супруги, переставшие любить друг друга, недостойны того, чтобы о них говорили! Но как могли вы – хотя бы на короткий миг! – представить себе расторгнутым наш договор? Ах!

То же самое междометие вырвалось из ее груди скорбным лебединым стоном.

– Ах! – выдохнула она. – Пусть же, пусть это будет сейчас! Только не перебивайте меня, дайте мне высказаться до конца. Иначе я могу сбиться и уже не скажу того, что нужно. Да и повторить подобную сцену мне будет не по силам. Я полна раскаяния за все то зло, что вам причинила. Мне самой за вас больно, и я знаю, как я перед вами виновата. Отпустите меня, Уилоби! И не произносите больше слова – «ревность»; мне это чувство незнакомо… О, как счастлива была бы я назвать вас своим другом, увидеть вас с той, что достойнее меня, и надеяться, что и она со временем научится смотреть на меня, как на друга! Да, я дала вам слово… в полном неведении собственного сердца. Вините в этом невежество слабодушной и глупой девчонки. Я все обдумала и вижу теперь, что хоть я поступила дурно и хоть вина моя велика, а все же ничего злонамеренного в моих поступках нет. Вы не виноваты ни в чем, и, следовательно, вам совсем не придется страдать от укоров совести. Но вы будете великодушны, я знаю. Я понимаю сама, как это недостойно – взывать к вашему великодушию и просить вас возвратить мне мое слово.

– И об этом-то вы… – Сэр Уилоби пытался казаться невозмутимым. – Итак, это и было темой вашего разговора с Верноном?

– Да, я говорила с ним. Сперва я исполнила ваше поручение, а потом мы с ним говорили…

– Обо мне?

– Нет, обо мне. Я понимаю, как это должно быть вам неприятно, но иначе было нельзя, – да, мы говорили и о вас тоже, поскольку разговор касался моих отношений с вами. Я высказала уверенность в том, что вы освободите меня от моего обязательства. Разумеется, сказала я ему, если бы это потребовалось, я бы сдержала свое слово, но я убеждена, что вы не будете настаивать. Я не представляю себе джентльмена, который в подобных обстоятельствах продолжал бы настаивать на своих правах. Ведь он знал бы, что я выполняю свою часть обязательств без любви, единственно из чувства долга. Ах, Уилоби, я совершенное ничтожество! Год назад я должна была понять то, что поняла только теперь: без любви нельзя.

– Без любви?! – Тон сэра Уилоби достаточно выразительно говорил за себя.

– И вот я обнаружила, что любви-то у меня и нет. Должно быть, я вообще не способна любить. Ничего из того, что рассказывают, описывая это чувство, я не испытывала. Я совершила ошибку. Это легко сказать, но – как больно! Поймите меня правильно, я молю о свободе, о том, чтобы не быть больше связанной словом. Освободите меня и, если можете, простите или хоть обещайте, что простите меня со временем. Скажите мне одно доброе слово, и я пойму, что только оттого не могла отдать вам всю любовь, которую вы вправе ожидать от жены, что стою неизмеримо ниже вас. Отпустите меня! Не я, а вы расторгаете наши узы, обнаружив, что у меня нет сердца. Мне все равно, что подумают люди. Я хотела бы доставить вам как можно меньше неприятностей.

Она остановилась: ей показалось, что он собирается что-то сказать.

Он видел, что она ждет, чтобы он заговорил, но в душе его царили смятение и хаос, и ради спасения собственного достоинства он решил обмануть ее ожидания.

Голова его покачивалась, как верхушка пальмы, которая дарует благодатную тень разгоряченному путнику пустыни, на лице блуждала сдержанная улыбка; он вопрошал себя, как, не уронив себя, высказать этой полубезумной молодой женщине в достаточно внушительной форме свой горестный укор. Он не ставил перед собою вопроса – что думать? Главным для него сейчас было – что делать?

Он стиснул обе ее руки в своих, затем раскрыл дверь настежь и, часто-часто мигая, сказал:

– Идемте в лабораторию. Там мы можем говорить без помех. Я полагаю, что это остатки завтрака так неприятно действуют на обоняние. Теперь я понимаю, отчего наши заокеанские кузены вечно «полагают» и говорят при этом в нос. Впрочем, я, вероятно, чрезмерно жестоко с ними обошелся – вы ведь знакомы с моими письмами? Они вечно либо «полагают», либо «считают». Слов нет, поездка в Америку поучительна, но не столь романтична. Не столь романтична, как поездка в Италию, хочу я сказать. Бежимте же от этих остатков лукуллова пира!

Она уклонилась от подставленной руки. Несчастный, видно, он совсем лишился рассудка! Ей было искренне его жаль, но подхвативший ее бурный поток нес ее неудержимо вперед, и она не могла ни остановиться, ни изменить направления.

– Ах, нет, здесь, сию минуту! – сказала она. – Я никуда отсюда не пойду – там пришлось бы начинать все с начала. Отвечайте здесь: намерены вы исполнить мою просьбу? Одно слово! Если же вы найдете в себе силы также и простить меня, это будет верхом человечности. Во всяком случае – отпустите меня!

– Но, право же! – возразил он. – Все эти чашки, хлебные крошки, яичная скорлупа, остатки икры, масло, говядина, бекон! Разве можно? И этот ужасный воздух!

– Хорошо. Я покуда пройдусь с мисс Дейл. А когда я вернусь, мы еще поговорим, да?

– Я всегда к вашим услугам. Да, да, идите гулять с мисс Дейл. Но, дорогая моя! Моя радость! Что же это такое? Ссоры между влюбленными в порядке вещей, я знаю. Но дело в том, что я никогда не ссорюсь. Это моя особенность, И вдруг вы начинаете обсуждать меня с моим кузеном Верноном! Право же, слово есть слово, оно как стальной трос – его нельзя порвать! Здесь какой-то выверт ума! И изо всех людей – избрать в наперсники Вернона. Что за дичь! Моя милая намечтала себе идеального героя, и ее бедный Уилоби не выдержал сравнения с ним. Но, Клара, поймите – невеста есть невеста, и вы принадлежите мне, мне, мне!

– Уилоби, вы упомянули тех… кто разводится. Вы сказали, если они не любят друг друга… Ах, ну скажите, разве не лучше так, чем… потом?

Он воспользовался ее застенчивостью, помешавшей ей назвать вещи своими именами.

– О чем мы с вами говорим? Разумеется, невеста есть невеста, жена – жена, но человек чести чувствует себя связанным после помолвки, как если бы брак его уже свершился. Я не могу вас отпустить. Мы с вами связаны вечными узами. Поймите: связаны! Как можно отпустить жену?

– А если она сбежит?..

Это было сказано так прямолинейно, что ее собеседник не мог больше прикидываться непонимающим. Доведенная им до крайности, Клара впервые явственно представила себе то, о чем до сих пор говорила, не вникая как следует в смысл своих слов; теперь же, прозрев, она в азарте отчаяния выпустила этот могучий снаряд, который неминуемо должен был разбить броню непонимания – подлинного или напускного, защищавшую этого человека.

Но уже в следующую минуту она залилась краской. Неподдельный ужас, который она прочитала на лице сэра Уилоби, передался и ей. Но одновременно в ее душе поднялась и радость – она радовалась тому, что в ней еще не вовсе, оказывается, умер стыд.

– Сбежит? Сбежит? Сбежит? – произнес он скороговоркой и часто-часто заморгал в такт своим словам. – Как? Куда? Что за мысль!..

Он с трудом удержался от того, чтобы не выпалить такое, что навеки разрушило бы его собственное представление о девственном неведении, в коем, по его мнению, пребывали юные представительницы прекрасного пола.

Как могло случиться, что Клара, находясь еще в столь нежном возрасте и воспитанная в строжайших правилах, знала уже о том, что жены сбегают от мужей, и знала это не от него? А она, оказывается, понимала даже и то, что муж вынужден отказаться от погони и от всех своих притязаний на беглянку. И как могла она хоть на минуту представить себя на месте подобной жены? Как только у нее язык повернулся выговорить это слово: «Сбежит»!

Подобно всякому мужчине-эгоисту, Уилоби представлял себе прекрасный пол в виде восковых обитательниц паноптикума. И если бы Клара развила мысль, прорвавшуюся в ее кратком возгласе, этот идеал рассыпался бы в прах.

Отчаяние открыло Кларе глаза на то, что еще минуту назад было для нее далеким и смутным, как льды Заполярья. Ведь если, собравшись с духом и преодолев стыд, она покажет, будто знакома с изнанкой жизни, он наверняка отвернется от столь развращенной особы! Соблазн был велик. И все же Клара удержалась: ей претило подобное унижение женского достоинства – даже перед ним!

Дверь была открыта – а что, если заключить короткое перемирие и выбежать на воздух?

Но беглым взглядом, как бы со стороны, окинув свое положение, она подумала: «Как, оказывается, мучительно расторгать помолвку, предварительный сговор! Каково же приходится бедняжкам, пытающимся выпутаться из брачных уз?»

Выскажи она эту мысль вслух, сэр Уилоби, быть может, убедился бы, что она менее искушена в житейских делах, чем это могло показаться. Он понял бы, что она действовала вслепую, инстинктивно, как зверек, что пытается перегрызть свои цепи; понял бы и то, что это он сам указал ей оружие, за которое она ухватилась.

Повторив про себя сакраментальную для всех женщин и постоянно ими нарушаемую клятву: «Все равно я не буду принадлежать никому», она произнесла вслух:

– Вот и все, что я имела вам сказать. Мне нечего к этому прибавить.

В коридоре послышались шаги. Вошел Вернон. Он извинился и объяснил причину своего появления:

– Доктор Мидлтон оставил здесь книгу – томик Гензиуса^{24}. Да вот она!

– Книгу? – повторил сэр Уилоби. – Ха! Засвидетельствуйте мое почтение доктору Мидлтону и передайте ему, что если бы люди не уносили книг из библиотеки, их бы не пришлось искать в столовой. Он волен поступать, как ему заблагорассудится, конечно, однако порядок есть порядок. Идемте же в лабораторию, Клара! Извольте полюбоваться, господа поклонники человечества, – где бы ни побывал человек, он неизменно оставляет за собою беспорядок! – Сэр Уилоби слегка кивнул то ли Вернону, то ли неубранному столу. – Клара, я вас жду!

Клара возразила, что она условилась идти гулять с мисс Дейл.

– Мисс Дейл ожидает вас в вестибюле, – сказал Вернон.

– Мисс Дейл меня ждет! – сказала Клара.

– Да, да, идите гулять с мисс Дейл, идите с мисс Дейл, – настойчиво сказал сэр Уилоби. – Я попрошу ее подождать вас еще две минуты. Вы найдете ее в вестибюле, она вас будет ожидать там.

Он позвонил в звоночек и вышел.

– Откройтесь во всем мисс Дейл; вы можете быть с нею откровенны, – сказал Вернон.

– Я не продвинулась ни на шаг, – пожаловалась Клара.

– Не забывайте, что вы сами избрали дли себя то положение, в котором находитесь сейчас, и что если вы хотите его изменить, вам предстоит борьба не на жизнь, а на смерть, В этой борьбе надо быть готовой и к поражениям, они не должны вас обескураживать.

– Не сама, не сама! Не говорите, что я сама избрала это положение, мистер Уитфорд! Я не выбирала. У меня не было выбора. Я просто дала согласие.

– В конечном счете это одно и то же. Главное – знать, чего вы хотите.

– Да, вы правы, – согласилась она, принимая как справедливое возмездие обвинение в том, что она якобы не знала, чего хочет. – Ваш совет мне сегодня помог.

– Разве я что-нибудь советовал?

– А вы уже жалеете?

– Я был бы очень недоволен собою, если бы хоть единым словом вмешался в ваши отношения с сэром Уилоби.

– Но вы еще не покинете Паттерн-холл, правда? Вы не оставите меня одну, без дружеской поддержки? Если бы мы с отцом и съехали завтра, началась бы бесконечная переписка! Видно, надо будет задержаться здесь хотя бы на несколько дней. Это будет нелегко. К тому же вы можете себе представить, как все это отразится на моем бедном отце, которому мне еще предстоит объявить о своем решении.

Сэр Уилоби быстрыми шагами вернулся в комнату, как бы торопясь исправить ошибку, которую он допустил, покинув ее.

– Мисс Дейл вас ожидает, моя дорогая. Где ваша шляпа? Вы еще за ней не ходили? Но ведь вы уговорились гулять о мисс Дейл!

– Я готова, – сказала Клара, выходя.

Уилоби и Вернон вышли следом и тотчас, не проронив ни слова, разошлись в разные стороны.

Кларе случалось читать о том, как женщина становится причиной разрыва между старинными друзьями, и вот она неожиданно для себя оказалась в положении такой женщины. Но что ей было делать? Она вела борьбу не на живот, а на смерть и была вынуждена лавировать между скалой и открытым морем. Неужели, однако, она уподобилась тем, о ком пишут в романах? Это было ужасно!