Текст книги "Суперденьги. Поучительная история об инвестировании и рыночных пузырях"

Автор книги: Джордж Гудмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

И, кстати говоря, весьма выгодная миссия. А разве может что-то, дающее выгоду, быть противным Богу?

Со времени моей швейцарской авантюры у меня было время подумать о влиянии протестантской этики. В компетентности швейцарских бухгалтеров и надежности швейцарской банковской системы явно чего-то не доставало. Может быть, где-то какой-то отдельно взятый швейцарец не отнесся к денежным операциям с должным религиозным почтением? И что я предпочел бы: контроль ФРС в Вашингтоне или этику почтенных швейцарских банкиров? Проблема в том, что даже в Швейцарии уже не все живут в страхе перед Богом, Кальвином или Цвингли. Большинство обычаев пока еще держатся, но протестантская этика явно дала течь.

Через месяц после моего первого визита в банк Пол и Луис Толе прибыли в Нью-Йорк. Пол горел желанием сделать свой банк андеррайтером, т. е. включить его в группу организаций, продающих акции публике, – функция, обычно выполняемая крупными американскими брокерскими фирмами. Кроме того, Пол хотел, чтобы банк более плотно занялся финансовым менеджментом – управлением клиентскими портфелями.

Это были головокружительные деньки офшорных фондов, где тон задавал фонд IOS Берни Корнфилда. Офисы таких фондов располагались в налоговых убежищах типа Кюрасао и Багамских островов. По своему юридическому статусу эти страны вполне равны США, Великобритании или Западной Германии, но их налоговые законы, инвестиционная политика и условия заимствования средств были (да и остаются) гораздо более мягкими, чем в упомянутых странах. Мы с Полом обсуждали возможность открытия в нашем банке хедж-фонда как дополнительной услуги для наших клиентов. На короткое время мы запустили пилотный проект – хедж-фонд с очень маленькими деньгами, который на бумаге выглядел, тем не менее, полнокровным и внушительным. Мы попробовали работать с некоторыми популярными акциями в хвосте тогдашнего бычьего рынка, но быстро поняли, что на рынке царит нервозность: он вел себя явно иррационально. Наш эксперимент закончился через несколько месяцев с небольшим убытком.

Весной 1969 г. я получил восторженное письмо от Пола. Оно было написано на новом бланке. Его украшали слова United California Bank in Basel, набранные тем же шрифтом, который использовал на своих бланках банк United California Bank в Лос-Анджелесе. И монограмма – UCB – была знакомой. Я одно время жил в Калифорнии, а UCB тогда гонял по всем каналам свою яркую и запоминающуюся рекламу.

«Теперь мы можем начать целый ряд новых проектов, – писал Пол. – Глядя на бланк, ты, наверное, заметил, что мы сменили название и сделали огромный шаг вперед. United California Bank купил контрольный пакет нашего банка. Сам UCB – это банк-флагман Western Bancorporation, одного из крупнейших банковских холдингов в мире. Фрэнк Кинг, президент как UCB, так и Western Bancorporation, стал нашим президентом. Вице-президент – я. У нас есть целый список фантастических планов на будущее».

В течение следующего года мне не удавалось следить за развитием дел в Базеле. Мы проводили семинар по американским инвестициям в отеле Savoy в Лондоне. В нем участвовали различные европейские организации: ведущие банки, взаимные фонды и страховые компании из Великобритании, Швейцарии, Франции, Нидерландов, Бельгии, Германии и Италии. Пол и Луис прибыли в качестве гостей, но из-за недостатка времени мне так и не удалось толком поговорить с ними.

Весной 1970 г. наш базельский банк предложил акционерам дополнительные акции. Я позвонил Полу. Он сказал, что все идет хорошо, экспансия продолжается, но 1969 г. оказался неважным из-за убытков на рынках ценных бумаг. Это было неудивительно. 1969-й нигде и ни для кого не был хорошим годом. Но теперь у нас появился новый и серьезный акционер: Vesta Insurance Company из Бергена, Норвегия, а благодаря ему – еще пара десятков скандинавских банков. Скандинавия должна была стать для нас новым плодородным полем, а наши скандинавские акционеры, как предполагалось, будут способствовать притоку новых клиентов.

Над Уолл-стрит навис медвежий рынок, а брокерские фирмы зашатались. Времени думать о Базеле или о United California Bank практически не было, но все выглядело так, будто там дела идут неплохо. Это, собственно, было все, что я знал.

Наш базельский банк действительно стал одной из самых динамично растущих финансовых организаций в Швейцарии. В США такой имидж приветствуется, но в Швейцарии он выглядит не очень здраво и не очень прилично. Кроме того, была и проблема: подбор квалифицированных компетентных людей. Переманивать их из других банков – такое в Швейцарии не практикуется. Для управления банковскими портфелями Пол нанял Альфреда Кальтенбаха – вежливого, опрятно одетого швейцарца с не слишком типичными для тех краев бакенбардами.

Но самой драгоценной добычей стал Бернард Куммерли: сконцентрированный, близорукий, смугловатый специалист по валюте. Куммерли был уроженцем Райнфельда, небольшого городка поблизости от Базеля, знаменитого своим курортом и старыми средневековыми строениями. Отец Куммерли был банкиром в Райнфельде. Сам Куммерли учился в местных школах, затем в частной католической школе и успел поработать в Credit Suisse, входившем в большую тройку швейцарских банков. Пол нашел его в Bank Hoffmann – небольшом частном банке, где Куммерли заведовал валютным департаментом. Куммерли был невероятно амбициозен. Он имел репутацию человека-компьютера и мог оперировать в голове миллионами в различных валютах, сохраняя абсолютное спокойствие. О Куммерли часто говорят как о человеке без эмоций, что вряд ли может быть правдой, учитывая, какое пламя амбиций пылает в его груди, – но внешне это описание в общем соответствовало истине. Куммерли заключал сделки на десятки миллионов долларов не моргнув глазом. Вместе с Куммерли из Bank Hoffmann к нам пришли трое или четверо молодых трейдеров, одним из которых был Виктор Цурмуле. Суффиксы «ли» и «ле» в швейцарских фамилиях служат для уменьшительных форм. Швейцарский диалект немецкого кишит такими уменьшительными. Когда Пол запустил наконец трейдинговый департамент, валютные и товарные трейдеры в европейских финансовых центрах стали называть Куммерли и Цурмуле «ли-бойз» или Lee boys.

Полу удалось собрать команду молодых менеджеров – почти всем из них было 30 с небольшим, – но даром ему это не прошло. Большая тройка прислала Полу чопорное официальное письмо на четырех страницах. Рейдерству в найме работников, говорилось в нем, в Швейцарии нет места, и Пол должен эту практику прекратить.

Куммерли пришел в середине 1968 г. и сразу же погрузился в серебряные фьючерсы. И банк, и некоторые из его клиентов уже играли на серебре, поэтому Пол в мае выпустил бюллетень, намекая, что серебро надо продавать. Но если его менеджеры и клиенты хотели немножко поспекулировать – что ж, в конце концов, клиент всегда прав.

Поводом для игры с серебром стало то, что Казначейство США перестало продавать его. Промышленные потребности в серебре росли. Если Казначейство больше не продает, а промышленность требует, значит, серебро должно расти в цене – верно?

В этой логике был только один изъян: история была старой и давно известной. Спекулянты уже предусмотрели такое развитие событий. Я сам перебирал долларовые купюры, разменивая десятки и двадцатки, и откладывал в сторону те, на которых было написано «серебряный сертификат». Потом я отнес 19 таких купюр в Казначейство и обменял их на кулечек серебра ^[23]

[Закрыть]. К тому времени в обращении уже не было однодолларовых банкнот с серебряными сертификатами, цена серебра выросла с 91 цента за унцию до $1,29 (при этой цене Казначейство прекратило продавать серебро), а потом и до $2,50 за унцию – в этот момент наши базельские гении и открыли для себя этот сумасшедший рост. Но его уже видели и все те, кто годами терпеливо собирал серебро, ожидая именно такого подъема – последние 30 % роста были обусловлены чистой и откровенной спекуляцией. К концу 1968 г. спекулянты стали обменивать свои запасы на деньги, и серебро упало до $1,80. Во фьючерсной торговле инвестору достаточно вложить 10 % требуемой суммы, так что падение на 25 центов с уровня $2,50 за унцию сотрет счет трейдера до нуля – правда, еще до этого от инвестора потребуют внести дополнительный гарантийный депозит.

К июню 1969 г. серебро упало еще больше, ниже $1,60, но банк смог частично компенсировать потери, быстро проводя операции на обеих сторонах. Свои собственные потери банк компенсировал полностью, но клиенты, которые ставили на серебро, конечно же, были очень недовольны – и некоторые из них пожаловались Полу.

С мая 1968 г. Пол отстранился от торговли серебром. Он был уверен, как говорил впоследствии, что нужно предоставить менеджерам полную свободу действий, обеспечить им абсолютную автономию. Конечно, Пол не был в восторге от убытков с серебром. «Эти ребята, – сказал он, обращаясь к персоналу, – включили в игру с серебром людей, которым там было совсем не место. Не то, чтобы бедняков, вдов и сирот, но, по сути, не так уж далеко от этого. И это было неправильно». Тем более, если иметь в виду его бюллетень, где он предсказывал подобное падение цены. И в этот момент банк сделал неслыханный шаг: он отменил ряд сделок по серебру и взял убыток на себя.

– Мы прошлись по списку, – сказал Пол, – чтобы выявить тех, кто был достаточно опытным и мог сам заплатить за свои ошибки. Но некоторых клиентов к этой категории нельзя было отнести, и мы взяли убытки на себя.

Потери по серебряным счетам превысили 2 млн швейцарских франков.

Если бы стало известно, что мой швейцарский банк гарантирует клиентам защиту от подобных потерь, то он с ходу стал бы самой популярной финансовой компанией в мире. И мой банк проделал это еще пару раз.

Один раз это случилось с внебиржевыми акциями Leasing Consultants, Inc., лизинговой компании с Лонг-Айленда, которая финансировала покупку самолетов и компьютеров. В конце 1960-х гг. таких компаний было море. Они существовали за счет того, что брали банковский кредит для покупки, допустим, IBM-360 или самолета – чего-то такого, что просто сдать в аренду. А потом они продавали компанию публике. К тому моменту, как Альфред Кальтенбах нашел эту компанию, игра уже подходила к концу. Leasco, Data Processing, Financial General и Levin-Townsend уже были на пути к тому, чтобы войти в список злодеев мистера Бэбсона. Какой-то аналитик из Осло, Норвегия, рассказал нашему безукоризненно одетому и украшенному бакенбардами Кальтенбаху о Leasing Consultants, доказав тем самым, что расстояние – где Швейцария, а где Лонг-Айленд – способно очаровывать само по себе. За счет банка Кальтенбах купил акции для частного размещения с ограничением на продажу – банк не имел права продавать их в течение нескольких лет – по цене $12–13.

Но этим все не ограничилось. Банк не только купил Leasing Consultants за свой счет. Он еще и разослал клиентам письма с рекомендацией покупать их. Девятнадцать клиентов купили эти акции через наш банк. К сожалению, Leasing Consultants прошла по тому же скорбному пути, что и многие подобные фирмы. Ее прибыль оказалась завышенной, и в начале 1970 г. компания это признала. Цена акций упала до $7. В августе компания объявила о банкротстве, а ее акции шли по 37 центов.

И снова банк расстроился, узнав об убытках своих клиентов. На этот раз основной удар пришелся по самому банку – убыток составил $2 млн, – однако всем 19 клиентам деньги вернули. Рэй Викер в Wall Street Journalписал, что «один пораженный клиент заявил, что ему впервые возвращают деньги за его собственную дурацкую сделку».

Тем временем Куммерли нашел новое поле приложения своих талантов: фьючерсы на какао. Но к тому моменту, как Куммерли был готов броситься в омут, мы стали частью великого United California Bank.

В 1968 г. Пол побывал на Западном побережье, чтобы повидаться со своими друзьями из Стэнфордского исследовательского института. Как-то вечером за стаканчиком виски Пол познакомился с Эдвардом Картером, генеральным директором компании Broadway Hale, управлявшей одной из крупнейших магазинных сетей в стране. Картер, входивший в совет директоров и United California Bank, и его материнской компании Western Bancorporation, после этого позвонил Клиффу Туэтеру, вице-президенту, который назначил Полу встречу на 9.00 следующего дня. Вместе с Туэтером на встрече присутствовал вице-президент банка по международным делам Виктор Роуз (тогда ему было 65). По словам Пола, уже через 10 минут Роуз сказал:

– А нельзя ли нам купить этот банк?

В октябре, вскоре после моего визита в Базель, в лондонском отеле Hilton Пол встретился с Фрэнком Кингом, президентом United California Bank. В то время Кингу был 71 год. Свою карьеру он начал помощником кассира в National Bank города Спарта, штат Иллинойс. Кресло президента United California Bank он занимал уже 24 года.

– Мы хотим купить ваш банк, – сказал Кинг.

При этом он поставил три условия. Во-первых, абсолютный контроль будет принадлежать United California Bank в Лос-Анджелесе. Во-вторых, Чарльз Салик и его семья теряют долю в банке. В-третьих, команда менеджеров остается в прежнем составе. В январе Кинг прилетел в Базель, чтобы воочию увидеть, как обстоят дела. Нет сомнений в том, что Кинг был очарован Полом Эрдманом. В марте 1969 г. Кинг и Салик, оговорив все условия, пожали друг другу руки, и за работу принялись юристы. Сделка была завершена в мае. Базельский банк был оценен в $12 млн. UCB помимо прочего хотел получить выход в Швейцарию и Европу через базельский банк, но еще больше его интересовал коллектив: молодые динамичные менеджеры. «Мы купили банк, чтобы заполучить Пола Эрдмана», – сказал в те дни один из руководителей UCB. И, как писал Рэй Викер в Wall Street Journal, Кинг относился к Полу «как к собственному сыну».

В совет директоров нового банка UCB ввел двух своих представителей. Фрэнк Кинг стал председателем совета директоров, а Виктор Роуз – директором. Калифорнийский банк гордился своим приобретением. Он тут же дал банку новое имя: The United California Bank in Basel. В своем глянцевом отчете за 1969 г. UCB оценивал приобретение базельского банка как одно из главных достижений года.

Пол надеялся, что объединение с таким могучим банком приведет к его порогу новых корпоративных клиентов, но этого не произошло. Пол подчинялся непосредственно Фрэнку Кингу. Во время разговоров они обсуждали и потенциальные международные программы. В частности, при новых скандинавских акционерах Пол намеревался «обойти на повороте» главные банки Скандинавии. Американских банков в Скандинавии не было, и теперь, располагая новыми связями, он мог бы встречаться с представителями среднего бизнеса в тех краях и привлекать их до того, как они перейдут из своих провинциальных банков в ведущие банки скандинавских столиц.

Перед поглощением калифорнийский банк прислал в Швейцарию собственных аудиторов, которые сообщили в головной офис, что банк взял на себя убытки клиентов по серебру, а также то, что в банке излишний объем маржинальных счетов. Но это не помешало сделке. Пол говорил, что каких-либо переговоров с Калифорнией вообще не происходило.

– Время от времени, – сказал Пол, – объявлялся какой-нибудь гость из Лос-Анджелеса, пожарник или кто-нибудь еще. Он обычно спрашивал, в какие рестораны здесь стоит заглянуть и сможем ли мы зарезервировать ему номер в двух-трехзвездочном отеле во Франции.

Не было ни общего плана, ни внешнего бюджета – базельский банк просто влился в систему отчетности калифорнийского банка.

А тем временем Бернард Куммерли уже нацеливался на то, чтобы скупить половину какао планеты.

И сейчас я считаю, что инцидент, случившийся с нашим банком, был абсолютно невероятен. Когда я получил информацию о Leasing Consultants, то спросил Луиса Толе, с чего это они заинтересовались этим трупом, да еще под занавес. Но никто не говорил мне о том, что банк собирается влезть в торговлю какао. Все, что происходило потом, было просто фантастической иллюстрацией того, как жизнь порой имитирует искусство.

Штука в том, что я уже имел некоторый опыт работы с какао. Это случилось тогда, когда Великий Уинфилд открыл для себя какао-трейдинг. В те более спокойные дни мы, бывало, сидели с ним, лениво наблюдая как ползут цифры на тикере, словно два шерифа на лодке в поисках снулого сома в реке Теннесси. На рынке царила летаргия, все устали от скачков и откатов, и тогда-то Великий Уинфилд вдруг понял, что вскоре в мире кончится какао.

– Сынок, – как сейчас помню, сказал он, – когда в мире что-то кончается, то цена этого чего-то взлетает. Биржа какао не регулируется. Подъем цены на три цента удваивает твои деньги. Все еще ох как закрутится. И нам на этом празднике надо быть.

Денег на то, чтобы заключить контракт на какао, нужно было всего ничего.

Но с какой стати в мире должно закончиться какао? Да потому, что в африканских странах, производивших какао, было полно политических проблем, а вдобавок еще вот-вот должна была начаться эпидемия Черной шелухи – Страшной болезни какао. Фермеры бросали свои фермы и даже не опрыскивали растения. Я купил несколько контрактов на какао и начал болеть за все, что могло привести к всемирному дефициту какао. Неподтвержденные сообщения о Черной шелухе в центральных районах Ганы? Мы кричали «ура». В Нигерии начинается гражданская война? Очень хорошо для цен на какао – может, теперь они не смогут доставлять этот товар на рынок. Какао продавалось по 25 центов за фунт, и все, что нам было нужно, – это немножко бунтов, побольше хаоса, никаких инсектицидов, проливные дожди, при которых Черная шелуха быстро распространяется. Потом какао подскакивает до 60 центов, а мы становимся богачами.

Мы даже отправили Толстого Марвина из Бруклина (рост 167 см, вес 110 кг) в Западную Африку, чтобы быть в курсе происходящего. Марвин кое-что знал о ценных бумагах на товарных рынках – накануне он прогорел, занимаясь как раз такими бумагами. Я отправился с ним в охотничий магазин Abercrombie, где Марвин приобрел костюм для сафари и даже приценился к охотничьему ружью на слонов – никогда ведь не знаешь, что тебе в Африке может понадобиться. Затаив дыхание, мы ждали, что же Марвин сообщит о судьбе наших инвестиций, но вместо этого получали телеграммы такого рода:

ДОЖДЬ ИДЕТ ПЕРЕРЫВАМИ

МАРВИН

или:

АНГЛИЧАНИН В ОТЕЛЕ ГОВОРИТ ДЕРЕВЬЕВ СТОЛЬКО ЖЕ КАК И В ПРОШЛОМ ГОДУ ВИРУСНАЯ МУШКА ПОД КОНТРОЛЕМ

Мы понятия не имели, чем вирусная муха отличается от навозной, но все, что жрало какао, было нам на руку.

В конце концов, они собрали нормальный средний урожай, такой же как и всегда, несмотря на гражданскую войну, хаос, бунты, неопрысканные инсектицидом деревья и страшную Черную шелуху. Марвин вернулся, испытав лишь одно настоящее приключение: аборигены окунули его голышом в чан с подогретым маслом. Цены на какао не поднялись, а вложенные нами деньги пошли прахом. Я написал об этой истории – она излагается не только в «Игре на деньги», но и в Das grosse Spiel ums Geld (что по-немецки означает примерно то же самое). А кроме того, мы с Полом сфотографировались перед зданием Банка международных расчетов с плодом какао в руках.

Проблема – или одна из проблем – нашей аферы с какао заключалась в информации и ее интерпретации. В этой игре были серьезные игроки – Hershey, Nestle и M&M – так вот они реально покупали какао и знали, как отличить вирусную мушку от Черной шелухи, к тому же (я так думаю) знали больше, чем мы, не зря они до сих пор в этом бизнесе. По этой причине я написал, что, если у тебя возникает желание заработать деньги на товарном рынке, тебе нужно отправиться на пляж и лежать там до тех пор, пока это желание не пройдет.

Но Бернард Куммерли ничего не знал о моей поучительной истории.

Когда я попытался выяснить, как могло случиться, что мой банк испарился, словно лужица в лучах летнего солнца, вице-президент United California Bank в Лос-Анджелесе сказал: «Знаешь, все произошло почти как в твоей собственной истории с какао».

Почти. А может, и еще круче. К сожалению, я пока не собрал вместе все фрагменты этой головоломки, потому что суды в Швейцарии – дело неторопливое, и Куммерли все еще сидел в базельской тюрьме, а власти не горели желанием позволить мне обменяться с ним парой-тройкой интересных историй. Куммерли прошел тот же путь, что и Толстый Марвин, с разницей в пару лет, хотя все предостережения и наставления уже были напечатаны в моей книге.

Пол не изменил своей политике предоставлять сотрудникам полную свободу – даже после того, как обжегся на серебре.

– Ошибки делают все, – сказал он.

Наш банк начал втягиваться в сделки с какао, но лишь для отдельных клиентов. По словам Пола, несколько контрактов, не больше. Следуя благородной традиции, когда рынок сыграл против клиентов, банк, понятное дело, покрыл их убытки.

– Ерунда, $100 000 или около того, – сказал Пол. – Я-то, правда, думал, что у нас было всего несколько контрактов.

Все это, по уверениям Пола, было известно аудиторам United California Bank, когда банк из Лос-Анджелеса покупал контрольный пакет.

Конечно, наш банк явно горел желанием отыграться. Он славился своей неординарностью и агрессивностью, а стилем Пола всегда был молниеносный удар кендо. Промахи с серебром и кое-какими ценными бумагами надо было чем-то компенсировать.

Кто-то, должно быть, шепнул Куммерли, что в мире вот-вот наступит дефицит какао. По горячему следу Толстого Марвина Куммерли отправился в Гану, чтобы там стать экспертом. Позднее я спросил Пола, что Куммерли делал в Гане.

– А черт его знает, – сказал он. – Пиво пил сутками напролет. По-моему, познакомился с какими-то типами – экспертами, коммерческими атташе, трейдерами какао.

В середине июля 1969 г. в департаменте товарных рынков нашего банка закрутилась какая-то интрига. Когда Куммерли был в отпуске, второй из Lee boys, Виктор Цурмуле, явился к Полу и сообщил, что Куммерли погряз в спекуляциях. По словам Пола, Цурмуле обнаружил 3000 контрактов на какао, купленных в расчете на хаос, войны, отсутствие инсектицидов и Черную шелуху. И что же они сделали? «Мы продали эти контракты». До той поры никаких лимитов для товарных трейдеров не устанавливали. Теперь же Пол поручил молодому бухгалтеру-швейцарцу, Хельмуту Бручи, взять все это хозяйство под контроль. Судя по всему, Бручи так и не приступил к этому делу, и даже Пол, вдалеке от родных берегов обхаживавший скандинавов, начал понимать, что нужен более серьезный контроль. Он нанял специалиста из швейцарского отделения National Cash Register, но тот «не сработался». А к тому времени, когда появился следующий специалист, на сей раз из Volkesbank, все бухгалтерские книги уже были «подретушированы».

Вернувшись из отпуска в августе 1969 г., Куммерли тут же уволил Цурмуле. Как сказал сам Куммерли, за спекуляции без соответствующего разрешения.

То, что произошло после этого, подернуто легкой дымкой. Наверняка можно сказать лишь одно: никто не знает, что случилось на самом деле. С тех пор, как банк закрыл свои двери для посетителей, толпы аудиторов разгребали эти авгиевы конюшни. Сюда следует добавить традиционную швейцарскую скрытность, предстоявший судебный процесс, а также то, что почти вся информация находилась у обвинителя, который был необычайно скрытным типом даже для швейцарского прокурора.

В промежутке между этими событиями United California Bank in Basel купил 17 000 контрактов на какао – семнадцать тысяч контрактов на какао! – с номинальной стоимостью $153 млн. Не слабо для банка с чистой стоимостью активов $8 или $9 млн. Контракты эти были проданы ведущими товарными брокерами: Merrill Lynch, Hayden Stone и лондонским Lomcrest. Брокеры обычно не предоставляют кредитов общей стоимостью $153 млн организациям с активами всего $8 млн, но на наших бланках красовалось имя United California Bank in Basel, а активы United California Bank превышали $5 млрд.

Умение нашего банка выбрать самый подходящий момент проявилось и в случае с какао. Он умудрился купить контракты на максимуме, где-то по 48 центов за фунт, после чего рынок покатился вниз. К июню 1970 г. цена контракта составляла уже 30 центов за фунт, и на 10-процентной марже банк потерял в три или четыре раза больше того, что поставил на кон, – а может, и больше – и стал абсолютно неплатежеспособен, не считая тех крох, которые головной офис из Калифорнии подбрасывал время от времени.

Штука, однако, в том, что никто об этом не знал, потому что к тому времени гроссбухи банка уже были «подправлены». «Баланс вне всяких сомнений фальсифицирован», – сказал Макс Штудер, аудитор Швейцарского общества банковских инспекций. Но это было не все. Банк не полностью отразил свои убытки от фиаско с Leasing Consultants. «Они были слишком большими, – сказал Пол. – Списать 5 млн швейцарских франков за один квартал невозможно. Больно уж много для одного раза. Вот их и размазали на более длительный период. А иначе это выглядело бы очень, очень плохо». Кальтенбах со своей стороны сделал следующее: он получил от норвежской фирмы, с подачи которой банк и связался с этими акциями, письмо с обязательством купить акции по $25, хотя к тому времени их цена уже упала на 40 %. Банк же обещал компенсировать норвежцам все убытки. Иначе говоря, обе организации обменялись ничего не значившими листками бумаги. «Норвежские гарантии ничего не значат», – сообщил Пол калифорнийскому банку. «Лишь бы аудиторы были довольны», – последовал ответ из Лос-Анджелеса. Похоже, их эта ситуация не тревожила.

Аудит проводила фирма Gessellschaft für Bankenrevision, принадлежавшая двум банкам из швейцарской Большой тройки: Swiss Bank Corporation и Credit Suisse. Аудиторы были не просто довольны: они подтвердили баланс, в котором уже недоставало 20 млн швейцарских франков.

Куммерли со своей командой отчаянно пытался использовать стрэдлы для ограничения потерь на фоне падения цены на какао. Точнее сказать, аудиторы старались минимизировать потери по контрактам, покрывая кратковременные колебания цены сменой месяцев доставки, но даже стрэдлы не помогли. В тех редких случаях, когда по какао получалась хоть какая-то прибыль, она шла в бухгалтерские книги. Убытки же – а они случались гораздо чаще – накапливались в ящике письменного стола Куммерли.

Позднее – в тот день, когда Пола выпустили под залог, – я спросил его, каким образом в наш век компьютеров и бухгалтерского учета такое стало возможным.

Одна из ошибок, сказал он, заключалась в том, что департамент товарных рынков находился там же, где и валютный департамент вместе с департаментом расчетно-кассового обслуживания, т. е. там, где принимались депозиты и производились выплаты в самых разных валютах.

– Большая тройка контролировала валютный рынок, – сказал Пол. – Мы действовали предельно агрессивно. Мы выросли до пятого места в Швейцарии с дневным оборотом более 5 млрд швейцарских франков на обмене валют. Собственные позиции банка, форвардная и спотовая, – это еще $2 млрд с хвостиком. Когда через руки проходят такие деньги, никто не озаботится несколькими миллионами.

С брокерами, продавшими UCB контракты на какао, рассчитывался валютный департамент. Калифорнийский банк иногда косился в сторону своей буйной «дочки» и даже намекал, что $2 млрд в валюте, пожалуй, многовато для банка такого размера. Калифорнийцы рекомендовали базельцам держаться где-то на уровне $1 млрд.

Мы с Полом сидели на террасе его квартиры в Базеле, обсуждая всю проблему так, словно были внешними консультантами, анализирующими процесс.

– Слушай, – сказал я, – а ты помнишь, что я писал о какао?

– Конечно, – сказал Пол. – Здорово было написано.

– И ты помнишь, как подарил мне высохший плод какао, когда я впервые приехал в Базель?

– Конечно.

– А ты помнишь, что говорится в конце той истории? Насчет того, что на рынке какао есть серьезные игроки? Hershey, Nestle и прочие ребята? И что если у тебя возникает искушение поиграть на какао, надо лечь и лежать, пока это желание не пройдет?

Пол пожал плечами.

– Те парни сказали, что в этом деле разбираются как следует.

– А Куммерли? Он читал мою историю?

– Нет. Das grosse Spiel ums Geld тогда еще не вышла, а Куммерли не знает английского.

Тут я впервые вышел из себя.

–  Но ведь он заключал контракты на какао на английском? – спросил я.

Неловкое молчание. Атмосфера сердечности внезапно испарилась.

– Да, на английском, – Пол снова пожал плечами. – Но я уверен, что твою историю он не читал.

Мы снова вернулись к обсуждению главной проблемы.

– Как могло случиться, – спросил я, – что в современном швейцарском банке ХХ века столько денег бесконтрольно исчезло, а документы, свидетельствовавшие об убытках, просто складывались в ящик чьего-то стола? В конце концов, это же не ограбление, не растрата. Насколько я знаю, никто эти деньги не прикарманил.

– Нам не следовало объединять товарный, денежный и валютный департаменты, – повторил Пол. – Это позволило с легкостью прятать убытки за каким-нибудь срочным депозитом от другого банка. А если департамент отдает приказ, то подтверждение должно поступать из какого-нибудь другого департамента, для двойной проверки. Каждая строка в балансе должна перепроверяться, а этого-то и не делалось.

– А разве независимые аудиторы не должны проверять этот процесс, хотя бы раз или два раза в год?

– Должны, но швейцарские аудиторские фирмы заботит только одно: чтобы цифры, которые ты им предоставляешь, сходились. Что стоит за цифрами – их не волнует. Ну и, конечно, еще один прокол.

– А именно?

– Исполнительный директор банка должен знать всю операционную кухню – все процедуры, процессы бухгалтерского учета и т. п. Я думал, что передал эти функции надежным людям, но ошибся. И, конечно, я сам не делал то, что должен был делать.

Мне хотелось понять, какими соображениями руководствовался Куммерли. Я понимал, как можно купиться на аферу с какао, – когда-то я купился на нее сам. В конце концов, в каком-нибудь году в мире действительно может возникнуть дефицит какао – хотя до сих пор этого так и не случилось. Но одно дело купиться на идею, и совсем другое – прятать убытки в ящик стола, чтобы обрушить собственный банк как карточный домик.

– Думаю, поначалу он хотел произвести впечатление на своих же трейдеров. Эго у него будь здоров, плюс репутация очень умного человека. Когда же он оказался в минусе на пару миллионов, то просто не мог в этом признаться. Как игрок в рулетку. Удваивая и удваивая ставку, в ожидании, что выигрыш после очередного удвоения позволит разом компенсировать потери. Но в конечном итоге – не знаю, может, он увидел зловещее предзнаменование и решил: раз уж его в один прекрасный день все равно прихватят, не отложить ли немножко на те времена, когда он выйдет из тюрьмы. Не знаю. Во всяком случае, для того, чтобы это провернуть, ему нужно было иметь сообщников – кого-то среди товарных брокеров.