Текст книги "Суперденьги. Поучительная история об инвестировании и рыночных пузырях"

Автор книги: Джордж Гудмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Когда Пол пришел ко мне, он искал не очередного акционера, а человека, который может стать другом для банка. Это был вполне естественный поступок: он был промоутером и президентом, активно продающим свои услуги. Друзей он искал повсюду и находил их. Экономисты, деканы школ бизнеса, валютные эксперты, трейдеры товарных бирж – все они считали Пола интересным и симпатичным человеком. Он даже работал с прессой – чего не делал, я уверен, ни один другой банк в Швейцарии. Швейцарские банкиры вообще прилагают все усилия для того, чтобы держаться от прессы как можно дальше. В общем, Пол обхаживал потенциальных друзей банка на всех фронтах. Если его просили написать статью для какого-нибудь журнала о валютной ситуации, он с радостью соглашался. Если кто-то – как это было с нами – просил дополнительную информацию о швейцарской банковой системе, он тут же налаживал контакты с людьми, которые могли в этом помочь.

Но при встрече со мной он почувствовал и мой энтузиазм. Динамичный молодой банк, который увеличил свои ресурсы в 15 раз за неполных три года, – да, меня это зацепило. К тому же банк искал новые источники капитала, потому как рос он очень быстро и постоянно нуждался во все новых и новых средствах. Пол сам написал проспект. Этот проспект, представлявший швейцарскую компанию, естественно, не нужно было регистрировать в SEC, однако, как пояснил Пол, «он подготовлен в соответствии с требованиями SEC, потому что мы в один прекрасный день можем прийти в США, и тогда какая-нибудь нью-йоркская юридическая фирма займется этим вплотную».

– На мой взгляд, – сказал Пол, – ты можешь стать для нас очень полезным акционером.

Я сказал, что мне эта идея очень нравится. Мы пожали руки, довольные друг другом, и Пол в тот же вечер вылетел в Базель. Проспект прибыл по почте примерно месяц спустя.

«С самого начала (1965 г.), – говорилось в проспекте, – Salik Bank строился как мост между консервативным стилем швейцарской банковской системы с ее исключительной осторожностью, стабильностью и уникальным опытом ведения дел в глобальном масштабе и современными корпоративными и финансовыми технологиями, характерными для США». Salik Bank, как сообщалось, собрал лучших специалистов в области портфельного управления, валютных и товарных рынков, а одна из швейцарских финансовых газет назвала Salik Bank самым быстро растущим банком Швейцарии.

Банк, отмечалось в проспекте, действует как брокер и дилер на рынках валют, драгоценных металлов и сырьевых товаров. «Такого рода деятельность обычно ведут крупные коммерческие банки, поскольку частные банки Швейцарии редко располагают достаточным опытом в весьма сложной области международных финансов». По уверениям проспекта, Salik Bank стремился выйти за границы обычных финансовых услуг, традиционно оказываемых швейцарскими банками, и ставил своей целью «тотальное управление денежными средствами», работая не только с акциями и облигациями.

В тот момент я еще не понимал, что приведенные выше абзацы из проспекта уже несли в себе зачатки будущей катастрофы. Мы все помним детские рисунки-головоломки, – сколько зверей ты сможешь найти на этой картинке? – так вот, мои глаза тогда видели только хорошее.

Банк собирался открыть филиал в Брюсселе, затем, в течение трех-пяти лет, планировал создать международный банковский холдинг, который будет заниматься поглощением банков и филиалов «в более широком масштабе в других регионах Европы и, возможно, на Дальнем Востоке и даже в Австралии».

Дальний Восток и даже Австралия! Над Salik Bank никогда не будет заходить солнце! ^[22]

[Закрыть]

Я посоветовался кое с кем из своих друзей на Уолл-стрит. Я сказал, что мне предложили купить долю в быстро растущем швейцарском банке за четверть балансовой стоимости. Что они на это скажут?

«А что-нибудь там еще продается?» – прозвучало в ответ. Они пожелали купить все, что останется. Конечно, в основном это были ковбои, которых подобные ситуации притягивают как магнит. Никакой доли они не получили, но это ничего не изменило. Дома престарелых и компании по производству компьютерной периферии, которые они скупали десятками, дали столь же плачевный результат. Я зато укрепился в своем энтузиазме и решил лететь в Базель.

В аэропорту Базеля сразу замечаешь одну интересную вещь. Ты не в Швейцарии – ты во Франции. Каждый хочет обзавестись кусочком земли в Швейцарии из-за стабильности этой страны, поэтому земля здесь на вес золота. Так что базельский аэропорт находится за границей, в Эльзасе (а это провинция Франции). А когда выезжаешь из аэропорта на шоссе, то по обе его стороны высится ограждение – эдакий коридор в Швейцарию, не испорченный ничем французским.

Можно сказать, что Базель как европейский город ничем особым не выделяется, хотя в целом несомненно симпатичен. Повсюду бегают зеленые трамвайчики. Можно сидеть на берегу Рейна, наблюдая за баржами и потягивая приятное швейцарское – или еще более приятное немецкое – вино. Для города, где основные отрасли промышленности – фармацевтика и химия, Базель выглядит на удивление чистым. Сначала, гуляя по улицам, я все никак не мог понять, чего же не хватает? Потом до меня дошло: не было пластиковых мешков с мусором, содержимое которых вываливается на тротуар, – нормальная картина в Нью-Йорке и Лондоне. А где же мусор? Где конфетные обертки, окурки, старые газеты? Я так и не понял, то ли каждый аккуратно собирает окурки и складывает их в специальные контейнеры, как учат молодых курсантов в Форт-Диксе, то ли турки, испанцы и итальянцы, убирающие улицы Базеля, так классно делают свою работу.

Пол встретил меня в аэропорту. Потом мы пошли на ланч с неким господином, который просветил меня касательно основ швейцарской банковской системы – предмета, который и свел нас с Полом. А уже после ланча мы отправились на Сент-Якобштрассе, одну из главных артерий города. Там располагался тот самый дом 7 – четыре этажа из сияющего стекла и металла: мой швейцарский банк.

Пол вместе с архитектором разработал спиральную лестницу, связывавшую два этажа. В остальном же все внутри выглядело… Как? Как банк – как обычный американский банк, открытый, светлый, сверкающий, кассиры и служащие без пиджаков, калькуляторы, телефоны. Иначе говоря, это было совсем не похоже на частный швейцарский банк, с его коридорами, охранниками и общей атмосферой скрытности.

В офисе Пола мы уселись за столом впечатляющего размера, соответствующего статусу порядочного Bankpräsident, т. е. президента банка, и меня стали знакомить с самыми разными людьми. Сейчас я в состоянии вспомнить только одного из них, и то лишь потому, что после этого несколько раз встречался с ним, – Луис Толе, приятный светловолосый голландец лет 30, выходец из амстердамской банковской семьи, который занимался управлением банковскими портфелями.

– Немецкая марка, похоже, укрепляется, – сказал один из служащих.

– Купите еще миллион марок, – сказал Пол.

Луис Толе спросил, знаю ли я что-нибудь про японские конвертируемые бумаги. Я сказал, что нет.

– На следующей неделе ожидается выпуск Hitachi, – сказал Луис. – Красотки, не бумаги. До чего же сексуальные.

– Серебро, – сказал Пол. – Вот что пробьет потолок.

Насчет серебра я был в курсе.

– Я сейчас пишу аналитический отчет о серебре, – сказал Пол. – Раньше или позже в Казначействе США кончится серебро, и – бабах! У нас есть человек в Бейруте, который на серебре собаку съел.

И золото – мир же не будет без конца терпеть эти потрепанные бумажные деньги, которые дешевеют с каждым днем по мере того, как правительства печатают их все больше и больше.

Вошел еще один обаятельный джентльмен, которого я назову Альфредом по той простой причине, что уже не помню, как его звали на самом деле. У Альфреда были с собой бланки заявлений на открытие счета. Я сказал, что собираюсь стать акционером, а не вкладчиком. Альфред возразил, что большинство акционеров имеют здесь вклады. Разве я не знаком со всеми преимуществами, которые дает швейцарский банковский счет?

Не знаю, почему я вдруг заколебался. Швейцарские банковские счета должны быть вполне нормальным делом для профессиональных игроков из Лас-Вегаса, южноамериканских диктаторов, мафиози, для людей, которые получают доход наличными, некоторых врачей, например, или же за границей. Такие люди вряд ли горят желанием информировать правительство о своих доходах, потому что воспринимают налоги как личное оскорбление. Себя же я плохо представлял в роли владельца номерного счета. И где я записал бы этот номер? Сделал бы татуировку на пятке? Да и что я могу положить на этот счет, в конце-то концов?

– Мне не нужен счет, – сказал я. – У меня уже есть текущий счет. В Соединенных Штатах.

Альфред сделал утомленно-скучающее лицо. Я сказал явно не то, что следовало бы. Наверное, все прочие посетители банка появляются здесь с кейсами, набитыми валютой.

– Послушайте, – сказал я. – Банк действительно интересует меня как объект инвестирования, но я плачу налоги.

На лице Альфреда не дрогнул ни один мускул. Я продолжал оправдываться.

– Мои доходы, – сказал я, – абсолютно прозрачны, и налоги с них выплачиваются сразу. Кстати, тот, кто не хочет платить налоги в Штатах, тот помещает деньги в налоговые убежища и не платит. В смысле, не платит в этом году. Все абсолютно легально – правительство не возражает.

Альфред слегка заинтересовался.

– Штука тут в чем, – сказал я. – Конгресс США издает налоговые законы. А потом заинтересованные группы начинают лоббировать, проталкивая привилегии для себя.

Я рассказал Альфреду о своем стаде крупного рогатого скота. Ему понравилось получение отсрочки уплаты налогов с аурой вестерна, но это не сбило его с главной мысли.

– А вам и не нужно открывать номерной счет, – сказал Альфред. – Ваш счет может быть совершенно открытым. Я рад, что вы любите платить налоги. Мы в Швейцарии считаем, что все происходящее между джентльменом и налоговой службой его страны – это личное дело джентльмена. Швейцария сотрудничает с другими странами в поимке преступников, но по швейцарским законам уклонение от налогов в другой стране – это не преступление. Кстати говоря, вы женаты?

Я сказал, что я женат.

– Брак счастливый?

Брак счастливый.

– Ну вот, – сказал Альфред. – Брак счастливый, дом застрахован. И вы, конечно, уверены, что ваш брак таким и останется, но статистика говорит об обратном, особенно в Америке. И вы знаете, что такое американские разводы. О них вся планета знает. Жене остается дом, она живет себе как жила. Адвокаты и суды сгребают весь доход мужа и оставляют ему $70 в неделю – на бедность. Сейчас вы счастливы, но никто не знает, что будет лет через 5, 10, 20. Вы американец, вы любите платить налоги, а если не хотите делать этого, то откармливаете бычков. И еще вы полагаете, что всю жизнь будете счастливы в браке. Но неужели вам не нужна хоть какая-то подстраховка?

– В смысле? – спросил я.

– Открыв счет здесь, вы не совершаете ничего противозаконного. Можете и дальше платить свои налоги, покупать акции на любой бирже мира, покупать и продавать товары и сырье по всей планете – и никто об этом не обязан знать. А в один прекрасный день, когда адвокаты вашей жены захотят загрести все деньги, потом и кровью заработанные за два десятка лет, у вас будет личный резерв.

Альфред явно не первый раз встречался с американцами. Как искуснейший торговец страховыми полисами, он знал, на какие кнопки давить. Даже самый счастливый в мире муж здесь задумался бы.

– И ничего противозаконного, – сказал Альфред. – Что противозаконного в том, что вы получите чуточку больше, чем хотели бы адвокаты вашей жены? А ваших отношений с правительством это дело не касается.

Теперь, когда мои отношения с правительством были в стороне, а проблема свелась к адвокатам моей жены, этим сукиным детям, которые хотели заставить меня жить на $70 в неделю, я начал поддаваться. Я даже представил их, хорьков с бегающими глазками, – эдакие Барделл и Пиквик, которые за своими столами потирают потные от жадности ручонки. И отправляют меня жить в какой-нибудь клоповник с пьянчугами, валяющимися в коридоре, и наркоманами, ширяющимися под десятиваттной лампочкой. За что? Что я такого сделал?

– А законно ли не говорить об этом адвокатам моей жены? – спросил я, на мгновение забыв, что у моей жены нет ни адвокатов, ни нужды в них.

– А что вы им должны, этим адвокатам, а? – сказал Альфред. – Они же будут доказывать, что вы преступник. В этом суть ваших американских разводов: одна сторона – преступник, вторая – прокурор. Преступник, понятно, еще тот – черствость, невнимательность, то-се-другое-третье – мы в Европе смеемся над этим до упаду. Если американская жена ведет себя так, что муж-европеец ее давно бы пристрелил, то муж-американец стоит смирненько, как барашек, которого сейчас будут стричь.

– Знавал я такие тяжелые случаи, – сказал я. – Один мой друг как раз прошел через такое. Ему оставили рубашку и одну запонку.

– А вот еще, – сказал Альфред. – Доллар падает. Вьетнамская война высосала из него все соки. Правительство ваше с финансами работать не умеет. Это вам еще боком выйдет.

– Я об этом уже три года толкую, – сказал я.

– И правильно, – продолжил Альфред. – Вы платите налоги, значит, оплачиваете политические грехи своего правительства. Но с какой стати вам платить за его фискальные грехи? Счет здесь будет в швейцарских франках, так что, когда доллар пойдет прахом, у вас будет какая-то стоящая валюта.

– Здорово, – сказал я.

– Распишитесь здесь, – сказал Альфред, протягивая мне авторучку.

– Подождите, – произнес я. – Мне не нужен номер. Просто имя.

– Номер для нас, – сказал Альфред. – Не из-за какой-то секретности. Ваш счет в Америке тоже имеет номер. Все банковские счета пронумерованы. Компьютеры не умеют работать с римскими цифрами.

– Ладно, – сказал я.

Альфред протягивал мне ручку. Я взял ее и подписал бланк.

– Но никаких секретных номеров, – твердым голосом сказал я.

– Как пожелаете, – ответил Альфред.

Теперь у меня был банковский счет в Швейцарии. Я положил на него $200.

– И что, даже будильника не дадут? – спросил я. – Хотя бы тостер? Никакого подарка за открытие счета? Чеки-то мне хоть напечатают красивые? С зимними пейзажами?

Альфред, похоже, не знал об американской банковской традиции делать небольшие подарки при открытии счета. К тому же он намекнул, что со счетом такого размера мне вряд ли понадобятся чеки. Банковские комиссионные за разные услуги – депонирование, чеки и т. д. – были выше, чем в США. В комнате появился Пол.

– У вас новый вкладчик, – сказал я. – Но счет не номерной.

– Хорошо, – сказал Пол.

– Теперь я вроде как член семьи, – сказал я. – Теперь ты мне можешь сказать. Среди наших вкладчиков есть южноамериканские диктаторы?

– Да Бог с тобой, – сказал Пол.

– Но хоть один мафиози-то должен быть. Что это за швейцарский банк без единого мафиозного счета?

– Ради Бога, – сказал Пол, – мы же собираемся провести публичное размещение акций.

Мы прошлись по помещениям, а Пол время от времени указывал мне на клерков. Один работал в маленькой комнате с настольным калькулятором. Пол сказал, что он из очень богатой семьи – да и сам мультимиллионер. Тогда на кой же черт, спросил я, он работает в банке?

– Во-первых, – сказал Пол, – в Швейцарии работают все. Плейбоев здесь нет. Тому, кто хочет быть плейбоем, нужно ехать на юг Франции, или в Лондон, или в Нью-Йорк, или куда еще они там ездят. Санкт-Мориц не в счет, он для иностранцев. А во-вторых, в Швейцарии никто не знает, сколько у кого денег. В Базеле есть семьи с капиталом под миллиард долларов. Но черта с два ты догадаешься. Конечно, если попадешь в такой дом – причем с главного входа, – то иногда там можно увидеть на стенах Пикассо, Ренуара и т. п. А когда они отдыхают, то делают это как надо – сафари в Африке, путешествие по Южной Америке и т. д. Но чтобы тратить деньги, нужно уезжать из Базеля. Дома здесь основательные и надежные, но без показной роскоши. В Швейцарии важны не те деньги, которые у тебя есть, а те, которые зарабатываешь.

По дороге домой Пол остановил машину у собора, и мы постояли возле него, глядя на Рейн. Потом прошлись вдоль островерхих домов старого Базеля – домов, многие из которых были построены в XIV–XV вв.

– Базельские таланты – результат католических преследований, – сказал Пол. – У протестантов, которые стекались сюда, было два основных козыря. Первый: поскольку они не были католиками, им позволялось давать деньги в рост и заниматься обменом валюты, что дало начало банковскому бизнесу. Второй: окрашивание тканей. В XIX веке умение готовить краски естественным образом привело к развитию химической промышленности, а в XX веке переход от химии к фармацевтике стал естественным. Отсюда и Базель – один из крупнейших центров химии и фармацевтики в мире.

Пол жил в симпатичном доме, напоминавшем дома из хороших американских пригородов, – с готическим потолком и книгами на трех языках, которыми были забиты полки снизу доверху. Сам дом располагался в солидной жилой части Базеля. Эрдманы не отличались расчетливостью и педантичностью. У них была домработница из Эльзаса, которая одновременно ухаживала за двумя их дочерьми.

– Как приятно, когда кто-то приходит на ужин, – сказала Хелли Эрдман. – В Америке это бывало чуть ли не каждый день, а в Швейцарии просто не принято. Визиты ограничиваются семейным кругом. В гости ходят только к родственникам.

– Раз в год, – добавил Пол, – тебя могут пригласить в чей-то дом. К другому банкиру, например. Но все это очень чопорно, очень формально. Смокинг, будьте добры. А цветы хозяйке надо посылать заранее.

– Да и разговоры тоже очень формальные и зажатые, – сказала Хелли.

– И никто в Базеле, насколько я знаю, – сказал Пол, – не готовит барбекю на заднем дворе. Швейцария стоит на приватности.

Мы поговорили о планах банка на будущее. Должен открыться филиал в Цюрихе, и еще один в Женеве, и дочерний банк в Брюсселе. В конечном итоге банк начнет продавать свои акции на бирже и распространит свое влияние далеко за пределы Швейцарии.

– Пол следит за всеми деталями, – сказала Хелли. – Ты не поверишь, но он даже спорил с архитектором насчет того, какой должна быть спиральная лестница в банке.

На следующий день мы вернулись в банк, где я просмотрел отчеты о европейских эмиссиях и европейских валютах. Кроме того, я воспользовался своим новым банком для того, чтобы кое во что инвестировать.

Банк международных расчетов – это расчетная палата для центральных банков разных стран. Именно через этот банк проводятся правительственные валютные свопы. Если какое-либо правительство в международных расчетах оказывается в слишком глубоком дефиците, этот банк предупреждает его о необходимости исправить ситуацию. Акции банка находятся в руках правительств-соучредителей: США, Германии, Франции, Японии, Италии и т. д. Время от времени в продаже появляется пара-тройка случайных акций, что и случилось в тот день. За $1100 я купил одну акцию. Теперь в числе акционеров были США, Германия, Франция, Британия, Япония, Италия и Адам Смит. Наверное, мне хотелось поприсутствовать на собрании акционеров или потолковать кое с кем из них, но до этого так и не дошло.

Пол сделал мне подарок. Это был сморщенный плод какао. Кто-то когда-то привез его Полу, а в моей книге была глава о какао, которая Полу нравилась. Мы сфотографировались с этим плодом у фасада Банка международных расчетов. В свете того, что произошло потом, это была ирония высшего разряда.

Я сел на поезд, идущий в Цюрих. Считается, что швейцарские поезда ходят с точностью хронометров. Поезд должен был отойти в 11.59, а я как раз проверил свои часы. Начиная с 11.57, я стал следить за секундной стрелкой. Поезд отошел на 10 секунд раньше положенного.

В Цюрихе у меня были встречи в нескольких крупных банках. Иногда, как бы случайно, я вставлял название моего нового банка в разговор, чтобы понаблюдать за реакцией. Никакой реакции, как правило, не было. Те из моих собеседников, кто слышал это название, почти ничего о банке не знали, а один банкир считал, что упомянутый мной банк «очень агрессивен». В Швейцарии это далеко не похвала.

В Цюрихе мое ощущение относительно Швейцарии и денег начало подтверждаться. Я, конечно же, понимаю, что неделя, проведенная в банках, не может обогатить знаниями, позволяющими делать какие-то выводы о стране в целом. Можно провести неделю на лыжном курорте – и чувства будут совершенно другие. Или неделю на шоколадной фабрике, или сколько-то там дней в гильдии производителей часов с кукушкой. И все-таки в связке «Швейцария – деньги» есть нечто, что делает эту страну окончательным мерилом и верхней отметкой финансового спектра. Ну в самом деле, почему именно швейцарские банки? В большинстве развитых западных стран есть прекрасно развитые банковские системы, а некоторые страны – Ливан, Багамские острова, Уругвай – скопировали швейцарскую систему секретности. Ливан даже использовал швейцарский банковский кодекс в качестве модели. И все же Швейцария, с ее небольшим размером и внушительным доходом на душу населения, однозначно лидирует в этой сфере. Почему? Ответ заключается в «швейцарскости» швейцарцев, и, я думаю, будет интересно взглянуть на то, как они стали такими, как есть. Даже при том, что мой новый банк не был типично швейцарским, он давал чувство уверенности и защищенности от всяких неведомых мне фискальных опасностей. Эдакий дом вдали от родного дома.

По всем меркам Швейцария должна была стать одним из мировых неудачников. Общее представление о Швейцарии – это горы, горы и горы, и это представление в принципе верно. Только 7 % территории можно отнести к возделываемым землям – такая страна не в состоянии себя прокормить. В отличие от большинства других стран Европы, в ней нет угля, нефти, газа, железной руды и прочего сырья. У нее нет выхода к морю. Конечно, в Швейцарии был Вильгельм Телль – воплощение прагматизма, сноровки, мастерства и нежелания подчиняться грубой силе. Из-за гор в Швейцарии нет крупных землевладений и крупных административно-территориальных образований. Каждая община в каждой долине выживала сама по себе. Отсюда определенное упрямство и трезвый расчет. Поговорка о том, что если у тебя уродливая физиономия, то стоит хотя бы научиться петь, родилась не в Швейцарии, но вполне могла бы появиться именно здесь.

Во времена позднего Средневековья маленькие швейцарские города оказались вблизи германско-средиземноморского торгового пути, по которому везли сахар, соль и специи, доставляли золото из Венеции и серебро с берегов Рейна. Один из исследователей проблемы, Т. Ференбах, пишет, что швейцарские бюргеры без особой симпатии относились к средневековому христианству. Швейцарские бизнесмены всегда ценили упорство в работе, индивидуализм и деньги, а средневековое христианство не слишком одобрительно смотрело на эти вещи. Gott regiert in Himmel und's Galt uf Erde, гласит цюрихская поговорка, Für Galt tanzt sogar de Tuufel. «Бог правит на Небесах, а деньги на земле. Даже дьявол станцует ради золота».

Жан Кальвин и Ульрих Цвингли изменили Швейцарию. Золото стало даром Божьим, а работа – делом святым. Идеалом кальвинизма было «общество, добивающееся богатства со всей серьезностью людей, осознающих необходимость дисциплинирования собственного характера в терпеливом труде и посвящающих себя делам, достойным Бога». (Это цитата из книги Тауни «Религия и возникновение капитализма». Последующие цитаты также взяты оттуда.) Кальвинизм «стал, пожалуй, первым систематизированным религиозным учением, признавшим и одобрившим экономические добродетели». Теперь «мир экономических мотивов перестал быть чуждым миру духа». А вот что говорит Цвингли, цитируемый Вискеманном в той же книге Тауни: «Труд есть добро и богоподобие… дающее телу здоровье и силу и исцеляющее болезни, порожденные ленью… Из всего существующего на земле, трудящийся наиболее близок Богу».

Таким образом и банковское дело стало одним из достойных занятий для протестанта. Вот что пишет Ференбах:

Цвинглианство не ставило целью примирить Христа и мамону. Цвингли и его рациональные последователи вообще не видели здесь никакого конфликта. Швейцарцы не научились любить деньги… Швейцарцы уважают деньги, а это совсем другое дело. Уважая деньги, швейцарец зарабатывает их, распоряжается ими и умножает их, причем для него это и есть самоцель. Все это резко отличается от немецкого материализма с его упором на вещи или американской погони за статусом, которая есть не что иное, как погоня за властью или престижем… Уважая деньги, швейцарец обращается с ними не как скряга, но как священник. Он возвел для них храмы и исповедальни. Первые он тщательно охраняет, вторым гарантирует секретность.

В течение четырех сотен лет швейцарцы были верны поговорке о том, что деньги правят на земле. Ни политических страстей, ни крестовых походов. Если швейцарцы шли на войну, это всегда была чужая война. Около двух миллионов швейцарцев покинули родину, чтобы сражаться по всей Европе – но всегда за деньги. Швейцарские наемники стали серьезным фактором в военной истории человечества.

Упрямство, прагматизм и недоверие к новым идеям. Если бы у швейцарцев была General Motors, они воздвигли бы памятник Чарли Уилсону, сказавшему: «Что хорошо для General Motors, то хорошо для страны». Феодализм и католическое христианство для бизнеса не годились. Не годились для него и деспотизм, анархия, национализм, сильное правительство, социализм, марксизм и даже движение за права женщин. Все эти веяния пронеслись над горами, не оставив ни малейшего следа. (Женщины получили право голоса совсем недавно. Но Швейцария по-прежнему остается страной мужского шовинизма. Когда речь идет об общем имуществе супругов, муж может затребовать информацию о банковских счетах своей жены, однако жена не может получить такую же информацию о делах мужа без его согласия.)

Иностранцев в наибольшей степени затрагивают два элемента швейцарского банковского кодекса. Один из них – отношение швейцарцев к налогам. В цвинглианском протестантском обществе честность считалась наилучшим образом поведения, а труд и вознаграждение за него были окружены ореолом святости. В Швейцарии никогда не было сильного центрального правительства. Она всегда была конфедерацией кантонов, и, по сравнению с мировыми стандартами, федеральные налоги здесь не очень высоки. Ты получаешь за свой труд, а потом платишь налоги. Налоги – это часть твоего долга, а долг – это часть жизни. В XIV веке габсбургская Австрия попыталась навязать свою волю Вильгельму Теллю, прислав своего наместника Геслера, упоминания которого до сих пор освистывают в швейцарских школах. Швейцарское общество структурировано так, чтобы не вмешиваться в дела отдельно взятой личности. Швейцарское правительство никогда не возводило уклонение от уплаты налогов в ранг преступления. Американцы отказались платить гербовый сбор и налог на чай британской короне, а потом, став независимыми, ввели собственные налоги. Швейцарцы, избавившись от Габсбургов, усвоили урок истории и не стали усложнять себе жизнь.

Большинство стран в современном мире сотрудничают друг с другом в поимке преступников, но только в том случае, если они согласны с тем, что было совершено преступление – иначе говоря, согласны с квалификацией деяния как преступного. Преступление в Советской России или в маоистском Китае может не считаться преступлением в Соединенных Штатах. Налоговые вопросы в Швейцарии – это сфера взаимоотношений между кантоном и гражданином, но ни при каких обстоятельствах не преступление. Однако если вы ограбите банк и переправите эти деньги в швейцарский банк, правительство Швейцарии охотно пойдет на сотрудничество с вашим правительством, снимет секретность с вашего банковского счета, сверит номера и поможет отправить вас в тюрьму. Здесь все согласны с тем, что ограбление банка – преступление.

В начале 1960-х гг. разразился скандал вокруг дела техасского финансиста Билли Сола Эстеса и исчезнувших активов. Некоторые считали, что как минимум их часть могла осесть в швейцарских банках. Но правительство США наложило арест на имущество Билли Сола и превратило это дело в налоговое разбирательство. А раз так, то к Швейцарии, по мнению швейцарцев, оно уже никакого отношения не имело.

Второй элемент швейцарского банковского кодекса, который делает швейцарские банки столь привлекательными для иностранцев, – это тайна вклада. Однако в такой секретности для банков нет ничего нового. Наоборот, как раз снятие секретности есть нечто новое – часть современного национализма. Римское банковское право, германское гражданское право, законы областей Северной Италии, где банковское дело расцвело в конце Средних веков, – все гарантировали тайну вклада. Европейцев до сих пор немножко пугает то, что американский супермаркет – или еще хуже, американское правительство – может спокойно позвонить в банк и выяснить ваше финансовое положение. Вплоть до 1930-х гг. швейцарский банковский счет был закрыт от посторонних глаз. Однако сохранение этой тайны зависело от швейцарских банкиров.

Когда немцы – и особенно немецкие евреи – начали выводить свои деньги из Германии после прихода Гитлера к власти, агенты гестапо попытались проследить, куда эти деньги идут. Одни просто подкупали служащих в швейцарских банках. Другие действовали более изобретательно: они пробовали разместить депозиты в швейцарских банках от имени состоятельных граждан Германии. Швейцарский банк, который принимал агента гестапо за курьера и принимал деньги, тем самым подтверждал, что в данном банке имеется счет на данное имя. После этого несчастного арестовывали в Германии и везли в концентрационный лагерь. Оттуда он просил свой швейцарский банк переправить деньги обратно в Германию, а потом его казнили. Значительная часть денег, ушедших из Германии, так и не была обнаружена и до сих пор хранится в швейцарских банках. В настоящее время они принадлежат банкам, поскольку по швейцарским законам депозит, не востребованный владельцем по истечении 20 лет, становится собственностью банка.

Швейцарскому правительству настолько надоели эти гестаповские трюки, что в 1934 г. оно ратифицировало Банковский кодекс, согласно которому раскрытие тайны вклада стало уголовно наказуемым преступлением. Это сняло с банкиров моральную ответственность – открывать или не открывать тайну вклада – и убедило иностранцев в том, что любые их счета охраняются швейцарским законом.

Но последний привлекательный момент в швейцарском банке – это не швейцарский банковский кодекс, а швейцарский банкир. Со своей нейтральной жердочки он семь столетий подряд наблюдал, как воюет мир. Горели разграбленные замки, по Европе бродили банды, короли теряли короны, правительства падали, валюты обесценивались, рушились семьи, жены бросали мужей, мужья бросали жен, дети враждовали с родителями, толпы безумствовали на улицах – все, как на картинах Брейгеля в швейцарских музеях. Если бы в правительствах не было коррупции, если бы бумажные деньги не обесценивалась, если бы налоги были справедливыми, если бы не было войн, если бы человечество не было так склонно совершать ошибку за ошибкой, короче говоря, если бы весь мир был как Швейцария, то в самой Швейцарии не было бы нужды. Но увы, мир таков, каков он есть, и если бы Швейцария не существовала, то, перефразируя Вольтера, ее следовало бы выдумать. Деньги лежат в банке, в надежных швейцарских франках, обеспеченных золотом. Какая разница, кто их сюда привез? Бессмертны не люди, а деньги – деньги, за которыми ухаживают, словно назначенные самим Господом Богом садовники за хрупким и драгоценным цветком. И даже эта аналогия не вполне точна, потому что сохранениеденег – задача гораздо более важная, чем их рост. Вот оно, почтеннейшее из призваний: сохранить этот мешочек, эту горку монет – доказательство того, что кто-то где-то и когда-то порадовал Бога своей работой, за что и был вознагражден этим мешочком или этой горкой. А стоять на страже Божьей награды – почетнейшая служба, миссия для избранных.