Текст книги "Мокруха"

Автор книги: Джон Ширли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4

Окраина Бэйкерсфилда, Калифорния

Парень вполне себе ничего, подумала Констанс. Улыбка у него классная.

И член тоже, сказал ей Эфрам.

Да, подумала она вынужденно, и член тоже.

Впрочем, когда Эфрам ей что-то говорил, это не было похоже на обычный разговор. В её голове возникали не слова, а пара-другая картинок. Идеи. Но Эфрам был там, в ней, вместе с ней.

Она теперь знала его настоящее имя: Эфрам. Она ещё кое-что о нём знала. Она знала, что Эфрам убийца. Она уловила это в стробирующем калейдоскопе их ментального единения. Он был убийцей, но не позволял ей беспокоиться по этому поводу.

Они заприметили молодого человека в стейк-хаусе «Сиззлер»[25]25
  Название имитирует типичную американскую фамилию, но образовано от sizzle – «готовиться на костре; шипеть, сочиться жиром на огне».


[Закрыть]. Он сидел через проход и в нескольких столиках от них. У него были длинные волнистые каштановые волосы, падавшие на плечи, новенькая джинсовая куртка с эмблемой «Леви Штраус» и золотые часы.

Он выложил на стол перед собой ключи от машины; на пластиковом брелке значилось BMW. У него было пригожее, симпатичное лицо, немного латиноамериканское. И член у него, наверное, вполне ничего. Хороший член. Отличный член. Отличный грёбаный хуй.

Констанс съела большую часть стейка, хотя есть ей совсем не хотелось. Она опасалась того, что Эфрам с ней сделает, откажись она есть. Они останавливались в «Сиззлере» уже вторую ночь подряд. Прошлой ночью они заказали ужин из креветок (в меню значилось: «Принесём столько, сколько сможете съесть»), и Констанс заявила, что не голодна. Тогда Эфрам хлестнул её Наградой, как электрошокером, и наслаждение нарастало в ней всё время, пока она смотрела на креветки, а потом ела, ела и ела, очищая блюдо за блюдом, а он сидел и безмолвно хохотал, да так, что бока тряслись, глядя на неё, подстёгивая её болевым хлыстом, стоило ей пожаловаться, что у неё желудок переполнен, подстёгивая хлыстом наслаждения, когда она ела ещё, так что даже большие парни, сидевшие в ресторане, парни, которым ничего не стоило опустошить пять тарелок за раз, изумлённо уставились на девушку, когда она пошла за седьмой порцией, и ей хотелось плакать, но Эфрам не отпускал, он заставлял Констанс есть торопливо, жадно, чавкая и причмокивая, пока её не вырвало полупереваренными, полупережёванными креветками, и она запачкала весь стол, и он заставил её вылизать часть стола, и возНаградил её за это, и никто в ресторане не осмеливался подойти к ней и сказать, чтоб перестала, и когда они уходили, Эфрам расплатился стодолларовой купюрой, носившей следы её рвоты, засунул кассирше в стойку и сказал: «Просто извините за это отвратительное зрелище», и она снова попыталась от него сбежать, и он опять наказал её за это, омерзительно, пока они уезжали...

И этой ночью она съела свой стейк.

Она выглянула в окно, посмотрела на уличные огни. Под тяжёлым, стально-индиговым небом парами тянулись придорожные фонари. Ближе к ресторану виднелись вывески мотеля, заправки и фастфудов. Это место было так похоже на предыдущее виденное ими, что казалось, будто и дня не прошло вовсе, а они не проехали сотни миль.

– Давай, Констанс, – сказал Эфрам вслух, когда намеченный им молодой человек встал и направился к двери.

Они пошли следом. Констанс захотелось предупредить несчастного, но она даже не попыталась этого сделать, потому что знала, что Эфрам ей всё равно не позволит.

А почему бы она должна его предупреждать? (Её собственная мысль? Эфрамова? Она больше не знала.) Зачем ей это? Она увидела мир таким, каким не видела никогда прежде. Даже сидя и глядя в телевизор вместе с Эфрамом, она познавала мир с совершенно иной стороны.

– Ты только подумай, – говорил Эфрам. – В Эфиопии правительство убивает тысячи своих подданных. Наше собственное правительство потакает красным кхмерам, на чьей совести миллионы невинных жизней. Ты только глянь, как травят нас промышленники – а ведь все знают, что фабричные выбросы отравляют воздух и воду, и люди умирают из-за этого, но индустриальные воротилы не ведают жалости, и мы слишком привыкли к своему комфорту, чтобы воспротивиться им. Ты только подумай: сколько тысяч женщин насилуют каждую неделю? Сколько убивают? Скольких детей запирают в туалетах и ебут там, превращают в сексуальных рабов? Скольких? Сколько народу делает деньги на нервно-паралитических ядах? Ты только посмотри! Изобретатель нейтронной бомбы вещает по CNN, что мы обязаны использовать её против врагов, и аж светится от радости! И скольких ещё мы истребим по его милости? Констанс, ты меня вообще слышишь? Каждый день во всём мире от голода умирают пятьдесят тысяч детей! Подумай только о масштабе страданий! На Цейлоне, в Бирме, в Гватемале людей мучают и убивают по воле правительства – но ведь мы в безопасности, к чему нам здесь об этом знать? А так ли это? Какой у нас выбор? Если нас не забьют до смерти бейсбольными битами, если мы не умрём от рака рядом с какой-то АЭС, то... что нам остаётся? Какова наша Награда? Телевизор и пиво! А потом – смерть! Или ещё хуже: заточение в психушках или домах престарелых. Медленная, мучительная, ужасная смерть! Уничтожение! Констанс, да будем же наконец собой самими! Давай по крайней мере поохотимся всласть, пока сами не стали добычей! Давай возНаградим себя чужими муками вместо того, чтобы страдать! Зачем скрывать правду? Мир сотворён для убийств!

Он всё это сказал, но она не была уверена, что хоть слово прозвучало вслух.

– Привет, – сказала она красивому молодому человеку в джинсовой куртке.

Она подошла к нему на парковке за мотелем.

– Как тебя зовут?

Он посмотрел на неё, потом на Эфрама, потом снова на девушку.

Он клюнул.

– Деррил. А, м-м, это...

– Элоиз. А это Бенни. Мы, ну как тебе сказать, немножко пресытились, и мой приятель любит смотреть...

Глаза Деррила расширились, он покраснел, что-то пробормотал, переминаясь с ноги на ногу, и наконец выдавил:

– Ну, э-э, это так странно... вау...

– Ему, собственно, даже не обязательно смотреть. Он согласен просто послушать. Он посидит в ванной. Люди всё равно тебя услышат. В соседнем номере.

– И то правда. Какая мне разница?

Она так и видела, как он прикидывает похвастаться этой историей перед друзьями. Про странного старикашку и его не менее чудаковатую содержанку.

Деррил глянул на стоящего в паре шагов Эфрама. Тот не смотрел на парочку, но только на звёзды, проступившие в разрыве облачности. Эфрам часто смотрел на звёзды и, казалось, видел там много странного. Иногда он с ними разговаривал.

– Э... – начал Деррил. – У тебя или?..

– У тебя, – сказал Эфрам, не сводя глаз со звёздного неба. Деррил повёл их. Открыл дверь. Впустил их обоих.

Он не переставал мяться и смущаться. Констанс это едва заметила, ведь Эфрам запустил ей в мозги мягких змеек наслаждения, позволил им сползти вниз по хребту, перебраться через таз, опять подняться, охватить пустоту, которую она привыкла называть сердцем... она даже не подозревала, что там так пусто... она сняла одежду и выпила немного Blue Nun[26]26
  Марка немецкого вина, довольно популярная в США в описываемый период. К началу XXI в. почти полностью вышла из обращения.


[Закрыть] Деррила, дала ему поласкать своё тело, перекатилась и села сверху...

– О да, – простонал он, – я люблю девушку сверху.

Констанс ни о чём не думала, она просто делала то, что диктовали ей блестевшие звёздным светом пальцы кукловода Эфрама изнутри мозга. Они там чувствовали себя так же вольготно, как рука в облегающей перчатке. Констанс воткнула себе в вагину член Деррила (и за это её вознаградили импульсом наслаждения, от которого у неё спина выгнулась дугой, но Деррил ошибочно решил, что наслаждение доставлено им самим), не глядя протянула руку за спину, а Эфрам вышел из ванной, подать ей нож.

В комнате было темно, если не считать телеэкрана, на котором показывали какую-то хрень, да ещё мертвенный свет просачивался через задёрнутое белыми шторами окошко. Недалеко пролегала трасса-фривей, и оттуда доносился слабый шум. Разные машины и грузовики шумели по-разному. Иногда реально большая машина заставляла здание едва заметно сотрястись. Свет рекламного щита «Пицца Хат», такого огромного, что он даже отсюда был превосходно виден, сочился сквозь шторы в уголке окна, и силуэты красных букв очерчивались на стене номера. Она видела буквы: Р, Z, Н, Т. Деррил включил вмонтированный в стену у изножья кровати телевизор, настроив его на канал MTV, но выключив звук, и там пошла реклама дизайнерских джинсов, потом появилась Даунтаун Джули Браун[27]27
  Джули Браун, по прозвищу Даунтаун (1959) – американская поп-певица и актриса, звезда MTV описываемой эпохи.


[Закрыть], подбоченясь, кривляясь и приплясывая, вубба-вубба-вубба[28]28
  Характерный мотивчик без слов, которым Браун сопровождала танцы.


[Закрыть], затем – видео со Стингом (ей захотелось посмотреть, она всегда считала Стинга классным чуваком... за это её наказали болевым хлыстом... а потом нахлынула волна наслаждения, когда Констанс подумала: Ладно, лучше я трахну этого чувака и порежу его ножом, только не трогай меня). И звук детского плача, сердитые голоса с парковки, хлопок автомобильной двери, пофыркивание с фривея, и лучик света от фар грузовика прорвался сквозь шторы, выхватил бутылку Blue Nun...

Сперва она отрезала ему соски. Нож был такой острый, что это почти не стоило ей усилий. Ниагарский водопад наслаждения, посланный Эфрамом, обрушился на девушку, а на лице молодого человека отобразились ужас и смятение (прикольно, разве нет?), сложная смесь чувств, а потом, в призрачном свете телеэкрана, красиво полилась кровь. Разумеется, Деррил какое-то время пытался сопротивляться, но вскоре призрачные пальцы Эфрама дотянулись до его мозга, парализовали и обдали электрошоком наслаждения, отчего парень захихикал и скорчил гримасу на манер Джокера, поистине жуткую-уголки губ растянулись чуть не до ушей, и эта улыбка никуда не делась, даже когда Констанс вспорола ему брюшную полость, точно открывая консервы открывашкой (в следующий раз, оживился Эфрам, воспользуемся именно открывашкой...), и всё это время она не переставала покачиваться на его бёдрах, выдавливая семя, а нож выдавливал из его чрева остальные жизненные соки, и разве ж это не здорово, если посмотреть под нужным углом и увидеть, как расплавленный воск наслаждения ползёт по хребту в сторону сердца, и только так, твердила себе Констанс, можно спастись, сбежать от того, что ты делаешь; угнездиться, закопаться поглубже в дарованное Эфрамом наслаждение.

Возможно, подумал Эфрам, я слишком активно эксплуатирую девчонку. Третий придурок за столько же ночей, и если продолжать в том же темпе, то мозг Констанс скоро утратит способность испытывать наслаждение (следует подчеркнуть, что способность страдать мозг не теряет никогда, спасибо тебе, Господи, за эту изящную шутку). Надо сделать паузу, пускай отдышится и немного восстановится... наверное, подержать её пару дней на транквилизаторах. Эфрам и сам немного напрягался, контролируя одновременно её и этих парней. Вероятно, напряжение сделало его беспечным. Напряжение и жажда чувственного экстаза.

Три убийства за три дня вдоль одной трассы. Надо бы ему избавиться от «Порше». Но он обнаружил, что успел уже привязаться к роскошной машине... ничего не поделаешь...

Если повезло, то два тела ещё не найдены. Да, девочка, правильно, теперь вложи ему нож в ладони, а я сделаю так, что он нарежет собственный язык ленточками и захлебнётся кровью...

Тем временем сам Эфрам скользнул девчонке за спину и вставил свой, по счастью, довольно маленький член ей в зад.

Ха-ха, видел бы сейчас её папочка!

Эфрам между делом размышлял, убедит ли полицию та открытка, которую он заставил её написать. Должна бы. Может, не стоило посылать? Она уже пыталась накорябать там кодовое послание, он принудил его зачеркнуть и сурово наказал. Но он устал и обленился, в канцелярской лавке больше не нашлось открыток, а он хотел уже раздолбаться с этой неприятной обязанностью. Потому и послал эту открытку вместо того, чтобы искать новую. Она как следует зачеркнула первоначальный вариант, проблем никаких. И, сказал он себе, зацепок тоже никаких. Расслабься и наслаждайся.

Но тут его ещё кое-что отвлекло. Он заметил это что-то уголком глаза и застыл, как вкопанный.

Может, просто тень от экрана?

Он обернулся, взглянул и увидел – чётко и ясно. Внутри девушки его член резко опал. Нет, это не тень. Или не просто тень. Это были Акишра.

Он видел, как они мельтешат за окном, гневные сгустки эктоплазмы, с хищной целеустремлённостью извиваясь и пытаясь пробиться внутрь, отслеживая эмоции, стараясь обнаружить его. Астральная защита, которой он окружил себя, слабела... или же девушка, которую он при себе держит... может, она тоже обладает скрытой Силой?

Защиты на таком близком расстоянии недостаточно, решил Эфрам. Они почуют меня. Они узнают меня.

Я не стану их рабом снова! Только не это!

Он скатился с кровати, натянул штаны, оттащил девушку – физически – от умирающего человека на кровати и хлестнул его импульсом наслаждения, высвобождая энергию, которая, если повезёт, оттянет их...

Туда. Облако червей повисло в воздухе над кроватью, снижаясь на добычу. Это оказалась молодь, слепая масса Акишра, недостаточно дифференцированная, чтобы ощутить или идентифицировать Эфрама с девушкой. Их интересовал источник эмоционального импульса, а мальчишка транслировал во всю мощь, смешивая страдание и наслаждение в мутный коктейль. Роящееся облако Акишра окружило его эфирным клубком. О, какое омерзение вызывали у Эфрама их движения. Разум мальчишки раскрылся... и он увидел, что с ним сделали, воспринял Акишра, и от его вопля дрогнули стёкла.

Эфрам дал девчонке впопыхах одеться и выволок её за дверь. Они устремились через парковку. За их спинами кто-то орал, надо полагать, менеджер мотеля. Да уж, тело этого особенно глупого юноши полиция точно обнаружит. Эфраму придётся заскочить в собственный мотель и быстро смотаться оттуда, пока они не явились за первопричиной всех ужасов... ну как первопричиной... увы, они не могут воспринять облако Акишра, летящее по следу Эфрама, ха-ха...

Ладно. Не так всё плохо, решил Эфрам, когда они загрузили машину и двинулись в путь. Никто, наверное, не видел, как они удирают, так что им удалось ускользнуть в относительной безопасности. Он усыпил девушку, и та осела, похрапывая, на своём сиденье. Потом направился к следующему скоплению мотелей и ресторанчиков. Немного отдохнуть и начать всё сначала...

Аламеда, Калифорния

Типичная для Залива погода, нечего сказать, раздражённо думал Гарнер, запирая дом примерно в половине одиннадцатого утра и горбясь в старой коричневой кожаной куртке на сыром ветру. Он побежал к своему грузовичку «Эконолайн»[29]29
  Разновидность «Фордов» серии E, особо популярная в США с 1975 по 1991 гг.


[Закрыть], который выменял на «Тойоту» с доплатой, рассудив, что ему может понадобиться спальное пространство, когда закончатся деньги. Он присел за колесом, перебирая в голове пожитки – всё ли упаковано? Он был счастлив, что может отвлечься на эти детали и не так часто думать о Констанс. Если он свихнётся, думая о Констанс, то никогда её не отыщет.

А становилось очевидным, что разыскать дочку – его задача. От полиции помощи не предвидится. Собственно, отчасти он сам в этом виноват: он не успел записать номер «Порше», когда мог. Он воображал, что сумеет вырубить того парня ударом в зубы и забрать Констанс. Он думал, что дочка просто под наркотиками. Ему и в голову не пришло, что его самого вырубят ударом по голове, не дав ни слова сказать, а Констанс увезут чёрт знает куда.

Идиот. Надо было сразу сообразить, что это похищение. Надо было записать номер. Ты, чёртов идиот, сказал он себе.

Он перегнулся через заднее сиденье и вытащил из кармашка открытку. Она была погашена штемпелем Фресно и помечена вчерашним днём. На ней была картинка Санкен-гарденс[30]30
  Крупный ботанический сад во Флориде.


[Закрыть]. На обороте рукой Констанс написано: Папа, я в порядке, не беспокойся и не ищи меня. Я с друзьями. И ещё одна строка, тщательно зачёркнутая. Потом её подпись. Он прошёлся по зачёркнутой строке стирателем пасты. Результат с трудом поддавался дешифровке, но, просидев над открыткой долгие часы, он уверился, что первоначально там значилось: Пожалуйста, позаботься о моей собачке. Это был код, разработанный ими, когда дочке исполнилось двенадцать, когда у неё сняли отпечатки пальцев, когда он побеседовал с ней о том, как избегать похитителей детей. У неё не было собаки. Она их вообще терпеть не могла. Кто бы её ни похитил, он что-то заподозрил и заставил её вымарать эту строку.

Разумеется, Гарнер показал открытку полицейским, обратив особое внимание на вымаранное кодовое сообщение.

Оклендский детектив пренебрежительно сощурился и махнул рукой.

– Может, так, а может, и нет. Трудно говорить. Вы думаете, что там написано именно это, а мне кажется, что скорее Пожалуйста, позаботься о себе, папа.

– А с чего бы вдруг она стала это зачёркивать?

– Кто знает? Может, подумала, что вы возьмёте себе в голову, будто она к вам пренебрежительно относится. Открытка, я так думаю, послана по доброй воле.

– Тогда почему меня ударили по голове? Моя девочка ни за что не бросила бы меня валяться там по доброй воле.

– А если её там не было в тот момент? Вероятно – вполне возможно, – что вы перепутали номера. И кто бы там ни был, у него нашлось оружие. В таких мотелях это случается, знаете ли. У многих там крэк-паранойя, ничего странного, что с вами так обошлись, когда вы вломились... У нас пока нет достаточных оснований предполагать, что она похищена.

Он обошёл полицию Аламеды, полицию Окленда, ФБР, и никого не убедил, что речь тут о похищении, а не о бегстве из дому. Но ему пообещали, что «займутся этим».

Сукины дети.

Он заглянул в парочку добровольных организаций, где помогали родителям похищенных детей. Её фото появится на упаковках молока и йогуртов. Его будут держать в курсе. Колоссальное достижение.

Теперь он собирался взять дело в свои руки и уж на этот раз не тупить так, как тогда, когда не успел записать номера «Порше». Кажется вероятным, что они едут дальше на юг. И была ещё одна подсказка на открытке. Такая трудноразличимая, что, не исключено, это всего лишь игра его воображения. Но ему почудилось, что кто-то сделал на картинке, с лицевой стороны открытки, две засечки ногтем. Трудно было их заметить, не поднося открытку вплотную к свезу. Он различил там две буквы. L и A. Возможно, она пытается сказать Лос-Анджелес.

Или нет? Может, просто какая-то случайная царапина. Трудно быть уверенным.

Гарнер оглядел свой дом. Он попросил пацана из своей группы терапии приглядывать за хозяйством, пока они не вернутся. То был один из самых отчаянных актов веры в его жизни. Ещё он заплатил за три месяца вперёд из своих сбережений, а остальное перевёл в дорожные чеки.

Возможно, она вернётся, пока его не будет. Ей потребуется помощь, а папы нет. Он будет себе носиться по фривеям, как угорелая кошка.

Джеймс её встретит. Гарнер собирался ежедневно названивать домой. Он возложил на пацана некоторую ответственность и взял с него клятвенное обещание стеречь дом.

Джеймс. Гарнеру оставалось надеяться, что маленький гадёныш не вздумает изнасиловать Констанс, случись ей вернуться.

Он хлопнул боковой дверцей грузовичка 77-го года выпуска. Дверца не прихлопнулась и снова отошла в сторону. На этот раз он так разбежался и так ею хлопнул, что весь грузовичок сотрясся, и дверца встала на место. Завелась колымага, однако ж, с первой попытки, и он втиснулся в тянучку на фривее. Ему нужно было на автостраду 880, на юг. Небо затянули низкие серые облака. Время от времени по дороге сыпала тонкая морось: мембранные завесы грязной воды. Осадки замедлили бы и без того неторопливое движение, но Гарнер почти молил о дожде.

Он пытался слушать радио, но каждая грёбаная песенка напоминала ему о Констанс, исполняясь в его воображении зловещего тайного смысла. Он вспомнил прочитанную пару лет назад историю о двух нелюдях, которые похищали девочек двенадцати-тринадцати лет и подвергали их медленной смерти, перемежая пытки насилием и записывая всё на плёнку. Один из них радостно рассказывал копам на допросе, как воткнул девочке в ухо электродрель, и та дёргалась, суча ногами и руками, как рыба на крючке, пока он погружал орудие пытки всё глубже и глубже...

Из глаз у Гарнера хлынули тяжёлые слёзы, такие крупные, что ему стало больно.

Проклятый ублюдок может сотворить с дочкой что угодно.

Молитесь, советовал Гарнер уличным наркоманам и алкоголикам. Даже если не верите, молитесь. Это называется – притворяться, покуда не поверишь, говорил он им.

Просто молитесь, верите вы в Бога или нет. Вы достучитесь до Кого-нибудь. Он поможет.

Но ведь эти девочки, попав в лапы к монстрам, чудовищам в человечьих шкурах... они ведь тоже молились, он знал это наверняка. Помог ли им Господь? Нет.

Слёз у него больше не осталось. Те, что уже пролились, высохли, оставив липкие дорожки на разгорячённом лице. Он продолжал вести грузовичок. Просто чтобы сохранять ощущение, что предпринимает какие-то усилия для освобождения Констанс.

Он подумал об Алевтии и её ребёнке. О том, как они лежали мёртвые на том столе. Ещё две жертвы в бесконечном мартирологе. Ещё два удара по кнопкам статистического калькулятора.

Тянучка была серьёзная. Вдоль фривея, за иззубренным заборчиком, тянулись кварталы кондо и ранчевых домиков. Некоторые из них были недостроены, и эти участки от ревущего шоссе отделяла лишь тонкая изгородь да тридцать футов грязи. Гарнер застрял за двойным трейлером полугрузового типа со сверкающей эмблемой Чудес мерчандайзинга. Он узнал её: он что-то такое слышал в утреннем шоу. Фирма, которая специализируется на ночной доставке товаров через телемагазины. Здесь были куклы. Он часто видел Барта Симпсона и его кукольную семью, а ещё раньше – кота Гарфилда. Мультяшный кот, казалось, заглядывал тогда в автомобили, ставшие его товарищами по несчастью в пробке, и тянул к ним когтистые лапы, стараясь выцарапать стёкла. Очень смешно. Теперь надвигался новый мультяшный персонаж, пёс по имени Чомпер.

Трейлер, перегородивший дорогу Гарнеру, не иначе, забит куклами Чомпера, брелками с изображением Чомпера, постерами Чомпера, жевательной резинкой, которую благословляет к употреблению Чомпер.

А Гарнеру приходится разыскивать свою дочурку в бескрайнем океане равнодушия и безвкусицы, в людском море промеж изъеденных безразличием берегов. Я с ума сойду, это просто безнадёжно...

Гарнер оборвал себя: не обязательно. Он сам прожил на улицах двенадцать лет. Он сидел на крэнке[31]31
  Жаргонное название смеси производных метамфетамина.


[Закрыть], потом на даунере[32]32
  Жаргонное название смеси барбитуратов.


[Закрыть], стал алкоголиком. Людей всегда можно разыскать, даже так глубоко внизу. Если тот ублюдок держит Констанс как пленницу или заложницу, вполне вероятно, что он решит укрываться как раз в тех районах города, где их появление не вызовет особых подозрений. И если Гарнер понял правильно, то чёртова тварь везёт девушку в Лос-Анджелес. В город, где несовершеннолетнюю без труда можно снять в подпольном порно, потому что законность этих съёмок никого не ебёт.

Выстрой эти если, как игрушечных солдатиков, перемести их так, как тебе нравится, чтоб тебе стало легче. И всё равно это останется игрой с если.

Это лучше, чем бездействие.

Ему захотелось выпить. Никогда в жизни у него не было повода важнее. Как долго? Сколько лет?

Он должен сам себе порцию.

Он горько рассмеялся собственным мыслям, покачал головой и подумал о другом.

Предположим, что Констанс ушла сама, по собственной воле. Кто может знать наверняка, что у девочки в голове творится? У неё там куда больше, чем может показаться при первом взгляде на калифорнийскую девчонку со всклокоченными волосами, браслетами на щиколотках, пристрастием к Династии (её она могла смотреть по нескольку раз) и прохладным отношением к чтению. Там, в глубине, может таиться намного большее. Возможно, Гарнер, пытаясь предоставить Констанс «личное пространство», окончательно потерял контакт с дочкой. Они болтали, они проводили время вместе, но в последнее время выглядело это как-то натужно. Словно ей не о чем было с ним говорить. Девочка казалась тихоней, но подросткам это иногда свойственно: все страсти и страдания они таят в глубине личности.

Сам Гарнер в старших классах считался нонконформистом и старательно работал над тем, чтоб его не любили. Возможно, он перегнул палку с этими лекциями по анатомии противоположного пола... Допустим, Констанс мечтала кому-то принадлежать, по-настоящему, и в её глазах эти проповеди выглядели недопустимым, мещанским конформизмом... Ну и что такого? говорил он себе теперь. Это всего лишь часть здоровой человеческой натуры... по правде сказать, с этим Гарнеру всегда было сложновато примириться. Ему стало больно от таких мыслей. Он её потерял. Легко возненавидеть ублюдка, который её забрал, но... не обманывает ли он себя, валя всю вину на мерзавца в «Порше»?

Нет.

Не могла она отправиться с ним добровольно. Она не сбежала бы. Он просто не мог в это поверить. Он был уверен. Он знал, что её похитили.

Отчего-то он вспомнил, как в первый раз погрузил дочку – ещё ползунком – в пластиковый бассейн, маленький пластиковый бассейн, разрисованный фигурами пещерных людей-Флинстоунов, и синяя вода подступила ей по бёдра. Девочка тогда испугалась. Ничего удивительного. Ползунок может утонуть в чайной ложке воды, если перепугается и упадёт лицом вниз.

Если бы папа за ней всё время не присматривал...

Ублюдок, наверное, прямо сейчас её лапает.

Чтобы не разрыдаться, Гарнер начал марафон из молитв Господу. Он молился обо всём, за всех и каждого, а в особенности за Констанс. Себе он попросил силы, терпения и напутствия на жизненном пути.

Так он использовал двадцать минут, понадобившиеся ему, чтобы обогнать грёбаный грузовик.

Калвер-сити, Лос-Анджелес

– Откуда ты взял? – спросил Джефф, оседлав барный стул рядом с Прентисом. – Откуда, етить твою мать, ты взял это говно? Разве неправда, что это нелегальщина?

– Может быть, и так, – сказал Прентис отвлечённым тоном, перебирая пальцами фотокопии, которые выложил на стойку, – но я был её мужем. Разве неправда?

– Ты кого-то подкупил?

– Клерка из больничного стола документов. Я ему дал сотню баксов. И, presto, он скопировал бумаги, бывшие в папке Эми... – Он постучал пальцем по одной строчке фотокопии. – Взгляни-ка.

Джефф вместо этого поднялся сделать себе капучино. У него были свои эспрессо-машина и капучинатор. В скором времени он собирался покупать дом. Прентис немного завидовал и стыдился, что вынужден упасть Джеффу на хвост, но отогнал эти чувства, сконцентрировавшись на содержимом фотокопий. Он зачитал вслух нужный фрагмент:

– Пациентка повторяет одни и те же фразы с определёнными интервалами, как то: Больше человек не даст мне уйти домой... Пациентка часто теряет сознание... Бла-бла-бла... обычная психиатрическая херня... Но ты обрати внимание: Больше человек.

– Больше человек? – переспросил Джефф, заглушая шипение капучинатора. – Ты... хочешь сказать, Больше Чем Человек?

– Тут сказано больше человек. Но да. Вероятно, она бормотала себе под нос про него. Про Больше Чем Человека. О нём же говорил и Лонни.

Прентис ожидал реакции Джеффа.

Бинго. Джефф развернулся и уставился на него.

– Да ну. Митч и Эми попали на крючок к одному и тому же парню? Ерунда.

– Но ведь они оба себя изувечили, разве не так? И примерно одинаковым образом. – Прентис улыбнулся тихой улыбкой триумфа. – Я сходил к пинкертонам. Они проследят историю кредитной карточки и всякое такое, если им заплатить пристойную сумму. И я попросил их сделать это для той золотой кредитки. Следы ведут к Сэму Денверу.

– Ты меня дурачишь.

– Ты просто не осмеливаешься признать. Нет, я тебя не дурачу.

– Ты кого тут из себя корчишь – институтку? Слышь, бро, мы вот как сделаем. Поехали на это долбаное ранчо, чтобы не трепаться больше зазря. Давай так и поступим. Давай отправимся на ранчо Денвера. Поглядим, удастся ли нам отыскать там Митча. Прямо сейчас, я хочу сказать. Просто поедем и взглянем. Если не выгорит, вызовем копов.

– Прямо сейчас? Только мы?

– Есть неплохие шансы, что к Денверам приложима присказка моего старика про пауков: Они тебя больше боятся, чем ты их. Им не нужна огласка. – Он отхлебнул капучино и подсыпал в пенку ещё немного шоколадной стружки. – У меня есть пушка, бро. У меня дофига пушек. Если там кто-то хочет позабавиться, то я возьму свой «магнум-357».

– Джефф, ты слишком часто играешь в пейнтбол и написал слишком много сценариев к боевикам. Грязный Гарри – это кино, Джефф, не забывай. Но, да, я согласен. Поехали разведаем обстановку. Но сначала я и себе хочу капучино, да смотри стружки настрогай побольше. Либо так, либо наливай.

– Лучше уж кофе.

Окрестности Малибу

Прентис подумал, что Джефф ведёт машину, как лунатик.

Они следовали указаниям Джеффова агента, который частенько бывал в Дабл-Ки раньше. Но Джефф всё равно чуть не пропустил поворот на грязную дорогу.

Небо закрыла вуаль облаков, однако жара не спала, и профильтрованный ими свет разливался над выжженными холмами почти с прежней яростью. Тут росли мансанитовые кустарники и чахлые сосенки, попадался пурпурного оттенка подлесок, а кое-где торчали гнилостного оттенка копья юкк. Временами это унылое однообразие нарушалось роскошными, хорошо орошаемыми дизайнерскими зелёными лужайками поместья или скопления роскошных кондо. Кабриолет с фырчанием покорял повороты, временами виляя из стороны в сторону и подныривая. Может быть, так Джефф давал выход нервному напряжению...

Они чуть не влетели в большой почтовый ящик красного дерева на четырёх ножках, сложенных кусками кварца. Они увидели его в последний момент. Прентис отчаянно замахал руками, требуя сбросить ход, и завопил:

– Стой! Стой, сука!

Джефф резко затормозил, и шины прочертили чёрные полосы по растрескавшемуся покрытию шоссе. Прентис вцепился в приборную доску кабриолета, чтобы не стукнуться головой о лобовое стекло.

– Ты бы раньше мог предупредить, – пробормотал Джефф.

– Не на таких скоростях, Э. Дж. Фойт[33]33
  Энтони Джозеф Фойт (1935) – великий американский автогонщик.


[Закрыть].

Они вернулись и поехали по грязной боковой дороге. Рытвин и ухабов здесь было больше. Джефф притормозил оглянуться на почтовый ящик: тот почти скрылся из виду за высокими кустарниками, чьи стебли были похожи на скрипичные инструменты. Деревянного ящика вовсе не было видно, и только стёсанные кварцевые глыбы ослепительно сверкали на пробившемся сквозь облака солнце.

– Наверно, тут, – сказал Джефф. – И правда, всё быльём поросло.

При переходе с передачи на передачу кабриолет издал звук, какой, надо полагать, издаёт триумфально трубящий слонёнок. Они поддали газу и устремились вверх по дороге, вздымая облачка пыли. Машину так подбрасывало, что у них все косточки перетрясло. Ближе к вершине холма деревья стали выше. Здесь попадались пересаженные много лет назад пальмы, поднявшиеся над местными дубами, чьи ветки были усажены комьями тёмной омелы. Ещё один резкий поворот, и они уткнулись в высокую, потемневшую от пыли ветровую ограду, в которую были врезаны увешанные многочисленными замками ворота из материала того же цвета. В десяти ярдах за этой оградой стояла вторая, каменная, а ворота в ней были железные, кованые, увенчанные ржавым ангелочком, выставлявшим на всеобщее обозрение знак в форме пули, на котором когда-то значилось ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ.