Текст книги "Мокруха"

Автор книги: Джон Ширли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Она попыталась что-то вымолвить, каркнула:

– Слушай... хоть раз... не могу поверить... ты не...

– А всё ж придётся, – ответил он, посылая импульс в болевые центры – карополучатели. Девушка снова каркнула – всё, что она могла ещё изобразить взамен крика, – и выгнулась дугой. У Эфрама встал член. Ну, по крайней мере, немного напрягся.

Он сделал шаг к ванне и скомандовал:

– Иди сюда. Залезай. Лицом ко мне.

Он увидел её лицо: глаза тупо блуждали по двери. Вероятно, она думает о том, как бы протиснуться мимо него и сбежать. Сил у неё уже нет. Да и знает она, что он ей и шагу сделать не позволит.

Он наслаждался полнотой триумфа и подчинения девушки. Она всю дорогу сопротивлялась. Она оказалась лучше многих: те капитулировали, впадая в эдакое безумие с инвертированными ролями, начинали идентифицировать себя с Эфрамом, теряли осознание собственной личности. Скука. А вот Меган не такова. Она сражается до последнего вздоха. Молодчинка.

– Нет, – только и вымолвила она пустым голосом.

Он снова хлестнул её психическим хлыстом. Девушка дёрнулась, попыталась разрыдаться, но слёзные протоки давно пересохли. Губы потрескались от обезвоживания.

Поднялась на ноги. Снова задёргалась, как припадочная.

Эфрам потянулся к водяному крану и включил душ, подрегулировав его до комнатной температуры. Пар, закрывающий обзор, не нужен.

– Залезай, – повторил он.

Пьяно покачиваясь, Меган ступила в ванну. Может, её на это и не хватит? Он охватил ментальным зондом центр наслаждения, сильно сжал, словно банную губку. Последнюю неделю он её так высасывал, что теперь требуется дополнительная стимуляция. Она пыталась сопротивляться, но наслаждение захлёстывало. Эфрам перехватил контроль над системами управления её мозга, вломился в консоль всех биологических переключателей.

Скребя пальцами по полу, она подползала к ванне. С колоссальным усилием перевалилась через край, измученно опустилась на колени под струйками воды. Он выждал, пока душ омоет изгаженные бёдра, наклонился и включил портативный кассетник, оставленный у двери. В народе его прозвали «гетто-бластер». Гы. Из динамиков полилась музыка Моцарта, слабым эхом отдаваясь от плиток маленькой ванной.

Эфрам смежил веки и стал вслушиваться. Сделал глубокий вдох, очистил восприятие и открыл глаза.

Сгрёб Меган за волосы, развернул в ванне, чтобы намылить, снял штаны. Отыскал психощупом последние центры наслаждения, какие можно ещё было в ней простимулировать. Она застонала и непроизвольно заводила бёдрами. Он положил руку ей на горло, заставил опуститься на колени и направил полуэрегированный член в запёкшийся рот.

Рука его медленно сжималась вокруг её шеи. Сильные умелые пальцы сдавливали пересохшую глотку, и пенис его постепенно набух до более или менее полного возбуждения.

Через минуту после того, как закончилась кассета с Моцартом, он вышел из неё. Ментально. Рассчитав с превосходной точностью: как раз в миг её смерти. Он не осмеливался ближе исследовать её смертные ощущения своим психощупом. Это возбудило бы эфирные перкуссии. Акишра услышат. Они могут снова его обнаружить. Душечерви. Он освободился, но свободу эту надлежит тщательно охранять.

Он не понял, как именно убил её: задушил или принудил скончаться от истощения. Какая разница? Всё равно она уже была высосана досуха.

Теперь надо убрать за собой.

У жизни всегда есть неприятная изнанка.

– А Констанс уже вернулась, мистер Гарнер?

– А что? Разве она не с тобой, Терри? – Гарнера стиснула ледяная клешня мрачного воображения, но он приказал ей убираться.

Приятельница Констанс, Терри, звонила из торгового центра – Гарнер слышал отдалённое «бим-бам-бонг» видеоаркадных автоматов. Девчонка искала Констанс. Которой, между прочим, вообще полагалось бы находиться как раз в компании Терри. Но объяснений может быть много...

– Терри?..

– Нет... э-э... она была со мной, но потом, ну, в общем, говорит: «Пойду в туалет смотаюсь». А я, значит: «Ладно, только побыстрей, ты меня должна в одиннадцать домой отвезти, а то папа будет ругаться, ясно?» И она: «Ага-ага, я быстро!» И не возвращается, и не возвращается...

– Она не показывалась. Ты её машину видела?

– Нет. Вы думаете, она, э, меня надурила?

– Нет, не думаю. Просто я-то считал, что она ещё в молле. Ты можешь проверить и перезвонить мне?

– А... Да, конечно. Перезвоню.

Разговор окончился, и Гарнер вернулся в свою группу. Но понял, что, пока Терри не перезвонит, у него всё из рук будет валиться. Ладно, тогда стоит просто отвлечься на группу и попытаться не брать в голову... Если психовать каждый раз, как дочка опаздывает на несколько минут, заработаешь хронический стресс.

Группа сидела в гостиной. Там пахло сигаретами и остывшим кофе. Трындёж продлился ещё минут десять, пока миссис Уайнблатт жаловалась на неудачный брак. Остальные, как могли, «принимали участие», хотя эту историю миссис Уайнблатт рассказывала уже как минимум полдюжины раз и регулярно впадала в полное отрицалово насчёт тяжкого, но необходимого развода.

Гарнер покачал головой, поняв, что внимание от миссис Уайнблатт отвлекает тревога за Констанс. У него весь день были нехорошие предчувствия насчёт Констанс, так что, когда он узнал, как Терри потеряла её в торговом центре, то сразу подумал, что это уж точно не к добру.

Минуты ползли: миссис Уайнблатт ныла, старпёр Гарри Дуган отпускал циничные реплики, Джеймс изображал самоуверенного надутого первокурсника. Чёртова Констанс. Ну почему это должно было случиться именно сейчас? Должна же у девчонки быть хоть какая-то ответственность...

Или...

Звякнул дверной звонок. Гарнер аж подскочил и торопливо объявил встречу закрытой, хотя Джеймс явно собирался продолжать откровения. Гарнер видел, что пацан ещё сильнее надулся, приняв это за личную обиду. Ну и ладно. Гарнер подбежал к двери, ожидая, что на пороге стоит долговязый коп.

Но там оказалась двадцатипятилетняя белая женщина на шестом месяце беременности: Алевтия Беренсон. Он консультировал её уже три месяца от и до. Она сидела на крэке.

– Заходи, Алевтия, – насилу улыбнулся он. Прежде чем закрыть дверь, окинул беглым взором улицу.

Провёл Алевтию в кабинет. Она улыбалась, но на глазах выступили слёзы. Кожа пошла язвочками. Пытается его разжалобить? Села на софу.

Это не был день, положенный для исповеди, но беременным наркоманкам позволены попустительства. Поможешь ей соскочить с иглы – спасёшь бонусом ещё одну жизнь.

Он понимал, что лицо у него напряжённое. Он ждал телефонного звонка. Какого чёрта Терри так тянет?

Из дневника Эфрама Пикси, 5 января 1987 года

Номер Семь реагирует охотнее, чем Номер Шесть. Я убедился, что дело во мне. Без сомнения, важно ещё и то, что я освободился от Акишра. Они меня высасывали, изводили, гнобили мои таланты. А Номер Шесть, в свою очередь, реагировала лучше Номера Пять.

Божественное Зрение прорастает во мне. Оно усиливается и разнообразится. Какой бы дух ни даровал мне сей Талант (а я полагаю несомненным, что он спиритического свойства и признан вознести меня к Трансценденции), я уверен, что таково было моё призвание изначально. Даже когда я ишачил на профессорской должности, пытаясь вдолбить Ницше в бошки этим вскормленным мыльными операми овцам. Мне ведомо, что Безымянный Дух начинает слияние со мной, принимая участие в моём триумфе.

Без Акишра, препятствующих нашему единению, я чувствую Безымянного Духа так, как может ощущать настроение аудитории великий скрипач. Действительно, я ощущаю, как Безымянный Дух разделяет со мной все переживания, дарованные Небесным Талантом. Хотя я ни разу не видел его Присутствия физическими глазами, в последнюю ночь с Седьмой на пустынном, усыпанном галькой пляже, я остро ощутил Его. И, конечно, звёзды: я узрел невидимые обычному глазу созвездия меж привычных ярких. Созвездия тайного Негативного Зодиака, управляющие жизнями тайных властителей человечества. Зодиак сей зрю лишь я и, может, несколько подобных мне...

Минога, Кобра, Судья, Паук, Кали, Свинья, Вешатель...

– Я хочу сказать, если вы и впрямь хотите помочь мне, – с деланной наивностью говорила Алевтия, – то не могли бы вы дать пятьдесят или сто наличкой, чтоб я сняла комнату на пару дней...

– А, вон оно что. Я тебе найду жильё, – устало сказал Гарнер. – Я сниму номер в гостинице. Я обеспечу тебя едой. Но наличными я тебе даже пятицентовика не дам. Я знаю, что ты с ними сделаешь.

– Вы же проповедник. Либеральный методист или как там вас. Вы же просто проповедник, преподобный Гарнер, а священникам ваще-т’ положено доверять больше, чем копам...

– Тогда не доверяй мне. Без разницы. Уверуй в Господа, и этого достаточно.

– Не понимаю, почему вы от меня ждёте веры в Господа после того, как на меня свалилось всё это дерьмо, – сказала Алевтия. Она похудела, если не считать большого живота, под глазами залегли морщинки. На тыльной стороне рук виднелись небольшие язвы, покрытые коростой. На щеках их было ещё больше.

– Тебя снова подсадили на крэк, – сказал Гарнер.

– Ну... – сказала она и замолчала, явно решая, стоит ли это отрицать.

– У тебя свежие ранки на руках и лице. Кокаиновые мухи искусали? – продолжал он.

Она расплакалась, прихлюпывая и подвывая горлом, из носа потекли сопли. Он вытащил из ящика стола носовой платок и подал ей. Алевтия принялась яростно утираться, помогая себе пальцами. Ногти у неё были здоровенные, шестидюймовые, раскрашенные в золотистый оттенок, и загибались, как древесные корни. Белая, но с отметинами культуры гетто, подумал Гарнер. Надо полагать, вернулась к Дональду. Он решил спросить её об этом напрямую, оставив теологические дискуссии на потом.

(Почему Терри не звонит?)

– Ты вернулась к Дональду, да?

– А вы думаете, что это неправильно, раз он чёрный?

– Чёрт, да нет же! Не потому, что он чёрный. Потому что он чёртов наркоман, Алевтия, и он затащит тебя обратно в эту трясину.

Она совсем пригорюнилась, и Гарнер обнял её рукой за плечи. Она сказала, что ей очень жаль, что она понимает, какой это вред ребёнку, но – она обнаружила себя в пять утра в рок-клубе, в поисках Дональда.

– Ты же кокаина там искала, не так ли? По крайней мере, не меньше, чем Дональда.

– Ну ладно, я грёбаная наркоманка. Я не просила меня такой делать.

– Я тебя слышу. Я... такой же.

Он не употреблял наркотиков уже много лет, но об этой зависимости никогда нельзя говорить в прошедшем времени. Дай себе слабину – и пристрастие тут как тут.

– Я бывал там. Люди, которые говорят «сам виноват, что полез», просто говнюки. У нас у всех бывают в жизни моменты, когда либо в петлю, либо на иглу. Допустим, отчим насилует, а мать тебя за это колошматит. Ситуация говённая. Повторяется снова и снова. И ты себя чувствуешь – хоть на улицу сбегай. Я понимаю. Но как только уразумеешь, что в действительности происходит, как только примешь снова за себя ответственность, Алевтия... День за днём. Так, мало-помалу, возвращаемся к нормальной жизни. Ты меня поняла?

Она покачала головой, продолжая всхлипывать. Он понимал, что её ломает. Зов иглы. Или, в её случае, зов понюшки. Она приложила руку ко рту, и Гарнер живо себе представил в её пальцах наркотическую сигарету или стёклышко с кокаиновым порошком. Глядя на неё, он видел маленькую девочку. Не намного старше его собственной дочки. От этого снова засаднило тревогой за Констанс.

Он подумал, а не вызвать ли копов, сказать им, что Констанс пропала...

Нет. Он знал наперёд, что ему ответят. Недостаточно долго. Дайте ей время. А когда выяснится, что он не так всё понял, как же Констанс на него обозлится...

Он принудил себя сосредоточиться на Алевтин.

– Алевтия, послушай. Ты кокаинщица, но ты почти соскочила. Это не так сложно. У нас даже не было шанса толком поговорить. Есть люди... Послушай. Крэк берёт своё двумя способами. Во-первых, он указывает тебе мнимый путь сбежать от себя самой. Аддиктивная личность, всё такое. Мы об этом говорили. Во-вторых, и это важно, Алевтия, он подчиняет тебя нейрологически. Он влезает в твою мозговую химию. Жмёт на кнопки. Видела, что случается с крысами, которым влезли в мозг? Крыса нажимает кнопку, проволока в мозгу замыкает центр наслаждения, и всё, крыса стала маленькой машиной для нажимания кнопки. Больше она ни на что не годна. Она не ест, не спит, она просто нажимает кнопку. Раз за разом. Так это работает, девочка. Так оно тебя переналаживает.

– Господи, как меня это заебало! – скривилась она. – Вы что, думаете, будто мы грёбаные роботы? Программирование говна?

Слёзы текли по её лицу, размывая макияж.

– В какой-то степени... Ты в ловушке. В нейрохимической ловушке.

– Это всё равно что в грёбаном мотеле с тараканами сидеть, – сказала она жалобно, потянувшись за платочком.

Он кивнул, подумав о ребёнке в её чреве. Ловушка внутри ловушки. Перевёл дыхание.

– Но если ты скинешь с себя это говно, если сумеешь выработать для себя новую систему поощрений, то обретёшь свободу. Мозг не сразу вернётся к норме, но это произойдёт. Главное, продержаться снаружи ловушки. Может, тебе стоило бы лечь в какой-нибудь дом призрения. Я тебе подыщу местечко в списках округа. Скажем, на шесть месяцев...

Алевтия только покачала головой и сказала, подумав:

– Можно мне сигарету?

Прежде чем он успел ответить, прозвенел телефон.

Алевтия удивлённо глядела, как Гарнер метнулся к трубке.

– Да!

– Мистер Гарнер? Это Терри. Ну, её машина здесь... но, клянусь, Констанс в молле нет. И все магазинчики закрыты...

Эфрам сидел за столом и делал очередную запись в дневнике. Старомодный круглый стол был единственным предметом мебели в комнате, не считая кресла La-Z-Boy[5]5
  Крупный американский поставщик домашней мебели.


[Закрыть] рядом с CD-проигрывателем. Он слушал Франца Шуберта.

Эфрам решил заняться дневником, чтобы как-то успокоиться после неприятной возни с трупом Меган.

18 июля 199...

...обнаружил, что кончики пальцев довольно легко отсечь кусачками. Я побросал ошмётки с пирса – пускай крабы их сожрут. Ха-ха. От проволочных кусачек избавился тем же методом.

С телом у меня начались проблемы. Нельзя доверять труп морю... Я планировал подложить его под поезд, но потребовалось бы тщательно всё просчитать, чтоб меня не засекли железнодорожные обходчики. Благодарение Духу, всё прошло удачно. Поезд протащил труп на нужное расстояние, лицом вниз, изуродовав его и многие другие приметы, а заодно и предоставив убедительное объяснение смерти, если патологоанатом вдруг не вздумает покопаться глубже.

Когда верёвка оборвалась, труп сорвался. Верёвки я забрал: подумают, что какая-то наркоманка бродила по рельсам и попала под поезд. Конечно, я позаботился выжечь волосы на теле. Было бы неплохо вообще его сжечь, но мне потребуется сперва отыскать богатенькую жертву, а потом, перекачав её средства на свой счёт, заняться поисками достаточно большой печки... Избавившись от Двадцать Шестой, я выследил Двадцать Седьмую, хе-хе, по запаху, рядом с этими жуткими аркадами в торговом центре на южном берегу Залива...

Гарнер даже обмяк от облегчения, когда появилась Констанс. Он заметил, как она бредёт по тротуару. Но, пока девушка не ввалилась на кухню, ему не бросились в глаза её странная пьяная походка. Во всяком случае, он её сперва не осознал. Затем несоответствия начали накапливаться.

– Где твоё ожерелье?

Она никогда не расставалась с аляповатеньким ожерельицем, с которого свисали буквы, составлявшие её имя.

– М-м?

Она поглядела на него, словно сквозь туман.

– М-м... да не знаю.

Равнодушно. Обычно она бы носилась, как угорелая кошка, разыскивая его.

Она выглядела уставшей. От неё не пахло крэком или алкоголем, но... все остальные признаки налицо. Едва на ногах стоит, в глаза не глядит, держится особняком, равнодушна к тому, что для неё должно быть важно.

Как могло это произойти так быстро? Не за один вечер же!

– Что с тобой, милая? – ласково спросил он. – Лака нанюхалась, что ли?

– Ты о чём?

Голос у неё был сонный, монотонный. Обычно она бы ответила: Ну да, пап, кто бы сомневался!

– Констанс, где машина? Я её не вижу там, снаружи.

– Машина? – Она моргнула, потом ещё раз. – О Господи, я её оставила на стоянке. Прости. – Она равнодушно улыбнулась. – Везёт там, где не ждёшь, разве не так ты любишь говорить, пап?

– А... да.

– Ты прав. Я и не мечтала познакомиться с таким парнем...

Она замолчала. Вернее сказать, заткнулась.

– С каким парнем, Констанс? Он тебе... наркоты дал?

– Нет.

Ответ мягкий, но непреклонный. Возможно, слишком уверенный.

– Ты влюбилась?

Любовь – тоже наркотик, своего рода. Влюблённость высвобождает гормоны, эндорфины, и ты будто на иглу садишься. Он понимал, что хватается за соломинку, но не мог иначе.

– Типа того.

– Типа того? В кого? В первого встречного в молле?

– Ага. Его зовут... Майкл. И он сегодня уезжает. Я так хочу провести с ним остаток лета. И... – Она внезапно выпрямилась, собралась и пронзила его взглядом, словно бы говоря: И ты осмелишься мне отказать, па? – Можно я проедусь к его семье в ЛА? Они нас поселят.

Объяснение это Констанс выдала с нехарактерной для себя прямотой. Может, напилась?

– Так всё неожиданно... А могу ли я встретиться с этим молодым человеком прежде, чем отпускать тебя к его семье? Я хочу сказать, ты же с ним только сегодня встретилась, милая.

– Со... временем. Со временем я вас познакомлю.

– Ну... я бы не хотел, чтоб ты ездила со всякими странными людьми...

Она долгое мгновение смотрела на него пустым взглядом, потом закусила губу и сказала:

– Я лучше вернусь машину забрать, ладно?

– Я с тобой, – ответил Гарнер, следя за её реакцией.

Она нахмурилась, но спорить не стала.

Они сели на последний автобус и вернулись за машиной. Брошенный автомобиль стоял посредине пустынной парковки.

Они молча поехали домой.

Гарнер приготовил ужин.

Констанс ела механически, но тщательно, продолжая отрицать его подозрения в употреблении наркоты. Довольно убедительно, хотя и с какой-то непонятной отстранённостью. Обычно в ответ на такое обвинение она вспыхивала гневом, а потом дулась.

Поев, она пошла к себе в комнату, сказав, что хочет лечь пораньше.

Это тоже было для неё необычно.

Около трёх пополуночи Гарнер наконец провалился в сон. Проснулся он уже в шесть, почувствовав неладное.

И уже почти уверившись, в холодном поту, что Констанс ушла.

Глава 2

Лос-Анджелес, днём раньше

Прентис проехал во взятой напрокат «Тойоте Терсел» вниз по Сансет к Хайленд-парку, оттуда в Бархэм, пересёк скоростную автостраду, где от плотного металлического потока автомобилей отражалось яркое солнце. По извилистой, идущей под уклон дороге меж холмов, старых кондоминиумов и ранчо он добрался до Бэрбанка. Глаза его жгло, когда он въехал в Долину. Пальмовые деревья выгорели до пепельно-серого оттенка, подобного коже покойницы.

Артрайт когда-то заключил сделку с «Санрайз Студиос», и ему передали старый студийный актив – небольшое, переоборудованное под офис бунгало. «Санрайз» выкупила у «Метро Голдвин Мейер» много активов, а совсем недавно кто-то заполучил саму «Санрайз». Прентис не помнил, кто. Какая-то компания по производству слабоалкогольных напитков, а может, нефтяники. Или, не исключено, компания по производству слабоалкогольных напитков, принадлежащая нефтяникам, принадлежащим конгломерату по производству пластмасс. У ворот бунгало разместился «Чекпойнт Чарли»[6]6
  Знаменитый КПП на границе Западного и Восточного Берлина в эпоху разъединённой Германии. Ныне преобразован в музей.


[Закрыть] в миниатюре. Чернокожий охранник в солнечных очках полицейского вида сверился со списком визитёров, просто чтобы увериться, что Прентис и впрямь приглашён Артрайтом на аудиенцию. Затем его направили на парковку F.

– Ф – для фуфла, – пробормотал Прентис, мрачно созерцая проплывающие мимо вереницы «Порше» и «Ягуаров». На парковке отыскалось только одно свободное место, но там трафаретом по асфальту было начертано: ЛУ КЕНСОН. Потрёпанная звезда потеряла контракт с «Санрайз» и Вылетела из Списка. Кенсон, скорее всего, вряд ли явится востребовать своё паркоместо, а Прентис уже опаздывал. Он не без колебаний – вдруг не повезёт? – припарковался там. Можно мыслить рационально, как математик, но в киноиндустрии лучше рассуждать категориями удачи и невезухи. Рано или поздно ты к этому приходишь.

Прентис вылез из машины и огляделся. Студия напоминала нагромождённые вкривь и вкось склады, а может, стойла с огромными распахнутыми дверьми. Залитые солнцем здания выглядели старыми и были выкрашены главным образом в унылый зелёный цвет. Краска облупилась. С другой стороны участка между зданий проглядывал фрагмент типичного жилого района: фальшивые фасады, используемые для съёмок типичных городских сцен в типичных полицейских боевиках.

Прентис взглянул на часы и почти вприпрыжку устремился по узкой дорожке между зданий. Он отыскал здание E и офис Зака Артрайта. Артрайт мог бы позволить себе роскошный офис в небоскрёбе из бетона и стекла, который «Санрайз» выстроила по соседству со старым студийным комплексом, но предпочитал оставаться в атмосфере золотого века Голливуда: на двери висела скромная табличка «Артрайт Пикчерз». Он привык к старомодным офисам-бунгало с потрескавшимися зелёными стенами и ненадёжными кондиционерами.

Впрочем, данный конкретный кондиционер работал даже слишком хорошо и издавал заметный шум, хорошо слышный из углового окна секретарши. Последняя, надо полагать, перестала его замечать. В комнате оказалось холодно, как в морге. Прентис вспомнил Эми, лежащую в холодильнике, выдвинутую с полки в лотке. Он старался об этом не думать, и целых полчаса ему даже удавалось.

Секретарша у Артрайта была пышногрудая, в обтягивающем платье, а ниже – тонкая, как ножницы. Золотистая тушь гламурно дополняла синие контактные линзы. Контактные линзы того же цвета, что и платье. Взъерошенные тёмные волосы оживляла золотистая полоска, и на золотой же цепочке с шеи свисал ньюэйджевый кристаллик.

– Привет, я Том Прентис...

Она подняла глаза от компьютера и одарила его мимолётной, но профессионально выверенной солнечной улыбкой.

– Проходите прямо в кабинет, Том, он вас ждёт.

Том, сказала она. А ведь они раньше не встречались.

С возвращеньицем в Голливуд.

Артрайт, само собой, говорил с кем-то по спикерфону, оседлав вертящееся кресло, которое упиралось в старинный стол с кожаной вставкой. Он носил выцветшие чёрные ковбойские сапоги и коричневую кожаную куртку, застёгнутую из-за слишком бойкого кондиционера. Длинные курчавые каштановые волосы были стянуты кожаными полосками в небольшой конский хвост. На остроносое мальчишеское лицо Артрайта загар ложился плохо, поэтому нос и щёки у него всегда выглядели слегка обгоревшими. Морщинки в уголках глаз и начинавший формироваться двойной подбородок выдавали неутешительную правду: он больше не был enfant terrible, как прозвали его журналюги всего пару лет назад. Зато у него недавно вышла пара хитов, занимающих первое и третье места по летним сборам, и выручки вполне хватало на новые громкие релизы. Все жаждали его увидеть, все хотели его очаровать, и Бадди, наверное, приложил немало усилий, устраивая Прентису встречу.

Прентис почувствовал себя побирушкой или шпионом. Шпион, Вылетевший из Списка и Вернувшийся Обратно, подумал он.

Артрайт подмигнул и указал на кресло. Прентис неловко сел в него, пытаясь не вытирать потные ладони о джинсы. Зря я сюда припёрся...

– Если клиент не хочет контракта, значит, не хочет, и всё тут! – говорил Артрайт в спикерфон. – Я не собираюсь пускать всё на самотёк. Блядь, каждый раз, как я предоставляю автору свободу творчества, получается ёбаная хуйня. Он получит пятьдесят сверху, но не больше. Лучшее, что я могу для него сделать.

– Не станет он разгребать это дерьмо, – возразил из спикерфона надтреснутый женский голос.

Прентиса покоробило, что при нём обсуждают какой-то контракт с таким видом и в таких выражениях, будто его тут и вовсе нету. Но, быть может, Артрайт стремится произвести на Прентиса впечатление. И не суть важно, что Прентис букашка. Демонстрация могущества у Артрайта получается самопроизвольно...

Прентис делал вид, что с интересом разглядывает интерьер офиса. Киношные постеры в рамах, развешанные по стенам, некоторые пятнадцатилетней давности, от самых старых фильмов Артрайта: Ад на земле, вестерн с Лу Кенсоном; Взяточники, exposé[7]7
  Жанр фильма-расследования, основанного на реальных фактах.


[Закрыть], снискавший Артрайту известный лоск; Тёплый нож, хитовый триллер. Тизер гласил: Храните нож под подушкой: там ему теплее...

Прентис уставился на постер Тёплого ножа. В голове у него пронеслась мысль: Какие же мы все мерзавцы. Все мы.

– ...креативный контроль никому не под силу, – говорил в спикерфон Артрайт. Отвернувшись от Прентиса, в воздух, отчего у него сделался вид, как у Джимми Стюарта, говорящего с Харви[8]8
  Джимми Стюарт – исполнитель главной роли в классической американской комедии Харви. Харви – прозвище его невидимого друга-кролика.


[Закрыть]. – Если бы хотел, взял бы Хагерстайн. Ей двадцать семь, и она чертовски хороша.

Артрайт вытянул под стол длинные ноги и покрутился в своём кресле с отсутствующим видом, словно забавляясь ультиматумом.

– Зак, ну приди в себя! – долетел, будто из воздуха, скрипучий женский голос. Прентис догадался, кто это может быть: Долл Бехгман, агент Джеффа Тейтельбаума. Прентис и Джефф вместе ходили в режиссёрскую школу в Нью-Йоркском университете, вместе снимали девочек, вместе делали претенциозные студенческие ленты на шестнадцатимиллиметровой плёнке. Прентис решил, что надо бы разведать, как там Джефф.

Очевидно, именно о Джеффе Артрайт пререкался с Долл Бехгман. Прентис один раз видел Долл: женщина средних лет, внешностью как Бетти Крокер[9]9
  Betty Crocker – мифический рекламный персонаж кулинарных книг и роликов корпорации General Mills.


[Закрыть], стилем диалога как Рой Кон[10]10
  Рой Кон (1927-1986) – американский юрист, обвинитель в процессе Юлиуса и Этель Розенбергов и активный участник «охоты на ведьм» при сенаторе Маккарти.


[Закрыть].

Барракуда, как весело называл её Джефф. Чем яростнее она спорила с продюсерами, тем активнее Джефф её поддерживал. Кажется, в Артрайте Долл нашла достойного оппонента. Но она не сдавалась:

– Я же тебе говорю: у Джеффа инстинктивное понимание задачи. Эта Хагерстайн не напишет тебе нормальный экшен. Выйдет пшик, да и только.

– Тогда уговори Джеффа немного поступиться. Пускай пойдёт нам навстречу, Долл. Слушай, ко мне тут пришли... в общем, поговори ты с Джеффом.

– Завтра продолжим.

– Конечно. Пока.

Артрайт подкатился на кресле к телефону и нажал «отбой». Позерски склонил голову, испытующе глядя на Прентиса, и сказал:

– Том! Давно не виделись.

– Ага. Я в Нью-Йорке ошивался.

Прентис встречался с Артрайтом только однажды и был с ним не на короткой ноге. Артрайт на самом-то деле, скорее всего, и не помнит того эпизода.

Прентис позабавился немного с мыслишкой спросить, а что же в «Санрайз» уготовили Джеффу. Но, пускай даже Артрайт сознательно допустил его к телефонным переговорам, вслушиваться в подробности не просили, ведь так? Потом он понял, что и уточнять-то нет нужды. Артрайт продюсировал Копа по прозвищу Клинок-2 для «Санрайз», а Джефф предложил и написал сценарий Копа по прозвищу Клинок. Похоже, что ему доверили и продолжение, но он – как бишь там? – вышел из-под креативного контроля. Сценаристов иногда обуревает жажда Дефиса. Сценарист-продюсер, сценарист-режиссёр. Хотят почувствовать себя истинными игроками, покомандовать, припасть к театральным сборам. Джефф ещё не дошёл до этой стадии. Какого, спрашивается, хрена ему выходить из подчинения на рядовом боевике? Впрочем, Джефф искренне считал, что боевик может быть подлинным произведением искусства.

Артрайт демонстративно сверился с часами и спросил:

– Рад тебя снова видеть, что ты мне принёс?

Артрайту нужно, чтоб его зацепили сразу. Сейчас или никогда.

– Я принёс... – Прентис распростёр руки – и прыгнул со скалы в пропасть. – Я принёс комедию с сильным драматическим костяком, эдакую пародию на бадди[11]11
  Бадди (приятельский фильм) – разновидность голливудских фильмов, где стержневая сюжетная линия следует приятельским (не любовным) отношениям пары героев, как правило, одного пола. Классический пример бадди-боевика в сочетании с роад-муви (дорожной драмой) – Тельма и Луиза.


[Закрыть]. – Он увидел, что глаза Артрайта затягивает плёнка равнодушия. Опять бадди... Прентис торопливо продолжал: – Полицейская на дежурстве в Сан-Франциско. Одна, в проблемном районе. Потом наконец обретает напарника: новичка, которому пофиг на её восемь лет выслуги, и он воображает себя альфа-самцом только потому, что она женщина, а какой из женщины, в самом-то деле, уличный коп? Естественно, посолить приколами по вкусу. Она пытается ему показать, что он совсем не так крут, как воображает себе, а он, в свою очередь, поймёт, что она-то как раз чертовски хороша в своём ремесле, и ему надо ещё многому, м-м, научиться. – Теперь даже самому Прентису сюжет казался на диво идиотским, мыльным и никудышным.

– Гм, – с новым проблеском интереса протянул Артрайт. – Сюжет, как бы это сказать, немного предсказуем. Отработан.

Да полно тебе, сукин ты сын, подумал Прентис. Все твои фильмы предсказуемы. Вслух он ответил:

– Всё зависит от того, как его преподнести. Покажем их на своих двоих, в беготне по району – это ведь совсем не то, что на машине. Сближает с людьми округи. Теми, кого они призваны защищать. Будут, разумеется, и сюжетные твисты. Я в общих чертах набросал сюжет, но, само собой, не упомянул их все. Мне эта история представляется ответом на Нацию пришельцев[12]12
  Американский научно-фантастический детектив 1988 года, действие которого происходит в трущобах Лос-Анджелеса и Сан-Франциско.


[Закрыть], только смешнее – и про людей, про мужчин и женщин. В такой ситуации мужчины и женщины зачастую бывают друг другу более чужими, чем пришельцы. Мы это обыграем. Поприкалываемся.

Нация пришельцев? Ещё один идиотский перл. Прентис, да соберись же ты.

Прентис ждал ответа. Он выложил карты на стол.

Артрайт мгновение созерцал пустыми глазами «Грэмми» на полке, в окружении сравнительно малозначительных призов, заработанных в рекординговой индустрии, потом резко кивнул, но вопреки кивку ответил:

– Разбитые окна не принесли кассы. А ты предлагаешь ещё один фильм про копов. Мне тяжело будет его продать.

То есть – продать студии. Убедить их. Чушь собачья. Если Артрайту и впрямь чего-то надо, он из кожи вон вылезет, а добьётся желаемого.

Что он там говорит? Ещё один фильм про копов. В ряду себе подобных: Коп по прозвищу Клинок, Разбитые окна. Фильмы про копов. Такое впечатление, что все ринулись снимать фильмы про копов.

– Разбитые окна – классический боевик, – возразил Прентис, понимая, что выглядит жалко. – Это не мой случай. Я бы и не пытался его написать: не смог бы удержаться и подмешал комедии. Вот в этом я мастер. У меня было два хита. – И провал, да ещё какой. – Как вы могли бы заметить на переговорах со студией, Разбитые окна в строгом смысле слова не полицейский боевик. Это фильм про взломщиков, и его проблема в антигероях. У моего сценария такой проблемы не будет. – Рубашка липла к потной спине. Когда с самого начала нужно извиняться и объяснять, уже ясно, что не взлетишь. Вот дерьмо.

– Хорошо, – сказал Артрайт, – передай мне набросок через Бадди. Я посмотрю. А есть у малышки имя или ты просто зовёшь её Младшенькая?

Прентис нервно рассмеялся.

– Рабочий вариант названия – Тендерлойн 7[13]13
  Тендерлойн – район Сан-Франциско, известный высоким уровнем преступности.


[Закрыть]. Действие будет происходить в Сан-Франциско.

– Ты ведь сам из Сан-Франциско, если я правильно помню? – без особого интереса переспросил Артрайт, встав с кресла. Таким образом он давал посетителю понять, что тому пора убираться.