Текст книги "Мокруха"

Автор книги: Джон Ширли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Кроме того, над херувимчиком имелись два скрещенных костевидных ключа. Ранчо Дабл-Ки.

Джефф остановился в тени могучего розового куста. Розы были огромные, такие красные, что казались почти чёрными. Внимательно вглядевшись, Прентис заметил за оседающим пылевым облаком мёртвый дуб. Вокруг него-то и поднялись розы. Ствол и нижние ветви дуба послужили чёрной скелетной опорой кусту. Из середины розового куста шло низкое угрожающее рычание.

Хотя нет. Не из куста. Почему он вообще так подумал? Разумеется, рычание исходило из-за ветровой изгороди. Издавали его два добермана в утыканных иглами ошейниках. Псы носились вдоль ограды, оскалившись и отчаянно лая. Когда они прыгали на ограду, швыряя на неё полный вес тел, та звякала, и вокруг поднимались пылевые вихри. Прентис и Джефф при этом зрелище вжались в сиденья.

Сверху упали розовые лепестки.

Псы снова прыгнули на ограду. Розы опять осыпали машину лепестками.

Высокий чернокожий в стандартной униформе охранника и тёмных очках вышел из небольшой сторожки рядом с коваными воротами. На поясе у него висел дробовик в пузатой кобуре. Негр был ростом никак не меньше шести футов и весил фунтов триста. Псы отскочили, жалобно тявкнув, словно ожидали, что их сейчас хлестнут плёткой. Охранник невозмутимо направился к внешней ограде, небрежно придерживая у бедра отстёгнутое оружие. Наголо бритая яйцеобразная голова его блестела от пота, стёкла тёмных очков метали солнечные зайчики, когда он проходил через полосы тени и света.

– У вас п’лашение? – пробулькал он.

Джефф глянул в ящичек для перчаток, где у него лежал «магнум».

– Джефф, – сказал Прентис сквозь зубы, – рано об этом даже думать.

Джефф кивнул. Прентис видел, что товарищ вынужден храбриться.

Джефф набрал полную грудь воздуха и вылез из машины.

– Превед, кагдила! – воскликнул он. Охранник и Джефф сближались по разные стороны ветровой ограды. Негр всё ещё держал дробовик опущенным в землю, с деланной небрежностью. Но обнажённый короткоствол говорил сам за себя.

– У вас п’лашение? – повторил чернокожий.

Джефф покачал головой.

– Я... Я Джефф Тейтельбаум. Мне сообщили, что тут мой брат, и я решил его увидеть. Я его законный опекун. Его имя Митч Тейтельбаум.

– Митч Таттл...?

– Тейтельбаум.

– Дайте я п’верю. ‘Зните за этих ч’товых б’босов. – Он развернулся на пятках и пошёл к сторожке, одной рукой похлопывая по бедру, а другой продолжая сжимать короткоствол. – Д’вайте-’вайте, гончие, ‘шли со мной. Пошли.

Псы потрусили за ним. Прентис видел торчащий у охранника за поясом металлический прут – таким погоняют скот. Негр деловито прошёл в сторожку и потянулся к висящему на стене телефону.

Прентис вышел из машины и постоял немного рядом.

– Джефф, это чёртово местечко – мечта параноика.

Джефф кивнул.

Охранник отсутствовал три минуты и вернулся, качая головой.

– Нету Митча Тейтельбаума тут! И не было никогда! Вы, верно, не туды свернули.

– Это ведь владения Денвера, так? – окликнул Прентис.

Охранник посмотрел на него своими зеркальными очками.

– Точно. Но вашего мальца тут нету.

Он повернулся и пошёл прочь с таким видом, что стало ясно: добавить ему нечего. Разве что пальцы на дробовике, быть может, сжались крепче.

– А можно поговорить с кем-то в поместье, например, с Денверами, – начал Джефф, – или...

Охранник повернулся к ним, но продолжал удаляться: задом наперёд.

– Нет, сэр, не сегодня. Миссис Денвер нездорова. Они не принимают гостей. Она просто не может. Я уже спрашивал.

Он снова развернулся к ним спиной.

У сторожки он, поколебавшись, повернулся к посетителям опять, на сей раз уперев дробовик в правое плечо, да так, что из этой позиции его перебросить в боевую – как на два пальца нассать.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – прошипел Джефф себе под нос и пошёл к машине. Он завёл двигатель, отъехал немного, развернулся и осторожно поехал по дороге. Прентису показалось, что Джефф специально едет на малой скорости. Ты нас не прогонял, сигнализировал он охраннику. Это мой выбор.

– Слушай, ну поехали в полицию, – сказал ему Прентис, когда они очутились у выезда на хайвей. – Митч во что-то влез. По самые помидоры. Может, эти ублюдки его кормят какой-то дрянью. А если он умрёт там? Как Эми.

Джефф остановил кабриолет на обочине старой бетонной дороги. Он сидел и смотрел на трассу.

– К чёрту копов.

– Я знаю, что ты о них думаешь...

– Особенно полицию Лос-Анджелеса. Это полные уроды. И я поклялся, что мы к ним не пойдём. Я поклялся Лонни.

– Ну это же глупо, чувак. Ты что себе думаешь? Мы кто, Том Сойер и Гекк Финн, принёсшие клятву на костях пирата? Ты о Митче подумай! Пошли к копам.

Джефф испустил долгий вздох. Откашлялся, подняв с дверцы кабриолета облачко пыли, и так яростно защёлкал передачами, что Прентису стало боязно за трансмиссию. Потом машина выкатилась на хайвей.

– Ладно. Ладно, хер с ним. Попробуем через копов.

Окрестности Малибу, ранчо Дабл-Ки

День только угасал, но в комнате Митча уже сгустились тени. Свет не горел, да и розовые стебли, сгрудившиеся вокруг окна, поглощали солнце. И тишина, если не считать негромкого шелеста, с каким отходили от стены оторванные обои, да фырчания мотора автомобиля. Небольшого автомобиля. Водитель переключил передачи, и машина уехала.

Митч отрывал от стены обои. Он подцепил их ногтем большого пальца и принялся отслаивать, как отделял заточкой лохмотья плоти от собственных рёбер несколькими днями раньше.

Чёртовы розочки на грёбаных обоях. Блядские геральдические розовые стебли с шипами, таких много на европейских рыцарских щитах... Поглядим, что там внизу, под ними.

Обоев он по сути и не видел. В голове его блуждали видения. Он видел, как уродует, увечит себя, погружает заточку в собственное предплечье. Он пытался вспомнить, как это начиналось, как он позволил втянуть себя в это дерьмо. Но с тем же успехом он мог вглядываться в затянутое дымкой окошко. Всё расплывалось и терялось.

Но не совсем.

Одни обрывки да фрагменты. Вот Больше Чем Человек говорит ему: В сущности, это мистический ритуал. Тогда эти слова прозвучали значительно. Теперь фраза показалась ему сущей херней. Мистический ритуал. Бред, да и только.

Таким образом его хотели околпачить. Стремились изобразить в собственных глазах неким аналогом святого Павла или даже Мессии. Страдания и распятие Христа непосредственно предшествовали его экзальтации, поучал Больше Чем Человек. Он говорил о факирах, возлежащих на гвоздях, о святых, которые бичевали себя день-деньской. Но тайна в том, что, если сделать всё правильно, это не больно! Да, поболит, но тут же и перестанет, ибо Безымянный Дух исцелит тебя...

Они сидели на террасе кондо, выходящей на пляж. Больше Чем Человек укрывался в тени и соблазнял Митча головокружительными обещаниями. Я хочу сделать тебя звездой, Митч, но для этого тебе потребуется превратиться в бога. Чтобы стать настоящей звездой, суперзвездой, необходима полнейшая концентрация. Самодисциплина не обязательно болезненна! Не обязательно... Нужно только осмелиться и поверить в себя, исследовать небывалое... Твоё тело не есть твоё истинное тело, так что это не имеет никакого значения. Твоё истинное тело сотворено из эктоплазмы и наделено эфирной природой. Оно принадлежит вышним сферам, и вреда ему причинить невозможно...

А затем он показал Митчу Зонд. Простой нож – большой серебряный нож. Когда Митч усомнился, из теней на террасу выступила девушка, и он обомлел, увидев, что это жена Тома Прентиса, Эми. В одной комбинации. Она была загорелая, босоногая, и всё тело её покрывали шрамы цвета лунного света. Она взяла нож (Митч отслоил очередную длинную спиральку от обоев), опустилась перед ним на колени, положила одну руку Митчу на бедро (у Митча немедленно встал), а свободной воткнула лезвие себе в грудь.

Митчу захотелось убежать, вырваться, огласить террасу воплями, потому что на верхушке её топика выступила кровь и потекла по изящным круглым чашечкам грудей. Но он увидел, какое у неё лицо: преисполненное экстаза.

И он подумал растерянно: да эта сучка рехнулась...

И он так думал, пока Сэм Денвер не сказал:

– Почувствуй то, что ощущает она. Возьми её за руку, и это чувство перейдёт в тебя.

– Она... нет. Не могу. Она меня ударит.

– Нет. Не ударит, Митч. Обещаю.

И Митч потянулся к Эми, взял её за руку... и тогда ощущение коснулось его, перетекло в нервную систему, облизало длинным влажным языком. Оно расширялось оттуда, захватывая всё тело и повергая его в чудовищной интенсивности усладу.

Он почувствовал то, что ощущала она, о да, он даже почувствовал те горячие, налитые наслаждением места, куда вонзилось лезвие, места, где наслаждение было всего сильнее и напоминало пламя полыхающего факела – такое яркое, что и смотреть на него можно только искоса. Он чувствовал её груди (ещё одна полоска обоев долой), словно они были его собственными. Как если бы у него были женские груди. Он ощущал лезвие, срезающее их на дюймовую глубину то тут, то там... Он отшатнулся. Голова у него закружилась, но ему захотелось испытать это чувство – наслаждение – снова. И немедленно.

– Дай мне нож, – сказал он.

На следующее утро ему было тошно, муторно. Интенсивность наслаждения обошлась не даром. Раны? Он их не чувствовал. Тогда – не чувствовал. Но он ощущал медленно закипающий в стальном котелке равнодушия страх.

Однако следующей ночью он оказался готов к большему.

– Я хочу, чтобы ты ещё кое-что для меня сделал, – говорил Денвер. – Просто затем, чтобы показать свою верность нам. Свою приверженность нам. Своё призвание. Есть одна улица...

Теперь Митч оторвал ещё одну полоску от обоев, стиснул её зубами, встряхнулся, хотя движение взбудоражило в нём волны боли. Он отгонял воспоминание о том, что Больше Чем Человек принудил его сделать на той улице. Но как только ему даровали мозгосироп, или, как называл его Больше Чем Человек, Награду Акишра, он стал готов на всё, чтобы заполучить ещё одну дозу.

Ты хочешь больше, говорил Больше Чем Человек. И это правильно, что ты хочешь больше. Нас поучают, что желать большего, чем нам досталось, греховно, однако это всё ложь, призванная сделать нас рабами общества, Митч. Безымянный Дух желает, чтобы мы получили больше... ещё больше... ещё больше...

Будто в замедленном повторе прокрутили треск электрического разряда. Так прозвучал для Митча звук оторванных обоев. Он оторвал ещё одну полоску. Когда тебе даруют Награду, ты обоняешь электричество... запах вроде горящей электроизоляции...

Он расчистил участок стены площадью не меньше ярда в изголовье кровати. Под снятым слоем обоев обнаружился ещё один. С другим типом розового узора. Вот дерьмо!

Он подумал, не накажут ли его за это. Наверное, нет. Вероятно, они посчитают, что он повредился в уме.

Но он понятия не имел, к чему вообще рвать эти обои.

Слева от ободранного им участка в форме языка пламени он увидел на нижнем слое обоев длинное вытянутое коричневое пятно.

Руки его начали трястись. Он продолжал отдирать обои, обнажая старый слой. Ещё и ещё коричневые пятна. Как бы от капели. Может быть, дождь просочился?

Нет. Он рвал и рвал обои, пока не уверился, что источник брызг располагался на кровати. Это было видно по траектории, начинавшейся там, в верхнем правом углу кровати. Он стиснул клочок запятнанного нижнего слоя обоев кончиками пальцев и понюхал. Пахло железом и гнилью.

Кровь.

Пронеслась мысль: а ты чего ожидал, тупица?

Но он продолжал сдирать обои, расчищая всё больше и больше забрызганных участков. Потом он увидел царапины. В этом месте обои были прорваны ещё раньше. По стене тянулись следы ногтей или когтей. Следов было четыре. Рядом с ними в стене была дырочка. Он обнаружил её по дуновению просочившегося воздуха.

И он услышал голоса.

В дырочке стал виден слабый свет. Митч нагнулся и приложил к ней правое ухо.

(ледяная игла, сейчас через дырку мне в ухо воткнётся ледяная игла)

(да не бери себе в голову, что за чушь)

Он прищурился, пытаясь разглядеть скошенным глазом, что там, за стеной. Он видел какие-то розовые движущиеся формы... розовые, цвета плоти...

Глаз сфокусировался. Он увидел уголок соседней комнаты. На кровати трахались мужчина и женщина. Совокуплялись без видимого ритма на незастеленном матрасе и болтали. Он не разбирал, о чём. И был там ещё кто-то, перемещался в узком секторе зрения Митча, двигался, чтобы встать рядом с кроватью.

Больше Чем Человек? Он не был уверен. Он видел только руку, фрагмент кисти. Потом этот человек отступил в тень, и остались только мужчина и женщина на кровати. Парочка истекала кровью. Они двигались так, словно ползли по пустыне, а не сексом занимались. Как если бы каждое их движение совершалось через силу, каждая фрикция вырождалась в конвульсию, лишь технически достойную называться сексом. Он видел, что у мужчины на спине выступили узелки позвонков. Мужчина был жутко истощён, вымотан. Ухо у него было разодрано, свисало жалким обрывком, и оттуда текла кровь.

Они плакали. Медленно, жалобно всхлипывали.

– Пожалуйста, – молил человек на кровати, – пожалуйста, остановите это... я не могу... больше...

– Да... пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – застонала женщина. – Дайте отдохнуть, мы потом всё сделаем... – Длинный скрежещущий стон. – Пожалуйста.

– Ещё, – сказал тот, кто смотрел на них из тени. – Ещё больше. Больше. Больше. Ещё больше.

Движения парочки на кровати изменились – притом полностью, качественно. Митч ощутил вкус горящей электроизоляции – вкус мозгосиропа. Парочка принялась извиваться и идиотски, истошно хихикать. Они задвигались быстрее, как марионетки на ниточках одержимого сексом кукловода.

Нога женщины задёргалась в судорогах, рука затрепыхалась, как у висящей на удилище рыбы. Партнёр отвернул от неё лицо. Митч не видел его сколько-нибудь чётко, но слышал и видел то, что лилось у мужчины изо рта. Того рвало кровью. Толстой тугой струёй кровяной рвоты. И всё же он продолжал трахать партнёршу.

Митч почувствовал, что у него пол уходит из-под ног. Он отшатнулся и сполз по обоям на половицы.

Потом поднялся, прокрался через комнату и швырнул своё тело на оконную раму. Внутреннее стекло вылетело, но окно не открылось. Рама была наглухо заблокирована.

Он уставился на осколки, рассыпавшиеся по полу в причудливых геометрических сочетаниях. Можно перерезать себе артерию...

Тут он почувствовал, что за ним наблюдают. Он развернулся – никого, но ощущение присутствия Больше Чем Человека не уходило. Словно бы невидимая рука опустилась на него. Он сжался, ожидая кары.

Они не позволят ему себя убить. Он даже не сумеет поднести осколок себе к горлу. Больше Чем Человек не даст ему сбежать так легко.

Глава 5

Калвер-сити, Лос-Анджелес, Калифорния

– Добрый день...

Прентис взглянул в сторону открытой передней двери.

Там стоял полицейский в униформе, глядя сквозь сетку от насекомых.

– Здравствуйте, меня зовут сержант Спаркс. Я ищу Джеффа Тейтельбаума?

Прентису подумалось, что даже копам тут свойственна раздражающая калифорнийская привычка превращать любое утверждение в вопрос. Он глянул в сторону открытой двери спальни. Ну что, я завтра пойду на терапию? У меня развилась боязнь оставаться в одиночестве?

Прентису в таких случаях всегда остро хотелось спросить: ну так ты идёшь или не идёшь?

Он поднялся с подлокотника софы, на котором сидел, неловко потоптался на месте несколько мгновений, решая, стоит ли самому поговорить с этим офицером или подождать Джеффа из ванной.

– А, э-э...

Но тут звякнула цепочка на двери ванной, и оттуда рысью выбежал Джефф.

– Да-да, офицер, пожалуйста, – сказал он, отдёргивая сетку. – Входите прямо сюда.

Офицер Спаркс телосложением напоминал кеглю: плечи узкие, бёдра широкие. Он носил дизайнерские очки в толстой оправе. От него веяло усталой властностью. Лицо у него было грустное, как у панды. Он принёс папку для документов. Время от времени прикреплённая к его поясу рация оживала, выбрасывая в эфир треск статических помех, и что-то бормотала в пространство.

– Садитесь, офицер, – сказал Джефф, отирая ладони о зад своих шорт цвета хаки. Он нервничал, но старался как можно тщательнее прятать от собеседника свою ненависть ко всем копам просто за то, что они копы.

– Я приехал расследовать ваше заявление о пропаже брата, как там его... Митч Тейтельбаум?

– Совершенно верно, – сказал Джефф. – Митч.

Он стоял у двери, словно готовясь в любой момент выпроводить копа восвояси.

– И мы поехали поговорить с мистером Денвером?

– Вы лично? – спросил Прентис. Он не был уверен, что это особенно важно, но ему так казалось.

– Гм? А, да, сэр. Я лично. Я и мой напарник. Мы пришли к заключению, что мальчика там нет, и мистеру Денверу неизвестно его местопребывание. Но могу ли я спросить... что вы услышали от него? – Он улыбнулся уголком рта. – Мы тоже его ищем. Он должен был бы находиться в ЦСН. Из всего, что мне известно, следует, что он должен быть там. Отсыпаться.

– Его там нет, и весточки от него тоже, – сказал Джефф ровным голосом. – Никакой. Что вы имели в виду, сказав отсыпаться?

– Он некоторое время... – Коп заглянул в свою папку. – При нём найден кокаин. Есть вероятность, что он на нём сидит.

– Он не наркоман, и он ни на чём таком не сидит, – Джефф скрестил руки на груди, потом безвольно уронил их по сторонам туловища, затем снова поднял на уровень груди. – Слушайте, а вы вообще хоть обыскали это местечко? Поместье Денвера?

– Нет, сэр, у нас не было ордера на обыск. И чтобы получить его, требуется более убедительное свидетельство, чем слова того пацанёнка из ЦСН.

Прентис подумал, не рассказать ли копу об Эми. О том, как её нашли мёртвой, о её связях с Денвером. О кредитке. Об историях про Больше Чем Человека. Но коп едва ли сочтёт и эти свидетельства убедительными. Только факты, пожалуйста. Только факты. По одному за раз. Да и самому Прентису возможная связь теперь представилась довольно... шаткой.

– Этот Денвер в чём-то замешан, – сказал Джефф. – Я уверен, что он замешан в каком-то дерьмище.

– Мне он кажется более или менее обычным продюсером из Малибу, – пожал плечами полицейский. – Это значит, что, да, он может быть замешан в каком-то дерьмище, но, думается, не в похищении детей. У меня чуйка на такие вещи. Я привык уважать свою чуйку? Этот пацан не на Ранчо. Так мне говорит моя чуйка... Есть ли у вас ещё какое-то подтверждение версии о том, что его похитили, неизвестное нам?

Джефф пожевал губу и наконец ответил:

– Нет, но...

Спаркс нацарапал какую-то пометку в своих бумагах, оглянулся, и вид у него сделался такой, как если бы ему только что пришло в голову: раз кокаин был найден при Митче, то он вполне может обнаружиться и здесь.

Подумав, он сказал:

– Если у вас появится какое-то подтверждение, лучше идите в ФБР. Это их парафия. – Он посмотрел на Джеффа. – Вам не кажется, сэр, что Митч мог связаться с каким-то наркоторговцем? Я хочу сказать, учитывая его характеристику...

– Ладно. Забудьте. Я должен был сразу понять, – резко оборвал его Джефф и так дёрнул дверь, что та чуть с петель не слетела. Полицейский поднялся, оглядел помещение, поколебался.

– Я как раз собирался спросить, нельзя ли мне воспользоваться вашим телефоном...

– В кондитерской лавке есть, – сказал Джефф, указывая через дверь в нужном направлении.

Челюсти копа заходили ходуном, а щёки пошли пятнами.

– Не лучший способ добиваться помощи от полиции, сэр, – проворчал он, пересекая комнату.

– Из ничего вычтешь ноль – ничего не получишь, – сказал Джефф, захлопнув дверь. – Господи-и-и!

Они с Прентисом уставились друг на друга и внезапно залились смехом. Смех Прентиса был более искренним.

– В кондитерской лавке есть! – повторил Прентис, тряся головой от хохота. Затем он бросил смеяться и сказал: – Погоди.

Джефф удалялся на кухню, но замер и оглянулся через плечо.

– Что?

– Он сказал: Этот пацан не на Ранчо. Так выразился этот толстозадый коп. Как будто...

Джефф кивнул.

– Как будто ему это место хорошо знакомо. Он называет его просто «Ранчо». Как будто он там не в первый раз.

Лос-Анджелес

Эфрам сильно устал, но они уже почти приехали. Было восемь часов вечера, калифорнийским летом в это время только начинает смеркаться. «Порше» летел по фривею Санта-Моника в сторону Венеции[34]34
  Имеется в виду, конечно же, город Венеция в штате Калифорния, спутник Лос-Анджелеса.


[Закрыть]. Тут было много пальмовых деревьев, а тянучка рассосалась. У горизонта небо приобретало коричнево-фиолетовый оттенок.

Он покосился на Констанс. И снова почувствовал боль. Из глаз её смотрела пустота. А что удивляться? Так всегда происходило. Он знал, что так произойдёт.

Выражение лица девушки было собранным и довольным. По крайней мере, такую маску она удерживала.

Эфрам сбросил скорость: снова затор. Впереди какое-то незначительное ДТП.

Она меня ненавидит, подумал он.

Нет, была его следующая мысль. Ибо я держу в своих руках её душу. Я могу сделать с ней всё, что захочу. Она станет моим цирковым зверьком. Я её расплавлю и переформатирую, как желатин. Она чувствует то, что я велю ей чувствовать. И уж точно не имеет значения, ненавидит ли она меня.

Трафик замедлился до совсем уж черепашьего хода. Внимание Эфрама освободилось, так что он потянулся к девушке. Даже не глядя на неё, ничем не выдав своих действий, кроме едва заметной усмешки на губах. Он коснулся её мозга эктоплазменными пальцами и сжал центр наслаждения. Она дёрнулась на сиденье и застонала. Он заставил её сказать:

– Я люблю тебя, Эфрам.

Он посмотрел на неё. Нет, она его не любит.

Однако можно же сделать так, чтоб эти слова наполнились смыслом. Он запустил пальцы глубже.

– Я люблю тебя, Эфрам, – сказала она, поворачиваясь взглянуть ему в глаза. Её собственные светились обожанием, но в голосе звучало отчаяние.

В нём поднялся тёмный вихрь.

– Нет, ты меня не любишь!

Он потянулся к ней физически, обхватил её ладонь сильной рукой и начал сжимать пальцы. Девушка завизжала от боли.

– А теперь ты меня любишь? – потребовал он. – Когда я делаю с тобой такое?

– Да!

Он сдавил её руку ещё сильнее. Почувствовал костяшки её пальцев: те готовы были треснуть. Она закричала.

– Ты меня любишь, сука? – прошипел он.

– Да. Да. – Теперь никакого наслаждения, только боль, ужас и стальной корсет его команды: скажи, что любишь меня. Он разжал хватку, но потянулся рукой к её лобку, сгрёб через тонкие колготки и начал скручивать мягкую пригоршню кожи и плоти.

– Теперь ты меня любишь?

– Да. Да. Да.

Она не испытывала ни малейшего удовольствия, даже мазохистского. Он ясно видел это.

Он снова выкрутил её пизду.

Ещё туже.

– Ты меня ненавидишь.

– Нет. Я тебя люблю.

– Ненавидишь.

– Люблю... тебя.

Можно было выпустить её разум и посмотреть, что она скажет тогда. Наверное, всё равно скажет, что любит его. Из страха.

– Ты меня презираешь, – сказал он горько, выпустив её. Потом выстрелил в неё разрядом наслаждения, чтоб не вопила. Девушка издала низкий свистяще-гудящий звук и глубже вжалась в кожаное сиденье. Возможно, размышлял он, продержав её возле себя достаточно долго, я заставлю её полюбить меня по-настоящему, не оставив ей иного выбора. Приложив достаточное усилие, я смогу придать её сознанию любую угодную мне форму. Но будет ли то искренняя любовь, вот в чём вопрос. Не будет ли это просто родом тех издевательств, каким подвергают люди друг друга в обычном браке, заставляя себя любить другого и другого полюбить себя? Так было бы даже честнее.

Нет, это будет настоящая любовь. По крайней мере, если таковая вообще существует.

Ему захотелось, чтобы поскорей спустилась ночь и выглянули звёзды. Он нуждался в поддержке тайных созвездий. Апатичное солнце садилось за горизонт, окутанный смогом. В сумерках разгорались городские огни. Наркоторговцы выходили на улицы. Среди них наверняка есть агенты Денвера...

Наверное, он с ума сошёл, возвращаясь в город Денвера. Разве не стремится он таким образом к самоуничтожению? С какой стати волнуется о переживаниях обычной девушки? Что с ним такое?

Он выдал несильный разряд наслаждения самому себе. Обыкновенно он избегал этого. Не хотел сам себя выжигать. Но ему почти сразу сделалось лучше. Вечер заиграл иными красками. Превратился из трагедии в комедию. Проезжая мимо места ДТП, он бросил на него долгий взгляд. Дело обстояло куда хуже, чем ему показалось издали.

Кровь и осколки стекла.

Будь там Эфрам во время инцидента, он мог бы сделать так, чтоб жертвы насладились происходящим. Надо будет при случае попробовать. Прикольная идейка. Средство психической разгрузки. Давите на газ, сукины дети. Ха-ха.

Эта сучка меня ненавидит.

Долина Сан-Фернандо

– Прошу меня извинить, сэр, но у нас вход только по приглашениям. Вы обязаны предъявить пригласительный билет.

Флегматичному парню в униформе ЧОПа «Бёрнс Секьюрити» на вид было лет девятнадцать, он жевал жвачку, а вокруг шеи у него висели наушники Walkman. Он остановил Прентиса с Джеффом, сунувшихся было к Артрайту. На круглой парковке вплотную выстроились машины: «Ягуары», «Роллс-Ройсы», «БМВ», «Корветы» и редкие «Вольво». В современном, агрессивных очертаний здании было примерно поровну квадратных и круглых окон. Неоновый красно-синий знак МАЛИБУ отбрасывал мягкие отсветы на фасад. Рядом с домом был разбит кактусовый садик и росли миниатюрные пальмы.

– Вы можете остаться, сэр, – объяснял охранник Джеффу, – но... – Он примирительно глянул на Прентиса и пожал плечами. – Извините.

– Да что за чушь? – возбух Джефф. – Этот парень мой партнёр, он добрый приятель Артрайта... – В каждом случае он сильно преувеличивал. – ...и Артрайт придёт в бешенство, узнав, что его не пустили. Он просто не знает, что Том в городе...

– Ладно, Джефф, не бери в голову, – сказал Прентис. Такая реакция была типична для Джеффа – и для Прентиса. Джефф был толкачом, человеком, для которого не существует возражений. Прентис предпочитал более дипломатичные подходы.

Охранник всё ещё выпячивал плечи и мотал башкой, когда Джефф углядел Артрайта, как раз выходившего из ворот с кем-то попрощаться. Продюсер был в синих джинсах, белой рубашке на кнопках и чёрном блейзере. Голос Артрайта донёсся издали:

– ...я просто хотел, чтоб ты задержался подольше, Сол... так приятно тебя...

– Эй, Зак! Зак! – истошно завопил Джефф.

Прентис поморщился.

– Джефф, Бога ради, да прекрати ты!

Но Артрайт, уже собиравшийся было вернуться за ворота, заметил Джеффа и устремился к ним, почёсывая одной рукой затылок, а другую протягивая для рукопожатия.

– В чём проблема, э-э... Джефф?

– Ага, чувак, Джефф Тейтельбаум! Ты знаешь моего приятеля Тома Прентиса. У нас тут проблемы – на гестаповцев напоролись.

Охранник издал театральный вздох.

– Мистер Артрайт, но вы же сами велели никого не впускать без пригласительных.

– Всё в порядке, Билли, этих можно. Пошли.

Артрайт взмахом руки указал Прентису с Джеффом следовать за ним.

– Зак, я и вправду не хотел так беспардонно к тебе врываться, – начал Прентис. – Джефф вроде бы искренне считал, что у него пригласительный на двоих...

– Да всё спок, никаких проб, – сказал Артрайт, ведя их на задний дворик через деревянные ворота. На шесте над воротами красовалась телекамера наблюдения. Прентис ощутил на затылке ледяной взгляд её линз.

– Чувствуйте себя, как дома, – Артрайт небесталанно сымитировал кантри-акцент, – а я пока соображу вам выпить. – Он отошёл к небольшому бару на колёсиках и заговорил с барменами, симпатичными мексиканцами в белых tuxedos[35]35
  Калифорнийский сленговый термин для костюма официантов.


[Закрыть]. Прентис огляделся. Джефф сказал, что вечеринка не обойдётся без бассейна, но в бассейне пока никого не видать. Даже в купальном костюме – никого. Гости расселись вдоль украшенного затейливым орнаментом края бассейна с коктейлями и маленькими порциями жареных на гриле бобов мескито или растянулись на алюминиевых лежанках под мягкую игру света на слегка пахнущих хлором водах бассейна. Из скрытых динамиков доносилась негромкая мексиканская музыка.

– Наша особая сангрия, – сказал Артрайт, вернувшись с ледяным бокалом в каждой руке. Он протянул их Джеффу с Прентисом, подмигнул и добавил: – Вечеринка будет что надо.

И смылся в дом.

– Он вроде бы не слишком рад, – сказал Прентис, чувствуя себя униженным. – Мы его, наверное, оскорбили. А я-то ещё собираюсь с ним контракт подписывать.

– Он, скорее всего, чувствует себя уязвлённым, что не пригласил тебя, – заметил Джефф. – Не волнуйся.

– Последнее, чего бы я хотел, так это вступать в конфронтацию с таким человеком. – И Прентис добавил через силу: – Но спасибо, что провёл меня.

– Ты не голоден? – осведомился Джефф. – Я проголодался, но не люблю мескито. Полное говно. Прикинь, на вечеринке по случаю прошлого студийного релиза подавали димсам[36]36
  Лёгкие кантонские закуски.


[Закрыть].

– И ты хочешь сказать, что это не круто? Димсам же – он как суши. Большинство американцев его терпеть не могут, но едят, потому что это круто.

– Эй, поосторожней с выводами. Чтоб ты знал, я люблю суши. Бля, ты только глянь вон на ту платиновую блонди. Вот это бабёнка. Господи, она что, никогда не прекращает крутить ножками? Да постой же ты спокойно, сердушко моё.

– Сердушко – это немножко не тот орган, о котором стоило бы вести речь.

– Ох-ох, вы только послушайте мистера Недотрогу. Ты сам столько баб проштемпелевал...

– Увы, не таких. Как ты думаешь, может, у неё пластика? Груди слишком идеальной формы.

– Не обязательно. Тут есть девушки и покрасивей... о Господи, ты только глянь вот на ту, полуяпонку-полунегритянку, самая убойная комбинация, как на мой вкус... – Джефф выбился из сил и был вынужден отхлебнуть сангрии, прежде чем продолжил задумчиво: – Я тебе правду говорю, в Лос-Анджелесе есть девчонки и посимпатяшней. Это всё кино. Оно их тянет, как магнитом. Уже семьдесят с чем-то лет. Деньги и гламур притягивают их. Они сюда приезжают, выскакивают замуж, рожают детей, и так создаётся целый генетический пул совершенно отпадных бабенок.

– И парней, вроде вон того, – Прентис мотнул головой в сторону загорелого мускулистого Адониса в обтягивающей рубашке и свободных, очень модных пеонских штанах сан-францисского покроя, раскрашенных в технике сибори.

Адонис, горделиво приосанясь, обсуждал Новый Проект с какой-то моделью-анорексичкой.

– Я в общем-то актриса... – щебетала та.

– Я ничего не имею против таких парней, – сказал Джефф шутливо, но и с ноткой подлинной зависти, – кроме того, что все они должны поскорее сдохнуть!

– Пять лет назад все еврейские принцессы в ЛА выпрямляли и выравнивали носики, а теперь считается очень стильным носить шнобель. Вы только подумайте – шнобель! Я серьёзно, чо вы ржёте?

Джефф и Прентис слонялись в толпе, улавливая обрывки разговоров и ловя на себе заинтересованные взгляды. Прентис чувствовал себя не в своей тарелке, но ему в общем-то было интересно среди этих весёлых, беззаботно щебечущих калифорнийцев из Западного ЛА. По крайней мере, морг, холодильник и лежащая в ящике Эми были очень далеки отсюда.