Текст книги "Дикари Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Хорошо.

– И не спеши с ней. Ещё не поздно её вернуть.

– Хорошо.

Грант внимательно оглядывался вокруг, рассматривая окружающую степь. Затем он пошел к каравану, где его ждала Джинджер. Он освободил нескольких девушек и приставил их работе. Мы разбили здесь лагерь ещё в начале этого дня.

Я посмотрел вниз на девушку у моих ног. Она смотрела на меня снизу вверх. Я пнул её так, что она вздрогнула.

– На руки и колени, – скомандовал я.

– Да, Господин.

Я указал ей в направлении ручья.

– Да, Господин, – сказала она и поползла в указанную сторону. Она была рабыней, а вставать ей никто не разрешал.

– Вы здорово отхлестали меня, Господин, – улыбнулась она, стоя на коленях в мелком ручье, омывавшем водой её тело.

– А Ты хорошо билась под кнутом, – похвалил я.

– Спасибо, Господин.

Сексуально отзывчивая женщина всегда хорошо извивается под плетями. Это – вероятно, зависит от высокой степени чувствительности кожи и глубины и уязвимости её ощущений. Чувствительность и восприимчивость делают такую женщину особенно беспомощной под плетью. Гореане говорят, что та, кто лучше всего извивается под плетями, та лучше всего извивается и на мехах.

– Вода, просто преобразила тебя, – заметил я.

Она была теперь существенно чище. Большая часть пыли, крови, грязи и пота были смыты. Её темные волосы, сейчас мокрые, казались ещё темнее, и очень блестели. Она стояла на коленях в воде, расплетая колтуны и узлы из своих волос.

– По крайней мере, я больше не womnaka.

– А что это означает?

– Господин говорит на языке Пыльноногих или Кайила?

– Нет.

– Это – что-то, что источает много запаха, – засмеялась она.

– А что означали слова, которыми Грант, твой новый хозяин, назвал тебя? – спросил я с интересом.

– Wicincala – это означает Девушку, а Amomona – Ребенка или Куклу, – перевела она

– Понятно.

Сам я предпочитаю применять такие выражения не к рабыням, а к надменным свободным женщинам, чтобы напомнить им, что они, несмотря на их свободу, являются только женщинами. Это полезно, между прочим, если надо смутить свободную женщину, заставить её предполагать что, возможно, мужчина рассматривает её скорое порабощение. В разговоре с невольницей я предпочитаю такие выражения, как «Рабыня», «Рабская девка» или просто имя девушки, она ведь ясно понимает, что это – только рабское имя, всего лишь кличка животного.

– И что Ты отвечала ему?

– «Wicayuhe», «Itancanka», – она сказала, – слова, которые означают Владельца.

– Я так и подумал так, – сказал я.

Я сидел на берегу, наблюдая, как она приводит в порядок свои волосами. Она расчесывала их пальцами. Она ещё не имела права, конечно, пользоваться щеткой и гребнем, караванных девушек. Другие рабыни, если владельцы не вмешаются, будут голосовать, нужно ли ей разрешить их использование.

Это – способ призвать новую девушку к нормальным отношениям и на равных участвовать в общей работе. Один голос против, и новая девушка не прикоснётся к расчёске. Приостановка привилегий щетки-и-гребня также используется, по необходимости, первыми девушками как дисциплинарная мера, в пределах каравана. Другими дисциплинарными мерами, применяемыми среди самих рабынь, могут быть такие способы как связывание, уменьшение порций или стрекало. Женщины, таким образом, под контролем старших рабынь, назначенных владельцем, обычно сохраняют хорошие отношения между собой. Все они, конечно, включая старших, являются объектами собственности, в конечном счете, находясь в полной власти их хозяина.

– Джинджер! – крикнул я.

Джинджер, уже через мгновение, была у ручья.

– Принеси гребень и щетку – приказал я ей.

– Да, Господин. – Её власть над рабынями, могла быть отменена любым свободным человеком.

Прошло совсем немного времени, а Джинджер уже возвратилась с гребнем и щеткой.

– Дай ей гребень, – скомандовал я ей, а сам взял щетку, которую я положил подле себя. Джинджер забрела в ручей, и отдал гребень новой девушке.

– У тебя ещё нет общих привилегий гребня-и-щетки, – сообщала она ей. – Если, конечно, хозяева не приказывают обратного, – добавила она следом.

– Да, Госпожа, – сказала новая девушка, покорно склоняя свою голову.

Джинджер возвратилась в берег и несколько успокоенная, повернулась, чтобы оценить новую девушку, которая теперь расчесывала свои волосы гребнем из рога кайилиаука.

– Она довольно привлекательна, – заметила Джинджер.

– Я тоже так думаю, – согласился я. Она была стройной девушкой с красивой фигурой.

– За неё можно было бы сторговать четыре шкуры, – предположила старшая рабыня.

– Возможно, – не стал спорить я, и отпустил Джинджер.

Я рассматривал девушку, а она смотрела на меня, медленно расчесывая волосы.

– Спасибо Господин, за разрешение пользоваться гребнем, а возможно позже и щеткой, – весело сказала она.

– Это – для моего удовольствия, – честно признался я ей.

Я разглядывал её. Она была довольно красива, и эта красота была в тысячу раз более возбуждающей, чем красота свободной женщины, ведь она была рабыней.

– Господин разглядывает меня слишком пристально, – застенчиво сказала она.

– Ты – рабыня, – напомнил я.

– Да, Господин.

В случае свободной женщины, из уважения к скромности или достоинству, мужчины могли бы отвести глаза от её красоты. Это привилегия, конечно, редко, если вообще когда-либо, предоставляется рабыне. Её можно медленно рассматривать, со вниманием к деталям, а если Вы чувствуете, что она того заслуживает, то с открытым и явным восхищением. Для гореанских мужчины весьма обычно, свободно вести себя в таких вопросах, хлопнуть в ладоши, ударить себя по бедру, или одобрительно крикнуть после осмотра обнаженной рабыни. Такие реакции, о которых можно было бы думать как о смущающих или противоестественных в случае свободной женщины, вполне подходят к рабыням, являющимся не более, чем прекрасными животными. Даже в случае свободных женщин, мужчина гореанин, кстати, считает ниже своего достоинства симулировать незаинтересованность женской красотой. Он, к добру или к худу, не стал жертвой подавления своей сексуальности и сокращающего жизнь навязанного психосексуального редукционизма, подействовавшего на очень многих мужчин в большем количестве патологических культур Земли. Его цивилизация не была куплена ценой его мужественности. Его культура была выработана, не чтобы отрицать природу, но дополнять её, как бы это, ни было поразительно для некоторых умов.

Она продолжала расчесывать волосы, повернув свою голову в сторону, и медленно ведя по ним гребнем.

– Я вижу, что Господин не находит рабыню полностью неприятной? – игриво заметила она.

– Нет, – усмехнулся я. – Полностью неприятной, я тебя не нахожу.

– Рабыня очень рада.

Я улыбнулся.

– Господин, как Вы думаете, я могла бы стоить четыре шкуры? – продолжала заигрывать рабыня.

– Стоишь Ты или нет, но твою цену можно легко определить.

– Конечно, Господин, – она рассмеялась. – Я же рабыня.

– Сейчас Ты выглядишь совсем не так, как выглядела во время твоей покупки.

– Трудно остаться свежей и хорошо выглядящей, – заметила она, – когда пробежишься сквозь кусты рядом с кайилой, да ещё с петлёй на шее.

Я кивнул.

– Я верю, – с надеждой сказала она, – что меня не будут использовать подобным образом в вашем лагере.

– Ты, и другие, будете использоваться в соответствии с тем, как нам это нравится, во всех отношениях.

– Да, Господин, – быстро исправилась она, и даже прекратила расчесывать волосы.

– Продолжай ухаживать за собой, рабыня, – скомандовал я.

– Да, Господин.

– Как тебя называли среди Пыльноногих?

– Wasnapohdi, – ответила она.

– Что это означает?

– Прыщи.

– У тебя нет никаких прыщей, – удивлённо сказал я.

– Господин, возможно, заметил, что мои бедра не отмечены, – указала она.

– Да.

– Я не одна из тех девочек из городов, которые были заклеймены, – сказала она. – О, не волнуйтесь, – засмеялась девушка, – что мы здесь не достаточно хорошо понимаем, что мы рабыни. В стойбищах, среди племен, наши краснокожие владельцы держат немало белых женщин, таких же, как я, в своих бисерных ошейниках, за попытку снять который без разрешения, нас ждёт смерть.

Я кивнул.

– А кроме того, кем может быть белая женщина в Прериях, кроме как лишь презираемой рабыней.

– Верно, – согласился я.

– Так что, в любом случае, мы все здесь хорошо отмечены.

– Это точно.

– Я родилась среди Ваниямпи, в одном из загонов племени Кайилиаук, – горько сказала она, – продукт принудительного спаривания, между родителями, неизвестными даже друг другу. Родителей выбрали и одобрили краснокожие рабовладельцы. Родители, даже притом, что они были «Одинаковыми», были вынуждены совершить Уродливый Акт, с мешками на головах и под кнутами, в день размножения Ваниямпи.

– Есть кое-что в твоих словах, чего я не понял, – сказал я. – Кто такие Ваниямпи, и Кайилиаук?

– Многие из племен разрешают немногочисленным сельскохозяйственным сообществам существовать в пределах их земель, – начала объяснять она. – Люди в этих сообществах связаны с землёй и принадлежат все вместе всему племени, в пределах земель в которых им разрешают жить. Они выращивают для своих хозяев, таких как Вагмеза и Вагму, кукурузу и зерно, и такие овощи как тыквы и кабачки. Они должны, также, работать на краснокожих, когда это требуется и по прихоти их владельцев могут быть обращены в индивидуальных рабов. Когда кто-то взят из загона, то он прекращает быть Ваниямпи – общинным рабом, и становится обычным рабом, принадлежащим отдельному владельцу. Обычно они забирают дочерей, поскольку краснокожие хозяева находят их привлекательными в качестве рабынь, но иногда, также, берут и молодых парней. Слово «Ваниямпи» означает буквально, «приручённый скот». Это – выражение, относился ко всем вместе находящимся в общеплеменной собственности рабам в этих крошечных сельскохозяйственных сообществах. Кайилиауки – это племя краснокожих, объединенное с Кайила. Они говорят на тесно связанных диалектах.

– Родители происходят из того же самого сообщества? – заинтересовался я.

– Нет. В течение дней размножения, мужчин, с мешками на головах и в рабском караване, собирают среди различных сообществ. В день размножения их ведут к отобранным, ожидающим их женщинам, уже связанными и с завязанными глазами. Размножение происходит в областях вагмеза, под присмотром краснокожих.

– Ты говорила об Уродливом Акте? – припомнил я. Мне не понравилось подобное название. Это напомнило мне о далёком и больном мире, мире хихиканья, затруднений и грязных шуток. Насколько же честней мир плетей и ошейников Гора?

– «Одинаковые», – рассказывала она дальше, – относятся неодобрительно ко всем сексуальным отношениям между людьми, и особенно между таковыми разных полов, как являющихся оскорбительным и опасным.

– Я могу понимать, это так, что где-то есть кто-то, кто мог бы расценить сексуальные отношения между партнерами противоположных полов, как являющихся оскорбительным для женщины, – сказал я, – ибо в таких отношениях ею часто манипулируют, владеют и ставят на место. Но, с другой стороны, если она находится на своем месте, и это – её естественная судьба, принадлежать и управляться, не ясно, в конечном счете, как можно считать подобное оскорбительным для неё. Скорее, как мне кажется, что это было бы полностью подходящим для женщины. На самом деле, использование её любым другим способом, в конечном счете, оказалось бы, намного более оскорбительным. Но как могут такие отношения рассматриваться как опасные?

– Они считаются опасным не для здоровья, – объяснила она, – а как опасные для Учения.

– А что представляет собой это Учение? – спросил я.

– То, что мужчины и женщины – то же самое, – усмехнулась она. – Это – центральный принцип Ваниямпи.

– И они верят этому? – удивился я.

– Они претендуют на это. Но я не знаю, верят ли они этому в действительности или нет.

– Они полагают, что мужчины и женщины – то же самое, – я был просто поражён.

– Кроме того, женщин они расценивают несколько выше, – снова усмехнулась она.

– Тогда их верования, кажутся мне, не только очевидно ложными, но и абсолютно непоследовательными.

– Согласно Учению каждый должен признать это, – сказала она. – Задумываться – преступление. Подвергать сомнению – богохульство.

– Я так полагаю, это Учение лежит в основании общества Ваниямпи.

– Да, – подтвердила она. – Без этого общество Ваниямпи разрушилось бы.

– И что?

– Они не принимают разрушение своего общества так легко, как Вы думаете, – она улыбнулась. – Также, Вы должны понять полезность такого учения. Оно представляет превосходную философию для рабов.

– Не могу в это поверить.

– Оно, по крайней мере, дает мужчинам оправдание не быть мужчинами.

– Что ж, возможно Ты и права.

– Это помогает им оставаться Ваниямпи, – высказала она своё мнение. – Они, таким образом, надеются привлекать меньше внимания, или избежать гнева их краснокожих владельцев.

– Понимаю, – отметил я. – Я думаю, что также понимаю, почему в таком обществе, как Ты выразилась, женщины оцениваются несколько выше.

– Только, они неявно предполагаются как стоящие выше, – поправила она. – А явно, конечно, все подписываются под тезисом сходства.

– Но почему женщины расценены, пусть и неявно, но выше? – никак не мог я понять этой философии.

– Из-за презрения, чувствуемого к мужчинам, – сказала она, – что не стали отстаивать свои естественные права. Кроме того, если мужчины отказываются от ведущей роли, то кто-то должен принять её на себя.

– Да, пожалуй, – я вынужден был согласиться.

– Всегда есть хозяева, даже если кто-то притворяется, что это не так.

– В руках женщин, – заметил я, – господство становится просто насмешкой.

– У насмешки нет никакого выбора, кроме как самоутверждаться, в то время как действительность отрицается.

Я молчал.

– Сообщества Ваниямпи, источники большого развлечения для краснокожих владельцев, – сказала она.

А я уже думал о том, что иногда краснокожие называют как Память.

– Я понимаю, – наконец сказал я.

Дикари, несомненно, сочли свою месть сладкой и соответствующей. Такой, почти необъяснимо жестокой она была, такой ужасной, блестящей и коварной.

– Учение Ваниямпи, – предположил я, – несомненно, было изначально наложено на них их краснокожими владельцами.

– Возможно, – не стала спорить она. – Я не знаю. Но возможно, они сами могли изобрести Ваниямпи, чтобы извинить свою трусость, слабость и бессилие.

– Возможно, – признал я.

– Если Вы не сильны, естественно надо сделать достоинством слабость.

– Я полагаю так же, – согласился я, размышляя, что, возможно, судил дикарей слишком резко. Учение Ваниямпи, как мне кажется вероятным, предало себя, и своих детей. Со временем, подобные абсурдные теории, впрочем, могут начинать считаться чем-то само собой разумеющимся. Со временем они могут стать общепринятой традицией, одним из самых дорогих замен для человечества.

– Но Ты сама, – сказал я. – Не кажешься мне зараженной невменяемостью Ваниямпи.

– Нет, – ответила она. – Я нет. У меня были краснокожие хозяева. Они научили меня новым истинам. А кроме того, меня забрали из их сообщества в раннем возрасте.

– Сколько лет тебе тогда было? – заинтересовался я.

– Я была взята из загона, когда мне было восемь лет. Меня забрал в свой вигвам воин Кайила, в качестве симпатичной маленькой белой рабыни для его десятилетнего сына. Я рано начала учился нравиться и умиротворять мужчин.

– Что произошло дальше?

– Не о чем особо рассказывать, – с грустью сказала она. – В течение семи лет я была рабыней своего молодого Господина. Он был добр ко мне, и часто защищал меня от других детей. Хотя я был всего лишь его рабыней, я думаю, что я ему нравилась. Он не помещал меня в ножные распорки, пока мне не исполнилось пятнадцать лет.

Она замолчала.

– Я расчесала волосы, – вдруг сказала она.

– Подойди сюда, – приказал я ей, – и, встань на колени здесь.

Она вышла из ручья, покрытая каплями воды, подошла и встала на колени в траве, на берегу небольшого ручья, куда я указал ей. Я забрал гребень и отложил в сторону, затем взял щетку и, встав на колени позади неё, начал тщательно вычищать её волосы. Для гореанских рабовладельцев весьма обычно расчесывать и ухаживать за рабынями, или украшать их лично, как они могли бы делать с любой вещью, которой они владели.

– Мы собирали ягоды, – продолжила она свою историю. – А потом я увидела как он, вдруг, почти бешено, срубил палку, и ножом сделал зарубки на концах. А ещё у него были верёвки. Я испугалась, поскольку уже видела, как других белых рабынь помещали в такие устройства. Он повернулся лицом ко мне. Его голос показался мне громким, тяжёлым, и хриплым. «Сними свое платье, ляг на спину, и широко разведи ноги», – приказал он. Я стала плакать, но повиновалась ему, и быстро, поскольку я была его рабыней. Я почувствовала, как мои лодыжки оказались плотно привязаны к палке, с палкой сзади. Я не знала, что он стал настолько сильным. Тогда он встал и посмотрел на меня сверху вниз. Я была беспомощна. А он засмеялся с удовольствием, смехом мужчины, который видит перед собой связанную женщину. Я заплакала. Он присел подле меня. Тогда, внезапно, даже раньше, чем я поняла то, что я делала, я открыла свои объятия для него, неожиданно застигнутая пробуждением моей женственности. Он схватил меня, и я начала рыдать снова, но на сей раз от радости. В первый раз всё закончилось почти прежде, чем мы поняли это. Но он не оставлял меня. В течение многих часов мы оставались среди крошечных фруктов, разговаривая, целуясь, и ласкаясь. Позже, перед закатом, он освободил меня, чтобы я могла набрать ягод, и покормить его ими. Позже я легла на живот перед ним и поцеловала его ноги.

Той ночью мы возвратились в деревню. Остальные в деревне смогли понять то, что произошло. Он не разрешил мне ехать позади него, на его кайиле. Он связал мне руки за спиной и привёл меня у его стремени, привязав верёвкой за шею к луке своего седла. Тем утром два ребенка покинули стойбище, чтобы ночью туда вернулись Господин и его законная белая рабыня. Я была очень горда. Я была очень счастлива.

– И что произошло дальше? – спросил я. Я уже прекратил расчёсывать её волосы.

– Я любила своего Господина, – сказала она, – и я думаю, что и он тоже. Он заботился обо мне.

– Да?

– То, что казалось, что он любил меня, вызывало насмешки его товарищей. Вы не можете этого знать, но к подобному, краснокожие, в их племенных группах, чрезвычайно чувствительны. Чтобы смягчить эти насмешки, он в гневе, ругал меня при всех, и даже избил меня в присутствии других.

Наконец, чтобы положить конец вопросу, и возможно боясь этих обвинений, что могли быть правдой, он продал меня пожилому человеку из другой деревни. После этого у меня было много хозяев, и теперь вот, я принадлежу ещё одному.

Я снова начал причесывать её волосы.

– Это ведь именно этот парень, дал тебе имя Прыщи?

– Да, – подтвердила она. – Мне дали имя во время полового созревания и, по некоторым причинам, оно никогда не менялось. Краснокожие рабовладельцы обычно дают такие имена к своим белым рабыням, банальные имена, которые кажутся им соответствующими рабыням. В мой первый год в качестве рабыни моего молодого Господина мне вообще не давали имя. Меня подзывали только как «Wicincala», или «Девочка». Позже меня назвали «Wihinpaspa», что означает жердь вигвама или шест для палатки, вероятно потому, что я была маленькой и худой. Уже позже, как я упоминала, меня прозвали Прыщами, «Wasnapohdi», это прозвище, частично из-за привычки, а частично потому, что оно развлекало моих хозяев, было сохранен для меня.

– Ты не маленькая, и ни худая, – похвалил я, – и, как я уже отметил, у тебя нет прыщей.

– Возможно, я могла бы стоить четыре шкуры, – засмеялась она.

– Вполне возможно, – согласился я. – Ты думаешь, что твой первый Господин узнал бы тебя теперь?

– Я не знаю, – грустно сказала она. – Я хочу надеяться на это.

– Ты помнишь его?

– Да. Трудно забыть первого человека, который связал тебя.

– Ты любишь его? – спросил я, откладывая щетку в сторону.

– Я не знаю. Это было так давно. И он продал меня.

– Ой, – только и успела сказать девушка, а её руки уже были стянуты за спиной верёвкой. Она напрягалась.

– Хорошо ли твои краснокожие владельцы научили тебя, чем должна быть рабыня? – потребовал я ответа.

– Да, Господин.

Я затянул узел на её запястьях.

– Ты думаешь, что твоя судьба будет с нами легче?

– Я не знаю, Господин, – вздрогнула девушка.

– Этого не будет, – заверил я её.

– Да, Господин.

Я наклонился и поцеловал её в бок, в один из длинных рубцов, оставленных ударами кнута, моими ударами, силу которых она уже признала.

– Вы ударили меня с очень сильно, – пожаловалась она.

– Нет, я сделал это не так сильно как мог бы, – предупредил я.

Она задрожала.

– Тогда Вы очень сильны, – прошептала она.

Я повернул её, и положил на спину, перед собой. Я встал на колени рядом с ней и принюхался к низу живота рабыни.

– Опять, – заметил я. – Ты – womnaka.

– Я – только рабыня, – простонала она. – Скажите, Господин то, что я неспособна сопротивляться Вам, это нравится Вам, или вызывает у Вас отвращение?

– Это не вызывает у меня отвращения, – успокоил её я, прикоснулся к ней.

– О-о-о! – закричала она, закрыв глаза, беспомощно выгибаясь, поднимаясь наполовину вверх, напрягаясь и затем падая обратно на спину. Она дико смотрела на меня.

– Ну что же, Ты – действительно рабыня, – сделал я своё однозначное заключение.

– Да, Господин.

– Вы просишь быть взятой?

– Да, Господин, – простонала она. – Да, Господин!

– Во-первых, – сказал я, – Тебе придётся заработать свое содержание. Ты будешь приставлена к работе.

– Да, Господин.

Тогда я вытянул её на колени, и прилёг на бок, опираясь на локоть и лениво наблюдая за ней. Теперь она, на коленях, с руками связанными сзади, с её волосами, её ртом и телом, с потребностью, полной и отчаянной, начала мне нравиться. В скором времени я схватил красотку и бросил под себя.

– А-а-и-и! – рыдала она. – Ваша Рабыня отдаёт Вам себя, мой Господин мой Владелец!

Она была превосходна. Я задавался вопросом, о том, имел ли тот юноша, который был её первым хозяином, и кто теперь должен стать мужчиной, и продал её, хоть какое-то представление о том какой удивительной, искусительной, соблазнительной, покорной, сногсшибательной и торжественной стала его Жердь Вигвама или Прыщи, теперь расцветшая восхитительной и беспомощной красотой. Имел ли он хоть какое-то понятие этого, трудно было бы предположить, но он будет не в состоянии узнать это, пока он снова не завяжет свой бисерный ошейник на её горле. Совершенно ясно, что она стала теперь тем видом женщины, за которую мужчины могли бы убить.

– Стою ли я четыре шкуры, Господин? – задыхаясь, спросила она.

– Пять, – заверил её я.

Она счастливо рассмеялась, и поцеловала меня.

– Это – Wagmezahu, Стебли кукурузы, – сказал Грант. – Он – Пересмешник.

– Хау, – поприветствовал меня Стебли кукурузы.

– Хау, – ответил я ему.

– Как там новая рабыня, она действительно чего-то стоит? – спросил Грант.

– Вполне.

– Хорошо.

Я расслабился, сидя со скрещенными ногами, вдали от огня. Теперь я понял, почему Грант присматривался к равнинам, и почему он хотел остаться на этом торговом месте. Он, несомненно, ждал этого Пересмешника. Это было также и причиной, что он поощрил меня не торопиться с новой девушкой, чтобы не повредить ей. Хотя Пересмешники говорят на языке, родственном Кайила и Пыльноногим, но отношения между ними натянутые, и война среди них – обычное дело.

Получается, Пересмешник ждал в окрестностях прежде, чем прибыть в лагерь. Если Пыльноногие и знали о его присутствии в их землях, то они не захотели делать с этим что-либо, возможно из уважения к Гранту.

Грант и Пересмешник говорили в значительной степени в знаке, это было проще для них, чем попытка общаться устно.

Я сидел позади огня, внимательно за ними наблюдая. Был уже поздний вечер. Грант укоротил караван, убрав два ошейника с их цепями. Я приковал новую девушку в ошейник Маргарет, после Присциллы и перед Хобартами. Это было положение «Последней Девушки», которое, подходит ей как самой новой рабыне в караване. Формирование каравана, кстати, редко бывает произвольным. Самый обычный принцип формирования – по росту, с самыми высокими девушками, поставленными впереди. Такой караван невольниц прекрасно смотрится.

Иногда, также, караваны устроены в порядке красоты или предпочтения, самую красивую или наиболее привилегированную девушку, ставят на первое место. Цвет волос, кожи и тип телосложения также важны в этом деле. По таким причинам, возможно, что караван невольниц иногда называют ожерельем работорговца. Методика продажи, также, может приниматься во внимание при формировании каравана, так например, когда красотку приковывают между двумя более простыми девушками, чтобы подчеркнуть её красоту, или превосходная девушка должна быть оставлена напоследок, и много ещё других соображений, также, могут быть приняты во внимание при формировании каравана. Когда кто-то видит цепочку красоток, скованных вместе, скажем за шеи, за их левые запястья или левые щиколотки, то ему надо иметь в виду, что ошейник или браслет держит их на этой крепкой металлической привязи, точно там, где их владелец того желает, и редко их места бывают просто случайны.

После того, как я принёс новую рабыню к цепи и аккуратно положил её в траву, защёлкнув ошейник на её горле, я пошел к рыжеволосой, и, поскольку я ранее обещал ей, связал ей руки и ноги. Она задала глупый вопрос, о претензиях на уважение. Теперь она проведёт ночь связанная.

– Действительно ли новая девушка так приятна? – она спросила меня, укоризненно.

– Да.

– Приятней меня? – спросила она, лежа у моих ног, с руками связанными сзади, лодыжкам скрещенными и связанными, и с шеей в ошейнике каравана.

– Да. Она – опытная рабыня. А Ты – только свежее рабское мясо, и тебе ещё многому надо учиться.

– Да, Господин.

Затем я, как меру усиления наказания, затолкал кляп ей в рот. Она должна понять, что стала рабыней.

Стебли кукурузы покинул нас через некоторое время. Прежде, чем он исчез, Грант дал ему немного карамелек и прекрасный стальной нож.

– Ты кажешься расточительным, – заметил я Гранту. Он же вернулся к костру, и молча, сидел перед ним.

– Это – мелочь, – ответил он.

– Я хотел бы научиться языку Пыльноногих, – сказал я.

– Я буду учить тебя по дороге, – пообещал он.

– Если получится изучить язык Пыльноногих, то я смогу, до некоторой степени, понимать и диалект Кайила, – предположил я.

– Очень легко, – согласился Грант, – Эти языки мало чем отличаются, и ещё, Ты будешь в состоянии объясниться к Кайилиауками, и, до некоторой степени, с Пересмешниками.

– Я кое-что слышал про Кайилиауков.

– Они не известны к западу от границы, – сказал он. – Их земли находятся на юго-востоке от земель Кайилы.

– Я заметил, что Ты говорили со Стеблями кукурузы в основном на знаке.

– Да. Для нас проще изучить знак, – он посмотрел на меня. – Наверное, это будет более полезным и для тебя, учитывая твои поверхностные знания языка Пыльноногих.

– Научи меня знаку, – попросил я.

– Само собой, но будет разумным для тебя изучать и язык Пыльноногих. Знак не сможет заменить возможности разговаривать с этими людьми на их собственном языке. Зато Знак, насколько я знаю, одинаков для всех племен Пустошей.

– А почему их называют Пыльноногими?

– Не знаю, но думаю, что это – потому что они были последним из главных племен, кто приручил кайилу. Пешком, они слишком зависели от власти других краснокожих. Их наследие как торговцев и переговорщиков может происходить из того же периода.

– Интересная гипотеза, отметил я.

– В скорости я смогу научить тебя сотне знаков, – пообещал Грант. – Это – очень ограниченный язык, но удобный. Он вполне может использоваться в большинстве ситуаций. Это потому, что многие из знаков кажутся очень подходящими и естественными, и потому его легко изучить. Через четыре или пять дней Ты сможешь изучить большинство из того, что тебе необходимо.

– Я хотел бы также изучать язык Пыльноногих и Кайила, а также их письменность, – добавил я.

– Я буду рад тебе помочь в этом, – заверил меня Грант.

– Грант? – окликнул я его.

– Да.

– После того, как я подошёл сюда, чтобы присоединиться к вам, Стебли кукурузы надолго не остался.

– Он же тебя не знает.

Я кивнул. Гореане вообще, а не только краснокожие, склонны опасаться незнакомцев, в особенности тех, кто говорит на других языках или прибывает из других территорий или городов. Кстати, враг и незнакомец в гореанском языке обозначаются одним словом. Безусловно, определенные добавления, обычно ясно обозначают, в каком контексте используется это слово. Гореане отлично знают, разницу между знакомыми врагами и дружелюбными незнакомцами.

– Он приходил не для торговли, насколько я понял, – высказал я свои соображения.

– Нет, – согласился Грант. – Мы просто говорили. Он – друг.

– А какой знак обозначает краснокожего? – спросил я.

Грант потер тыльную часть левой руки от запястья до сустава указательным пальцем правой руки.

– Общий знак для мужчины – это, – сказал он, и поднял правую руку перед грудью, подняв указательный палец вверх, и поднял его перед лицом. Затем он повторил знак для краснокожего.

– Мне не понятна подоплёка знака для дикаря, – продолжал Грант. – Но заметь, однако, что тот же самый палец – указательный палец, используется и в знаке для мужчины. Вообще, происхождение многих из знаков неясно. Некоторые думают, что знак для краснокожего имеет отношение к распространению среди них боевой раскраски. Другие думают, что он означает человека, который идет прямо, или человека, который близок к земле, к природе. Несомненно, есть и другие объяснения. А это – знак для друга. – Он соединил средний и указательный пальцы и поднял их вверх, держа около лица. – Вероятно, это означает двух мужчин, растущих вместе.

– Интересно, – отметил я и спросил, – а что означает вот это? – Я поместил средние пальцы правой руки на большом пальце, вытягивая указательный палец и мизинец. Это было похоже на острую морду и уши.

– Ты видел, подобный знак у Пыльноногих, – сказал Грант. – Он означает дикого слина, но также его используют для племени Слинов. А знаешь, что означает вот это? – Он тогда растопырил указательный палец и средний пальцы своей правой руки и протянул их слева направо, перед телом.

– Нет, – я даже не мог догадаться.

– Это – знак для домашнего слина, – Видишь? Он походит на оглобли волокуши, в которые могло бы быть запряжено такое животное.

– Да! – воскликнул я.

– А что это? – спросил он, проведя своим указательным пальцем правой руки через лоб, слева направо.