Текст книги "Дикари Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Кровь на внутренней поверхности её левого бедра уже высохла. Пока кровь была ещё свежей, я обмакнул в неё палец и вставил его девушке в рот, на её язык, вынуждая слизать это.

– Да, Господин, – всхлипнула она. Я покрыл её кровью клеймо кейджеры, обычную метку для девушки-рабыни, ту, что теперь кровавым цветом горела на её бедре, а затем стёр остаток со своей руки об её левую икру. Я хотел быть уверенным, что этим утром остальным девушкам каравана было бы совершенно ясно то, как она провела эту ночь и что с ней было сделано.

– Возможно, – разрешил я.

– Спасибо, Господин, – счастливо, прошептала она.

Я протягивал свою руку в сторону. Трава была холодной и мокрой от росы. Было всё ещё темно.

Она нежно поцеловала меня.

– Как это невероятно! Я нашла себя в новой реальности, – проговорила она с восхищением. – Внезапно, я нашла меня рабыней, голой на одеялах хозяина, на чужой планете далеко от моего собственного мира.

Я промолчал.

– И, я окажусь в ней всего лишь обычной рабыней.

– Твоя новая реальность именно то, чем она кажется, – заверил я её, – Ты – рабыня, и всего лишь обычная.

– Да, Господин, – признала она.

– Твоё клеймо должно было бы объяснить тебе это, – добавил я.

– Я не знакома с гореанскими клеймами.

– Твоё – обычное рабское клеймо, – объяснил я. – Им отмечают большинство девушек ставших собственностью. Ты делишь его с тысячами тебе подобных.

– В своём мире я была членом высшего общества, – обиженно сказала она.

– Здесь, на Горе, твоего положения, статуса и престижа больше нет, они исчезли вместе с твоим именем и твоей свободой. Здесь Ты только всего лишь ещё одна рабыня, ещё одно двуногое домашнее животное.

– И я вела себя как одна из них, не так ли? – спросила она, откидываясь на спину, и глядя в темное небо.

– Это было соответствующе и надлежаще, – похвалил я девушку.

– Насколько же я унижена, – со стоном прошептала она.

– Своей чувствительностью и страстью? – спросил я.

– Да, – ответила она.

Я улыбнулся. В третий и четвертый раз, когда я использовал её, она отдалась почти как рабыня.

– Я ничего не могу с этим поделать, я просто возбуждаюсь в руках Господина.

– Даже не думай что-нибудь делать этим, – предупредил я.

– Я подозреваю, что если бы я не возбуждалась так, Вы бы просто избили меня.

– Да, – подтвердил я.

– Правда?

– Да, можешь не сомневаться.

– Я предала сама себя.

– Давай-ка внесём ясность в этот вопрос, – предложил я. – Твоё утверждение могло бы быть истолковано так, что Ты совершила предательство самой себя, или просто, что Ты показала, продемонстрировала себя. Давай рассмотрим, во-первых, вопрос измены. Свободная женщина могла бы, возможно, почувствовать, что она предала себя в этом смысле, если она столь отдалась мужчине, что могла дать ему некие, возможно, тонкие намеки относительно её скрытых рефлексов рабыни. Рабыня, с другой стороны, не может совершить измену против себя в этом смысле, поскольку она – рабыня. Чтобы допустить этот тип измены, нужно иметь право, скажем, обмануть других относительно чувственности, скрыть сексуальность, и так далее. У рабыни, находящегося в собственности животного, в подчинении её хозяина, нет этого права. Действительно, она же не имеет никаких прав. Соответственно, она не может совершить этот вид предательства, её правовой статус устраняет такую возможность. Она может, конечно, рационально, бояться последствий своей чувственности, и таким образом увеличения, её желательности. Так же она может солгать или попытаться солгать, о её чувственности, но она тогда, конечно, просто лживая рабыня, и рано или поздно об этом узнают, и накажут соответственно.

– Значит, такая измена, – сказала она, – может быть совершена только свободной женщиной.

– Да. Это – роскошь, не разрешенная рабыне, – согласился я.

– Это – только свободная женщина имеет право лгать, и обманывать, других?

– Да. Возможно, конечно, для рабыни, субъективно, психологически чувствовать, что она совершила предательство самой себя потому, что она может, по ошибке, все ещё расценивать себя как свободную женщину.

– Но она не может предать себя фактически, потому что она – рабыня?

– Да, – подтвердил я правильность её выводов.

– Я понимаю, Господин, – сказала она с горечью.

– Вы видишь, Ты всё ещё расценивала себя, неосознанно, по крайней мере, в настоящее время, как свободная женщина. Возможно, будет лучше сказать более узко, Ты рассчитывала на сохранение хотя бы одного из прав свободной женщины.

– Я не должна быть избита, Господин? – спросила она с дрожью в голосе.

– По крайней мере, не сейчас, – сообщал я ей.

– Спасибо, Господин.

– Во-вторых, чувство, которое могло бы иметь отношение к твоему замечанию об измене, это невинное чувство, раскрытия или проявления важных аспектов твоей природы, довольно подходящее чувство для рабыни. В этом смысле, у рабыни нет никакой альтернативы, кроме как выдать себя. Она действует в соответствии с обязательством, довольно жёстким и строгим, чтобы выпустить, проявить и показать себя полностью, и во всей её глубине и многогранности, цельность её характера, полноте её женственности.

– Да, Господин.

– А теперь мне кажется, пора приковать тебя цепью к другими рабыням.

– Вы можете вот так просто взять и посадить меня на цепь вместе с ними, не так ли? – сердито сказала она.

– Да.

– Вы взяли мою девственность. Неужели, это для Вас ничего не значит?

– Нет, – ответил я ей.

– Конечно, в конце концов, это ведь была только девственность рабыни! – воскликнула она.

– Совершенно, правильно.

Она сердито скривилась.

– Ты, правда, сердишься?

– А мне разрешают сердиться?

– Пока, я разрешу тебе это.

– Да, – сказала она, – я сержусь.

– Твоя злость совершенно не оправданна. То, что с тобой здесь произошло, было просто вскрытием рабыни, её взломом, её открытием, незначительной вступительной технической особенностью в истории её неволи.

– Конечно! – обиженно, сказала она.

– Что Ты думаешь о хряке, вскрывающем самку тарска, – спросил я. – Ты видела этих животных на улицах Кайилиаука, на рассвете следующего дня после твоей продажи, когда мы вступили в поход. Они используются, весьма часто, в небольших гореанских городах для уборки мусора.

Джинджер и Эвелин отождествляли этих животных с варварками их каравана. Они также сообщили им, что во многих городах, такое животное на рынке, могло бы стоить не меньше, чем они сами.

– Я – самка тарска! – горько сказала она. – Я – рабыня!

– Ты думаешь, что Ты действительно ценна?

– Нет, Господин.

– Посмотри туда. Ты видишь? – спросил я, указывая на горизонт.

– Да, – ответила она, – я вижу.

И она сердито откинулась на спину.

На востоке уже появилась узкая полоса света. Воздух всё ещё был влажным и холодным.

– Вы уважаете меня?

– Нет.

Она задыхалась, униженная и несчастная.

– Поцелуй меня, пятьдесят раз, и хорошенько, – приказал я ей.

– Да, Господин, – покорно отозвалась она, и начала целовать меня в лицо и шею. Я считал поцелуи. Когда их число достигло пятидесяти, она легла рядом.

– Сегодня Вы хорошо меня использовали.

– Ты – просто рабыня, – объяснил я. – Это очень просто, хорошо использовать ничтожную рабыню.

– Несомненно, такие девушки как я, часто хорошо используются.

– Да, – не мог я не согласиться.

– И, мы должны подчиниться, несомненно, к даже нашему самому зверскому использованию.

– Конечно, – подтвердил я. – Тебя это беспокоит?

– Нет, Господин. В самом деле, нет. Просто, я ещё не привыкла к тому, чтобы быть домашним животным, рабыней.

– Я понимаю.

– Когда Вы использовали меня, то не давали мне даже шанса, чтобы использовать Вас.

– Нет, – согласился я.

– Это делалось намеренно? – поинтересовалась она.

– Конечно.

– Умный способ ясно дать понять мне, что я была только ласкаемым животным, беспомощным в Ваших руках.

Я промолчал.

– Я едва справляюсь со своими чувствами. Они настолько беспокойные, настолько волнующие.

– Говори, – разрешил я.

– Я должна была лежать здесь. Я не могла убежать. Я должна была подчиняться!

– Да, – подтвердил я.

– Мной управляли. Мной владели!

– Да.

– Я был бессильна, – признала она и воскликнула. – Как Вы властвовали надо мной!

– Ты использовалась с большой мягкостью, – пояснил я, – хотя, что и говорить, с твердостью и властностью, как и приличествует использовать рабыню. Что касается властвования, то Ты ещё не можешь даже начать подозревать, что такое для женщины, быть в полной власти Господина.

– На сколь же полно владели бы ей, – прошептала она.

– Да.

– Вы можете понять мои чувства чрезвычайной беспомощности и унижения? – спросила она.

– Я думаю, что могу, – ответил я, ожидая продолжения.

– У меня есть ещё и другие чувства, – шептала она.

– Какие?

– Я не могу поверить, что я полностью отдалась в Ваших руках, – тихо, шёпотом призналась она.

– Ты – просто рабыня, которая отдалась. Но Ты как рабыня, ещё даже не начинала изучать того, что является природой истинной рабской податливости.

– Несомненно, это мне будут преподавать.

– Ты красива, так что это не маловероятно.

– Я даже мечтать не могла, что такие чувства, какие Вы вызвали во мне, могут существовать, – прошептала она.

– Они были в значительной степени результатом отклика твоего собственного начального женского начала, плюс тот факт, что Ты поняла, что была моей рабыней. Они не могут пока сформировать прочного основания, на котором Ты могла хотя бы начать отдаленно представлять себе природу тех чувств, которые тебе ещё предстоит испытать. Вне чувств, которые Ты до сих пор испытала, лежат бесконечные горизонты ощущений.

– Я боюсь, – сказала она.

– Ну что же, значит к твоим чувствам унижения и беспомощности, мы можем также добавить эмоцию страха, – заметил я.

– Господин, но также во мне есть и другие эмоции и чувства.

– Какие же? – мне стало интересно

– Да, Господин

– Так какие? – допытывался я.

– Пыл, удовольствие, любопытство, возбуждение, чувственное пробуждение, желание понравиться, желание служить, желание принадлежать и иметь Господина, желание быть верной моей основной и изначальной женственности.

– Я вижу.

– Я, теперь лишь безымянная рабыня, никогда до этого вечера, не чувствовала себя в таком единстве с моим женским началом. Сегодня вечером я узнала, что быть женщиной – это моя реальностью. Это не биологическая банальность. Это не незначительное, прискорбное сопутствующее обстоятельство генетической лотереи. Это – нечто реальное и важное само по себе, что-то драгоценное и замечательное.

– Пожалуй, с этим я соглашаюсь, – заметил я.

– И я не должна притворяться мужчиной.

– Нет, – сказал я. – Я так не думаю.

– Странно, для того, чтобы это понять, я должна была оказаться раздетой, и в руках рабовладельца, и в мире далеком от моего собственного.

– В этом нет ничего странного, что Ты должна изучить это в мире, далеком от твоего собственного. В Вашем мире как в кривом зеркале извращаются даже самые заметные черты биологической действительности. И это не странно, что Ты должна изучить это, как раздетая рабыня. Твоё обнажение, особенно потому, что оно было сделано мужчиной, или по приказу мужчины, должно связать тебя с естественными женскими реалиями, такими как красота, мягкость, и способность подчинения мужскому доминированию. Твоя нагота должна также, посредством выставления на всеобщее обозрение, и через искусную стимуляцию кожи, должна усиливать твою уязвимость и чувственность. Будучи обнаженной, Ты станешь чувствовать более остро и поймёшь более ясно, основные истины, такие как различия, между мужчинами и женщинами, и что Ты, независимо от твоих желаний, не являешься мужчиной.

– Да, Господин.

– И наконец, и это наиболее важно, Ты находишь себя рабыней. Женское рабство – традиционно в цивилизациях, благоприятных для природы фундаментальных биологических отношений между полами. В традиции женского рабства эти основные отношения полов признаны, приняты, понятны, узаконены и применяются. Ты же видишь, что цивилизация не должна неизбежно быть конфликтом со своей природой. Рациональная, информированная цивилизация может даже, в некотором смысле, очиститься и улучшить сущность людей, она может, как бы получше выразиться, привести к наслаждению своей природой. Действительно, естественная цивилизация могла бы стать непосредственно естественным расцветом человеческой природы, не её антитезой, не противоречием с ней, не ядом, ни препятствием к этому, а стадией или аспектом этого, формой, которую может принять сама природа.

– Я боюсь даже понимать такие мысли, уже не говоря о том, чтобы рассматривать идею, что они могут быть верными, – прошептала она.

– Давай, рассмотрим случай рабыни, – продолжил я. – Когда-то она была примитивной, жестокой женщиной, невиновной согласно закону, но внезапно стала собственностью. И вот теперь она – порабощённая красотка в ошейнике, должным образом помеченная клеймом как товар, эффектно продемонстрированная, проданная, и принадлежащая на полном законном основании.

– Да, Господин.

– Кто будет сомневаться, что в этом случае такая цивилизация действовала, как улучшение и выражение человеческой природы?

– Конечно, никто, Господин.

– Также, Ты можешь отметить, что такая цивилизация усилила контроль женщин и эффективность их неволи, клеймения, идентификации владельцев, документов о праве собственности, и так далее. Побег, теперь для них становится невозможным.

– Да, Господин.

– И Ты – именно такая женщина.

– Да, Господин.

– Теперь пора отправить тебя к остальным, – сказал я, и встав, откинул одеяла в сторону. Она подтянула ноги, чувствуя прохладу утреннего воздуха. Я смотрел вниз на неё, она вверх на меня. Она была очень красива.

– Я у Ваших ног.

– И как Ты себя при этом чувствуешь?

– Очень женственной, очень, очень женственной, – призналась она.

– И чем Ты можешь объяснить эти чувства?

– Тем, что я – женщина, в ногах сильного мужчины. Того, кто владеет мной, того, кто господствует надо мной, того, кому я должна повиноваться.

– Ты не говоришь как женщина с Земли, – заметил я.

– Я быстро учусь на Горе, – ответила она, – и я многому научилась этой ночью.

Я, скрестив руки, смотрел над ней и смотрел вниз.

Она протянула пальцы, касаясь темных одеял. Затем, она повернулась, и посмотрела на меня.

– Это потому, что я теперь собственность, не так ли, Господин?

– Да, – согласился я.

– Я всегда чувствовала это сердцем, но я даже не думала, что это может осуществиться.

Я отошёл за её туникой. Я чувствовал, как острые листья влажной прохладной травы колют в мои щиколотки. Я поднял тунику и бросил ей. Она встала на колени, держа свою рабскую одежду перед собой. Она была крошечной, даже в её руках. На этом, темном, грубом куске ткани, блестели капли росы.

Она сжимала тунику, не надевая, и смотрела на меня.

– Я больше не девственница, Господин.

– Уверяю тебя, мне это известно не хуже, чем тебе, – усмехнулся я.

– Теперь я – всего лишь полностью открытая рабыня, – сказала она с грустью, – ничем не отличающаяся от других девушек, одна из них, легкодоступная при минимальном желании хозяина.

– Да, – согласился я.

– И мне не больно от этого, Господин.

Я кивал.

– И это не имеет никакого значения, не так ли?

– Не имеет.

– Господин, – прошептала она.

– Может быть, теперь тебе пора одеться, – намекнул я.

– Разве это – одежда? – она спросила, с улыбкой, натягивая на себя тунику. – Это – всего лишь маленькая тряпка.

– Зато она не оставляет сомнений относительно твоего очарования, – признал я.

– Но она совсем не прикрывает меня внизу.

– Это так и предполагается, – усмехнулся я. – Ты знаешь почему?

– Это, чтобы напомнить мне, что я – рабыня, – она улыбнулась, – таким способом моя уязвимость усиливается, что может быть неоценимым для хозяев.

– Джинджер и Эвелин уже преподали вам это.

– Они уже преподали нам много чего из нашей новой реальности.

– А как на счёт интимных секретов рабских любовных ласк?

– Пока нет, Господин.

– Маленькая самка слина, похоже, хранит такие секреты от вас, – сказал я. – Утром я поговорю с Грантом. Это, может оказаться, не в их интересах продолжать замалчивать подобные вещи.

– Да, Господин, – сказала она, явно испуганно.

– Они будут учить тебя, и другие драгоценности в караване, всему, что они сами умеют, и быстро, – пообещал я. – Отказ будет причиной для серьезного наказания.

– Да, Господин, – прошептала она.

– Неосведомленная в этих вопросах свободная женщина – банальность. А вот неосведомленная рабыня – нелепость.

– Вы подразумеваете, что я должна быть обучена, как ублажать мужчин, фактически тренирована этому?

– Да, Ты должна быть дрессирована, как прекрасное домашнее животное, которым и являешься.

Она испуганно смотрела на меня.

– И я советую тебе заучивать эти уроки как можно лучше.

– Да, Господин.

– Несомненно, Ты знакома, из своего прежнего мира, с такими умениями, как шитье и кулинария, обычно подразумеваемыми подходящими для женщин.

– Конечно, Господин.

– И Ты можешь приготовить что-нибудь или сшить?

– Нет, Господин. Мне казалось, что подобные занятия, подходили для женщин их более низких слоёв общества.

– Ты научишься этому, – пообещал я.

– Да, Господин.

– Но кроме таких умений как приготовление пищи и шитьё одежды, занятий подходящих для женщин, и о которых Ты что-то знаешь, есть и много других умений. И это не должно как-то удивлять тебя. Среди них есть тонкие, восхитительные и интимные умения, наиболее подходящие для рабыни.

– Я даже предположить не могла, Господин, – удивлённо сказала она.

– Ты больше не свободная бездельница, – напомнил ей я. – Ты – рабыня. Ты должна заработать на свое содержание.

Она вздрогнула.

– Зачем Ты думаешь, тебя купили?

Она прикрыла рот своей маленькой рукой, со страхом гладя на меня.

– Убери руку ото рта, – приказал я. – Чтобы я видел губы рабыни.

Стремительно она положила руку на бедро.

– Выпрями спину, – услышала она мой следующий приказ, и выполнила его без промедления.

– Свободная женщина, ложится в постель, и ждёт того, что произойдет. Рабыня встаёт на колени перед своим Господином и умоляет позволить доставить ему удовольствие. Свободная женщина считает вполне достаточным то, что она существует. От рабыни ожидается, что она не только будет существовать, но и должна выделяться. В действительности, она обычно боится только того, что она, не достаточно великолепна для своего хозяина. Это – неудивительно, что большинство мужчин находит свободную женщину, в её инертности, её невежестве и высокомерии просто скучной в постели. Ничего удивительного, что большинство мужчин предпочитает призывать её конкурентку к своим мехам, беспомощную, соблазнительную, похотливую рабыню в стальном ошейнике.

– Когда-то я была свободной женщиной, – с грустью сказала девочка.

– Есть надежда и для свободной женщины, – усмехнулся я. – Она может надеть ошейник, раздеться, и подвергнуться порке плетью. Вот тогда, порабощенная, она сможет научиться, доставлять удовольствие мужчине.

– Да, Господин, – прошептала девушка.

– Подобное обучение, не должно стать неожиданностью для тебя. Довольно обычно для рабынь пройти дрессировку.

– Да, Господин.

– Тогда, полагаю, Ты будешь обучаться старательно.

– Я буду обучаться, Господин.

Я разглядывал её.

Внезапно она бросилась на живот на тёмные одеяла. Она подползла к моей левой ноге, и, схватив меня за щиколотку своими маленькими ручками, начала целоваться в мою стопу.

– Рабыни могут умолять своих владельцев позволить им доставить удовольствие своему Господину, могут или нет? – спросила она, продолжая целовать мою ногу.

– Да.

– Я прошу позволить мне доставить удовольствие моему Господин, – попросила она. Её губы были теплыми и мягкими на моей ноге.

– Я не твой владелец, – напомнил я.

– Любой свободный мужчина – для меня Господин, также как и любая свободная женщина – моя Госпожа.

– Это верно, – согласился я.

– Я прошу Вашей милости, как моего Господина. Ведь сегодня ночью, на этих одеялах, Вы – мой Господин, мой Хозяин, тот кто вскрыл меня и к кому я была послана на эти часы для Вашего удовольствия.

Это было верно. Я был её текущим пользующимся Господином. В эти часы, на моих одеялах, она должна служить мне, как моя собственная рабыня. В эти часы, на моих одеялах, она принадлежала мне, и могла быть использована для любых целей.

Я почувствовал её язык.

– Используйте меня, для Вашего удовольствия ещё раз, – молила она шёпотом.

Как вы могли бы предположить, это приятно, получать такое внимание от женщины. Это особенно приятно, я уверяю вас, когда она – рабыня, когда она ваша собственность, и вы можете делать с ней всё, что пожелаете.

– Пожалуйста, Господин, – просила она.

– Возможно, – наконец ответил я.

– Господин, а рабыни, такие как я, обучаются только женщинами?

– Нет. Многие, гореане полагают, что самые лучшие дрессировщики рабынь всё же мужчины, и что только мужчина с кнутом, и его полная власть над женщиной, позволяют должным образом научит её быть рабыней.

– У Вас есть кнут, Господин? – задрожав, спросила она.

– Мой ремень вполне его заменит, – пообещал я ей.

– Да, Господин.

– Но, что касается меня, то я полагаю, что другие женщины, особенно если они – сами рабыни, могут быть превосходными дрессировщицами рабынь. Множество работорговых домов, держат тренеров, как женского пола, так и мужского пола. По моей собственной теории, если у девушки только один дрессировщик, то несомненно, лучше чтобы это был мужчина. Для девушки, в её неволе, является самым важным устанавливать отношения, прежде всего с мужчинами, ублажать, умиротворять, служить им, и так далее. С другой стороны, я думаю, что также бесспорно то, что девушка может получить очень много полезного от другой девушки, той, кто выжил и выживает, будучи рабыней.

– Выживает? – переспросила она со страхом.

– Да, рабынь, которые не приятны, бесполезны и не удовлетворяют их хозяев, обычно убивают, – напомнил я.

Она в ужасе прижалась щекой к моей ноге.

– Просто будь приятна, полезна и хорошо старайся ублажать хозяев – посоветовал я девушке.

– Да, Господин.

– Но большинство девушек, не только выживают как рабыни, но и процветают как рабыни, – постарался я успокоить её.

– Господин?

– Да. Тебе пока трудно поверить, но большинство девушек, как только они обнаруживают подлинность и неизбежность их рабства, то помещённые в неволю радостно расцветают. В рабстве они занимают своё истинное место в природе. В рабстве, под властью и авторитетом сильных мужчин бескомпромиссно владеющих и правящих ими, как простыми рабынями, они получают свою самую глубокую биологическую самореализацию, её окончательное исполнение. В рабстве, на их настоящем месте в природе, они становятся женщинами, тогда как за пределами оного, они этого не могут. Поскольку истинная женщина – истинная рабыня, никакая женщина не может стать истинной женщиной, пока не станет истинной рабыней.

– Значит мужчины и женщины, не являются тем же самым, – догадалась рабыня.

– Нет. Мужчины – владельцы. Женщины – рабыни. Твой прежний мир учил оба пола бороться за то, что является, в действительности, мужскими или даже бесполыми ценностями.

Это приносит несчастье и расстройство для обоих полов. Гормонально нормальным женщинам трудно или невозможно достигнуть счастья, приняв ценности трансвестита. Так же это извращение ценностей усложняет или ломает работу желёз нормального мужчины для достижения естественного биологического исполнения своих функций. Оба пола, уже не в состоянии быть счастливыми, или далеки от счастья, на которое они оба способны, то счастье, которое является последствием поддержания биологической преданности их разным природам.

– Ложь, лицемерие, претензии псевдомужественности не будут разрешены мне на Горе, ведь так, Господин?

– Для тебя – ни в малейшей степени, рабыня.

– Да, Господин.

– Это вызывает у тебя недовольство.

– Нет, Господин.

– Тебе это нравится?

– Да, Господин.

– Даже девушка, у которой нет женщины-тренера, часто будет искать более опытных рабынь, чтобы попросить их советов касательно интимных отношений и их секретов любви и красоты. Иногда, она подкупает их такими крошечными подарками вроде еды или, выполняя часть их работы, и тому подобным. Действительно, большая часть болтовни рабынь, когда они по какой-либо причине оказываются вместе, так или иначе, связана с удовлетворением их владельцев.

– Это в наших интересах выполнить наши обязанности наилучшим образом, – сказала она, улыбаясь.

– Но лучшие дрессировщики, что у тебя будут, это твои владельцы, и Ты сама. Есть определенное волшебство, и если можно так выразиться, химия, между каждым Господином и каждой рабыней. Все рабовладельцы разные, и таким образом, также, что особенно восхитительно, все рабыни разные. Каждый рабовладелец будет обучать свою собственную девушку, согласно его собственным интересам и вкусам, и каждая девушка, в частном и интимном контексте особых отношений Господин-рабыня, через её интеллект и воображение, принадлежа своему хозяину, будет тренировать сама себя, чтобы быть его особенной рабыней, определенно и персонально.

– Я понимаю, Господин.

– Но, даже учитывая уникальность каждого случая отношений неволи, – продолжал я объяснения. – Есть всё же определенные общие знаменатели во всех подобных отношениях, которые не должны теряться из виду, такие как правовой статус рабыни, что она – в конечном счете, только статья собственности, что она подвергается тренировкам и наказаниям, и что она полностью подчиняется желаниям хозяина.

– Да, Господин.

– Но вне этого, вне отношений с конкретным владельцем, Ты будешь учиться и более широко тому, как быть угождать мужчинам. Ты можешь быть продана или передана другому мужчине, или попасть в руки незнакомца, или даже группы незнакомцев. Ты можешь знать немного или ничего о своём хозяине или хозяевах, кроме факта, что он имеет над тобой полную власть, и также он может знать немного или ничто о тебе, на разве что, кроме факта, что прекрасная кожа твоего бедра, отмечена клеймом рабыни. Ты, таким образом, начинаешь снова и снова, свою борьбу, чтобы убедить Господина, что может быть есть некоторый смысл в содержании тебя рядом, чтобы может быть заслужить некоторые послабления, вроде лишней ложки каши в твою тарелку, или ещё один кусочек булки для тебя, или втиснутая в твой рот корка хлеба. Ты будешь пытаться убедить его в твоей полезности, даже притом, что он для тебя полный незнакомец, служа ему, и великолепно, как рабыня. Ты понимаешь то, что я говорю?

– Да, Господин. Я должна научиться, как быть приятной всем мужчинам вообще.

– Правильно, – подтвердил я, – любая рабыня должна учиться, таким вещам, как поцелуи, прикосновения, изгибания страсти, позы любви и подчинения, и тысячам других мелочей связанных с твоей неволей.

– Да, Господин, – шептала она.

– Но, не бойся, – постарался я успокоить её. – Такие способы будут изучены не напрасно. Их потребует от тебя даже влюблённый в тебя владелец, и, можешь не сомневаться, он потребует их от тебя сурово, во всей полноте и точности, причём ещё строже, чем это сделал бы более случайный твой владелец.

– Но, почему, Господин? – не поняла она.

– Да потому, что Ты – рабыня, и в окончательном анализе, он будет хотеть, чтобы Ты помнила, что Ты только его рабыня. А кроме того, неужели Ты думаешь, что он потребовал бы от тебя, своей любимой рабыни, меньше, чем от какой-нибудь обычной невольницы, прикованной цепью у его ног?

– Нет, Господин, – теперь согласилась она.

– Почему Ты замолчала? – поинтересовался я.

– Мне кажется странным думать о доставлении удовольствия любому другому мужчине, с тем же самым мастерством, с которым я должна служить любимому Господину, как простая рабыня, – сказала он задумчиво.

– Твои навыки и таланты, конечно, в большинстве или даже больше, в его распоряжении так же, как они в распоряжении у любого другого мужчины, – пояснил я.

– Верно, – тихо сказала она.

– Ты возражаешь?

– Нет, Господин, – ответила она. – Но я хотела бы служить своему любимому Господину, с лучшими из моих способностей, со всеми навыками или талантами, которые я могла бы иметь.

– И он заметил бы, что Ты делаешь это именно так, – продолжил я её мысль.

– Да, Господин, – сказала она, и внезапно зарыдала.

– Что-то не так? – спросил я.

– Я так напугана, – ответила она, сквозь слёзы. – Этот мир пугает меня, и на нем я – только голая рабыня. Я не знаю, что делать. Я боюсь. Я настолько невежественна. Я ничего не знаю. Я очень напугана. Я – всего лишь рабыня.

– Ты говоришь правдиво, невежественная рабыня, – сказал я. Она, что, ожидала, что я буду успокаивать её?

Она повернула свою голову в сторону, и положила свою левую щеку на одеяло у моих ног.

– Пожалуйста, Господин, поставьте свою ногу на мою шею, – внезапно попросила она.

Я так и сделал, и надавил так, что она могла чувствовать вес моей ноги, и моего тела.

– Теперь, Вы могли бы, убить меня одним движением Вашей ноги.

– Да, – спокойно ответил я.

– Пожалуйста, не убивайте меня, Господин, – запросила она пощады. – Вместо этого, сжальтесь надо мной, я умоляю Вас, используйте меня для своего удовольствия.

Я убрал ногу с её шеи.

– Сначала я хочу осмотреть тебя. Ты можешь подняться с живота, – разрешил я, и она стремительно она поднялась с живота. – А теперь встань передо мной на колени.

– Колени шире, – приказал я ей, – ягодицами назад на пятки, живот втянуть, голову выше, руки на бедра, плечи назад, выпяти груди.

Я откинул её волосы за спину и разгладил их, чтобы они, таким образом, не мешали бы осмотру. Я оценивал её, медленно, тщательно.

– Это не невозможно, – сказал я ей, в конце подробного осмотра, – что мужчина мог бы найти тебя приятной.

– Заставьте меня доставить Вам удовольствие, – попросила она.

– Скорее, – усмехнулся я, – Я разрешу тебе просить, доставить мне удовольствие, и так, как это положено для рабыни.

– Я прошу Вас позволить доставить удовольствие Вам, Господин.

– Как рабыня? – уточнил я.

– Да, Господин, – поправилась она. – Я прошу позволить доставить Вам удовольствие как рабыня.

– Но Ты, же недрессированна, – сказал я, с презрением в голосе.

– Научите меня, – попросила она. В её глазах стояли слезы.

Я внимательно и беспристрастно смотрел на неё.

– Тренируйте меня, Господин, – взмолилась она. – Дрессируйте меня, пожалуйста, Господин!

– Возьми волосы из-за левого плеча, – приказал я, – и держи их перед и напротив твоих губ. Часть волос держи перед своими губами и напротив них. Другую часть, центральную прядь, возьми в рот и держи губами, так, чтобы Ты могла почувствовать их мягкими внутренними поверхностями твоих губ. Часть этих же волос возьми глубже, чтобы они оказались между зубами. Теперь сожми свои губы, и, оставаясь на коленях, привстань с пяток, и наклонитесь вперед, осторожно и покорно.