Текст книги "Дикари Гора"
Автор книги: Джон Норман
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Вот так я начал обучение неназванной рабыни на равнинах Гора.
Через несколько мгновений я опрокинул её на спину на одеяла.
– У меня хорошо получилось тренироваться, Господин? – спросила она в конце.
– Да, хорошенькая рабыня, – я сказал, довольно. – Ты – способная ученица, и Ты хорошо обучаешься.
Она прижалась ко мне.
– Это – дань твоему интеллекту.
– Спасибо, Господин.
– И твоей генетической склонности к рабству, – добавил я.
– Да, Господин.
Приобретение этой женщиной рабских умений следует за крутой кривой обучения, далеко вне ожидавшихся шаблонов или её готовности для этих умений, не свойственных ей раньше. Она изучает их слишком стремительно и хорошо, чтобы не быть, в действительности, прирождённой рабыней.
– О-о-о! – простонала она, и затем я взял её снова.
На сей раз её рабские судороги, хотя и начальные, недоразвитые, были безошибочны.
– Как давно Ты была девственницей?
– Тысячу лет назад, – она улыбнулась. – Нет, я думаю, что возможно, даже десять тысяч лет назад.
– Ты чувствуешь теперь себя меньше, чем Ты была прежде, – спросил я, – менее важной, какой-то менее значимой?
– Не-е-ет, – сказала она, улыбаясь, – Я чувствую себя в десять тысяч раз важнее, значимее, чем то, кем я была прежде.
– О девственности, насколько я это знаю, на английском языке, говорят как о том, что могло бы быть потеряно. С другой стороны, в гореанском о ней обычно задумывается как о чём-то, что должно перерасти, или изменить.
– Это интересно, – отметила она.
– Кем в английском языке, будет женщина, которая не является девственницей? – спросил я.
Она задумалась на мгновение.
– Недевственница, я полагаю, – ответила она.
– Это различие в гореанском очерчивается различными способами, – начал я объяснять рабыне. – Самым близким к английскому являются различия между терминами «глана» и «метаглана». «Глана» означает статус девственности, а «метаглана» обозначает статус последующий девственности. Ты видишь различие?
– Да в гореанском девственность расценена как статус, который будет наследоваться.
– Другой способ понять различие с точки зрения «фаларина» и «профаларина». «Профаларина» определяет статус, предшествующий «фаларина», который является статусом женщины, которая хотя бы раз взята мужчиной.
– Здесь, – отозвалась она, – статус девственности расценён как тот, который предшествующий, но ещё не достигший, статуса фаларина.
– Да, – согласился я. – В первом случае, за девственностью, как видишь, что-то следует, а во втором, она оценивается как что-то, что задумано, как простое предшествование статусу фаларина. Это подразумевает, что она ещё не фаларина.
– Обе эти формулировки очень отличаются от английских, – заметила она. – В английском языке, как я теперь вижу, о девственности говорят как положительной собственности, и недевственность, несмотря на её очевидную и весомую важность, и даже её потребность, для продолжения рода, кажется, расценивается, как что-то являющееся просто отсутствием собственности, или лишением собственности.
– Да, – согласился я с её заключением. – Это – как если бы весь спектр был разделен на синий цвет и не-синий цвет. Легко понять, что не-синий цвет в каждой части реальнее, и ещё обширнее и разнообразнее чем просто синий цвет.
– Да, – поддержала она.
– Эти патологические концепции, внушенные благодаря разговорному языку, могут произвести искажения понятий действительности, – развивал я свою мысль дальше.
– Я понимаю, Господин.
– В гореанском, в отличие от английского, обычный путь, очерчивания различий в терминах «глана» и «фаларина». Отдельные слова, они, используются для отдельных свойств или условий. Оба условия, если можно так выразиться, получают сходный статус. Оба расценены как являющиеся одинаково реальными, одинаково положительными.
– Да, Господин.
– Иногда, метафорически в английском языке, однако, различие между девственницей и женщиной очерчивается, почти в гореанских интонациях. Строго говоря, в английском языке, женщина могла бы и женщиной и девственницей.
– А гореане говорят свободно о таких вещах? – поинтересовалась она.
– Свободные люди обычно не говорят свободно об этом, Например, является ли свободная женщина – гланой, или фалариной – это очевидно её дело, и ничьё другое. Такие интимные вопросы хороши в пределах прерогатив её частной жизни.
– Однако, подозреваю, что такие вопросы, не в пределах прерогатив частной жизни рабыни.
– Конечно, нет, – засмеялся я. Такие вопросы – это общие сведения о рабынях, такие же, как цвет их волос и глаз, или размера их ошейников.
– А мои самые интимные измерения?
– Это такие же общие сведения, – уверил её я, – если кому-либо это интересно.
– Какая же часть личной жизни мне разрешена?
– Никакая.
– А какие-нибудь секреты у меня могут быть?
– Ни одного.
– Понимаю, – вздохнула она.
– Теперь, Ты, возможно, немного лучше, чем прежде понимаешь. Что это значит быть рабыней.
– Да, Господин.
– Твое вскрытие, например, не должно остаться тайной, – заметил я.
– Кровь, которую Вы размазали на моей ноге, позволит всем увидеть это, – улыбнулась она.
– Ты боишься критики и насмешек других девушек? – спросил я.
– Я боюсь только того, что я, возможно, не достаточно понравилась своему Господину.
– Превосходный ответ, – похвалил я рабыню.
– Ведь они, тоже скоро будут бояться.
– Да, – согласился я с ней.
Я задавался вопросом, знала ли она, как точно она сказала. Девушки на цепи, что однажды откроется, чтобы отправить их служить мужчинам, обычно вскоре начинают конкурировать между собой, и легко оценить, кто будет служить владельцам лучше всего, а те, кто упорно не вступает в это соревнование, те обычно становятся первыми, кто идёт на корм слинам.
– Я была глана, – она улыбнулась. – Теперь я – фаларина.
Я положил ей на рот свою руку, и сильно прижал, принуждая замолчать. Потом я убрал руку и сказал:
– Такие определения используют, говоря о свободных людях. Они применимы к рабыням, не более чем к самкам тарсков.
– Да, Господин.
– Ты была девушкой белого шелка, – пояснил я. – Теперь Ты – красный шелк.
– У нас нет прав, в таких вопросах, на те же самые слова как у свободных людей? – опешила она.
– Нет, – ответил я жёстко.
– Я всё понимаю, Господин, – сказала она, со слезами в глазах.
– Даже здесь, обрати внимание, оба слова предполагают равный статус. Оба понятия одинаково положительны, оба свойства задуманы как являющиеся одинаково реальными.
– Это верно.
– Безусловно, белый цвет в контексте «девушки белого шелка», имеет в гореанском оттенок скорее невежества, наивности, и нехватки опыта, и в гораздо меньшей степени предполагает чистоту и невинность. Красный цвет в контексте «девушки красного шелка», с другой стороны, ясно означает опыт. Каждый ожидает, что девушка красного шелка, например, не только будет в состоянии найти дорогу к его мехам, но под кнутом, властью и унижением, возможно в цепях, окажется чувственным сокровищем в пределах оных.
– Я – красный шелк, – проговорила она. – Возьмите меня.
– Возможно, – пообещал я, и начал нежно ласкать её.
– О-о-о! Да!
– Тебе нравится это?
– Я должна отвечать на такой вопрос?
– Да.
– Да, Господин, – ответила она, задыхаясь. – Мне нравится это. – Она закрыла глаза. – О, да. Мне нравится это.
– Господин – позвала она, глядя на меня.
– Да.
– За сегодняшнюю ночь, Вы не раз упомянули, «связанная или скованная цепью».
– Да.
– Я боюсь быть связанной или скованной цепью.
– Значит, есть все основания связать тебя или приковать на цепь.
Она вздрогнула.
– Господин, – позвала она вновь.
– Да.
– Зачем нужно связывать женщину, являющуюся рабыней? – спросила она. – Она знает, что для неё нет никакого спасения. Она не собирается убегать. Она знает, что Вы можете сделать с ней всё, что и как Вам понравится.
– Это держит её в нужном для Господина положении, для того чтобы неспешно трудиться на её теле.
– Это верно.
– Но основные причины, как Ты могла бы подозревать, психологические, с точки зрения Господина и с позиции рабыни. Она, скованная цепью, или связанная – беспомощна. Она знает, что, по прихоти владельца, могла бы быть разрезана как плод ларма. Это увеличивает её ужас, её уязвимость, и её желание угодить, которое будет сочтено приятным. Это повышает её чувствительность как рабыни, и, соответственно, готовность ответить на прикосновения Господина. С точки зрения рабовладельца, конечно, это также является стимулирующим. Приятно для мужчины иметь неограниченную власть над женщиной, видеть её связанной или закованной в цепи, в том положении, что он выбрал, и знать, что она должна подчиняться любому его капризу. В такой ситуации свойства их природы, такие как господство и подчинение резко усиливаются. И это ощущается и рабовладельцем и его рабыней. Кроме того, по физиологическим причинам, обычно обездвиживание ведёт к повышению отклика женщины. Судороги страсти, несколько ограниченные, или точнее сказать, направленные, отрегулированные, управляемые, и заключенные в пределах параметров, установленных Господином, должны оказаться более интенсивными и более концентрированными.
– Я понимаю, – послышался её шёпот.
– Но главное, по моему мнению, – это психологическое давление на женщину. Её приводят в дом Господина, и в ясных, насильственных и неоспоримых понятиях показывают реальность её новой ситуации. Что она беспомощна, что она в его власти и милосердии. Что она, независимо от её желания, является теперь его собственностью. Что он может делать с ней всё, что ему нравится. Что она принадлежит, что она – его рабыня, и что он – её хозяин.
– И я была бы испугана, если бы оказалась связана, – согласилась она.
Но я-то видел, что она уже хотела быть связанной.
Я продолжал ласкать её.
– Господин, – прошептала девушка.
– Да.
– Свяжите меня – шепотом попросила она.
– Ты просишь этого?
– Да, – выдохнула она. – Я прошу Вас связать меня.
– Встань на колени, – резко и громко приказал я ей, – быстро.
Она стремительно встала на колени, и испуганно посмотрела на меня.
– Я передумала, – попыталась отказаться она, глядя на меня со страхом.
– Не меняй положения.
– Да, Господин.
Я подошёл к своим седельным сумкам, и вытащил два довольно коротких отрезка мягкой, гибкой, плетёной из черной кожи верёвки, приблизительно двадцать пять дюймов каждый.
Я немного оттянул её правое запястье и привязал его к правой лодыжке, оставив при этои приблизительно шесть или семь дюймов слабины между рукой и ногой.
– Это – обычное связывание с открытыми ногами. Оно не предназначено для строгого удержания рабыни, но зато – простое и общеизвестное. – За тем я таким же образом связал её левые запястье и лодыжку. – А когда я закончу пользоваться тобой, – объяснял я далее, – Я мог бы просто связать твои запястья за спиной, а за тем и лодыжки. Это уже – общепринятый и эффективный способ обеспечения безопасности. Если Ты не была достаточно приятна, то я мог бы подтянуть твои связанные лодыжки и привязать их к запястьям. А кроме того, Ты была бы всегда привязана ещё и за шею к колонне или к дереву.
Я встал и отошёл в сторону, чтобы оценить дело своих рук.
– Преимущество этого способа, состоит в том, что верёвки не мешают стоять на коленях, и рабыня может с удобством делать это в течение многих часов, возможно около стула владельца, в то время как он работает, и ещё не готов к занятиям с ней.
Она потихоньку, стараясь сделать это незаметно, потянула верёвки, но кожа держала её запястья крепко, всякий раз возвращая их на место, к лодыжкам.
– Это все? – робко спросила она.
– Я вижу, что есть потенциальные возможности этого способа связывания, которые, Ты пока ещё не оценила, – заметил я, и, взяв её за волосы, толкнул вперёд на одеялах на живот.
– Вырывайся, – приказал я рабыне.
Она так и сделала, но оказалась совершенно беспомощной, и вскоре прекратила свою бесполезную борьбу.
– Интересный вид открывается на женщину, – усмехнулся я. – Также, связанная в этом положении, она редко сомневается относительно того факта, что она – рабыня. Иногда, это может быть довольно болезненно.
Она застонала, и я, милостиво, перекатил её на бок. Она испуганно посмотрела на меня.
– Прими во внимание, что такое связывание, не годится для строгого удержания, но оно вполне достаточно для некоторого обездвиживания, а именно, в ситуации, как сейчас, в присутствии владельца или пользователя. Например, под наблюдением, Ты не можешь использовать правую руку в попытке развязать узел слева или на лодыжках. Если, конечно, вместо верёвок используются цепи, то они уже достаточны для надёжного ограничения свободы рабыни, эстетического и восхитительного, а можно ещё пристегнуть цепи к ошейнику, естественно, чтобы ограничить движение.
Я повернул её на спину. Её крепко сжатые колени торчали вверх, а её руки беспомощно лежали по бокам.
– А вот теперь, я думаю, что Ты можешь понять одно из главных достоинств этого способа связывания. Женщина довольно беспомощна, и нет абсолютно никакой возможности оказать сопротивление доступу хозяина к телу рабыни.
Казалось, что она, связанная рабыня, пыталась вжаться в землю.
– Пожалуйста, Господин, развяжите меня, – попросила она.
Я с усилием развёл её колени.
– Ох! – воскликнула она.
Я держал её колени разведёнными широко в стороны, не позволяя ей сжать их.
– Я не хочу быть связанной! – закричала она. – Я не знала, что это будет так. Я слишком беспомощна! Пожалуйста, развяжите меня! Освободите меня! Ослабьте мои путы! Не держите меня больше связанной! Нет! Пожалуйста! Господин!
Я рассматривал её, а она смотрела на меня в страхе, и беспомощно изгибалась.
– Что Ты знаешь обо мне?
– Ничего, только то, что Вы – мой Господин.
– Что я мог бы сделать с тобой? – спросил я.
– Всё что угодно, – ответила она.
Я убрал руки, разрешая ей свести колени, она немедленно и сделала, в страхе, крепко сжимая их вместе.
– Вы связали меня как свинью.
– Свинья, не является гореанским животным. Скорее, Ты связана как самка тарска.
– Значит, Вы связали меня, как самку тарска!
– Не льсти себе, что Ты сможешь наслаждаться столь же высоким статусом, как у свиньи или у самки тарска. Твой статус ещё ниже, чем у этих презренных животных потому, что Ты – рабыня.
– Значит, Вы связали меня, как рабыню!
– Вот теперь Ты говоришь правильно, – похвалил я её.
– Что Вы собираетесь сделать со мной?
– Всё, что я пожелаю!
Она застонала, и слегка потянула шнуры, связывающие её запястья с лодыжкам.
– Ну что, теперь Ты начинаешь ощущать, что это значит для женщины, быть связанной мужчиной?
– Да, Господин, – прошептала она.
– Ты можешь убежать?
– Нет, Господин.
– Ты бессильна?
– Да, Господин. Я полностью бессильна.
– Что будет с тобой сделано?
– Я не знаю! – заплакала девушка. – Я беспомощна. Я – рабыня. Я в Вашем милосердии. Вы тот, кто решает, что должно быть сделано со мной.
– Возможно, я выпорю тебя, отстегаю своим ремнём, – рассуждал я. – А может быть, пну тебя, а потом снова и снова, убеждая тебя в твоей никчёмности. Или, я встану на колени сев на твоё тело, и буду систематически хлестать тебя по щекам, пока Ты не запросишь пощады. А ещё я могу просто ради моего развлечения, бессмысленно избивать тебя.
– Пожалуйста, Господин, не надо.
– Возможно, это должен быть хлыст, – задумался я. – Пожалуй, я использую на тебе хлыст. Буду стегать долго, как упорную самку кайилы.
– Нет, Господин, – взмолилась она. – Пожалуйста, не надо, Господин!
– Ты действительно настолько непокорная?
– Нет, я не непокорная. Я послушная. Я покорная. Я готова доставлять Вам удовольствие, и я желаю доставить его Вам.
– Возможно, я забью тебя до смерти. Но возможно, я возьму тебя.
Она в ужасе смотрела на меня.
– Что бы Ты предпочла, быть забитой или взятой? – наконец спросил я.
– Взятой, Господин, – отчаянно закричала она. – Я прошу взять меня.
– Взять как свободную женщину, – решил уточнить я, – с некоторой долей уважения к её достоинству, гордости и статусу, или взять как рабыню?
– Я – рабыня, Господин. Я молю о том, что положено рабыне.
Я смотрел на девушки колени, крепко сжатые вместе.
– Разведи колени в стороны, и широко.
– Да, Господин.
– Теперь, проси, – приказал я ей.
– Я умоляю, Вас Господин.
В некоторые моменты, мне приходилось затыкать её рот её же волосами, скатанными в клубок, а когда и это не помогало, то я ещё и зажимал ей рот своей рукой. Её глаза были просто бешеными. Она дико пиналась в гибких, черных кожаных путах, снова и снова. Тогда, пожалев, я развязал её конечности, и позволил ей выпрямить её трясущееся тело на моих одеялах. Затем, пальцем я вытянул клубок влажных волос изо рта. Она задыхалась, и дрожала. Я держал рабыню, прижав к себе, ещё несколько минут, чтобы она, тем временем, в тепле и под защитой моих рук, могла бы внести некоторые поправки в то новое измерение, которое она обнаружила в своем существе.
– Что это было? – счастливо прошептала она.
– Это был маленький, – заверил её я.
– Что это было? – шепотом повторила она.
– Это был первый, как мне кажется, из твоих рабских оргазмов, – пояснил рабыне, и, поднявшись, подобрал и бросил ей крошечную рабскую тунику.
– Надень это, – приказал я.
Она с трудом натянула свою влажную одежду, и я осторожно взяв девушку на руки, и отнес к её месту на цепи. Я аккуратно положил девушку на траву. Когда я взял открытый ошейник, чтобы закрыть его на её горле, она взяла руками мои запястья, и стала нежно их целовать. Она смотрела на меня своими глазами прекрасными и кроткими.
– Я даже не представляла, что это могло бы быть так, – тихо сказала она.
– Это был только маленький, – усмехнулся я.
– Неужели может быть больше? – удивилась девушка.
– Ты ещё не начинала изучать, что это такое быть рабыней.
Она испуганно посмотрела на меня.
Тогда я защёлкнул ошейник на её горле.
– Ты знаешь кто, в конечном счете, окажется твоим лучшим тренером?
– Нет, Господин.
– Ты сама, собственной персоной. Девушка, непосредственная, нетерпеливая к удовольствиям, изобретательная и умная, контролирующая свои собственные действия и чувства, стремящаяся всячески улучшить и усовершенствовать их. Ты сама будешь в значительной степени ответственна за превращения себя в превосходную рабыню, которой Ты скоро станешь.
– Господин?
– Ошейник, – сказал я, касаясь стальной полосы на её горле, – одевается снаружи, он лишь окружает рабыню, настоящее рабство приходит изнутри.
– Господин?
– Рабство, – объяснял я ей, – истинное рабство, всплывает изнутри тебя, из глубин твоего собственного Я. И Ты, мое прекрасное, маленькое, рыжеволосое домашнее животное, я уверяю тебя, как свидетель твоего сегодняшнего поведения и твоих действий этой ночью, истинная рабыня. Не борись со своим рабством. Позволь ему свободно, спонтанно, искренно, сладко и беспрепятственно вырваться наружу и заявить о себе. Это – то, что Ты есть!
– Да, Господин.
– А кроме того, – усмехнулся я, – это спасет тебя от многих встреч с ударом плети.
– Да, Господин.
Тогда я отвернулся и оставил её на цепи, рядом с остальными спящими рабынями.
– Господин! – окликнула она, но я не обернулся. Она осталась там, на караванной цепи, куда я её приковал. Она была всего лишь рабыней.
Я возвратился к своим одеялам, и ляг снова, чтобы успеть задремать на несколько енов перед тем, как лагерь шевелился.
Не произошло ничего особенного. Я просто сделал одолжение для Гранта, моего друга, вскрыв гибкотелую, рыжеволосую девушку для него, одну из его рабынь.
Безусловно, она была симпатичная, и первая на караване.
14. Хорошая торговля. Прыщи. Я изучаю кое-что из Ваниямпи. Стебли кукурузы. Знак. Грант и я продолжаем двигаться восток
Рыжеволосая девушка вскрикнула в боли и страха, сбитая с коленей на спину пышной, презрительной, крепконогой свободной краснокожей женщиной из племени Пыльноногих. Рабыня в ужасе смотрела на неё. Рабыни знают, что больше всего на свете им надо бояться именно свободных женщин.
– Wowiyutanye! – прошипела женщина Пыльноногих на испуганную девушку, лежащую в траве перед ней.
– Да, Госпожа, – с полным непониманием ответила рабыня на гореанском.
Мужчины на торговом месте почти не обращали на них своего внимания.
Я сидел поблизости, на расстеленном одеяле, на котором я разложил кое-что из своих товаров принесённых мной в Прерии, главным образом зеркала, краски и бисер.
Женщина Пыльноногих перекатила девушку на правый бок и задрала её тунику на левом бедре. Испуганная рабыня не сопротивлялась.
– Inahan! – завопила женщина Пыльноногих другим стоявшим рядом, указывая на клеймо на бедре девушки. – Guyapi!
– Хо, – одобрительно сказал один из мужчин.
– Inahan, – согласился другой.
– Winyela! – объявила краснокожая женщина.
– Inahan, – поддержали её сразу несколько человек.
– Cesli! – презрительно сказала краснокожая девушке.
– Пожалуйста, не делайте мне больно, Госпожа, – просила рыжеволосая по-гореански.
– Ahtudan! – Закричала женщина сердито, и затем плюнула в неё.
– Да, Госпожа, – плача повторяла рыжеволосая девушка. – Да, Госпожа!
Она тогда лежала в траве, подтянув ноги, и смотрела вниз.
Женщина Пыльноногих отвернулась от неё и пошла туда, где на одеяле сидел я. Она смотрела на меня с сияющей улыбкой. Пыльноногие, в целом, являются приветливыми, чистосердечными и щедрыми людьми. Они склонны быть щедрыми и дружелюбными.
– Хау, – поприветствовала меня женщина, становясь на колени перед одеялом.
– Хау, – ответил я.
Трудно не любить их. Наибольший товарообмен идёт именно с ними. Они также выступают в роли посредников и дипломатов западных Прерий.
Женщина открыла, свисавший с её плеча прямоугольный кожаный парфлеш, украшенный вышивкой. В нём были различные образцы вышивки бисером и несколько маленьких лоскутов шкур. Она разложила кое-что из этих предметов на её краю одеяла.
– Хопа, – сказал я, восхищенно. – Хопа!
Она сверкнула сильными и белыми зубами, сиявшими на широком, красновато-коричневом лице.
Она указала на маленькое зеркало, с красной металлической оправой. И я передал его ей.
Я оглянулся. Позади и в стороне от нас рыжеволосая девушка, робко, испуганно, снова поднялась на колени. Я не думаю, что она лично оскорбила женщину Пыльноногих. Я думаю, что, скорее всего, это женщина Пыльноногих просто не имела большой приязни к белым рабыням. Многие из женщин краснокожих, несмотря на предпочтения их мужчин, не одобряют эти мягкие, соблазнительные, желанные товары, доставляемые в Прерии.
Женщина тщательно исследовала маленькое зеркало. Я смотрел мимо неё, туда, где на расстоянии нескольких ярдов, были привязаны несколько кайил приехавших Пыльноногих.
Там, вместе с четвероногими животными, присутствовало ещё одно – двуногое, и эти две ноги были прекрасны, и несомненно принадлежали они тому же хозяину, что и лапы кайилы. Она носила короткий предмет одежды из колец тёмной кожи, рваный и заляпанный грязью, несомненно, когда-то бывший платьем свободной женщины, но выброшенный ей, и теперь обрезанный до длины подобающей для рабыни. Девушка была мокрой от пота и темной от пыли. Её тёмные волосы были влажными и спутанными. Ноги, сильно поцарапанные и местами покрытые засохшей кровью, были черными от смешавшихся пыли и пота. Тут и там можно было видеть, следы капель пота сбежавших по пыли покрывавшей её ноги толстым слоем. На бедрах, где она обтирала руки, пыль была исчерчена мокрыми мазками. Она прибежала сюда бок обок с кайилой её владельца и было очевидно что делалось это не медленно.
Грант был занят беседой с четырьмя или пятью из мужчин Пыльноногих. Затем он встал, и пошел к своим запасам, чтобы достать и продемонстрировать прекрасный топор.
Рабыня Пыльноногих, вставшая на колени рядом с кайилой, носила украшенный бисером ошейник, приблизительно полтора дюйма шириной. Это был довольно красивый ошейник. Он представлял собой ажурную ленту, плотно прилегающую к её шее и завязанную на горле спереди. Узоры на ошейнике образованные бисером весьма интересны. Они указывают на её владельца. Подобные образцы используются здешними мужчинами, чтобы пометить их стрелы или любое другое личное имущество и оружие. Особенно важно идентифицировать стрелы, поскольку это может иметь значение в разделе мяса. Снять такой ошейник без разрешения, для рабыни – смерти подобно. Кроме того ошейник завязан так называемым узлом подписи, сложным узлом, в пределах данного племенного стиля, вязь которого известна только человеку, который его изобрел. Это служит для очень практических целей, получается, что невозможных удалить и снова надеть такой ошейник без владельца, ведь при проверке узла хозяин всегда может определить, развязывался ли узел. Достаточно сказать, что рабыни дикарей никогда не снимают ошейники. Девушка держала свою голову опущенной вниз. Очевидно, ей не разрешали поднимать глаза на торговом месте. Таким образом, если её владелец желал, она могла бы, прийти и уйти с торга ничего не видя, или ничего не узнав, кроме возможно, травы между её коленями и лапами кайилы её хозяина. Рабыни на Горе, везде, где они могут быть найдены, скажем, в городах или в Прериях, всегда содержатся под железной дисциплиной. Это – гореанское правило.
– Два, – сказала женщина Пыльноногих, по-гореански, держа два пальца. Она указала на зеркало, теперь лежавшее перед нею, и на два украшенных бисером прямоугольника, вытянутых из её парфлеша. Этот тип вышивки бисером популярен в сувенирных магазинах в различных гореанских городах, далеких от границы. Кроме того, подобные поделки используются кожевниками для дальнейшей переработки в различные изделия, такие как кошельки, кисеты, бумажники, художественно оформленные пояса, кожуха и ножны. Интересно, что подобные товары, тем более популярны, чем дальше отъезжаешь от приграничья. Дело не просто в том, что в приграничье подобное не является экзотикой, но, я думаю, что оно ещё и служит напоминанием о реальной близости земель краснокожих. Тогда как эти же самые земли и племена их населяющие, вдалеке от границы, склонны рассматриваться не только как отдаленные, но и как почти мифические народы. Оглушительный крик воина Кайила, например, никогда не пробуждал законопослушного бюргера из Ара от его дремоты.
– Пять, – предложил я краснокожей женщине. Я помнил, что Грант, два дня назад, на другом торге, получил пять таких прямоугольников за подобное зеркало. Я улыбнулся, когда я сделал это предложение женщине Пыльноногих. В такой торговле это – хорошая идея, с обеих сторон, много улыбаться. Это делает обмен, если он имеет место, намного более приятным для обеих сторон. Мало того, что напряженные отношения могут быть ослаблены, но и тщеславие не будет вовлеченным в торговлю. Уступки, таким образом, для обеих сторон, меньше походят на поражения и больше на пользу, даруемую друзьям. В конечном счете, это увеличивает процент взаимно удовлетворительных сделок, и человек, который счёл контакт с Вами удовлетворительным, наиболее вероятно, будет иметь дело с Вами снова. Он становится, в действительности, постоянным клиентом. Лучше получить меньше прибыли от клиента сейчас и сделать так, чтобы он возвратился, чем получить более высокую прибыль один раз и не увидеть его снова. Дикари, похоже, прониклись добрыми чувствами к Гранту, который казался популярным среди Пыльноногих, и, насколько я могу судить, ориентируясь в основном на звуки голосов.
Я снова бросил взгляд на белую рабыню Пыльноногих, стоящую на коленях, опустив глаза вниз, в её украшенном бисером ошейнике. Я думал, если её вымыть и расчесать, стала бы она привлекательной. Легко было понять, почему мужчины Пыльноногих находили такие товары интересными. Приятно иметь такое прекрасное животное подле себя, чтобы оно готовило мясо, содержало вигвам, а также, ублажало тебя на мехах, покорно и старательно. Я мог также понять, почему женщины Пыльноногих рассматривали такой товар с отвращением и презрением. Как могут они, свободные, начать, конкурировать с рабыней? Как они могли даже начать думать об этом, пока, также не стали рабынями?
– Два, – повторила женщина.
– Пять, – стоял я на своём. Мой интерес к Прериям, конечно, был не в торговле. Исходя из моей заинтересованности, я мог бы просто отдать этой женщине зеркало. Но с другой стороны, я знал, и Грант хорошо прояснил мне это, что нельзя оскорблять дикарей, и вести дела с ними нереалистично, особенно в свете других торговцев, которые могли бы следовать за мной. Если бы я отдал товары, или обменял их слишком дёшево, то это заставило бы краснокожих предположить, что я поставил дешёвые или низкокачественные товары, вывод, который будет не в моих интересах. Также, они могут подумать, если товар качественный, что они платили слишком много за них в прошлом, и будут ожидать, чтобы следующие торговцы ставили бы точно такие же цены, чего они, вероятно, сделать не смогут, будучи просто не в состоянии, и торговля может заглохнуть.
Один из мужчин Пыльноногих с большим тщанием исследовал топор, который Грант показал ему. Грант извинился и поднялся на ноги. Не стоит торопить дикарей в их рассматривании товаров.
Грант тем временем снова пошел к его вьюкам и показал некоторые пакеты, обернутые в вощеную бумагу.
– Canhanpisasa, – сказал Грант. – Canhanpitasaka. Canhanpitiktica.
Он тогда начал, обходить и одаривать мужчин и женщин Пыльноногих, леденцами, кусками сахара и хлопьями высушенной патоки. Женщина, с которой я имел дело, также, получила полную горсть хлопьев патоки. Она растянула губы. Грант и она при этом обменялись фразами, на мой взгляд, соответствующими любезностям и поздравлениям.
Она указала на Гранта.
– Wopeton, – сказала она. – Akihoka, Zontaheca.
Я посмотрел на Гранта. Я знал, что одним из его имен, среди краснокожих было Wopeton, что означает Торговец или Коммерсант.
– Она говорит, что я – квалифицированный и честный товарищ, – перевёл он.
– Хопа! Wihopawin! – сказал он ей.
Пухлая женщина сложилась пополам от смеха. «Хопа», я уже знал, подразумевается – симпатичный или привлекательный.
– Я сказал ей, что она симпатичная женщиной, – объяснил Грант, – и теперь она дразнит меня. Она говорит, что я – шутник, тот, кто заставляет других смеяться.
– Два, – сказала женщина мне.
– Пять, – не уступал я.
Грант осмотрелся, держа конфеты в руке. Он увидел молодого краснокожего сидящего рядом с группой взрослых мужчин. Паренёк носил рубашку, узкие брюки и бричклаут. Торговец поманил его жестом, приглашая подойти ближе.
Грант предложил ему некоторые из конфет. Молодой человек покачал головой, отрицательно. Он не отрывал глаз от рыжеволосой девушки.
– А-а-а! – протянул Грант, и, повернувшись к рыжеволосой, резко приказал. – Раздевайся!
Стремительно и без колебаний, испуганная рабыня, сделала то, что ей было приказано.