Текст книги "Дикари Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Да, – согласился я.

Рыжеволосая, жуя мясо, посмотрела на меня, и тут же, смутившись, снова опустила голову.

– Видишь ту девку? – Спросил меня Грант. – Ту с рыжими волосами?

– Да.

– Она ещё девственница.

– О-о-о?

– Да, я проверил её тело этим утром.

– Понятно.

Я помнил также, что в павильоне продаж, она сама объявила о своей девственности. Это было сделано в муках и страданиях во время торгов, когда она умоляла, не выставлять её голой перед покупателями. Её просьбы, конечно, никому не были интересны.

– Жаль, что она – девственница, – сказал я, со вздохом.

– Почему? – удивился Грант.

– Ну, она довольно симпатична.

– Не понял.

– Девственность, несомненно, повышает её цену, – объяснил я.

– Только не в Прериях.

– Почему.

– Краснокожие, серьезно относятся к девственности только у их собственных женщинах.

– Понятно.

– Если бы Ты собирался купить самку тарска, её девственность имела бы значение для Тебя?

– Нет, конечно, нет.

– Если она Тебе приглянулась, то можешь ей пользоваться, как и любой другой из остальных, если конечно есть желание.

– Спасибо.

– Ну а для чего тогда нужны рабыни? – спросил меня Грант, засмеявшись.

– Верно, – ответил я, и засмеялся в ответ.

– Вот только просьба, если Ты выберешь её, то в первый раз, сделай это понежней.

– Отлично, я понял.

– У неё ещё будет достаточно времени, чтобы изучить то, чем должна быть истинная рабыня.

– Я знаю.

Грант отвернулся.

– Грант, – окликнул я. Он обернулся. Он все ещё носил широкополую шляпу. И я никогда не видел его без неё.

– Ну чего ещё, – проворчал он.

– Хобарты и их люди, что преследовали нас, что с ними? – задал я вопрос, который не давал мне покоя.

– Если бы они всё ещё следовали за нами, они бы уже были здесь. Верно?

– Да, – не мог не согласиться с подобным расчётом я.

– Значит, они больше нас не преследуют.

– Я пока не готов верить этому.

– Выкинь эту проблему из головы.

– Что с ними случилось?

– Уже пора спать, – попытался уйти от ответа Грант.

– Что с ними случилось? – повторил я свой вопрос.

– Давай разберёмся с этим вопросом завтра утром, – Грант не желал поддерживать разговор на данную тему. – А пока, давай спать.

– Ладно, – я решил оставить всё как есть.

12. Я узнаю, почему нас больше не преследуют. К нам присоединяются ещё двое

Мы увидели, как небольшой серый слин, приблизительно семи или восьми футов длиной, поднял свою голову. Мы направлялись на своих кайилах вниз по склону, в небольшой распадок между двумя невысокими холмами. От увиденной нами картины, мой живот скрутило. Но запах, мы почувствовали ещё раньше. Слин позволил нам приблизиться довольно близко. Он никак не хотел покидать это место. Вокруг его коричневой морды, вились насекомые. Нижняя челюсть была влажной.

– Хэй! – крикнул Грант, хлопая себя по бедру.

Животное сделало ещё один укус, подпрыгнуло на всех его шести ногах, и почти змеиным движением скрылось в траве.

– Чистая работа, – сказал Грант, – это сделали Пыльноногие.

Это племя, насколько я знал, считалось белыми, как самое цивилизованное из всех племен Прерий. А вот для некоторых других племен, они были лишь немного лучше, чем белые.

– Это – чистая работа? – переспросил я с немалым удивлением.

– Ну, относительно, – поправился Грант.

Я сидел верхом на кайиле, и рассматривая открывшуюся сцену. Я насчитал двадцать одно тело.

Все были раздеты. Кайил поблизости не было. Насекомые роились в воздухе над трупами. Их жужжание доносилось до нас. Два джарда, трясясь, боролись во вспоротом животе одной из жертв. Несколько желтых пересмешников скакали вокруг, а некоторые взгромоздились на неподвижные конечности. Седла и одежда, разорванные в клочья, были разбросаны по округе.

Я медленно тронул кайилу в направлении тел, и проехал между ними. Кайила ступала изящно, но при этом тревожно шипя и скуля. Я не думаю, что ей нравилось в этом месте.

– Я не вижу кайил, – указал я Гранту на очевидный факт, – нет ни оружия, ни чего-либо ценного.

– Всё было взято с собой, – сказал торговец.

Я смотрел вниз на порезанные тела. Стрелы, были вырезаны из тел, чтобы можно было использовать их снова.

– Подобные дела здесь всегда делаются подобным способом? – спросил я Гранта.

– Не плохо сделано, – повторился Грант. – Это – работа Пыльноногих.

– Похоже, они – дружелюбные ребята, – заметил я, – славные и приятные.

– Да, это точно – усмехнулся Грант.

Верхние части черепов у нескольких тел были обнажены, скальпы, были срезаны. Такие вещи могут быть прикреплены к поясам или шестам и использоваться в танцах. Их могут вывесить, в качестве украшений на жердях вигвама, или украсить ими военные рубашки и щиты.

– Я не понимаю этой традиции, – сказал я, указывая на трупы со снятыми скальпами.

– Такие дела обычны почти для всех племён, – спокойно пояснил Грант. -

Древняя традиция, и она совершенно неоспорима. Её происхождение, потеряно в глубине веков.

– А как по твоему мнению, зачем они это делают?

– Есть разные теории. По одной из них, это служит предупреждением возможным врагам, и подтверждением ужасности победителей. По другой – эта практика связана с верованиями о мире магии, что это – способ избежать мести убитых тобой людей.

– По-моему оставление трупов, как это сделано здесь, могло бы послужить не худшим предупреждением.

– Верно, – согласился Грант, – но, также, это вызывает не столько страх, сколько желание мести, по крайней мере, непосредственно среди дикарей.

– А твоя вторая теория, Ты относишься к ней серьезно? – спросил я.

– Не совсем. Если цель состояла в том, чтобы действительно запугать или нанести устраняющие месть телесные повреждения, то как мне кажется, трупы были бы ослеплены, или им отрезали бы руки и ноги. Но такие повреждения наносятся очень редко.

– Тогда, почему это делают, по твоему мнению?

– Лично я думаю, что это сделано от радости и жажды победы, что это вызывает сильные эмоции, что так они выражают свою месть и ненависть, а ещё я полагаю, удовольствие и жизнь. А также, чтобы показать презрение к врагу и оскорбить его, таким способом демонстрируя собственное превосходство.

Я пристально смотрел на Гранта.

– Короче говоря, это сделано потому, что это приводит их в восторг и наполняет их властью и радостью.

– Понимаю, – сказал я.

– Не сомневаюсь, что Тебе не впервой сталкиваться с подобной резнёй и с такими методами? – улыбнулся он.

– Да, приходилось, – ответил я. Я был воином.

– Я так и думал.

Я повернул свою кайилу, чтобы встать лицом к Гранту.

– Тогда давай не будем считать себя намного выше этих смирных и доброжелательных людей, – предложил он.

– Хорошо, согласен.

Грант рассмеялся.

Я осмотрелся вокруг.

– Хорошо, что мы не привели сюда девушек, – заметил я.

– Именно по этой причине, я и оставил их в лагере!

Я кивнул. Они, всего лишь красивые, напуганные, полуголые рабыни, скованные цепью за шеи в Прериях, и не стоит им видеть это. Позволим им не побыть неосведомлёнными, по крайней мере пока, о том, что может стать судьбой порабощенной белой женщины в таком мире.

– Здесь недостаточно леса, чтобы сжечь эти тела, – заговорил я снова. – Боюсь, нам придётся закопать их.

– Их нужно оставить так, как они есть, – не согласился Грант. – Это – обычная практика в Прериях.

Мы повернули наших кайил, и уже собирались покинуть это место, как вдруг услышали слабый голос.

– Помогите. Пожалуйста, помогите.

Мы с Грантом посмотрели друг на друга.

– Это там, – сказал мой спутник, повернув свою кайилу налево от нас.

Он проехал немного вперёд, посмотрел вниз со своего высокого седла, ударил по бедру, и рассмеялся. Я направил свою кайилу в его сторону.

Ниже нас, наполовину скрытые в высокой траве, на спинах, лежали два парня, в которых я признал братьев, Макса и Кайла Хобартов. Они были раздеты, и их руки были стянуты за спинами, и они не могли встать. У каждого к щиколоткам были привязаны распорки, не позволявшие свести ноги.

– Это – подарок мне, от моих Пыльноногих друзей, – смеялся Грант, – заводилы тех, кто нас преследовал.

– Многозначительный подарок, – сказал я. – Теперь они твои.

– А ещё и хорошая шутка, – добавил Грант и спросил меня: – Видишь?

– Да уж, трудно не заметить, – ответил я. На Максе и Кайле Хобартах были ножные распорки.

Краснокожие обычно применяют их для своих белых рабынь. На них надели однопозиционные ножные распорки. Лодыжки, ремешками, пропущенными сквозь отверстия, просверленные в концах жерди, плотно привязывают к разным концам этой самой жерди. У более сложных распорок есть несколько положений. В самом простом случае, отверстий в шесте сверлят несколько, и лодыжки девушки просто привязывают к той паре сверлений, что даёт разведение ног, желательное в данный момент, для каждого конкретного случая и хозяина. В более современных устройствах, используются два или даже три шеста или доски, которые могут скользить относительно друг друга, и закрепляются нужном положение стопорами или завязками. В этом, последнем виде устройства лодыжки девушки, прикрепленные к концам распорки, не надо постоянно развязывать и привязывать, при желании изменить расстояние между ногами. Оно может быть изменено в соответствии с капризами, очень легко и удобно, посредством смещения шестов и закрепления их в желательном положении штифтами. Эти распорки могут использоваться для различных целей.

Иногда их используют для запястий, шест или доска обычно ставится за спиной девушки. Также, они могут использоваться совместно с другими устройствами. В вигвамах Воинских сообществ, например, как часть развлечений, сопровождающих их празднества, девушку вполне могут использовать с распоркой на её руках, пропущенной за шеей, и привязанной за горло парой петель, которые заодно держат мешок, надетый ей на голову. Таким образом, она боится всех мужчин сообщества, поскольку она не знает, кто из них был, с ней самым жестоким. Также, она расценивает всех мужчин общества со смешанными чувствами беспомощной тревоги, поскольку она не знает, кем из них был то, кто заставил её отдаваться наиболее исступленно, наиболее смиренно, как рабыню. Дикари думают это хорошо для духа товарищества в сообществе. Безусловно, в конечном счете, она обычно присуждается тому или иному члену сообщества. Это обычно, и будет тот, кто был самым жестоким с ней или тот, кто сделал её рабство наиболее смиренным и наиболее восторженным. Рабыня узнает, кто из насиловавших стал её хозяином, когда уже будучи его собственностью, в его вигваме, после выполнения работы, он прикажет лечь на его меха. Частенько, кстати, оказывается, что эти двое мужчин – были одним и тем же в одном лице, что тот, кто наиболее безжалостно и эффективно господствовал над нею, является также и тем, кому она уступила наиболее смиренно как рабыня.

– Пожалуйста, – сказал парень по имени Макс Хобарт.

– Пожалуйста, – повторил, его брат Кайл.

– А чего это Вы раздеты? – сквозь смех поинтересовался Грант.

– Они забрали нашу одежду.

– А зачем это Вы нацепили распорки на ноги? – продолжал издеваться мой друг.

– Это они на нас их надели.

– Как если бы Вы могли бы быть женщинами, – добавил Грант.

– Да, – сказал Макс Хобарт, корчась. Он попытался подняться. Он не смог, конечно, этого сделать.

– Таким образом, Пыльноногие Вас решили унизить, – сказал Грант, – считая, что Вы не более чем женщины.

– Пожалуйста, – простонал Макс Хобарт.

– Пожалуйста, – попросил Кайл. – Мы беспомощны!

Грант, управляя поводьями, развернул голову своей кайилы. Я последовал за ним. Кайилы в Приграничье, те, на которых ездят белые, вообще управляют с помощью уздечки, шпор и поводьев, если коротко, то уздечкой, а не ремнями, закреплёнными за кольца, вставленные в ноздри животного, как это обычно делается в Тахари. Различные области на Горе свидетельствуют о следовании различным традициям. Уздечка, используемая дикарями, обычно отличается от применяемой белыми. Наиболее распространенная форма – ремень, или плетёный кожаный шнур, помещенный ниже языка и позади зубов, завязанный вокруг нижней челюсти, концы узла пропускаются вокруг шеи животного, формируя свободную петлю. Таким образом, одна длинная верёвка, используется сразу и для уздечки и в качестве поводьев.

– Подождите! – закричали Макс и Кайл. – Подождите! Не бросайте нас!

– Мы умрем, если останемся здесь! – выкрикнул Макс в отчаянии. Нас связали краснокожие! Мы не можем освободиться!

Грант остановил свою кайилу.

– Оставление в прерии, для смерти от жажды, голода или хищников, это именно то, чего они заслуживают, – жёстко сказал Грант.

Я пожал плечами. Мне казалось, что решение в этом вопросе следовало принимать ему.

– Пожалуйста! – выкрикнул Макс Хобарт, печально.

– Всё же, стоит избавить их от подобного ужаса, – размышлял Грант. – Сделать так, займёт совсем немного времени и не потребует много сил.

– Я не думаю, что Пыльноногие будут возражать, – поддержал я.

– Они оставили их для меня, – продолжал Грант.

– Это верно, – согласился я. – И что Ты собираешься сделать?

– Перерезать им горло.

– А, понятно.

Он возвращал свою кайилу туда, где в траве лежали двое связанных мужчин. Я последовал за ним. Он бросил мне поводья своего животного, и, вытаскивая нож из украшенных бусами ножен, соскользнул с седла на землю. Немедленно он присел около Макса Хобарта, и, оттянув голову парня за волосы левой рукой, правой поднёс лезвие к его горлу.

– Нет! – прошептал Макс, хрипло. – Нет! Не убивайте меня! Пожалуйста, не убивайте!

– Пощадите нас! – взмолился Кайл.

Грант посмотрел на меня.

– Ну, так я конечно, ничего с них не получу, – подумав сказал Грант.

– Плохая сделка с точки зрения торговца, – поддержал я, наблюдая со стороны.

– Ты думаешь, что с них можно поиметь какую-то выгоду? – спросил мой товарищ.

– Возможно, для чего-нибудь и они сгодятся.

– Они кажутся крепкими, красивыми парнями. Вполне можно, у кого-нибудь, я смог бы сторговать за них что-нибудь.

– Мне это кажется вполне вероятным, – поддержал я.

Макс Хобарт задыхаясь, зарылся лицом в траве, как только нож был убран от его горла.

Грант, вытащил из седельной сумки два ошейника. Он соединил их, с помощью карабинов, длиной цепью, и застегнул на шеях Макса и Кайла.

– Рабские ошейники! – задыхался Макс Хобарт.

– Представь себе, – сказал Грант, и посмотрел на меня. – Их запястья уже и так неплохо связаны. Позже, в лагере, мы предоставим им подходящие наручники.

Я кивал, соглашаясь.

– Вы что, собираетесь сделать нас рабами? – спросил Макс Хобарт.

– Пока, можете считать себя простыми пленными, – ответил Грант. – А вот – когда Вас купят, вот тогда Вы действительно станете рабами.

– Только не ставьте нас в свой караван, – запросил Макс.

– Я поставлю Вас в конце каравана, – не стал радовать их Грант.

– Вы, что прикуёте нас цепью позади рабынь? – ужаснулся пленник.

– Я надеюсь, Ты сознаёшь, что Вы наименее желательные из элементов в моём караване. Вот, и будете прикованы цепью в положении «последних девушек».

Макс стонал, лежа в траве.

– Уверяю мои краснокожие друзья, и мужчины и женщины, сочтут это довольно забавным.

– Пожалуйста, – прошептал Макс.

– Но не бойтесь, – успокоил Грант, – вьюками, как Вы могли бы ожидать, я вас нагружать не собираюсь.

Макс, несчастно смотрел на своего тюремщика.

– Это – женщины, у меня являются вьючными животными, они и понесут поклажу.

Макс оцепенело кивнул.

– А Вы обнаружите, что есть некоторые преимущества при хождения в конце каравана, – усмехнулся Грант. – Вы можете тогда, например, любоваться на девушек, идущих перед Вами, и несущих свои вьюки. Вот только касаться Вы их не можете, даже притом, что они – рабыни. Вы всё поняли?

– Мы понимаем, – отозвался Макс.

– Да, – сказал Кайл.

Грант осмотрелся и нашел куски каких-то рубашек, которые, валялись в траве. Он связал эти лоскуты и повязал их на бедрах Хобартов. Они с тревогой осмотрели свою новую одежду.

– Мы же не рабыни, – возмутился Макс.

– Краснокожие, довольно строго относятся к привилегии ношения бричклаута, – объяснил Грант, смотря на меня, хотя, несомненно, он говорил это, прежде всего для Хобартов.

– О? – удивился я.

– Да. Это не разрешено женщинам, даже их собственным женщинам, и уж конечно, запрещено рабам.

– Понятно, – ответил я.

Бричклаут Прерий, кстати, состоит из единственного узкого куска материи. Это может быть дублёная кожа, но нередко, и просто мягкая ткань. Она крепится поясом или шнуром. Обычно материя пропускается под пояс или шнур на спине, проходит между ног, и затем опять протягивается под поясом, но уже на животе. При прохладной погоде её часто носят с узкими брюками и рубашкой. В более теплое время года, в лагере, это обычно – единственная одежда, которую носят мужчины.

– Для раба, или пленного, ношение бричклаута могут расценить, как надменность или попытку оскорбления, – объяснял Грант, – это фатальная оплошность или неосмотрительность, обычно заканчивающаяся пытками или, скажем, просто могут забить дубинами.

– Понятно, – сказал я.

Хобарты посмотрел друг на друга. Их одежда, как и одежда рабынь, практически ничего не скрывала.

Грант перерезал ремни, что привязывали лодыжки Хобартов распорками.

– На ноги, – скомандовал он.

Они с трудом поднялись ногам, прикованные цепью друг к другу.

Грант вскочил в седло своей кайилы, и посмотрел на них сверху вниз.

– Вы – мои пленники, – заявил он, – полностью, а когда будете проданы, станете рабами. Вы будете совершенно управляемы и полностью послушны. При малейших попытках упорства или неповиновения со стороны любого из Вас, оба будут убиты. Это ясно?

– Да, – сказал Макс, несчастно.

– Да, – поддержал брата Кайл.

– Наш лагерь находится в той стороне, – указал Грант. – Пошли!

Оба Хобарта, двинулись в указанном направлении, спотыкаясь и звеня цепью сковавшей их шеи.

Я обернулся в седле, чтобы посмотреть ещё раз на вытоптанную окровавленную траву, неподвижные фигуры, насекомых и птиц, на место где, вчера, произошла ужасная резня.

– Остаёшься здесь? – спросил Грант.

– Уже еду, – ответил я и тронул своё животное с места.

Грант поехал вслед за Хобартами.

Через мгновение я догнал его, пустил свою кайилу чуть позади от его.

Когда он нагнал Хобартов, он снял свой кнут с кольца седла, и, размахнувшись, стегнул их.

– Поторопись! – прикрикнул он, – Хар-та! Быстрее! Быстрее! Хар-та!

Они торопливо следовали перед ним, спотыкаясь и задыхаясь, беспомощно ведомые, реагируя на его пожелания и властные удары его кнута, скованные цепью за шеи и связанные – его враги. Я улыбнулся. Приятно иметь врагов в своей власти.

Я больше не оглядывался назад.

13. Одеяла и путы. Я оказываю одолжение Гранту

Я лежал на боку, опираясь на локоть.

Приблизившись ко мне, она опустилась на колени. Она была одета в короткую коричневую рабскую тунику, пока одета.

Она вся дрожала. Она молчала.

Я пристально рассматривал её какое-то время. Под моим взглядом её голова склонилась.

Насмотревшись, а откинулся на спину на свои, на расстеленные на траве, одеяла. Я закинул руки за голову. Кайиловое седло и кайиловый хлыст лежали рядом, сбоку от меня. Я смотрел на звезды, и три гореанские луны. Трудно передать величественность ночи в Прериях Гора, необъятность неба, глубину черноты, и контрастную яркость звезд. Необъятные просторы дикой природы на Горе и отсутствие крупномасштабного искусственного освещения, позволяют звездным ночам, почти повсеместно, проявляться с таким захватывающим дух блеском, который невозможно представить, человеку, приученному к серой, тусклой, загрязненной ночной атмосфере Земли. В Прериях, однако, и в таких местах как Тахари, вероятно из-за относительной плоскости ландшафта, не скрывающего горизонта, эти эффекты кажутся ещё более подчеркнутыми, ещё более громадными, более захватывающими, более невероятными и поразительными.

Я не говорил с девушкой. Я не хотел её торопить. Я позволил ей продолжать стоять на коленях там, в траве, в нескольких футах от меня.

Я слышал как одна из кайил, всхрапнула на привязи, щипля траву и перебирая лапами дёрн.

Я продолжал разглядывать звезды.

– Господин, – наконец негромко позвала она.

– Да, – ответил я. Она заговорила на гореанском.

– Меня послали на Ваши одеяла, – сказала она.

Я снова поднялся на один локоть, и в упор посмотрел на неё. Нижняя губа девушки дрожала. Она выглядела очень привлекательно, в свое короткой коричневой рабской тунике. Её горло было обнажено, будучи выпущенным из ошейника каравана.

– Меня послали на Ваши одеяла, – шепотом повторила она.

– Я это уже понял.

Она попыталась, своими маленькими кулачками, стянуть полы туники, чтобы защитить от моего пристального взгляда, как ей казалось, округлые контуры её грудей, так очевидно выставленных на показ глубоким вырезом одежды. Я улыбнулся. Разве она ещё не знала, что это был предмет одежды рабыни? Разве она не понимала назначение, для которого и был сделан такой глубокий, V-образный, разрез в тунике, заканчивавшийся только на животе. Разве она ещё не понимала, что женщина, которая носит это изделие – принадлежит мужчинам, что она рабыня?

Следуя моему жесту, она убрала руки от своей одежды и опустила их на бедра.

Она стояла на коленях в траве, а я рассматривал её.

Она опустила голову, стараясь не встречаться с моими глазами. Она, новообращённая рабыня, она еще не привыкла к тому, чтобы быть осмотренной. Так осмотренной, как осматривается женщина её гореанским хозяином.

Я продолжал изучать её.

Я нашел её довольно очаровательной.

Она подняла свою голову. Было ясно видно, что она напугана.

По малейшему жесту моих пальцев, она должна была бы немедленно раздеться догола, и броситься облизывать и целовать мои руки.

Приятно всё-таки владеть женщиной.

– Я не знаю, что делать и что говорить, – простонала она на английском языке.

Это была наша пятая ночь в Прериях. Эта женщина, и другие, обучаемые Джинджер и Эвелин, уже имели поверхностное знание гореанского. Я был доволен её прогрессом в постижении языка, и она казалась мне лучшей в этом из всех скованных цепью товаров. Но всё же, и её познания были ещё, жалкими и ограниченными. Фраза, которую она повторила уже не раз, «Меня послали на Ваше одеяло», например, произносится рабыней полностью осознающей её статус, кротко проясняя, что её близость с мужчиной не запрещена, и что она просит рассмотреть её для использования в целях получения удовольствия. Она же говорила, скорее как если бы произносился, просто набор слов, заученных наизусть, и как если бы она при этом думала только о том, чтобы не забыть эту фразу или не произнести её неправильно. Она, несомненно, изучила фразу зазубриванием, под присмотром Джинджер или Эвелин. Однако полагаю, что они объяснили ей и значение слов, или, по крайней мере, большую часть их значения, которые могли бы быть восприняты сырой земной рабыней на её начальной стадии обучения. Она, несомненно, должна была понять смысл этих слов, но, по-видимому, не понимала в его во всей полноте, что это значит полностью предоставлять себя как гореанскую рабыню в распоряжение Господина, и для его удовольствия.

– Я не могу даже говорить на Вашем языке, – несчастно пролепетала она по-английски. – Я глупая. Я ничего не могу запомнить. Все слова вылетели у меня из головы!

Я видел, что даже то, небольшое знание гореанского, которое она получила, ускользнуло от неё.

– Простите меня, Господин, – вдруг проговорила она по-гореански. – Простите меня, Господин. Простите меня, Господин!

Я был удовлетворён, видя, что она смогла вспомнить, по крайней мере, хоть что-то.

Вся дрожа, она опустила голову.

Я видел, что по крайней мере в течение некоторого времени, не смогу общаться с ней в по-гореански. Очевидно, даже те гореанские фразы, которые она знала, сейчас ей недоступны, да и их было чрезвычайно ограниченное количество.

– Простите меня, Господин, – плача, произносила девушка единственные гореанские слова ей доступные.

Я улыбнулся. Несомненно, эта простая фраза во многих случаях, хотя и не всегда, спасала немало раздетых, рабынь от грозящих наказаний.

Её плечи дрожали, а голова опускалась всё ниже.

Конечно, нет необходимости, быть в состоянии общаться с женщиной, чтобы учить её, если она – рабыня. Женщины очень умны. Они быстро понимают, что такое цепь и кнут. В действительности, многое может быть достигнуто такими простыми, но эффективными средствами, как удар ладонью, или выкручивание рук, таким способом вбивая знания в её тело. Да, такими способами можно научить даже большему и быстрее, чем если просто говорить на её языке.

Я любовался девушкой, стоящей на коленях в траве, и дрожавшей от страха. Я поглядел лежавшие подле меня седло и хлыст. В любой момент, я легко мог сорвать с неё одежду и бросить на её животом вниз на отполированную кожу седла. Я мог при помощи хлыста и ласк, начинать вбивать в неё, каплю за каплей понимание её теперешнего состояния.

– Меня послали на Ваши одеяла, Господин, – прошептала девушка, по-гореански, поднимая голову.

Я видел, что она ещё не была готова к седлу и хлысту. Но всё же, если я оценил её правильно, подготовка к этому не будет слишком долгой. Она была отличным рабским материалом.

Я мягко подозвал рабыню.

Робко девушка, на руках и коленях, подползла ко мне по траве. Когда она добралась до моего одеяла, я аккуратно взял её руками и, положил на спину около себя. Она была напряжена, но робко попыталась потянуться своими губами к моим, но я помещал, положив ей на рот свою руку. Она замерла и испуганно посмотрела на меня. Моя рука была туго прижата к её рту. Девушка лежала неподвижно, и не могла говорить.

– Я говорю на твоём языке, – сказал я ей, очень спокойно. Её глаза расширились. Я говорил с ней по-английски! Но я не позволял говорить ей.

– Это не особенно важно, – продолжал я, – но без моего разрешения Ты не имеешь права рассказывать об этом кому бы, то, ни было. Ты меня поняла?

Она кивнула, как она могла, моя рука неподъёмным грузом прижимала её голову к земле. Убедившись, что неожиданностей не будет, я убрал руку.

– Вы говорите на английском языке? – переспросила она, с любопытством.

– Да, – подтвердил я.

– Значит Вы здесь, чтобы спасти меня и других девушек? – прошептала она с надеждой. – О-о-о! – только и смогла выдохнуть рабыня, когда её голова была снова зажата, на этот раз моя рука держала её под подбородком, а мои пальцы сдавили щёки по обеим сторонам челюсти.

– Где твой ошейник? – строго спросил я.

– В караване.

– В караване, что? – переспросил я.

– В караване, Господин! – сразу исправилась девушка.

– Кто Ты?

– Мне сказали, что я – рабыня, – с трудом ответила она, моя рука, твёрдо удерживала её подбородок. – О-о-о! – послышался стон, её голова отклонилась ещё дальше назад, под властью моего сурового захвата.

– Кто Ты?

– Рабыня! – напряженно пробормотала она. – Я – рабыня, Господин!

– Ты всё ещё думаешь, – продолжил я допрос, – что Вас кто-то будет спасать?

– Нет, Господин, – сказала она. – Нет, Господин!

– Никакого спасения для тебя не будет. Ни для тебя, ни для любой другой на вашей цепи.

– Да, Господин, – шёпотом ответила она. – Мы – рабыни.

– Тебе удобно говорить о своём рабстве на родном языке? – поинтересовался я.

– Да, Господин.

Я пристально смотрел ей в глаза. Не выдержав, она отвела взгляд.

– Почему Ты решила, что я мог бы подумать о вашем спасении? – задал я ей вопрос.

– Разве Вы не с Земли?

– Когда-то был, – согласился я.

– Но ведь тогда, Вы должны сочувствовать к нашему тяжелому положению, похищенных с Земли и порабощённых женщин.

– Женщины Земли часто бывали порабощены, – начал я объяснять свою точка зрения. – Неволя не новинка для земных женщин, и их готовность для ошейника долгое время не оспаривалась. На Земле в этот самый момент множество женщин удерживаются в неволе вполне законно, и есть немало других, трудно представить их численность, кто находится в неволе тайно.

Также, всегда в истории человечества, как в прошлом, так и сегодня, многие женщины обнаружили себя порабощенными. Твои неприятности и тяжелое положение, пожалуй, далеки от уникальности. Ты, и те другие с тобой, являетесь просто ещё одной горсткой рабынь, порабощённых женщин, всего лишь новые и свежие экземпляры исторически обоснованного товара.

– Да, Господин, – прошептала она сквозь сжатые челюсти.

Я убрал руку с её горла и лица. Она задыхалась, ей было жутко, но она лежала рядом со мной, не шевелясь. Грудь девушки поднималась, под тонкой тканью рабской туники.

– Теперь Ты можешь начать снова, – разрешил я. – Вернись к своему первоначальному положению. Можешь говорить по-английски.

– Да, Господин, – всхлипнула она. За тем она со страхом отползла от меня в сторону. Через мгновение она уже стояла на коленях, как она прежде, в нескольких футах от меня, на траве. – Господин, – обратилась она ко мне, как положено.

– Да?

– Я – рабыня. Меня послали на Ваши одеяла.

– Превосходно. Ты – симпатичная рабыня, – похвалил я.

– Спасибо, Господин, – покраснев, сказала она.

– Подход, Рабыня, – прозвучала моя следующая команда.

– Да, Господин, – проговорила она, и на руках и коленях, поползла ко мне.

Опять, как и в первый раз, я взял её на руки, и положил на спину, около меня.

– Я – девственница, – сказала она и покраснела.

– Я знаю. Результат проверки твоего тела, сделанный вскоре после твоего приобретения, Грант, твой хозяин мне сообщил.

– Да, Господин.

– Такая информация является общедоступной среди рабовладельцев, – пояснил я.

– Да, Господин.

Я взял ткань её рабской туники, и, перебирая между пальцами, сказал:

– Это – тонкая, слабая ткань.

– Да, Господин.

– И она хорошо Тебя показывает всем окружающим.

– Да, Господин.

– А ещё, у Тебя симпатичные ноги.

– Спасибо, Господин.

– Ты – напряжена, – заметил я.

– Простите меня, Господин.

– Ты знаешь, что с тобой будет сделано сегодня ночью? – спросил я.

– Я должна быть лишена девственности, – прошептала она.

– Это – смехотворно. Это – абсурдно. Скорее Ты должна быть вскрыта, действие, которое, в случае рабыни, в интересах всех мужчин.

– Да, Господин.

– И это вряд ли будет болезненным, но если и будет, то боль будет кратка, и чувствовать Ты будешь её недолго.

– Я понимаю.

– Но если Ты хочешь почувствовать, в некотором смысле, необычность момента, то мы можем завтра, перековать в ланцет один ножей Грант.

– Я поняла, – задрожав, прошептала она.

Это казалось мне лучше, чем предоставить решение этой проблемы дикарям. Они имеют склонность быть нетерпеливыми в таких вопросах, даже с их собственными женщинами. Самодельный ланцет, стерилизовавший в кипящей воде, казался мне предпочтительней, чем заостренная кость кайилиаука или того хуже обструганный колышек.

– Но, очевидно, твоё вскрытие, только лишь простая формальность.