Текст книги "Актриса года"
Автор книги: Джон Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Глава 35
Карен с отвращением отшвырнула журнал «Персонэлити». По дороге домой она едва не врезалась в едущий впереди «БМВ», когда увидела на Франклин-авеню стенд с журналами и газетами. Там, среди номеров таких изданий, как «Таймс», «Ньюсуик» и «Пипл», красовался свежий номер «Персонэлити» с ангельским личиком Эмбер Лайэнс на обложке.
А уж статья! Один абзац поразил Карен в самое сердце.
«Необыкновенно тонкая, наделенная незаурядным талантом актриса, которой едва перевалило за двадцать, обрела и почти сразу потеряла истинную любовь. И объектом этой любви являлся мужчина, чьим оружием были не наркотики или спиртное, но слово. И вот теперь она потеряла его навсегда».
Перед читателями предстал не образ юной, одурманенной наркотиками бродяжки, которая всеми правдами и неправдами пробилась в Голливуд, а некое божественное и непорочное создание. Можно подумать, речь шла о Жанне Д'Арк, никак не меньше.
Не только «Персонэлити», но и вся пресса выражала самое искреннее сочувствие Эмбер. И Карен просто недоумевала. Она была уверена, что молодая актриса выбыла из гонки за премией «Оскар» после той позорной истории в «Рэдио-сити». Теперь ее превращают чуть ли не в мученицу – и все только потому, что Тед Гейвин (да были ли они вообще знакомы?) погиб.
Утешение Карен нашла в новостях Си-би-эс, где ее вместе с Конни Траватано назвали главными претендентками на «Оскара». Теперь оставалось лишь надеяться, что по сравнению с опозорившейся на публике и уличенной в воровстве Кони, арест Карен за непристойное поведение в общественном месте будет выглядеть пустяковым недоразумением.
Однако Эмбер Лайэнс нельзя пока списывать со счетов, и Карен плохо представляла, что можно противопоставить слезливой истории, опубликованной в «Персонэлити». О, если б этот Гейвин не умер!..
Но он должен был умереть!
Разве для того она в течение пятнадцати лет делала карьеру, училась актерскому мастерству в колледже и снималась в крутых и мягких порно, а затем перешла к настоящей работе в кино, чтобы теперь ее уничтожил какой-то жалкий журналистишка? Оставив своего ребенка на попечение женщины, чьего мужа она некогда соблазнила, Карен ни разу не испытала по этому поводу ни малейших угрызений совести. Ей пришлось поступить так, потому что она не могла поступиться карьерой.
Все эти годы, на протяжении всего пути от Баскома до Голливуда, у нее была одна лишь цель: стать звездой киноэкрана и добиться славы и богатства. Брак, семья, душевный покой – все это было не для нее, а для какой-нибудь девушки-простушки, живущей по соседству. Карен хотела обитать на вершине и чтобы от внешнего мира ее защищала возведенная вокруг этой вершины высокая металлическая ограда.
А миссис Гункндиферсон никогда этого не понимала. Именно поэтому стала лучшей матерью для ее сына, чем могла бы стать сама Карен. Так, во всяком случае, ей казалось все эти годы.
И вот теперь пришлось позвонить миссис Гункндиферсон и пообещать, что она обязательно приедет на вечер встречи и обратится с речью к выпускникам. Она полагала, что тогда ее тайна не будет раскрыта, по крайней мере до дня вручения «Оскара».
Человек должен твердо знать, что ему следует делать. Эту истину она усвоила еще в девятилетнем возрасте, когда впервые увидела по телевизору «Дурное семя». Ее по сей день ужасало, какую цену пришлось заплатить малышке Роде Пенмарк за все совершенные ею злодеяния. Да этот ребенок заслуживал медали за стойкость и упорство в достижении цели!
Со дня расправы с Тедом Гейвином Карен спала спокойно и без сновидений, ее сознание и подсознание не мучили угрызения совести. Что, впрочем, совсем неудивительно. Ведь человек должен делать то, что должен. И этот несчастный придурок из «Персонэлити» послужил лишним тому подтверждением.
Нет, один момент ее все же беспокоил. Что, если гибель Теда Гейвина действительно поможет этой сучке Эмбер получить «Оскара»?
Звонок раздался рано утром.
– Конни?
– Да?
– Это Эрик. Как поживаешь?
– Прекрасно. А ты?
– Я тоже. Послушай, Конни, я хотел бы пригласить тебя сегодня на ленч. Ты как, свободна днем?
– Свободна и легка, как ветер! – пошутила Конни.
– Так я заеду часов в двенадцать, хорошо?
– Буду ждать, Эрик.
Опустив телефонную трубку, Конни вдруг почувствовала, что сердце у нее колотится как бешеное. Словно в груди поселился барабанщик. Всю эту неделю она ждала и надеялась, что Эрик позвонит. И он позвонил!
Такого взрыва чувств и эмоций она не испытывала с тех пор, когда еще девчонкой смотрела в кинотеатре Ньюарка «Летний уголок», где Сандра Ди соблазняет Троя Донахью. Неужто это было тридцать пять лет назад?..
«Да шут с ней, с этой Сандрой Ди, – подумала она. – Может, это последняя в моей жизни попытка соединить судьбу с порядочным мужчиной, и я сделаю все, чтобы так и произошло». Лежа в ванной, в пене, Конни мечтала о жизни с Эриком. Каждый день она будет подавать ему вкусный завтрак. А вечерами, после работы в участке, он будет возвращаться домой, где его ждет обед. А потом они будут тихо и уютно сидеть у камина и беседовать. И посещать воскресную службу. И еще ей так хочется пойти с ним на бал полицейских и станцевать там польку. С ним, со своим возлюбленным! А эти чудесные обеды в кругу его семьи! Возможно, она даже возьмет у Розы рецепт приготовления лазаньи.
Подойдя к шкафу в спальне, Конни достала шелковый пиджак цвета слоновой кости. Оделась, потом опустилась на диван, обитый черным бархатом, и начала тихонько напевать: «Только скажи, где найти тебя…» Нет, то действительно была самая любимая в ее жизни песня.
Служанка ввела Эрика в комнату и удалилась. Он стоял в аркообразном дверном проеме, и солнечный свет, играя в его светлых волосах, образовывал вокруг головы подобие нимба. «О мой любимый, единственный!» – подумала Конни.
– Страшно рада тебя видеть, – заметила она и едва сдержалась, чтобы не сказать большего. – Со времени того чудесного дня в Палм-Спрингс прошла целая неделя.
– Ну что, хорошо дома? – спросил Эрик и присел рядом с нею на диван.
– Еще бы! – весело ответила Конни. – Причем заметь: за все это время я не выпила ни капли.
Что было правдой. Вернувшись в свой особняк, Конни первым делом повытаскивала бутылки со спиртным из всех тайников, чуланов, цветочных горшков и прочих мест, о которых помнила. И отдала их Хельге, массажистке. «Вот, передай Бьорку. Может, это поможет ему дописать книгу о Бергмане, – сказала она. – Все писатели пьют».
– Рад, что с тобой все в порядке, – заметил Эрик.
– Чего бы тебе хотелось на ленч? – спросила Конни. – Могу попросить повариху приготовить суфле из шпината.
– Я пришел по более серьезному делу, – сказал Эрик.
Конни почувствовала, что дрожит от нетерпения. Неужели он собирается сделать ей предложение? Так быстро? Они ведь даже еще ни разу не переспали.
Эрик поднялся и принялся расхаживать по комнате.
– Как тебе известно, на прошлой неделе я с твоего разрешения обыскал этот дом. Чтобы попытаться получить дополнительные доказательства… ну, потому делу, об анонимных письмах. И то, что я обнаружил… Короче, боюсь, это неприятно удивит тебя.
– Наверняка какой-нибудь фан-психопат, да? – сказала Конни. – Один из вымогателей автографов, что охотятся за звездами, точно гончие.
– О, если бы так! – вздохнул Эрик.
– Это кто-то… кого я знаю, верно? – выдохнула Конни.
– Да. И очень даже хорошо знаешь.
Конни вдруг почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. А сама она тем временем судорожно пыталась сообразить. Может, это дело рук Морти? Бедного пукающего Морти, который пытается отомстить ей за долгие годы унижения? Нет, на него это совсем не похоже.
– Это очень, очень близкий тебе человек, – зловещим тоном произнес Эрик.
– Ну не томи же! – взмолилась Конни. – Говори наконец, черт возьми, кто это!
– Это ты, – тихо сказал Эрик.
– Что?! – ахнула Конни.
– Да, это ты, Конни, – продолжил Эрик. – Все эти записки напечатаны на машинке, которая стоит у тебя в кабинете. Это также подтвердил анализ найденного там волоска и состава бумаги. Ты сама писала эти письма.
– Ты что, совсем рехнулся?! – взвизгнула Конни, вскакивая с дивана. – И хочешь, чтоб я поверила в эту чушь?
– Возможно, ты даже не отдавала себе отчета в том, что творишь, – сказал Эрик. – Возможно, то был крик о помощи из глубин твоего подсознания.
– Все это выдумки и бред! – отрезала Конни.
– Возможно, ты даже страдаешь раздвоением личности – такое иногда случается… – добавил Эрик.
– О, теперь понимаю! – гневно воскликнула Конни. – Нет, я не какая-нибудь гребаная Сибилла! И вот еще что, мистер Шерлок Холмс! Личность, находящаяся в данный момент перед вами, есть Конни Траватано! И не кто иной, как Конни Траватано! А потому забирайте все ваши бумажки и проваливайте отсюда к чертовой бабушке!
– А ты знаешь, что тебя можно за это арестовать? – спросил Эрик. – По обвинению в попытке дезинформировать полицию.
«Господи Иисусе! – ужаснулась Конни. – Вместо того чтобы пойти под венец, я минут через пять могу оказаться в тюрьме. Ведь меня вполне могут посадить за решетку. И тогда… тогда у меня просто сердце разорвется от горя!..»
– Ты вообще помнишь, что писала эти письма? – уже мягче спросил Эрик.
– Ты говоришь со мной так, точно я какая-нибудь закоренелая злодейка! – воскликнула Конни.
– Я не смогу помочь тебе, если ты не поможешь мне, – сказал Эрик. – Эти записки… Ты помнишь, как писала их?
И тут вдруг весь гнев Конни улетучился, и на смену ему явилось ощущение полного и безнадежного одиночества и беспомощности. Неужели Эрик и в самом деле прав? Неужто она действительно сама сочиняла все эти мерзкие записки в неком трансе, подсознательно пытаясь завоевать симпатию и сострадание людей? Возможно, на этом свете происходят очень странные вещи, подумала она. А потом вдруг вспомнила малоизвестный альбом Этель Мерман под названием «Мерман идет в диско».
Конни рванулась вперед, уткнулась Эрику в плечо и зарыдала, орошая слезами его синюю полицейскую форму.
– Мама! – прорыдала она. – Мама, прости, если я причинила тебе боль! Но я делала это только для тебя, Роза, только для тебя!..
Женщина, сидевшая напротив Лори в гостиничном номере, выглядела ухоженной и собранной. Тщательно уложенные волосы, красные аксессуары от Адольфо, умеренное количество украшений от Дэвида Уэбба – от нее так и исходили спокойствие, уверенность в себе и теплота. Глаза светились умом, а всякий раз перед тем, как задать очередной вопрос, она смешно складывала сердечком маленькие губки. Словом, не женщина, а само совершенство, решила Лори.
Но собственно, что тут удивительного? Ведь то была сама Барбара Уолтерс! А кто такая она, Лори? Еще один кусок киношного мяса, который Барбара Уолтерс собиралась бросить на растерзание вечно голодной до новостей аудитории. И намеревалась она сделать это в своем шоу по поводу вручения премий, до выхода в эфир которого осталась всего неделя.
Мелисса умоляла Лори не давать согласия на интервью до выхода из клиники. «Она сожрет тебя, выплюнет косточки в свою крокодиловую сумочку и унесет с собой, – твердила Мелисса. – Я видела, как работает Барбара, когда ей попадается интересная история. А попытка самоубийства – это именно такой случай. Она вцепится в тебя когтями и зубами и не отпустит, пока не выжмет все».
– Лучше позвони ей и договорись о встрече! – крикнула Лори в трубку, прямо в ухо своей высокооплачиваемой журналистке. Проведя дома два дня, Лори уже точно знала, что будет делать дальше. Она не верила в отчет врача, где говорилось, что то была неудавшаяся попытка самоубийства. Там говорилось также, что от выпитой текилы у Лори начались галлюцинации и что ей привиделась покойная Жаклин Сьюзан, которая якобы и предложила ей секонал. И если бы домработница не вернулась за ключами, Лори погибла бы.
Но соприкосновение со смертью заставило ее по-новому взглянуть на жизнь. Казавшиеся прежде непреодолимыми препятствия словно подстегивали. Риск, выглядевший смертельным, манил. Словно внутри у Лори развернулась некая пружина, забил бурлящий источник энергии, расчистивший доступ свежему притоку крови. Короче, самоубийство закалило и укрепило душу Лори.
И вот она сидела в номере отеля «Беверли-Уилшир» и ждала Барбару Уолтерс, которая должна была явиться и засыпать ее каверзными вопросами. Они будут угощаться бараниной на ребрышках, что ввез на тележке официант, на огромном серебряном блюде с подогревом. Они будут сидеть и рассуждать о ее горьком жизненном опыте под неусыпным наблюдением Мелиссы. Однако когда интервью началось, Лори просто поразили сострадание и шарм Уолтерс. В ней чувствовалась бесхитростная смесь мудрости, взращенной на куриных бульонах, и шика в стиле Бергдорфа Гудмана. Барбара Уолтерс являлась истинной еврейской мамочкой Америки.
– А теперь, Лори, – сказала Барбара, резко сменив тему, – после того как мы поговорили об «Оскаре» и вашей карьере в кино, которую вы начинали еще почти ребенком, я бы хотела задать несколько более личных вопросов.
Лори напряглась и покосилась в угол, где сидела Мелисса. И увидела, как у той выступили на верхней губе мелкие капельки пота.
– Я мать, – сказала Барбара. – И подобно любой другой матери в Америке, хотела бы знать, когда моя малышка дочь… О, уже чувствую, она просто убьет меня за это, но не могу не спросить… Так вот, хотела бы знать, когда моя дочь выйдет замуж. И выйдет ли вообще. Ваша мать когда-нибудь задавала вам этот вопрос?
– Вообще-то нет, – с застенчивой улыбкой ответила Лори.
– Что ж, в таком случае, – изобразила в точности такую же улыбку Барбара, – позвольте мне представить себя на месте вашей матери. Скажи, Лори, ты собираешься вступить в брак?
– Смотря что под этим понимать, – устало ответила Лори.
– Ну как что? – усмехнулась Барбара. – Поселиться с кем-нибудь вдвоем, вместе заниматься хозяйством, ухаживать за садом, завести пару собак…
– Вы имеете в виду партнерские взаимоотношения?
– Конечно. Чтоб кто-то мог помассировать ноги, когда ты, совсем усталая, возвращаешься домой.
– А вот это было бы очень кстати, – усмехнулась Лори.
– Ну, вот видите, – ласково протянула Барбара. – Оказывается, мамы бывают не так уж и не правы.
– Наверное, нет, – согласилась Лори, заметив, что Мелисса перестала ломать пальцы.
– И однако же, – продолжила Барбара, – я была бы никудышной матерью, если б не спросила, есть у моей девочки кто-нибудь на примете или нет.
– Было… – глухо ответила Лори. – Но теперь между нами все кончено.
– А вы не могли бы рассказать поподробнее, кто именно это был? – спросила Барбара, и в уголке ее правого глаза засверкала слезинка.
– Да, могла бы, – ответила Лори. – Ее звали Мария.
Наступила мертвая тишина. Барбара Уолтерс взирала на Лори с бесконечным состраданием и пониманием, которое до сего момента распространялось в ее исполнении разве что на Голду Меир и Эдди Мерфи. Затем Мелисса вдруг резко заметила:
– Знаешь ли, Барбара, это самая смешная шутка, которую мне до сих пор доводилось слышать. Мне приходилось быть свидетельницей встреч Лори с мужчинами и могу сказать: нет на свете женщины, более падкой на противоположный пол!
– Да заткнись ты! – рявкнула Лори. – Я сама все расскажу.
– Но, Лори… – пробормотала Мелисса, и на лице ее отразился испуг, – я просто хотела дать понять Барбаре, что ты пошутила, и все.
– Разве? – вызывающе бросила Лори и окинула Мелиссу таким взглядом, что та отступила на два шага назад.
– Конечно, это именно так… Да любой знает, что уж ты интересного мужчину без внимания не оставишь, – пробормотала Мелисса и отступила еще. То был поистине роковой шаг, поскольку она задела дымящееся блюдо с бараниной. Жир выплеснулся, газ над горелкой вспыхнул ярким пламенем, и языки его начали лизать брючный костюм Мелиссы сзади.
– О Бог мой! – взвизгнула Мелисса и повернулась, посмотреть на дым, валивший от ее задницы.
– На воре и брюки горят! – ядовито заметила Лори.
– Пожар, помогите, я горю! – вопила Мелисса.
– Мало того, ты еще и уволена, дорогая, – сказала Лори.
Мелисса выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь. Барбара Уолтерс встревоженно обернулась к Лори.
– Может, мы должны ей чем-то помочь? – спросила она.
– О Мелиссе беспокоиться не стоит, – отрезала Лори. – Уж кто-кто, а эта дамочка сумеет о себе позаботиться.
– Но что она скажет людям, бегая с горящей задницей по гостиничному коридору?
– Что-нибудь да придумает. Мелисса – большой мастер придумывать разные истории. А теперь не пора ли вернуться к нашему интервью?
– Ну, если вы настаиваете, – ответила Барбара. – Хотя лично меня удручает мысль о Мелиссе, бегающей с подгорелым задом… – Тем не менее, будучи истинным профессионалом, Барбара тут же взяла себя в руки и продолжила: – Так вы говорите, в вашей жизни был человек, любимый человек, с которым вы мечтали разделить судьбу. И звали ее Мария. Нельзя ли рассказать о ней поподробнее?
– Да что тут говорить. Просто я ее любила, а она ушла, – ответила Лори.
– И почему же это случилось? – не унималась Барбара, и в уголке правого глаза у нее вновь засверкала слезинка.
– Потому, что я лгала. Пыталась заставить людей поверить, что встречаюсь с мужчиной, что влюблена в него, – пробормотала Лори. – Думала, что это поможет мне получить «Оскара». А вместо этого… я потеряла единственного дорогого мне человека.
– Лори, – тихо начала Барбара, и в голосе ее звучало столько неподдельной искренности и теплоты, что каждое слово, казалось, можно было бы разменять на золотой запас Бюро монетного двора. – Вы отдаете себе отчет в том, что являетесь первым моим собеседником, который… э-э… выходит за рамки общепринятых норм и понятий?
– А как же Элтон Джон? – спросила Лори.
– Ах, милая, – пробормотала Барбара, – да ко времени, когда мы с ним встретились, он уже практически не вылезал из дамского платья. Нет, вы для меня первый случай.
– Вы для меня – тоже.
– Рада этому, – прошептала Барбара и, подавшись вперед, сжала руку Лори.
– Жалею лишь об одном. Что не поступила так раньше, – вздохнула Лори.
– Но, дорогая, никогда не поздно все исправить! – воскликнула Барбара, и по щекам ее поползли слезы. – О Господи! – простонала она, вытирая глаза бумажной салфеткой. – Вы заставили меня плакать. А я ожидала обратного. Думала, что плакать будете вы.
– Ну и как, теперь полегчало, Барбара? – с ехидной улыбкой спросила Лори.
– О, да, да, все замечательно, – ответила Барбара. На ее нарумяненных щеках появились две толстые липкие полоски от размывшейся туши.
Лора решила идти до конца.
– А если б вы были деревом, Барбара, то каким именно деревом хотелось бы вам стать?
– О черт! – прорыдала Барбара, затем громко высморкалась и стала тереть глаза. – Вы же прекрасно знаете ответ. Конечно, этой гребаной плакучей ивой…
«В этом году выбор актрисы на премию «Оскар» стал для членов Академии киноискусств истинным кошмаром. Скандал, раздутый прессой вокруг имен нескольких номинанток, предоставляет скорее материалы для полицейского расследования, а не для оценки их творческой деятельности. Подбавил жару в огонь и недавний слух о Лори Сифер. Эта номинантка, выйдя из больницы, дала эксклюзивное интервью Барбаре Уолтерс, во время которого выяснилось, что она, то есть мисс Сифер, давным-давно является лесбиянкой.
В том случае, если за сорок восемь часов, оставшихся до окончательного решения, новых разоблачений не последует, список номинанток на звание лучшей актрисы года будет выглядеть следующим образом: совершившая попытку самоубийства Лори Сифер, подозреваемая в убийстве Фиона Ковингтон, алкоголичка и воровка Конни Траватано, наркоманка Эмбер Лайэнс и секс-символ Карен Кролл, арестованная за непристойное поведение в общественном месте. В связи со всем этим более пожилые члены Академии вспоминают благословенные времена, когда им приходилось иметь дело с Сейшин Литтлфезер, Марлоном Брандо и Гриром Джарсоном, умершим два года назад. То было просто воплощение благородства, а не люди».
«Ю-Эс-Эй тудей»,
2 апреля.
Глава 36
– Сильнее… крепче… вот так… и здесь немножко… А теперь мягче… глубже, глубже… еще, еще… О Боже, как хорошо!.. Сильней… поглубже…
Конни тихонько постанывала от наслаждения, пока крепкие и умелые руки Хельги разминали и мяли ее тело. Слабый запах спиртового раствора, которым ее предварительно растерли, напомнил о прелестях крепчайшей водки, которую она так любила и к которой поклялась никогда больше не прикасаться. Нет, немножко она все же выпьет – так, для поднятия духа. Ведь до церемонии вручения «Оскара» оставалось всего шесть часов.
– Желаете ли, мадам, чтобы я нанесла на ступни немного холодной овсянки? – спросила Хельга.
– Это еще зачем? – удивилась Конни. – Я уже съела целую миску на завтрак.
– Сегодня вечером вы наденете туфли с открытым мыском, – напомнила Хельга. – И не хотелось бы, чтобы ваши пальчики и ступни выглядели шершавыми и загрубевшими.
– А может, я надену лодочки? – простонала Конни. – Ладно, валяйте, мажьте овсянкой.
– Бьорк говорил, что Ингмар Бергман любил туфли с открытым мысом, – сказала Хельга. – Всегда надевал их, когда наряжался в женское платье.
– Так что же, Ингмар Бергман был голубым? – искренне изумилась Конни.
– О нет, не то чтобы… – неопределенно ответила Хельга, продолжая обрабатывать ее бедра. – Но тем не менее Бьорк упомянул об этом в книге. Сказал, что это поможет ей стать бестселлером. Сделает более привлекательной и острой.
– Ты бы лучше сказала Бьорку, пусть почитает шведские законы. А то дело может кончиться тем, что его привлекут к суду и посадят в тюрьму, где он будет не книги писать, а лепить фрикадельки.
– Но в шведских тюрьмах не делают фрикаделек, мадам. Там производят мебель фирмы «Айкеа».
Конни лишь вздохнула в ответ, а Хельга продолжила массаж. Сегодня Конни страшно нервничала, как тридцать лет назад, перед премьерой «В Москву, или Все погибло!». Ведь через несколько часов станет известно, выиграла она «Оскара» или нет. Если да, то она превратится в немеркнущую звезду Голливуда, а если нет, то останется лишь голосом, записанным на бесконечных пластинках и кассетах.
Хорошо хоть с нарядом особых проблем не возникло. Она решила надеть голубое платье от Армани, в котором собиралась выступить в театре Форда. Такие никогда не выходят из моды. И сидело оно на ней безупречно, а в качестве аксессуаров она выбрала несколько бриллиантов и сумочку от Шанель.
Руки Хельги, казавшиеся более жесткими, чем обычно, подбирались к ее ягодицам. Сперва нежно похлопали по ним, потом стали растирать – сильно, напористо, даже в каком-то смысле эротично. Конни глухо застонала. А потом вдруг почувствовала, как руки массажистки скользнули ниже, и она ощутила палец, проникший внутрь, в самую интимную часть своего тела.
– Хельга! – взвизгнула Конни и резко обернулась.
– Я отпустил Хельгу пораньше, – сказал Эрик. Он стоял сзади, раздетый; чресла опоясывало махровое полотенце, на губах играла озорная улыбка. – Сказал ей, что сам закончу массаж.
– Чем в данное время и занимаешься… – проворчала Конни, и ее вдруг обдало жарким теплом.
– А что, я зашел слишком далеко? – осведомился он, ритмично двигая пальцами.
– Для начинающего не так уж и плохо, – пробормотала Конни и расслабилась, лежа на массажном столе.
– Неплохо? – шепнул он. – Всего лишь неплохо?
Конни сладострастно застонала.
– А вот так… получше, чем просто неплохо, а?..
– Сильнее, сильнее… вот так… глубже… а теперь нежнее, мягче… еще, еще… О Боже, как хорошо!..
– Ты уже готова, любовь моя? – спросил Колин.
– Еще секундочку, дорогой! – прокричала Фиона из спальни. – Просто пытаюсь пристроить пояс на этом сумасшедшем сооружении от Харди Эймис так, чтобы бедра выглядели чуть поуже Английского канала.
Колин налил себе виски и отпил большой глоток. Спиртное помогло немного расслабиться, но при этом, он, как ни странно, чувствовал, что абсолютно спокоен. Они с Фионой простили друг другу все свои выходки и последнюю неделю провели за самыми любимыми своими занятиями: ходили в театры, читали хорошие книги, устраивали долгие обеды, поглощая в неимоверных количествах сосиски с картофельным пюре. Они поклялись не вникать в детали столь драматически закончившихся измен и приняли тем самым разумное решение, хотя Колину оно далось нелегко. Он просто сгорал от желания услышать хоть какие-то подробности романа Фионы с женщиной. Что же касалось убийства Теда Гейвина, то тут Колин был совершенно уверен в невиновности жены, несмотря на то, что других подозреваемых в деле об убийстве пока не появилось.
Иногда Колин даже подумывал, что в данных обстоятельствах, являясь мужем бисексуалки, подозреваемой в убийстве, сам стал объектом зависти со стороны многих голливудских продюсеров и наемных писак-сценаристов.
– Ну и как тебе? – спросила Фиона, входя в комнату. Ее платье от модельера, одевавшего королевское семейство, являло собой довольно смелое сооружение из пурпурной тафты, плотно обтягивающей бедра, и с драпировкой на одном плече типа тех, что украшают сари. На талии красовалось нечто вроде пояса с прикрепленной к нему черной бархатной сумочкой. Сколь ни оригинален был сей туалет, он не шел ни в какое сравнение со шляпой, которую выбрала Фиона. На голове ее возвышалось подобие венецианской гондолы из черной соломки, а воткнутая в середину красная ленточка была, видимо, призвана изображать гондольера.
– Отлично. Вот только… э-э… шляпу бы я снял, – робко заметил Колин.
– Но в точности такая же шляпа была на Саре Фергюсон в прошлом году на скачках в Черчилле, – возразила Фиона.
– Ну вот тебе, пожалуйста, – сказал Колин. – И ее лошадь тогда проиграла.
– Нет, я понимаю, она напоминает тонущий «Титаник», – согласилась Фиона. Сняла шляпу и взбила блестящие золотисто-каштановые волосы.
– Ты моя рыженькая… – протянул Колин. Обнял жену и чмокнул в щеку. – Ладно, нам пора. Машина уже ждет.
– А как же полицейское сопровождение? – спросила Фиона. Детектив Ясплански установил за домом Колина и Фионы круглосуточное наблюдение. Мало того, когда они куда-нибудь выезжали, за ними следовала полицейская машина, даже при поездках в прачечную или продуктовую лавку. – Ты достал для него третий билет?
– Сегодня утром переговорил с этим славным детективом, – ответил Колин. – И он пришел к выводу, что поскольку нас будут показывать по национальному телевидению, то вряд ли нам представится шанс удрать за границу. А потому сегодня обойдемся без эскорта.
– Хотела бы я, чтобы этот тупица оказался на нашем месте. Интересно, что бы он чувствовал, зная, что весь день по пятам за ним топают громилы… – вздохнула Фиона и снова взглянула на себя в зеркало.
– Просто других зацепок у него нет, – напомнил Колин. – О, если бы только ты могла объяснить, как та дурацкая трубка оказалась в кармане пиджака этого бедолаги!
– Тем не менее это до сих пор является для меня тайной, покрытой мраком. Как и те восторженные рецензии, которые получил Кеннет Брейна за исполнение роли Гамлета.
– И у тебя нет ни малейшего представления о том, кто может стоять за этим?
– Нет. – Фиона со щелчком закрыла сумочку от Шанель. – Что ж, нам пора. Для меня это, пожалуй, будет большим испытанием, чем судебный процесс по делу об убийстве Теда Гейвина.
Карен выхватила сигарету «Мальборо лайт» из сумочки от Шанель, нервно прикурила, глубоко затянулась и выпустила длинную струю дыма прямо в лицо Ларсу.
– Ну, и что ты думаешь по поводу того, что Фиону Ковингтон подозревают в убийстве? – спросила она, а Ларс, отмахиваясь от дыма, продолжал работать над ее прической.
– Но ведь ее вроде бы не арестовали, разве не так? – заметил он.
– Очень даже могут арестовать. Прямо после церемонии вручения «Оскара».
– Лично я одного не пойму: почему она выбрала жертвой именно журналиста? – сказал Ларс. – Кругом полным-полно совсем никудышных писак, которых следовало бы укокошить в первую очередь.
– Ходят слухи, будто бы она с ним трахалась, – сказала Карен и снова затянулась сигаретой.
– Но ведь она же сама говорила Джею Лино, что спит с женщиной, – возразил Ларс, быстро и ловко перебирая белокурые пряди Карен. Было уже два часа дня, и он хотел успеть заскочить домой и переодеться в смокинг.
– А может, то было только прикрытие, – пожала плечами Карен. Она обожала вести такие беседы с Ларсом, зная, что на следующий же день он распространит эти сплетни по всем лучшим в округе парикмахерским Беверли-Хиллз. Уж кто-кто, а она твердо знала, что Фиона Ковингтон не виновна в убийстве Теда. Просто ей, Карен, ужасно повезло.
– Ладно, теперь самый главный момент, – сказал Ларс и подал ей совершенно потрясающее облегающее вечернее платье, которое Карен взяла напрокат у Валентино специально для церемонии.
– Ну уж если в это влезу, то влезу во что угодно, – вздохнула Карен, поднялась из-за туалетного столика и скинула халат. И, оставшись в одних трусиках, подошла к Ларсу.
– Так ты считаешь, то, что Фиона как-то замешана в убийстве, повлияет на голосование? – спросил Ларс, помогая Карен влезть в платье.
– Не знаю, – протянула та, расправляя ткань на груди. – А что, Оу Джей Симпсон все еще член Академии?
* * *
– И чего это ты вздумала наряжаться в черное? – спросила Татьяна, подавая Эмбер шикарный туалет от Ричарда Тайлера, который та выбрала для церемонии.
– Я ведь вроде бы в трауре, – ответила самая молодая номинантка на премию «Оскар».
– Это по кому же? По покойному мистеру Персонэлити? – спросила Брианна.
– Не-е-ет, – с улыбкой протянула Эмбер, добавляя последний штрих к вечернему макияжу. – Я скорблю по своей прожитой напрасно жизни. Как Нина в «Чайке».
– Это что, новая рок-группа? – спросила Татьяна.
– Да нет же, глупенькая, – ответила Эмбер. – Это пьеса Чехова. Когда-нибудь о нем слышала?
– Гм… Чек-хоф, – раздельно произнесла Брианна. – Он что, имеет какое-то отношение к чекам, да?
И тут эти обкурившиеся дури идиотки с Беверли-Хиллз принялись хохотать как безумные. А Эмбер меж тем надевала платье. «Смейтесь, смейтесь, малышки, – думала она. – Если сегодня «Оскар» достанется мне, то я буду играть в пьесе Чехова с Дэниелом Дей Левисом, а вы продолжите трахаться с рок-звездами на задних сиденьях своих "БМВ"».
– Ну и как я выгляжу? – спросила Эмбер, надев черные лодочки и хватая сумочку.
– Вся такая чернущая! – воскликнула Татьяна.
– Да тебе прямо дорога в похоронное бюро, – усмехнулась Брианна. – Даже сумочка – и та черная.
– Вот эта, что ли? – улыбнулась Эмбер. – Так это сумочка Конни Траватано, которую она сперла в «Барниз». А я свистнула ее, когда мы лежали в клинике Бетти Форд.
Лори оглядела себя в зеркале. Под тонким шелком аквамаринового платья от Донны Каран отчетливо вырисовывались груди, была видна также ложбинка между бедер, а ниже оно расходилось волнистыми пышными складками. То было самое женственное платье из всех, что ей доводилось носить в жизни.
