Текст книги "Ночная сказка"
Автор книги: Джон Хоул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Когда я готовился дать о ней объявление, то, к своему удивлению, понял, что все наконец-то становится реальным. И мне это было ненавистно. Черт возьми, что же это мы делаем? Я купил себе еще небольшую бутылочку виски, с ним жизнь становится как-то легче. Но как же хорошо иметь деньги! Ко мне зашел Тимбо, чтобы поцеловать меня на ночь. Он отхлебнул моего виски, демонстративно сморщил нос, сказал, что на вкус эта вода напоминает перец и что людям ее пить нельзя. Вне всякого сомнения, он прав.
Выпил почти всю бутылку, раздумывая о сложившейся ситуации. Человек почти всю жизнь тратит на то, чтобы научиться быть ревнивым. Может, это и означает, что пришла зрелость? Он должен обучиться ревности, иначе ему не выжить. Потому что вся жизнь основана на соперничестве. Посмотрите только на меня и ТЛС! Да любой из нас при первой же возможности подложит другому свинью! И все дело во власти, разве не так? Ты теряешь власть и не можешь справиться с ситуацией, и тут же огненный язык ревности опаляет твою душу и начинает подтачивать твой рассудок. Но если ты сам взялся за дело, если дал разрешение, если знаешь, что происходит, если первым был ты, то со всем вполне можно справиться, да еще и с легкостью, что бы ни происходило.
Вот так обстоят дела. Теоретически.
Наверное, поэтому я и согласился взять на себя всю организационную часть с этим самым «Т&Т как там их…» И, думаю, если она будет все мне рассказывать и позволит отмывать с себя грязь, и к тому же я по-прежнему буду все контролировать, то я, пожалуй, все это переживу. Во всяком случае, надеюсь, что так и будет. И знаете, временами мне нравится ее задумка. Как ни крути, это какая-никакая, а все-таки работа.
Не так уж она и безумствовала на Саут-Молтон-стрит. Просто у нее было мало денег. Но все равно, она провела шесть счастливых часов, примеряя на себя всевозможные вещи в целой сотне примерочных. Превратившись в одну ходячую сумку, она умудрилась еще и отдать должное всевозможным травяным чаям, кофе и экстракту морковного сока. Ей до мелочей рассказали все о модной косметике и одежде, посоветовали, какие цвета ей больше идут. Занималась с Гарриет хорошенькая, знающая свое дело молодая женщина, которая не считала, что чаевые оскорбляют ее достоинство.
Гарриет искала вещи, которые ей придется снимать с себя при мужчинах. Ей понравился чудный пестрый лоскутный пиджачок от Дольче и Габбаны. К пиджачку прилагались жилет и шелковая юбка. Гарриет сразу поняла, что очень хороша в этом костюме. Но стоил он целую тысячу. Дороговато, что и говорить, но все же приемлемо. Однако такую вещь покупать нельзя. Если Гарриет казалась милой и забавной в лоскутном пиджачке, то на Наташе такая одежда смотрелась бы вызывающе. Так что, все еще немного хрипя, Гарриет вернула костюм продавцу. И дала обещание сделать себе подарок, как только в ее распоряжении будет побольше денег.
Нет, показ мод, который она устроила вечером в спальне для Питера, включал в себя только одну шикарную вещь – темно-синее велюровое платье, очень короткое, с длинными рукавами и высоким воротником, от Ромео Джильи. Еще она купила пару потрясающих босоножек на высоком деревянном каблуке от Маноло Бланик и сногсшибательный свитер от Сони Ракель. У свитера были пышные рукава и такой глубокий вырез, что, казалось, он едва-едва не доходит до пупка. А на жаркие вечера Гарриет приобрела простое платье рубашечного покроя. Она знала, что всем будет казаться, будто под этим платьем на ней ничего нет. Да, и еще она похвасталась мужу хлопковым боди от Джаспера Конрана – за такое можно и умереть.
Это боди она и надела, когда вечером они отправились в бассейн. Они поехали туда на «БМВ» вместе с Марианной, Сэмом и Пиппой, чтобы посмотреть на Джонти, который участвовал в соревнованиях. Создавалось впечатление, что Гарриет всю жизнь провела в этом райском местечке из красного кирпича. В своей возрастной группе Джонти выиграл все заплывы, выиграл с легкостью. В бассейне стояла какая-то особая, радостная атмосфера, все с наслаждением вдыхали в себя пары хлорки, поднимающиеся от воды. Питер отошел на секундочку за угол, но успел вернуться к тому моменту, когда Гэри Хоуп сказал, что Джонти – очень перспективный мальчик. Мордочка ребенка светилась от удовольствия, которое он все же поспешил скрыть в пакете с хрустящими чипсами, которые Питер только что купил ему. Господи, как же хорошо иметь деньги и тратить их при необходимости. Гарриет тоже считала, что тратить деньги – замечательно. И ей хотелось, чтобы этих денег было побольше. Да, она любила деньги. Разве это так уж страшно? Если так, то она, наверное, очень испорченная особа.
Но Господи, она так любила покупать вещи! Словно ее заколдовали, превратив в жадного покупателя. Это было как наркотик. Это было божественно – иметь деньги, поигрывать ими, а потом отдавать их в руки хорошенькой девушке за прилавком. И Гарриет нуждалась в том, чтобы ласкать в ладонях пластиковую карточку. Она на все готова была пойти, лишь бы вернуть себе возможность общения с банком. И ей было наплевать на то, что она займется непристойным делом. Забавно, но все это пришло в голову ей – девушке из такой скромной, строгой семьи. Она и ее брат… Неужели у них до такой степени отсутствовало чувство защищенности, что они готовы были так опуститься? Не месть ли это за святую простоту их мамочки и папочки? Впрочем, возможно, они просто попали в сверкающий водоворот большого города, который поглотил их. Гарриет молила Господа о том, чтобы не опуститься и не исчезнуть, как ее брат Джулиан. Бедняга…
Соревнования завершились, а она стояла, глядя на опустевший бассейн и слушая, как кричат и веселятся вокруг дети. Питер болтал с Тимоти, который давно должен был быть в постели. Уж сколько раз задавала она себе вопрос, что Питер на самом деле думает обо всем этом. Этим вечером она вдруг впервые подумала о том, что она, Гарриет, ни разу не спросила себя, какими будут ее отношения с Питером. Какое место он займет в ее сценарии? В прошлую субботу она просто использовала его. А он оказался счастлив оттого, что его хоть кто-то использует. Сейчас ей стало казаться, что их отношения уже никогда не буду прежними. Впрочем, в течение последних десяти лет он беспардонно использовал ее. Так что нечего переживать.
Пошли дни моей жизни сутенера. Вообще-то, честно говоря, рассказывать мне особенно не о чем. Может, и слава Богу? Не слишком-то многие кинулись звонить нам по объявлению в «Вотс он». Нам принесли карточки Гарриет – вид у них был до того затрапезный, что их можно было принять за чеки из магазина.
Еще нам надо было найти какое-то помещение для моей Гарриет. Саймон Бейнз, сын местного флориста, – отличный архитектор, который временами подрабатывает, создавая проекты новых домов. К примеру, он работал над кухней Марианны. До прошлого года его маленькая контора располагалась в доме на Флиткрофт-Мьюз – в стороне от Чаринг-Кросс-Роуд. А весь дом принадлежит некоему Джорджу Липкомбу. Это целый лабиринт, в котором угнездились десятки офисов. Мы сняли там самую маленькую, сырую комнатенку в подвале. Мне пришлось объяснить, что компания «Т&Т сервисез» занимается своеобразным бизнесом, поэтому работает в непривычные часы. Кажется, Джорджа мое объяснение устроило. Я привез туда вешалки для одежды, туалетный столик, раскладушку и сумку со спальным мешком. Контракт с Джорджем мы подписали на месяц, так что в случае необходимости сможем быстренько уехать из его дома.
«Моторола» в подвалах не работает, поэтому мне пришлось протянуть туда телефонный провод. Телефон там необходим для того, чтобы создать хоть какую-то иллюзию бизнеса; впрочем, думаю, Джордж и так догадается, чем это Гарри занимается в неурочные часы. Правда, после того как мы договорились с ним о ренте, у меня сложилось впечатление, что его не слишком волнует, как его жильцы проводят время. К тому же в этой комнатенке Гарриет будет только одеваться и спать.
Итак, с организацией дела покончено. Меня чуть подташнивает, я боюсь и в то же время сгораю от любопытства. Мне не верится, что вложенные деньги вернутся. Вложенные Гарри деньги.
Но ничего не произошло. Почти ничего. Г. сказала, что был лишь один звонок, когда она бегала по парку, – кто-то (ведь это мог быть потенциальный клиент) ошибся номером. Пару раз кто-то звонил и дышал в трубку – значит, читают все-таки люди «Вотс он»! Мы оба напряжены до предела, избегаем смотреть друг другу в глаза и едва сдерживаемся, чтобы не кричать на детей чаще, чем обычно. И на собаку. Впрочем, на собаку у нас всегда кто-нибудь кричит. Такой вот у нас дом.
В результате вчера я не выдержал. Торговля мясом, вот как это называется. Я сделал это, даже не подумав о том, что делаю. Просто сделал, и все. Сел и сделал. Не позволив себе даже задуматься о содеянном. Я удивлен. Да, это я разослал эти ужасные письма. Ее визитки с анонимными записочками были посланы двадцати адресатам в Европе, Лондоне и английских графствах. Л в записочках я, как мог, расписал прелести мисс Ивановой, которая может «устроить вам незабываемый вечер». До сих пор не могу поверить в то, что я сделал это. Будто все это происходит не со мной. Подумать только, я устроил настоящую рекламную кампанию, в которой беспардонно расхваливаю сексуальные способности собственной жены! И как я себя при этом чувствую? Да никак! Сделал то, что захотел, ни о чем не думая. Вообще-то я нахожусь в состоянии депрессии. И вместе с тем я необычайно возбужден. Сижу и не знаю, что будет дальше. И еще я напуган. Г. я продолжаю говорить, что ничего так и не произойдет. Не выйдет же Гарриет на улицу, как дешевая проститутка! Так какого же черта я лезу со своими записками? Ну что я за человек! Беспринципный, низкий, слабый! А ведь это неплохой выход! Если человек сам признается в своей беспринципности, низости и слабости, то может спокойненько жить дальше со всеми этими недостатками. А некоторые обманывают сами себя, чтобы вызвать жалость окружающих, разве не так? И тогда уж вам приходится уличать их в недостатках, и вам становится плохо от этого.
Мне пришло в голову, что я не помню, когда принял решение сделать это. Кажется, я как-то пошутил, что такое возможно, а потом вроде как-то это уже стало свершившимся фактом. Просто я запамятовал, когда у меня в голове щелкнуло и я решил, что надо браться за дело. Скорее всего, это Г. приняла решение, а я просто был исполнителем ее воли. Кажется, я стал полным моральным банкротом. А может, не только я, а мы оба. Во всяком случае, мы оба опять стали финансовыми банкротами – теперь, когда провернули всю эту огромную работу.
Хотя… Все довольно просто – мы много лет благоденствовали, а потом не вынесли и нескольких месяцев голода. А ведь некоторые люди удерживаются на плаву и в худших передрягах. Но почему же не мы? Неужто мы так привыкли к сытой жизни? Мы же просто в ужасе при одной мысли о том, что станем бедняками. А бедные люди, между прочим, гораздо лучше богатых. И у них гораздо больше жизненного опыта.
Я сказал, что пойду с нею на станцию. У нее был решительный вид – бледное лицо не выдавало ее мыслей, губы упрямо сжаты. Точно такое же выражение бывает у Джонти, когда он подходит к бассейну, чтобы участвовать в очередном заплыве. Гарриет настояла на том, чтобы самой нести на плече свои вещи – она просто напичкана всевозможными предрассудками. У меня было такое чувство, будто она пошла сдавать экзамен, к которому мы готовились вместе. Вообще-то я человек говорливый, но тут мне и в голову не приходило, что сказать. Ничего! Будь ситуация иной, я бы наверняка нашел слова ободрить ее, а тут… Представьте себе – муж благословляет жену на то, чтобы она повыгоднее продала свое тело. Я чувствовал себя полным идиотом. А вокруг нас жизнь шла своим чередом. И только вы знаете мой ужасный секрет. Вдруг начинаешь осознавать, что мир вокруг тебя чертовски невинен, простодушен и беззаботен. Такой вечер досточтимый доктор Элесдер Макджи назвал бы «таким ласковым и нежным». Удивительный, струящийся английский воздух… Люди играют в теннис, идут с работы, обнимают своих невест и едят итальянское мороженое. Над влажными прилавками, где еще недавно торговали рыбой, кружат мухи, дети носятся взад-вперед на своих скейт-бордах, рискуя разбиться или снести прилавок цветочницы. Все как обычно, все буднично, но в этой банальности и заключается сила.
Мы зашли в здание вокзала на Блэкхит-стейшн и стали читать инструкцию по пользованию автоматом для продажи билетов с таким видом, словно наша жизнь зависела от этих билетов. Можно ли пользоваться одним билетом два дня? Инструкция была составлена до того глупо, что я просто впал в ярость. Так можно ли пользоваться билетом в течение двадцати четырех часов или после полуночи он станет недействительным? Трясясь от злобы, я забросил в щель монеты, а автомат, не дрогнув выплюнул билет.
Мы вышли на платформу, по которой в ожидании поезда ходили люди. Они направлялись в город на работу – кто-то был билетером, кто-то пожарным, официантом, барменом. Стайка пятиклассниц спешила на вечерний сеанс в кинотеатр, куда их пригласили первые поклонники… Респектабельные мужчины стремились в свои клубы, где они смогут поболтать с друзьями и поломать голову над кроссвордами в «Таймс»… А я стоял, нервно обнимая ее за плечи, словно хотел защитить от жестокого мира. Ха! Но разве это так? Я был виновен – это я позволил ей пойти на такой риск. Если бы мне пришлось публично покаяться в содеянном, никто бы в жизни не поверил, что я мог сделать такое. Только последний подонок способен продавать собственную жену! И вдруг я заметил, что она плачет – беззвучно, но плачет. Слезы просто градом катились из ее глаз.
– Гарри, послушай, это безумие, – промолвил я. – Хорошо, хорошо. Все это чепуха. Пойдем, ты вовсе не должна делать этого.
Гарриет молчала, не сводя глаз с железной дороги в ожидании поезда.
– Ну ладно, – продолжал я, – пойдем. Пойдем домой, и давай забудем обо всем. Это е-рун-да. Надо вернуться домой. Игра окончена.
И тут она разрыдалась в голос, а я обнял ее и огромную сумку, висевшую у нее на плече. Она просто захлебывалась рыданиями, а потом яростно закивала головой. Люди, стоявшие на платформе, смотрели на нас с тем выражением, с каким умеют смотреть только лондонцы – они явно были смущены, и им было интересно, в чем дело, но виду они не подавали. Я еще раз крепко обнял ее и повел прочь, сжимая в своей руке ее влажную руку. Мы поднялись вверх по ступенькам и вышли на главную улицу, на воздух, на свободу! Все было кончено. Гарриет едва передвигала ноги и с трудом поднималась по лестнице. Казалось, она больна или искалечена.
И я тут же начал думать о том, как мы правильно поступили. Все это было чертовски глупо и нелепо! Не понимаю даже, как мы могли докатиться до такого! Будто мы жили в фантастическом мире, ничего не зная о реальной жизни. Я испытывал невероятное облегчение, но, признаться, был немного удивлен. Четыре недели я мучился, не зная, какое принять решение, и вдруг все было кончено. Ничего не будет.
Тут мы услышали грохот приближающегося поезда. Словно огнедышащий дракон вынырнул он из туннеля и скользнул к платформе у нас под ногами. Двери с шумом открылись.
Вдруг, вырвав у меня свою руку, Гарриет бросилась вниз, перепрыгивая разом через две ступеньки.
– Нет, Гарриет, нет! – закричал я. А может, я закричал и не это, а что-то другое, столь же банальное.
Потом я бросился вслед за ней. Я бежал и что-то выкрикивал. Я видел, как Г. в последний миг успела запрыгнуть в вагон. Поезд почти тут же тронулся. Бежать дальше не имело смысла. Гарриет настояла на своем, и я был не в силах остановить ее. В оцепенении я смотрел на удаляющийся поезд. Какой-то пожилой джентльмен, оставшийся на платформе, сообщил мне, что поезд ушел раньше, чем написано в расписании.
Я подумал о том, что надо бы сесть на следующую электричку, которая прибывала через двадцать минут. Я мог бы разыскать ее в доме на Флиткрофт-Мьюз, поговорить с нею и привезти домой. Но мальчики были дома одни, а телефона Марианны у меня не было, как, собственно, не было и денег на билет. К тому же, если ей вздумается вернуться домой, она и без меня это сделает. Л потом я подумал; «Что за нелепые оправдания!» И еще мне пришло в голову, что она просто пообедает с этим парнем, и все. А нам до отчаяния нужны деньги.
Не очень-то я хороший человек.
Усевшись перед большим зеркалом в комнатенке на Флиткрофт-Мьюз, Гарриет минут десять красила глаза. Хорошо подведенные глаза и искусно наложенная на ресницы тушь сумеют много рассказать о ней. Ну и, конечно, ее потрясающие серьги. Хоть она и умылась ледяной водой, глаза ее после долгого плача все еще были красными и припухшими. Что ж, иногда женщина и с маленькими глазками выглядит неплохо. Когда у нее нормальный вид, ее глаза бывают слишком выразительными, а это ей как раз ни к чему.
Она едва успела успокоиться, пока поезд полз к станции. Вытащив из сумки утреннюю газету, Гарриет прикрыла ею лицо. Почти весь номер был посвящен описанию ужасного дорожного происшествия; прошлым вечером микроавтобус, путь которого лежал мимо Кентерберри, вез целую команду пловцов. Трое мальчиков погибли. Гарри подумала: ей-то, черт возьми, на что жаловаться? По сравнению с этим ее неприятности – просто пустяк. Бедные-бедные детишки. Их родители, друзья… Она представила своих хорошеньких, здоровых сынишек, которые сидят сейчас в своих уютных постельках. Можно не сомневаться, что их папаша как раз в этот момент читает им сказку на ночь.
И она… Сидит себе, а вечер чудесный – эти бедняги никогда не узнают, какой сегодня вечер… На ней ее лучшая одежда… Подумаешь – зарабатывать на жизнь! Ей-то еще везет. Она – удачливая попрошайка. Оцепенелая, уставшая, осторожная, удачливая попрошайка, которой так хочется все бросить.
Обреченная женщина приготовила себе кофе. Накрасив лицо, Гарриет сняла футболку и джинсы, бережно повесила одежду на металлические «плечики» и задвинула сумку под раскладушку. Дрожащим пальцам было так приятно согреваться о горячую кружку. Она размышляла о том, через какую грязь ей придется пройти, прежде чем она снова наденет на себя свои джинсы. Стоит ли говорить, что она дала себе вдвое больше времени, чем надо для того, чтобы ко всему подготовиться?
Ей стало очень одиноко. Гарриет хотела было позвонить Питеру, но подумала, что, услышав его голос, она вновь потеряет решимость. Он скажет, чтобы она ехала домой, и она так и сделает. Испугается и струсит. Л потом никогда в жизни не простит себе этого.
Кроме ее комнатки, в доме номер двенадцать на Флиткрофт-Мьюз был целый лабиринт маленьких контор, которые уже опустели. Архитекторы, чертежники, театральные агенты – словом, все, чьи конторы находились в этом доме, отправились домой, а может, веселились в пабах или ресторанах. Лишь ей надо было начинать свое дело в этот вечерний час. Она одна оставалась в этом подвальчике с побеленными стенами. Она да паренек-уборщик. Гарриет слышала, как он ходил по комнатам, собирая стаканчики из-под кофе, вытирая столы и вытряхивая мусорные корзины. Маленький приемничек Гарриет монотонно рассказывал о новостях, развлекал ее музыкой и заботливо сообщал об уличных пробках. Радио помогало ей заглушить гнетущую пустоту опустевшего здания.
Все происходящее казалось ей бредовым сном наркомана, у нее было ощущение, будто она собирается ступить на поверхность Луны. Правда, руки Гарриет перестали дрожать, и она уже накрасила губы, но желудок ее все еще предательски подводило. И, возможно, лишь единственный раз, а может, в первый раз из множества она аккуратно сняла с пальца обручальное кольцо и спрятала его в кошелек.
Мужской голос по телефону был грубоватым, но выдавал в нем уроженца севера, что было ей в общем-то по нраву. Он называл ее «дорогая» таким тоном, каким обычно говорят жители Манчестера. Все будет хорошо. Она может всего лишь составить ему компанию за ужином, поболтать с ним, сообщить ему, что он – потрясающий мужчина, и уйти. Ей не нужно делать ничего больше, если она не захочет. Она и не будет. Решено.
Когда они выходили из дома с Питером, он – в который уже раз – напомнил ей, чтобы она не делала ничего такого, что ей не нравится. Когда она убегала от него на электричку, он кричал ей вслед, что она дура. В этом не было ничего удивительного, но он поступил жестоко. Ведь он-то не собирался быть рядом и подсказывать ей, как себя вести. И ему никогда в жизни не приходилось бывать в таких ситуациях. Даже когда она рожала, он, конечно, все организовал, но не больше.
Забавно, но сейчас она чувствовала себя ближе к Питеру, хотя ответственность за то, что должно произойти, Гарриет полностью брала на себя. Они не были так близки даже в то время, когда родился Тимми. И сближало их знание того, что ей придется спать с другими мужчинами. Оба знали, что Гарриет ступает на скользкий, опасный путь, и Питер просто с ума сходил оттого, что не сможет быть рядом. Да, возможно, ему даже хуже: это он будет сидеть дома, не зная, чем себя занять. Впрочем, не исключено, что дело обстоит совсем иначе.
Она была почти готова. Гарриет надела длинное розовое платье из бархата, которое на удивление ладно сидело на ее фигурке. Носить такую вещь – настоящее удовольствие. И еще у нее была подходящая к платью шаль. Очень красиво.
Позвонив в фирму «Тэкси-Э-Гоу-Гоу», она вызвала такси и бросила на себя последний взгляд в зеркало. Много лет она не могла носить розовый цвет, а теперь платье облегало ее стройные бедра, как перчатка. Гарриет была довольна: на ней было мало нижнего белья, и полоски от него не просвечивали на бархате. Ей стало чуть лучше. Интересно, если она наткнется на кого-то знакомого, узнают ли ее? Впрочем, если и узнают, то не поймут, чем она занимается. А скорее всего, они не признают в этой особе свою знакомую Гарриет добропорядочную мамашу и жену. Ее же всегда и везде видели только с Питером. Как бы там ни было, не придет же никому в голову, что она занялась «древнейшей» профессией, лишь потому, что вышла из дома без сопровождения мужа!
Правда, потом ей подумалось, что куда древнее профессия акушерки. Или знахаря.
Итак, Гарриет была готова. И дважды громко произнесла, обращаясь к своему отражению в зеркале:
– Привет, как поживаете? Я Наташа, а вы, должно быть, мистер Канлифф?
Проверив в сотый раз содержимое сумочки, Гарриет перекрестилась, постучала по дереву, вышла из своего убежища и заперла за собой дверь.
Увидев ее, паренек, приводивший в порядок кухню под лестницей, восхищенно присвистнул и спросил:
– Идете в город?
Гарриет рассмеялась – смехом Наташи. Она в первый раз сделала это при постороннем человеке. Звук собственного голоса немного успокоил ее. Этот вечер открывал сезон. Она могла сделать это!
Таксист оказался огромным негром с усами, в большой плоской кепке. Наташиным голосом Гарриет спросила, как его зовут. Он удивился, но тогда она напомнила ему, что у мисс Ивановой есть счет в его фирме. Пробираясь сквозь затор, образовавшийся перед театром на Шефтсбери-Эвенью, водитель сообщил, что его имя Мелвин. Ему хотелось поболтать о грядущем карнавале. У Гарриет не было желания разговаривать.
Современное здание отеля «Квоглино» больше всего походило на ангар. Молодые мужчины и женщины в черных костюмах, приветливо улыбаясь, указали Гарриет на бар, нависающий над рестораном, как гигантское гнездо. Ей подумалось, что не стоило надевать такого платья, впрочем, было еще только начало вечера, а это рановато для дам в вечерних туалетах. Хорошо хоть официанты и официантки были разодеты в пух и прах. В воздухе стоял гул голосов ~ здесь были какие-то типы с женщинами, седовласые подтянутые американцы, которые только и говорили, что о своих замечательных, выдающихся внуках. Негр, игравший на огромном белом рояле, исполнял «Лунную реку».
В баре тоже было много народу. И перед двумя мужчинами на столе лежала «Файнэншл Таймс». Этого для Гарриет было достаточно.
Одну газету читал привлекательный молодой человек. Сердце Гарриет подпрыгнуло – уж больно красив был этот юноша. Любая женщина захотела бы лечь с таким.
А потом взгляд Гарриет упал на другую газету. Явно не прочитанная, она лежала свернутой в трубочку перед другим мужчиной. Казалось, этот розовый сверток служит ему талисманом. Мужчина, ухмыляясь, смотрел на Гарриет. Она широко улыбнулась и направилась прямо к его столику. Когда он встал, чтобы пожать ей руку, сердце женщины подпрыгнуло у нее в груди. Перед нею стоял коротенький, толстый и мордастый мужичок, которому, пожалуй, уже перевалило за пятьдесят. У темных глазок этого типа было странноватое выражение, а на лацканах черного пиджака засохли ошметки пищи. Усевшись за столик, Гарриет взяла в руки стакан с минеральной водой и завела беседу. Перед нею стояла невеселая перспектива. Он напоминал ей жабу – огромную толстую жабу с налитыми кровью глазами. Когда он говорил, с его мясистых губ то и дело срывались брызги слюны. У него был северный выговор, а звали его Грэхем.
Грэхем торопливо опорожнил свой бокал с виски, а затем они спустились по роскошной лестнице в ресторан. Гарриет была чуть не на голову выше его. Придерживая ее за локоть, Грэхем повел Гарриет к столику; посетители ресторана недоуменно оборачивались на странную парочку. Интересно, спросила себя женщина, не превратится ли он в прекрасного принца, если она поцелует его? При одной мысли об этом Гарриет затошнило. Они уселись, и она сразу же подметила, каким удовольствием засияла его физиономия – от его внимания не укрылось, что мужчины провожали похотливыми взглядами его спутницу. Может, с нее уже довольно?
Она будет целых три часа разговаривать с ним и восторгаться его умом, внешностью и поведением, а затем пойдет домой. Ей даже подумать страшно, что можно пойти на что-то большее.
Впрочем, похоже, ни на что большее он и не рассчитывал. В этом Грэхеме не было ничего такого, что выдавало бы его похотливые мысли. Что и говорить, на вид он весьма непривлекательный, но у него приятная улыбка и говорит он дружеским тоном. Жена его умерла (разумеется). Живет он в Смити-Бридже, это недалеко от Рочдейла, держит типографию, где изготавливают упаковку для продуктов питания и «тому подобное». Дважды в год он приезжает в Лондон на какое-то шоу в «Олимпии» – можно не сомневаться, что оно касается этих его упаковок.
С Гарриет у него не было ничего общего. Они смотрели разные телепрограммы, читали разные журналы, интересовались разными видами спорта и культуры. Гарриет пришло в голову, что если бы она увлекалась политикой, то уж во всяком случае не той, которая бы привлекла ее спутника. Эти люди были настолько разными, что вполне могли бы считаться представителями разных галактик. Гарриет возблагодарила Бога за то, что так тщательно приготовилась к работе. Собственно, она сидела за спиной у Наташи и слушала, как та хрипловатым таинственным голосом болтает с Грэхемом Канлиффом и развлекает его.
Чувствуя, что неплохо справляется со своей ролью, Гарриет позволила себе большой бокал вина. Это было против ею же придуманных правил, но вино немного ободрит ее, и к тому же она ведь вернется на ночь в дом на Флиткрофт-Мьюз, не так ли? Она уйдет от него до наступления полуночи. Этакая маленькая Золушка. Впрочем, надо радоваться тому, что ей так много удалось сделать. Причем сделана работа была неплохо.
Когда дело дошло до десерта, Гарриет принялась яростно спорить сама с собой. Что и говорить, этот тип был просто омерзителен, но ведь ей с самого начала было известно, что дело придется иметь со всякими мужчинами. Кстати, мир полон этих самых омерзительных типов, которые пребывают в уверенности, что сумеют купить себе дорогую игрушку. Она целых два месяца готовилась к этому! Наташа была готова справиться с чем угодно, и вот теперь это «что угодно» всплыло на поверхность. Так неужто она струсит и убежит? В этом была ее работа, и она не собиралась прятаться, едва учуяв неприятный запах изо рта! Да он, похоже, довольно добрый пожилой мужчина! И все время смеется над ее шутками. Правда, Грэхем то и дело искоса поглядывал на ее грудь, но ведь, честно говоря, ее профессия предполагает, что мужчины будут не только смотреть на ее бюст, но и трогать его. Впрочем, он не сделал ни одного непристойного намека. Он был вежлив и внимательно выслушивал все, что она ему рассказывала. И довольно забавно рассказывал о жизни его провинциального городка, о его работе и тому подобных вещах. И что самое главное – он платил деньги. Именно его деньги, заработанные Наташей, должны были пойти на спасение семьи Хэллоуэй. Страх боролся в Гарриет с жадностью.
Извинившись, она направилась в дамскую комнату и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Неужели все построенные ею замки – из песка? Неужели вся ее затея, по выражению Питера, просто идиотская, пустая выдумка? Неужели Питер был прав, назвав ее дурой? Неужто она не сумеет перешагнуть эту черту? А что она скажет Питеру за завтраком? «Прости, Питер, но он был коротеньким, противным и носил нейлоновую сорочку»? Гарриет так и представляла себе, что Питер будет добр к ней, все поймет, но на лице его будет выражение, которое она называла «я-же-тебе-говорил». Это будет означать, что он куда лучше ее. Всегда. Она должна быть смелее. Наташа может сделать это. Должна сделать. Она и не думала, что ей будет легко. Вообще-то именно поэтому не все люди делают это.
Взяв себя в руки, она заставила Наташу вернуться за столик. «Вперед!» – приказала она себе. Покачивая бедрами и спокойно улыбаясь, она прошла мимо столиков.
Грэхем заказал себе бренди. «Хочешь выпить, крошка?» Отказавшись от выпивки, Гарриет села рядом с ним и положила руку на спинку его стула. Сквозь пиджак она чувствовала исходящее от него тепло. Про себя женщина повторяла, что надо быть смелой. Грэхем, запинаясь, отвесил ей несколько неуклюжих комплиментов. Он явно немного нервничал. Гарриет догадалась, что он хочет что-то сказать, но пока не решается. Он сообщил ей, что его мать (давно умершая, упокой Господь ее душу) похоронена в прекрасном месте, у нее такая могилка, там всегда так тихо… «Господи, – подумала Гарриет, – этот тип хотел бы трахнуть свою мать». Грэхем тем временем продолжал гнуть свое: его мать была знахаркой, обладала даром ясновидения или чем-то вроде этого. А как Наташа относится к этому?
– Не знаю даже, Грэхем. Да, временами мне кажется, что я умею читать мысли. Впрочем, о человеке многое можно сказать, если хорошо знаешь его. – Она говорила с русским акцентом. – Ну-у-у… Если хотите, могу попробовать прочесть ваши мысли.
