Текст книги "Последняя глава (Книга 3)"

Автор книги: Джон Голсуорси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Флер подарила мне гравюры и ковер, а тетя Эм расщедрилась и дала бюро. Остальное я привезла с собой.

– А где ты спишь?

– На кушетке, очень удобно. Тут рядом есть маленькая ванная комнатка с душем, платяным шкафом и всем прочим.

– Мама просила узнать, что еще тебе нужно.

– Меня бы вполне устроил наш старый примус, несколько одеял, несколько ложек, ножей и вилок, маленький чайный сервиз, если есть лишний, и какие угодно книги.

– Отлично, – отозвалась Динни. – А теперь, детка, расскажи, как ты?

– Физически – прекрасно, а душевно – извелась. Я же говорила тебе, что он приходил.

– Он знает, где ты живешь?

– Пока нет. Кроме тебя, Флер, тети Эм да еще Тони Крума, никто не знает, где я живу. Мой официальный адрес – это Маунт-стрит. Но Джерри, конечно, разыщет меня, если захочет.

– Ты с ним виделась?

– Да. И я заявила, что к нему не вернусь; и я не вернусь, Динни, это решено, предупреждаю заранее. Хочешь чаю? Я могу вскипятить его в фаянсовом чайнике.

– Нет, спасибо, я пила в поезде.

Динни сидела на стуле, привезенном из дому, и ее костюм бутылочного цвета удивительно гармонировал с волосами цвета увядших буковых листьев.

– Какая ты сейчас красивая! – заметила Клер, свертываясь клубочком на кушетке. – Хочешь сигарету?

А Динни думала то же самое о сестре: прелестная женщина, из тех, у которых все прелестно; темные волосы, живые темные глаза, бледное матовое лицо, чуть подкрашенные губы, зажавшие сигарету, – да, Клер действительно могла "возбуждать желание". Однако сейчас это выражение показалось Динни удивительно неподходящим. Клер всегда была живой и привлекательной, но замужество, конечно, неуловимо подчеркнуло, углубило эту привлекательность и внесло в нее что-то завораживающее.

– Ты сказала – Тони Крум? – спросила она вдруг.

– Он помог мне окрасить стены. Фактически он сделал все здесь, а я – в ванной комнате, но у него получилось лучше.

Динни рассматривала стены с видимым интересом. – Очень мило... Папа и мама встревожены, детка.

– Охотно верю.

– Ведь это же естественно, правда?

Клер нахмурилась. Динни вдруг вспомнила, как горячо они с Клер когда-то обсуждали вопрос о том, следует ли выщипывать брови или нет. Слава богу, Клер к этому еще не прибегала.

– Ничего не поделаешь, Динни, я ведь не знаю, что предпримет Джерри.

– Вероятно, ему нельзя оставаться здесь долго, иначе он потеряет место.

– По-видимому, но я не собираюсь расстраиваться заранее. Что будет, то и будет.

– Сколько нужно времени, чтобы получить развод? То есть если ты поднимешь против него дело?

Клер покачала головой, на ее лоб упал темный локон, совсем как бывало в детстве.

– Устраивать за ним слежку – противно. И не буду же я объяснять суду, что он меня истязал! А кто поверит мне на слово? Мужчины легко выпутываются из таких историй.

Динни встала и подсела на диван к сестре.

– Я готова его убить! – сказала она.

Клер рассмеялась.

– Во многих отношениях он даже не плохой человек. Но я просто не хочу возвращаться к нему, вот и все. Если с человека один раз содрали кожу, он второй раз на это не пойдет.

Динни сидела молча, закрыв глаза.

– Скажи мне, – спросила она наконец, – какие у тебя отношения с Тони Крумом?

– Он на испытании. Пока он ведет себя хорошо, мне приятно с ним встречаться.

– Если бы стало известно, что он здесь бывает, – медленно проговорила Динни, – этого было бы достаточно, не правда ли?

Клер снова засмеялась.

– Для светских людей, вероятно, вполне достаточно. А я думаю, что судьи себя такими и считают. Но знаешь, Динни, если я начну смотреть на жизнь с точки зрения судей – лучше умереть. А я чувствую себя в высшей степени живой. Поэтому мне на все наплевать. Тони знает, что я получила такую порцию физиологии, которой хватит надолго.

– Он влюблен?

Глаза сестер – голубые и карие – встретились.

– Да.

– А ты?

– Он мне нравится. Очень. Но и только.

– А ты не думаешь, что пока здесь Джерри...

– Нет. Я нахожусь в большей безопасности, пока он здесь. Если я с ним не поеду, он, наверно, установит за мной слежку. А уж если он решил что-нибудь сделать, так сделает непременно.

– Не знаю, хорошо ли это. Давай пойдем куда-нибудь поужинаем.

Клер потянулась.

– Не могу, детка. Я ужинаю с Тони в ресторанчике, который нам обоим по нашим скромным средствам. Эта жизнь почти без гроша даже забавна.

Динни встала и начала поправлять японские гравюры. Беззаботность Клер была для нее не новость. Что ж, надо быть старшей сестрой? Служить холодным душем?

– Очень хорошие гравюры. У Флер прелестные вещи.

– Извини меня, я пойду переоденусь. – И Клер ушла в ванную.

Раздумывая о неприятном положении, в котором очутилась сестра, Динни почувствовала полную беспомощность, знакомую всем, кроме тех, кто всегда и все "лучше знает". Подавленная, подошла она к окну и отдернула занавеску. За окном было мглисто и темно. Выехавшая из соседнего гаража машина ждала своего шофера.

"Разве тут можно торговать древностями?" – подумала она. В это время из-за угла появился человек; он останавливался перед каждым домом, видимо, ища какой-то номер. Затем прошел по другой стороне переулка, вернулся и остановился как раз под окном. Она отметила уверенность и силу, которыми веяло от статной фигуры в пальто.

"Боже милостивый! – подумала она. – Джерри!" Она опустила занавеску и бросилась в ванную. Открывая дверь, Динни услышала унылое позвякивание колокольчика, оставшегося еще от антикварши.

Клер, в одном белье, стояла под единственной электрической лампочкой и рассматривала в ручное зеркальце свои губы. Динни сразу заполнила собой все свободное место.

– Клер, – сказала Динни, – он здесь.

Клер обернулась. На ее бледных плечах лежали отсветы лампочки, поблескивал шелк белья и расширенные от изумления темные глаза. Она даже сестре показалась каким-то видением.

– Джерри?

Динни кивнула.

– А я не желаю его видеть. – Она посмотрела на ручные часы. – И меня ждут к семи. Вот черт!

Динни вовсе не хотела, чтобы столь опрометчиво назначенное свидание сестры с Тони состоялось, но неожиданно для самой себя предложила:

– Хочешь, я выйду к Джерри? Он, наверное, видел свет в окнах.

– Скажи, Динни, ты могла бы увести его с собой?

– Попробую.

– Попытайся, детка. Это было бы замечательно. Удивляюсь только, как он нашел мою квартиру. Вот проклятье! Теперь будет меня преследовать!

Динни вернулась в гостиную, выключила свет и спустилась по винтовой лестнице. В это время снова зазвенел колокольчик. Идя через пустую комнату, она обдумала план действий. "Кажется, дверь открывается внутрь, надо ее за собой захлопнуть". Ее сердце билось; она сделала глубокий вздох, быстро распахнула дверь, вышла и с шумом захлопнула ее за собой. Она очутилась лицом к лицу со своим зятем и отпрянула с превосходно разыгранным изумлением:

– Кто тут?

Он приподнял шляпу. Они молча смотрели друг на друга.

– Динни! Клер дома?

– Да. Но она никого не хочет видеть.

– Вы хотите сказать – не хочет видеть меня?

– Если угодно – да.

Он испытующе смотрел на нее своими дерзкими глазами.

– Что ж, зайду в другой раз. Вам в какую сторону?

– На Маунт-стрит.

– Разрешите вас проводить?

– Пожалуйста.

Она шла рядом с ним и твердила себе: "Будь осторожна!" Когда он был здесь, она относилась к нему иначе, чем в его отсутствие. Недаром все утверждали, что в Джерри Корвене есть какое-то обаяние.

– Вероятно, Клер отзывалась обо мне весьма нелестно?

– Пожалуйста, оставим эту тему: я разделяю ее чувства, каковы бы они ни были.

– Разумеется. Вы образец преданности. Но ведь вы знаете, Динни, до чего она очаровательна.

Он взглянул на нее сбоку, и в его глазах мелькнула усмешка. Она вспомнила видение в ванной – стройную шею сестры, блеск ее кожи, темные волосы и глаза. Половое влечение? Отвратительный термин!

– Вы себе не представляете, какая это мука! – продолжал он. – И потом я всегда был экспериментатором.

Динни вдруг остановилась.

– Она моя сестра, не забывайте.

– Вы убеждены? Вы так не похожи друг на друга, что просто не верится.

Динни молча шла рядом с ним.

– Послушайте, Динни, – вкрадчиво начал он опять. – Ну, я сластолюбец, если хотите, но что из этого? Половое влечение, конечно, заставляет нас делать ошибки. Если вам скажут, что нет, – не верьте. Но такие вещи изживаются, и дело вообще не в них. Пусть Клер ко мне вернется, и она через два года обо всем забудет. Жизнь, которую мы ведем, ей нравится, а я не придирчив. Брак в конце концов не монастырь.

– Вы хотите сказать, что к тому времени вы займетесь экспериментами над кем-нибудь другим?

Он пожал плечами, покосился на нее и улыбнулся.

– Довольно странный разговор, не правда ли? Я хочу заставить вас понять, что во мне живут два человека. У одного – а его-то и следует принимать в расчет – есть свое дело, и он это дело любит. Клер должна держаться за этого человека, потому что с ним она не закиснет. Она будет в самой гуще жизни, среди незаурядных людей, у нее будут интересы и развлечения, а она это любит. У нее будет известная власть, а власть ее привлекает. Другой человек – да, если хотите, его можно кое в чем упрекнуть; но худшее уже позади, или, вернее, будет позади, когда мы снова начнем жить вместе. Как видите, я честен – или бесстыден... называйте, как хотите.

– Но я не понимаю, – сухо возразила Динни, – где же во всем этом любовь?

– Может быть, нигде. Брак основан на взаимной заинтересованности и влечении. Первая с годами растет, второе блекнет, а ведь она именно этого и хочет.

– Я не могу говорить за Клер, но думаю, что это не так.

– Ну, дорогая, вы в этой области еще совершенно неопытны.

– И, надеюсь, никогда не буду. Но мне бы очень не понравилось такое сочетание сделки и порока.

Он рассмеялся.

– А мне нравится ваша прямота. Нет, серьезно, Динни, вы должны на нее повлиять. Она совершает огромную ошибку.

Динни вдруг овладел неудержимый гнев.

– Я думаю, – проговорила она сквозь зубы, – что огромную ошибку сделали вы. Некоторые лошади не терпят плохого обращения, и потом уж с ними ни за что не поладишь.

Он промолчал.

– Вы едва ли захотите, чтобы в вашей семье был развод, – заметил он наконец и пристально посмотрел на нее. – Я уже сказал Клер, что вины на себя не возьму. Очень сожалею, но в этом я тверд. Кроме того, если она ко мне не вернется, то все равно жить, как ей вздумается, я не позволю.

– Вы хотите сказать, что если она вернется, тогда позволите? продолжала Динни сквозь зубы.

– Вероятно, этим дело бы и кончилось.

– Понятно. Пожалуй, нам пора проститься.

– Как вам угодно. Вы считаете меня циником? Не спорю. Но я сделаю все, чтобы Клер вернулась. А если она не вернется, пусть пеняет на себя.

Они остановились под фонарем, и Динни заставила себя посмотреть ему в глаза. Этот человек, с кошачьей усмешкой и неподвижным взглядом, напоминал огромного бесстыдного и безжалостного кота.

– Я все поняла, – сдержанно сказала Динни. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Динни! Мне очень жаль, но лучше уж играть в открытую. Вашу руку!

Неожиданно для самой себя она протянула ему руку и свернула на Маунт-стрит.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда Динни входила в дом тетки, она всей душой сочувствовала сестре и вместе с тем понимала теперь, почему Клер все же вышла за Джерри Корвена. В нем действительно таилась какая-то гипнотическая сила, какая-то вызывающая бесстыдная дерзость, не лишенная известной притягательности. Естественно, что он имел огромную власть над туземцами и мягко, но вместе с тем беспощадно заставлял их подчиняться своей воле; он мог подчинять себе даже своих сослуживцев. Динни понимала также, как трудно, должно быть, отказывать ему в физической близости, пока он не оскорбляет человеческое достоинство.

Из печального раздумья ее вывел голос тетки, говоривший:

– Вот она, Адриан!

На верху лестницы стоял дядя Адриан; его лицо с козлиной бородкой выглядывало из-за плеча сестры.

– Пришли твои вещи, детка. Где ты была?

– У Клер, тетечка.

– Знаешь, Динни, – сказал Адриан, – а ведь я не видел тебя чуть ли не целый год.

– И я тоже, дядя. Как в Блумсбери? Все благополучно? Кризис не повлиял на ископаемых?

– Ископаемые in esse {Как они есть сейчас (лат.).} чувствуют себя прекрасно; in posse {Что касается их будущего (лат.).} они очень ненадежны, а денег на экспедиции у нас нет. Происхождение Homo sapiens {Разумного человека (лат.).} больше чем когда-либо покрыто туманом.

– Одеваться к ужину не нужно, Динни, Адриан остается. Лоренс будет так рад. Вы можете поболтать, пока я пойду распущу пояс. Может быть, ты хочешь подтянуть свой?

– Нет, спасибо, тетечка.

– Тогда иди туда.

Динни вошла в гостиную и села рядом с дядей. Дядя, худой и бородатый, с серьезным морщинистым лицом, загорелым даже в ноябре, сидел, скрестив длинные ноги, смотрел на нее сочувствующим взглядом и, как всегда, казалось, готов был слушать ее сердечные излияния.

– Ты знаешь насчет Клер, дядя?

– Голые факты, без "почему" и "отчего".

– Но они весьма некрасивы. Ты когда-нибудь имел дело с садистом?

– Однажды – в Маргете. В школе. Тогда я, конечно, не понимал, в чем дело, а потом сообразил. Ты хочешь сказать, что Корвен – садист?

– Так говорит Клер. Я шла с ним от ее дома. Очень странный человек.

– Неужели психопат? – спросил Адриан, поежившись.

– Разумнее нас с тобой. Но он желает все делать как ему нравится, совершенно не считаясь с другими, а когда это не удается, он кусается. Не может ли Клер получить развод, не предавая гласности их интимную жизнь?

– Только если добыть бесспорные доказательства измены.

– А их придется добывать здесь?

– Получить их с Цейлона вряд ли удалось бы, да и стоило бы очень дорого.

– Клер пока не хочет, чтобы за ним следили.

– Конечно, дело это довольно грязное, – отозвался Адриан.

– Знаю, дядя. Но ведь иного выхода нет?

– Нет.

– Сейчас она считает, что лучше всего оставить друг друга в покое; а он говорит, что если она с ним не вернется на Цейлон, то пусть пеняет на себя.

– Значит, тут еще кто-нибудь замешан?

– Есть один молодой человек, он в нее влюблен, но она говорит, что между ними ничего нет.

– Гм... "Молодость! Молодость!" – как сказал Шекспир. Приятный юноша?

– Я видела его только несколько минут. По-моему, очень славный.

– Это палка о двух концах.

– Я во всем верю Клер.

– Ты знаешь ее лучше, чем я, дорогая, но ведь она не очень-то терпелива. Сколько здесь пробудет Корвен?

– Она говорит, самое большее – месяц. Уже неделя, как он приехал.

– Он с ней виделся?

– Один раз. И опять пытался сегодня. Я его увела. Она ужасно боится этих встреч.

– Но ведь как муж он имеет полное право с ней видеться.

– Да, – отозвалась Динни и вздохнула.

– Не может ли ваш депутат, у которого она служит, придумать какой-нибудь выход? Он ведь юрист.

– Мне бы не хотелось посвящать его во все это. Уж очень интимные вещи. Да люди и не любят вмешиваться в семейные дрязги.

– Он женат?

– Нет.

Она поймала на себе внимательный взгляд дяди и вспомнила, как Клер, засмеявшись, сказала: "Динни, он в тебя влюблен".

– Он будет здесь завтра вечером, – продолжал дядя. – Кажется, Эм пригласила его ужинать, Клер тоже придет... Совершенно искренне, Динни, я просто не представляю себе, что тут можно сделать. Может быть, Клер передумает и вернется к Корвену или Корвен передумает и предоставит ей жить, как она хочет? Динни покачала головой.

– Они не передумают, не такие люди... Ну, мне надо пойти вымыть руки.

Оставшись один, Адриан стал размышлять о той бесспорной истине, что у каждого свои заботы. Его заботой была в настоящее время болезнь его двух пасынков – Шейлы и Рональда Ферз, которые заболели корью. Благодаря прямо-таки священному ужасу, с каким его жена относилась к "заразным" болезням, он оказался изолированным в собственном доме. Судьба Клер не слишком его интересовала. Ему и раньше казалось, что племянница принадлежит к тому типу молодых женщин, которые по любому случаю готовы закусить удила и когда-нибудь непременно свернут себе шею. Он отдал бы трех Клер за одну Динни. Но если семейные истории Клер угрожали спокойствию Динни, они становились важными и для него. У Динни, как видно, особая способность непременно взваливать на себя чужое бремя: сначала Хьюберта, потом его самого, потом Уилфр.ида Дезерта и, наконец, Клер.

И он сказал, обращаясь к попугаю леди Монт:

– Несправедливо, Полли, правда?

Попугай, привыкший к Адриану, вылетел из клетки, уселся к нему на плечо и ущипнул за ухо.

– Не одобряешь, да?

Зеленая птица пробормотала что-то нечленораздельное и продолжала прогуливаться по его пиджаку. Адрнан ласково подергал ее за хохолок.

А кто приласкает Динни, кто подергает ее за хохолок? Бедная девочка!

В эту минуту раздался голос его сестры:

– Я не позволю, чтобы Динни опять дергали.

– Эм, – обратился Адриан к сестре, – скажи, кто-нибудь из нас болел душой за другого?

– В больших семьях этого не бывает. Со мной это чуть не случилось, когда я женила Лайонела... А теперь он судья – ужасно! Дорнфорд... Ты видел его?

– Никогда.

– У него лицо как на портретах. Говорят, в Оксфорде он получил приз за прыжки в длину. Это может пригодиться?

– Говорят, это желательно.

– Отлично сложен, – продолжала леди Монт. – Я подробно рассмотрела его в Кондафорде.

– Милая Эм!

– Ради Динни, конечно. Что ты будешь делать с садовником, который во что бы то ни стало желает укатать каменную площадку?

– Скажу, чтобы он этого не делал.

– А он не слушается: когда ни выглянешь в окно в Липпингхолле, он вечно куда-то тащит эту трамбовку. Вот и гонг, а вот и Динни. Пойдем.

Сэр Лоренс стоял у буфета и извлекал из бутылки раскрошившуюся пробку.

– Лафит шестьдесят пятого года. Никак не угадаешь, каков он окажется. Открывайте осторожнее, Блор. Как ты думаешь, Адриан, подогреть его или не стоит?

– Лучше нет, если оно такое старое.

– Пожалуй.

Ужин начался в молчании. Адриан думал о Динни, Динни – о Клер, а сэр Лоренс – о вине.

– Французское искусство, – сказала леди Монт.

– Ах да! – подхватил сэр Лоренс. – Ты мне напомнила, Эм: будут выставлены некоторые картины, принадлежавшие старику Форсайту. Ведь он умер, спасая их, и это нужно сделать в память о нем.

Динни подняла глаза.

– Отец Флер? Хороший был человек, дядя?

– Хороший? – повторил сэр Лоренс. – Пожалуй, не то. Прямой – да, осторожный – да, слишком осторожный по теперешним временам. Когда начался пожар, его ударило по голове картиной... Бедняга... Впрочем, во французском искусстве он кое-что понимал... Эта выставка очень бы его порадовала.

– Ни одна вещь на ней не может сравниться с "Рождением Венеры", заявил Адриан.

Динни бросила на него довольный взгляд.

– Божественная вещь! – сказала она.

Сэр Лоренс поднял одну бровь.

– Я не раз пытался понять, отчего народы становятся все прозаичнее. Сравните старых итальянцев и современных!

– Разве поэзия – не особое кипение крови, дядя? Разве она не юность или по крайней мере не восторженность?

– Итальянцы никогда не были молодыми, а восторженности в них и сейчас хоть отбавляй. Мы путешествовали прошлой весной по Италии, и ты бы видела, как они хлопотали из-за наших паспортов!

– Трогательно, – согласилась леди Монт.

– Весь вопрос – в способах выражения. В четырнадцатом веке средствами выражения для итальянцев были кинжалы и стихи, в пятнадцатом и шестнадцатом – яд, скульптура и живопись, в семнадцатом – музыка, в восемнадцатом интриги, в девятнадцатом – восстания, а в двадцатом их поэтичность выражает себя в радио и в законах.

– Это было так утомительно, – пробормотала леди Монт, – эти законы, которых ты не в состоянии прочесть.

– Тебе повезло, мой друг: я их читал.

– У итальянцев есть одна особенность, – продолжал Адриан, – век за веком они в той или иной области дают великих людей. Я не знаю, Лоренс, что здесь влияет – климат, кровь или, может быть, пейзаж?

Сэр Лоренс пожал плечами.

– Как тебе нравится кларет? Понюхай, Динни. Шестьдесят лет тому назад вас еще не было на свете, а мы с Адрианом пешком под стол ходили. Это почти совершенство.

Адриан отхлебнул из своего стакана и кивнул.

– Превосходное вино.

– А ты что скажешь, Динни?

– Я уверена, что оно великолепно, но ничего в этом не смыслю.

– Старик Форсайт оценил бы его. У него был замечательный херес. Чувствуешь букет, Эм?

Леди Монт, держа стакан в руке, оперлась локтем на стол и слегка раздула ноздри.

– Какой вздор! – пробормотала она. – Любой цветок пахнет лучше.

Последовало всеобщее молчание. Динни первая подняла глаза.

– А как поживают Босуэл и Джонсон, тетечка?

– Я только что рассказывала Адриану: Босуэл утрамбовывает каменную площадку, а у Джонсона умерла жена. Бедняга! Он стал другим человеком. Все время насвистывает. Следовало бы записывать эти мелодии.

– Старинные народные песни?

– Нет, современные. Он просто бредит.

– Кстати, о старине, – заметил сэр Лоренс. – Динни, ты читала когда-нибудь такую книжку: "Спроси маму"?

– Нет. Кто автор?

– Сертис... А прочесть следовало бы. Это разъяснение.

– К чему, дядя?

– К современности.

Леди Монт поставила пустой стакан на стол.

– Как умно они сделали, что закрыли тогда выставку картин в тысяча девятисотом году. Помнишь, Лоренс, в Париже... все эти хвостатые штуки? Какие-то желтые и голубые спирали, и пузыри, и лица вверх ногами? Динни, нам, пожалуй, пора наверх.

И когда Блор вслед за этим пришел спросить, не сойдет ли мисс Динни вниз, в кабинет, леди Монт пробормотала:

– Это насчет Джерри Корвена. Не поддерживай, пожалуйста, своего дядю. Он воображает, будто может быть полезным, но он ничего не может...

– Ну, что же, Динни? – спросил сэр Лоренс. – Люблю поговорить с Адрианом: уравновешенный человек, со своим особым складом ума... Я обещал Клер повидаться с Корвеном, но в этом нет никакого смысла, пока не знаешь, что говорить; да и тогда мало смысла. Как ты считаешь?

Динни села на краешек стула и оперлась локтями о колени. Эта поза не предвещала ничего хорошего.

– Судя по тому, что он сказал мне сегодня, дядя Лоренс, его решение твердо: или Клер к нему вернется, или он постарается с ней развестись.

– А как к этому относятся твои родители?

– Они очень этого не хотят.

– Ты знаешь, что на горизонте есть еще некий молодой человек?

– Да.

– У него нет ни гроша.

Динни улыбнулась.

– Мы к этому привыкли.

– Знаю. Но не иметь ни гроша, когда к тому же нет и никакого положения, – штука серьезная. Корвен может потребовать возмещения убытков: он, кажется, мстительный тип.

– Неужели ты думаешь, что он действительно пойдет на такое? В наше время это считается дурным тоном, не правда ли?

– Когда у человека взыграло самолюбие, он перестает считаться с хорошим тоном. Ты, вероятно, не сможешь убедить Клер порвать с этим Крумом?

– Боюсь, что Клер никого не послушается в этом вопросе. Она считает, что в разрыве виноват один Корвен.

– Я лично, – сказал сэр Лоренс, попыхивая сигарой, – сторонник того, чтобы последить за Корвеном, пока он здесь, собрать материал и перейти в контратаку, но ей такой план не нравится.

– Клер считает, что у Корвена впереди блестящая карьера, и не хочет ее портить. Да и потом это так противно...

Сэр Лоренс пожал плечами.

– Как же быть? Закон есть закон. Корвен – член Бартонского клуба... Может быть, поймать его там и уговорить, чтобы он оставил ее в покое, в надежде на то, что разлука смягчит ее сердце?

Динни нахмурилась.

– Может быть, попытаться и стоит, но едва ли это на него подействует.

– А как ты сама думаешь поступать?

– Поддерживать Клер во всем, что она делает и чего не делает.

Сэр Лоренс кивнул. Иного ответа он и не ждал.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Особые черты, с незапамятных времен сделавшие английских общественных деятелей тем, что они есть, побудившие стольких юристов стать членами парламента и стольких богословов примириться с епископским саном, давшие возможность стольким финансистам разбогатеть, спасшие стольких политиков от забот о завтрашнем дне и стольких судей – от укоров совести, не чужды были и Юстэсу Дорнфорду. Короче говоря, у него было прекрасное пищеварение, он мог пить и есть в любое время, не заботясь о последствиях, и умел неутомимо работать, даже в области спорта: здесь к его неутомимости присоединялся еще тот запас нервной энергии, который отличает человека, побеждающего в беге на дальнюю дистанцию, от того, кто в таком состязании проигрывает. И вот, став королевским адвокатом, он уже целых два года продвигался вперед рывками и скачками, а теперь баллотировался в парламент. Вместе с тем его меньше всего можно было назвать карьеристом. Его красивое смуглое лицо со светло-карими глазами выражало спокойную рассудительность и даже мягкость. У него была приятная улыбка, тонкие усики, и парик еще не успел испортить его черных волнистых волос. Окончив Оксфордский университет, он на правах практиканта стал обедать в столовой юридической корпорации, поступил на службу к известному младшему адвокату-специалисту по обычному праву. Когда началась мировая война, он был младшим офицером в Шропширском полку, потом перевелся в кавалерию, а затем вскоре попал на передовую, где ему повезло больше, чем многим другим. После войны он очень быстро выдвинулся как адвокат. Стряпчие любили его. Никакой судья не мог сбить его с толку, а перекрестные допросы он вел мастерски и всегда словно сожалел, когда ему удавалось что-либо доказать. Он был католиком, но скорее по воспитанию, чем по убеждению. И, наконец, отличался высокой порядочностью в отношениях с женщинами. Его присутствие на обедах при объезде округа если и не заставляло умолкнуть развязавшиеся языки, то, во всяком случае, сдерживало их.

Он занимал в Харкурт-билдингс квартиру, удобную и для жизни и для работы. Каждое утро в любую погоду ездил верхом в Хайд-парке, причем до этого успевал по крайней мере часа два поработать. Затем, приняв ванну, позавтракав и ознакомившись с утренними новостями, он к десяти часам отправлялся в суд. После четырех, когда в суде кончались занятия, он до половины седьмого опять изучал дела. Вечерами Дорнфорд раньше бывал свободен, а теперь проводил их в парламенте, и так как он редко ложился спать, не посидев еще часок-другой над каким-нибудь делом, то время его сна сокращалось с шести до пяти и даже до четырех часов.

С Клер они уговорились так: она являлась без четверти десять, разбирала его корреспонденцию и от десяти до четверти одиннадцатого получала от него инструкции; затем выполняла необходимую работу, уходила и возвращалась в шесть, чтобы доделать то, что осталось от утра, или получить новое поручение.

На следующий вечер после описанного нами, в начале девятого, Дорнфорд появился в гостиной на Маунт-стрит. Хозяева поздоровались с ним и познакомили с Адрианом, который был снова вызван по этому случаю. Мужчины принялись обсуждать вопрос об устойчивости фунта и другие, не менее важные проблемы. Вдруг леди Монт провозгласила:

– Суп! А куда вы дели Клер, мистер Дорнфорд?

Дорнфорд, не замечавший до сих пор никого, кроме Динни, с легким удивлением посмотрел на хозяйку.

– Она ушла из Темпла в половине седьмого и сказала, что мы еще увидимся.

– Ну тогда пойдемте вниз, – заявила леди Монт.

Прошел целый час, один из тех томительных часов, хорошо известных благовоспитанным людям, когда четыре человека поглощены мыслью о чем-нибудь таком, что они не могут обсуждать при пятом, и пятый чувствует их тревогу.

Их было слишком мало, чтобы слова одного не были услышаны всеми остальными. Юстэс Дорнфорд тоже не мог вполголоса беседовать с кем-либо из своих соседей, и с той минуты, когда он инстинктивно почувствовал, что, не зная, в чем дело, может невольно совершить бестактность, он старался придерживаться самых нейтральных тем, вроде вопроса о премьер-министре, об отравителях, которых так и не нашли, о вентиляции палаты общин, о том, что там не знаешь, куда девать свою шляпу, и о других столь же интересных для каждого вещах. Но к концу ужина он ясно почувствовал, что хозяевам необходимо поговорить о чем-то своем, чего он не должен слышать, и ему пришлось срочно придумать деловой разговор по телефону.

Едва он вышел из комнаты в сопровождении Блора, как Динни сказала:

– Ее, наверное, заманили куда-нибудь, тетечка. Можно мне уйти? Я попытаюсь узнать, что случилось.

– Лучше подожди нас, Динни, – ответил сэр Лоренс. – Лишние две-три минуты теперь уже не имеют значения.

– А вы не думаете, – заметил Адриан, – что все-таки следовало бы сказать Дорнфорду? Ведь она бывает у него каждый день.

– Я скажу ему, – согласился сэр Лоренс.

– Нет, – возразила леди Монт, – не ты, а Динни. Подожди его здесь, Динни. Мы пойдем наверх.

Таким образом, позвонив человеку, которого заведомо не было дома, и вернувшись в столовую, Дорнфорд застал там одну Динни. Она предложила ему сигару и сказала:

– Простите нас, мистер Дорнфорд. Дело касается сестры. Прошу вас, курите. Вот кофе... Блор, вызовите мне, пожалуйста, такси.

Когда они, выпив кофе, стояли вместе у камина, она, глядя на огонь, поспешно заговорила:

– Видите ли, Клер ушла от мужа, и он только что приехал, чтобы увезти ее обратно. А она не хочет, и ей сейчас очень трудно...

Дорнфорд задумчиво хмыкнул.

– Я очень рад, что вы мне сказали, а то я чувствовал себя за ужином как на иголках.

– Боюсь, что мне придется сейчас поехать узнать, не случилось ли чего.

– Могу я сопровождать вас?

– Спасибо вам, но...

– Я был бы искренне рад...

Динни колебалась. Он мог быть ей очень полезен, однако, подумав, она ответила:

– Благодарю вас, но, пожалуй, это может не понравиться сестре.

– Понимаю. Прошу вас, сообщите мне, если я хоть чем-нибудь смогу помочь.

– Такси у подъезда, мисс.

– Когда-нибудь, – сказала Динни, – вы мне расскажете о процедуре развода.

Сидя в такси, она размышляла о том, что ей делать, если она не сможет попасть в квартиру; и затем – как быть, если она войдет, а там окажется Корвен. Она остановила машину на углу Мелтон-Мьюз.

– Подождите, пожалуйста, здесь. Я скажу вам через несколько минут, понадобитесь вы мне еще или нет.

Темно и угрюмо глянула на нее "берлога" Клер.

"Словно человеческая жизнь", – подумала Динни и дернула звонок причудливой формы. Он растерянно звякнул, и ничего не последовало. Снова и снова звонила она, затем отступила на несколько шагов и взглянула на окна. Шторы – она помнила, что они очень плотные, – были задернуты; она не могла разглядеть, есть ли в комнатах свет. Динни позвонила еще раз, постучала молотком и прислушалась, затаив дыхание. Ни звука! Огорченная и встревоженная, вернулась она к машине. Клер говорила, что Корвен остановился в "Бристоле", и она дала шоферу адрес этой гостиницы. Конечно, объяснить отсутствие сестры можно было десятком причин. Но почему в городе, где есть телефоны, Клер не предупредила... Ведь половина одиннадцатого! Может быть, она теперь уже позвонила?