Текст книги "Последняя глава (Книга 3)"

Автор книги: Джон Голсуорси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Вот я вас и спрашиваю.

– Говорили обо всем и ни о чем.

– Поточнее, пожалуйста.

– О лошадях, фильмах, театре, о моих родных, о его родных... право, уж не помню.

– И старательно избегали любовных тем?

– Да.

– Строго платонические отношения с начала и до конца?

– Да.

– И вы хотите, леди Корвен, уверить нас в том, что этот молодой человек, который, по вашему же признанию, в вас влюблен и не видел вас перед тем почти три недели, ни разу не поддался своим чувствам?

– Кажется, он раз или два сказал мне, что любит меня. Но все время был неуклонно верен своему обещанию.

– Какому обещанию?

– Не добиваться моей любви. Любить человека – не преступление, это только несчастье.

– Вы говорите очень прочувствованно... по собственному опыту?

Клер не ответила.

– И вы серьезно утверждаете, что вы в этого молодого человека не были влюблены и не влюблены теперь?

– Я его очень люблю, но не в вашем смысле.

В Динни вдруг вспыхнуло горячее сочувствие к юноше, который должен был все это выслушивать. Ее щеки вспыхнули, голубые глаза остановились на лице судьи. Судья только что кончил записывать ответ Клер и вдруг зевнул. Это был зевок старика, и такой долгий, что, казалось, он никогда не кончится. Ее настроение вдруг изменилось, в ней проснулась жалость: судья ведь тоже вынужден изо дня в день выслушивать бесконечные попытки людей очернить друг друга и должен сводить эти попытки на нет.

– Вы слышали показание сыщика относительно того, что после вашего возвращения с соответчиком из ресторана в верхней комнате вашей квартиры горел свет? Что вы на это скажете?

– Да, горел. Мы там сидели,

– Почему там, а не внизу?

– Там гораздо теплее и уютнее.

– Это ваша спальня?

– Нет, гостиная. У меня нет спальни. Я сплю на кушетке.

– Понятно. И тут вы пробыли с соответчиком от начала двенадцатого почти до двенадцати?

– Да.

– И вы считаете, что в этом нет ничего дурного?

– Ничего. Но думаю, что это было крайне неосмотрительно.

– Вы хотите сказать, что не поступили бы так, зная, что за вами следят?

– Конечно.

– Почему вы сняли именно эту квартиру?

– Из-за дешевизны.

– Не правда ли, как это неудобно – не иметь ни спальни, ни помещения для прислуги, ни швейцара?

– Это роскошь, за которую надо платить.

– Значит, вы не потому сняли эту квартиру, что у вас там не могло быть свидетелей?

– Нет, у меня едва хватает средств на жизнь, а квартира эта очень дешевая.

– И когда вы ее снимали, мысль о соответчике не приходила вам в голову?

– Нет, не приходила.

– Даже отдаленно?

– Милорд, я уже ответила.

– Я полагаю, она уже ответила, мистер Броу.

– После этого вы виделись с соответчиком постоянно?

– Нет, изредка. Он жил за городом.

– Понятно... и приезжал навещать вас?

– Когда он приезжал в город – раза два в неделю, – мы всегда виделись.

– А когда вы бывали вместе, что вы делали?

– Ходили на выставки, в кино, один раз были в театре, обычно вместе ужинали.

– Вы знали, что за вами следят?

– Нет.

– Он бывал у вас на квартире?

– Не был до третьего февраля.

– Да, это тот день, о котором я главным образом и собираюсь вас спрашивать.

– Я так и думала.

– Так и думали? Этот день и эта ночь навсегда остались у вас в памяти?

– Я очень хорошо их помню.

– Мой коллега спрашивал вас подробно о событиях этого дня, и, по-видимому, кроме нескольких часов, когда вы осматривали Оксфорд, вы провели почти все время в машине. Это верно?

– Да.

– Машина была двухместная, милорд, с откидным задним сиденьем.

Судья встрепенулся.

– Я никогда не ездил в них, мистер Броу, но знаю, что это такое.

– Просторная, удобная машина?

– Да.

– Вероятно, закрытая?

– Да, она не открывалась.

– Мистер Крум вел машину, а вы сидели рядом с ним?

– Да.

– Вы говорили, что, когда возвращались из Оксфорда, фары погасли, – это произошло примерно в половине одиннадцатого, в лесу, милях в четырех от Хенли?

– Да.

– Авария?

– Конечно.

– Вы осмотрели батарею?

– Нет.

– А вы знали, когда и как она была перед тем заряжена?

– Нет.

– Вы видели, как она была перезаряжена?

– Нет.

– Почему же вы сказали "конечно"?

– Если вы предполагаете, что мистер Крум нарочно...

– Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос.

– Я и отвечаю: мистер Крум не способен на такую грязную проделку.

– Ночь была темная?

– Очень.

– А лес большой?

– Да.

– Словом, выбрано самое подходящее место на всем пути из Оксфорда в Лондон?

– Выбрано?

– Да, если человек предполагал провести ночь в автомобиле.

– Но это предположение чудовищно!

– Не важно, леди Корвен. Вы лично считаете, что фары погасли чисто случайно?

– Разумеется.

– А что сказал мистер Крум, когда они погасли"?

– По-моему, он сказал: "Э-ге! Кажется, фары выбыли из строя". Он вылез и стал их осматривать.

– У него был с собой фонарь?

– Нет.

– И было совершенно темно? Как же он это сделал? Вы не удивились?

– Нет. Он зажег спичку.

– Что же оказалось?

– Кажется, он сказал, что перегорела какая-то проволока.

– Затем вы сообщили нам, что он попытался все же ехать дальше и два раза сбивался с дороги. Было, наверно, очень темно?

– Да, хоть глаз выколи.

– Помнится, вы сказали, что именно вы предложили провести ночь в автомобиле?

– Да, я.

– После того как мистер Крум предлагал другие выходы?

– Да. Он предложил дойти пешком до Хенли, где хотел достать фонарь, и вернуться к машине.

– Ему очень этого хотелось?

– Хотелось? Не очень.

– Он не настаивал?

– Н...нет.

– Как вы думаете, предлагая этот план, он им>ел в виду выполнить его?

– Конечно, да.

– Вы вообще вполне верите мистеру Круму?

– Вполне.

– Так! Вы слышали выражение "вынужденный ход"?

– Да.

– Вам известно его значение?

– Это когда человека заставляют взять именно ту карту, которая выгодна его противнику.

– Вот именно.

– Если вы предполагаете, что мистер Крум хотел заставить меня предложить, чтобы мы остались в машине, то вы глубоко заблуждаетесь; это недостойное предположение!

– Почему вы решили, леди Корвен, что у меня возникло такое предположение? Разве и у вас была эта мысль?

– Нет. Когда я заговорила о том, чтобы остаться в машине, мистер Крум был очень смущен.

– Ах, вот как? В чем же это выразилось?

– Он спросил, доверяю ли я ему? Мне пришлось сказать, что он слишком старомоден. Разумеется, я ему доверяла.

– Доверяли в том, что он будет в точности следовать вашим желаниям?

– В том, что он не будет домогаться моей любви. И я каждый раз, встречаясь с ним, доверяла ему.

– А до того вы с ним ночей не проводили?

– Конечно, нет.

– Вы очень часто пользуетесь словом "конечно" и, по-моему, без достаточных оснований. Ведь вы неоднократно имели возможность провести с ним ночь и на пароходе, и у вас на квартире, где вы живете совершенно одна!

– Безусловно. Но я этой возможностью не пользовалась.

– Допустим. Но если верить вам, то не странно ли, что именно в данном случае вы решили поступить иначе?

– Нет. Я думала, что это будет занятно.

– Занятно? А вместе с тем вы же знали, что мистер Крум в вас страстно влюблен!

– Потом я пожалела: это было по отношению к нему нехорошо.

– Неужели, леди Корвен, вы надеетесь убедить нас в том, что вы, опытная замужняя женщина, действительно не понимали, какому невыносимому испытанию вы его подвергаете?

– Я поняла позднее и ужасно жалела.

– Ах, позднее... А я имею в виду – раньше.

– Боюсь, что я не понимала.

– Напоминаю вам о присяге. Вы по-прежнему утверждаете, что ночью третьего февраля в этом темном лесу между вами ничего не произошло ни в автомобиле, ни вне его?

– Утверждаю.

– Вы слышали показания сыщика о том, что, когда он, около двух часов утра, подкрался к машине и заглянул в нее, то увидел при свете своего фонаря, что вы оба спите и ваша голова покоится на плече соответчика?

– Да, слышала.

– Это правда?

– Если я спала, то как я могу знать? Впрочем, вполне вероятно. Я положила ему голову на плечо еще до того, как заснула.

– Вы признаетесь в этом?

– Конечно. Так было гораздо удобнее. И я спросила у него, можно ли.

– И он, конечно, сказал, что можно?

– Мне показалось, что вы против выражения "конечно"... Да, он сказал "можно".

– Какое необыкновенное умение владеть собой у этого влюбленного в вас молодого человека, не правда ли?

– С той ночи я считаю, что да.

– Но вы должны были знать об этом уже тогда, если вы говорите правду. Но правду ли вы говорите, леди Корвен? Ведь это совершенно неправдоподобно.

Динни увидела, как сестра стиснула руками перила, волна румянца залила ее щеки, потом отхлынула. Клер ответила:

– Может быть, и неправдоподобно, но это чистая правда. Все, что я здесь говорила, – правда.

– А утром вы проснулись как ни в чем не бывало и сказали: "Теперь поедем домой и позавтракаем"? И вы поехали? К себе на квартиру?

– Да.

– Сколько же времени он у вас пробыл на этот раз?

– Около получаса или немного больше.

– И все та же полная невинность отношений?

– Все та же.

– А на другой день вы получили извещение о бракоразводном иске?

– Да.

– Вы были удивлены?

– Да.

– Уверенная в своей полной невинности, вы почувствовали себя оскорбленной?

– Когда я все продумала, нет.

– Все продумали? Что вы имеете в виду?

– Я вспомнила, что мой муж предупреждал меня, чтобы я была осторожна, и поняла, как глупо было с моей стороны не подумать о возможной слежке.

– Скажите мне, леди Корвен, почему вы решили защищаться?

– Потому что, как бы ни выглядели факты, мы ни в чем не виноваты.

Динни увидела, что судья посмотрел в сторону Клер, записал ответ, поднял перо и заговорил:

– В ту ночь вы ехали по шоссе. Что помешало вам остановить машину и ехать за ней до Хенли?

– Мы почему-то не сообразили, милорд. Я попросила мистера Крума поехать за какой-нибудь машиной, но они мчались слишком быстро.

– А разве вы не могли дойти пешком до Хенли, оставив машину в лесу?

– Да, но мы дошли бы до Хенли не раньше полуночи, и мне казалось, что это скорее привлечет внимание, чем если мы останемся в машине. И потом мне давно хотелось провести ночь в автомобиле.

– И вам все еще этого хочется?

– Нет, милорд, я переоценила это удовольствие.

– Мистер Броу, объявляю перерыв на обед.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

От всяких предложений пообедать Динни отказалась и, взяв сестру под руку, вывела ее на Кери-стрит. Сестры молча ходили по Линкольн-Инн-Филдз.

– Все-таки дело почти кончено, дорогая, – сказала Динни после долгого молчания. – Ты отлично справилась с Броу. Ему ни разу не удалось сбить тебя, и я думаю, судья это чувствует. Судья мне нравится гораздо больше, чем присяжные.

– Ах, Динни, я так устала! Эти постоянные подозрения во лжи доводили меня до того, что я готова была закричать.

– Он этого и добивается. А ты не поддавайся.

– Бедный Тони! Я чувствую себя просто скотиной.

– Как насчет чашки горячего, крепкого чаю? Мы как раз успеем.

Они пошли по Чансери-Лейн к Стрэнду.

– Но только чаю, дорогая. Есть я не в состоянии.

Есть не могла ни та, ни другая. Они заварили крепкий чай, выпили его и молча возвратились в здание суда. Клер, даже не ответив на тревожный взгляд отца, заняла прежнее место на первой скамье, сложила руки на коленях и опустила глаза.

Динни заметила, что Джерри Корвен оживленно беседует со своим защитником и советчиком. Проходя на свое место, "юный" Роджер сказал:

– Они хотят еще раз вызвать Корвена.

– Зачем?

– Не знаю.

Появился судья; ступая словно во сне, он слегка поклонился суду и сел. "Еще ниже, чем раньше", – подумала Динни.

– Милорд, перед тем как возобновить перекрестный допрос ответчицы, я хотел бы, с вашего разрешения, снова вызвать истца, в связи с тем пунктом, которому мой коллега придает такое значение. Ваша милость помнит, что на перекрестном допросе мистер Инстон приписал истцу заранее обдуманное намерение развестись с женой, якобы возникшее у него с того дня, как она от него уехала. Истец хочет дать по этому поводу некоторые дополнительные показания, и мне придется еще раз его вызвать. Постараюсь быть очень кратким, милорд.

Клер вдруг подняла глаза на судью, и сердце Динни отчаянно забилось.

– Пожалуйста, мистер Броу.

– Сэр Джералд Корвен.

Корвен, как обычно, подтянутый и хладнокровный, вновь появился у барьера, и Динни заметила, что Клер пристально смотрит на него, словно желая перехватить его взгляд.

– Вы сообщили нам, сэр Джералд, что перед вашим возвращением на Цейлон вы виделись с вашей женой в последний раз первого ноября у нее на квартире на Мелтон-Мьюз?

– Да.

Динни замерла. Вот оно!

– Скажите, в этот раз, помимо всяких разговоров, между вами произошло еще что-нибудь?

– Мы были мужем и женой.

– Вы хотите сказать, что супружеские отношения между вами возобновились?

– Да, милорд.

– Благодарю вас, сэр Джералд. Я думаю, что теперь предположение моего коллеги отпадает. Вот все, что я хотел спросить.

Заговорил Инстон.

– Почему вы не сказали этого при первом допросе?

– До вашего перекрестного допроса я не считал, чтобы это могло иметь существенное значение.

– Вы присягнете в том, что все это не выдумка?

– Разумеется.

Динни сидела неподвижно, прислонившись к деревянной спинке скамейки, и, закрыв глаза, думала о молодом человеке, сидевшем через три ряда от нее. Это бесчеловечно! Но кто здесь думает о человечности? Здесь вынимают из человека самые сокровенные части его души, холодно разглядывают их, почти с удовольствием, и затем, истерзав, кладут обратно.

– А теперь, леди Корвен, попрошу вас.

Когда Динни открыла глаза, Клер уже стояла у решетки, выпрямившись и устремив пристальный взгляд на мистера Броу.

– Вы слышали, леди Корвен, – произнес тягучий сочный голос, – последнее показание истца?

– Да.

– Это правда?

– Я не желаю отвечать.

– Отчего?

Динни увидела, что Клер повернулась к судье.

– Милорд, когда мой защитник спрашивал меня о моей семейной жизни, я ответила, что не хочу ее касаться; не хочу говорить о ней и теперь.

На мгновение взгляд судьи обратился в сторону говорившей, затем снова устремился в невидимое.

– Этот вопрос возник на основе показания, данного в противовес предположению вашего же защитника, и вы должны на него отвечать.

Ответа не последовало.

– Повторите вопрос, мистер Броу.

– Правда ли, что во время той встречи, о которой говорит ваш муж, супружеские отношения между вами были восстановлены?

– Нет. Неправда.

Динни, знавшая, что это правда, подняла глаза. Судья все еще смотрел куда-то поверх ее головы, но она заметила, как он слегка выпятил губы. Он не верил.

Сочный голос заговорил опять, и она уловила в его интонациях какой-то скрытое торжество:

– Вы присягаете?

– Да.

– Значит, ваш муж, утверждая этот факт, дал ложную присягу?

– Вам придется поверить либо мне, либо ему.

– Мне кажется, я знаю, кому поверят. Скажите, а не было ли ваше последнее отрицание вызвано стремлением пощадить чувства соответчика?

– Нет.

– Можем ли мы теперь придавать хоть какое-нибудь значение всем вашим предыдущим показаниям?

– Нельзя ставить подобный вопрос, мистер Броу. Ведь ответчица не знает, какое мы им придаем значение.

– Хорошо, милорд. Сформулирую иначе: вы _все время_ говорили одну правду, леди Корвен, и только правду?

– Да.

– _Очень_ хорошо. У меня больше нет к вам вопросов.

Пока Клер отвечала на некоторые дополнительные вопросы, в которых тщательно обходилось все, касавшееся последнего заявления Корвена, Динни думала только о Тони Круме. Она чувствовала, что дело проиграно, ей хотелось взять Клер за руку и незаметно выскользнуть отсюда. Если бы этот человек с хищным носом не старался изо всех сил очернить Корвена и доказать больше, чем было нужно, последняя мина не взорвалась бы. А вместе с тем стремление очернить противника – разве не в этом вся суть судебной процедуры?

Когда Клер вернулась на свое место, бледная и измученная, Динни шепнула ей:

– Не лучше ли уйти, дружок?

Клер покачала головой.

– Джеймс Бернард Крум.

В первый раз с самого начала процесса Динни имела возможность внимательно посмотреть на молодого человека и едва узнала его. Его загорелое лицо побледнело и осунулось, он казался очень худым. Серые глаза ввалились, рот был горестно сжат. Он казался лет на пять старше, и она сразу почувствовала, что отрицание Клер его не обмануло.

– Вас зовут Джеймс Бернард Крум, вы живете в Беблок-Хайте и работаете там на конном заводе. Есть у вас какие-нибудь личные средства?

– Никаких.

Допрашивал не Инстон, а юрист помоложе, с более острым носом, сидевший позади Инстона.

– До сентября прошлого года вы служили управляющим чайной плантацией на Цейлоне. Встречались вы с ответчицей на Цейлоне?

– Никогда.

– Вы никогда не были у нее в доме?

– Нет.

– Вы слышали, здесь говорилось об одном матче в поло, в котором участвовали и вы и после которого все участники были приглашены к ней?

– Да. Но я тогда не пошел. Мне надо было вернуться на плантацию.

– Значит, вы встретились впервые на пароходе?

– Да.

– Вы не скрываете, что влюблены в нее?

– Нет.

– И все же отрицаете факт прелюбодеяния?

– Категорически отрицаю.

Допрос Крума продолжался, а Динни все не могла отвести глаз от его лица, словно загипнотизированная этим выражением сдержанного, глубокого горя.

– А теперь, мистер Крум, последний вопрос: вы понимаете, что если обвинение в прелюбодеянии справедливо, то вы оказываетесь в положении человека, соблазнившего жену в отсутствие мужа? Что вы имеете сказать по этому поводу?

– Я имею сказать, что если бы леди Корвен испытывала ко мне такое же чувство, какое у меня к ней, я тут же написал бы ее мужу и сообщил ему, как обстоит дело.

– То есть вы известили бы его прежде, чем сблизиться с нею?

– Я этого не сказал, но, во всяком случае, как можно скорее.

– А она не испытывала к вам того же чувства, что вы к ней?

– К сожалению, нет.

– Так что никакой надобности извещать мужа не было?

– Нет.

– Благодарю вас.

Лицо Крума словно окаменело, – значит, сейчас заговорит Броу. Тягучий сочный голос прозвучал нарочито небрежно:

– Скажите, сэр, по опыту, разве любовники всегда питают друг к другу одинаковые чувства?

– У меня нет опыта.

– Нет опыта? А вы знаете французскую пословицу, что всегда один любит, а другой позволяет себя любить?

– Я слышал ее. – Она не кажется вам верной?

– Поскольку верна всякая пословица.

– Итак, судя по всему, что вы оба рассказывали, вы преследовали в отсутствие мужа его жену, которая этого вовсе не хотела? Не очень достойное занятие, не правда ли? Не вполне то, что называется "соблюдать правила чести".

– По-видимому.

– Но я полагаю, мистер Крум, что ваше положение на самом деле было вовсе не таким скверным и что, невзирая на французскую пословицу, ответчица хотела, чтобы вы ее преследовали своей любовью.

– Она не хотела.

– И вы это утверждаете, несмотря на случай в каюте, несмотря на то, что вы красили стены ее квартиры, что она пригласила вас пить чай и вы провели с ней почти полчаса около двенадцати часов ночи в ее весьма удобных комнатах, несмотря на ее предложение провести с ней ночь в автомобиле и ехать потом завтракать к ней на квартиру?.. Бросьте, мистер Крум! Не заходят ли ваши рыцарские чувства слишком далеко? Не забывайте, что вам предстоит убедить мужчин и женщин, знающих жизнь.

– Могу только сказать, что, если бы ее чувства ко мне были такими же, как мои, мы бы сразу уехали вместе. Во всем следует винить одного меня. Она же была добра ко мне только из жалости.

– Если вы оба говорите правду, то ответчица, прошу прощения, милорд, подвергла вас в автомобиле всем мукам ада, – не так ли? Какая же это жалость?

– Тому, кто не любит, едва ли понятны переживания того, кто любит.

– Вы человек холодный?

– Нет.

– А она да?

– Как может соответчик это знать, мистер Броу?

– Милорд, я уточняю: как вам кажется?

– Не думаю.

– И все-таки вы хотите, чтобы мы поверили, будто она от доброты сердечной положила голову вам на плечо и так провела с вами ночь? Ну и ну! Вы говорите, что, будь ваши чувства одинаковы, вы сейчас же уехали бы вместе? А на что бы вы уехали? У вас были деньги?

– Двести фунтов.

– А у нее?

– Двести фунтов в год, помимо ее жалованья,

– Бежали бы и питались бы воздухом? Да?

– Я нашел бы себе место.

– Но ведь у вас есть место?

– Возможно, поискал бы другое.

– Вероятно, вы оба почувствовали, что бежать вместе при таких условиях – безумие?

– Я этого никогда не чувствовал.

– Почему вы решили опротестовать иск? – Я очень жалею об этом.

– Тогда зачем же вы это сделали?

– Она и ее родные считали, что, раз мы ни в чем не виноваты, мы должны защищаться.

– Но вы относились к этому иначе?

– Я не надеялся на то, что нам поверят, и потом мне хотелось, чтобы она получила свободу.

– О ее чести вы не подумали?

– Конечно, подумал. Но мне казалось, что оставаться связанной – слишком дорогая цена.

– По вашим словам, вы сомневались в том, что вам поверят? Слишком неправдоподобная история, да?

– Нет. Но чем больше правды говорит человек, тем меньше надежды, что ему поверят.

Динни увидела, что судья повернулся к Круму и посмотрел на него.

– Вы говорите вообще?

– Нет, милорд, я имею в виду суд.

Судья опять отвернулся и принялся рассматривать невидимое над головой Динни.

– Я спрашиваю себя, не должен ли я привлечь вас к ответственности за оскорбление суда?

– Простите, милорд. Я имею в виду только одно: что бы человек ни говорил, его слова всегда обратятся против него.

– Вы говорите так по неопытности. На сей раз я вас прощаю, но больше не позволяйте себе таких заявлений. Можете продолжать, мистер Броу.

– Вас побудил к защите, конечно, не вопрос о возмещении убытков?

– Нет.

– Вы сказали, что не имеете никаких личных средств. Это правда?

– Разумеется.

– Тогда как же вы говорите, что деньги тут ни при чем?

– Я был настолько озабочен другими обстоятельствами, что разорение казалось мне несущественным.

– Вы сказали при допросе, что не знали о существовании леди Корвен до знакомства с ней на пароходе. Известно вам такое место на Цейлоне, которое называется Нуваралия?

– Нет.

– Что?

Динни увидела, как из складок и морщин на лице судьи выползла слабая улыбка.

– Поставьте вопрос иначе, мистер Броу. Мы обычно произносим Нувара-Элия.

– Нувара-Элию я знаю, милорд.

– Вы были там в июне истекшего года?

– Да.

– А леди Корвен была там?

– Может быть.

– Разве она остановилась не в той же гостинице, что и вы?

– Нет. Я жил не в гостинице, а у приятеля.

– И вы не встречали ее ни во время игры в гольф или теннис, ни на прогулках верхом?

– Нет, не встречал.

– А еще где-нибудь?

– Нет.

– Город ведь не очень велик?

– Не очень.

– А она, по-видимому, особа заметная?

– Я лично в этом уверен.

– Итак, до парохода вы с ней не встречались?

– Нет.

– Когда вы в первый раз поняли, что любите ее?

– На второй или третий день.

– Так сказать, любовь почти с первого взгляда? – Да.

– А вам не пришло в голову, что, раз она замужем, вам следует ее избегать?

– Пришло, но я был не в силах.

– А если бы она вас оттолкнула, то смогли бы?

– Не знаю.

– А она вас действительно оттолкнула?

– Н...нет. Я думаю, что она в течение некоторого времени не замечала моего чувства.

– Женщины на этот счет чрезвычайно догадливы, мистер Крум. Вы серьезно утверждаете, что она не замечала?

– Не знаю.

– Вы пытались скрыть ваши чувства?

– Если вы спрашиваете меня о том, добивался ли я ее любви на пароходе, я отвечу – нет.

– Когда же вы ей открылись?

– Я сказал ей о своем чувстве, когда мы уже приехали, перед тем как сойти на берег.

– Существовали ли какие-либо веские причины для того, чтобы смотреть фотографии именно у нее в каюте?

– Думаю, что никаких.

– Вы вообще-то смотрели эти фотографии?

– Разумеется.

– А что вы делали еще?

– Вероятно, разговаривали.

– Разве вы не помните? Это был исключительный случай, не так ли? Или один из целого ряда подобных же случаев, о которых вы умолчали?

– Это единственный раз, когда я был у нее в каюте.

– Тогда вы не можете не помнить!

– Мы сидели и разговаривали.

– Начинаете припоминать?.. Да? Где же вы сидели?

– В кресле!

– А она?

– На койке. Каюта была очень маленькая, второго кресла не было.

– Палубная каюта?

– Да.

– Увидеть вас там никак не могли?

– Нет, но нечего было и видеть.

– Так вы оба утверждаете. Вероятно, вы все-таки волновались, не правда ли?

Судья вытянул шею.

– Я не хотел бы прерывать вас, мистер Броу, но ведь соответчик не скрывает своих чувств.

– Очень хорошо, милорд. Выражусь яснее: я предполагаю, что именно тогда между вами и имело место прелюбодеяние.

– Его не было.

– Гм!.. Объясните суду, почему же вы, когда сэр Корвен вернулся в Лондон, не отправились тотчас к нему и не признались откровенно, в каких отношениях вы были с его женой?

– В каких отношениях?

– Полноте, сэр! Вы же сами подтвердили, что старались быть все время с нею, влюбились в нее и хотели, чтобы она с вами уехала.

– Но она не хотела уезжать со мной. Я охотно пошел бы к ее мужу, но я не имел на это права, не получив ее разрешения.

– А вы просили у нее разрешения?

– Нет.

– Почему же?

– Она сказала мне, что наши отношения могут быть только дружескими.

– А я думаю, она ничего подобного вам не говорила.

– Милорд, это равносильно утверждению, что я лгун.

– Отвечайте на вопрос.

– Я не лгун.

– По-моему, это ответ, мистер Броу.

– Скажите, сэр, вы слышали показания ответчицы; вы считаете их абсолютно правдивыми?

Динни заметила, как по лицу Крума пробежала судорога; но она надеялась, что больше никто этого не заметил.

– Да, насколько я могу судить.

– Может быть, это не совсем деликатный вопрос, я изменю его; если ответчица утверждает, что она то-то делала, а того-то не делала, считаете ли вы долгом чести всячески поддерживать все ее показания или хотя бы верить им, если не можете их поддержать?

– Мне кажется, и это вопрос не очень деликатный, мистер Броу.

– Я считаю, милорд, необходимым выяснить для присяжных душевное состояние соответчика во время разбирательства данного дела.

– Хорошо, я этого вопроса не сниму, но вы знаете, у такого рода обобщений есть границы.

Динни увидела, как впервые лицо Крума озарилось слабым отблеском улыбки.

– Я очень охотно отвечу на вопрос, милорд. В данном случае нельзя говорить о долге вообще.

– Что ж, поговорим о частностях. По словам леди Корвен, она вполне доверяла вам в том смысле, что вы не станете добиваться ее любви. Это, по-вашему, так?

Лицо Крума потемнело.

– Не совсем. Но она знала, что я стараюсь изо всех сил.

– И время от времени вы не могли с собой справиться?

– Мне не вполне ясно, что вы разумеете, спрашивая, "добивался ли я ее любви", но иногда я свои чувства обнаруживал.

– Иногда? А разве не постоянно, мистер Крум?

– То есть всегда ли было заметно, что я ее люблю? В таком смысле конечно. Этого ведь не скроешь.

– Вот честное признание, и я не хочу ловить вас на слове; но я имею в виду нечто большее, чем одно только внешнее выражение любви. Я разумею прямое физическое выражение этой любви.

– Тогда нет, кроме...

– Да?

– Кроме того, что я три раза поцеловал ее в щеку и иногда держал ее руку.

– В этом и она призналась. А вы готовы подтвердить под присягой, что больше ничего не было?

– Готов присягнуть, что не было больше ничего.

– Скажите, в ту ночь в автомобиле, когда ее голова лежала у вас на плече, вы действительно спали?

– Да.

– Приняв во внимание ваши чувства, это несколько странно, не правда ли?

– Да. Но я встал в тот день в пять часов утра и проехал сто пятьдесят миль.

– И вы хотите уверить нас, что после пяти месяцев тоски и желаний вы не воспользовались столь блестящей возможностью и просто заснули?

– Нет, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.

– И не удивительно!

Долго-долго тягучий сочный голос задавал вопросы, и долго-долго Динни не могла отвести глаз от этого измученного лица, пока наконец не впала в какое-то оцепенение.

Она опомнилась от слов:

– Я считаю, сэр, что все ваши показания с начала и до конца вызваны желанием сделать все возможное, чтобы выгородить эту даму, совершенно независимо от того, какие из них вы сами считаете правдой. Ваше поведение на суде – это не что иное, как ложно понятое рыцарство.

– Нет.

– Хорошо. Больше вопросов не имею.

Затем последовал повторный допрос, и судья объявил перерыв.

Динни и Клер встали, вышли вместе с отцом в коридор и поспешили на воздух.

– Инстон все испортил, зачем он заговорил об этом эпизоде, неизвестно... – проговорил генерал.

Клер не ответила.

– А я рада, – сказала Динни, – ты наконец получишь развод.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Речи сторон были окончены, и судья резюмировал все показания. Динни и ее отец заняли теперь места на последних скамьях, ей был виден Джерри Корвен, все еще сидевший впереди своих защитников, и "юный" Роджер, сидевший один. Клер отсутствовала, Крум тоже.

Судья говорил очень медленно, словно с трудом цедил слова сквозь зубы. Динни была поражена тем, как точно он запомнил чуть ли не все показания, он почти не заглядывал в свои записи; не нашла она также в его словах ничего хоть сколько-нибудь искажавшего эти показания. Глаза его были обращены в сторону присяжных, хотя время от времени они закрывались, но голос лился непрерывно. Иногда судья вытягивал шею и тогда вдруг напоминал не то священника, не то черепаху; затем снова втягивал ее и продолжал говорить, словно обращаясь к самому себе:

– Так как улики не имеют той безусловной убедительности, которая нужна данному суду ("Явного нарушения супружеской верности" не было", – подумала Динни), то защитник истца в своей талантливой речи подчеркнул, и совершенно правильно, особое значение общей правдивости показаний. Он обратил ваше внимание на то, что ответчица отрицала факт возобновления супружеской близости между нею и истцом в тот день, когда он был у нее на квартире. Защитник высказал предположение, что ее могло побудить к такому отрицанию желание пощадить чувства соответчика. Но вы обдумайте и то, может ли женщина, утверждающая, что она в соответчика не влюблена, не поощряла его ухаживаний и не допускала никаких интимностей, – может ли она пойти на клятвопреступление только ради того, чтобы не задеть его чувства? Ведь, согласно ее версии, с самого начала их знакомства между ними была только дружба, и больше ничего. С другой стороны, если вы в этом пункте верите истцу, – а у него едва ли могли быть Причины настолько веские, чтобы дать ложную присягу, – то отсюда следует, что вы не верите ответчице, опровергнувшей показание, которое могло скорее послужить ей на пользу. Трудно допустить, чтобы она сделала это, не питая к соответчику более теплых чувств, чем простая дружба. Это действительно очень важный пункт, и ваше решение относительно того, где правда – в утверждении мужа или в отрицании жены, – представляется мне основным фактором в вопросе о правдивости всех прочих показаний ответчицы. У вас имеются только так называемые косвенные улики, а в подобных делах правдивость сторон – момент чрезвычайно важный. Если вы убедитесь, что та или другая сторона не говорит правды в одном пункте, то тем самым теряют убедительность и все остальные показания этой стороны. Что касается соответчика, то хотя он и кажется искренним, все же нельзя забывать следующего обстоятельства: в нашей стране (хорошо это или плохо) существует традиционный обычай, что если мужчина ухаживает за замужней женщиной, то он ни в коем случае не должен, выражаясь вульгарно, "выдавать" ее. Поставьте перед собой вопрос, может ли этот молодой человек, совершенно очевидно и по его же признанию пылко влюбленный, давать показания свободно и правдиво.