Текст книги "Последняя глава (Книга 3)"

Автор книги: Джон Голсуорси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– А где ты будешь жить?

– Думаю снять комнату без мебели или маленькую студию, а обставлю и украшу ее постепенно сама. Вот будет занятно!

– Сегодня уезжает тетя Эм. Она приютит тебя, пока ты не найдешь комнату.

– Что ж, – задумчиво отозвалась Клер, – пожалуй.

Когда они подъезжали к дому, Динни спросила:

– А как же Цейлон, Клер? Ты думала об этом?

– Думать бесполезно. Вероятно, он что-нибудь предпримет; что – я не знаю, да мне и безразлично.

– Он тебе писал?

– Нет.

– Смотри, дорогая, будь осторожна...

Клер пожала плечами.

– О, я буду осторожна!

– Может он получить отпуск, если захочет?

– Думаю – да.

– Ты будешь писать мне обо всем? Хорошо?

Клер на миг оторвалась от руля и чмокнула Динни в щеку.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Через три дня после разговора в клубе Крум получил от сэра Лоренса Монта письмо, в котором тот сообщал, что его кузен Маскем получит арабских кобыл не раньше весны. А пока что он будет иметь мистера Крума в виду и постарается в скором времени с ним встретиться. Знает ли мистер Крум разговорный арабский язык?

"Нет, не знаю, – подумал Крум, – но я знаю Степилтона".

Степилтон был классом старше его в Уэллингтонском колледже, недавно он приехал в отпуск из Индии. Известный игрок в поло, он должен был знать жаргон восточных коневодов. Степилтон сломал себе берцовую кость, готовя лошадь к скачкам с препятствиями, и, наверно, здесь задержится; но работу нужно искать немедленно, и Крум продолжал поиски. Однако все отвечали ему одно и то же: "Подождите, пока закончатся выборы".

Поэтому на другое же утро после выборов он вышел с Райдер-стрит, окрыленный новыми надеждами, но вернулся вечером в клуб разочарованный. "Я мог бы с таким же успехом отправиться в Ньюмаркет и посмотреть, как разыгрывается "большой приз". Тут швейцар вручил ему записку, и сердце его забилось. Усевшись в укромный угол, он прочел:

"Милый Тони,

Я получила место секретаря у нашего нового депутата, Юстэса Дорнфорда; он королевский адвокат в Темпле. Поэтому я перебралась в город. Пока не найду себе комнату, буду жить у тетки, леди Монт, на Маунтстрит. Надеюсь, что вам так же повезло, как и мне. Я обещала известить вас, когда приеду в город, но умоляю вас руководствоваться здравым смыслом, а не чувствами и считаться с гордостью и с предрассудками.

Ваша попутчица и доброжелательница

Клер Корвен".

"Милая! – подумал Тони. – Вот счастье-то!" Он перечел записку, положил ее в левый карман жилета вместе с портсигаром и отправился в курительную. Там он излил свое пылающее сердце на листке бумаги со старинным девизом клуба.

"Дорогая Клер,

Ваше письмо страшно меня обрадовало. Как замечательно, что вы будете жить в Лондоне! Ваш дядя был очень добр ко мне, и я просто обязан зайти и поблагодарить его. Поэтому явлюсь завтра около шести часов. Я занят только тем, что ищу работу, и начинаю понимать, каково беднягам изо дня в день получать отказ. Но будет еще хуже, когда мой кошелек опустеет, а этот час недалек. К сожалению, малютке не везет. Надеюсь, ваш ученый муж окажется порядочным человеком. Члены парламента мне всегда представляются какими-то туповатыми чудаками, и я никак не могу вообразить вас среди законопроектов, петиций, заявлений о патентах и т. п. Во всяком случае, вы – молодчина, что хотите быть независимой! А выборы-то – какое большинство! Если уж они ничего не сделают, имея за собой такую силу, тогда они вообще ни на что не годятся! Знаете, я не могу не любить вас и не желать быть с вами весь день и всю ночь. Но я постараюсь быть послушным, насколько смогу, так как меньше всего на свете хотел бы доставить вам хоть самую крошечную неприятность. Думаю о вас постоянно, даже когда передо мной какой-нибудь каменный тип, и я ищу в его рыбьем лице признаки того, что моя печальная повесть хоть чуточку его растрогала. Беда в том, что я вас ужасно люблю. Итак, завтра, в четверг, около шести! Спокойной ночи, моя дорогая, моя прелесть.

Ваш Тони".

Отыскав номер дома сэра Лоренса на Маунт-стрит, он надписал адрес, усердно полизал края конверта и вышел, чтобы самому опустить письмо. Ему вдруг не захотелось возвращаться в клуб. Клубная атмосфера мало подходила к его настроению. Ведь клубы проникнуты специфически мужским духом, и все их отношение к женщине, так сказать, послеобеденное – и презрительное и распутное. Клубы – это безопасные комфортабельные убежища, защищенные от женщин и всяких обязательств перед ними, и как только мужчина попадает в клуб, у него появляется тотчас же независимо-пренебрежительный вид. Кроме того, "Кофейня" – один из самых старинных клубов и битком набита завсегдатаями, людьми, которых невозможно представить себе вне ее стен. "Нет! – решил он. – Пойду где-нибудь перекушу и посмотрю в Друри-Лейн новую пьесу".

Он достал место довольно далеко от сцены, в одной из верхних лож, но зрение у него было прекрасное, и ему было хорошо видно. Скоро он весь ушел в развернувшиеся перед ним картины. Он так долго жил вдали от Англии, что теперь испытывал к ней даже какую-то нежность. Живописная панорама ее истории за последние тридцать лет очень взволновала Крума, хотя он и не признался бы в этом никому из сидевших рядом с ним зрителей. Бурская война, смерть королевы Виктории, гибель "Титаника", мировая война и заключение мира, встреча 1931 года... Если бы его спросили потом, какое все это произвело на него впечатление, он, вероятно, ответил бы: "Замечательно! Но мне стало грустно". Когда он сидел в театре, он чувствовал нечто большее, чем грусть: в нем говорила тоска влюбленного, который тщетно жаждет соединиться со своей возлюбленной, и он испытывал такое ощущение, словно его, несмотря на все попытки устоять, все время швыряет из стороны в сторону. Когда он выходил, в его ушах звучали последние слова пьесы: "Величие, достоинство и мир!" Это волнует, и вместе с тем – какая чертовская ирония! Он вынул из портсигара папиросу и закурил. Вечер был ясный, и Тони пошел пешком; ловко лавируя в потоке уличного движения, он все еще слышал унылые завывания уличных певцов. Огни рекламы – и помойки! Люди, уносящиеся домой в собственных машинах, – и бесприютные бродяги! "Величие, достоинство и мир!"

"Необходимо чего-нибудь выпить!" – решил Крум. Теперь клуб опять казался приемлемым, даже желанным, и молодой человек направился туда. "Прощай, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!.." Замечательная сцена, когда английские солдаты, посвистывая, маршировали по спирали сквозь густой туман, а на авансцене три накрашенных девушки выкрикивали: "Мы не XOTIXM терять вас, но вам пора идти", – а из боковых лож публика смотрела вниз и хлопала. Все это было как в жизни, и таким же было веселье на размалеванных лицах женщин, становившееся, однако, все более неестественным, напускным и душераздирающим. Надо сходить еще раз с Клер. Взволнует ли это ее? И вдруг он понял, что не знает. Да и что вообще человек знает о другом, даже о любимой женщине? Сигарета обожгла ему губы, и он выплюнул окурок... Ему вспомнилась сцена с молодой парой, проводившей на "Титанике" свой медовый месяц, – перед ними, казалось, раскрывалась вся жизнь, а на самом деле их ждали только холодные морские глубины; разве эти двое знали что-нибудь, кроме того, что они стремятся быть вместе? Жизнь, как подумаешь, ужасно странная штука!

Он поднимался по лестнице клуба с таким ощущением, словно с тех пор, как по ней спустился, прожил целый век...

На другой день ровно в шесть часов он позвонил у подъезда на Маунт-стрит. Лакей, открывший ему дверь, с легким удивлением поднял брови.

– Сэр Лоренс Монт дома?

– Нет, сэр. Леди Монт дома, сэр.

– Боюсь, что с леди Монт я незнаком. Нельзя ли мне увидеть леди Корвен?

Одна из бровей слуги поднялась еще выше. "Ага!" – казалось, подумал он.

– А как о вас доложить, сэр?

Крум протянул ему свою визитную карточку.

– Мистер Джеймс Бернард Крум, – возвестил лакей.

– Скажите: "Мистер Тони Крум".

– Слушаю, сэр! Подождите здесь минутку... А вот и леди Корвен!

С лестницы раздался голос:

– Тони! Какая точность! Идите сюда и познакомьтесь с тетей.

Она перегнулась через перила. Лакей исчез.

– Положите шляпу. Как это вы можете разгуливать без пальто? Я все время зябну.

Молодой человек подошел к лестнице.

– Милая, – прошептал он.

Она прижала палец к губам, затем опустила руку, и Тони с усилием дотянулся до нее.

– Идемте!

Когда он поднялся по лестнице, она уже успела открыть какую-то дверь и говорила кому-то:

– Это мой попутчик, тетя Эм. Он пришел к дяде. Мистер Крум. Моя тетя леди Монт.

Молодой человек увидел чью-то фигуру, сделавшую ему навстречу несколько шагов, и услышал голос:

– А-а, пароходы! Ну да! Как поживаете?

Крум почувствовал, что его разглядывают, и увидел на лице Клер чуть насмешливую улыбку. Если бы только остаться с ней вдвоем хоть на пять минут, он бы стер эту улыбку поцелуями! Он бы...

– Расскажите о Цейлоне, мистер Крэйвен.

– Крум, тетечка. Тони Крум. Лучше зови его просто Тони. Это не его имя, но его все так зовут.

– Тони! Так всегда зовут героев! Не знаю почему.

– Этот Тони совсем не герой.

– Да, Цейлон. Вы познакомились с ней там, мистер... Тони?

– Нет. Мы познакомились на пароходе.

– Мы с Лоренсом обычно спали на палубе. Это было в бурные девяностые годы. Река в то время кишела плоскодонками.

– То же самое и теперь, тетечка.

Молодому человеку вдруг представилась картина: они с Клер в плоскодонке, на тихой заводи... Наконец он очнулся и сказал:

– Я был вчера на "Кавалькаде". Замечательно!

– А, – отозвалась леди Монт, – я чуть не забыла... – И вышла из комнаты.

Молодой человек вскочил.

– Тони! Ведите себя прилично...

– Но ведь она потому и вышла!

– Тетя Эм исключительно добра, и я не собираюсь злоупотреблять ее добротой.

– Но, Клер, вы не знаете, что...

– Знаю. Сядьте, пожалуйста.

Молодой человек сел.

– А теперь, Тони, слушайте! Физиологии с меня надолго хватит. Если вы хотите, чтобы мы стали друзьями, наши отношения должны быть платоническими.

– О боже! – вздохнул Крум.

– Придется. Иначе мы просто не будем встречаться. Тони сидел неподвижно, не сводя с нее глаз, а в ее сознании мелькнула мысль: "Это будет для него пыткой, а он слишком хорош и не заслужил ее. Лучше нам не встречаться".

– Послушайте! – начала она мягко. – Вы ведь хотите мне помочь? У нас еще все впереди. Может быть, когда-нибудь...

Тони стиснул ручки кресла. В его глазах появилось страдание.

– Хорошо, – он говорил очень медленно, – я готов на все, только бы видеть вас. Я подожду, пока это станет для вас чем-то большим, чем физиология.

Клер, тихонько покачивая ногой, рассматривала лакированный носок своей туфли; потом вдруг подняла голову и взглянула прямо в его тоскующие глаза.

– Если б я не была замужем, вы бы спокойно ждали и ожидание не мучило бы вас. Считайте, что так оно и есть.

– К несчастью, не могу. Да и кто бы мог?

– Понимаю. Я уже не цветок, я плод, и я осквернена физиологией.

– Клер! Не надо. Я сделаю все, все, что вы только пожелаете! Но если я не всегда буду весел, как птица, простите меня!

Она посмотрела на него сквозь ресницы и сказала:

– Хорошо!

Наступило молчание, и она видела, что он жадно рассматривает ее всю, от подстриженных темных волос до лакированных туфелек. Жизнь с Джерри Корвеном раскрыла Клер всю сокровенную прелесть ее тела. Но разве она виновата, если оно прелестно и волнует? Она не хотела мучить юношу, и все же его мучения были ей приятны. Как странно, что можно испытывать одновременно и сожаление, и удовольствие, и недоверие, и легкую горечь. Стоит только уступить – и посмотрите, что будет через несколько месяцев!

Она решительно прервала молчание:

– Между прочим, жилье я нашла: такая смешная квартирка, раньше там была антикварная лавка. А еще раньше – конюшни.

– Недурно. А когда вы перебираетесь? – спросил он нетерпеливо.

– На той неделе,

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Да, если вы сумеете выкрасить стены клеевой краской.

– Сумею! Я красил на Цейлоне. Я перекрашивал свое бунгало два или три раза.

– Только нам придется работать по вечерам... из-за моей службы.

– А как ваш патрон? Порядочный человек?

– Очень, и к тому же влюблен в мою сестру, – во всяком случае, мне так кажется.

– О! – недоверчиво произнес Крум.

Клер улыбнулась, его мысль была ясна: "Может ли хоть один мужчина, который каждый день видит вас, влюбиться в другую?"

– Когда же мы начнем?

– Если хотите – завтра вечером. Адрес такой: Мелтон-Мьюз, дом два, за Малмсбери-сквер. Я утром достану краску, и мы начнем с верхней комнаты. Ну, скажем, в шесть тридцать?

– Великолепно!

– Но только, Тони, будьте паинькой... "Жизнь реальна, жизнь сурова".

Грустно усмехнувшись, он прижал руку к сердцу.

– А теперь вам пора уходить. Я провожу вас вниз и посмотрю, вернулся ли дядя.

Молодой человек встал.

– Что нового с Цейлона? – отрывисто спросил он. – Вас тревожат?

Клер пожала плечами.

– Пока еще ничего не произошло.

– Но это долго продолжаться не может. Вы что-нибудь надумали?

– Думать тут не приходится. Весьма возможно, что он вообще ничего не предпримет.

– Я не могу вынести, что вы... Он остановился. – Пойдемте, – сказала Клер и повела его вниз.

– Як вашему дяде уже не зайду, – заметил Крум. – Значит, завтра, в половине седьмого.

Он поднес ее руку к губам и направился к двери. Затем еще раз обернулся. Она стояла, слегка склонив голову набок, и улыбалась. Крум вышел, уже ничего не соображая.

Молодой человек, внезапно пробудившийся среди голубей Киферы, впервые ощутивший тот таинственный магнетизм, который исходит от так называемых "соломенных вдов", и вынужденный, вследствие предрассудков или укоров совести, держаться в стороне от такой "вдовы", бесспорно, заслуживает сожаления: не он избрал свою судьбу. Она настигла его, как тать в нощи, внезапно обесценив для него все прочие жизненные интересы. Это своего рода наваждение, при котором обычные склонности и влечения уступают место восторженной тоске. Тогда заповеди – вроде "не прелюбодействуй", "не пожелай жены ближнего" и "блаженны чистые сердцем" – начинают звучать как-то особенно отвлеченно. Крум воспитывался по школьному звонку и по принципу: "Живи, как велят". Теперь он понимал всю несостоятельность этого принципа. А что здесь велят? Есть прелестная молодая женщина, сбежавшая от мужа (который на семнадцать лет старше ее), потому что он вел себя, как скотина; правда, она этого не говорила, но Тони уверен, что это так. И есть он сам, безусловно в нее влюбленный; и он нравится ей, правда, по-другому, но все же нравится, насколько это сейчас возможно. А впереди – ничего, кроме совместных чаепитий! И любовь пропадает даром – в этом было что-то прямо кощунственное.

Погруженный в свои размышления, он не обратил внимания на человека среднего роста, с кошачьими глазами и узким ртом на загорелом, покрытом мелкими морщинками лице, который поглядел ему вслед, слегка скривив губы; впрочем, это могло быть и улыбкой.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

После ухода Крума Клер постояла некоторое время в холле, вспоминая, как она восемнадцать месяцев назад покидала этот дом. Она была тогда в светло-коричневой кофточке и коричневой шляпке и проходила между рядами людей, провожавших ее возгласами: "Счастливого пути! Прощай, дорогая!", "Привет Парижу!" Да, прошло всего полтора года, а сколько событий случилось за это время! Клер усмехнулась и направилась в дядин кабинет.

– Дядя Лоренс, ты, оказывается, дома? А Тони Крум только что заходил тебя повидать.

– Это тот довольно приятный юноша без определенных занятий?

– Да. Он хотел тебя поблагодарить.

– Боюсь, что благодарить не за что.

И быстрые черные глаза сэра Лоренса, напоминавшие глаза кулика или вальдшнепа, скептически скользнули по ней. Конечно, Динни – любимица, но и Клер, безусловно, привлекательна. Так недавно замужем и уже несчастна... Эм сообщила ему об этом, но добавила, что при ней лучше о ее браке не говорить. Что ж! Джерри Корвен! При его имени люди всегда пожимали плечами и начинались какие-то намеки. Неприятно. Но его, сэра Лоренса, это в конце концов не касается. Негромкий голос произнес за дверью:

– Сэр Джералд Корвен.

Сэр Лоренс невольно поднес палец к губам. Лакей произнес еще тише:

– Я провел его в маленькую гостиную и сказал, что пойду узнаю, дома ли леди Корвен.

Сэр Лоренс увидел, как рука Клер крепко стиснула спинку стула, возле которого она стояла.

– Ну, Клер, ты как? Дома?

Она не ответила, но ее лицо побелело и застыло. – Минутку, Блор. Я позвоню. Блор удалился.

– Так как же, детка?

– Он, должно быть, выехал следующим пароходом. Дядя, я не хочу его видеть.

– Если мы просто скажем, что тебя нет дома, он придет еще раз.

Клер вскинула голову.

– Хорошо, я к нему выйду.

Сэр Лоренс почувствовал легкую дрожь.

– Если бы ты мне сказала, что говорить, я вышел бы к нему вместо тебя.

– Спасибо, дядя, но зачем тебе возиться с этой грязью?

"Слава богу!" – подумал сэр Лоренс.

– На всякий случай я буду рядом. Желаю удачи, детка, – сказал он выходя.

Клер подошла к камину: лучше иметь звонок под рукою. Она испытывала хорошо знакомое ей ощущение, словно брала разбег для отчаянного прыжка. "Во всяком случае, он ко мне не прикоснется", – решила она и тут же услышала голос Блора:

– Сэр Джералд Корвен, миледи.

Недурно! Жене докладывают о приходе мужа! Но прислуга всегда все знает!

Даже не глядя, Клер почувствовала, где он стоит. Румянец стыда и гнева залил ее щеки. Он заворожил ее! Он сделал из нее игрушку, служившую для удовлетворения всех его капризов! Он ее...

Корвен заговорил сдержанно, но язвительно:

– Признаюсь, я ничего подобного от тебя не ожидал!

Он все тот же, аккуратный, щеголеватый, похожий на кота, с тонкогубой усмешкой и дерзкими, хищными глазами.

– Что вам нужно?

– Только тебя.

– Меня вы не получите.

– Это просто смешно!

Одно стремительное движение, и он схватил ее в объятия. Клер откинула голову и коснулась звонка.

– Отойдите, или я позвоню! – Другой рукой она заслонила свое лицо. Станьте вон там, тогда я готова с вами разговаривать, иначе вам придется уйти.

– Хорошо. Но это смешно!

– Неужели вы не понимаете, насколько это серьезно? Иначе разве я уехала бы?

– Я думал, ты просто рассердилась, и не удивительно. Очень сожалею.

– Обсуждать все это не имеет смысла. Теперь я знаю вас и не вернусь.

– Детка, я прошу у тебя прошения и даю слово, что ничего подобного не повторится.

– Какое великодушие!

– Я только проделал эксперимент. Некоторые женщины это обожают. Хотя, может быть, в ту минуту и не понимают своих ощущений.

– Вы – животное.

– А жена у меня – красавица. Брось, Клер, не глупи, не делай из нас посмешища! Можешь поставить мне любые условия.

– И верить, что вы их выполните? И потом, я не хочу такой жизни: ведь мне всего двадцать четыре года.

Улыбка сбежала с его губ.

– Понятно. Я заметил, что из этого дома вышел молодой человек. Имя и положение?

– Тони Крум. Итак?

Он отошел к окну и несколько мгновений смотрел на улицу, потом обернулся к ней.

– Но вы имеете несчастье быть моей женой.

– Как будто.

– Нет, вполне серьезно, Клер, вернись ко мне.

– Вполне серьезно – нет.

– Я занимаю определенный пост и шутить этим не могу. Посмотри на меня! – Он подошел к ней ближе. – Ты можешь считать меня чем угодно, но, во всяком случае, я не жулик и не ханжа. Я не спекулирую ни своим положением, ни святостью брака, ни всем этим вздором. Однако в моем министерстве до сих пор придают большое значение подобным вещам, и я не могу допустить, чтобы дело о разводе возбудила ты.

– Я на это и не рассчитывала.

– А на что же ты рассчитывала?

– Не знаю. Знаю только одно: я не вернусь.

– Только из-за?..

– И многого другого.

На его лице снова появилась кошачья усмешка и помешала ей прочесть его мысли.

– Ты хочешь, чтобы я подал на развод?

Клер пожала плечами.

– У вас для этого нет оснований. – Иначе ты, конечно, ответить не можешь.

– Но оснований действительно нет.

– Послушай, Клер, право, все это ужасно нелепо и совершенно недостойно тебя, при твоем уме и знании жизни. Не можешь же ты вечно оставаться соломенной вдовой. К тому же тебе нравилось на Цейлоне.

– Есть вещи, которых я, по отношению к себе, не позволю, а вы осмелились...

– Я уже сказал, что это больше не повторится.

– А я сказала, что верить вам не могу.

– Так мы ни до чего не договоримся. Ты собираешься жить на средства твоих родителей?

– Нет. Я поступила на службу.

– О-о! На какую же?

– Секретарем к нашему новому депутату.

– Это тебе очень скоро надоест.

– Не думаю.

Он пристально посмотрел на нее, на этот раз без улыбки, и она вдруг увидела в его лице слишком знакомое хищное выражение.

– Я не допущу, чтоб ты принадлежала другому мужчине, – заявил он вдруг.

Сейчас он раскрылся весь, до конца, и ей стало легче. Она не ответила.

– Ты слышала?

– Да.

– Я говорю вполне серьезно.

– Вижу.

– Ты бесчувственный бесенок!

– Очень хотела бы им быть.

Он прошелся по комнате и решительно остановился перед ней.

– Взгляни на меня! Без тебя я не вернусь. Я остановился в "Бристоле". Будь паинькой и приходи ко мне туда. Мы начнем все сначала. Ты увидишь, какой я буду хороший.

Она не выдержала и воскликнула:

– Да поймите же наконец! Вы убили во мне всякое чувство к вам!

Его зрачки расширились, затем сузились, губы сжались и вытянулись в нитку. Он напоминал жокея, укрощающего необъезженную лошадь.

– И вы поймите меня, – сказал он, понизив голос. – Или вы вернетесь ко мне, или я с вами разведусь. Я не могу оставить вас здесь, чтобы вы могли вытворять что вам вздумается.

– Я уверена, что так поступил бы всякий благоразумный муж.

На его губах вновь появилась усмешка.

– За это, – сказал он, – я получу поцелуй.

И не успела она оттолкнуть его, как он прижался губами к ее губам. Она вырвалась и надавила кнопку звонка. Корвен поспешно отступил к двери.

– Au revoir {До свидания (франц.).}, – сказал он и вышел.

Клер вытерла губы. Она была растеряна, измучена и не могла понять, кто же на сей раз остался победителем: она или он.

Она стояла возле камина, положив голову на руки, и вдруг почувствовала, что сэр Лоренс вошел в комнату и из деликатности молчит.

– Прости, ради бога, дядя, за все эти сцены. На той неделе я буду уже в своей конуре.

– Хочешь сигарету, детка?

Клер закурила и с наслаждением затянулась. Тем временем сэр Лоренс сел. Его брови насмешливо приподнялись.

– Совещание закончилось, как обычно? Клер кивнула.

– Уклончивая формула. Людям никогда не нравится то, чего им не хочется, как бы ловко оно им ни предлагалось. Продолжение следует?

– Что касается меня – нет.

– Жаль, что при обсуждении всегда бывают две стороны...

– Дядя Лоренс, – вдруг спросила Клер, – каковы теперь законы о разводе?

Баронет вытянул свои длинные тонкие ноги.

– Никогда с этим не сталкивался. Полагаю, теперь развестись все же легче, чем в старину. Но посмотрим в "Уитекере".

Он протянул руку к справочнику в красном переплете.

– Страница двести пятьдесят восьмая – вот, тут.

Клер стала молча читать, а он с грустью смотрел на нее. Затем она подняла глаза и сказала:

– Значит, чтобы получить от него развод, я должна решиться на измену.

– По-видимому, они так выражаются из деликатности. В лучшем обществе эту неприятную сторону дела берет на себя мужчина.

– Да, но он не желает. Он хочет, чтобы я к нему вернулась. Кроме того, он должен считаться со своим положением.

– Разумеется, это вполне понятно, – задумчиво сказал сэр Лоренс. – В нашей стране карьера – растение хрупкое.

Клер захлопнула справочник.

– Если бы не родители, я бы завтра же дала ему повод для развода, и конец.

– А ты не думаешь, что вам бы стоило еще раз попробовать?

Клер покачала головой. -Я просто не в силах.

– Что ж, пусть все останется так, но это очень неприятное "так", сказал сэр Лоренс. – А что думает Динни?

– Мы с ней еще не говорили. Она не знает о его приезде.

– Значит, тебе сейчас не с кем и посоветоваться?

– Нет, я сказала Динни только, почему я от него ушла. Вот и все.

– Сомневаюсь, чтобы Джерри Кореей был очень терпелив.

Клер засмеялась.

– Мы оба не отличаемся долготерпением.

– Где он остановился?

– В "Бристоле".

– Неплохо бы установить за ним наблюдение, – задумчиво проговорил сэр Лоренс.

Клер содрогнулась.

– Недостойное занятие. Да и потом, дядя, я вовсе не хочу портить ему карьеру. Он ведь очень способный человек.

Сэр Лоренс пожал плечами.

– Для меня и для всей твоей семьи твое доброе имя гораздо важнее его карьеры. Давно он здесь?

– Думаю, недавно.

– Хочешь, я с ним повидаюсь и попытаюсь уговорить его дать тебе полную свободу?

Клер не отвечала, а сэр Лоренс смотрел на нее и думал: "Прелестна, слов нет, но очень своевольна. Воля есть, но терпения – ни на грош".

– Виновата я одна, – наконец заявила Клер. – Никто меня не заставлял выходить за него, и я вовсе не хочу обременять тебя этими переговорами. Да он и не согласится.

– Почем знать? – пробормотал сэр Лоренс. – А если все-таки подвернется случай, – попытаться?

– Это было бы замечательно с твоей стороны, но...

– Вот и прекрасно. А пока – безработные юноши умеют быть благоразумными?

Клер рассмеялась.

– О-о!.. Я его вымуштровала. Огромное тебе спасибо, дядя Лоренс. Ты очень мне помог. Я страшная дура, но у Джерри есть надо мной какая-то власть, и, кроме того, я всегда любила рисковать. Прямо не понимаю, как у такой матери может быть такая дочь. Мама ненавидит всякий риск, а Динни признает его только из принципа.

Клер вздохнула.

– Ну, больше не буду тебе надоедать, – и, послав дяде воздушный поцелуй, она вышла.

Сэр Лоренс остался сидеть в кресле. Он размышлял: "Придется и мне вмешаться в эту историю, а история становится все неприятнее. Но Клер еще так молода, надо же для нее что-то сделать. Поговорю-ка я с Динни".

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Горячее время выборов в Кондафорде миновало, и генерал выразил сущность воцарившейся затем атмосферы словами:

– Что ж, они это заслужили.

– А тебя, папа, не пугает мысль о том, как будут ругать этих людей, если им ничего не удастся сделать?

Генерал улыбнулся.

– "Довлеет дневи злоба его", Динни. Клер устроилась?

– Привыкает к работе. Сейчас она занимается главным образом тем, что пишет благодарственные письма людям, выполнявшим перед выборами черную работу, тем, кто вербовал голоса, разъезжая по всему округу.

– А как ей нравится Дорнфорд?

– Говорит, что он удивительно внимателен.

– Его отец был отличным солдатом. Я служил одно время в его бригаде, в бурскую войну.

Он испытующе посмотрел на дочь и спросил:

– О Корвене что-нибудь слышно?

– Да, он приехал.

– Ах вот как! Почему от меня все держат в секрете? В наше время родителям приходится подсматривать в замочную скважину.

Динни нежно взяла его под руку.

– Нет, папа, просто мы бережем вас. Вы ведь очень чувствительные растения, не правда ли, папочка?

– Мы с твоей матерью считаем, что во всем этом весьма мало хорошего. И очень хотели бы, чтобы дело как-нибудь уладилось.

– Но ведь не ценой счастья Клер?

– Нет, – отозвался генерал неуверенно. – Нет, но тут сразу возникает вся сложность вопроса о браке. В чем счастье Клер? Она и сама не знает, и ты не знаешь, и я. Обычно люди, желая выбраться из одной ямы, тут же попадают в другую.

– Значит, и пытаться не стоит? Сидеть в своей яме? Ведь этого как раз и хотели лейбористы, правда?

– Мне следовало бы поговорить с ним, – заметил генерал, словно не слыша, – но я не могу действовать вслепую. Что ты посоветуешь, Динни?

– Не трогай спящего пса, пока он не вскочил, чтобы укусить тебя.

– А ты думаешь, укусит?

– Думаю.

– Плохо, – пробормотал генерал. – Клер еще так молода.

Об этом постоянно думала и Динни. Она сказала сестре в первую же минуту: "Ты должна освободиться". Так же рассуждала она и теперь. Но как добиться свободы? Знание законов о разводе не входило в программу образования Динни. Она слышала, что бракоразводные процессы – дело довольно обычное, ни у нее, ни у ее сверстников не было на этот счет никаких предрассудков. Но родителей развод, вероятно, очень огорчит, особенно если бы Клер пришлось взять вину на себя; это казалось им ужасным позором, и его следовало избежать во что бы то ни стало. Со времени ее трагического романа с Уилфридом Динни бывала в Лондоне очень редко. Каждая улица и особенно парк напоминали о нем и о том отчаянии, которое осталось в душе после разлуки с ним. Но теперь она хорошо понимала, что, какой бы оборот ни приняло дело, Клер нужна поддержка.

– Надо, пожалуй, съездить к ней и выяснить положение.

– Ради бога, поезжай. Постарайся добиться, чтобы их отношения по возможности наладились.

Динни покачала головой.

– Едва ли; и едва ли вы сами пожелали бы этого, если б Клер рассказала вам то, что рассказала мне.

Генерал смотрел перед собой невидящим взглядом.

– Вот я и говорю: мы ничего не знаем...

– Да, папочка, но пока вы всего не услышите от нее самой, я ничего больше не могу объяснить.

– Тогда поезжай к ней не медля.

Постоянный резкий запах бензина изгнал из Мелтон-Мьюз запахи конюшни. Мощеный кирпичом переулок сделался пристанищем автомобилей. Когда Динни вошла в него под вечер, она увидела справа и слева распахнутые ворота гаражей, покрашенных более или менее недавно. По переулку бродили кошки, а в одном из гаражей она заметила шофера в спецовке, склонившегося над карбюратором; но вообще жизнь там замерла, и название Мелтон-Мьюз "Конюшенный переулок" – потеряло свой смысл.

У дома Э 2 еще сохранилась сине-зеленая дверь, выкрашенная в этот цвет прежней владелицей, которую вместе со столькими поставщиками предметов роскоши разорил кризис. Динни дернула резную ручку звонка, и раздалось слабое треньканье, словно звякнул колокольчик заблудившейся овцы. Затем наступила тишина; на уровне ее лица мелькнуло светлое пятно, исчезло, и дверь открылась. Появилась Клер в зеленой пижаме и сказала:

– Входи, дорогая. Ты видишь львицу в ее берлоге, – "Дуглас в ее зале" {Имеется в виду Элен, героиня поэмы Вальтера Скотта "Дева озера".}.

Динни вошла в маленькую, почти пустую комнату, затянутую зеленым японским шелком от антиквара и устланную циновками. В дальнем углу виднелась узкая винтовая лестница. Комната слабо освещалась единственной свисавшей с потолка электрической лампочкой под зеленым бумажным абажуром. Железная электрическая печь не давала никакого тепла.

– Здесь еще ничего не устроено, – заметила Клер. – Пойдем наверх.

Динни поднялась по винтовой лестнице и очутилась в еще более тесной гостиной. В ней было два занавешенных окна, выходивших на гаражи, кушетка с подушками, маленькое старинное бюро, три стула, шесть японских гравюр, которые Клер, видимо, только что повесила, старинный персидский ковер на полу, покрытом циновками, почти пустой книжный шкафчик и на нем несколько семейных фотографий. Стены были окрашены в бледно-серый цвет, горел газовый камин.