Текст книги "Искусная ложь (ЛП)"
Автор книги: Джоди Эллен Малпас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
«В общем, лучше вообще ничего не говорить».
«В идеале, да».
Мы достигаем огромных каменных ступенек, ведущих ко входу, и начинаем гигантский подъем. Каждая сторона обрамлена внушительными каменными колоннами с топиариями, расположенными между каждой возвышающейся колонной, скрывая вход в особняк. «Что делать, если мне задают вопрос, на который я не должен отвечать?» Мое пренебрежение уступило место панике. Я собираюсь провести день, прячась за цветочным горшком в надежде, что никто не увидит меня и не заговорит со мной.
«У тебя быстрый рот, Элеонора». Он бросает на меня иронический взгляд, но это не значит, что я чувствую себя лучше. Мой так называемый быстрый рот лучше всего работает с моим раздражающим начальником. С Беккером это происходит естественно. Я не могу гарантировать, что он будет работать в стенах этого места.
«Зачем ты привел меня сюда?» – спрашиваю я, потрясенный давлением, которое он оказывает на мои плечи. Я должен дождаться его в машине. Или отправиться на прогулку за город. Мое прежнее волнение после обеда с Беккером в Countryscape рассеялось. Исчез полностью. Мои неуверенные чувства по отношению к этому зданию немного подрезали мой энтузиазм, но требования Беккера только что лишили его возможности восстановить. Я хочу уйти.
«Теперь ты в моем кругу доверия, пора тебе посмотреть, что да как, – тихо говорит он.
Я бросаю на него взгляд. «Что это такое?
'Я.'
'Ты?' Я уже знаю, что такое Беккер. Сделано с тех пор, как я взглянул на него. Или, может быть, я шучу и в нем больше, чем кажется на первый взгляд.
«Я», – подтверждает он, искоса усмехаясь. «Надеюсь, ты готова».
«Да», – уверенно отвечаю я. Ну и шутка. Я никогда не был готов к Беккер Ханту.
Когда мы переступаем порог входа, мое желание исследовать дальше умирает в тот момент, когда внутренняя активность поражает меня. Повсюду шумные, хорошо подготовленные люди, кто смеется, кто серьезно разговаривает. Беккер ведет меня через центр огромного вестибюля, не обращая внимания ни на кого на нашем пути. Но его прибытие замечают все, кого мы проходим, каждый отмечает присутствие знаменитого Беккера Ханта. Люди делают паузу в разговоре, некоторые мужчины смотрят на него с трепетом, некоторые с презрением, а есть женщины. Их слишком много, все они одеты в престижные дизайнерские бренды, и все усыпаны бриллиантами, жемчугом, рубинами, изумрудами . . .
Каждый драгоценный камень, о котором вы только можете подумать, присутствует в этом пространстве: он свисает с ушей, обвивает шеи и украшает ухоженные пальцы. Черт побери, здесь должно быть бенгальских огней на миллионы фунтов.
Когда я, наконец, отрываю взгляд от красоты этих женских украшений, я замечаю и искрящиеся глаза. Многие из них. Эти сверкающие глаза вскоре превращаются в любопытные, когда они видят, как я иду за человеком, которого ясно знает каждый в комнате. Это похоже на разделение вод, когда все стоят в стороне, чтобы пропустить нас. Я не мог чувствовать себя более неудобно. Я помню гордое заявление миссис Поттс. Он лучший дилер. Охотники славятся в этой индустрии, но миссис Поттс особо отметила, что Беккер был самым талантливым в длинной череде охотников. Что делает его лучше остальных? Почему Беккер такой особенный? Интересно, большинство ли его клиентов – женщины, потому что это прекрасно все объясняет.
Я собираюсь спросить, в чем дело с парадным входом, когда я вспоминаю основные правила. Не говорите, пока к вам не обращаются. Это включает в себя разговор с ним? Он не сказал, поэтому я сразу задаю свой вопрос. – Слишком уж много, не правда ли? – тихо говорю я, глядя прямо на белые двойные двери, к которым мы, кажется, направляемся.
«Что это, принцесса?»
«Большой вход».
«Я вошел в здание».
«И все замолчали».
«У меня есть присутствие».
«У тебя большая голова».
Он мягко толкает меня в бок. «Еще одно основное правило». Глядя на меня сверху вниз, он сохраняет невозмутимое лицо, хотя я вижу игривые огоньки в его глазах. «Ты не можете оскорблять меня публично. Несколько бровей могут подняться, если я отшлепаю эту твою персиковую задницу на глазах у всех ».
Я сжимаю губы, чтобы не рассмеяться вслух, потому что шаг Беккера немного замедляется, когда мы подходим к двери. Но как раз когда я собираюсь последовать его примеру, что-то встречает меня в пояснице, подбадривая меня. Рука Беккера. Я тепло закутана в пальто, но я все еще чувствую его тепло сквозь слои одежды. Я сглатываю и позволяю ему провести меня в комнату. Невероятно яркий декор помещения не привлекает мое внимание так, как должен. Ни одна из невероятных картин, все оригиналы – Моне, Дали и многие другие – не вызывают у меня изумления. Фреска на потолке, изображающая Тайную вечерю, не заставляет меня остановиться от восхищения. Нет. Я не могу сконцентрироваться ни на чем, кроме палящего жара, терзающего каждый дюйм моей кожи под одеждой. Это изнуряет меня до такой степени, что я не могу ходить устойчиво, поэтому я немного ускоряюсь, прерывая контакт. Мне нужно быть внимательной. Это место достаточно устрашающее, если не считать того, что внимательное прикосновение Беккера еще больше ограничивает его. Мне это чуждо. Я могу справиться с его мерзким, игривым поведением, оттолкнуться от него. С этим не так легко справиться, особенно когда он уже давил на меня своими основными правилами. Кроме того, это определенно серая зона. Я сам могу придумать несколько основных правил.
'Куда?' – спрашиваю я, отмечая ряды стульев перед трибуной. Он не отвечает мне, но когда я собираюсь повернуться к нему лицом, я чувствую, как знакомый жар снова приближается, на этот раз около моего уха. Я отпрыгиваю, как пугливый котенок, не в силах контролировать свою реакцию на его близость. Если он что-нибудь шепчет мне на ухо, даже простое указание, я, скорее всего, растворюсь в жалкой лужице бесполезности.
Уверенно поворачиваясь, как будто я не только что практически ударилась головой о прекрасный потолок с высоты своего испуганного прыжка, я изобразила улыбку на лице, но она дрогнула, когда я обнаружила, что Беккер все еще согнут, его пышные губы смотрят на место, где, я полагаю, мое ухо было секунду назад.
Я начинаю переводить дыхание, готовый снова спросить, где мы сидим, но мой вопрос не выходит за пределы моего языка. Затем я практически откусываю его, чтобы не выкрикивать ругательства.
Что она здесь делает?
Тигровая птица. Отягощена огромной шубой, которая, откровенно говоря, выглядит до крайности нелепо. Ее блестящие светлые волосы ниспадают с одной стороны, розовые губы поджимаются, когда она приближается. О нет. Я не могу гарантировать свое молчание. Она даже не добралась до нас, а я уже хочу запустить ее в космос. У нее одно из этих лиц. Оно с постоянной насмешкой. То, по которому сразу хочется дать пощечину. Добавьте к этому уравнению, что, как я знаю, Беккер все испортил, я нахожусь в супер-суровом режиме. Я не хочу, чтобы она была одним из способов, с которыми Беккер имеет дело со своими демонами. Я не хочу, чтобы любая женщина была его отдушиной. Мое откровение не вызывает у меня того беспокойства, которое должно быть, потому что я слишком сосредоточен на сохранении хладнокровия. Я сильно стискиваю зубы, челюсть мгновенно болит от давления. Мы находимся в шикарном известном частном аукционном доме. Я не могу махать когтями или ругаться.
Я не могу махать когтями или ругаться.
Я не могу махать когтями или ругаться.
Я не могу махать когтями или ругаться.
– Что эта дворняга здесь делает? Я тихонько плюю, не чувствуя себя слишком плохо из-за неудачи в моих усилиях. По крайней мере, прошептал я.
Беккер хмурится и смотрит через плечо, как раз в тот момент, когда Алекса добирается до нас. Воздух вокруг меня наэлектризован сумасшествием женских гормонов. Алекса дает мне кинжалы. «Беккер», – мурлычет она, подставляя ему щеку для поцелуя, не отрывая глаз от меня.
«Алекса». Он подпитывает ее открытое желание рассердить меня, нежно касаясь губами ее щеки. Сразу хочу отбелить ему рот. Я фыркаю и отворачиваюсь, зная, что моя отложенная попытка казаться не затронутой ее тактикой потерпела неудачу. Она думает, что превосходит меня. Наверное, она – все драгоценные камни, шубы и дизайнерский макияж. Тот факт, что все под этим – подделка, немного уменьшает мое негодование. Что она здесь делает – место, которое требует одобрения даже для рассмотрения для приема?
«Мы все еще встретимся?» Я знаю, что Алекса смотрит на меня, и хотя я не имею права молча требовать этого, я умоляю каждого бога, который когда-либо существовал, чтобы сожгли ее.
Я чувствую, как ее глаза впиваются в меня. Я презираю мысль о Беккере с ней. Меня от этого тошнит.
Я не жду ответа Беккера. Вместо этого я бреду дальше в комнату, прежде чем теряю контроль над своим ртом, заставляя себя сосредоточиться на картинах, украшающих стены. Я прихожу к Дали, улыбаясь масляной картине спины женщины. Это одно из менее спорных творений художника, а также одно из моих любимых. Женщина у окна в Фигерасе. Меня до сих пор очаровывает, как ему сошло с рук такие эротические грани своих картин в то время, когда разговоры о сексе на публике были в значительной степени табу. И хотя эта картина немного послушнее, чем другие его работы, все же есть свидетельства сексуального воображения Дали. Для начала, ее зад. Выступающие и пышные – это то, что большинство людей видят в первую очередь, когда изучают изображение. И ее юбка. Она прозрачно.
«Значит, ты привез с собой прислугу», – говорит Алекса достаточно громко, чтобы я могла слышать.
Моя попытка отвлечься от их разговоров поблизости разбивается тут же. Могла бы Мона-блядь-Лизу в моей хватки помочь, и я до сих пор не мог игнорировать ее. Я в ярости оборачиваюсь. Мне было плевать, где я. Как, черт возьми, она посмела? Она скрывает коварную ухмылку, и Беккер осторожно наблюдает за мной. Он должен. Я собираюсь сорвать эту шубу с ее тела и заткнуть ей горло. Черт возьми, откуда эта ярость? Я иду вперед, но делаю всего два шага, прежде чем Беккер перехватывает меня и уводит прочь.
Я знаю, что это к лучшему, но это не сдерживает мою ярость. Он смотрит на меня, предлагая успокоится. Но я не могу. «Если я когда-нибудь снова увижу ее лицо в Убежище, я уйду».
'Ладно.' Он с легкостью игнорирует мое резкое обещание . «Мы уже договорились, что в Убежище в рабочее время нет кусков задницы».
Я отшатываюсь. 'Ой.' Кусоки задницы? Почему меня так утешает его рекомендация? Он видит меня как кусок задницы? Бог знает, у меня достаточно задницы, и Беккеру это, кажется, нравится.
'Это все?'
Я прищуриваюсь на него. – Ты встречаетесь с ней сегодня вечером? У меня нет права на эту информацию, и то, что я спросил, заставляет меня выглядеть так же ревниво, как и я.
«Сегодня не рабочее время», – тихо говорит он, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я не разочаровываю. У меня перехватывает дыхание, его ответ такой мучительный, что я, наверное, вздрагиваю. «Но это же нормально, правда?» он продолжает, его глаза светятся на меня лазерными лучами. «Потому что мы закончили».
'Да?' – спрашиваю я, заставляя говорить ровным тоном, проглатывая свою необоснованную боль. Да, мы закончили.
Он смотрит на меня испытующими глазами, указывая на ряд стульев. Я игнорирую этот взгляд, слежу за его протянутой рукой и бегу по проходу. Садясь на последнее место, я смотрю вверх и вижу Беккера, стоящего в конце прохода и наблюдающего за мной. В конце концов, он занимает стул на три ряда позади, в самом заднем ряду.
Он устраивается поудобнее и вытаскивает брошюру из заднего кармана переднего сиденья, затем начинает небрежно листать страницы. Я снова возвращаюсь к трибуне, размышляя, не присоединиться ли мне к нему. Он направил меня к этому ряду. Потом взял другой. Я не могу с ним сидеть?
Я обдумываю то, что, как я помню, говорили сегодня миссис Поттс и мистер Х. – работа в одиночестве, сосредоточенность, отсутствие компании. Мое решение оставаться на месте приходит быстро, в то время поддерживал наш момент. Мы закончили . . . верно?
Я беру брошюру и начинаю ее просматривать, глядя вверх, когда слышу, как люди начинают проникать в комнату. Я изо всех сил стараюсь не казаться ошеломленным массой богатства, набегающей на меня со всех сторон и закрывающей меня, когда все занимают свои места, но это сложно. Очень тяжело. Я чувствую себя неполноценной . Я так далеко от магазина моего отца , я мог бы быть на Луне. Заглянув через плечо скрытно, я шпионю за Беккером, глядя вниз и предполагаю, он увлечен страницами глянцевого каталога, но легкое движение открывает его мобильный телефон в руке. Он улыбается и кладет его обратно в карман, прежде чем вернуться к перелистыванию страниц, положив лодыжку на колено. Мой своенравный разум задается вопросом, чему он улыбается. Алекса? Она написала ему?
«Добрый день, мисс». Приветствие слева от меня отвлекает мое внимание от Беккера к толстому седовласому мужчине, который ухмыляется мне сверху вниз. «Я Питер. Питер Рэмсботтом.
Я вежливо улыбаюсь в своем приветствии, думая, что лучше всего ограничить свое общение с кем-либо. Отсутствие взаимодействия означает отсутствие заботы о том, что сказать. Затем я возвращаюсь к своему бездумному просмотру антиквариата, украшающего страницы у меня на коленях. Я боюсь худшего, когда он опускается на стул рядом со мной.
«Я тебя здесь раньше не видел».
Я улыбаюсь, глядя на страницы, как идиотка, избегая зрительного контакта. Он попытается завязать разговор. Это не сулит ничего хорошего. «В первый раз», – говорю я, больше ничего не предлагая в надежде, что это его остановит. Он выглядит болтливым, но я не в настроении болтать. И мне все равно не разрешено.
«Тогда добро пожаловать в Countryscape».
'Спасибо.' Может быть, я смогу извиниться и спрятаться в дамском комнате, пока Беккер не закончит.
'Вы покупаете?' – спрашивает он, наклоняясь, чтобы посмотреть, какую страницу каталога я просматриваю. Только сейчас я замечаю название пьесы на странице передо мной. Голова фавна.
«А». Его пухлый палец касается одной из фотографий скульптуры. – Это вызвало настоящий переполох. На кого вы работаете?'
Мой язык сгущается во рту, когда я вбираю в себя потерянное сокровище, которое сейчас смотрит на меня узкими, несколько злобными глазами. Многие предвидели, как это будет выглядеть. В течение многих лет в музее Барджелло хранился слепок, который считался «Главой фавна» Микеланджело. Эта штука выглядела довольно жутко, но она не имеет никакого отношения к тому, на что я сейчас смотрю. Это похоже на чистое зло, возможно, даже может быть ошибочно принято за изображение дьявола.
«На кого я работаю?» Я бездумно повторяю его вопрос, чтобы выиграть время. Если я отвечу, у меня может возникнуть целый ряд вопросов, на которые я не знаю, как ответить. «Гм…» Я перебираю варианты, и как только я собираюсь сделать самый простой и очевидный побег и заявить, что мне нужен туалет, мое внимание привлекает смех.
Я сдуваю воздух и в отчаянии опускаюсь на стул .
«Добрый день, Питер». Брент садится с другой стороны от меня, загоняет меня в угол и протягивает руку через мое напряженное тело, предлагая Питеру руку.
Питер берет его и слегка трясет. «Вы вошли, Уилсон, – говорит он с таким же энтузиазмом, как и его рукопожатие. Я могу только предположить, что Брент явно искал Питера для поддержки Countryscape тоже. Не похоже, чтобы о Бренте Уилсоне очень много думали. Или, может быть, все играют в одну игру, пытаясь ограничить конкуренцию.
«Я, конечно, сделал это». Брент явно доволен собой. «Итак, вы встретили прекрасную Элеонору».
«Да, но она немного молчалива».
Я съеживаюсь, желая, чтобы они поспешили со своим морозным приветствием, чтобы мой путь был свободен. Если бы я был подозрительной , каковой я и являюсь, я бы подумал, что их сцепленные руки передо мной – это уловка, чтобы удержать меня там, где я есть.
Я чувствую, как Брент смотрит на меня, но я отказываюсь потакать ему. «Интересно, почему это так, – размышляет он, отпуская руку Питера, к моему облегчению. Я напрягаю мышцы, готовый встать, но рука Брента падает прямо мне на колени и берет каталог. «Вы читали эту невероятную статью». Он поворачивается ко мне, девая невозможным пройти мимо, если я попытаюсь уйти, что, как я подозреваю, является еще одной уловкой.
Я прищуриваюсь, думая, что сейчас самое время нанести ту пощечину, которой я был мысленно обещая ему. «Я мало что знаю о Микеланджело».
– Тебя это очень волнует, да?
Я вырываю свой каталог из его руки и возвращаю его себе, что бы снова просматривая его. 'Да.'
«Я упоминал, Питер, – небрежно размышляет Брент, – что Элеонора работает на Ханта».
"О, правда?" Теперь Питер тоже поворачивается ко мне, и я смиряюсь с тем, что сижу и молчу, не потому, что Беккер сказал мне, а потому, что эти двое явно хотят информации. Какая информация это может быть, я не понимаю, но их интерес ко мне теперь вызывает у меня тревогу.
«Приятно видеть, что вы с Беккером, кажется, уладили свои разногласия», – мягко и без искренности говорит Брент.
Я смотрю краем глаза и обнаруживаю, что он слишком внимательно за мной наблюдает. Он ловит рыбу, пытается выжать из меня информацию. Это его игра с первого дня, а также раздражение моего босса. Общеизвестно, что Корпорация Ханта – это плащ и кинжал. Весь антикварный мир уважает знаменитый семейный бизнес. И я держу пари, что все они интересуются о частных сделках.
«Глупое недоразумение», – говорю я ему с болезненной улыбкой.
« Держу пари, – размышляет Брент.
Я втягиваю плечи. В мое личное пространство вторгаются, и это начинает меня бесить. Какую информацию, по их мнению, они могут получить от меня? Сколько Беккер готов заплатить за скульптуру? Я не знаю, и я бы не сказал, пытали ли меня за информацию.
– Итак, каково это работать на Хантов? – спрашивает Питер.
«Интересно», – отвечаю я быстро и снисходительно. Брент смеется, и я смотрю на него с презрением. 'Я сказала что-нибудь смешное?' Я спрашиваю.
Он пожимает плечами. 'Не .'
«Мальчик, я бы хотел заглянуть в знаменитый Большой зал» , – говорит Питер. «Это так же великолепно, как говорят?»
'Без комментариев.' Я работаю все дальше и дальше, уклоняюсь от еще нескольких, казалось бы, безобидных вопросов и отвечая на некоторые короткими, односложными ответами, пока мне не надоест. Я не буду сидеть здесь, принимая их очевидные попытки выжать из меня информацию. Если ни один из мужчин не двинется с места, я перелезу через сиденья. Меня не держат в заложниках. Я резко встаю. Может быть, я веду себя слишком скромно, заставляя их интересоваться чем-то. – Прости… ох.
Мои ноги отрываются от земли, меня поднимают через стулья, приземляясь на ноги с меньшим стилем и грацией, чем хотелось бы. Сдувая волосы с лица, я обнаруживаю, что Беккер бросает кинжалы в Брента и Питера.
«Простите нас», – говорит он совершенно вежливо, но в его тоне звучит угроза. Он берет меня за руку и тянет в задний ряд. «Сядь», – твердо приказывает он, прижимая меня к сиденью и опускаясь на свое. Он не отпускает мою руку, и хотя это невероятно глупо, я не освобождаюсь от его крепкой хватки. 'Ты хорошо справилась.'
'Что?' – спрашиваю я приглушенным шепотом, видя, что за время допроса комната заполнена до отказа. Потом меня осенило. – Ты меня туда посадили? – в ужасе спрашиваю я. «Чтобы проверить меня?»
Он держит свое внимание впереди. «Не будь слишком драматична. Ты прошла. Поздравляю.
Его игнорирование сложности моей ситуации поражает меня. «Ты мудак, – бормочу я, отрывая свою руку от его. Линия границы просто похоронили.
«Основные правила», – говорит он тихо и спокойно, игнорируя мое злобное оскорбление.
«Ты можете засунуть свои основные правила туда, где не светит солнце».
'Тссс. . . '
Я усмехаюсь и встаю, теперь мне нужно, чтобы дамы ополоснули мои щеки и охладили мою растущую ярость, но меня крепко прижимают к стулу. Я делаю ошибку, когда незаметно вырываюсь из его хватки.
«Оставайся на месте», – предупреждает он холодным тоном . «Ты захочешь это увидеть».
Мое любопытство сразу же разжигается, и я ненавижу себя за это. 'Что?'
«Просто веди себя хорошо и будь внимательна».
Я подчиняюсь, ища вокруг, что могло бы быть предметом моего предполагаемого интереса. Я ничего не вижу, кроме моря людей и человека в костюме впереди, который занимает позицию за трибуной и стучит в микрофон. «Добрый день, дамы и господа, – говорит он. «Добро пожаловать в Countryscape».
Из толпы раздается шквал негромкого бормотания, и несколько человек аплодируют прибытию выступающего. Только не Беккер. Его лицо остается прямым, не показывая никаких признаков его настроения. Не могу поверить, что он меня так подставил. Тест. То, что я прошел тест, не имеет значения, и я собираюсь игнорировать боль гордости, которую испытываю из-за этого. Он аморален, и как только мы уедем отсюда, я выскажу ему свое мнение.
Аукционист переходит в развернутую речь. Это продолжается и продолжается, и никто, кажется, не обращает внимания, пока он болтает об истории Countryscape. Я полагаю, что они слышали все это раньше, как и я, но я все же соглашусь на введение и внимательно слушаю, пока он рассказывает об истории здания – о том, как он стал таким плодовитым всемирно известным аукционным домом место встречи некоторых из самых известных историков искусства в мире. Построенный в 1752 году масонами – семьей, пользующейся большим уважением в аристократическом мире и известными коллекционерами антиквариата, – Countryscape славится своими жилищами и выставками некоторых из самых известных исторических находок новейшей истории.
Расположенный в сельской местности без соседей в радиусе десяти миль, он может похвастаться церковью, озером и лесом. Нынешние масоны живут в небольшом доме на территории и любезно открыли Countryscape в 1945 году для элитного мира искусства и антиквариата. Это все еще очень увлекательно, какой бы старой для меня ни была история.
«Поехали», – говорит Беккер, подталкивая меня и кивая на дверь позади аукциониста. Она открывается, и появляется мужчина в костюме в белых перчатках. В руке у него маленькая банка. Это невзрачный, простой серебряный футляр, насколько я могу судить. Меня беспокоит, что я знаю, что это такое.
«Портсигар», – шепчет Беккер, явно чувствуя мое недоумение. «Принадлежала Мэрилин Монро. . . предположительно.
'Предположительно?'
Он мычит, оглядывая комнату. «Я скептически настроен».
– Думаешь, это подделка? – спрашиваю я шепотом.
Его палец приближается к его губам, успокаивая меня, прежде чем он успевает добавить неизбежный сексуальный шик. Но он все равно делает это. 'Тссс. . . '
Я вздрагиваю, борясь с шквалом покалывания, вызванного его жестами.
«Начальная цена по телефону – десять тысяч фунтов», – объявляет аукционист, указывая деревянным молотком на балкон, побуждая меня взглянуть вверх. Ряд мужчин в костюмах занимают место, все с мобильными телефонами у ушей. «А у нас в комнате одиннадцать тысяч». Мое внимание устремляется вниз, я вижу круглую ракетку, поднятую в воздухе на несколько рядов впереди. Я не могу понять, кто это, но красные ногти и запястья с меховыми манжетами говорят мне, что это женщина. 'Двенадцать.' Он показывает назад на балкон, но у меня нет возможности снова проследить за его молотком, потому что дама впереди кричит: «Тринадцать», прежде чем я смогу оторвать взгляд от нее.
«Тринадцать человек в комнате».
Как бы я ни старался скрыть свое удивление, у меня ничего не получается. Мой рот разинут, и моя голова постоянно поворачивается из комнаты на балкон по мере того, как ставки становятся все выше и выше. Портсигар? Я держал пари, если запрашиваемая цена каждого куска, который прошел через магазин моего отца в течение года был добавлен вместе, не подходите близко к сумме эта часть балансирует достичь.
«Двадцать пять тысяч один раз», – кричит аукционист, паря в воздухе молотком. Он смотрит поверх очков, осматривая комнату. 'Дважды.' Я напряженно жду. «Продан прекрасной мисс Депонт». Я подпрыгиваю на своем месте, когда он ударяет молотком о трибуну, и все в комнате начинают хлопать, когда женщина, заплатившая сумасшедшую сумму за серебряный портсигар, встает и кланяется. Мое изумление только увеличивается в десять раз, когда я вижу ее лицо. Она точная копия для Мэрилин Монро.
– Неужели она только что заплатила двадцать пять штук за портсигар? Я смотрю на Беккера, который набирает текст на своем телефоне. Он нисколько не обеспокоен. Мое желание вытянуть шею, чтобы увидеть, кому он пишет, почти одолевает меня. Однако вместо этого я беззастенчиво оглядываюсь на Алексу, чтобы узнать, занимается ли она какой-либо мобильной деятельностью. Боже, как жалко. Я снова обращаю внимание на передний план.
«Она, наверное, самая известная в мире имитация Монро». Беккер смотрит мимо меня и что-то тянется. 'Эспрессо?'
Я поворачиваюсь и вижу, что мне преподносят поднос. Я беру маленький стакан черного кофе и улыбаюсь в знак благодарности.
«Если она купила это, это настоящая сделка». Беккер делает рюмку кофеина и выпивает ее одним глотком, прежде чем поставить свою пустую на поднос для ожидания. Я держусь за свои.
'Но все равно . . . ' У этих людей должно быть больше денег, чем здравого смысла. – Двадцать пять штук?
«Ты еще ничего не видели, принцесса». Беккер вставляет телефон обратно в его карман и снова кивает вперед.
В течение следующего часа я просматриваю десяток лотов. Я наблюдаю, как дюжина людей расстается с безумными деньгами за произведения искусства и исторический антиквариат. Самым безумным является музыкальная шкатулка двенадцатого века, проданная за 400 000 фунтов стерлингов. Она была потрясающий, сделанный из розового хрусталя и окаймленный серебряной окантовкой, с белыми бриллиантами, украшающими крышку, но я все еще был поражен победой. Мои познания в области антиквариата и искусства обширны, но я забыл оценить ценность сокровищ, которыми я баловалась на протяжении многих лет. История. Это все, что для меня имело значение.
Я идеальный зритель. Я не говорю, просто впитываю все это, листая свой каталог на нужную страницу каждый раз, когда произведение представлено на сцене. Беккер не проронил ни слова. Он сидел рядом со мной, почти не обращая внимания, занят своим телефоном. Я предоставил ему это.
Кофейник снова на мгновение привлекает мое внимание, и на этот раз я беру латте, одновременно заменяя пустой стакан для эспрессо.
«Это то, для чего мы здесь». Беккер толкает меня в бок, и я резко поворачиваю голову, зная, что я найду. Шоковые вздохи, заполняющие комнату, только подтверждают это. Его не трогают изящные пальцы в белых перчатках, как все остальное, представленное сегодня. Вместо этого он находится в стеклянном ящике, который катят на сцену два довольно умных, хотя и массивных парня. Комната быстро превращается в улей болтовни, люди наклоняются друг к другу и перешептываются. Волнение ощутимо, но Беккер снова остается невыразительным на своем месте, ничего не выдавая. Я внимательно слежу за ним, пока он несколько мгновений оглядывает комнату, прежде чем позволить взгляду остановиться на потерянном сокровище. Его лицо остается бесстрастным, что, вероятно, хорошо, поскольку Брент бросает в нашу сторону взгляды. Я сжимаю пальцами свой стакан для латте, все глубже погружаюсь в кресло, как будто мне есть что скрывать. Я нервничаю. Беккер отчаянно хочет эту скульптуру. Все здесь об этом знают? Понятия не имею, но я знаю, что знает Брент.
Аукционист ждет, пока утихнет болтовня, с улыбкой оглядывая комнату. Когда становится тихо, он молчит долгое время, прежде чем начинает говорить. Это усилитель напряжения, если он когда-либо был, он работает. Все в комнате затаили дыхание, кроме Беккера. Его глаза все еще прикованы к стеклянному шкафу.
«Голова фавна», – начинает аукционист низко и драматично, медленно скользя молотком по воздуху, пока тот не указывает на стеклянный шкаф. «Утраченная скульптура самого мастера итальянского эпохи Возрождения Микеланджело». Снова раздаются шепоты, но ненадолго, прежде чем наступает тишина и аукционист продолжает. «Это было подтверждено экспертами мирового уровня по Микеланджело. Все мы знаем, что многие работы мастера были обнаружены в безвестности. Это прекрасный пример. Я не буду утомлять вас тем, что вы уже знаете ». Он посмеивается про себя, и я впервые слышу жизнь от Беккера в форме усталого вздоха. Он может выглядеть бесстрастным, но ему очень скучно. Я улыбаюсь и подношу кофе к губам, чувствуя себя расслабленным впервые с тех пор, как они принесли скульптуру. «Настоящее открытие», – продолжает аукционист. «Я больше ничего не скажу и начну с комиссионного вознаграждения в десять миллионов фунтов».
Десять миллионов фунтов? Я резко вдыхаю, всасывая кофе, который только что набрала в рот. Он попадает мне в горло, и я начинаю кашлять повсюду, разбрызгивая молочную жидкость во всех направлениях. Десять миллионов. Я бесконтрольно шлепаю, мои руки теперь вибрируют, остатки кофе в моей чашке опасно кружатся. Десять миллионов? Я не мог его правильно расслышать.
Я так занята, пытаясь успокоиться и вытереть капли кофе со своего подбородка, что не замечаю, что все в комнате вытянули шеи, чтобы увидеть, кто вызывает драму.
– Спокойно, – бормочет Беккер , выхватывая платок из кармана пиджака и болтая его передо мной, не глядя на мое ужасное состояние. «Вы ведете мяч».
Я смотрю сквозь ресницы и вижу миллион глаз, все сузившиеся, смотрящие в мою сторону. Я вздрагиваю, сжимаюсь в кресле, пока практически не лежу на полу, и краснею сильнее, чем когда-либо прежде. И это достижение, учитывая мою восприимчивость окраска. Все смотрят на меня. Я чувствую себя полной дурой.
«Спасибо», – бормочу я, потянувшись за его носовым платком, прежде чем ласково и по-женски прикоснуться к своему лицу, делая вид, что я не заставлял замолчать целую комнату аристократических добродушных старичков в одном из самых известных аукционных домов в мире. Боже мой, я абсолютный позор.
Когда я заканчиваю операцию по уборке, я набираюсь храбрости и противостою своим зрителям, опустошенным, видя, что я все еще в центре внимания. Я ничего не могу сделать, чтобы искупить свою вину, поэтому я принюхиваюсь и приподнимаю подбородок, расправляя плечи. Я корчусь изнутри. Положительное умирает. Униженный. Готова поспорить, Беккер сожалеет о том, что взял меня с собой. Если аукционист не возобновит работу с того места, на котором остановился, я сбегу. Я могу сидеть здесь только до тех пор, пока все смотрят на меня.
