Текст книги "Нежный плут"
Автор книги: Джоанна Линдсей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА XV
Руки Джорджины несколько дрожали, когда ока складывала пустые тарелки обратно на поднос и вытирала стол, не оттого, что пришлось таскать тяжести. Нет, она больше не должна была таскать эти ведра (только от двери до ванной), спасибо доброму французу, который все взял на себя, когда увидел, как она пролила воду на палубу. Его имя Анри. Не слушая ее протесты, он приказал двум матросам, не намного старше, чем предполагаемый возраст Джорджи, носить эти ведра для нее. Конечно, парни были крупнее ее и, определенно, сильнее, а она протестовала потому, что эта работа была поручена ей, и потому, что боялась их отказа.
Но они не протестовали. А Анри объяснил это тем, что ей нужно бы подрасти, чтобы выполнять мужскую работу. Она чуть было не восприняла это как оскорбление, но предусмотрительно придержала язык. Как бы там ни было, мужчина помог ей.
Она все же кое-что должна была таскать, поскольку они отказались переступать порог каюты капитана. Она не винила их за это. Но от таскания таких тяжестей у нее руки бы не дрожали. Нет, они дрожали потому, что Джеймс Мэлори за ширмой скидывал с себя одежду. И осознание этого факта нервировало ее больше, чем все остальные события этого дня.
К счастью, она не должна была оставаться в каюте. Она обязана была вернуть тарелки в камбуз, и еще ей надо было забрать свой гамачок. Но она замешкалась в каюте. И еще оставалась в ней, когда услышала плеск воды.
Она пыталась не думать об этом, но перед ней вставал все тот же образ большого тела, блаженствующего в горячей воде. Его окружает пар, и над ним нависает большая масса золотых волос. Капли пота покрывают его грудь, и она начинает отражать свет люстры, нависающей над ним. Он ложится на спину и закрывает глаза в тот момент, когда его тело расслабляется в теплой воде… и тут воображению пришел конец. Джорджина просто не могла себе представить, как мужчина расслабляется.
Ее глаза расширились, когда она поняла, что делает. Она что, рехнулась? Нет. Это все стресс и напряжение от совершенно ужасного, тяжелого дня, а этот день не кончился. Она сердито швырнула последнюю тарелку на поднос и подняла его, направляясь к двери. Но не успела она дойти до нес, как услышала глубокий голос капитана:
– Мне нужен мой халат, Джорджи.
«Халат? Куда она положила его? О, да, он висит в шкафу, тонкий халат изумрудного шелка. Вряд ли в нем тепло». Она пыталась сообразить, когда это он им пользовался раньше. Но поскольку она не видела у него никаких ночных рубашек, она решила, что он спит в этом халате.
Она положила поднос на стол, быстро выхватила халат из шкафа и только хотела передать его через ширму, как снова услышала голос:
– Иди сюда, парень.
«О, нет. Нет и нет». Она не хочет видеть его расслабленным. Она не желает видеть его искрящуюся при свете люстры кожу, которую она нарисовала в своем воображении.
– Мне нужно забрать гамак, сэр.
– С этим можно подождать.
– Но я не хотел бы беспокоить вас, когда придется вешать гамак.
– Не волнуйся.
– Но…
– Иди сюда, Джорджи. – Она услышала нетерпение в голосе. – Это только на минуту. – Она посмотрела на дверь, единственный путь к спасению. Даже стук в дверь спас бы ее от необходимости заходить за ширму. Но стука не было. Не было спасения. Он отдал ей приказ.
Она встрепенулась и выпрямила позвоночник. А чего она испугалась в конце концов? Она видела братьев в ваннах во всех возрастах. Она приносила им полотенца, мыла им головы, даже купала Бойда, когда тот обжег себе обе руки. Конечно, ему было только десять, а ей шесть, но нельзя сказать, что она не видела мужчину раздетым. Под одной крышей с ней жили пять братьев.
– Джорджи…
– Иду, ради Бога… Я хочу сказать… – Она прошла за ширму. – Чем могу помочь… вам?
«О Господи, это не одно и то же». Он не был ее братом. Большой красивый мужчина, не имевший с ней никакого родства. Его кожа переливалась мокрой бронзой. Она обтягивала литые мускулы, кирпичные мускулы. Она могла думать о нем как о быке, но только потому, что он большой и широкий. Он действительно широк, но крепок. Она сомневалась в том, что в его теле было хоть одно мягкое место… за исключением, может быть, одного. Она покраснела, подумав об этом, и взмолилась, чтобы он не заметил этого.
– Что с тобой, черт возьми, парень?
Он, судя по всему, сердился на то, что она не подошла немедленно. Она опустила глаза в пол, самое безопасное место в этот момент, и надеялась, что выглядит нормально.
– Простите, сэр. Стараюсь быть расторопнее.
– Вижу. Подойди сюда.
Мочалка с мылом в ней уткнулась ей в грудь. Мыло упало на пол. Она схватила мочалку. Ее глаза превратились в большие дрожащие круги.
– Тебе дать новый кусок мыла, – спросил он. – Возьми. Подойди и помой мне спину.
Она опасалась, что он скажет что-нибудь вроде этого. Она не могла сделать это. Подойти близко к голой коже? Дотронуться? Как можно? «Но ты же мальчик, Джорджи, а он мужчина. Он не видит ничего плохого в том, чтобы попросить тебя натереть ему спину. Да тут и нет ничего плохого, ты же мальчик».
– Кепка мешает тебе слышать, да?
– Да, я хочу сказать, нет. – Она вздохнула. – Трудный день, капитан.
– Я понимаю тебя отлично. Ты успеешь все, если я не найду для тебя другого занятия после того, как ты помоешь мне спину.
Ну что ж, она помоет ему спину. А что делать? Может быть, она с него сдерет немного кожи, пока будет делать это.
Она взяла мыло и подошла к краю ванны. Он наклонился вперед. Так что перед ней предстала вся его спина. Длинная, широкая, мужская.
Она поймала себя на том, что смотрит, просто смотрит, любуется. И подумала, как долго она вот так стоит и смотрит. Наверное, недолго, потому что иначе он сказал бы что-нибудь в нетерпении. Черт такой.
Сердясь на него за то, что он заставил ее делать это, она обмакнула мочалку в воду и натерла ее мылом так, что хватило бы на десять тел. Все это она плюхнула ему на спину и стала тереть что было мочи. Он не говорил ни слова. Тогда на какое-то время она почувствовала себя виноватой, видя красный след своей работы.
Она ослабила давление, и гнев оставил ее. Она снова смотрела, удивляясь гусиной коже, которая появлялась, когда она касалась чувствительных мест, видела, как бронзовая кожа исчезает в мыльных пузырях и снова появляется, когда они лопаются. Мочалка была такая тонкая, что не ощущалась совсем, будто ничего не было между его кожей и ее пальцами. Она замедлила движения рук…
И вдруг это произошло. Еда, которой она наглоталась, ожидая, когда закипит вода в камбузе, стала жечь ей живот. Не было сомнений, что ее вот-вот начнет рвать. И снова вырвет в его присутствии.
– Я закончил, сэр. – Она протянула мочалку через его плечо. Он ее не принял.
– Не все, парень. Теперь низ спины.
Она опустила глаза в эту область. Она не могла припомнить, мыла она это или нет. Она начала быстро работать мочалкой, оставляя множество мыльных пузырей в воде… Она даже опустила мочалку на несколько дюймов в воду, к основанию спины, чтобы он не мог сказать, что она недостаточно тщательно выполняет свои обязанности. Но ей пришлось наклониться и приблизиться к нему настолько, что она чувствовала запах его волос и могла ощущать дух, исходящий от его чистого тела. Она даже не обращала внимания на его стоны.
Она старалась делать все так споро, что вдруг ударилась в стену спиной. Просто он быстро обернулся, чтобы посмотреть на нее. Жар в его глазах напомнил ей, где она находится.
– Простите, – забормотала она. – Я не хотел сделать вам больно. Обещаю, что больше не буду.
– Успокойся, Джорджи. – Он повернулся, уткнув голову себе в колени. – Это только небольшое… напряжение. Ты об этом ничего не знал. Ступай. Дальше я закончу сам.
Она прикусила губу. Мужчина разговаривал так, как будто ему было больно. Она должна бы радоваться, но по некоторым причинам не радовалась. Она почувствовала предостережение против… против чего? Сердце у него болит, что ли? Или она рехнулась?
ГЛАВА XVI
Джеймс трудился над вторым стаканчиком бренди, когда Джорджи вернулся в каюту. Он снова взял себя в руки, но находился все еще под впечатлением, как легко прикосновения невинной девушки возбудили его. Говорить об умных, хорошо разработанных планах не имело смысла. Он-то планировал, чтобы она подала ему полотенце, помогла облачиться в халат. Он думал посмотреть, как будут вспыхивать эти розовые щечки. Вместо этого он бы сам стоял, как дурак с пылающими щеками. Никогда в своей жизни он так не страдал от честной, откровенной реакции его тела. У него и времени-то не было. А тут, если бы она заметила, то могла бы подумать, не дай Бог, что он так реагирует на мальчиков.
Проклятье. Ну что такое? Ведь игра казалась такой простой. Преимущество на его стороне. Она между ветром и водой, как говорят, – очень неустойчивая позиция. Он хотел совратить ее своими мужскими формами, пока она не придет в такое возбуждение, что сбросит с себя кепку и позволит ему взять ее. Приятная фантазия, в которой он был бы невинным, ничего не подозревающим мужчиной, подвергшимся атаке со стороны своего каютного юнги. Он бы только повел себя как джентльмен, и сдался бы.
Но как бы все это произошло, если старый Джон Генри поднимает свою голову каждый раз, когда она проходит мимо? А если случится так, что она заметит это, девчонка сразу же подумает, что он обожает мальчиков, и никакого чувства, кроме отвращения, у нее это не вызовет. Проклятье, нужно было заставить ее признаться. Тогда бы у него не было никаких идей на этот счет.
Его глаза следили за ней. Она подошла к углу, выделенному для нее. Под мышкой она держала мешок, а гамак висел у нее на плечике. Мешок был слишком толст, чтобы держать в нем только необходимые для мальчика вещички. Наверное, там платье или даже два, а может быть, еще что-нибудь, что проливает свет на тайну, окружающую ее.
Он задал себе больше загадок в этот вечер. Конни обратил внимание на то, как она легко, чисто по-матросски, произнесла слово «кубрик». Так произносят его только те, кому очень близка корабельная жизнь, а она притворяется, будто совсем не знает корабельной жизни.
И еще она называет брата «Мак». Это доказывает, что шотландец не является ее родственником. Друзья и знакомые могут называть его «Мак», поскольку его фамилия Макдонелл, но члены семьи используют не сокращения от фамилии, а имя или его ласкательную форму, или иные домашние прозвища. Но у всех членов семьи фамилия Макдонелл. У нее есть еще брат, а то и два. Она упомянула о них, не думая. Так кто же для нее шотландец? Друг, любовник, муж? Господи, лучше бы у нее не было любовника. У нее может быть столько мужей, сколько она захочет, но любовник – проблема серьезная. Он сам намеревался стать таковым.
Джорджина могла чувствовать на себе его взгляд, когда укрепляла гамак на крюках. Она знала, что он сидит за письменным столом. Но он ничего не сказал ей, когда она вошла. Ну а раз так, то и она ничего не говорила. Она и не смотрела на него. Только один раз…
На нем был тот самый изумрудный халат. Она и не ожидала, как прекрасен изумрудный цвет на человеке, которому он идет. На нем он гармонировал с его зелеными глазами, с красотой его светлых волос, оттенял бронзовый цвет его кожи. И так много кожи было открыто. Разрез на груди был так широк и глубок, что полностью оголял грудь. Золотые волосы на груди блестели при свете лампы от соска к соску, сверху груди… вниз.
Джорджина оттянула от шеи воротник рубашки. В каюте было очень жарко. Ее одежда казалась ей тяжелой, ткань, которой было обмотано тело, чтобы скрыть девичьи формы, становилась все более стесняющей. Но скорее всего ей хотелось снять сапоги. Сидя на полу, она разулась и поставила сапоги у стены.
И она могла бы чувствовать взгляд Джеймса Мэлори, наблюдавшего за каждым ее движением.
Конечно, она должна была вообразить себе это. Но какой смысл ему наблюдать за ней, если не… Она взглянула на гамак и ухмыльнулась. Капитан, наверное, ждет, как она полезет на эту вертящуюся, раскачивающуюся постель и грохнется на пол, прямо на жопу. Возможно, он уже заготовил несколько сентенций о ее неуклюжести и неопытности, что-нибудь гаденькое. Ну что же. Не тот случай. Она лазила в гамаки еще с тех пор, как научилась ходить. Она играла с ними, когда была ребенком, спала в них, когда подросла, и проводила в них целые дни, когда какой-либо корабль «Скайларк» был в порту. И менее вероятно ее падение с гамака, чем с обычной кровати. Пусть капитан проглотит свои заготовленные издевочки.
Она легко взвилась на гамачок и посмотрела оттуда в сторону капитана, ожидая поймать его удивленный взгляд. Он действительно смотрел на нее, но трудно было понять его чувства, ибо лицо его ничего не выражало.
– Ты собираешься спать в одежде, парень?
– Собираюсь, капитан.
Он вздрогнул.
– Я не имел в виду, что тебе придется всю ночь вскакивать с постели. Ты меня понял?
– Нет. – Она поняла, но все, что он знал о ней, было ложью. Так что одной ложью больше, одной меньше. – Я всегда сплю одетым. Не могу вспомнить, когда это началось, но это стало моей привычкой. – И на тот случай, если он предложит ей изменить привычки, она добавила: – Сомневаюсь, что смогу заснуть, если не буду полностью одетым.
– Делай как знаешь. У меня свои привычки спать, и они полностью противоположны твоим.
«Что он, интересно, имел в виду?» Джорджина пыталась сообразить, но не смогла. Мужчина встал из-за письменного стола, направился к кровати и по дороге сбросил с себя халат.
«О, Боже, Боже, этого не произойдет. Он не пойдет через всю комнату голым, показывая себя со всех сторон».
Но он это сделал. И ее женская чувствительность была потрясена. Конечно, она закрыла глаза. Но не сразу. Помимо всего прочего, она такого никогда еще не видела. Она не могла отрицать того факта, что у него крупная плоть по бокам, живот и тонкий…
«Не красней, дурочка. Никто не слышит твоих мыслей, кроме тебя самой, а ты даже не завершила мысль. Он действительно мужчина экстра-класса. Но не для тебя».
Она плотно зажмурила глаза, но уже видела более чем достаточно. Его голый образ был не тем, что можно легко забыть. Черт его подери, у мужика ни стыда, ни совести. Нет, она не права. Ведь она – мальчик. Ну что тут особенного, если один мужчина разделся перед другим? Это для нее необычно. Вот и все.
– Ты не уберешь лампы, Джорджи?
Она застонала и испугалась, не услышал ли он. Но он вздохнул и сказал:
– Ладно. Не важно. Ты уже в постели, и не будем еще раз испытывать удачу, вдруг ты не сможешь так же легко забраться на свой гамак.
Она стиснула зубы. Она чуть было не сказала, что погасит лампы. Она же показала ему, что легко взбирается в гамак. Но для этого нужно смотреть, а он еще не лег и не укрылся. Однако столкнуться лицом к лицу с ним, голым?… Она достаточно умна, чтобы этого не делать.
Но ее глаза были открыты тем не менее. Искушение слишком велико, чтобы устоять. «И, кроме того, если мужчина ходит голый, – подумала она, – он должен иметь аудиторию, которая могла бы оценить это. Конечно, она делала не то. Это было простое любопытство, в котором не оставалось места самосохранению. Она должна следить за змеей, если она близко подошла к ней, разве не так?»
Но сколь бы интересным все это ей ни казалось, хотелось, чтобы он поторопился. Она снова начала чувствовать тошноту. А в это время он даже не был рядом с ней. Господи, но у него красивые соски. В каюте становилось жарко. И какие длинные ноги, твердые бока. Его мужественность подавляла, пугала.
«О Господи, он идет к ней? Да! Зачем? Ах, там, над ванной, лампа. Будь он проклят за то, что так пугает ее». Когда он погасил лампу, ее угол погрузился во тьму. В каюте горела только одна лампа. Над его кроватью. Она смежила веки и держала глаза закрытыми. Она не видела, как он лег в свою небесно-мягкую постель. «Что, если он не пользуется одеялом?» Луна взошла, осветила ярко палубу и каюту через иллюминаторы. Она не могла открыть глаза снова.
«Где же он сейчас?» Она не слышала, чтобы он шел к своей кровати.
– Между прочим, парень, Джорджи – это твое имя или тебя так ласково называли в твоей семье?
«Он не стоит возле меня голый. Нет. Я могу представить это. Представить себе все. Он не снимал халата. Мы оба уже спим».
– В чем дело? Не слышу, парень?
«Не слышит чего?» Она не проронила ни слова. И не собиралась. Пусть он думает, что она спит. Но если он дотронется до нее, чтобы разбудить, только чтобы услышать ответ на свой глупый вопрос? «Ответь ему, дура, и пусть он убирается».
– Это мое имя… сэр.
– Боялся, что ты так и скажешь. Я не хотел бы, ты знаешь. Потому что я знаю, что женщины называют так себя, сокращенно от Жоржетты или Джорджины, или другого длинного имени. И тебя не беспокоит это сходство с женщиной, а?
– Я об этом никогда не думал, – ответила она.
– Ну и не беспокойся об этом, парень. Может быть, тебя будет несколько коробить, но я бы хотел называть тебя Джордж. Это более по-мужски, тебе не кажется?
Она не хотела спорить с человеком, который голым стоял возле нее.
– Как вам будет угодно, капитан.
– То есть как это – «как мне будет угодно»? Я хотел бы учесть твое мнение, Джордж.
Она вздохнула, когда он ушел. Она даже не стала гадать, почему он смеялся про себя. И, несмотря на твердое решение, ее глаза снова широко раскрылись. Но она слишком долго ждала. Теперь он был в постели и укрыт. Луна хорошо освещала комнату, поэтому она видела изгибы его тела под одеялом. Видела, как он скрестил руки под головой и улыбался. Улыбался? Или это игра света? Да, в конце концов, какое это имело для нее значение?
С отвращением к себе она повернулась лицом в угол, чтобы не испытывать искушение снова посмотреть на него. И она вздохнула снова, уже не думая о том, что ее вздох может быть услышан.
ГЛАВА XVII
Джорджина плохо спала в эту ночь, а когда уснула, раздался окрик капитана.
– Покажи ногу, Джордж! – Это старый окрик матросов, означающий «подъем!» Она открыла глаза. Дневной свет заливал каюту, достаточно яркий для того, чтобы она поняла, что проспала.
Однако в этом оказались свои выгоды. Он был одет, слава Богу, хотя бы частично. Бриджи и чулки все-таки лучше, чем ничего. На ее глазах он облачился в черную шелковую рубашку того же стиля, что и белая, в которой он был вчера. Бриджи были тоже черными. Она подумала, что он стал похож на пирата. Она затаила дыхание, увидев в его ухе маленькую золотую серьгу, скрывавшуюся в золотых, еще не расчесанных волосах.
– Вы носите серьгу?
Он взглянул на нее своими зелеными глазами и поднял золотую бровь.
– Заметил-таки? И что ты думаешь об этом?
Ей нечего было сказать, кроме правды.
– Это делает вас похожим на пирата.
Его улыбка ослабла.
– Ты так думаешь?
Тогда она спросила сама:
– Зачем вы носите серьгу?
– А почему бы и нет?
А, собственно, какое ей дело, что он похож на пирата? Может быть, ему так нравится?
– Ладно, вставай, Джордж, – сказал он. – Утро уже.
Она слезла с гамака на пол. Он специально придумал называть ее Джордж, чтобы позлить. Дескать, более по-мужски звучит. Она знала, что многих Джорджей зовут «Джорджи», но никаких женщин, кроме «ее, так не называли.
– Не привык спать в гамаке, да?
Она взглянула на него, по горло сытая его предположениями.
– Видите ли…
– Я слышал, как ты ворочался всю ночь. Скрип этих веревок будил меня много раз. Но я не в обиде, уверяю тебя. Я даже хотел предложить тебе лечь со мной, чтобы ты больше не беспокоил меня.
Она покраснела, хотя это звучало так, как будто ему меньше всего хотелось этого. Она очень мало сомневалась в том, что он предложил бы и настоял на своем, не обращая внимания на ее протесты. Через ее труп.
– Этого больше не произойдет, капитан.
– Смотри. А теперь скажи, у тебя твердая рука?
– А в чем дело?
– Потому что ты побреешь мне щеки.
«Она? Но как?» Она снова почувствовала себя плохо. Она, наверное, должна сказать, что приближение к нему вызывает у нее приступы тошноты.
Она внутренне застонала. Ну как она может сказать ему такое? Это его так оскорбит, что неизвестно, как он поступит с ней. Он может сделать ее жизнь куда более несчастной, чем она уже есть.
– Я никогда никого не брил, капитан. Боюсь, что я порежу вас.
– Я искренне надеюсь, что нет, дорогой мальчик, поскольку это тоже входит в твои обязанности. И не только это. Заметь, что в это утро я вынужден был одеться сам.
Она была готова заплакать. Ну не было просто способа избежать близких контактов с ним. И он обязательно заметит, как она избегает этого. Да и как не заметить, если она будет бегать, чтобы ее вырвало, по нескольку раз в день?
«Но, может быть, причина не в нем. Может быть, это приступы морской болезни. Однако, когда она плавала у восточного берега со своими братьями, она не страдала от этого. Не страдала и тогда, когда через океан плыла в Англию. Значит, причина в нем». Но она могла бы сказать ему, что это морская болезнь, разве нет? Она почувствовала себя вдруг лучше и даже улыбнулась капитану, пообещав:
– Завтра мне будет лучше, капитан.
Почему, прежде чем коротко ответить ей, он долго смотрит на нее, она не знала.
– Хорошо. Я пойду посовещаюсь с Конни, а тебе даю десять минут, чтобы принести теплой воды и достать мои бритвы. Не заставляй меня ждать, Джордж.
Значит, он попенял ей на то, что ему пришлось одеваться самому, подумала она, когда за ним закрылась дверь. Он заставит ее снимать и надевать ему сапоги.
Она вздохнула, потом поняла, что ее оставили в каюте на несколько минут, чтобы она все успела сделать. Она, не колеблясь, помчалась к комоду. Не только приготовлениями к его бритью ей надо было заняться, но и себя привести в порядок. Когда Джеймс вошел в каюту, он ожидал увидеть Джорджи. И увидел. Увидел, как вспыхнули ее щечки. И был удивлен. Какой же, мать его, жопой он был, если не учитывал, что женщина, старающаяся не быть женщиной, должна все-таки мыться, менять одежду на корабле, где полно мужчин.
Он должен подумать и о таких вещах. И было бы лучше, чтобы его каюта стала для нее самым безопасным местом, где она не боялась бы, что ее вот-вот разоблачат. Его вина, что она прячет лицо в своих симпатичных голых коленках. Если бы она была действительно Джорджем, он бы не вышел с извинениями. Он вел себя так, как будто она действительно была Джорджем. Но она не была им, и, Господи, ситуация складывалась слишком необычная. Бедная девочка сидела без штанов, а он ворвался в комнату.
Джеймс посмотрел в потолок и пошел к кровати за сапогами. «Это уж слишком, – подумал он. – Она улыбается мне, и я возбуждаюсь. Она сидит на горшке, и я возбуждаюсь».
– Не обращай на меня внимания, Джордж, – сказал он, может быть, резче, чем хотел. – Я забыл сапоги.
– Капитан, пожалуйста…
– Да не стесняйся. Неужели ты думаешь, что никто из нас не пользуется этой вещью?
Ее стон показал ему, что он ничего не смог поделать, чтобы исправить ситуацию. Захватив сапоги, он вышел. Он боялся, что этот инцидент может все испортить. Некоторые женщины особенно щепетильны в таких вещах – мужчина никогда не должен видеть ничего подобного. А если увидел, никакие молитвы ему не помогут.
Черт подери, он не знал, как девушка отреагирует. Будет смеяться или краснеть. Или залезет под кровать и откажется оттуда вылезти. Он надеялся, что она из крепкого материала. Ее маскарад показывал, что она достаточно смелая девушка. Но он ничего не знал. И он на всякий случай приготовился к худшему.
Джорджина же не думала о том, чтобы прятаться под кроватью. Ее действия были проще. Она могла бы выпрыгнуть с корабля. Уйти в трюм к крысам до конца плавания или убить Джеймса Мэлори. И как она выглядела в его глазах, для нее значения не имело. Но когда она вышла на палубу, то услышала, как капитан раздавал наказания направо и налево и ни за что ни про что – как выразился один матрос, будто его в жопу укусили.
К ней снова вернулся здоровый цвет лица. Она возвратилась в каюту с теплой водой для бритья его лордства и представила себе, что он мог бы оказаться в таком же, как и она, положении.
Несколько минут спустя приоткрылась дверь, и Джорджина едва не рассмеялась, когда увидела, как капитан «Принцессы Анны» осторожненько эдак просунул голову в приоткрытую дверь, чтобы посмотреть, можно ли войти в каюту.
– Ну, готов ли ты перерезать мне глотку моими бритвами, паренек?
– Надеюсь, что не окажусь таким неуклюжим.
– Искренне разделяю твою надежду.
Он выглядел очень неуверенно. Это было смешно, это не шло мужику. Он сел к столу, на который она поставила тазик с водой. Бритвы были разложены на полотенце, рядом с которым лежало еще несколько полотенец; она уже взбила пену в чашке, приготовленной ею для этой цели. Его не было значительно дольше, чем десять минут, поэтому она успела привести каюту в порядок, заправить его кровать, убрать свою, подобрать снятую одежду, чтобы постирать ее потом. Единственное, чего она не успела, – накормить его завтраком. Но Шон О'Шон как раз готовил его в этот момент.
Глядя на се приготовления, он отметил:
– Выходит, ты уже делал это?
– Нет, но я видел, как это делали мои братья.
– Лучше, чем ничего не знать, полагаю. Ладно, давай.
Он стянул с себя рубашку, потом повернул стул и сел к ней лицом. Джорджина стояла и смотрела на него. Она не думала, что придется брить его полураздетым. В этом не было никакой целесообразности и необходимости. У нее под рукой лежали большие полотенца, которыми она могла бы обмотать его плечи, чтобы уберечь рубашку. Да, черт его подери, она все равно воспользуется ими.
Но когда она попыталась накрыть его полотенцами, он сбросил их.
– Если мне захочется, чтобы ты прикрыл меня, Джордж, я тебе сам скажу.
Мысль о том, чтобы перерезать ему горло, появлялась у нее все настойчивей. Если бы не было так противно и если бы не пришлось потом вытирать кровь, она могла бы поддаться этому импульсу. Вся его кожа вызывала у нее злость и отвращение, и это могло произойти в любой момент, случайно, конечно.
Она могла побрить его. Она должна это сделать. И лучше быстро, прежде чем начнется тошнота. Только не смотри вниз, Джорджи, или вверх, или вообще куда-либо, кроме его щетины. Она обычна и не может раздражать. Действуя вытянутой рукой, она быстро покрыла его щеки пеной. Но чтобы брить непосредственно, пришлось подойти ближе. Она смотрела на его щеки, сосредоточившись на своей задаче или стараясь сосредоточиться. Он снизу смотрел ей в глаза. Когда она встречалась с ним взглядом, ее пульс начинал учащенно биться. Он не отворачивался. Она же отводила глаза в сторону, продолжая чувствовать на себе его взгляд, от которого ее бросало в жар.
– Кончай краснеть, слушай, – сказал он. – Что за голая жопенка оказалась между мужчинами?
Она даже не думала об этом, мысленно проклиная и поливая его грязью. Но сейчас ее лицо стало горячим вдвойне, так что он не мог не сделать ей замечания.
– Не знаю, почему, должно быть, потому, что это моя каюта, – говорил он испытующе, – но я собираюсь извиниться перед тобой, Джордж, за то, что произошло ранее. Тебе подумалось, что в каюту ворвалась девка, мать ее.
– Простите, сэр.
– Не важно. Только, пожалуйста, в другой раз оставляй на двери знак, чтобы никто не входил. И клянусь, никто, мать их так, не войдет без моего разрешения.
Замок на двери был бы лучше, но она его не предложила. Она не ожидала этого разговора и была удивлена, что мужик оказался таким рассудительным и даже благородным, каким он быть не должен. Она теперь сможет даже принять ванну.
– Аккуратней, Джордж, мне нравится мое лицо. Оставь мне на нем немножко кожи, ладно?
Он так смотрел на нее, что она взорвалась.
– Тогда брейтесь сами! – и бросила бритву на стол.
Она отскочила от него, но его сухой тон остановил ее.
– О! У малыша есть характер, не так ли?
Глаза ее расширились от осознания, что она натворила. Застонав, она повернулась к нему и озабоченно сказала:
– Простите, капитан. Не знаю, что на меня нашло. Как бы там ни было, если быть честным, у меня нет характера. Можете спросить у Мака.
– Но я спрошу у тебя. Ты не боишься со мной быть откровенным, Джордж?
Это вызвало новый стон, хотя она и постаралась, чтобы он его не слышал.
– Нет, что вы? Да и с чего бы?
– Я тоже не вижу причин. Твой рост дает тебе преимущество. Знаешь, ты слишком мал, чтобы заковывать тебя в кандалы, и я не хочу прибегать к наказанию. Поэтому ты можешь откровенно говорить мне все, что ты против меня имеешь. Ведь у нас должны быть близкие, доверительные отношения.
– И вы не боитесь, если что-нибудь прозвучит неуважительно? – спросила она, поскольку не могла удержаться от искушения задавать вопросы.
– Да я сам задам их, если хочешь. Я же знаю, что может спросить парень твоего возраста. Но считаю, что это не обязательно, правда, Джордж?
– Не надо, сэр, конечно, не надо, – выкрикнула она, ужаснувшись от такого предложения.
– Тогда давай, заканчивай бритье. И постарайся быть чуточку поосторожней.
– Если вы… не будете говорить, я постараюсь сосредоточиться. – Она говорила теперь уважительным тоном. Но несмотря на это его бровь приподнялась. – Ну вы же сказали, что я могу говорить все, что у меня на уме, – сердито пробормотала она, шагнув вперед и занеся бритву. – А когда я этим занят, меня раздражает то, что вы делаете.
Другая бровь взвилась вверх, но уже в удивлении.
– Делаю что?
Она взмахнула рукой, направляя бритву к его лицу.
– Брови поднимаете.
– Боже милостивый, я просто балдею от твоей дикции.
– Вы думаете, это забавно?
– Я думаю, дорогой мальчик, что ты воспринимаешь меня слишком буквально. Когда я сказал, что ты можешь откровенно разговаривать со мной, это не означало, что ты можешь критиковать своего капитана. И, полагаю, ты понимаешь, что перешел границу дозволенного.
Она поняла. Это было все равно что пробовать воду на глубину, чтобы утонуть. Не слишком глубоко в любом случае.
– Простите, капитан.
– Думаю, мы вчера договорились, что ты будешь смотреть мне в глаза, когда извиняешься. Так было бы лучше. Тебе это неприятно, да?
«Дьявол подери, теперь он начал острить». Ей стало противно еще больше, особенно потому, что ей-то пошутить не удавалось.
– Чувствую, не в моих интересах отвечать вам, капитан.
Он расхохотался.
– Превосходно сказано, Джордж! Ты толковый парень.
Его восхищение ею завершилось тем, что он положил ей руку на плечо. Она потеряла равновесие и, чтобы не упасть, схватилась за его бедро. Они держали друг друга так, что корабль мог бы затонуть, а они бы и не заметили этого. Момент самозабвения длился всего несколько секунд – между ними как бы пробежал огонь за это короткое время. Капитан, очнувшись, сказал нетвердым голосом: