Текст книги "Нежный плут"

Автор книги: Джоанна Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– О Боже! – изумился Томас. – Это же Ястреб, который повредил мой корабль!

– И увел у меня весь груз во время моего первого путешествия на «Океане».

– Это точно? – переспросил Клинтон.

– О Господи, Клинтон, – фыркнула Джорджина, -да это же несерьезно! Какой там пират! Это какой-то чертов лорд, виконт, как его там.

– Ридинг, – уточнил Джеймс.

– Спасибо, – ответила она механически. – Обвинять его в том, что он пират, – это смешно.

– И все же пират, милая, если ты не возражаешь, – перебил Джеймс своим обычным тоном. – Правда, теперь бывший, так что это не важно.

Он сумасшедший, иначе нельзя было его понять. Теперь все ее братья набросились на него, собираясь расправиться с ним.

– Надо остановить их, Томас.

Она сама не поняла, насколько требовательно прозвучали ее слова. В отличие от братьев, Томас заметил одну важную вещь в этом нехорошем деле: взгляд англичанина становился злобным, только когда Джорджина смотрела на него; ее же чувства были еще очевиднее.

– Ты что же, будешь оплакивать его, Джорджи? – спросил он очень по-доброму. – Он для тебя?…

– Был, но теперь нет, – ответила она.

– Тогда зачем вмешиваться?

– Но ведь они покалечат его?

– Конечно. Кажется, это действительно так.

– Томас, но из-за этого вздора с пиратством они забыли о правилах и перестали биться с ним один на один!

– Пожалуй. Но дело в том, что его пиратство совсем не вздор. Он действительно пират.

– Был, – настаивала она, – ты же слышал, он этим уже не занимается.

– Милая, факт остается фактом: во время своей грязной карьеры этот человек покалечил два наших корабля и похитил ценные грузы.

– Тогда пускай платит.

Ее аргумент оказался не лишним – все драчуны поднялись с пола. Все, кроме Мэлори. И кирпичные стены тоже не всегда могут устоять.

ГЛАВА XXXII

Джеймс, с трудом сдерживая стон, вырывавшийся из распухшего рта, приходил в себя. Он быстро оценил свое положение: кажется, ребра просто сильно отбиты, а челюсть разбита. Но, черт возьми, разве он сам на это не напрашивался? Можно же было сделать вид, что ничего не понял, когда двое младших братьев узнали его и напомнили ему о прошлом? Даже Джорджи защищала его и не верила в его пиратство. Нет, ему непременно хотелось, чтобы все выплыло наружу.

Конечно, если бы их было поменьше… Черт возьми! Проклятые янки! О чем думали Арти и Генри, почему не предупредили? Да и сам он почему отказался от первоначального плана встретиться с Джорджи наедине? Конни, конечно, предупреждал его и даже собирался рассказать об этом в Англии, а также сообщить Энтони. М-да…

Какого черта было приходить на эту проклятую вечеринку, разве только оконфузить девочку, как она того заслуживала? Да, конечно, именно эта вечеринка и сама Джорджи, довольная собой, с десятком поклонников, лишили Джеймса самообладания. И, черт побери, ведь он нашел ее под защитой этих идиотов, ее братьев, не предполагая, что кто-нибудь может оказаться рядом с ней.

До него доносились голоса, деформированные странным образом – словно через толстый слой ваты. Вероятно, ее братья здесь, наблюдают за ним и ждут, когда он очнется и придет в себя. Надо бы прислушаться к их разговорам, хотя и трудно сосредоточиться.

– Я не поверю этому, Томас, пока не услышу от Джорджи.

– Да она сама на него чуть не набросилась, ты же знаешь.

– Я там был, Бойд. – Этот голос расслышать было легко, и звучал он спокойно. – Я и остановил ее. Но это не важно, она, я тебе скажу…

– Но она все еще вздыхала по Малкому!

– Дрю! Не будь дураком, сколько раз я тебе говорил, что с ее стороны было одно упрямство. Какого черта, Уоррен, может быть, пора уже это бросить? Последнее время ты постоянно несешь чепуху.

Последовало шарканье ног, потом:

– Господи, неужели недостаточно на сегодня синяков?

– Да, конечно. Он слишком насолил мне, Клинтон. Англичанин мог бы у него поучиться.

– По-моему, был еще один путь. Пожалуйста, заткнись, Уоррен, если не можешь предложить ничего дельного. И не надо раздражаться, Дрю, это только мешает делу.

– Я не верю в то, что делает Бойд. – Джеймс уже начинал различать голоса, и этот, кажется, принадлежал раздражительному Уоррену. – Этот болван тоже сомневается.

Снова началась какая-то возня. Джеймс попытался было сесть и о чем-то попросить их, но ему наступили на ногу, отчего он дернулся всем телом.

– Как вы себя чувствуете, Мэлори? – спросили его неожиданно веселым тоном. – Достаточно ли хорошо для свадьбы?

Джеймс с трудом открыл глаза и увидел, что ему улыбается Бойд, похожий на мальчика. Со всем возможным презрением он произнес:

– Мои братья лучше бы сделали это дело, чем такие щенки, как вы.

– Так, может, начнем по новому кругу?

– Сядь, Уоррен!

Приказ Томаса удивил всех, кроме Джеймса, который не знал, что этот брат редко повышает голос. Впрочем, сейчас ему было не до них. Он копил в себе силы, чтобы подняться без посторонней помощи. И тут его как ударило.

– Какую, к черту, свадьбу вы имели в виду?!

– Вашу с Джорджи, англичанин. Вы скомпрометировали ее и теперь должны жениться, или мы с удовольствием вас убьем.

– Тогда шутки в сторону, милый мальчик, и нажимайте на курок. Меня нельзя заставить.

– А разве вы не для этого приехали, Мэлори? – неожиданно спросил Томас.

Джеймс сверкнул на него глазами; остальные братья восприняли его слова с разной степенью удивления.

– Ты что, с ума сошел, Томас?

– Ну, пожалуй, это все объясняет, не правда ли? – саркастически заметил кто-то.

– Откуда эти странные замечания – сначала о Джорджи, потом о нем?

– Может быть, ты объяснишься, Том?

– Это не важно, – ответил Томас, наблюдая за Джеймсом. – Английский ум соображает сложно.

Джеймс не собирался отвечать. От разговоров с этими идиотами болит голова. Медленно, с очень большой осторожностью, он встал на ноги. Тут же поднялись Уоррен и Клинтон. Джеймс едва не рассмеялся: неужели они считают, что он и сейчас опасен? Чертовы здоровяки! Конечно, у малютки Джорджи и не могло быть нормальной семьи.

– Между прочим, а где Джорджи? – спросил он.

Младший, возбужденно ходивший по комнате, остановился и зло взглянул на него:

– Ее не так зовут, Мэлори.

– О Господи, теперь имя не понравилось! – И, стараясь казаться равнодушным, Джеймс сообщил: – Я могу называть ее как мне придет в голову, сопляк! А куда вы ее девали?

– Мы ее никуда не девали, – услышал он сзади голос Дрю. – Она здесь.

Джеймс с трудом обернулся и увидел сначала Дрю, а за ним – на диване – без чувств, бледная как смерть, лежала Джорджина.

– Что за черт! – Джеймс со страшным выражением лица бросился к дивану. Дрю попытался его остановить. Они столкнулись, и он отлетел к стене, на которой от удара сдвинулись со своих мест картины. В соседнем зале одна из служанок, напуганная неожиданным шумом, уронила поднос со стаканами.

– Пускай его, Уоррен! – предупредил Томас. – Он не сделает ей ничего плохого. – Потом сказал Джеймсу: – Она просто упала в обморок, насмотревшись на вас.

– Она никогда не падала в обморок! – настаивал Бойд. – Я вам говорил, что она притворялась, не хотела слышать, как Клинтон орет на нее.

– Тебе бы следовало побить ее при случае, Клинт, – это проворчал, кажется, Уоррен, на которого братья бросали отчаянные взгляды.

И неожиданно прореагировал единственный посторонний:

– Я убью всякого, кто до нее дотронется своей поганой рукой. – Джеймс стоял на коленях у дивана, осторожно похлопывая Джорджину по серым щекам и пытаясь ее приподнять.

В зловещей тишине Томас посмотрел на Клинтона и спокойно сказал:

– Я тебе говорил.

– И я тоже. Все больше оснований, чтобы не ввязываться в это дело.

– Если вы не возражаете, его можно было бы просто отвести к губернатору и повесить, вот и все дело.

– Все-таки он обесчестил ее, Уоррен, – напомнил Клинтон, – Поэтому прежде всего надо поправить положение свадьбой, а потом все остальное.

Джеймс, однако, плохо слышал, о чем они говорили. Ему совсем не нравился цвет лица Джорджины. Кроме того, она едва дышала. До этого сам он никогда не имел дела с женщиной, упавшей в обморок. Находился кто-нибудь, кто в подобных случаях совал под нос пострадавшей нюхательную соль. У ее братьев она наверняка есть. Может, подойдут жженые перья. Интересно, чем набит этот диван?

– Можно попробовать пощекотать ее пятки, – предложил Дрю, стоя за спиной Джеймса. – Они очень чувствительны.

– Я знаю, – ответил Джеймс, вспомнив, как однажды он невзначай провел рукой по ее ступне, и она лягнула его так, что он слетел с кровати.

– Вы знаете? Какого черта вы знаете?

Джеймс вздохнул, услышав враждебность в голосе Дрю.

– Милый мальчик, неужели вы думаете, что я занимаюсь такими детскими шалостями, как щекотка?

– Меня интересует, какими шалостями вы занимались с моей сестрой?

– Не больше, чем вы уже предполагаете.

Дрю напрягся и ответил:

– Я вам вот что скажу, англичанин: вы сами копаете себе глубокую яму.

Джеймс посмотрел на него через плечо.

– Вовсе нет. Вы хотите, чтобы я лгал вам?

– О Господи, это было бы лучше.

– Прошу прощения, парень, но у меня нет той совести, которой вы, кажется, обременены. Как я говорил вашей сестре, я очень испорчен в некоторых отношениях.

– Речь идет о женщинах?

– Да. Если вы не возражаете.

Дрю побагровел и сжал кулаки:

– Вы еще хуже, чем Уоррен!

– Не стоит, щеночек! Чувствуете вы верно, я убежден в этом, но со мной вы не можете иметь дело, это вы знаете. Займитесь чем-нибудь полезным. Принесите что-нибудь, чтобы помочь вашей сестре. Ей следовало бы участвовать в этом удивительном вечере.

Дрю, рассерженный вышел и вскоре вернулся со стаканом воды. Джеймс посмотрел на него с недоверием.

– Скажите на милость, что вы собираетесь делать?

Вместо ответа Дрю вылил содержимое стакана на лицо Джорджины.

– Ну, я очень рад, что сделали это вы, а я не я, – сказал Джеймс, в то время как Джорджина, визжа и отплевываясь, села и стала глазами искать виноватого.

– Ты упала в обморок, Джорджи, – быстро пояснил ей Дрю.

– В соседней комнате, наверное, десяток женщин с нюхательной солью, – сказала она, яростно стряхивая негнущимися пальцами воду с лица и шеи. – Разве нельзя было кого-нибудь попросить?

– Я об этом не подумал.

– Можно было, наконец, принести просто мокрое полотенце. Черт возьми, Дрю, глянь, что ты наделал с моим платьем!

– Которое тебе прежде всего не следовало надевать, – возразил он. – Может, теперь ты переоденешься.

– Я буду носить его, пока оно не развалится. Если ты это сделал, чтобы…

– Ребята, если вы не возражаете, – заявил Джеймс, чтобы привлечь внимание Джорджины.

– Ах, Джеймс, посмотри на себя!

– Это трудно сделать, милочка! Но я бы сказал, что с тебя все еще капает.

– Вода, осел, а не кровь, – отрезала она и повернулась к Дрю: – Может, у тебя хоть платок найдется?

Он порылся в кармане, вытащил белый платок и подал ей, ожидая, что она вытрет лицо. Вместо этого он с изумлением увидел, как она, наклонившись, стала прикладывать платок к ссадинам на лице англичанина. А тот позволил ей это сделать, как будто еще недавно не смотрел на нее с ненавистью и не опозорил ее перед семьей и друзьями.

Дрю оглядел братьев: видят ли они перемену в отношениях между Джеймсом и Джорджиной? Клинтон и Уоррен ничего не заметили: они все еще спорили. Бойд встретился с ним взглядом и округлил глаза – он был согласен с Дрю. Томас качал головой и был явно доволен. Дрю не понимал, что же тут хорошего. Будь он проклят, если хочет, чтобы его зятем стал пират, пусть даже и бывший. Хуже того – английский пират. И даже еще хуже – старорежимный лорд. И, черт побери, неужели его сестра могла влюбиться в такого человека? Это просто противно разуму.

Почему же Джорджина суетится около него? И отчего она лишилась чувств, когда немного повредили его лицо? Дрю понимал, англичанин хорошо сложен, великолепный боец, но этим мог восхищаться Дрю, а не Джорджи. Пожалуй, малого можно назвать даже красивым, по крайней мере, до драки. Но неужели на Джорджину могли подействовать эти мелочи, если в нем так много темного? Нет, он решительно ничего не понимал с самой Ямайки.

– Ты искусно работаешь кулаками, не так ли?

Дрю понял, вопрос исходил от сестры. Он посмотрел на Мэлори, ожидая его реакции, но сейчас на его лице трудно было что-нибудь прочесть.

– Я немного тренировался на ринге.

– Как ты нашел время, управляя плантацией на островах и пиратствуя? – с сарказмом спросила Джорджина.

– Ты ведь сама говорила мне, как я уже стар, детка. Так? Конечно же, у меня было очень много времени, чтобы заниматься разными делами, не правда ли?

– Ты все еще стоишь здесь? – неожиданно услышал Дрю вопрос Джорджины. – Вместо того, чтобы помогать… Надо бы принести холодную примочку для его глаз. Кстати, и тебе она не помешает.

– Ах, нет, Джорджи. Сейчас, когда ты в таком положении, отсюда меня и лошадью не оттащишь. Но если ты хочешь, чтобы я ушел поговорить наедине с этим подлецом, можно об этом попросить.

– Я ничего такого не имела в виду, – возразила она с негодованием. – Мне совершенно не о чем с ним разговаривать. – Она повернулась к Джеймсу: – Нечего тебе сказать… Кроме того, что сегодня вечером твое поведение было не просто скверным, а отвратительным. Мне следовало знать, что ты способен на такую низость. Для этого были все основания. Но я сдуру посчитала печать, которой ты отмечен, безвредной, а не серьезным злом. Я верила в это! Но ты доказал мне обратное, не правда ли? Твой трижды проклятый язык показал твою смертельную порочность. Ну, доволен ли ты всем, что натворил? Это ведь доставило тебе удовольствие?! И какого дьявола ты стоишь на коленях? Пусть тебя лучше уложат в постель.

– Как хорошо, что пощадила меня, Джорджи, и ничего не сказала, – произнес он, наконец.

Она смотрела на него с минуту и спросила его уже совсем серьезно:

– Что ты здесь делаешь, Джеймс?

– Ты забыла попрощаться, милая, и я решил исправить этот твой промах.

Так вот почему он взбесился! Он почувствовал себя оскорбленным! И, мелочно мстя ей, он разрушил ее репутацию и даже ее чувства к нему! Ну что ж, она признательна ему за откровенность. Подумать только, она все время страдала из-за того, что никогда его больше не увидит… Но больше она никогда и не хотела бы его видеть.

– Ах, да! Это ведь было так легкомысленно с моей стороны, – сказала она нарочито сладким тоном, поднимаясь на ноги. – И это та-а-ак легко исправить. Прощайте, капитан Мэлори! – Джорджина прошла мимо него и у выхода столкнулась с братьями, которые смотрели на нее и слышали каждое ее слово. Как она могла забыть о том, что они здесь?

ГЛАВА XXXIII

– Итак, теперь совершенно ясно, что вы знакомы.

– Что значат твои намеки, Уоррен? Я провела пять недель на его корабле в качестве мальчика-слуги, как он благоразумно проинформировал вас.

– И в его постели?

– О, наконец-то мы перешли к допросу?

Бровь Джорджины резко поднялась. Подобное выражение чувств входило в привычку Джеймса. Женщина не сознавала, что даже королевское местоимение «мы» было присуще именно его манере изъясняться. Сарказмом в споре она совсем не владела, и в этом случае тоже подражала мастеру.

– Думаю, тебе не нужно было другого подтверждения, кроме слова «пират»? Вот почему вы набросились на этого человека и попытались убить его, не так ли? Потому что вы верите каждому его слову! А вам никогда не приходило в голову, что он может лгать?

Клинтон и Бойд чувствовали себя достаточно виноватыми, чтобы покраснеть. Джорджина не могла видеть реакции стоявшего сзади Дрю, но Уоррен имел вид явно оправдывающегося человека.

– Никто в здравом уме не стал бы творить беззаконие, если бы это не было правдой.

– Если бы ты знал его, Уоррен, то понял бы, что ему присущи подобные вещи, совершаемые ради эффекта. Он рассчитывает на вносимое им смятение, понимаешь? Кроме того, кто тебе сказал, что он в здравом уме?

– Теперь я возражаю, Джорджи, – тихо запротестовал с дивана Джеймс, с трудом справляясь со своим страдающим телом. – Ведь твои милые братья узнали меня. Или ты забыла?

– Заткнись, Джеймс! – бросила ему через плечо Джорджина. – Не можешь помолчать несколько минут? Ты уже внес достаточный вклад в наше обсуждение…

– Это не обсуждение, дорогая, – перебил ее Клинтон. В его голосе звучало неодобрение. – Тебе задали вопрос. Ты можешь ответить и не тянуть время?

Обходных путей не оставалось. Ей не стоило бы смущаться, но перед ней были ее братья. «Ты просто не призналась чересчур заботливым братьям в своих интимных отношениях с человеком, не являющимся твоим мужем. Такие вещи невозможно обсуждать без смущения, даже если ты замужем».

Она подбирала подходящую случаю ложь. Однако существовало реальное доказательство, которое вскоре неизбежно даст о себе знать, – ее ребенок. Нельзя, далее, забывать о Джеймсе, который, похоже, не собирался спасать ее и может предать их интимные отношения огласке.

Загнанная в угол Джорджина прибегнула к браваде.

– А как вам понравится вот это? Произнести по слогам или достаточно просто сказать, что капитан Мэлори говорил правду?

– О, черт, Джорджи! Проклятый пират!

– Я знал это, Бойд!

– Англичанин! – вскричал Дрю.

– Этот факт я не могу скрыть, – сухо произнесла Джорджина. – Все становится ясным с каждым вылетающим изо рта капитана словом.

– Не важничай, Джорджи, – предупредил ее Клинтон. – Насчет мужчин у тебя дурной вкус.

– По крайней мере, она последовательна, – заметил Уоррен. – Переходит от плохого к еще более худшему.

– Мне кажется, я им не нравлюсь, Джорджи, – пробормотал Джеймс.

Джорджина поняла, что это было последней соломинкой.

– Ты можешь прекратить все это. Только я совершила ошибку. Уверена, я не первая и не последняя женщина, которая совершила подобное. Но по крайней мере теперь я прозрела. Теперь мне ясно, что он задумал с самого начала соблазнить меня. В этом многие из вас любят практиковаться, поэтому с вашей стороны было бы лицемерием обвинять его. Он действовал очень тонко, так тонко, что я не поняла, чего ему от меня нужно. Потом мне – как я жестоко ошиблась! – показалось, будто он принял меня за мальчика. Теперь я знаю – он так поступил намеренно. У меня есть причины негодовать, а у вас их нет, поскольку любой из вас поступил бы так же, как Джеймс, в подобных обстоятельствах. Если не считать образ действия и намерения, я была добровольной участницей всех событий. Я четко сознавала, что делаю. Моя совесть может засвидетельствовать это.

– Твоя что?

– Хорошо сказано, Джорджи, – заметил Джеймс, пораженный тем, как она обвиняла и защищалась одновременно. – Но я уверен, они слышали, будто тебя изнасиловали или воспользовались еще каким-нибудь мерзким способом, чтобы обесчестить тебя.

Джорджина резко повернулась к нему и, сузив глаза, посмотрела на виновника своего несчастья.

– А ты считаешь, я не была обесчещена?

– Едва ли, милая девочка. Я не признавался ни в каких гадостях.

Она вспыхнула при одном воспоминании. О Боже, не собирался же он рассказать про это?

– В чем дело? – поинтересовался Дрю, заметив яркий румянец на щеках Джорджины.

– Ни в чем… Шутка, – выдавила она из себя, умоляя взглядом Джеймса молчать.

Но он, конечно, не послушал ее.

– Шутка, Джорджи? Так ты называешь…

– Я убью тебя, Джеймс Мэлори. Клянусь, убью!

– Но не до вашей свадьбы. Не раньше.

– Что? – вскрикнула Джорджина и уставилась на брата, произнесшего эти ужасные слова. – Клинтон, ты шутишь! Ведь ты же не хочешь, чтобы он породнился с нами?

– Это не важно. Ты выбрала его…

– Я никого не выбирала! И он не женится на мне… – она умолкла и посмотрела на Джеймса. – Правда же?

– Конечно, нет, – ответил тот уверенно, но все же заколебался перед тем как спросить:

– А я нужен тебе?

– Нет, безусловно, – эти слова произнесла гордость, не обращая внимания на чувства. Джорджина повернулась к братьям. – Полагаю, дело улажено.

– Оно было уже улажено, Джорджи, пока вы с капитаном ничего не осознавали, – ответил Томас. – Вечером вы поженитесь.

– Вы подстроили все это, не правда ли? – обвиняюще воскликнула она, вдруг вспомнив их утреннюю беседу.

– Мы делаем тебе добро.

– Но это для меня не добро, Томас. Я не выйду замуж за человека, который меня не хочет.

– О нежелании никто никогда не говорил, детка, – раздраженно заметил Джеймс. – Ты была прекрасной любовницей.

Джорджина вздохнула. Ее братья выразили свои чувства более громко.

– Ты ублюдок.

– Ты женишься на ней или…

– Да, знаю, – прервал их Джеймс. – Иначе вы меня застрелите.

– Мы придумаем кое-что получше, приятель, – прорычал Уоррен. – Сожжем твой корабль.

Джеймс сел, чтобы услышать от Клинтона:

– Кое-кто готов задержать твой экипаж. Большинство его членов может оказаться на виселице.

В тишине, воцарившейся после этого заявления, прозвучал вопрос Бойда:

– Думаете, мы должны повесить его, даже если он муж Джорджины? Мне кажется не совсем правильным вешать родственника.

– Повесить? – вскрикнула Джорджина, до этого замечания находившаяся почти без сознания. – Вы все сошли с ума!

– Он признался в пиратстве, Джорджи. Я уверен, «Скайларк» не единственная его жертва. На это нельзя смотреть сквозь пальцы.

– Нельзя. Но он все возместит. Скажи им, что ты все возместишь, Джеймс.

Но когда Джорджина посмотрела на него, чтобы получить подтверждение, которое явилось бы спасением, он выглядел словно дьявол. Непомерная гордость не позволяла ему раскрыть рта.

– Томас! – крикнула Джорджина, близкая к панике. – Это выходит за всякие границы! Мы говорим о преступлениях, совершенных… много лет назад.

– Семь или восемь, – ответил тот, пожав плечами. – Моя память может меня подводить, но деятельность капитана Мэлори запечатлелась в ней хорошо.

Джеймс засмеялся, однако смех его звучал очень неприятно.

– А шантаж вместе с насилием? Угрозы расправой? И вы, проклятые колонизаторы, называете меня пиратом?

– Мы только хотим отдать тебя под суд. Поскольку Бойд и я единственные свидетели…

Остальное не было досказано, но даже Джорджина поняла, к чему клонил Томас. Если Джеймс согласится на предлагаемые условия, из суда ничего не выйдет благодаря позитивным показаниям. Женщина даже начала успокаиваться, пока не услышала слова другого брата.

– Возможно, твоя память испачкана сантиментами, Томас, – сказал Уоррен. – Но я слышал признание этого парня и отлично подойду на роль свидетеля.

– Ваша стратегия очень запутана, янки. Что должно произойти? Месть или реабилитация? Или вы имеете неправильное представление, будто одно дополняет другое?

Язвительный юмор Джеймса вызвал в Уоррене новую вспышку враждебности.

– Не будет никакой реабилитации. Нет необходимости дразнить тебя морковкой, Хоки. – Имя было произнесено с таким презрением, что прозвучало как эпитет. – Есть твой корабль с экипажем. Если тебе наплевать на первый, то от твоего решения зависит, предстанут ли перед судом вместе с тобой твои люди.

Последние слова нанесли сильный удар по Джеймсу. Он уже давно подчинил себе опасный нрав своей молодости и хотя иногда и злился, заметить это мог только человек, знавший его в течение многих лет. Но нельзя было угрожать безнаказанно его семье, надеясь остаться невредимым. А половина экипажа была для Джеймса почти семьей.

Он медленно направился к Уоррену. Наблюдая за ним, Джорджина заподозрила, что брат слишком сильно задел Джеймса, хотя и не настолько, чтобы выпустить наружу те его грозные возможности, в существовании которых они с Маком убедились при первой встрече с этим человеком.

Даже голос Джеймса прозвучал мягко, когда он предупредил:

– Вы превышаете свои права, привлекая к делу мой корабль и экипаж.

Уоррен презрительно усмехнулся.

– А если это британское судно, вторгшееся в наши воды? Да еще если оно подозревается в пиратстве? Мы ничего не превышаем.

– Тогда я тоже.

Все произошло так быстро, что все находившиеся в комнате мгновенно оказались в состоянии шока, особенно Уоррен, вокруг горла которого обвились сильные пальцы. Он не сдавался, но отбросить противника не мог. Клинтон и Дрю бросились на Джеймса, схватили его за руки, но не смогли оторвать от Уоррена. Пальцы нападавшего медленно, неумолимо сжимались. Джорджина с едва не выпрыгивающим из груди сердцем подбежала к Джеймсу и крикнула ему в ухо:

– Не надо, пожалуйста! Он мой брат!

И тот мгновенно отпустил свою жертву.

Клинтон и Дрю подхватили Уоррена – он начал падать на пол, помогли ему добраться до ближайшего кресла, осмотрели его шею и решили, что ничего не повреждено. Пытаясь набрать в легкие побольше воздуху, Уоррен закашлялся.

Джорджина, потрясенная злобой Джеймса, отпрянула от него.

– Я мог сломать ему шею за пару секунд! Ты понимаешь?

Джорджина сникла перед его яростью.

– Да, я… Я думаю…

Несколько секунд Джеймс смотрел на нее. Она чувствовала, он не до конца справился со своей ненавистью к Уоррену и сохранил довольно много злобы по отношению к ней. Это было видно по глазам и позе его крупного тела.

Когда напряженный момент прошел, Джеймс удивил Джорджину и ее братьев, пробормотав:

– Ведите вашего священника, пока я не передумал.

Через пять минут привели преподобного Тиала, который был гостем на вечере. После короткой службы Джорджина стала женой Джеймса Мэлори, виконта Ридинга, бывшего пирата и Бог знает кого еще. Она плохо представляла себе церемонию венчания. Все эти годы Джорджина думала о ней, пока терпеливо ждала Малкома. Терпеливо? Нет, теперь она не сомневалась, что это было безразличие. Но безразличия не замечалось ни в одном из собравшихся в кабинете.

Джеймс сдался, но с большим достоинством. Обида и ярость оказались всего лишь неуместными эмоциями, проявленными им во время венчания. Не в лучшем состоянии находились и братья Джорджины, поставившие себе целью увидеть ее замужней женщиной и в то же время ненавидевшие каждую минуту семейной жизни сестры. Для себя же невеста решила не упрямиться, не выказывать своей гордости, не прерывать этот фарс и даже не думать о ребенке, который, видимо, извлечет выгоды из имени отца.

Джорджина вдруг подумала, изменилось бы отношение к ней окружающих, если бы они знали о ребенке, но тут же усомнилась в этом. Джеймса заставили жениться на ней – и этот факт не играл решающей роли. Может, впоследствии он окажет на Джеймса какое-то воздействие, смягчит удар. Она должна как-нибудь сказать ему…

Джорджина стала размышлять, как поступить, если Уоррен снова примется за свое.

И тот, дождавшись, когда венчающихся объявят мужем и женой, заявил:

– Заприте его. У него уже были брачные ночи.